|
Абаренкова Е. Москва Гиляровского:
Экспромты дяди Гиляя // Наш современник. – 1997. – №9. –
С.218-224.
Большинство экспромтов В. А. Гиляровского никогда не публиковалось. Теперь для прочтения они требуют немалых усилий. Карандаш стерся. Но восстановленные экспромты пленяют энергичным напором чувства, определенностью мысли, своей тонкостью, точностью, тональностью и глубиной, всегда рождающей отклик.
Легко кумиры создавать,
Легко за них до крови биться,
Им, как богам, легко молиться,
Но как их трудно разбивать.
Я столько видел в жизни гроз,
И столько бурь я пережил,
Что все: и молнии и гром
Давным-давно мне не почем.
Думы ли смелые в голову просятся,
Смелые ли головы в Думу заносятся,
Смелые смело бросают слова,
Дума трещит и трещит голова.
В. А. Гиляровский-поэт известен мало. Даже скорее не известен. Стихотворное наследие дяди Гиляя огромно. Но оно все еще находится в процессе собирания. Упрятанное в страницах периодических изданий России, покоящееся в архивных собраниях, отделенное от нас десятками лет, а то и веком, но понемногу приводимое во временную, хронологическую систему, оно вполне позволяет согласиться с определением Гиляровского как поэта, данным когда-то Валерием Яковлевичем Брюсовым:
Тому, кто пел нам полстолетья,
Не пропустив в нем ни штриха...
Почти на все значительные и даже мало известные факты, события, эпизоды современной В. А. Гиляровскому жизни откликался он стихотворными строками. Кстати, и первое выступление В. А. Гиляровского в литературе было стихотворным. Самим Владимиром Алексеевичем был выпущен один сборник стихов — "Забытая тетрадь", выдержавший три издания: 1894, 1896 и 1901.
В домашних преданиях сохранился эпизод биографии В. А. Гиляровского. Кто-то, не отличавшийся большим тактом, спросил Владимира Алексеевича:
— Отчего Вы постоянно пишете стихи?
Мгновенно прозвучал ответ:
Оттого пишу стихи я,
Что они моя стихия.
Интересно, что, по семейным преданиям, дома у дяди Гиляя любимой игрой, единственной признаваемой хозяином из всех существующих, была игра в стихи. Вот как она проходила. Кем-то произносились четыре строчки любого стихотворения, сосед справа или слева должен был подхватить и прочесть новые четыре строчки известного ему стихотворения, но начать его с последнего слова только что прозвучавшего. Любое стихотворение, но непременно с последнего слова стихов, уже прочтенных, и так по кругу. Эта игра в доме дяди Гиляя, введенная им, была в ходу, и так сильна оставалась ее власть, привычка к ней, что и следующие поколения семьи, после смерти Владимира Алексеевича, продолжали ее, собираясь за столом по любым поводам. При дяде Гиляе в разные времена лучше всех читали стихи в этой игре Вера Николаевна Пашенная, или тогда просто Веруша Пашенная, гимназическая подруга дочери Владимира Алексеевича, А. Л. Вишневский — актер МХАТа, и сын Саввы Ивановича Мамонтова, сам поэт, Сергей Саввич Мамонтов... Но больше всех читал стихи и почти всегда выходил победителем в игре сам дядя Гиляй. Условия игры позволяли читать любые стихотворения любого поэта, важно было соблюдать преемственность последнего слова, а оно часто предательски ускользало из памяти. Минута, другая — и очередной неудачник
выходил из игры. С дядей Гиляем
такого никогда не случалось, потому что если он не мог вспомнить чьего-то стихотворения, с легкостью сочинял свое. Так было создано им немало экспромтов, к счастью, записанных тут же женой — М. И. Гиляровской, а позднее детьми его. Сам дядя Гиляй мог и не записать, и забыть. С годами к своим экспромтам В. А. Гиляровский стал относиться как к дневниковым записям, как к чему-то сокровенному, дорогому, даже драгоценному. Рассказывали, что после очередной попытки привести в порядок хотя бы часть стихотворных строк, он писал, обращаясь именно к своим стихам:
Архив души моей,
Он никому не читан,
Разбросан по кускам,
Не сложен и не считан,
Писался не умом,
Горячей сердца кровью...
Владимир Алексеевич любил поэзию и ее создателей, на его ночном столике всегда лежал чей-либо томик стихов. И совсем не обязательно известного поэта. Он следил и за молодыми стихотворцами. Эту привязанность В. А. Гиляровского знали редакции московских периодических изданий и пользовались ею. Они присылали дяде Гиляю сборники молодых поэтов, со специальным штампом на обложке "Для отзыва". Дядя Гиляй обязательно посылал в редакцию отзыв, а нередко и печатал его в какой-либо из газет, отмечая нового литературного собрата.
Писал стихи В. А. Гиляровский с удовольствием, любил приветствовать стихами друзей, знакомых, откликаться ими на юбилейные даты или факты текущего дня, писал их на том, что попадало под руку: обрывок бумаги, деловой бланк, конверт, оборотная сторона меню, визитная карточка, даже конфетная обертка, коробка или крышка от нее... Иногда затем переписывал на обыкновенную бумагу, или в тетради, с коленкоровыми обложками, на которых были воспроизведены портреты героев войны 1812 года, Храм Христа Спасителя, пейзажные работы художников. Была и сафьяновая тетрадь, ее он завел в последнее десятилетие жизни.
В жанре экспромта В. А. Гиляровский был, думается, непревзойденным мастером среди современников. Помимо чисто поэтических достоинств, экспромты дяди Гиляя интересны охватом впечатлений. Экспромты дяди Гиляя несут в себе лирические настроения, гражданские мотивы, большая, значительная часть их может быть отнесена к бытовой хронике, современной автору жизни вообще и Москвы в частности, ее искусства и литературы.
Некоторые из них публиковались. Иные достигали в свое время большой известности, как, например, сказанный дядей Гиляем на премьере во МХАТе пьесы Л. Н. Толстого "Власть тьмы":
В России две напасти:
Внизу — власть тьмы,
А наверху — тьма власти.
Многие передавались из уст в уста, их просто знали и произносили при случае:
Времена у нас иные.
Самый воздух нездоров:
Ныне делится Россия
На воров и не воров.
Но большая часть экспромтов дяди Гиляя, когда-то произнесенных, или даже однажды напечатанных, остается все еще неизвестна: либо вообще забыта, либо по разным причинам не опубликована.
Интересно, что значительное количество экспромтов В. А. Гиляровского можно назвать поэтической иллюстрацией к художественной хронике Москвы, к ее художественной жизни за много-много лет.
Удивительное явление русской культуры — художественная Москва.
Сколько бы ни писали о художественной жизни Москвы, тема неисчерпаема. Это мир постоянных открытий. К одному из элементов этого мира можно отнести и экспромты дяди Гиляя, адресованные художникам.
Словно испытывая некоторую неловкость за недостаток внимания общества к труду художника, его жизни, В. А. Гиляровский стремился восполнить отсутствие этого интереса. Кажется, не было в Москве художественного объединения или рядового творца, которого обошел бы своим вниманием дядя Гиляй. Он был постоянным участником художественных "Сред" дореволюционной Москвы, его называли поэтом "Среды", он часто посещал пятницы Московского общества любителей художеств на Малой Дмитровке. Московское училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой было для В. А. Гиляровского его вторым домом. Сколько любви и внимания отдавал он ему! Знал профессоров и учеников училища. Знал в радостные моменты их жизни, спешил к ним в минуты недоразумений и огорчений. В. А. Гиляровский давал отчеты и об ученических выставках училища.
Молодые художники, вступающие в жизнь, пользовались у В. А. Гиляровского особым вниманием и заботой. Он старался и находил возможность помочь многим при своих, в общем-то, ограниченных материальных средствах. "Трудно учесть то огромное добро, — писал профессор Училища А. М. Васнецов, — которое своими статьями об ученических выставках осуществил В. А. Гиляровский, неизменно поддерживая все талантливые ростки реалистического искусства, и что он сделал для активной поддержки талантливой художественной молодежи; многие из молодых только от него впервые услыхали искреннее слово одобрения, и многие только благодаря этому стали правильно расти и развиваться".
Если в Москве, в среде художественных объединений возникали трудности, обращались к В. А. Гиляровскому, знали — поможет. "Многоуважаемый Владимир Алексеевич, — писал один из руководителей Союза русских художников в 900-е годы, — ввиду недостатка выставочных помещений для художественных выставок "Союз русских художников" обратился в дирекцию Литературно-художественного Кружка с просьбой разрешить устройство выставок в помещении кружка. Ввиду того, что этот вопрос вторично переносится на обсуждение общего собрания Кружка, и ввиду его крайней важности для художников, мы очень просим Вас пожаловать на общее собрание 6 ноября и содействовать благоприятному для художников решению".
Было в старой Москве бесплатное общежитие для беднейших учеников Училища живописи и Университета, выстроенное купцами Ляпиными. Оно так и называлось "Ляпинка" и находилось на Большой Дмитровке. В. А. Гиляровский часто бывал там. Встретит какого-либо нуждающегося студента и спросит:
«— Ты что же не шел?
— Да боялся надоесть, Владимир Алексеевич.
— А ты не бойся надоесть, когда надо есть».
Художник Д. С. Моор оставил воспоминания "Мы и дядя Гиляй". "Бывает так, — пишет он, — вспоминаешь о ком-то, кто оставил след в твоей жизни громадным размахом таланта или педантичностью жизненных навыков, или долгими живыми беседами о многом, что и приятно и неприятно вспоминать, но когда я вспоминаю о Гиляровском, прежде всего у меня рождается улыбка, и каждый раз потянет к новой жизни. Неиссякаемый, сумасшедший интерес. В короткую последнюю беседу он буквально омыл меня водопадом энергии. Имя его — дядя Гиляй. Жизнь его до самой смерти — настоящий, незатухающий интерес, постоянный внимательный глаз и постоянное человеческое сердце".
В. А. Гиляровским немало написано стихотворений, посвященных художникам. Среди них В. В. Пукиреву к картине "Неравный брак", И. Е. Репину к его "Бурлакам", — кстати, Илья Ефимович тоже писал стихи В. А. Гиляровскому, кажется, это единственное поэтическое произведение художника, к тому же на украинском языке:
Ось, чуете, Москва гуде,
Казак Гиляй гуляе...
Посвятил В. А. Гиляровский стихи "Владимирка" И. И. Левитану, есть у него стихи В. Д. Поленову, А. А. Борисову, А. Е. Архипову, А. А. Рылову, А. М. Герасимову...
Как получали иногда художники экспромты дяди Гиляя, хорошо рисует в своих воспоминаниях А. М. Васнецов: "Когда устраивались выставки картин Союза русских художников и не все картины были еще развешаны, показывалась в дверях знакомая фигура в серой мерлушковой папахе и поддевке. Кто-то тащит картину, из-под нее видны только ноги, кто вколачивает гвоздь и вешает свое произведение, а Владимир Алексеевич медленно обходит выставку с кем-нибудь из ее участников.
— Ну как дела, каков "гвоздь" выставки?
— Все гвоздики, а гвоздя настоящего нет, измельчал народ, — шутит сопровождающий.
Подходит ко мне, я ему жалуюсь:
— Говорят, устарел я, Владимир Алексеевич, повторяюсь: Старая Москва да Старая Москва.
Владимир Алексеевич вынул из кармана записную книжку, написал и вырванный листок отдал мне. Читаю:
Тем-то и хорош, что не нов
Апполинарий Васнецов".
Владимир Алексеевич любил А. М. Васнецова, любил и как человека, и как художника. Их общение нередко проходило в доме старшего Васнецова. Эти встречи — страница художественной летописи города. Жил Виктор Михайлович Васнецов в Троицком переулке, ныне в доме его мемориальный музей. А во времена дяди Гиляя это был один из центров художественной жизни Москвы, где можно было встретить за вечерним чаем в гостях у хозяина Ф. И. Шаляпина, С. И. Мамонтова, М. В. Нестерова, К. С. Станиславского, А. В. Прахова, А. С. Степанова, разумеется, А. М. Васнецова и многих других.
В 1921 году В. М. Васнецов показал картину "Один в поле воин" на выставке Союза русских художников. В. А. Гиляровский написал тогда экспромт с посвящением: "Одному в поле воину — В. М. Васнецову":
Один в поле воин —
Один богатырь.
Его не пугает бескрайняя ширь,
Пусть стрелы летят в него грозною тучей,
Не страшно ему: удалой и могучий
Летит исполин — в поле воин один.
Известность А. М. Васнецову принесли его уральские пейзажи. Эти полотна художника, относящиеся к 90-м годам прошлого века, ныне нашли себе место в музеях страны, они давно отнесены к лучшим достижениям художника и русского пейзажного искусства. Откликнулся на их появление и дядя Гиляй, как только увидел. Это такие работы А. М. Васнецова: "Тайга", "Утро в уральских горах", "Горное озеро"...
Молчат отроги скал кремнистых,
Снежком одетые слегка,
И на утесах серебристых
Покойно дремлют облака.
Однажды на заседании общества "Старая Москва", было такое в 20-е годы в Москве, чествовали А. М. Васнецова. Присутствовал и дядя Гиляй. Он приветствовал художника тут же написанным экспромтом:
Забытой древности картины
Полны старинной красоты,
Остроконечны бревна тына
В Кремле Ивана Калиты,
Палаты, башни, храмы, вышки,
Печатный двор, приказ, базар,
Торговцы, нищие, ярыжки,
Кафтаны шитые бояр.
От дней Бориса Годунова
До казней ярого Петра
Я вижу в кисти Васнецова
Возобновленное вчера.
Вчера России отдаленной,
Живущей в отзвуках молвы,
В блестящих красках оживленной,
Забытой древности Москвы.
Древняя, деревянная, уютная и теплая Москва Апполинария Михайловича Васнецова была отмечена В. А. Гиляровским не раз. Вот хотя бы еще один экспромт:
Предо мною живо встала
Наша русская земля:
От Кремля и до Урала,
От Урала до Кремля,
От Ивана Калиты
И до Пушкинской мечты.
Жил в Москве в Уланском переулке художник Вячеслав Павлович Бычков. Скромный, всем сердцем преданный искусству человек, он остался только в искусствоведческой литературе. Много лет В. П. Бычков был душой выставок такого удивительного московского объединения, как Союз русских художников.
В каталогах выставок Союза вслед за фамилией художника перечислялись номера работ, их названия: "Базар", "Волжские берега"... Вот и написал ему как-то дядя Гиляй:
И этот солнечный базар,
Над бурной Волгой Красный Яр,
И вверх бегущий "Самолет"*[*Пароходное общество "Самолет"]
Живую Волгу мне дает.
В своих воспоминаниях, написанных уже в 50-е годы, возвращаясь памятью к началу века, еще один художник Василий Николаевич Бакшеев справедливо утверждал, что во времена его молодости было больше теплой благодарной восторженности и восхищения к полям, рекам, лесам, озерам, пригоркам и далям. Их замечали, любили, ими любовались, причем не обязательно художники. Лирическая настроенность бакшеевских пейзажей Подмосковья никого не оставляла равнодушным, с ними с удовольствием встречались на выставках зрители, о них писали рецензенты выставок, откликнулся экспромтом и дядя Гиляй:
Набухший снег и темен и печален,
Прозрачен воздух в выси голубой,
И пятна яркие расплывшихся проталин —
Все дышит близкою весной.
Большим другом В. Н. Бакшеева был М. X. Аладжалов. Тихий человек, он был глубоко, как отмечают современники, привязан к пейзажу средней России. Ученик А. К. Саврасова и И. П. Левитана, М. Аладжалов много ездил по Ярославской и Костромской губерниям в поисках близких его сердцу пейзажных мотивов. Что уж говорить о Подмосковье! Бывало, жил он и у В. Н. Бакшеева, в его Дубках, жил и работал, опять и опять воссоздавая неповторимый в своем очаровании уголок русской природы. Как-то, знавший много лет его творчество, Гиляровский написал:
Ты прелести Кавказских гор
Сменял на лес, на Волгу, нивы,
На перевоз, на косогор,
На наши грустные мотивы.
Любимцем Москвы был в свое время художник Константин Федорович Юон. Художники восхищались его мастерством, умением ощутить, почувствовать, что именно интересно людям, что может привлечь внимание — не поверхностное, сиюминутное, а глубинное, корневое. Именно его работы во многом способствовали желанию людей взглянуть в лицо русским провинциальным городам. А они между тем жили: зимой — завьюженные, заснеженные, летом — погруженные в цветение сирени, жасмина и лип. Они жили, строились, не торопясь росли и множили свою красоту. Имея почти каждый улицу, называвшуюся Московской или Петербургской, города русской провинции в само расположение домов, особняков, церквей, в их внешний облик умудрились внести собственную линию, орнамент. Русские провинциальные города плыли в русских пространствах своим ходом, своей поступью, хотя никогда и не отрывались от столиц. А вот как юоновская глубинка отражена в экспромтах Гиляровского.
Углич — утро, Углич — тройка...
Дальше — Углич древний град...
Неожиданно и бойко
Углич вышел на парад...
Или — вот такой, прелестный и живописный:
Портрет. Волшебница-зима.
Ока готова к ледоходу.
И пляшут свахи без ума,
И пароходы пенят воду.
...Множество московских выставок украшали в свое время работы Сергея Арсеньевича Виноградова. Его имя постоянно звучало в печати, а его высокая статная фигура появлялась на всех отмеченных какою-либо примечательностью художественных собраниях Москвы. Пожалуй, трудно найти у нас в стране картинную галерею или художественный музей, в которых бы не было хотя бы одной работы С. А. Виноградова.
С. А. Виноградов жил в Москве напротив Кремля и любил писать его и зимой, и летом... Как все художники его времени, любил русский пейзаж, осенние леса родной Костромской губернии, тихие заводи прудов Подмосковья. Теперь совершенно уникальны не только художественной, но исторической ценностью созданные С. А. Виноградовым полотна, посвященные интерьерам разоряющихся барских усадеб, их удивительному природному окружению. Нельзя было современнику С. А. Виноградова, москвичу не откликнуться на картины художника, и дядя Гиляй однажды написал ему:
Высокий Кремль в покрове снега.
Там — пожелтелые леса.
Спит тихий пруд...
Покой и нега...
В воде играют небеса.
В господском доме тишина.
Все сохранилось, как и было
Тогда, в былые времена,
Когда по-барски барство жило.
Много лет шли близко одна от другой жизненные дороги художника Константина Алексеевича Коровина и В. А. Гиляровского. Они дружили домами. Встречались у Ф. И. Шаляпина на Новинском бульваре, в Большом театре, в театре С. И. Зимина, на спектаклях других московских театров и, конечно, на выставках. К. А. Коровина любили, кажется, все. Все, кто оставил воспоминания о том времени, пишут о Коровине с нежностью. Появление К. А. Коровина в любом собрании, на открытиях выставок, в классах Училища живописи, где он преподавал, или в тесном кругу близких друзей вносило как бы особую приподнятость. Даже в письмах, обращенных к художнику, он друзьями называется не иначе, как "Костенька". Он, бесспорно, был своеобразным баловнем художественной Москвы. Любили все, что выходило из-под его руки: пейзажи, портреты, эскизы декораций. Пейзажи Коровина, его "северные панно", украшавшие одно время в Москве зал Ярославского вокзала (благодаря С. И. Мамонтову, заказавшему это панно), декорации к оперным спектаклям в театре С. И. Зимина, в Большом — все это было постоянно на виду и на слуху.
В. А. Гиляровский одарил К. А. Коровина не одним экспромтом. Вот лишь два из них:
Все воплощалось под рукой
В порывах бурных и мятежных:
Бульварный шум, Париж ночной
И солнца луч на розах нежных.
Желтые, лиловые,
Розовые, синие...
То полынка новая —
Будто в белом инее
Степь цветет.
Пашнями, заплатами,
Бороздами взрытыми,
Беленькими хатами,
Табунами сытыми —
Степь живет.
Ни одно поколение русских людей так и не увидело выставки Сергея Васильевича Малютина. Между тем в среде своих собратьев, художников, и зрителей, современных Сергею Васильевичу, он всегда ставился очень высоко. Как-то писал И. Е. Репин B. А. Гиляровскому: "...Очень радуюсь, что С. В. Малютин пишет с Вас портрет масляными красками. Еще недавно, достаточно восхищавшись одним из его пастельных портретов, я пожалел, что это была не живопись, ведь он самый первостепенный живописец, и его широкая манера в живописи — единственная. Авось, и мне когда-нибудь посчастливится быть написанным его сочными кистями, его своеобразными глубокими и очень скромными тонами. А Вас я поздравляю!"
Не кто-нибудь, а М. А. Врубель рекомендовал княгине М. К. Тенишевой пригласить C. В. Малютина в ставшее затем известным на всю Россию имение Талашкино. Какую мебель, предметы быта по рисункам С. В. Малютина выпускали в Талашкинских столярных мастерских, продавая затем в Москве, в Столешниковом переулке, в магазине "Родник"! Сергей Васильевич был одним из первых художников, занявшихся иллюстрированием сказок для детей. Эти издания с его рисунками — ныне величайшая библиографическая редкость.
Биограф художника, искусствовед А. В. Абрамова со слов дочери художника О. С. Малютиной пишет: "В доме Малютиных бытовал рассказ о богатырской силе дяди Гиляя. Как-то, зайдя к Малютиным и не застав хозяев дома, он собирался уходить. На вопрос, как доложить о нем, Гиляровский ответил: "Никак не докладывать. Вот передайте мою "визитную карточку". И с этими словами взял стоявшую около голландской печки в прихожей кочергу, завязал ее узлом и передал обомлевшей... девушке..."
А. В. Абрамова разыскала в архивах экспромт дяди Гиляя, написанный им как ответ на гостеприимство Малютиных, как дань восхищения их необычным домом:
Вот этот дом, где от заботы
Найдешь и отдых и покой.
И все-то здесь своей работы,
Своей все сделано рукой.
И эта мебель вся резная...
Встает седая старина...
Вот занавеска расписная
И на стене и у окна,
И электричество волнами
Льет яркий свет на глубь реки.
Там скатерть, шитая шерстями,
Как гордость вышившей руки...
Здесь ясность дружеской беседы.
Поистине здесь тихий рай.
И вкусны клецки за обедом,
И... опоздали на трамвай.
А в ответ на подаренный художником крымский этюд В. А. Гиляровский написал:
Во дни декабрьских серых туч
Кто б сделать лучше мог?
Ты бросил солнца яркий луч
В мой уголок.
Судьба Владимира Егоровича Маковского-художника была довольно сложной. Одни принимали и ценили его работы, другие — отрицали. Художник был неизменным участником Передвижных выставок. Его работы хорошо знали не только в Москве и Петербурге, но и в других городах России.
В. А. Гиляровский много лет наблюдал творчество художника и откликнулся однажды экспромтом:
Пишешь ты униженных,
Пишешь ты обиженных,
Пишешь ты горюющих,
Пишешь ты ликующих,
Пишешь русский быт —
И... не позабыт.
...Работы В. В. Переплетчикова разошлись частью по музеям, но в еще большем количестве по частным собраниям. Они в свое время нравились и хорошо покупались, хотя художник никогда не пользовался особой славой. Фамилия В. В. Переплетчикова совсем не редко упоминается в истории искусства периода конца прошлого — начала нашего веков. Но работы художника редко попадают в экспозиции музеев, серьезных выставок, а жаль. Переплетчиков много писал пейзажей, не однажды ездил на Север в поисках мотивов для своих полотен, но и Юг не был ему чужд...
Безмолвна даль реки зеркальной...
Хатенки старые в тиши,
И — дикой степи отзвук дальний —
Уныло шепчут камыши.
А в другой раз, встретясь с пейзажами Старой Москвы, написанными В. В. Переплетчиковым, дядя Гиляй одарил его экспромтом:
Уходит Старая Москва,
Ее дощатые заборы,
В садах тенистых птичек хоры
Теперь — забытые слова!
Ты сохранил на полотне
Все то, что пахнуло деревней,
Те уголки столицы древней
В Замоскворецкой стороне.
Невозможно в одной публикации исчерпать экспромты дяди Гиляя, даже те, что посвящены только художникам. И вот еще один, посвященный гордости города — Савве Ивановичу Мамонтову. Современники называли его Савва Великолепный.
Кто любит жизнь, привет тому,
Привет тому, чей весел взор,
Кто, веря чувству — не уму,
Дал сердцу пылкому простор.
|
