Гиляровский родился в лесном хуторе суровой Вологодчины, учился и рос в Вологде, и все же он – москвич. «Я москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я – москвич!» - писал Владимир Алексеевич.
Гиляровский познакомился с Москвой в конце прошлого века. Тогда на ее улицах скучающей вереницей стояли извозчики или медленно тащились за пассажирами, уговаривая сесть и торгуясь (видео; 4 МБ); потом появилась конка (видео; 764 КБ), и на склоне дней Владимир Алексеевич смог написать:

Жизнь свою прожил остро, 
И осталось мне одно: 
Покататься на метро...

Последнего он сделать не успел, но за долгие годы, проведенные в Москве, исходил ее вдоль и поперек, и кажется, не было в городе улицы, переулка, дома, которые не знали бы дяди Гиляя (видео; 1,73 МБ). Его могучая фигура с мерлушковой папахой, добродушная улыбка, всегда готовая сорваться с уст шутка, наконец, табакерка с табаком собственного приготовления — на многие годы стали как бы неотъемлемой частью Москвы (видео; 326 КБ).
Гиляровского радостно встречали в Ляпинке — общежитии для беднейших студентов Училища живописи, ваяния и зодчества и университета; он был сотрудником большинства московских газет и журналов; его, члена-учредителя первого русского гимнастического общества, хорошо знали и ценили любители спорта (видео; 2,48 МБ). Владимир Алексеевич был также действительным членом Общества любителей российской словесности, почетным пожарным города Москвы (видео; 2,33 МБ); он был признан «королем московских репортеров» и лучшим знатоком московского «дна». Это он, дядя Гиляй, водил на Хитровку Глеба Успенского и Максима Горького, Т. Л. Щепкину-Куперник и артистов Художественного театра.
Двери московских домов, начиная от усадьбы Л. Н. Толстого в Хамовниках (видео; 1,80 МБ) и до нищенского притона Грачевки, всегда были открыты для дяди Гиляя. Он был желанным гостем на узких семейных встречах и на торжественных обедах, которые давала Москва, чествуя М. Н. Ермолову и празднуя открытие памятника Н. В. Гоголю. Его можно было видеть на премьерах московских театров, которые он иногда отмечал «шутками» — вроде этой, написанной на первый спектакль «Власть тьмы» Л. Н. Толстого:

В России две напасти:
Внизу власть тьмы,
А наверху — тьма власти.

Владимир Алексеевич был непременным гостем московских вернисажей, где часто прямо к раме картины прикалывал свои стихотворные приветствия художникам:

Уходит старая Москва, 
Ее дощатые заборы, 
В садах тенистых птичек хоры, 
Теперь забытые слова 
Ты сохранил па полотне 
Все то, что пахнуло деревней, 
Те уголки столицы древней 
В замоскворецкой стороне,—
писал он В. В. Переплетчикову.

Тесную связь Гиляровского с Москвой хорошо понимали его современники. Недаром писал Александр Иванович Куприн: «...Ах, дорогой дядя Гиляй, крестный мой отец в литературе и атлетике, скорее воображу себе Москву без царя-колокола и царя-пушки, чем без тебя, ты — пуп Москвы». «Невозможно представить себе Москву конца XIX века и начала XX века без Гиляровского, как немыслимо представить ее без Шаляпина, Художественного театра, Третьяковской галереи»,— говорил советский писатель Константин Паустовский.
Непоседливый и быстрый, дядя Гиляй легко и просто поднимался с места. «Курьерским поездом» называл его друг молодости Антон Павлович Чехов. Но куда бы ни уносил ветер странствий Гиляровского — на Кавказ или в Крым, в задонские степи или киргизские кошары, на Балканы или в уральские предгорья, обратный путь всегда лежал в Москву. Владимир Алексеевич бывал во многих странах, исколесил из края в край чуть ли не всю Россию, но жил в Москве — только в Москве.
Гиляровский любил этот город нежно, преданно. И Москва отвечала ему взаимной любовью. Она открыла писателю все свои тайны, показала все стороны своей жизни, позволила ему проникнуть в места и уголки, недоступные для других, стала музой Гиляровского, неисчерпаемым источником для его репортажей, очерков, рассказов, книг. В Москве есть улица Гиляровского (бывшая 2-я Мещанская); на доме в Столешниковом переулке, где писатель прожил без малого полвека, установлена мемориальная доска красного порфира.
В Столешниковом, в мемориальной квартире Гиляровского, сохранились стол и кресло Владимира Алексеевича, в многочисленных шкафах на своих местах стоят книги «Вся Москва», «Исторические записки о Москве», «Название улиц и переулков», изданные в прошлом веке, тома стихов А. С. Пушкина, Н. А. Некрасова, М. Ю. Лермонтова, сочинения И. В. Гоголя, Н. С. Лескова, С. Т. Аксакова — всего не перечислишь! На некоторых из них шутливый экслибрис: «Эта книга украдена из библиотеки В. А. Гиляровского». Со стен смотрят картины, напоминающие о дружеских отношениях хозяина с художниками. Среди них работы И. И. Левитана, А. К. Саврасова, И. Е. Репина, А. Е. Архипова и других. В квартире можно увидеть кресло и диван, напоминающие о посещениях Антона Павловича Чехова, купринский самовар, памятные вещи писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, актера А. П. Южина, карандаши, перья и ручки, которыми писал Гиляровский о Москве и москвичах, табачок в тавлинке, который он нюхал, и многое другое. Все это бережно хранили три с половиной десятка лет дочь писателя Надежда Владимировна Гиляровская и его зять Виктор Михайлович Лобанов. И теперь попавшему в квартиру дяди Гиляя кажется, что ее гостеприимный хозяин только что вышел и скоро вернется...
Первая встреча Владимира Алексеевича с Москвой относится к началу 70-х годов прошлого века. Она была недолгой: для юнкерского училища в Лефортове Гиляровский оказался недостаточно дисциплинированным учеником и, пробыв в его стенах около месяца, был исключен.
Вторично он попал в Москву вместе с товарищами по театру в середине 70-х годов, великим постом, то есть в то время, когда провинциальные актеры собирались в старой столице заключать контракты на следующий сезон. И это пребывание также было коротким. Сохранился пожелтевший листок какого-то журнала с хроникой театральной жизни, на белом спуске которого рукой Гиляровского написано:

Великий пост,
Актеров съезд,
Каких доныне не бывало,
Не знаю, сколько съезд тот съест,
А только выпьет он немало...

В 70-е годы прошлого века именно таким образом проявлялось литературное дарование Гиляровского. Работая в театре, Владимир Алексеевич завел даже специальную тетрадь для подобных шуток и назвал ее «Бредни Владимира Сологуба» (театральный псевдоним Гиляровского).
Оба короткие пребывания в Москве были еще случайными эпизодами бродячей жизни Владимира Алексеевича, его скитаний по России, в пути которых оказался этот город.
В 1881 году провинциальный актер Владимир Сологуб, прослуживший несколько сезонов в Пензе в антрепризе В. П. Далматова, снова появляется в древней столице. На этот раз он решает прочно обосноваться в Москве.
Владимир Алексеевич останавливается в номере гостиницы Голяшкина (находилась на углу Тверской улицы и Газетного переулка), но проводит там всего одну ночь. Его приглашает к себе актер В. Н. Андреев-Бурлак, живший при театре А. А. Бренко — первом частном московском драматическом театре (Гнездниковский переулок).
Владимир Гиляровский тоже начинает служить у Бренко, но недолго — год с небольшим, однако за это время он получает массу впечатлений. В театр А. А. Бренко приезжали из Петербурга Ф. М. Достоевский, А. Н. Плещеев, Я. П. Полонский, приходил И. С. Тургенев; для актеров театра читал свои пьесы A.Н. Островский; здесь играли П. А.Стрепетова, М. И. Писарев, B.Н. Андреев-Бурлак, А. И. Южин.
А. А. Бренко и ее дом, в котором был принят Гиляровский, встречи с известными театральными критиками, редакторами московских журналов, чтения Андреевым-Бурлаком отрывков из произведений Достоевского и Гоголя, знакомство с известными литераторами, музыкантами, деятелями искусства — все это сыграло огромную роль в духовном развитии будущего писателя.
Еще во время пребывания в театре А. А. Бренко Гиляровский начинает печататься. В. Н. Андреев-Бурлак знакомит своего друга с редактором «Московского листка» Н. И. Пастуховым. Одновременно Гиляровский начинает сотрудничать в «Русской газете», «Современных известиях», «Будильнике» и других московских изданиях.
Работа журналиста, репортера помогает Владимиру Алексеевичу ближе познакомиться с Москвой. Он поставляет в газеты материалы о различных городских происшествиях. Пожар в Хамовниках (видео; 1,32 МБ), убийство в Петровском-Разумовском, полет на воздушном шаре с Ходынского поля, грабежи банков, магазинов, открытие выставок, театральные премьеры, благотворительные концерты — вот далеко не полный перечень сообщений, которые он приносит в редакции газет для колонок, набранных петитом. За короткими, скупыми строчками хроники — десятки встреч, и каждый день новые. Гиляровский-репортер мелькает то в одном, то в другом конце города (видео; 1,80 МБ). Сегодня он в Марьиной роще с пугающим лабиринтом ее ветхих строений, вечером его видят в Большом или Малом театрах; встречи с хитрованцами, дымный смрад ночлежек, веселое оживление в Литературно-художественном кружке, радостные приветствия участников «передвижных» и «периодических» выставок, беседы, смех и рукопожатия актеров, писателей, художников, а там снова притоны Грачевки, пьяные крики, слезы убитых горем людей, трущобы подвалов. До сих пор цел кастет, с которым ходил Гиляровский на Хитровку и в подобные ей места. Правда, воспользоваться им не пришлось: дядю Гиляя знали и любили повсюду.
Окончательно расставшись с театром, Владимир Алексеевич переселяется от Андреева-Бурлака в меблированные комнаты «Англия», в дом Щаблыкина на Тверской (рядом с нынешним зданием Музея Революции). Здесь он проводит два года, активно сотрудничает в московских газетах и журналах. К этому времени относится начало его дружбы с А. П. Чеховым и И. И. Левитаном.
От хроники Гиляровский постепенно переходит к обозрениям, рассказам, все смелее пишет и печатает стихи. Даже приобретя литературное имя, давно перестав вести отделы происшествий, он не прекращает своего изучения московского быта.
В 1884 году Владимир Алексеевич женится на Марии Ивановне Мурзиной и поселяется в скромной квартире в доме де Ладвез на 2-й Мещанской улице, 24 (теперь улица Гиляровского). Потом он живет в Хлыновском тупике, 4 (дом не сохранился), а с 1886 года переезжает в Столешников переулок, сначала в дом № 11, а затем в соседний дом Титова (теперь № 9). Этот дом становится московским пристанищем Владимира Алексеевича до конца его дней.
Тишина в квартире Гиляровского была только в те часы и дни, когда отсутствовал хозяин. В остальное же время здесь все кипело, шумело и двигалось. Хлопала входная дверь — один приходил, другой уходил; позднее, когда появился телефон, не умолкал его звонок.
Если дядя Гиляй возвращался из дальних странствий, саквояж его был обязательно наполнен подарками для домочадцев из задонских степей, Крыма, Кавказа или Украины. Бурный восторг выражала хозяину его любимая собака Хмара (в другой раз это был Топушок или подобранный в подворотне Цезарь). Радостно кричал попугай Лорра: «Здравствуй, Гиляй! Здравствуй, Гиляй!»
Владимир Алексеевич первым делом просматривал газеты и письма, накопившиеся за время его отсутствия. Какое-то мгновение в доме стояла тишина, а потом все начиналось сначала.
Жене Гиляровского надо было обладать большой выдержкой, чтобы в суматохе, шуме, непрерывном движении успеть накормить Гиляя и его друзей (Владимир Алексеевич не признавал строго установленных часов обеда и ужина), занять разговорами заглянувшего в гости Антона Павловича Чехова, пока Гиляровский принимает «корреспондентов» с Хитровки, смотрителей пригородных постоялых дворов или ночных сторожей; вовремя отослать только что написанный материал в «Русские ведомости» или в «Курьер» и т. д. и т. п. В прихожей гремит голос хозяина, выговаривающего какому-то студенту Училища живописи, ваяния и зодчества: «Да ты не бойся надоесть, когда надо есть!» А через мгновение нужно уже искать исчезнувшего Гиляя, чтобы он смог срочно прочесть гранки статьи, которая должна пойти в номер. Все это и многое другое с успехом делала всю совместную полувековую жизнь с Гиляровским его жена Мария Ивановна, всегда внешне спокойная и невозмутимая женщина.
А дядя Гиляй, мелькнув на минуту, снова исчезал. Зато в городе в течение дня его можно было увидеть в самых разных местах. То он в парке в Сокольниках, то мчится на пожарных обозах в сторону Девичьего поля, то торопится на Красную Пресню, где слон Мамлик, убежавший из зоопарка, с остервенением накинулся на полицейскую будку.
Владимир Алексеевич Гиляровский в Москве. Это вся жизнь дяди Гиляя с ее радостями и огорчениями. Это слова одобрения первым его рассказам из уст Г. И. Успенского и М. Е. Салтыкова-Щедрина; это первая книга «Трущобные люди», так и не увидевшая свет до революции: по распоряжению царской цензуры весь ее тираж был сожжен в Сущевской пожарной части. Это встречи и дружба с А. П. Чеховым, А. М. Горьким, В. М. Васнецовым, К.А. Коровиным, Ф. И. Шаляпиным и многими замечательными современниками. Это и отзывы об ученических выставках Московского училища живописи, ваяния и зодчества, это и корреспонденции о ходынской катастрофе, и о полетах первых русских авиаторов; это вся бурная и непоседливая жизнь дяди Гиляя, нашедшая отражение в его журналистской работе, в его прозе, в его стихах. Не случайно В. Я. Брюсов написал ему как-то:

Тому, кто пел нам полстолетья, 
Не пропустив в нем ни штриха, 
При беглой встрече рад пропеть я 
Хотя бы дважды два стиха...

Наконец, и, пожалуй, самое главное, это книги Гиляровского о Москве, над которыми он увлеченно работал до последних дней своей жизни.
Перед первой мировой войной Владимир Алексеевич серьезно заболел, в связи с этим он стал вести более оседлую жизнь, больше писать. Летом 1914 года он получает предложение издать собрание сочинений и немедленно приступает к работе 28 июня Гиляровский записывает в дневнике: «… принимаюсь за издание семи томов своих вещей за тридцать пять лет. В первом томе увидят, как жили в старину,— все чистая правда, несомненно имеющая отношение к настоящему и грядущему... Один из моих томов — «Московские трущобы», над которыми я проработал и продолжаю работать неустанно тридцать пятый год… Рост трущоб продолжается, а борьба с ними еще впереди…»
Работа над семитомным собранием сочинений была прервана первой мировой войной, о которой В.А. Гиляровский писал критику А. А. Измайлову: «Страна истекает кровью, как женщина во время родов! Наши потомки позавидуют нам, бывшим в котле, кипящем в 1905 году… Война уже открыла все, как щелкун, расколовший орехи и показавший, который орех гнилой, который целый… Война — гроза. Эта война все влечет, и смерч, и вулкан, и грозу, и ураган!
Гроза — ведь божья милость, 
Гроза гнилую сосну изломает 
Да целый бор дремучий оживит…»
После Октябрьской революции Владимир Алексеевич, которому было за семьдесят, выступает на страницах московских газет «Известия», «Вечерняя Москва», «На вахте», в журналах «Художественный труд», «Рампа», «Красная нива», «Эхо», «Огонек». Гиляровский пишет статьи и очерки, приветствуя закрытие Хитрова рынка, Сухаревки, рассказывая о том, что представляли собой эти и другие трущобы старой Москвы
Работает писатель очень много, буквально не выходит из-за стола. Его главная тема — Москва.

Я сорок лет в Москве живу.
Я сорок лет Москву люблю.
В Ходынке мне бока намяли,
Ее я славно расписал,
В 905 м на вокзале
Какой-то бравый генерал 
Меня чуть-чуть не расстрелял,
Увидев серую папаху, 
Вот эту самую, мою,
Не раз отбывшую в бою…
Я сорок лет в Москве живу, 
Я сорок лет Москву люблю,—
записывает Владимир Алексеевич в дневнике в 1924 году. А чуть ниже следующие строки: «… вдоль и поперек пятьсот улиц и тысячи переулков, протяжением в пятьсот километров, с балкона колокольни Ивана Великого и еще выше, из люка под самым крестом средней башни главы храма Христа-Спасителя… я изучал наружную Москву. А еще выше я ее видел с аэростата в 1882 г., а потом с аэроплана. И под землю забирался для рискованных исследований, побывал я и в разбойном притоне «Зеленая барыня» за Крестовской заставой, и в глубоком подземелье заброшенного Екатерининского водопровода, и в клоаках Неглинки, и в артезианских штольнях под Яузским бульваром».
Эти строки были началом работы над первым изданием книги «Москва и москвичи». Писатель стоял накануне последнего десятилетия своей жизни, а трудился, как никогда. Правда, иногда его одолевали сомнения: «…а может быть, и не стоит тратить время, чтобы писать об ушедшем быте?...» Нет, стоит. «… Для того чтобы писать новое, надо знать старое, — утверждает Гиляровский. — Каждый бытописатель старого быта пусть даст только то, не мудрствуя лукаво, что он сам наблюдал, переживал, знал Это облегчит работу молодежи…»
Первая книга о Москве выходит в 1926 году Успех ее побуждает Гиляровского к дальнейшей работе. Вторая книга — «Записки москвича» — появляется в 1931 году.
Выходят в свет «Мои скитания», «Друзья и встречи»; окончательного варианта книги «Москва и москвичи» Гиляровский не увидел. Когда в Столешники принесли верстку, он попросил прочесть ему только главу от автора:
«Я москвич!.. На пестром фоне хорошо знакомого мне прошлого я вижу растущую не по дням, а по часам новую Москву, она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу и в подземные глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал... Там, где недавно еще на моей памяти были болота, теперь асфальтированные улицы, прямые, широкие. Исчезают нестройные ряды устаревших домишек, на их месте растут новые огромные дворцы... И чтобы знали жители новой столицы, каких трудов стоило отцам строить новую жизнь на месте старой, они должны узнать, какова была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней. И вот «на старости я сызнова живу» двумя жизнями: старой и новой. Старая — фон новой, который должен отразить величие второй. И моя работа делает меня молодым и счастливым — меня, прожившего и живущего
На грани двух столетий, 
На переломе двух миров».