Он обошел город вдоль и поперек, поднимался на самые высокие башни и крыши, спускался в подземелья, первый исследовал подземную речку Неглинку и добился того, что после его статей городские власти реконструировали подземное русло Неглинки.
В дни первой русской революции, будучи уже немолодым, совершил героический рейс с дружинниками Пресни, отступившими из Москвы на поезде, который вывел из кольца карателей легендарный машинист Ухтомский. Его, как известно, каратели расстреляли без суда и следствия. На одной из станций тогда Гиляровского тоже чуть было не расстреляли. Об этом эпизоде он писал в своих стихах: «...В 905 на вокзале какой-то бравый генерал // Меня чуть-чуть не расстрелял...»
Когда у Владимира Алексеевича не стало сил ходить и ездить, он, сидя в Столешниках, начал писать книги.
Так появились его документальные классические произведения о Москве. В них отражена та жизнь, свидетелем которой был дядя Гиляй. Он видел многое на своем веку — и конку и метро, мастерски описал улицы и площади старой Москвы, дворцы и рынки, трактиры и рестораны, бани и клубы. Гиляровский писал в дневнике, что прошел вдоль и поперек 500 улиц и тысячи переулков; с балкона колокольни Ивана Великого, из недоступного для публики люка под самым крестом башни главы Храма Спасителя, где для развлечения публики стоял телескоп, изучал Москву. Видел ее с аэростата в 1882 году, а потом с аэроплана. И под землю забирался для рискованных исследований, побывал в разбойничьем притоне «Зеленая барыня» за Крестовской заставой, и в глубоком подземелье заброшенного Екатерининского водопровода, и в клоаках Неглинки, и в артезианских штольнях под Яузским бульваром...
Не упомянул в этом признании Владимир Алексеевич одно место, где он бывал особенно часто, откуда к нему поступали многие новости и известия, где его знали и уважали не только за силу. Хитров рынок — «дно» старой Москвы, описанное многими журналистами и писателями, в том числе Львом Толстым. Сюда приходили понаблюдать за типами актеры Художественного театра в ту пору, когда они готовили к постановке пьесу Максима Горького «На дне». Сюда, на Хитров рынок, они отважились прийти только в сопровождении Гиляровского, друга многих актеров.
Меня не раз спрашивали: где находился Хитров рынок, осталось ли что-нибудь из его окружения? Да, сохранилось, как ни странно, довольно много зданий, видавших некогда пеструю толпу. Когда Подколокольным переулком попадаешь на маленькую по нынешним масштабам площадь, застроенную по периметру старинными домами, то оказываешься как раз там, где и был знаменитый Хитров рынок, куда так стремился дядя Гиляй.
Его как магнитом тянуло сюда, где бурлила и клокотала жизнь, вскипали и охлаждались дикие страсти, нередко завершавшиеся трагическим финалом. Если уж сюда наведывалась полиция, то строем, для облавы.
Гиляровский появлялся здесь обычно в одиночку, захватив на всякий случай кастет, но прибегал к нему в исключительных случаях. Все здесь знали, что никому вреда от него не будет.
Хитров рынок от всех других отличался тем, что на нем не только торговали, но и нанимались к хозяевам безработные, здесь же проживали тысячи московских нищих, бездомных, опустившихся людей.
После посещений Хитрова рынка на страницах московских газет появлялись очерки Гиляровского — «Каторга», «Рвань», «Дом Ромейко», «Час на дне», «Беспризорные». Последний раз писатель побывал здесь в 1923 гору, когда площадь оцепила московская милиция, покончившая окончательно, раз и навсегда, с этим наследием прошлого.
Сорок лет Гиляровский был летописцем этой площади. Вначале она казалась ему туманным местом, таким, как Лондон, причем самым туманным в Москве. Дядя Гиляй многое сделал, чтобы этот туман рассеялся, приложил много сил, чтобы вскрыть эту незаживающую язву общества, излечить которую были бессильны «отцы города». Окончательный приговор Хитрову рынку подписал Московский Совет. Тогда «королю репортажа» уже исполнилось 70 лет. И все же он поспешил сюда, как в молодости, в последний раз, чтобы увидеть это в какой-то степени историческое событие в жизни города.
«Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось по десять тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам» — так описывает Гиляровский Хитровку в книге «Москва и москвичи». Давно уже центр площади занимает большое школьное здание, построенное в довоенные годы, где теперь электромеханический техникум.
...Есть здесь и четырехэтажный дом, формой напоминающий утюг, построенный в 20-е годы на месте срытого до основания «Утюга». Так звали разбойное логово, располагавшееся как раз здесь, между Астаховым и Петропавловским переулками. Владел «Утюгом» некто Кулаков, сказочно разбогатевший делец, наживший миллионы на сдаче ночлежек. В подвалы его домов многие годы не рисковали спускаться даже наряды полиции. «Утюг» после революции разобрали на дрова, в его развалинах, подвалах жил оголтелый люд до тех пор, пока это гнездо не разворошила окончательно московская милиция. Как свидетельствует Гиляровский: «Главную трущобу «Кулаковку» с ее подземными притонами в «Сухом овраге» по Свиньин-скому (Астахову) переулку и огромным «Утюгом» срыли до основания и заново застроили». Остальные здания бывшего Хитрова рынка остались.
«Все те же дома, — описывал их Гиляровский, — но чистые. ...Вот рядом огромные дома Румянцева, в которых два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь», а далее в доме Степанова, трактир «Каторга»... И в «Каторге» нет теперь двери, из которой валил, когда она открылась, пар и слышались дикие песни, звон посуды и вопли поножовщины. Рядом с ним дом Бунина — тоже сверкает окнами...»
Сверкающие окна, конечно, больше всего поразили старого репортера, видевшего их совсем другими. И поныне сохранились эти дома: старинной кладки, с метровыми стенами, вечные. Сами по себе они добротны и не по своей вине имели дурную славу.
Где, в каком из них была «Каторга», куда Гиляровский приводил Глеба Успенского, где надворный флигель, куда ходили актеры Художественного театра во главе со Станиславским и Немировичем-Данченко перед тем, как поставить знаменитую горьковскую пьесу «На дне»? В ее первом успехе, конечно, есть заслуга и «короля репортеров», не без риска приведшего сюда друзей.
Встретил я у этих домов старожилов, обитающих здесь по сорок и даже пятьдесят лет, но никто Хитрова рынка не застал, никто показать мне, что где было, не смог. Забыли про него, как обычно быстро забывают плохое.
Обратился в ГИНТА — Городской исторический научно-технический архив. Смотрю планы Москвы 1851 и 1901 года. С «Плана Мясницкой части города Москвы с указанием нумеров владений» переношу в блокнот очертания Хитровской площади и номера окружающих ее владений — 383, 385, 344.
Что они означают?
Дома, раскрыв фолиант уже не раз упоминавшейся мною адресной и справочной книги «Вся Москва» за 1917 год, смотрю описание Подколокольного переулка, где значатся и номера домов, и выписанные мною с плана номера владений, а также фамилии бывших владельцев. Так определяю, что под № 383 находился бывший дом Румянцева, под № 385 — владение, где располагался «Утюг», под № 344 — не что иное, как злополучная «Каторга».
Расшифровав код плана, прихожу вновь на знакомую площадь, становлюсь у дома № 1а, на углу, примерно на то же место, откуда смотрел в последний раз на Хитров рынок В. А. Гиляровский. 
Стоя на площади, вижу в глубине двора дома № 16 по Подколокольному переулку темно-зеленый фасад старинного особняка, принадлежавшего некогда московскому дворянину Хитрово, бывшему хозяину этой земли. Рынок получил свое название от него, а не потому, что на нем, как водится, хитрили. В этом особняке теперь медицинское училище, а до революции находился Комитет попечительства о бедных, взявший на себя непосильную заботу о ночлежках. Конечно, с Хитровым рынком боролись. Полиция вылавливала разбойников, закрыли трактиры, открыли чайные, хозяева белили фасады и чистили лежанки. Но покончить с нищетой, ночлежками старая Москва не могла.
На углу Петропавловского переулка высится действительно большой дом. Угловая дверь на месте. А вела она прежде в трактир. Были в этом доме два трактира, один под негласным названием «Пересыльный», другой — «Сибирь». В первом собирались бездомные, нищие и барышники, а во втором, как пишет дядя Гиляй, публика «степенью выше», воры и скупщики краденого.
Ну а самый знатный очаг разудалых и матерых каторжников находился в другом доме, № 9 по Подколокольному переулку. «Бог даст, увидимся в «Каторге» — так прощались арестанты в пересыльной тюрьме. Сюда они стремились, очутившись на кратковременной свободе. Трактир находился «в низке», подвале. В него-то и привел «король репортеров» своего друга Глеба Успенского. Тот просил его показать московское «дно», людей, перешедших «рубикон жизни». Собирался Гиляй сводить Глеба Ивановича и во все другие трактиры и ночлежки, но хватило Успенского на одну только «Каторгу»...
Актеров Художественного театра Гиляровский провел как раз через ворота этого дома во двор, во флигель. В нем размещалась ночлежка, где жили переписчики пьес.
Художник театра Симов делал здесь зарисовки, которые помогли исполнить декорации. Станиславский и Немирович-Данченко, актеры увлеченно беседовали с прототипами своих героев. А Гиляровский зорко следил за... безопасностью артистов. И не зря. Только благодаря своей феноменальной силе и находчивости, добрым отношениям с ночлежниками ему удалось спасти друзей от неожиданно нагрянувших в ночлежку разбойников.
О подробностях этого легендарного посещения Станиславский не преминул рассказать в своей книге «Моя жизнь в искусстве». А художник Симов много лет спустя прислал Гиляю рисунок ночлежного дома с дарственной надписью, где благодарил за свое спасение.
Какой эта была ночлежка, можно увидеть во МХАТе, на представлениях горьковской пьесы «На дне». Ну а кто хочет узнать о Хитровом рынке, о его конце, пусть почитает книгу «Москва и москвичи», а потом приходит сюда, на площадь, носившую имя автора «На дне». Тут вот можно увидеть дома, увековеченные и дядей Гиляем.
Была в старой Москве у Гиляровского, кроме Хитрова рынка, еще одна привязанность. Речка Неглинка. При жизни его она уже текла под землей, упрятанная в трубу, но в половодье или после бурных ливней, казалось бы, усмиренная, вдруг показывала свой нрав, напоминая людям, что и подземная река — стихия. И тогда бурные воды выплескивались из-под мостовой и затопляли Неглинную улицу, получившую название по имени речки. Затапливало и Столешников переулок.
По-видимому, первым из московских газетчиков опустился репортер на нечистое дно Неглинки, куда не раз сбрасывали свои жертвы разбойники, промышлявшие поблизости от Неглинки в районе воровских притонов Трубной площади. Благодаря публикациям Гиляровского Дума приняла запоздалые меры. Подземное русло реконструировали. Особенно хорош подземный путь в районе гостиницы «Метрополь», где по проекту инженера Щекотова выстроили тоннель, не уступающий по размерам тоннелю метрополитена.
В начале 60-х годов по следам дяди Гиляя я прошел руслом Неглинки, а там, где нельзя было идти из-за сильного наклона рельефа и напора вод, с сопровождающими проплыл на самодельном плоту, сколоченном из железнодорожных шпал. И своими глазами увидел щекотовскую трубу и то, что сделали другие инженеры во времена Гиляровского. Только позднее усмирили наконец эту реку, проложив еще одно дополнительное бетонное русло Неглинки, которое ослабляет напор воды при паводке и дождях.
Так вот, в Неглинку, вскоре после того как в Историческом музее торжественно было отмечено 70-летие Владимира Алексеевича, великий репортер вновь спустился с намерением написать нечто новое. Этот поход дорого ему обошелся. Под землей, где сыро и холодно, Гиляровский простудился и заболел, да так, что осложнения от злосчастной простуды мучили его уже до конца дней. Однако и в 80 лет, состязаясь в силе с молодыми журналистами, побеждал — никто не мог согнуть его рыцарскую руку...