Введение

В русской культуре и литературе конца XIX – начала XX веков проявляется устойчивый интерес к проблеме исторической судьбы России, народному бытию, деревне как аналогу национальной жизни, русскому национальному характеру. В творчестве Сергея Есенина и художников его круга, получивших название «новокрестьянских», с деревней связывается вековая мечта об идеальном мироустройстве, воплощением которого были Китеж-град, Беловодье как выражение народной социальной утопии. Влияние этого комплекса философских, нравственных, социальных представлений на русскую литературу усиливается в эпоху революции 1917 года, когда на короткий миг народная мечта о заповедном царстве гармонии и справедливости соединилась в художественном сознании писателей, выходцев из деревни, с конкретными идеями социального переустройства России и всего человечества. В их творчестве объект и субъект изображения сливаются воедино, голос автора становится голосом «золотой бревенчатой избы», а сама изба – крестьянским космосом. Судьбы «новокрестьян» сложились трагически. Революционная эйфория сменится тяжелым разочарованием в самих возможностях революционного переустройства страны на крестьянский лад, надежды на возврат к мифологическим временам абсолютного равенства, всеобщего труда, гармонии материального и духовного, единения человека и природы быстро исчезнут. Их ориентация на крестьянские социальные и нравственные идеалы наткнется вначале на непонимание критики, которое позднее перерастет в яростную травлю, благословляемую такими идеологами, как Л. Троцкий и Н. Бухарин. Все поэты «крестьянской купницы» будут выброшены из литературы.

На их долю выпадут голгофские страдания: аресты, ссылки, лагеря, мученическая смерть. Избежит этой участи лишь А. Ширяевец, которому «посчастливилось» преждевременно уйти из жизни в 1924 году.

Николай Алексеевич Клюев был признанным «идеологом» новокрестьянского направления. Конечно, как всякий крупный художник, он не вмещается в рамки этого организационно не оформленного движения. В современном представлении Клюев – «перворазрядная величина на всем пространстве русской литературы», «носитель национальной трагедии».[1] За последние двадцать пять лет отечественные и зарубежные ученые постоянно обращаются к его творчеству. Выпушены уже четыре монографии, посвященные Н.А. Клюеву. Три из них вышли в свет в России (Азадовский К.М. Николай Клюев. Путь поэта. – Л.: Сов. писатель, 1990; Базанов В.Г. С родного берега: О поэзии Николая Клюева. – Л.: Наука, 1990; Маркова Е.И. Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. – Петрозаводск, 1997), а четвертая – в Риме (Simcic Olga. Izba e Universo: Vita e poesia di Nicolay Kliuev. – Roma, 1991). В 1997 году в издательстве «Наследие» появился коллективный труд ученых Москвы, Санкт-Петербурга, Петрозаводска, Киева, Даугавпилса, Лос-Анджелеса «Николай Клюев. Исследования и материалы».

В числе литературоведов, чьими усилиями поэт был возвращен в историю русской литературы, надо назвать А.К. Грунтова, С.И. Субботина, В.Г. Базанова, К.М. Азадовского, А.И. Михайлова, Б.А. Филиппова, Е.И. Маркову, С.Г. Семенову, Л.А. Киселеву, Л.К. Швецову, С.С. Куняева. Однако, по верному замечанию, В. Лазарева, «неузнавание Клюева, длившееся многие десятилетия, продолжается <...> и по сей день».[2] Есть белые пятна и в биографии Клюева, остается неизученным его богатое творческое наследие, в частности, проза, не прослежена эволюция его мировосприятия после Октября.

К 1917 году Клюев был известен не только как автор четырех поэтических сборников («Сосен перезвон», «Братские песни», «Лесные были», «Мирские думы»), но и как оригинальный мыслитель, выражавший крестьянское видение мира. Не случайно подлинным началом Клюева как художника-мыслителя стали его анонимная статья «В черные дни», появление которой было одной из причин закрытия «Нашего журнала» В.С. Миролюбова, и политический памфлет «С родного берега», выдержки из которого неоднократно цитировал А. Блок. Статьи и письма Клюева 900-х годов свидетельствовали о том, какое важное значение придавал поэт своей публицистике. «Клюев видел свою задачу в том, чтобы слово крестьянина было осмыслено современным общественным сознанием, чтобы оно было услышано при обсуждении вопроса о государственном обустройстве России». Он хотел предостеречь столичные интеллигентские круги «от роковой ошибки: решать проблемы большинства населения России без учета его мнения [разрядка Е. Марковой. – Т.П.]»[3].

На его приход в литературу откликнулись такие разные художники, как В. Брюсов, написавший предисловие к первой книге Н.А. Клюева, и А. Белый, Н. Гумилев и С. Городецкий, О. Мандельштам и А. Ахматова, А. Толстой и Р. Иванов-Разумник, Д. Мережковский и 3. Гиппиус.[4] Личность и взгляды Клюева глубоко взволновали Блока («Клюев – большое событие в моей осенней жизни» – 1911 год). В 1912 году в шестом номере «Аполлона» Н. Гумилев (кстати, это был уже второй его отклик на творчество Клюева – рецензия на сборник «Сосен перезвон» появилась в №1 «Аполлона» за 1912 год) пророчески скажет, что Клюев не только «крестьянин – по удивительной случайности пишущий безукоризненные стихи», но и «провозвестник новой силы, народной культуры».[5]

В 1915 году у Клюева завязываются тесные отношения с С. Есениным, положившие начало той странной «дружбе – вражде», где так переплетено личное, литературное и общественное, отражено близкое и вместе с тем столь различное понимание обоими судьбы крестьянской Руси.[6] С 1915 до середины 1917 года Клюев был для Есенина духовным наставником: «Ты подумай только, – говорил С. Есенин В. Эрлиху за два дня до собственной гибели, – ссоримся мы с Клюевым при встречах кажинный раз. Люди мы разные. А не видеть его я не могу. Как был он моим учителем, так и останется. Люблю я его».[7]

Вокруг Николая Клюева и Сергея Есенина объединяются Алексей Ганин, Сергей Клычков, Александр Ширяевец, Пимен Карпов, Петр Орешин. Их участие в организации и недолгой деятельности литературной группы «Краса» и общества «Страда» объясняется желанием обратить внимание литературного Петербурга на национальную сущность и национальные формы в искусстве, в противовес книжной, эстетской, городской поэзии.

К середине 1910-х годов сложились устойчивые черты художественного мира Н. Клюева, как и других поэтов «крестьянской купницы»: отражение самобытности национального духовного и материального бытия, философия, эстетика и поэтика национального быта, «огонь религиозного сознания» (В. Брюсов), христианская идея сораспятия и воскресения.

Истоками клюевского творчества были, с одной стороны, христианско-мистическая концепция, а с другой – поэтика символизма. Художественная картина мира раскрывается через философию природы: ее романтическую идеализацию при достоверности и реалистичности русского национального пейзажа, пантеизм, благодаря чему «природа представляется некой идеальной сущностью; она становится поэтическим эквивалентом божества, а образный строй несет печать литургичности».[8]

Э.Б. Мекш, рассматривая эволюцию Клюева – поэта и мыслителя – от книги «Сосен перезвон» (1911 г.) до «Мирских дум» (1916 г.), подчеркивает, что в первых двух сборниках еще нет эстетизации «избяного космоса», нет культа деревенской избы.

«Сосен перезвон» – это уход лирического героя из деревни, точнее, насильственный его увод, чем, по справедливому замечанию исследователя, объясняется большое количество мрачных образов – тюрьмы, эшафота и пр., стихов – воспоминаний. Уже в «Братских песнях» от социальных форм протеста Клюев приходит к поискам гармонии в соединении видимого и невидимого, реального и нереального (духовного), рационального и мистического. Третий сборник – это возвращение в деревню: «Впервые начнет разворачиваться и наполняться символическим подтекстом образ избы в «Лесных былях»: «Лесная изба глядится в столетья, темна, как судьба». Именно в стихах «Лесных былей» создается песенно-былинный образ деревенского дома <...>, чьё пространство организуется по законам космического универсума».[9] Мифологизм становится главной особенностью поэзии Клюева. Выявляется конфликт природы и цивилизации. Неприятие цивилизации, которую воплощает город, станет программой «крестьянской купницы».

В письмах к С. Есенину, А. Ширяевцу Клюев раскрывает свою философию: «Как ненавистен и черен кажется весь так называемый Цивилизованный мир и что бы дал, какой бы крест, какую бы Голгофу понес, чтобы Америка не надвигалась на сизоперую зарю, на часовню в бору, на зайца у стога, на избу-сказку».[10] Образ-символ Америки встречается у Клюева, как и у С. Есенина, неоднократно, становится мифологемой.

Размышляя о роли Клюева в своей судьбе, С. Городецкий отметит разницу между крестьянской вселенной Клюева и интересом к народному искусству в литературе 10-х годов: «Он был лучшим выразителем той идеалистической системы деревенских образов, которую нес в себе и Есенин, и все мы. Но в то время, как для нас эта система была литературным исканием, для него она была крепким мировоззрением, укладом жизни, формой отношения к миру».[11] Свою инакость поэт ощущал даже с близкими ему по творческим устремлениям людьми. Этим объясняется довольно нелицеприятная, при всей ласковости тона, оценка стихов Есенина в письме 1915 года: «Твоими рыхлыми драченами объелись все поэты, но ведь должно быть тебе понятно, что это после ананасов в шампанском...»[12] Клюев отрицает этнографизм некоторых стихов Есенина 1915 года и противопоставляет идею природности, понимаемую как естественность, природоподобие. «В основе представлений об естественности в художествен-: ном мире русских писателей оказывается народная жизнь в ее идеальном, всеобъемлющем смысле».[13] Поэтому цитируемое письмо Есенину заканчивается поэтическим credo: «Быть в траве зеленым и на камне серым – вот наша с тобой программа». В его творчестве, по точному замечанию А.И. Михайлова, сливаются воедино «три линии – религиозно – нравственные искания, социальная борьба и созидание красоты посредством слова».[14]

Февральскую, а затем и Октябрьскую революцию Клюев встречает восторженно. По воспоминаниям Р. Ивнева, когда через две недели после Февраля он встретил на улице Петрограда С. Есенина, С. Клычкова, П. Орешина и Н. Клюева, последний выразил общее настроение; «Наше времячко пришло». А через несколько дней, вспомнив об этой встрече при разговоре с Р. Ивневым, Есенин скажет: «Это все Клюев. Он внушил нам, что теперь настало «красное царство» и что с дворянчиками нам не по пути. Видишь ли, это он всех городских поэтов называет дворянчиками».[15]

Революция 1917 года воспринимается как начало новой эры человечества, как стихийный взрыв ненависти «Народа – Святогора»[16], что отразится во многих произведениях поэта первых пореволюционных лет: «Мы – кормчие мира, мы – боги и дети, в пурпурный Октябрь повернули рули»,[17] «Распахнитесь, орлиные крылья, бей, набат, и гремите, грома», «За Землю, за Волю, за Хлеб трудовой идем мы на битву с врагами».[18] Такое понимание революционных событий было подготовлено крестьянской основой мировоззрения, «скифскими» взглядами Клюева.

Именно к этому периоду относится новое сближение Клюева, как и других новокрестьян с А. Блоком и А. Белым, с группой «Скифы», организованной по инициативе Р.В. Иванова-Разумника. Известно, что, не будучи формально членом группы, Клюев принимал участие в составлении ее программы, хотя и не поддерживал ее полностью. «Скифство» Клюева воплотилось в прославлении народной стихии, в восприятии революции как стихийного русского бунтарства, мятежа, в раскрытии мессианской роли русского народа в истории.

В 1917-1918 годах в Петрограде вышли два альманаха «Скифы», главным вдохновителем которых был Иванов-Разумник. Его «скифство» было направлено против европейской культуры, с которой связывалась «безличность духа», «претензия на всеобщность и обязательность норм». «Скифство» Иванова-Разумника – это враждебность всяческим «измам», вера в духовную революцию.[19]

В письме к Горькому, написанном осенью 1918 года, Клюев воскликнет: «Скоро праздник 25 октября 1918 года, земля, говорят, будет вольной, и в свою очередь я буду поэтом Вольной Земли и т.п. <...> Мне бы только хоть одним глазком взглянуть на Вольную землю».[20]

Примечания:

1 Лазарев В. Об особенностях творческого развития Николая Клюева и их современном восприятии // Николай Клюев. Исследования и материалы. – М.: Наследие, 1997. – С. 16,19.

2 Лазарев В. Указ. соч. – С. 16.

3 Маркова Е.И. Вещий лебедь (Судьба Николая Клюева в контексте национальной традиции) // Вытегра: Краеведческий альманах. – Вологда, 1997. – Вып. 1. – С. 282.

4 О восприятии творчества Н. Клюева в дореволюционной критике см.: А.И. Михайлов. Новокрестьянские поэты в сознании современников и в их собственном самосознании; их творческие контакты // Михайлов А.И. Пути развития новокрестьянской поэзии. – Л.: Наука, 1990. – С. 31-47.

5 Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. – М.: Современник, 1990. – С. 149.

6 Творческим и личным взаимоотношениям С. Есенина и Н. Клюева посвящена обширная литература. См., например: Хомчук Н. Есенин и Клюев (по неопубликованным материалам) // Русская литература. – Л., 1958. – №2. – С. 154-168; Азадовский К.М. Есенин и Клюев в 1915 году (начало знакомства) // Есенин и современность. – М., 1975. – С. 233-244; Базанов В. Г. Друзья – недруги (С. Есенин и Н. Клюев) // Север. – Петрозаводск, 1981. – №9. – С. 95-119; Швецова Л.К. Есенин и Клюев (К творческим взаимосвязям) // С. Есенин. Творческая индивидуальность. Художественный мир. – Рязань, 1982. – С. 55-64; Субботин С.И. «Слышу твою душу» (Н. Клюев и С. Есенин) // В мире Есенина. – М., 1985. – С. 506-532; Азадовский К.М. Неизвестное письмо Н. Клюева Есенину // Вопросы литературы. – 1988. – №2. – С. 272-280; Михайлов А.И. Есенин и Н. Клюев в Ленинграде – Петрограде. К истории их взаимоотношений и судеб // Радуница. Информационный сборник. – М., 1989. – Вып. 1; Савченко Т.К. Сергей Есенин и его окружение. – М.: МПГИ, 1990; Киселева Л.А. Цикл «Избяные песни» Н. Клюева в творческой биографии Есенина // О, Русь, взмахни крылами. Есенинский сборник. – М., 1994. – Вып. №1. – С. 95-103; Субботин С.И. Есенин и Юдаев. (К истории творческих взаимоотношений) // О, Русь, взмахни крылами. Есенинский сборник. – С. 104-120; Михайлов А.И. «Журавли, застигнутые вьюгой» (Н. Клюев и С. Есенин) // Север. – Петрозаводск, 1995. – №11-12. – С. 142-155; Киселева Л.А. Есенин и Клюев: скрытый диалог (попытка частичной реконструкции) // Николай Клюев. Исследования и материалы. – М.: Наследие, 1997. – С. 183-198.

7 Эрлих В. Право на песню. – Л., 1930. – С. 96.

8 Михайлов А.И. Пути развития новокрестьянской поэзии. – Л.: Наука, 1990. – С. 96.

9 Мекш Э.Б. Русская новокрестьянская поэзия. – Даугавпилс. 1991. – С. 77.

10 Клюев Н.А. Из письма к А. Ширяевцу. Ноябрь 1914 / Публикация Г. Мак-Вея // Клюев Н.А. Сочинения: В 2 т. /Под общей ред. Г.П. Струве и Б.А. Филиппова. – Мюнхен, 1969. – Т.1. – С. 190.

11 Городецкий С.М. Русские портреты. – М., 1978. – С. 24.

12 Базанов В.Г. Друзья – недруги (Сергей Есенин и Николай Клюев) // Север. – Петрозаводск, 1981. – №9. – С. 98.

13 Цветов Г.А. Человек в природе, природа в человеке // Человек и природа в художественной прозе: Межвузовский сборник научных трудов. – Пермь – Сыктывкар, 1981. – С. 134.

14 Михайлов А.И. Предисловие к публикации / Н. Клюев. Одиночество – страшное слово // Наше наследие. – 1991. – №1. – С. 114.

15 Ивнев Р. У подножья Мтацминды. – М., 1973. – С. 53.

16 Клюев Н.А. Песнослов: В 2 кн. – Пг., 1919. – Кн. 2. – С. 178.

17 Указ. соч. – С. 171.

18 О философии Иванова-Разумника см.: Белоус В.Г. Испытание духовным максимализмом. О мировоззрении и судьбе Р.В. Иванова-Разумника // Литературное обозрение. –1993. – №1. – С. 25-58.

19 Николай Клюев. Исследования и материалы. – М.: Наследие, 1997. – С. 219.

назад | содержание | вперед