Кир БУЛЫЧЕВ
      ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ ПУТИ
      1
      Сто шесть лет назад корабль "Антей" покинул Землю.
      И как не велика его скорость, как ни ничтожно сопротивление космического вакуума гигантской пуле, траектория полета которой соединяет уже неразличимую даже в самый мощный телескоп Землю и Альфу Лебедя, путь займет в общей сложности сто девятнадцать земных лет.
      Сто шесть лет миновало на Земле с того дня, как семьдесят шесть космонавтов, в последний раз взглянув на голубое небо, на пух облаков и зелень деревьев, вошли в планетарные катера и те взмыли вверх, где на высоте полутора тысяч километров, на постоянной орбите их ждал "Антей".
      Подлетая, они могли оглядеть этот дом издали. Одному космический корабль казался неуклюжим насекомым, другому напоминал сломанную детскую игрушку. "Антею" никогда не придется снижаться на Землю или другую планету. Ему суждено было родиться в космосе, где его собрали, и умереть там. Поэтому конструкторы создавали его без оглядки на сопротивление среды. Непривычному глазу он представлялся нелогичным совмещением колец, труб, шаров, антенн и кубов.
      Пока корабль набирал скорость - а разгон его занял месяцы, экипаж "Антея" мог видеть Землю. Сначала она занимала половину неба, но постепенно превращалась в тускнеющую точку среди миллионов подобных ей и более ярких точек...
      Так начался путь. Прошло сто шесть лет.
      Еще через тринадцать лет "Антей" достигнет цели.
      2
      Павлыш миновал четвертый резервный коридор и остановился перед дверью в оранжерею. Оранжерея была заброшена лет пятьдесят назад, и кроме механиков сюда давно никто не заходил.
      Дверь сдвинулась не сразу. Словно ее механизм забыл, как открываться.
      Когда Станцо рассказывал ему о заброшенной оранжерее, Павлыш представлял, что увидит пышные джунгли, заросли лиан и странные цветы, свисающие с крон.
      Оранжерея была тайной, открытием. Путешествие к ней - более часа ходьбы по пустым коридорам и залам корабля - подготавливало к тайне.
      Путь оказался обыденным.
      Где-то на полдороге он встретил робота-уборщика, а в шаре "Д" попал в область использованных складов - они были слабо освещены, пустые коробки и контейнеры громоздились в гулких залах.
      Здесь царило запустение. Краска стен, теоретически вечная, поблекла, листы пластиковой обшивки кое-где отстали. Пахло теплой пылью.
      Павлыш никак не мог отделаться от ощущения, что пустота следит за ним. Что у нее есть глаза.
      Корабль был населен памятью.
      Он был самым старым кораблем Земли. Ему было более века.
      За эти годы на Земле изобрели новые сплавы и источники освещения, даже коробки и контейнеры были бы иными, если бы "Антей" отправился в путь на сто лет позже. Все было бы иным.
      Корабль был не дряхлым, но очень старым. Он был рассчитан на то, что проведет в космосе многие десятилетия. И все равно состарился.
      И постепенно пустел.
      Один за другим освобождались его склады, закрывались дальние помещения и коридоры - в них уже не было нужды. В тот день, когда Павлыш отправился разыскивать заброшенную оранжерею, на борту было вдвое меньше людей, чем сто шесть лет назад. Жилая, действующая часть корабля с каждым годом съеживалась. Так пустеющую деревню осаждает лес, занимая уже ненужные поля и покосы.
      Павлыш открыл дверь в оранжерею и был разочарован, потому что никаких буйных джунглей там не оказалось.
      Длинные сухие грядки.
      Среди высохших стеблей - колючие кусты. Бурая трава у ног, плети выродившегося гороха ползут по стенам, кое-где на пыльных лабораторных столах остались колбы и пробирки - много лет назад кто-то ставил здесь опыты. Теперь же хватает оранжереи в шаре "В".
      Стебли зашуршали, вздрогнули.
      Что-то серое метнулось в дальний конец оранжереи. Павлыш отпрянул назад. Никого не могло быть на корабле. Никого лишнего.
      Он отскочил за дверь и нажал кнопку. Сначала надо изолировать помещение. Затем вызвать помощь. Все, что неизвестно, непонятно, - может быть опасно. Не только для Павлыша - для всего корабля.
      Дверь нехотя задвинулась. Павлыш стоял в очень тихом коридоре. Ровно светился потолок.
      Он был на корабле, куда ничего не могло проникнуть снаружи.
      Тому, что он видел, должно быть реальное объяснение.
      Хорош он будет, если прибежит к Станцу и скажет, что видел что-то в заброшенной оранжерее. А что?. Что-то.
      Тогда Павлыш снова открыл дверь.
      Закрыл ее за собой. Чтобы это Непонятное не смогло выбраться наружу. Затем осторожно пошел вперед.
      Он старался не наступать на грядки. Керамические плитки пола похрустывали под ногами. Некоторые легко выпадали. В оранжерее стоял неприятный тухлый запах.
      В двух шагах от того места, откуда выскочило нечто, Павлыш замер.
      Метрах в десяти была округлая стена - конец оранжереи.
      И тогда он увидел.
      Там, в сплетении ветвей, сидели две серые кошки.
      Они смотрели на него в упор, разумно и настороженно. В полумраке - здесь освещение было куда слабее, чем у входа, их глаза горели желтым злым огнем.
      - Еще чего не хватало, - сказал Павлыш вслух.
      Надо было догадаться с самого начала.
      Когда-то кто-то решил, что на "Антее" нужны животные. Домашние. Такие, что не будут много есть, но скрасят одиночество людей.
      И на корабле появилась кошачья семья.
      И хоть за ней следили, старались контролировать численность этого племени, уже не в первый раз в отдельных уголках корабля обнаруживались нелегальные, неучтенные кошки.
      Кошкам надо чем-то питаться. Значит они освоили вентиляционные ходы, и оранжерея не была так изолирована, как казалось.
      - Живите, - сказал кошкам Павлыш.
      Он нагнулся, вытащил из земли бледный, почти белый стебелек.
      Какая-то жизнь все же теплилась. Надо будет сказать Христе, пускай сюда заглянет.
      Больше никаких привидений в оранжерее не было.
      Привидения - часть корабельного фольклора. За сто с лишним лет на корабле обязательно должен возникнуть фольклор.
      В глубине души Павлышу хотелось увидеть привидение. Это не означает, что он верил в подобную чепуху. Но когда корабль так стар и бесконечен, должно же в нем таиться что-нибудь необыкновенное.
      3
      Павлышу не хотелось возвращаться в живую часть корабля.
      Там сразу найдутся дела. А когда еще удастся повторить это неспешное путешествие?
      Павлыш пошел от оранжереи к соединительному туннелю, по которому можно выйти во Внешний сад. И через него уж вернуться обратно.
      По дороге он заглянул в бывшую библиотеку. Когда-то часть жилых кают находилась в этом секторе корабля и филиал библиотеки размещался поблизости от кают.
      В библиотеке стоял другой, пленочный запах. Ячейки для микрофильмов и видиолент были раскрыты. В некоторых остались ленты.
      Павлыш знал - почему. Когда библиотеку перевозили, те кассеты, что дублировались в главной, брать не стали.
      Павлыш понимал, что и здесь его не ждут открытия, но все же потратил несколько минут, читая надписи на кассетах.
      И не зря.
      В одном из ящичков он нашел восьмую, шестнадцатую и двадцатую серии "Подводного мира", которых в главной библиотеке не было.
      Потом отыскал несколько кассет без этикеток. Их он тоже захватил с собой.
      Минут через двадцать он достиг соединительного туннеля и остановился перед лифтом.
      Здесь было светлее, сюда иногда заходили.
      Лифт поднял Павлыша на несколько ярусов вверх, что было условным понятием, так как низ - всегда центр корабля, верх - его внешние помещения. Гравитационное поле, создаваемое двигателями, таилось в центральном шаре.
      Зал Отдыха перед входом во Внешний сад тоже был пуст.
      В бассейне голубоватым зеркалом, по цвету плиток дна - застыла вода. Настолько ровная и неподвижная, что Павлышу захотелось нарушить эту неподвижность. Он сунул руку в карман. В карманах у Павлыша всегда есть что-нибудь лишнее. Пальцы нащупали металлический шарик. Павлыш швырнул его в бассейн. Зеркало вздрогнуло, плеснуло столбиком воды и разбежалось кругами, облизывая борта бассейна.
      Вот так-то лучше.
      Низкие мягкие диваны скобками тянулись вокруг бассейна. Павлыш с размаху прыгнул на диван, неудобно сел на сумку с кассетами, что тащил из библиотеки. Диван ожил, стараясь примериться к телу Павлыша.
      Павлыш представил, что он на "Наутилусе". В нем, где-то в недрах, живет последний его обитатель, старый капитан Немо.
      А может быть, это "Мария Целеста"? Неожиданная беда обрушилась на шхуну. Почему-то все покинули корабль, все до последнего человека. И кастрюля на плите еще теплая.
      Нет, он на необитаемом острове. Вот он, темный лес, за стеклянной стеной. Высоко, справа в стене серый круг. Заплата.
      Когда Павлыша еще не было на свете, во Внешний сад "Антея" угодил метеорит. Это бывает с кораблями. Хоть над метеоритной защитой "Антея" думали лучшие умы Земли - ни одна крошка материи не должна была дотронуться до корабля - слишком высока цена, все же шестьдесят лет назад "Антей" попал в мощный метеоритный поток. Настолько мощный, что один из камней достиг корабля.
      Метеорит пронзил внешнюю прозрачную тонкую стену сада.
      Затем пробил вторую стену, отделяющую сад от Зала отдыха.
      Затем миновал еще три перегородки и вылетел наружу.
      Происшествие стоило жизни двум космонавтам, которые в тот момент были в Зале отдыха. Павлышу рассказывали, что они играли в шахматы.
      И Внешний сад погиб. Он погиб так быстро, что не успел измениться.
      Павлыш подошел к стеклянной стене.
      Когда-то сад любовно собирали, создавали на Земле, как то место, где космонавты в невероятной дали от дома могут ощутить и летнюю ночь, и запахи земного леса.
      Под прозрачным высоким куполом толпились березы и ели, кусты роз и орешника, а дальше, где поддерживалась температура повыше, возвышались пальмы.
      После ремонта тогдашний капитан "Антея" решил не подключать сад к системе отопления. Иначе бы, отогревшись, деревья и кусты сгнили. А так они остались стоять замерзшими памятниками деревьям и цветам. Если не знаешь, что случилось здесь шестьдесят лет назад, может показаться, что за стеклом начинается настоящий лес.
      4
      И Павлыш представил себе бесконечный ночной лес. Теплый влажный воздух, в котором покачиваются, дышат пряные тяжелые запахи, где шуршание падающих листьев также осторожно и почти беззвучно, как шаги волка. Лишь иногда треснет сухой сук или смело ступит на груду валежника ничего не боящийся медведь.
      Громкий плеск, удар, почти грохот обрушился на тишину зала.
      Взрыв?
      Павлыш резко всем телом обернулся, прижавшись при этом спиной к прозрачной стене. Сила тяжести на корабле мала, вдвое меньше земной, и оттого даже самые резкие движения замедленнее. Мозг уже закончил поворот тела, а оно все еще не может остановиться.
      Брызги воды вылетели на ползала.
      Длинная зеленая тень, словно тень крупной рыбы, скользила под взбаламученной голубой водой.
      Коротко остриженная девичья голова пробила воду, девушка раскрыла глаза, смахнула рукой воду с ресниц.
      - Испугались? - крикнула она. - Я нарочно тихо разделась и потом - как прыгну!
      Павлышу стало неловко, что девушка могла увидеть его испуг. Но нет, когда он обернулся, она еще была под водой.
      Девушка перевернулась на спину. На ней был зеленый купальник.
      Вода в бассейне успокаивалась медленно и солидно, словно бассейн был наполнен маслом.
      - Вода здесь удивительная! - сказала девушка. - Я каждый день купаюсь. Вы не пробовали?
      - Нет еще.
      Он не видел эту девушку раньше. Вчера был такой сумасшедший день. А сегодня он отправился в путешествие по кораблю.
      Девушка подплыла к бортику.
      - Я тоже иногда прихожу сюда специально, чтобы поглядеть на этот лес. Но я всегда знаю, что он мертвый. Видно, у меня плохо развито воображение.
      Павлыш вернулся к диванам и сел.
      - Я вас вчера не видел, - сказал он.
      - Когда вы прилетели, я была на вахте. Меня зовут Гражиной.
      - Я кошек видел. В пустой оранжерее.
      - Вот где никогда не была, - сказала Гражина. - Я не романтик.
      В голосе ее прозвучала снисходительность к новичку.
      Девушка снова нырнула, быстрее, чем Павлыш успел придумать достойный ситуации ответ.
      Когда она вновь появилась на поверхности, Павлыш спросил:
      - Вы биолог?
      - Гравитация, - ответила Гражина.
      - А как вас называть, если коротко?
      - Гражина мне нравится, - сказала она. - Короче не надо.
      - Длинно.
      - Ничего, не успеете утомиться. Я завтра улетаю.
      Гражина подплыла снова к бортику. Павлыш увидел, какие у нее длинные пальцы. Просто удивительно длинные пальцы. А ногти обрезаны коротко.
      На щеке, под правым глазом, тонкий шрам. Губы мягкие и подвижные. Уголки их все время вздрагивают.
      Глаза Павлыша выхватили детали лица, фигуры, еще не было общего представления о девушке - кусочки мозаики строились в портрет, который, если бы они остались на корабле еще недолго, не имел бы почти ничего общего с первым впечатлением.
      - Этот год, - сказала Гражина, - пролетел мгновенно. Честное слово. Где-то в середине стало тоскливо - все-таки мы очень оторваны. А сейчас - вы не представляете, как не хочется улетать.
      - А если бы вам сказали - оставайтесь еще на срок?
      - Нет, не осталась бы, - ответила Гражина.
      Тут Павлыш понял, что у нее зеленые глаза. Темные мокрые ресницы затеняли их и потому они сначала показались Павлышу куда темнее.
      - Жаль, - сказал Павлыш. - Чем больше народу, тем интереснее.
      - И без меня достаточно, - возразила Гражина. - Сколько в вашей смене?
      - Тридцать два.
      - В нашей было тридцать шесть. Но мне не повезло.
      - Ага, - Павлыш сразу сообразил, что она имела в виду.
      Еще тринадцать лет "Антею" лететь до звезды. Еще тринадцать смен. Тринадцатая будет самой счастливой. Именно тем космонавтам будет суждено спуститься на планету, завершить труд тысяч людей и полутора ста лет.
      - Ничего, - сказал Павлыш. - Мы с вами будем еще не очень старыми. Мы там обязательно побываем.
      - Там нам нечего делать, - сказала Гражина. - На планете нужны совсем другие специалисты.
      - Почему? Двигатели будут нужны. И кабины будут нужны.
      - Вы кабинщик?
      - Медик-кабинщик.
      - Редкое сочетание. Какой курс?
      - Четвертый. А вы?
      Гражина вылезла из воды. Подобрала длинные ноги - ступни на бортик, вскочила.
      - Дайте полотенце, - сказала она.
      Полотенце лежало рядом с Павлышем.
      Тот быстро поднялся, протянул полотенце. Она начала вытирать волосы и Павлыш понял, что глаза у нее не просто зеленые, а очень зеленые.
      - Я уже старуха, - сказала Гражина. - Я в аспирантуре. Мне двадцать три года.
      - Ну и что? Разница в три года. Несущественно, - сказал Павлыш.
      Гражина засмеялась. Она так сильно смеялась, что руки с полотенцем опустились и Павлыш увидел, как изменилось ее лицо. Мокрые волосы, что прижимались к голове, сейчас вдруг выскочили из-под полотенца пышной гривой. И лицо стало меньше. Только глаза не уменьшились.
      Она обронила полотенце на диван, взяла оттуда халатик, накинула его, сунула ноги в туфли.
      - К обеду не опаздывайте! - сказала она. - Сегодня прощальный обед.
      - Ну что вы! - сказал Павлыш.
      - Не забудьте сумку. Что там у вас?
      Гражина была бесцеремонна, но Павлыш не обижался. Ее бесцеремонность была личной связью между ними. Только человек, который тебе не чужой, может спросить, что у тебя в сумке.
      - Я был в пустой библиотеке, - сказал Павлыш, - и взял там кассеты.
      - Я тоже раньше туда ходила. Все наши ходили. Я подозреваю, что когда-то они нарочно оставили там массу интересных кассет, чтобы устроить нам дополнительное приключение. Что вы взяли?
      Павлыш пожалел, что не взял ни одной книги Достоевского или Маркса.
      - Так, - сказал он, - приключения.
      - "Звездный рейс"?
      - "Подводный мир". Я пропустил несколько серий.
      - Не смущайтесь, курсант. Я не спросила, как вас зовут.
      - Слава. Слава Павлыш.
      - Вот видите, Гражина вам не нравится, а Слава мне нравится. Так вот, Славик, я должна вам признаться, что сама еще два месяца назад вытащила из той библиотеки третью и четвертую серии "Подводного мира", несмотря на мой почтенный возраст и солидность.
      - Вы не производите солидного впечатления.
      - Я старюсь.
      5
      Они спустились лифтом к центральному шару, потом Гражина побежала к себе в каюту переодеваться.
      Павлыш прошел к кабинам.
      Обычный корабль имеет два центра.
      Пульт управления и двигательный отсек.
      На "Антее" было три центра.
      Помимо двух обычных там были "кабины".
      В обыденности этого слова была извечная попытка причастных к грандиозному делу снизить пафос причастности.
      В космическом институте, который имел счастье заканчивать Павлыш шла давнишняя и безнадежная война между профессорами, для которых уважение к правильной терминологии означало уважение к предмету изучения, и курсантами, которые даже на экзаменах не могли одолеть простых слов "телепортационные ретрансляторы".
      К таким курсантам относился и Павлыш, который был хорошим, в меру старательным и в меру способным студентом, достаточно хорошим, чтобы попасть на "Антей" - предмет мечтаний многих поколений студентов.
      По законам изящной словесности автор, дабы не привлекать к себе внимания читателей, должен на этом этапе рассказа заставить своего героя - Павлыша - по пути к "кабинам" продумать все, что положено знать читателю. Его внутренний монолог должен быть зафиксирован изящной прозой.
      К сожалению, в данный момент ничто на свете не могло бы заставить Павлыша думать о проблемах истории и перспективах телепортации, так как он с каждым шагом все более проваливался в сладкую пропасть влюбленности, притом влюбленности, обреченной на разлуку, что всегда усиливает чувство.
      За неимением возможности использовать монолог Павлыша, автор вынужден вам поведать о предмете беседы.
      К сожалению, для физиков и пилотов даже к двадцать третьему веку путешествие со скоростью большей, чем скорость света, оказалось прерогативой фантастов. Прыжки сквозь изогнутое пространство и подобные изобретения мечтателей пока не стали реальностью. Законы природы обмануть не удалось. Следовательно, за освоением планет Солнечной системы наступила пауза, которая грозила затянуться навечно. Звезды были недостижимы, так как достижение их требовало сотен лет полета. Технически возможно было построить корабли, которые выдержали бы столь долгое путешествие, но нельзя было придумать бессмертного человека. Разумеется, мечта о выходе к звездам, к иным цивилизациям, существование которых оставалось лишь теоретическим допущением, продолжала бередить воображение. Проекты, разработанные мечтателями еще в двадцатом веке, рассматривались и обсчитывались, но не осуществлялись. Можно было построить гигантский корабль, снабдить всем необходимым, чтобы его экипаж мог существовать в нем многие десятилетия. Чтобы космонавты рождались, росли, учились и умирали на борту корабля. Сто, двести, триста лет в пути...
      Добровольцам, идущим на это, предлагалась пожизненная тюрьма, причем тюрьма, доведенная до абсурда - тюрьма не только для них самих, но и для их детей и внуков. К тому же можно было вычислить, что в подобном путешествии экипаж, как бы ни был к этому подготовлен и готов жертвовать собой и своим потомством, неизбежно деградирует, как деградирует любое человеческое сообщество, оторванное от остального человечества. Цель не оправдывает жертв.
      Теоретически и даже практически был возможен и другой вариант. После отлета с Земли экипаж корабля погружался в анабиоз, из которого выходили к моменту высадки у дальней звезды. То же делалось и на обратном пути.
      Таким образом тюрьма оставалась тюрьмой, однако заключенному давали возможность проспать бесконечно длинный срок и даже выйти на свободу.
      Но жертвы, которые приносил экипаж, все равно оставались слишком большими. Ведь космонавты должны возвратиться домой через триста лет. То есть они никогда не увидят Земли такой, какой она была при их жизни, никогда не смогут по-настоящему найти своего места в этом мире, как не смог найти его современник Ньютона или Наполеона.
      Но открытие телепортации, которое произошло когда люди научились практически управлять гравитационными законами, изменило ситуацию и позволило вернуться к этой проблеме.
      Сначала смогли передать грамм вещества на расстояние десяти сантиметров. Затем белая мышь - вечный мученик научного прогресса - была разложена на атомы и собрана вновь в соседнем городе, после чего она облизнулась и принялась глотать кусочек сахара. Наконец, 4 августа 2198 года Бисер Симонян вошел в кабину телепортационного центра в Пловдиве и вышел - живой и здоровый - из такой же кабины в Бомбее.
      Так как в телепортации используются гравитационные волны, распространяющиеся буквально мгновенно, ограничения в переброске объектов обусловливались лишь энергетическими мощностями и максимальной емкостью кабины.
      В течение пятидесяти ближайших лет кабины были установлены по всей земле и на планетах Солнечной системы. О кабинах на самой Земле и разговора нет, но следует сказать, что возможность переправиться мгновенно в любую точку земного шара и парадокс, заключающийся в том, что стало быстрее добраться от Парижа до Рио-де-Жанейро, чем от центра Парижа до Версаля, изменили не только скорость сообщений, но и сам порядок жизни. Если ты можешь жить в Москве, а работать на Марсе, ты психологически коренным образом отличаешься от человека двадцатого века. Космические корабли, разумеется, остались, так как на их долю выпали перевозки крупных грузов, руд, сырья. Кабины не только невелики. Они так и не стали и вряд ли станут дешевым удовольствием.
      Кабины открыли путь к межзвездным путешествиям. Если отправить в бесконечно длинный полет космический корабль, но снабдить его при этом кабиной для телепортации, то экипажу нет нужды оставаться на борту сто лет. Через определенный срок экипаж можно сменить.
      Так появился "Антей".
      Первый его экипаж после года работы вернулся на Землю, уступив место другим космонавтам. Причем, в течение того же года кабины несколько раз вступали в действие. На корабль прилетала комиссия от ООН, дважды вывозили больных, к тому же туда доставляли некоторые продукты, почту и приборы.
      Итак, за сто шесть лет полета на борту "Антея" сменилось сто экипажей.
      Правда, с каждым годом связь с кораблем становилась все труднее. К этому были готовы и это даже предусматривалось при создании корабля. Ведь хоть гравитационные волны распространяются бесконечно, потребление энергии с расстоянием растет.
      Наука продолжала развиваться, появились новые источники энергии и возможности Земли также увеличивались. Правда, приходилось, ради экономии энергии и припасов на борту "Антея" постоянно уменьшать экипаж, и к тому дню, когда курсант Слава Павлыш попал на "Антей", там оставалось лишь тридцать человек. К звезде долетит и того меньше. Очевидно, окончательное число членов экспедиции будет немногим более десяти. И среди них уже не будет курсантов. "Антею" же суждено кончить свои дни на орбите у далекой планеты. Постепенно, если там образуется человеческая колония, его разберут, использовав на постройки.
      За сто с лишним лет путешествия "Антей" стал частью земной истории. Павлыш, еще находясь на Земле, знал и о кошках, которые расплодились в пустых складах, и о заброшенной библиотеке, и о бассейне с голубой водой. Он тысячу раз видел корабль в фильмах и изучал его на специальных занятиях, как делали это и его учителя, которые работали на "Антее&;gt;.
      Но все его обитатели в конце концов возвращались домой. Как моряки из дальнего, но не бесконечного дальнего плавания. Кроме тех, кто умер или погиб в пути. Их было немного, шесть человек.
      6
      Очевидно, зал телепортации, если из него вытащить всю начинку, был бы грандиозен. Но за последние сто лет никто не видел его стен.
      Кабины на Земле были куда скромнее - в конце концов всегда можно было вызвать ремонтников. Здесь же все системы были дублированы и передублированы, и запас надежности был в несколько раз выше теоретического. В сущности этот центр был главной причиной существования "Антея".
      Павлыш легко прошел сквозь путаницу коридорчиков, проложенных между молчащих, но живых машин. Улицы и закоулки этого зала были известны Павлышу наизусть, ночью разбуди, вели проверить 56-й блок - с закрытыми глазами найдет дорогу.
      Ясно почему: в институте стоит тренажер - точная копия и в таком же зале. Тренажеру столько же лет, сколько оригиналу.
      Студенту положено знать тренажер как свои пять пальцев. Если повезет, то он увидит когда-нибудь кабины "Антея".
      Помимо долга, отличное знание студентами этого дремучего зала объяснялось иной традицией: зал был самым укромным местом в институте, его лесом, его парком, его лабиринтом. И никому не сосчитать, сколько судеб было изменено, погублено или спасено в его полутемных закоулках, сколько здесь произошло решительных объяснений, задушевных разговоров, случайных встреч, драматических расставаний. Да и сам Павлыш всего месяц назад услышал решительное "нет" в тесном отсеке между блоком 8-Е и макетом энергонакопителя. После этого Павлыш прогулял два дня, несмотря на то, что решалась его судьба - лететь или не лететь. Когда вернулся, выслушал справедливый выговор декана, и в наказание все воскресенье пылесосил зал. Декан, сам бывший антеевец (тридцать лет назад он провел на нем тринадцать месяцев) полагал, что самое полезное для студента, это познавательное наказание. Разумеется, декан не говорил студентам, что его жена, сама генный конструктор, ныне солидная дама, сказала ему "может быть" именно у блока 8-Е.
      Макеты блоков в институте были немы. Блок на "Антее", если приложить ухо к его теплому матовому боку, низко жужжал, как далекий шмель.
      И Павлыш понял, что институт так далек, словно, он, Павлыш, летит на "Антее" уже сто седьмой год.
      Доктор Варгези сидел на неудобном высоком вертящемся стуле у стойки с пробирками. Он контролировал плотность и состояние раствора.
      За его спиной находилась ванна - свинцового цвета шар. От нее тянулась к Земле незримая нить. Там, на другом конце, дежурный проверит, плотно ли прилегает к тебе одежда, нет ли в карманах металлических вещей, затем впустит тебя в раскрытое чрево кабины, напоминающей вспоротый кокон - как будто ты - куколка. Студенты называли кабину "испанской вдовой". Это доказывало, что кто-то из них читал историю инквизиции. "Испанская вдова" - изощренное орудие пыток. Она напоминает поставленный на попа саркофаг, утыканный гвоздями - остриями внутрь. Когда человека ставили внутрь, а затем закрывали половинки "вдовы", острия гвоздей вонзались в тело несчастного.
      Здесь гвоздей не было, но были захваты.
      Отправляемый объект должен был быть очень четко зафиксирован.
      Информация о его габаритах, массе и весе уходила на приемную кабину заранее - за несколько сотых долей секунды до переброса.
      Когда ты через мгновение - субъективно оно могло показаться вечностью - оказывался, допустим в Антарктиде, то "испанская вдова", в которой ты приходил в себя, также туго сжимала тебя в гибких, упругих захватах. От этого всегда возникало ощущение того, что никакого перелета не было.
      На "Антее&;gt; кабина выглядела иначе. Здесь во избежание ошибок, опасность которых резко увеличивалась с расстоянием между передающей и приемной кабинами, человек должен был погрузиться в ванну с тягучим киселеобразным раствором - ни о какой одежде и речи не было. Вещи неорганические шли через вторую кабину, грузовую, в небольших контейнерах. Размеры кабин ограничивали возможности снабжения корабля. За сто лет на Земле научились сооружать более крупные кабины, но на "Антее" оставалось, естественно, старое оборудование.
      Доктор Варгези, прямой начальник и руководитель практики Павлыша, проверял плотность раствора - его состав должен абсолютно соответствовать составу в земном центре. А после каждого запуска в нем неизбежно происходили микроизменения от контакта с человеческим телом.
      - Ты чего пришел? - спросил доктор. - Тебе еще рано.
      - Я себя хорошо чувствую, - сказал Павлыш. - Я был в старой библиотеке и в пустой оранжерее. И в бассейне.
      - Зря мне об этом рассказываешь, - сказал доктор. - После космического переноса следует отдыхать в течение суток.
      - Я, честное слово, себя хорошо чувствую, - сказал Павлыш. - А когда Макис прилетит?
      Макис был сокурсником. Их двоих отобрали с курса для стажировки на "Антее".
      - Ты же знаешь, - сказал Варгези, и поправил белую шапочку, которую, как утверждали, он не снимал даже ночью, скрывая лысину, - у них как всегда неразбериха. Я жду Макиса, а перед сеансом идет информация - ждите биолога До До Ки, который оказывается бирманской женщиной средних лет. А я вообще ее не встречал в списках. Ты же знаешь.
      Павлыш не стал спорить, хотя знал, что Варгези преувеличивает.
      - Я диких кошек видал, - сказал Павлыш.
      - Я бы не удивился, если бы здесь водились удавы, крокодилы и летучие мыши, - сказал Варгези. - Ископаемое чудовище, а не корабль. Если он доберется до цели, это будет такая развалина, что стыдно показаться на люди.
      - Вы думаете, что "Антей" развалится?
      - Курсант, ваши шутки неуместны. С "Антеем" ничего не случится. Хотя, конечно, надо было еще пятьдесят лет назад вернуть его на Землю.
      - Почему?
      - Современные корабли передвигаются вдвое быстрее.
      - Так это современные, - Павлыш поймал Варгези на логической ошибке и обрадовался. Остроносый Варгези ему не нравился. Он умел находить дурное в любой светлой вещи. Конечно, психологически - психологию Павлыш проходил - в большом количестве желательно разнообразие эмоциональных типов. Вернее всего, Варгези попал сюда именно для разнообразия. Но он надоел Павлышу уже в Центре подготовки на Земле, где они оказались в одной комнате.
      - А кабины? - Варгези никогда не сдавался в спорах. - Это же прошлый век!
      - В них многое заменено.
      - На такой кабине я бы не рискнул отправиться к маме в Милан.
      - Но отправились сюда.
      - Они работают на пределе. Я не удивлюсь, если кабина откажет. И ты понимаешь, что это значит?
      - Вряд ли нас отправили бы сюда, если так опасно.
      - Речь идет о тщеславии целой планеты. - Варгези почесал переносицу. Когда он сердился - всегда почесывал переносицу. А я что делаю, когда сержусь? - подумал Павлыш. Никогда не приходило в голову.
      - Тщеславию человека можно поставить предел. Всегда есть кто-то над ним. Общество, государство. Но жертвой тщеславия целой планеты может стать не только дряхлый корабль - целый континент. "Антей" давно уже не корабль, а символ. Символ нашего всесилия, символ нашей гордыни. Мы, видите ли, бросили вызов Галактике! Нам не страшны расстояния! А разум молчит! Зачем нам этот "Антей" и это путешествие, которое потеряло смысл до его завершения?
      - Вы же знаете, что это не так.
      - Докажи, юноша. - Движения Варгези оставались размеренными и сдержанными. Он зафиксировал результаты анализа, слил пробирки, отнес их к мойке, потом снял халат, тщательно сложил его. - Докажи мне, что мы с тобой не жертвы тщеславия очень многих людей, каждый из которых бессилен, но представляющих вместе эфемерную субстанцию - мнение планеты!
      - Но сколько сделано за эти годы. - Павлыш вдруг почувствовал себя на экзамене. - Сколько опытов, открытий. Сколько еще будет сделано! В конце концов даже если корабль не долетит, само путешествие - это уже великое событие! Но вы знаете, что мы долетим. И установим там, на планете кабину.
      - А планета будет пустая!
      - Пустых планет не бывает! Эта кабина будет первой станцией в Галактике - мы сможем переноситься за миллиарды километров так, словно остаемся на Земле.
      - Пустая кабина на пустой планете!
      Павлыш развел руками.
      Станцо, который вошел в отсек и видно стоял все это время неподвижно, слушал, неожиданно вмешался в спор.
      - Джованни, - сказал он физиологу, - не смущай молодежь.
      - Пускай закаляется.
      - Что тебя ест?
      Станцо - шеф телепортационного центра. Он раньше работал вместе с Варгези. Станцо - редкое исключение на корабле. Он здесь второй раз. Он уже отбыл одну вахту шесть лет назад.
      - Энергетический предел, - сказал Варгези. - Ты же знаешь.
      - Об этом думают люди, которые умнее нас с тобой.
      - Умнее нас с тобой никого нет, - возразил Варгези. - И я утверждаю, что весь этот эксперимент полетит к чертовой бабушке.
      - Ладно, не будем об этом, - сказал Станцо.
      И Павлышу показалось, что Станцо не хочет вести этот разговор при студенте. Как бы подтверждая подозрения Павлыша, Станцо сказал:
      - Если ты не устал, отправляйся в кают-компанию. Там нужны крепкие молодые руки.
      - Зачем?
      - Вернее всего - резать салат.
      7
      За сто лет "Антей" оброс традициями, как днище парусника ракушками.
      Одной из традиций, хранимой свято, был Двойной обед.
      Пересменка на "Антее" проходила в течении недели. По мере того, как на корабль прилетали новые члены экипажа, "старики" уходили на Землю. Наступал момент, когда примерно половина "стариков" уже возвратилась на Землю, а половина "новичков" оказалась на корабле. И в этот день, третий день пересменки, происходил Двойной обед.
      Двойной, потому что он проходил одновременно на Земле, в Центре управления, и на корабле. На Земле половина новичков угощала тех, кто вернулся с "Антея". На "Антее" старожилы чествовали тех новичков, которые туда перебрались. Обеды начинались одновременно.
      Никто кроме двух экипажей на обеде не мог присутствовать.
      Качество угощения было делом чести.
      К обеду готовились загодя, неделями.
      О некоторых, наиболее удачных обедах, слагались легенды.
      Десять лет назад смена на "Антее" умудрилась вывести устриц.
      Это был выдающийся биологический эксперимент. Устрицы выводились в искусственной морской воде, и должны были вырасти до нужных габаритов за несколько месяцев.
      Устрицы подавались тогда на закуску. Мало кто их ел, но поражены были все.
      На этот раз обед был шикарным, но не невероятным.
      Павлыш пришел первым в кают-компанию, скорее в надежде увидеть Гражину, чем обуреваемый желанием помочь по хозяйству. Но Гражины он не нашел, оказывается, она сдавала дела сменщику. Вскоре из кают-компании Павлыша выгнали - его присутствие там было нарушением традиции.
      Тогда Павлыш пошел на нарушение дисциплины. Небольшое нарушение, но тем не менее недопустимое. Он отправился в гравитационный отсек.
      Путь туда занял довольно много времени. Хоть расположение помещений корабля Павлышу было известно, в действительности все выглядит совершенно иначе, чем на снимках и планах. Павлыш представил себе положение гравитационных отсеков относительно кают-компании, но дверь, которая должна соединить их, была закрыта. Павлыш решил пройти через пульт управления, но спутав коридор, попал в полутемный компьютерный зал, где в низких креслах сидели два навигатора.
      Павлыш замер на пороге.
      Разумеется, можно было войти и спросить, как пройти в гравитацию. Но не хотелось оказаться в положении заблудившегося мальчика.
      Павлыш стоял в дверях, стараясь сообразить, куда двигаться дальше.
      - Подтверждения не было, - сказал один из навигаторов.
      - Если отменили, то и не будет подтверждения.
      - Почему?
      - Что-то с лучом. А если так, то и гравиграммы не проходят.
      - Ты думаешь, авария?
      - Немыслимо. Всегда есть возможность перебросить энергию с антарктического щита.
      Зажужжал зуммер.
      Навигатор протянул руку, провел над пультом ладонью, принимая вызов.
      Павлыш видел, как на экране видеофона обрисовалось лицо капитана-1. То есть капитана старой смены. Сейчас на борту были оба капитана, но новый капитан примет командование официально в последний день. Капитан-1, Железный Лех, спросил с экрана видеофона:
      - Флюктуаций курса нет?
      - Не надейся, капитан, - сказал навигатор. - Все проверено.
      - Чего они молчат? - спросил второй навигатор.
      Капитан-1 ничего не ответил. Отключился.
      Павлыш счел за лучшее уйти. Он понял только - что-то случилось. Вернее всего, со связью. Те трое были встревожены.
      Не хватало еще, чтобы начали сбываться пророчества Варгези.
      Павлыш задумался, но не настолько, чтобы забыть о цели своих поисков.
      В лифтовой шахте послышалось шуршание - кто-то поднимался. Павлыш остановился. Крыша лифта всплыла в шахте, показалась открытая кабина. В ней стояла Гражина и другая девушка. Невысокая, полногрудая, кареглазая брюнетка.
      Девушки увидели Павлыша.
      - Поехали, - сказала Гражина. - Знакомься, это Армине. Мы вместе работаем.
      Павлыш вступил в медленно поднимающийся лифт.
      - Ты чего здесь делаешь? - спросила Гражина.
      - Вас искал.
      - Почему здесь? - разговаривая, Гражина смотрела в упор.
      - Я зашел на пульт управления.
      - Навигаторы не любят посторонних.
      - Я не входил.
      - Нет логики. Зачем же заходил, если не входил?
      - Навигаторы говорили, я не стал мешать.
      - Ты чем-то встревожен?
      - Мы без связи с Землей.
      Сначала он было решил никому не говорить о том, что подслушал. Но язык сказал это за него. Человек с новостью всегда интересен женщине, чем человек просто так.
      - Еще чего не хватало! - возмутилась Гражина. - Этого никогда не было. Ты что-то не так понял.
      8
      За обедом, который, как уже говорилось, был изумительным, но не сенсационным, оказалось, что Павлыш прав.
      После первых тостов и речей, ритуал которых был разработан много лет назад, подошла очередь говорить капитану-1.
      Капитан-1 сказал, как и положено, что он передает корабль капитану-2 и его новой команде, надеясь, что с их стороны не будет претензий к предыдущему экипажу. Затем он сказал, как будет приятно встретиться через год на Земле и что он будет встречать своих товарищей... Потом капитан вдруг замолк. И сказал совсем другим голосом:
      - Сегодня мы получили с Земли гравиграмму.
      Павел сидел как раз напротив капитана-1. Он долго не садился, пока все рассаживались, делал вид, что любуется пирамидой салата, потому что хотел увидеть, куда сядет Гражина, и сесть рядом. Он уже считал минуты до момента разлуки и представлял, как пуст будет корабль без нее. Но получилось так6 что Гражина заговорилась с незнакомыми Павлу гравитационниками из старой смены и совсем забыла о Павле. И села между ними. Так что Павел остался далеко от нее, почти в торце стола, напротив капитана-1.
      - Что случилось? - спросил Варгези. Спросил мрачно, как будто не спрашивал, а произносил: "Я же предупреждал".
      Гравиграммы - редкие гости на корабле.
      Отправить послание за столько световых лет требует почти столько же энергии, как переброс человека через кабину. Внеплановых гравиграмм быть не должно. Потому что через час будет переброска следующего человека из новой смены, и все новости, что надо сообщить, он принесет с собой. А раз на Земле не стали ждать переброса, значит, что-то случилось.
      - Гравиграмма неполная, - сказал капитан-1.
      Он был невысокого роста и стоял опершись ладонями о стол.
      Маленький, сухой, жилистый человек. Несколько лет назад он установил кабину на Плутоне. Железный Окама.
      - Гравиграмма неполная, - повторил капитан-1. Содержание ее таково: "Переброс откладывается..."
      - Почему? - спросил кто-то в дальнем конце стола.
      Вопрос был неправильным. Ясно, капитан сам не знал. Иначе бы сказал.
      9
      В семнадцать-двадцать по корабельному времени Павлыш был у кабины.
      Здесь он был не туристом. Он работал.
      Вернее ждал - придется ли работать? Его деятельность как медика начиналась в тот момент, когда в ванной материализовался астронавт. До того момента он дублировал Станца.
      Больше с Земли не поступало никаких известий. Ясно было, что переброса не будет.
      Тем не менее на "Антее" все вели себя так, словно ничего не случилось. Так решили капитаны. В семнадцать-двадцать сотрудники центра телепортации были на своих местах, готовые к приему.
      В отличие от нормальной процедуры на этот раз в отсеке были оба капитана.
      За сто шесть лет полета еще не было случая отмены переброса.
      За столом, когда строились гипотезы, высказывались умные и не очень умные соображения по поводу того, что могло случиться, вспоминали, что однажды вместо одного космонавта приняли другого. Первый внезапно заболел.
      Поэтому на "Антее" решено было вести себя так, как будто гравиграммы не было.
      В семнадцать-двадцать шесть Павлыш включил свою установку - дубль-контроль.
      Установка выдала на дисплее параметры системы. Павлыш ждал, пока скажет Станцо.
      - Параметры нормальные, - сказал Станцо. - Он стоял у основной установки, - к приему готов.
      Павлыш взглянул на индикатор Станца, перевел взгляд на свой индикатор. Идентично.
      - Дубль установка к приему готова, - сказал он.
      Было семнадцать-двадцать семь.
      - Раствор нормальный, - сказал Варгези.
      Дальше все решала автоматика.
      Это были самые длинные минуты в жизни Павлыша.
      - Время, - сказал Джонсон.
      - Время, - повторил Станцо.
      Приемная кабина была мертва.
      Они прождали еще семь минут. Они разговаривали, в этом было даже облегчение. Потому что в те минуты перед сроком была неизвестность.
      Прогноз подтвердился - переноса не будет.
      И больше было нечего ждать.
      Капитаны ушли. Жилистый капитан-1, так и не сдавший команды, капитан-2 высокий, худой, очень молодой, даже слишком, с точки зрения Павлыша, молодой.

К титульной странице
Вперед