А еще через пять минут капитан-1 по внутренней связи оповестил все отсеки о том, что вызывает экипаж в кают - компанию.
      На постах остаются только дежурные.
      У кабин остался Станцо.
      10
      Со стола уже успели убрать.
      Только скатерть осталась на длинном столе. И стулья вдоль стола.
      Кок принес кофе.
      Павлыш сел рядом с Гражиной.
      Варгези молчал. Павлыш ожидал, что он будет разглагольствовать, но тот молчал.
      Капитан-1 сказал:
      - Мы все же не отказались от попытки приема. Кабина не работала. Больше гравиграмм не получали. Мы не знаем, сколько продлится эта ситуация и не знаем, чем она вызвана. Еще вчера все было нормально.
      Павлыш кивнул, хотя никто его кивка не увидел - он хотел сказать, что сам прилетел именно вчера, последним из экипажа. И ничего особенного на Земле не было. Шел дождь. Когда Павлыш бежал от центра к пусковой базе, он успел промокнуть. У кабины его ждала Светлана Павловна, оператор. Она протянула ему махровое полотенце и сказала: "Вытри волосы. Неприлично мокрым появляться в другом конце Галактики". Павлыш так волновался, что не заметил, как прошел к раздевалке, чтобы сдать вещи в контейнер, с полотенцем в руках, и Светлане Павловне пришлось бежать за ним.
      - Пока у нас нет никаких данных о природе этого... - капитан пытался подобрать правильное слово, - инцидента. Поэтому мы временно считаем наш смешанный экипаж - постоянным экипажем корабля, и приступаем к нормальной работе. Как только будут получены новости, мы сообщим экипажу. Есть вопросы?
      - Да, - сказала Армине, - можно?
      - Говори.
      - А мы не можем послать отсюда человека? Чтобы он узнал.
      Кто-то засмеялся. Павлыш тоже улыбнулся. Даже Варгези улыбнулся.
      - Нет, - сказал капитан, сдерживая улыбку. - Каждый школьник знает, что нашей энергии недостаточно, чтобы отправить на Землю даже мышь. Мы отправляем по земному лучу.
      - Извините, я забыла, - сказала Армине. - Конечно, я должна знать об этом.
      - Еще вопросы? Нет? Прошу разойтись по своим постам.
      Больше вопросов не было.
      Все поднимались молча.
      - Я рад, - сказал Павлыш, когда они подошли к двери.
      - Чему? - спросила Гражина.
      - Ты теперь не улетишь.
      - Улечу, - сказала Гражина. - Первым же рейсом.
      - Они на Земле услышали мои молитвы, - сказал Павлыш.
      - Я не разделяю твоих молитв, - Гражина смотрела в упор.
      - У тебя есть друг на Земле? Он ждет?
      - Ты умеешь быть нетактичным!
      К ним подошла Армине.
      - Мне страшно, - сказала она.
      - Еще чего не хватало! Нам ничего не угрожает, - сказала Гражина, сразу забыв о Павлыше.
      У Армине была очень белая кожа и пушок на верхней губе, как у подростка. "Странно, - подумал Павлыш, - чего можно испугаться?"
      11
      Павлыш вернулся к кабине.
      Он думал, что застанет около нее только Станца, а там уже были и Джонсон, и Варгези, и еще два кабинщика из прошлой смены.
      Станцо сказал, что Павлыш правильно сделал, что пришел. Надо прозвонить все контакты. Даже при тройном дубляже могло произойти что-то экстраординарное.
      И они начали работать. Работа была скучной, понятной и ненужной, потому самим фактом своим она отрицала существование последней гравиграммы с Земли.
      Сначала работали молча, разделенные перегородками и телами блоков. Потом стали разговаривать. Человеку свойственно строить предположения. Но главного предположения, которое давно крутилось у всех на уме, почему-то долго никто не высказывал. Первым заговорил об этом Павлыш.
      Как самый молодой. Так на старых кораблях - в кают-компании - первое слово на военном совете предоставлялось самому молодому мичману, а последним всегда говорил капитан.
      - Я читал статью Домбровского, - сказал Павлыш.
      Стало тихо. Все услышали.
      Потом Павлыш услышал голос Станца.
      - Контраргументация была убедительной.
      - Над нами просто смеялись, - раздраженно прозвучал из-за другой стенки голос Варгези. - А ведь он не мальчишка, он же тоже просчитал все варианты.
      - Но нельзя забывать, - это говорил Джонсон, - что, по его расчетам, предел переброски должен был наступить уже шесть или семь лет назад.
      - Шесть лет, - сказал Павлыш. - Критическую точку "Антей" уже прошел.
      Статья, о которой шла речь, была обречена остаться достоянием узкого круга специалистов, так как была напечатана в Сообщениях Вроцлавского института Космической связи, да и сам Домбровский не был кабинщиком. Но она попалась на глаза журналисту-популяризатору, который мог понять, о чем в ней шла речь.
      Домбровский рассматривал теоретическую модель гравитационной связи. И по его условиям и весьма неортодоксальным выкладкам выходило, что гравитационные волны - носители телепортации - и связи в Галактике имели определенный энергетический предел. Он утверждал, что конструкторы корабля допустили ошибки в расчетах. И связь с "Антеем" неизбежно прервется.
      Статья была опубликована около десяти лет назад.
      Журналист, откопавший статью, добрался до Домбровского, который рассказал на понятном языке, что он имел в виду. Затем он поговорил с оппонентами Домбровского, которые указывали на три очевидных ошибки в расчетах Домбровского. И эту дискуссию журналист опубликовал.
      И хоть аргументы оппонентов Домбровского были куда внушительней, чем его расчеты, именно выступление журнала вызвало к жизни бурные споры, которые формально завершились поражением Домбровского. Правда, сильные математики признавали, что в расчетах Домбровского что-то есть. В пользу его выкладок говорило и то, что расход энергии на связь и телепортацию рос быстрее, чем предполагалось вначале.
      Вновь о статье вспомнили через четыре года, когда, если верить Домбровскому, связь должна была оборваться.
      Связь не оборвалась, но произошел новый скачок в потреблении энергии. Оппоненты Домбровского облегченно вздохнули, но и его сторонники не умолкли.
      Прошло еще шесть лет.
      - Даже если это не так, - сказал Варгези, полет уже сейчас - пустая трата энергии. Каждая переброска стоит столько же, сколько возведение вавилонской башни.
      - К счастью, вавилонская башня нам не требуется, - заметил Станцо.
      - А может так случиться, - спросил Павлыш, что теперь мы останемся одни? Ну, если Домбровский в чем-то прав?
      Никто ему не ответил.
      - А что тогда делать? - спросил Павлыш после долгой паузы.
      - Ясно что, - сказал Воргези.
      И опять же остальные промолчали.
      Но так как для Павлыша ясности не было, он повторил вопрос.
      - Возвращаться, - сказал Станцо.
      12
      На ужин все свободные от вахт собрались в кают-компании. Ужин был из породы "сухих именин" - представлял собой остатки обеденного пиршества. Павлыш прибежал одним из первых, крутил головой, ожидая, когда войдет Гражина. Пришла Армине, очень грустная, и сказала, садясь рядом с Павлышем:
      - Гражина не придет.
      - Устала?
      - Злится.
      - Почему?
      - Ты же знаешь, - сказала Армине. - Мы разговаривали с нашими навигаторами. Знаешь, сколько займет разворот корабля?
      - Не задумывался.
      Они разговаривали тихо, думая, что никто не слышит. Но услышал биолог, сидевший напротив.
      - Два месяца, - сказал он. - Как минимум два месяца. Навигаторы сейчас разрабатывают программу.
      - Наверное, больше, чем два месяца. И неизвестно, сколько лететь потом, прежде чем восстановится связь. Предел Домбровского довольно неопределенный.
      Павлыш удивился. Ему казалось, что лишь в их отсеке подумали о связи событий с теорией Домбровского. Оказывается, везде на корабле думают одинаково.
      - Ну, ничего страшного, - сказал Павлыш. - Два-три месяца полетаем вместе.
      - А мы рассчитывали, что завтра будем дома.
      - Что за спешка?
      Легкомыслие иногда нападало на Павлыша как болезнь. Он потом сам себе удивлялся - почему вдруг серьезные мысли пропадают куда-то?
      Армине положила ему на тарелку салата.
      - Ты хочешь сказать, что ты рад?
      Павлыш понял, что ведет себя глупо. Оснований для радости не было. Он оказался в этой несчастной смене, которая, возможно, присутствовала при конце полета - громадного, векового порыва человечества, провалившегося в нескольких шагах от цели.
      - Проклятый Домбровский, - сказал Павлыш.
      - Не знаю, когда ты притворяешься - сейчас или раньше, - сказала Армине. - Но в самом деле это трагедия. Я всегда думала, что побываю на звездах. Я думала, что буду еще не старая, когда выйду из кабины на планете другого мира. Представляешь - сколько лет и усилий! И все впустую.
      - Не впустую! - сказал Павлыш. - К тому же меня можно понять. Я фаталист.
      - Почему?
      - Если я бессилен, то не буду биться лбом о стену. Я думаю о том, что в моей власти.
      - А что?
      - Надо искать утешение. Да, и полет прекратится, но ведь мы будем все вместе. Все вместе полетим обратно. А потом, когда восстановится связь, может окажется, что тревога была ложной, и корабль снова полетит к звездам.
      - Нет, - сказала Армине.
      - Почему?
      - Мы уже посчитали, что торможение, разворот и переход на обратный курс съест все ресурсы корабля. Ведь "Антей" рассчитан на один полет. Через какое-то время придется его оставить..
      Павлыш кивнул и принялся за чай.
      Не мог же он признаться Армине, черные брови которой трагически сломались над переносицей, что не ощущает трагедии. Главное, что Гражина остается на "Антее". Два месяца, три месяца... там видно будет.
      - Что-нибудь придумаем, - сказал Павлыш к удивлению Армине. - Жаль только, Макис не прилетел. Мы с ним с первого курса дружим.
      13
      На следующий день жизнь корабля текла обычно, как освящено традициями.
      Помощник капитана-2 вызвал к себе Павлыша, Джонсона, еще одного стажера - биоэлектроника.
      Павлыш знал, зачем.
      Помощник, человек молчаливый, даже мрачный, провел их в каптерку. Выдал по пульверизатору с клеем. Губки. Баллоны. Щипцы.
      Роботов на корабле было мало, и каждая смена начиналась с косметического ремонта. Пластиковые покрытия кое-где состарились. Их надо было подклеивать, чистить, если нужно, заменять. Можно рассчитать на сто лет пути корпус корабля, двигатели, переборки, но всех мелочей не предусмотришь. Старела посуда, мебель, ткани... К тому же на корабле была пыль.
      Павлышу достался спортивный зал.
      Когда он уходил, помощник капитана сказал:
      - Берегите клей. И пену.
      - Почему?
      - А вы мне можете сказать, когда будет следующая доставка? - спросил помощник капитана. Как положено хозяйственнику, он был перестраховщиком. Но в его словах отражалось то чувство неизвестности, что постепенно овладевало экипажем корабля.
      В спортивном зале на матах боролись два механика, а Армине старалась сделать сальто назад на бревне. Каждый раз она не удерживалась и соскальзывала на мат. Павлыш медленно пошел вдоль стены, глядя, не отстал ли где пластик. На корабле существует главное правило - если можешь не мешать человеку, не мешай. Когда ты собираешься провести год в железной банке с тридцатью другими людьми, деликатность - лучшее оружие против конфликтов.
      Стена справа от входа - особая стена. Здесь расписываются все, кто побывал на борту "Антея". Кто-то очень давно рассчитал, сколько места потребуется для всех и потому подписи первых лет находились высоко, под потолком. Но тот, кто это считал, не учел, что на корабле с каждым разом будет все меньше людей. Так что последние подписи оказались на высоте груди. До пола ковер подписей так никогда и не дотянется.
      Павлыш остановился у стены подписей.
      Без стремянки не разберешь имен самых первых космонавтов.
      Зато подпись Гражины Тышкевич прямо перед глазами.
      Армине Налбандян рядом.
      - Ты сегодня ремонтник? - спросила Армине.
      - А когда расписываться? - ответил вопросом Павлыш. - Вначале или в конце смены?
      - Ты имеешь право расписаться уже сейчас, - сказала Армине. - Но обычно перед отлетом.
      - Я подожду, - сказал Павлыш. - Но я хочу, чтобы мое имя стояло рядом с именем Гражины.
      - Ты сентиментальный студент.
      - А ты?
      - Мое сердце далеко отсюда, - сказала Армине. Она помолчала, глядя себе под ноги, потом добавила: - Так я и не научилась делать сальто.
      - Вся жизнь впереди, - сказал Павлыш. - К тому же пока будем разворачиваться, потренируешься.
      - Я чувствую, что не переживу, - сказала Армине. - Я уже мысленно на Земле. Как будто все, что здесь, мне только снится. Такой вот неприятный сон.
      - И я - кошмарное чудовище.
      - Ты не плохой парень, - сказала Армине. - Иначе бы я с тобой не разговаривала.
      - Гражина тоже так думает?
      - Я никогда не знаю, что же на самом деле думает Гражина. Она очень боится, что ее сочтут слабой.
      - А ты?
      - Я боюсь растолстеть, - сказала Армине. - Кому я буду нужна такая толстая? - полные губы улыбнулись, а карие глаза были печальными.
      - Ты не толстая, ты... крепкая, - сказал Павлыш.
      - Это совсем не комплимент. Работай, я не буду мешать. Я немного попрыгаю.
      Армине ушла к бревну, а Павлыш начал водить щупом по стенам, проверяя, не отстала ли облицовка.
      Потом снова остановился.
      Перед Черным ящиком. Или копилкой - любое название годилось.
      Ящик стоял в углу.
      В нем была щель, как будто для монеток, только для очень больших монеток, размером с тарелку. Да и копилка сама была по пояс Павлышу.
      Сюда каждый мог перед уходом с "Антея" кинуть что-то на память о рейсе, какую-нибудь вещь, которую хотел послать к Альфе Лебедя. Одни оставляли записку, другие - значок или кассету с любимой песней. Или носовой платок. Или вырезанную из дерева фигурку, или свою фотографию.
      Когда "Антей" долетит до той планеты, Черный ящик вынесут и закопают там. И пускай никто не узнает, что за привет послал тот или иной его пассажир. Главное, чтобы приветы добрались до цели.
      14
      - Сейчас не время рассуждать, чья в том вина, - сказал капитан-2. - Но мы за ночь провели инвентаризацию корабельного хозяйства. Иногда это полезно сделать. Если запасов пищи, с учетом оранжереи и гидропоники, нам хватит надолго, вода в замкнутом цикле также не проблема, то многие нужные припасы на "Антее" приходят к концу.
      - Что, например? - спросил Джонсон.
      - Например, мыло, - сказал капитан-2.
      Это было так неожиданно, что Джонсон хихикнул.
      - Сгущенное молоко, - сказал капитан-1, - нижнее белье.
      - И многое другое, - закончил фразу капитан-2.
      - Пришлют, - прошептал Павлыш Армине. Армине сама села рядом с ним, Павлышу казалось, что он давно ее знает. С ней было легко, не то что с Гражиной. Гражина сидела в стороне и не замечала Павлыша.
      - Когда пришлют? - прошептала Армине. - Мы же не знаем.
      - Мы хотим сообщить вам еще кое-что о состоянии систем корабля. Оснований для тревоги нет, но основания для беспокойства имеются.
      Капитан-2 достал желтый лист и начал зачитывать длинный список наличности припасов и запасных частей к приборам. Павлыш поглядывал на Гражину, надеясь, что она взглянет в его сторону.
      Когда капитан-2 кончил зачитывать список, слово взял капитан-1.
      - Мы познакомили вас с положением дел, - сказал он, - потому, что мы стоим перед дилеммой. Решение первое: мы начинаем торможение и разворот корабля. Эта операция займет примерно шестьдесят восемь дней, после чего мы сможем двигаться обратно к Земле, прийдя еще через двадцать шесть суток к той точке, где мы получили последнюю гравиграмму с Земли.
      - Три месяца, - подсчитал Павлыш.
      И вот, как ни странно, и можно обвинять Павлыша в легкомыслии, что он недостаточно глубокая натура и судьбы великого дела не волновали его должным образом, зато волновали зеленые глаза Гражины, но факт остается фактом - только услышав, как капитан холодным и бесстрастным голосом подсчитывает сроки разворота и подчеркивает нужду в экономи, потому что неизвестно, когда восстановится связь, Павлыш вдруг не умом, а внутренне, для самого себя, понял, что и в самом деле "Антей" никогда уже не долетит до Альфы Лебедя, и все поэмы об этом полете, все книги и воспоминания о нем, все картины и фильмы - все это напрасно, и усилия тех людей, которые собираются ежегодно на встречу "антеевцев", тоже напрасны, вернее, почти напрасны. Нет, никто не будет отрицать научной ценности полета. Но было в свое время немало экспедиций к Северному полюсу. И к Южному полюсу. Они не доходили до цели, хотя результаты их подвигов и достижений были велики. А запомнил Амундсена и Скотта - тех, кто дошел. Потому что, если ты объявил Северный полюс целью своего похода, то уж, пожалуйста, добирайся до него.
      - Есть альтернатива, - Павлыш задумался и не сразу понял, что это говорит Гражина.
      Гражина сказала эти слова напряженно, будто решила открыть тайну, которую нельзя было произнести вслух.
      - Знаю, - сказал спокойно капитан-2. - И эту альтернативу мы тоже рассматривали и хотим обсудить.
      "Мы полетим дальше, - вдруг подумал Павлыш, хотя еще за секунду до того, такой мысли у него не было. - Мы полетим дальше в надежде на то, что произошла ошибка, авария. И через сколько-то дней или даже месяцев связь восстановится".
      - Существует инструкция, - сказал капитан-2, - на случай прекращения связи. Она предусматривает один выход - повернуть назад. Но... - капитан-2 поглядел на Павлыша, словно обращался только к нему, - инструкция не учитывает, что это могло случиться так близко от цели.
      - Относительно близко, - сказал Варгези.
      - Относительно, - согласился капитан-2, - и все же настолько близко, что есть возможность продолжать полет.
      Станцо, сидевший неподалеку, вздохнул. И Павлышу показалось, что с облегчением. Неужели он тоже думал о таком решении?
      - Мы допускаем, - продолжал капитан-2, - что через несколько дней или недель связь будет восстановлена. При условии, что обрыв ее - случайность. Но мы обязаны учитывать и другой вариант. Допустим, что Домбровский был прав.
      Капитан-2 замолчал, взял со стола стакан, налил воды, выпил. И было очень тихо. И в этой тишине доктор Варгези спросил:
      - И где же предел этого ожидания? Сколько мы будем лететь, испытывая научную компетентность физика Домбровского? Месяц? Год? Сколько мы будем ждать? Пока не кончится мыло? Или пока не выпьем последнюю банку сгущенного молока?
      - Очевидно, - капитан-2 осторожно поставил стакан на стол, будто боясь разбить его и тем уменьшить количество посуды на корабле, - мы не должны в таком случае ставить предел. Мы должны предположить, что предел - звездная система Альфа Лебедя.
      - То есть? - голос Варгези повысился, будто он требовал от капитана признания вины. - Скажите, сколько лет?
      - Тринадцать лет, - сказал капитан.
      - Нет, - громко проговорил Варгези. - Двадцать шесть. Двадцать шесть лет. Мы должны рассматривать худший вариант: полет до цели, установку, возможно, никому не нужной кабины и возвращение к пределу Домбровского.
      И та и другая цифра были для Павлыша абстракциями. Год - это много. Год. А двадцать шесть... двадцать шесть лет назад, как говорил отец, его еще не было в проекте. Павлыш подумал, что сейчас все будут горячо спорить, кто-то испугается, кто-то обрадуется. Гражина закричит: "Нет!" А сам Павлыш? Он был сторонним наблюдателем. Он смотрел на эту сцену откуда-то издалека и даже голос капитана, который продолжал говорить в полной тишине, долетал как сквозь вату.
      - Вариант, который мы сейчас рассматриваем, - говорил он, - возник не сразу. Сначала мы просчитывали лишь естественное решение...
      Тут Павлыш поймал себя на том, что продолжая оставаться посторонним наблюдателем, он начал считать. Он смотрел на Станца и считал: Станцу сорок три года. Сорок три плюс двадцать шесть - шестьдесят девять. Это не очень большой возраст, но известно, что в замкнутом пространстве "Антея" (а тут ставились эксперименты по этой части) старение организма идет быстрее, чем на Земле. А каким будет Станцо в семьдесят лет? С белой бородой?
      "Капитану-2, - подумал Павлыш, куда меньше сорока. - Может, поэтому говорит он, а не капитан Лех, которому около пятидесяти. Он даже может умереть и никогда не вернуться на Землю. Они будут лететь и лететь, а капитан-1 умрет уже от старости..."
      - Сто шесть лет назад, - сказал капитан-2, - на Земле произошло очень важное событие, может, одно из самых важных в ее истории. Был отправлен первый звездолет. Все знали, сколько лет ему предстоит лететь. Те, кто строил и отправлял его, знали, что никогда не увидят своей победы. Они это делали для нас с вами. Много тысяч людей летели на нем. И мы думали, что скоро установим кабину в созвездии Лебедя, и Земля сделает невероятный скачок вперед - человечество в самом деле станет галактическим.
      Капитан говорил медленно, внятно, словно вспоминал выученный урок.
      - Несколько поколений людей на земле росли со знанием того, что этот шаг будет совершен. Я, наверное, не очень хорошо объясняю, потому что речи - не моя специальность. И вот сейчас несколько миллиардов человек ждет этого свершения. Но где-то произошла ошибка. Вернее всего, произошла ошибка. Не может же все идти гладко. Но ошибка не трагическая. Но трагическая для отдельных людей, но трагическая для человечества.
      - Человечество живо и будет жить еще довольно много лет, - сказал Варгези.
      - Да, я знаю, и знаю даже, что современные корабли летают почти вдвое быстрее "Антея", что можно построить новый корабль. Но давайте сосчитаем вместе с вами. Строительство "Антея" заняло шестнадцать лет. Допустим даже, что строительство нового корабля займет вдвое меньше времени, втрое меньше. Это пять лет. Сам полет - полвека.
      - Больше, - сказал механик из старой смены. - Практически это семьдесят лет. Я уже думал об этом.
      - Более семидесяти лет никто из людей не сможет вновь увидеть вблизи звезду.
      - Это не трагедия.
      - Наверно нет, доктор, - сказал капитан. - Назовем это разочарованием. Назовем разочарованием и те средства, которые Земля вложила в наш полет. И некоторые годы это до четверти энергии Земли. Земля жертвовала многим ради "Антея".
      - Тщеславие планеты хуже тщеславия отдельного человека, - сказал Варгези. Павлыш вспомнил, что Варгези это уже говорил недавно. Но тогда его слова звучали иначе.
      - Назовите мечту тщеславием, ничего от этого не изменится, - сказал капитан. - Но есть миллионы и миллионы людей, которые ждут.
      - А мы? - вдруг сказала Гражина. - Мы же тоже ждем. Мы может ждем больше, чем другие.
      - Правильно, - сказал капитан-2. - Я, например, очень жду. В значительной степени "Антей" определил не только мою профессию, но и мою жизнь. Поэтому сам я - за второй вариант.
      - Двадцать шесть лет, - сказал Варгези.
      "А он, наверное, доживет, - подумал Павлыш. - Ему и сорока нет. Представить смешно - нас снимут с корабля - и не будет ни одного молодого. Даже Гражина. И я. Все немолодые".
      И вот тогда Павлыш понял, что все, что здесь говорится, касается его. В первую очередь его. Это он проведет здесь всю свою жизнь, а двадцать шесть лет - это вся жизнь.
      - Вы все знаете, - продолжал капитан-2, - что работы по усовершенствованию гравитационной связи продолжаются. Я надеюсь, что наша робинзонада продлится куда меньше тринадцати лет.
      - А если предел связи окончателен? - донеслись чьи-то слова.
      - У нас хватит энергии на один разворот. Мы все же долетим и вернемся.
      - Корабль стар, - тихо произнес Варгези. - Это - развалина. Мы не знаем, что будет с нами дальше.
      - Двигатели и корпус рассчитаны на двести лет. Вы же знаете. Правда, придется экономить. Все. От питания до мелочей.
      И вдруг заплакала Армине.
      - Мы должны решить это все вместе, - сказал капитан-2. - А это сразу не решить.
      15
      Все разошлись, почти не разговаривая.
      Павлыш даже понимал, почему. Если бы решение было менее важным, если бы это была не собственная жизнь, люди, наверное, остались бы в кают-компании, спорили, обсуждали.
      А тут все на какое-то время стали друг другу чужими.
      И расходились тихо.
      И Павлыш понял, что он не хочет подходить к Гражине и не хочет утешать Армине, которая плакала тихо, отвернувшись к стене. Ей бы уйти к себе в каюту.
      Павлыш пошел по коридору.
      Он шел долго.
      Потом оказался в пустой оранжерее. Это было ненамеренно. Просто его подсознание вспомнило о вчерашнем путешествии.
      Сейчас оранжерея показалась еще более жалкой.
      Кошка, застигнутая Павлышем у двери, сиганула в сухие кусты, послышался треск ветвей. Павлыш поскользнулся на лишайнике, выросшем между гряд. Потом сел на грядку. Как будто был на Земле и вышел в огород, в маленький огород, который пестовала его бабушка в Скнятине, под Кимрами.
      Павлыш не думал о том, что ждет его. Это было еще слишком невероятно. Он думал о том, что не успел сделать на Земле и что отложил до своего возвращения. Симона, она кончила институт три года назад, звала на подводную станцию в Гавайях. Он очень хотел туда слетать. Потом ему стало жалко бабушку. Потому что он ее никогда не увидит. А если увидит Симону, то она будет старой. Они с Жеребиловым строили катер. Давно строили, третий год. Жеребилов сказал перед отлетом: "Шпангоут я за год одолею, а обшивка на твоей совести". А почему они не отдали книгу Володину? Догадается Володин взять ее? Она на второй полке у самой двери. Там же кассеты диксиленда. У бабушки в деревне он посадил три яблони. Эти яблони тоже будут старыми. Бабушка стала слаба, яблони могут вымерзнуть, если наступят сильные морозы... все это были ничего не решающие мысли.
      И Павлыш понял, что он думает обо всем этом так, словно он уже решил лететь дальше на "Антее". Потому что примеривается к потерям.
      И примиряется с потерями.
      Он вспомнил, что ему как-то попался фантастический роман. Из тех старых романов, которые появились еще до отлета "Антея". Там люди жили на космическом корабле поколение за поколением, рождались, умирали на борту и даже забыли постепенно, куда и зачем они летят. А если у них с Гражиной будут дети, то те вырастут к возвращению на Землю, и совершенно не будут представлять себе жизнь на Земле. Да и они тоже не будут это представлять. Возвращение со звезд в мир, который ушел далеко вперед и забыл о тебе. К другому поколению. Ископаемый герой С. Павлыш! Где ему место? В заповеднике?
      Так когда-то люди осваивали Землю.
      Уходили в море полинезийские рыбаки, их несло штормом. Или течением. Многие погибали. Но одна пирога из тысячи добирается до нового атолла или даже архипелага. Люди выходили на берег, строили дома, и только в легендах оставалась память о других землях.
      И потом этот остров открывал капитан Кук. Хотя полинезийцы не знали, что их открывают. Может быть, это закон распространения человечества, о котором еще не знает наука?
      А что если мы никогда не вернемся на Землю?
      Связь так и не восстановится и почему-то - мало ли почему - "Антей" останется у Альфы Лебедя. Он же старый корабль...
      Вдруг Павлышу показалось, что в оранжерее холодно и неуютно.
      Кошка сидела неподалеку, смотрела на него, склонив голову. Может, вспомнила о том, что люди кормят кошек?
      - Ничего у меня нет, - сказал Павлыш вслух.
      Кошка метнулась серой тенью к кустам и исчезла.
      Павлыш пошел прочь.
      Ему вдруг захотелось, чтобы рядом были какие-то люди, нормальные люди, которые знают больше тебя.
      И он пошел к кабинам.
      16
      Там были уже двое.
      Витийствовал Варгези. Павлышу было ясно, что он - главная оппозиция на корабле.
      - Гуси спасли Рим, - говорил Варгези, глядя на Павлыша пронзительными черными глазами. - Но никто не задумывается о их дальнейшей судьбе. А ведь гуси попали в суп. В спасенном же Риме. Так что на их судьбе факт спасения Рима никак не отразился. Представляете, что говорили их потомки: наш дедушка спас Рим, а потом его съели.
      Варгези сделал вид, что улыбается, но улыбка не получилась.
      - Мы не гуси, - сказал Павлыш.
      - Пришло молодое поколение, готовое к подвигам, - сказал Варгези язвительно.
      - Формально Варгези прав. Но дело не в том, гуси мы или нет, - сказал Станцо. - Главная ошибка нашего доктора заключается в том, что домашние гуси функционально предназначены, чтобы их кушали. Спасение Рима для них случайность.
      - Я все равно в принципе возражаю против героизации, - сказал Варгези. - Чего только человек не натворит в состоянии аффекта. Муций Сцевола даже отрубил себе руку. В тот момент он не представлял себе ни болевых ощущений, на которые он обречен, ни того, как он обойдется без руки.
      - Так можно опошлить что угодно, - не выдержал Павлыш.
      - Слава, не перебивайте старших, - сказал Варгези. - Я понимаю, что мои слова вызывают у вас гнев. Но научитесь слушать правду, и вообще научитесь слушать. Мы покоряем космос, а уважать окружающих так и не научились.
      - Меня все это касается больше, чем вас, - Павлышем овладело упрямство.
      - Любопытно, почему же больше?
      - Вы уже все прожили, - сказал Павлыш. - А я только начинаю.
      - Вы что же думаете, что мне надоела жизнь?
      - Нет, не надоела, но вы много уже видели. Вам будет что вспоминать. А мне мало что можно вспомнить.
      - Аргумент неожиданный, - сказал Станцо, - но очень весомый.
      - Значит, вы за то, чтобы повернуть обратно? - спросил Варгези.
      - Не надейтесь, я вам не союзник, - сказал Павлыш... - Если все решат, я согласен лететь дальше.
      - Почему, юнга?
      - Потому что не верю в то, что подвигов не бывает.
      - Значит, вам хочется славы? Хоть через тридцать лет, но славы? И вы не уверены, что вам удастся ее нажить без помощи аварии, которая приключилась с нами?
      - Я не думаю о подвиге, - сказал Павлыш убежденно. - Но мне будет стыдно. Мы вернемся, и нас спросят - как же вы испугались? И все будут говорить: "На вашем месте мы бы полетели дальше".
      - Такая опасность есть, - произнес Джонсон. - В воображении каждый полетит дальше.
      - В воображении очень легко идти на жертвы! - почти закричал Варгези. - В воображении я могу отрубить себе обе руки. Им, которые так будут говорить, ничего не грозит. Они не запаковывают себя на четверть века в ржавой банке, которую закинули в небо.
      - Жалко, - сказал Станцо.
      - Что жалко?
      Станцо говорил очень тихо, будто не был уверен, стоит ли делиться своими мыслями с окружающими.
      - Жалко, что мы не долетим.
      И в слове "мы" умещалось очень много людей. Как будто Станцо вдруг представил себе всю Землю, которая не долетела до цели.
      - Жалко было бы в случае, - почти закричал Варгези, - если мы знали, что от нашего полета зависит судьба, жизнь, благо Земли. Но поймите же - ни один человек не заметит, долетели мы или нет. А вот если мы не вернемся, нашим близким будет плохо. Только в фантастических романах и бравых песнях космонавты навечно покидают родной дом. Ради Прогресса с громадной буквы.
      Павлыш не заметил, как вошел капитан-1. Может он стоял давно, его никто не видел.
      - Простите, - сказал он. - Можно я не соглашусь.
      - Разумеется, - проговорил Варгези воинственно. - Мне будет интересно узнать, в чем моя ошибка.
      - Не ошибка. Перекос. Вы сказали, что никого не трогает, долетим мы или нет...
      - Конечно, "Антей" давно лишь символ.
      - Вы говорите, что этот полет не отразится на судьбе Земли.
      - А вы можете возразить и на это?
      - Если суммировать ту энергию и труд, которые вкладывались сто лет в этот корабль, то станет понятным, что это делалось за счет отказа от прогресса на других направлениях. Можно предположить, что некоторые люди, отдавшие свои силы кораблю и полету, смогли бы немало сделать в иных областях знаний. Можно предположить, что за счет энергии, которая пошла на полет и телепортацию, можно было бы создать на Луне искусственную атмосферу и превратить ее в сад.
      - Преувеличение, - сказал Станцо.
      - Может, и преувеличение. Но "Антей" оказался прожорливым младенцем.
      - С другой стороны, - сказал Джонсон, - само строительство корабля, опыт его полета - немаловажны.
      - Правильно. Но делалось все ради конечной цели. Солнечная система тесна для человечества. В наших руках судьба шага в иное измерение человеческой цивилизации.
      - Планета может оказаться пустой.
      - Кабина на ней станет окном в центр Галактики. Горные вершины пусты. Но они вершины.
      - Аналогия с альпинизмом здесь поверхностна, - сказал Варгези.
      "Сейчас я его задушу, - подумал Павлыш. - Задушу и на корабле сразу станет легче дышать".
      - Люди стремятся на Эверест, - сказал капитан-1, - хоть там холодно и не дают пива. Люди идут к Северному полюсу. А там ничего, кроме льда. Да и вас, Варгези, никто не тянул в космос. Сколько раз вы проходили медкомиссию, прежде, чем вас выпустили?
      - Вот это лишнее, - сказал Варгези. - Ведь я ее в конце концов прошел.
      17
      Если бы кто-то попытался поговорить с участниками рейса о том, что они передумали и пережили за те два дня, когда принималось решение, оказалось бы, что почти все ощущали подавленность, глубокую грусть по тем, кто остался дома. Но за немногими исключениями тридцать четыре человека, что были тогда на борту "Антея", не терзались перед неразрешимой дилеммой.
      Возможно, это объяснялось тем, что большинство членов экипажа были профессиональными космонавтами. Механики гравитации, навигаторы, даже биологи и кабинщики не впервые выходили в космос. В сущности - качественная разница между полетом корабля среди звезд и в пределах Солнечной системы не становится количественной. Тот же распорядок жизни, те же месяцы отрезанности от мира, которые становятся нормой существования. Спутники капитана Кука, уходя на три года в море, считали эту эпопею обычной работой.
      Разумеется, двадцать шесть лет и год-два - это большая разница.
      К тому же поворот событий был неожиданным.
      Профессионализм предусматривает чувство долга. Они летели к звезде и обстоятельства сложились так, что ради завершения полета им приходилось идти на жертвы. Торможение и разворот корабля лишали смысла столетний полет. "Антей" станет путешественником, повернувшим обратно в нескольких днях пути от полюса или от вершины, потому что путь слишком труден. Не невозможен, а труден. И в этом принципиальная разница.
      Поэтому гравиграмма, отправленная на следующий день к Земле, сухая и даже обыденная, отвечала действительному положению дел.
      "После обсуждения создавшейся ситуации экипаж корабля "Антей" принял решение продолжать полет по направлению к Альфе Лебедя, выполняя полетное задание..."
      Правда, не было уверенности, что послание достигнет цели.
      18
      Гравиграмма не передает деталей.
      Детали все же были.
      Ночью Павлыш, не в силах заснуть, бродил по кораблю - его угнетала неподвижность сна - и вышел к Зимнему Внешнему саду. Он пожалел, что не взял плавок, чтобы искупаться, но решил, что все равно искупается, потому что вряд ли кому еще придет в голову идти сюда ночью. И только начал раздеваться, как увидал, что к бассейну, полотенце через плечо, подходит Гражина.
      - Еще минута, - заявил он, - и я бы нырнул в бассейн в чем мать родила.
      Он почувствовал, что улыбается от щенячьей радости при виде Гражины. Если бы у него был хвост, он бы им отчаянно крутил.
      - Если я мешаю, то уйду.
      - Знаешь ведь, что я рад, - сказал Павлыш.
      - Не знаю, - сказала Гражина.
      И тут же остановила жестом узкой руки попытку признания.
      Гражина сбросила халатик и положила на диван. На этот раз на ней был красный купальник.
      - Сколько их у тебя? - спросил Павлыш.
      - Ты о чем? - Гражина остановилась на кромке бассейна.
      - Разрешено брать три килограмма личных вещей - ты привезла контейнер купальников?
      - Удивительная прозорливость. Я их сшила здесь.
      - Ты еще и шить умеешь?
      - Играю на арфе и вышиваю гладью, - ответила Гражина. - Можешь проверить.
      И прыгнула в воду. Брызги долетели до Павлыша.
      Когда голова ее показалась над водой, Павлыш крикнул:
      - А мне сошьешь? Я не догадался взять плавки.
      - Не успею, - ответила Гражина. - Я отсюда хоть пешком уйду - только бы с тобой не оставаться. Самовлюбленный павиан.
      - Ты первая, кто нашел во мне сходство с этим животным.
      Пришлось еще подождать, потому что Гражина под водой переплыла бассейн до дальнего борта. Павлыш любовался тем, как движется в воде тонкое тело.
      Когда она вынырнула, он спросил:
      - А если ты так хотела на Землю, почему ты первой сказала о второй альтернативе?
      - О том, чтобы лететь дальше?
      - Ты сказала раньше капитана.
      - И ты решил, что из-за тебя? Чтобы остаться с тобой на ближайшие четверть века?
      - Нет, но подумал.
      - И то спасибо. Я сказала об этом, потому что это было естественно. Не сказала бы я, сказал бы кто-то другой.
      - А если завтра спросят...
      - Я скажу, что согласна.
      Гражина цепко схватилась за бортик, подтянулась и села, свесив ноги в воду.
      - Тогда скажи, почему?
      - Сначала я тебе отвечу на другой твой вопрос, который ты еще не задал: спешу ли я к кому-то на Землю? Меня ждет мама. Наверное, отец, но он очень занят. Он не так часто вспоминает, что у него выросла дочь. Есть мужчина, который думает, что меня ждет... Мы что-то друг другу обещали. Обещали друг друга. Как будто должны вернуть взаимный долг. Он старше меня. Я чувствую себя обязанной вернуться к нему, потому что он ждет. И честно говоря, я очень по нему соскучилась. Он интересный человек. Мне никогда не бывает с ним скучно...
      - Ладно, - не очень вежливо перебил ее Павлыш. - Ты себя уговорила. Я осознал. Я проникся. Я начинаю рыдать.
      - Тогда считай, что мы обо всем поговорили.
      - Нет, не поговорили. Ты не ответила на главный вопрос.
      - На вопрос, почему я согласна остаться здесь? Да потому, что у меня нет другого выхода.
      - Есть. У каждого из нас - есть. Я думаю, если хочешь, один человек скажет, что он не согласен, мы вернемся обратно.
      - И ты хотел бы, чтобы я была тем самым человеком, из-за которого это случится?
      - У каждого своя жизнь. Только одна.
      - И ты хотел бы быть таким человеком? Или может ты уже решил стать таким человеком?
      - Я подожду, пускай кто-то скажет первым.
      - Это еще подлее. Ты, оказывается, и трус?
      - Трус потому, что хотел бы вернуться?
      - Трус потому, что не смеешь в этом признаться.
      - Дура! - в сердцах закричал Павлыш. - Я не буду проситься обратно. Я знаю, что не буду проситься!
      - Скажи - почему?
      - Ты рассердишься.
      - Из-за меня?
      - Да.
      - Глупо.
      - Я тебе противен?
      - Дурак. Ты самый обыкновенный. И, наверное, не хуже других. Я еще очень мало тебя знаю. Но любой женщине... любому человеку это приятно. Лестно.
      - Спасибо, и все же ты не сказала о себе. Почему нет выхода?
      - Потому что я выбрала такую профессию, которая несет в себе риск не вернуться домой. Не все корабли возвращаются на Землю. Это было и это будет.
      - Я понимаю, когда так говорил капитан-1. Он космический волк.
      - Не надо меня недооценивать, - сказала Гражина, - если тебе нравится форма моих бровей или ног. Я - не слабый пол.
      - Не пугай меня. Мне не хотелось бы, чтобы у моей будущей жены был характер потверже моего.
      - Твое счастье, что я не буду твоей женой. К тому же я старше тебя.
      Потом Павлыш проводил Гражину до ее каюты. Они говорили о Ялте. Оказалось, что оба жили недавно на Черной горке, в маленьком пансионате.
      Дверь в каюту Гражины была приоткрыта. Горел свет.
      На кровати Гражины лежала, свернувшись калачиком, Армине.
      Она сразу вскочила, услышав их шаги в коридоре.
      - Прости, - сказала она Гражине. - Мне страшно одной в каюте. Я уйду.
      - Спокойной ночи, Слава, - сразу сказала Гражина.
      19
      Торжественность последнего собрания в кают-компании объяснялась, видно, тем, что все присутствующие старались показать - подсознательно или сознательно, что ничего экстраординарного не происходит. Собрались для обсуждения важного вопроса. Разумеется, важного. Но не более. И готовы вернуться к своим делам и обязанностям, как только обсуждение завершится.
      Павлыш сел сзади, на диван у шахматного столика.
      Он подумал, что воздух здесь мертвый, наверное, потому что никогда не оплодотворялся запахом живого мира. Павлышу захотелось открыть окно. Именно потому, что этого нельзя сделать. Год еще можно протерпеть в закрытой комнате, в которой нельзя открыть окно, но как жить в этой комнате много лет? Нет, надо подумать о чем-то другом, смотреть на лица, чтобы угадать заранее, кто и что скажет.
      И он понимал, что если капитан-1, весь какой-то выглаженный, намытый, дистиллированный сегодня, обратится к нему - он, Павлыш, скажет: "да". Но Павлыш ничего не мог поделать с червяком, сидевшим внутри и надеявшимся на то, что другие, например, мрачный Варгези или Армине, складывавшая на коленях влажный платочек, или не проронивший за последний день ни слова Джонсон, скажут: "нет".
      И он поймал себя на том, что внушает Варгези, чтобы тот поднялся и сказал: это немыслимо, чтобы все мы, включая таких молодых людей, как Павлыш, которые очень спешат домой, отказывались от всех прелестей жизни среди людей ради абстрактной цели... И Павлышу стало стыдно, так стыдно, что он испугался, - не покраснел ли - он легко краснел. И он боялся встретиться взглядом с Гражиной, для которой все ясно и которая все решила. А почему она должна решать за него, за Павлыша?
      - Павлыш, - сказал капитан-1, - вы самый молодой на борту. Вы должны сказать первым.
      Павлыш вдруг чуть не закричал: не я! Не надо меня первым!

К титульной странице
Вперед
Назад