О, Падуя, Падуя...
Разгаданный портрет

28 марта 1596 года Рэтленд внесен в списки студентов Падуанского университета, связанного с такими именами, как Галилей, Джордано Бруно. В 1574 году в Падуе побывал и Филип Сидни; для образованного англичанина того времени это была подлинная Мекка. Особенно славился этот университет своими учеными в области права и латинистами - "падуанская латынь" считалась в Европе эталоном. Вместе с Рэтлендом в списках университета значатся и студенты из Дании - Розенкранц и Гильденстерн. Кличка "падуанский студент" долго еще сохранится за Рэтлендом после его возвращения в Англию. О Падуе говорится и в шекспировских пьесах, прежде всего - в "Укрощении строптивой". Мы уже знаем, что пьеса, входящая в шекспировский канон, впервые появилась только в Великом фолио 1623 года, а до нее (1594) была напечатана другая, название которой отличается от шекспировской лишь артиклем, и все три сюжетные линии (интродукция с пьяницей Слаем, укрощение Катарины, замужество ее сестры) совпадают. Но в шекспировской комедии - несмотря на то, что развитие действия и чередование эпизодов совпадают с пьесой-предшественницей, - сам текст полностью другой, он написан заново, при этом Шекспир изменил все имена действующих лиц (кроме Катарины) на итальянские и перенес действие из условных Афин в реальную Падую. Есть несколько гипотез, объясняющих удивительную связь между этими двумя столь схожими и одновременно столь различными пьесами. Одни шекспироведы считают, что ранняя пьеса написана другим автором, их оппоненты склоняются к мнению, что она является первым вариантом шекспировской пьесы. Но самое важное заключается в том, что итальянской, а точнее - "падуанской" сценическая история укрощения строптивой Катарины стала сразу после того, как в Падуе побывал Рэтленд. На слова Люченцио о его сбывшейся мечте - "увидеть Падую, наук питомник", - и на подробное перечисление его слугой Транио основных дисциплин, изучаемых в Падуанском университете, мы уже обращали внимание. Интересно, что герой пьесы "Много шума из ничего" остроумец Бенедикт, сподвижник принца Арагонского (прообраз принца - граф Эссекс) вдруг оказывается падуанцем, а в "Двух веронцах" есть забавная описка: Спид приветствует Ланса с прибытием в Падую (вместо Милана). Падуя, Падуя... Вероятно, занятия в Падуанском университете не были для Рэтленда продолжительными: в конце мая доктор Хоукинс сообщает Энтони Бэкону, что Рэтленд тяжело болел (какая-то лихорадка), но теперь поправляется. Однако приступы болезни повторились, и в июле Хоукинс даже специально прибыл из Венеции, чтобы засвидетельствовать завещание Рэтленда - настолько серьезным казалось положение больного. Больной выздоровел, и вместо составления завещания Хоукинс перевел на итальянский язык какую-то оду с восхвалением английского флота, полученную от Рэтленда, - очевидно, такие произведения использовались Хоукинсом для борьбы с испанским влиянием и для укрепления британского авторитета в этой республике.
     
      Из другого письма Хоукинса видно, что Рэтленд собирался посетить Рим. Однако, судя по всему, побывать в "вечном городе" ему не пришлось; не исключено, что причиной изменения его планов были придирки папских властей, преследования и даже аресты нескольких англичан-протестантов в Риме как раз в это время. Зато с Венецией он имел возможность познакомиться достаточно близко, и она произвела на него неизгладимое впечатление. Реальная атмосфера кипучей жизни Венеции, яркие краски, смешение религий и рас на базарах и площадях купеческой республики, столь необычное для глаз англичанина, - все это явственно ощущается в "Венецианском купце" и в венецианских сценах "Отелло". При этом в Венеции Шекспиру, оказывается, известны не только главные (описанные многими путешественниками) достопримечательности "жемчужины Адриатики", но и некий глухой переулок Сагитари, известно ему и итальянское слово "трагетто" - венецианский паром... Зато современный ему Рим в шекспировских произведениях полностью отсутствует. В конце сентября 1596 года Рэтленд находится в Венеции, откуда через Падую и Милан отправляется во Францию. В Милане путешественник мог видеть знаменитое творение Корреджо "Юпитер и Ио", копия которого, кстати, украшает потолок одного из салонов Бельвуара, о чем, похоже, говорит Лорд очухавшемуся Слаю в интродукции к "Укрощению строптивой". Знакомство с Миланом обнаруживается и в "Двух веронцах": герои назначают свидание "у стены святого Григория" - в Милане действительно были госпиталь и церковь св. Григория, обнесенные каменной стеной; Шекспиру также известно, что из Милана в Верону через Мантую вели две дороги, и та, которая начиналась у Северных ворот, шла через лес, где водились разбойники (они захватывают Валентина).
     
      Далее маршрут Рэтленда пролегал через Швейцарию - Женеву и Цюрих. В Цюрихе он завязывает дружеские отношения с Гаспаром Вазером, ученым-филологом и полиглотом. Эти отношения, свидетельствующие о какой-то общности интересов, продолжались в последующие годы, поддерживалась переписка, найденная впоследствии в бумагах Вазера. Один из корреспондентов Вазера, посетивший Англию с рекомендательным письмом ученого, сообщает о теплом приеме, который оказал ему граф Рэтленд - "этот подлинный Феникс Англии". Пародийное "письмо" от этого цюрихского профессора оказалось в 1611 году и в книге Томаса Кориэта, хотя в Англии Вазер переписывался только с Рэтлендом. Через Марсель и Лион Рэтленд движется к Парижу - как явствует из одного письма эссексовского агента, он прибывает туда не позднее середины февраля 1597 года. Самого короля - Генриха IV Наваррского - в это время в Париже не было, но придворная жизнь совсем не замерла. В шекспировской изысканной комедии "Бесплодные усилия любви", написанной (или переработанной) приблизительно в этот период, действие происходит при дворе "наваррского короля", а кроме самого монарха и его первой жены (Маргариты Валуа) героями являются вельможи его свиты. Несмотря на подлинные французские имена этих последних - герцоги Лонгвиль и Дюмен, маршал Бирон, - по многочисленным намекам шекспироведы давно определили, что за этими именами следует искать таких английских лордов, как Эссекс, Саутгемптон и Рэтленд. Особенно интересен, конечно, Бирон (у него немало общего с Бенедиктом из "Много шума из ничего"), в словах которого нередко чувствуется биение авторской мысли. А.А. Смирнов в комментарии к пьесе писал: "Рупором идей Шекспира в этой комедии является самый умный, живой и привлекательный из ее персонажей - Бирон". Между прочим, Бирон, оказывается, тоже пишет сонеты... Красочен также комический образ школьного учителя, педанта Олоферна, в котором, как согласны многие, автор сатирически изобразил Джона Флорио, итальянца по происхождению, жившего в Англии и учившего итальянскому языку Саутгемптона, Рэтленда, Люси Бедфорд, близкого и к Мэри Сидни - Пембрук. В Лондоне (где его мог бы увидеть кто-то из актеров "Театра" или "Глобуса") он появился только через несколько лет. В 1598 году Э. Блаунт издал англо-итальянский словарь "Мир слов" Джона Флорио с посвящением Саутгемптону, Рэтленду и Люси Бедфорд; во вступительном материале Флорио упоминает "сонет одного из моих друзей, который предпочитает быть истинным поэтом, чем носить это имя", - кого бы из довольно узкого круга своих высокопоставленных друзей и покровителей мог иметь в виду итальянец? В 1603 году он посвящает свой перевод "Опытов" Монтеня шести знатным леди, в том числе Люси Бедфорд и Елизавете Сидни - Рэтленд... Олоферн в 4-м акте декламирует (или поет) итальянское двустишие из словаря Флорио*.
     
      *"Venegia, Venegia, Chi nоn te vede, nоn te pregia". ("Венеция. Венеция./ Кто тебя не видит, не может тебя оценить").
     
      Еще один персонаж из "Бесплодных усилий любви" - дон Адриано де Армадо - тоже оказывается знакомым Рэтленду. Никто не сомневается, что несуразный испанец - шаржированный портрет Антонио Переса, неудачливого претендента на португальскую корону, носившегося с фантастическими планами достижения своих целей путем создания антииспанской коалиции и активизации участия в ней Англии. Из того же письма эссексовского агента в феврале 1597 года мы узнаем, что Рэтленд получил от Переса какие-то послания для Эссекса и принял меры для доставки их адресату4. Итак, дон Антонио после своего знакомства с Рэтлендом очутился в шекспировской комедии...
     
      В середине июня 1597 года Рэтленд пишет из Парижа родственнику, что возвращается в Англию, чтобы успеть принять участие в экспедиции, планируемой графом Эссексом. Речь шла о морском походе к Азорским островам. Сначала Эссекс собирался нанести удар по главным силам испанцев, сосредоточившихся в гавани Ферроля; но английский флот, вышедший из Плимута, был застигнут страшным штормом и через десять дней с большим трудом и потерями вернулся обратно. В августе была предпринята вторая попытка, и опять шторм не подпустил англичан к Ферролю. Тогда Эссекс решил идти к Азорским островам, чтобы перехватить ожидавшийся испанский караван с сокровищами из Вест-Индии. Уолтер Рэли взял штурмом важный город Фаял, не дожидаясь подхода кораблей Эссекса, чем привел графа в ярость, и тот попытался захватить другой опорный пункт испанцев - Сан-Мигель; а тем временем вожделенный караван с сокровищами успел благополучно укрыться в надежно укрепленной гавани Терсейра, оставив английских флотоводцев ни с чем. Мало того, воспользовавшись тем, что английский флот находился в районе Азорских островов, король Филипп послал к берегам Англии новую армаду с большим войском на борту, строя далеко идущие планы захвата ненавистного оплота протестантизма. Опять вмешался шторм, и остатки очередной армады кое-как добрались до родных берегов.
     
      Зимой 1597/98 года Филипп еще раз - последний - двинул свой флот на Англию, но англичане встретили его возле Кале и основательно потрепали. Особых лавров Азорская экспедиция своим участникам - а среди них кроме Рэтленда были и Саутгемптон, и поэт Джон Донн, и многие другие сподвижники Эссекса, - не принесла, но страшный шторм запомнился надолго. И внимательный читатель шекспировской "Бури" чувствует, что автор знаком с действиями команды терпящего бедствие парусного судна отнюдь не понаслышке...
     
      Через три месяца после возвращения из похода к островам, 2 февраля 1598 года, Рэтленд записывается в Грейс Инн - одну из четырех лондонских юридических корпораций, являвшихся своеобразными высшими учебными заведениями. Студенты Грейс Инн, Линкольн Инн, Миддл Темпл и Иннер Темпл не только изучали законы и практиковались в их толковании и применении, но и традиционно любили и умели развлекаться, поддерживая при этом тесные связи. Театр и литература составляли значительную часть их интересов. Празднования на Рождество включали театральные представления, шуточные процессы, церемонии и шествия по Лондону - все это часто занимало по нескольку недель. Для руководства празднествами в каждой корпорации выбирался Князь (в Иннер Темпл даже Император), происходил обмен "посольствами" и т.п. По крайней мере две шекспировские комедии были исполнены во время таких празднеств в разные годы. В шекспировском "Генрихе IV" обнаруживается знание некоторых обычаев и обрядов, принятых в Грейс Инн, но вряд ли известных широкой публике... Занимаясь в Грейс Инн, Рэтленд находит время, чтобы сдать экзамены в Оксфорде и получить степень магистра искусств еще и этого университета (10 июля 1598 года). Годы 1598-1599... У вернувшихся из Азорского похода Эссекса, Саутгемптона, Рэтленда много забот и треволнений - у каждого свои. Эссекс, ставший в декабре 1597 года лордом-маршалом Англии, отчаянно борется в Тайном совете с Берли и его сторонниками, а в свободное время волочится за придворными дамами. Умирает лорд-наместник в Ирландии, и вопрос о его преемнике оказывается в центре споров и интриг; тем временем вождь ирландских мятежников Тирон наносит англичанам чувствительные удары.
     
      Во время одного из споров в Совете о кандидатуре нового наместника обозленный Эссекс демонстративно поворачивается к королеве спиной. Елизавета отвечает пощечиной, потерявший голову граф хватается за меч, другие лорды его удерживают, он выскакивает из зала, скачет в свое поместье. Все ждали грома, но его не последовало, все как будто утряслось, хотя Елизавета, конечно, не забыла немыслимо дерзкой выходки.
     
      Умирает старый верный Берли - опора и надежда королевы; но он оставил достойного преемника - сына, проницательного горбуна Роберта Сесила, постепенно ставшего для Елизаветы незаменимым. Однако в народе популярность рыцарственного Эссекса все еще высока, его избирают на почетный, освободившийся после смерти Берли пост ректора Кембриджского университета, ему посвящают книги, у него много преданных сторонников, готовых следовать за ним куда угодно... В горячке очередного спора в Тайном совете Эссекс предлагает себя в качестве наместника в Ирландию, и королева, после обычных колебаний, в январе 1599 года неожиданно соглашается. Получившего опасное назначение, от которого не приходится ждать ничего хорошего, Эссекса одолевают мучительные сомнения и предчувствия - но жребий брошен. Внешне его отношения с королевой могут показаться безоблачными: в крещенскую ночь на балу у датского посланника Ее Величество изволила танцевать с графом. Для Саутгемптона это время было непростым. Его отношения с родственницей Эссекса, Елизаветой Вернон, зашли далеко, и, отправившись посланником в Париж, он узнает, что она ждет ребенка. Он немедленно возвращается - в августе 1598 года - и тайно женится на Елизавете Вернон. Королева, как это бывало в таких случаях и раньше (например, в связи с женитьбой Эссекса и Рэли), пришла в ярость - или разыграла ярость - от такого самовольства и бросила молодоженов в тюрьму. Потом их выпустили, но на придворной карьере Саутгемптона при Елизавете I был поставлен крест.
     
      Рэтленд находится то в Лондоне, то в Оксфорде, то в родном Бельвуаре. Кроме занятий правом и сдачи экзаменов он уделяет время музыке. Хозяйственные записи дворецкого указывают на приобретение виолы-да-гамба (шестиструнная виолончель) - инструмент, упоминаемый в "Двенадцатой ночи". В феврале 1598 года Рэтленд присутствует на ужине в доме Эссекса - об этом сообщает Роберту Сидни его дворецкий и постоянный информатор Р. Уайт; присутствуют также и графиня Эссекс - мать будущей жены Рэтленда, сестра Эссекса - леди Рич, и Люси, графиня Бедфорд. Мы вряд ли ошибемся, если предположим, что там присутствовала и юная падчерица Эссекса - Елизавета Сидни. В 1598-1599 году Рэтленд и Елизавета Сидни часто оказываются рядом, похоже, об этом кто-то заботится специально. Их встречи превращаются в состязания в остроумии и словесные игры, фейерверк каламбуров и колкостей; это - непрерывные пикировки между Бенедиктом - падуанским сочинителем сонетов - и Беатриче в "Много шума из ничего" - пьесе, появившейся именно в этот период. Не упустим и двусмысленный намек Дона Педро в адрес Бенедикта: не растратил ли на него Купидон все свои стрелы в Венеции - ведь к действию пьесы и ее героям этот город как будто бы отношения не имеет и больше ни разу не упоминается. Зато недавно вернувшийся домой Рэтленд определенно в Венеции был...
     
      О воспитании и круге знакомств Елизаветы Сидни заботились не только ее мать и отчим, но и родственники ее отца, прежде всего ее тетка - поэтесса и покровительница искусств Мэри Сидни - Пембрук. Многие знатные женихи мечтали предложить свою руку и сердце дочери "богоподобного Сидни" (среди них был и сам всесильный секретарь Роберт Сесил), но, похоже, и Эссекс, и Мэри Сидни - Пембрук считали: чтобы удостоиться такой чести, только богатства, знатности и влияния недостаточно - избранником юной Елизаветы не должен стать человек, чуждый служению Аполлону и музам. И не случайно их выбор (и выбор самой Елизаветы) остановился на "падуанском студенте", "предпочитавшем быть поэтом, чем носить это имя", - графе Рэтленде, который, однако, подобно Бенедикту и Бирону, отнюдь не торопился связать себя узами Гименея, - это случилось лишь в конце 1599 года, в трудное время, когда тучи над головами Эссекса и его приближенных стали сгущаться.
     
      Достоверных портретов Рэтленда, как и его избранницы, немного. Но существует интереснейшая, давно интригующая искусствоведов и историков живописная миниатюра работы художника И. Оливера, датируемая теперь второй половиной 90-х годов. На ней изображен молодой человек, сидящий под деревом, прислонившись к нему спиной, на некоем подобии естественного возвышения, образуемого корнями дерева с приставшей к ним комковатой почвой. Одежда молодого человека, а также рыцарский меч с рукоятью и эфесом искусной работы говорят о его знатности. За спиной молодого лорда - длинная, на всю ширину картины крытая галерея итальянского типа* и парк с газонами и дорожками, образующими сложный рисунок, возможно, имеющий какое-то смысловое значение. Еще дальше - верхний этаж барочного здания с башенками.
     
      *Такие крытые уличные галереи были в Падуе.
     
      Долгое время полагали, что это - портрет Филипа Сидни после его путешествия на континент (1574-1575), пока по ряду признаков не стало ясно, что портрет написан значительно позже (да и художнику И. Оливеру в 1575 году было лишь десять лет). Но если это не Филип Сидни, то кто же? Давно уже обращено внимание на рисунок на титульном листе книги Р. Бертона "Анатомия меланхолии" (1621), изображающий Демокрита, сидящего на камне под деревом в позе, сходной с позой молодого лорда на миниатюре Оливера; сходен и рисунок, образуемый газонами и дорожками. Ясно, что рисунок в бертоновской книге специально напоминал осведомленным читателям о человеке, изображенном Оливером.
     
      Сходство здесь не случайно, не случайна и философско-художественная близость Бертона Шекспиру - вплоть до многих текстуальных совпадений или полемики... Бен Джонсон, оказывается, знал эту миниатюру Оливера - он говорит о ней в своем послании Драммонду (1619), вспоминая "изящные ноги того, юного, кто сидит там в тени дерева Аполлона"**, значит, этот знакомый Джонсону молодой аристократ имел отношение к поэзии.
     
      ** Вполне вероятно, что речь идет о том самом дереве, которое было посажено родителями Филипа Сидни в день его появления на свет (30 ноября 1554 года) в имении Пензхeрст, - Джонсон писал о нем во втором стихотворении цикла "Лес". Дерево Аполлона, дерево великого Сидни...
     
      Изучая загадочный "портрет неизвестного молодого человека" - так его именуют после многолетней дискуссии, - я отметил и рисунок в книге Бертона, и стихотворение Бена Джонсона, и падуанскую крытую уличную галерею. После того как эксперты пришли к заключению о датировке миниатюры второй половиной 90-х годов, все эти признаки в своей совокупности указывали в одном и том же направлении: на портрете изображен молодой граф Рэтленд во время или сразу после его пребывания в Италии, в Падуе. Это получило подтверждение и в важном факте биографии Оливера: в 1596 году он был в Италии. На обороте портрета лорда Талбота им собственноручно написано: "Совершено 13 мая 1596 г. французом Исааком Оливером в Венеции"; значит, Оливер был в Венеции и Падуе в одно время с Рэтлендом и не мог с ним не встретиться. Оливеру принадлежат портреты и других близких к Рэтленду людей: графа Дорсета, Люси Бедфорд. Позже его приблизили к королевскому двору, он писал портреты королевы Анны, принца Уэльского, но начал он, похоже, с Рэтленда.
     
      Миниатюра является теперь собственностью английской королевы и находится в замке Виндзор. Благодаря любезности сотрудника королевской картинной коллекции госпожи Ванессы Ремингтон, я и М.Д. Литвинова получили в апреле 1995 года разрешение осмотреть загадочный (как и все, относящееся к владельцу Бельвуара) портрет. Он вправлен в глухую латунную рамку, с задней стороны которой выгравировано (очевидно, в прошлом веке) "Сэр Филип Сидни". Как сообщила госпожа Ремингтон, миниатюра написана на пергаменте, наклеенном на игральную карту!
     
      ...Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, сидит в тени дерева Аполлона. Позади - Италия, Падуя. Он снова в Англии, в своем Бельвуаре, в Кембридже, среди "университетских умов" и их хитроумных забав, среди друзей блистательного Эссекса, на сцене Театра жизни, где еще продолжает разыгрываться веселая комедия юности... Но на его губах не играет улыбка, его взгляд задумчив, меланхоличен. Впереди - испытания...