Легенда о чудесной птице Феникс
По древнему преданию, отраженному в
античной литературе, чудесная птица Феникс жила
в полном одиночестве в сказочной Аравии; гнездо
ее помешалось на одиноком дереве. Птица якобы
доживала до пятисот лет, после чего сама готовила
себе погребальный костер, в пламени которого
сгорала, а из ее пепла чудесным образом рождался
новый Феникс - и опять он был единственным в мире.
Красивый миф мог бы символизировать бессмертие и
беспрерывное возобновление чуда Бытия...
В английской литературе образ
Феникса появляется еще в Средневековье (VIII - IX
вв.), сначала как аллегория Христа, умирающего и
воскресающего по божественному предопределению.
У елизаветинцев этот образ встречается часто, но,
как правило, не ассоциируется с религиозными
сюжетами; придя в Англию на этот раз вместе с
другими дарами итальянского и французского
Возрождения, он несет на себе черты
петраркианской и ронсаровской трактовки
легендарного образа. Петрарка, говоря о красоте и
неземном очаровании своей Лауры, несколько раз
уподобляет ее Фениксу, так же поступает Ронсар в
своих "Сонетах к Елене". Английские поэты XVI -
XVII веков чаще всего использовали это имя - Феникс
- как синоним слова "чудо" для выражения
уникальности, необыкновенных достоинств
выдающихся личностей. Многократно Фениксом
называли королеву Елизавету, и это было
верноподданнейшей лестью, изысканным
комплиментом монархине, так долго и
"счастливо" правившей страной, победившей
могущественных врагов, благополучно избежавшей
стольких опасностей. Фениксами величали и других
выдающихся людей эпохи, вкладывая в это имя
высшую, самую лестную оценку их талантов и
заслуг. Так, например, Фениксом часто называли
великого поэта, кумира елизаветинцев Филипа
Сидни, особенно в элегиях на его трагическую
безвременную смерть. В элегии Мэтью Ройдона,
помещенной в специальном поэтическом сборнике
"Гнездо Феникса" (1593)2, Голубь, Соловей,
Лебедь, Феникс и Орел оплакивают Астрофила - в
этой поэтической аллегории много общего с
шекспировской поэмой. Ранее, в 1591 году, в элегии,
опубликованной в сборнике "Беседка
отдохновения"3, поэт Николас Бретон упрекает
смерть, которая, забрав Филипа Сидни, убила
Феникса, но через несколько строк среди
"птиц", скорбящих о невозвратимой утрате, мы
видим и Феникса - это, как и у Ройдона, уже новый
Феникс, восставший из пепла своего
предшественника. Ибо этим именем нередко
специально подчеркивалась преемственность или
наследственность редких качеств, большого
таланта. В каждом отдельном случае необходим
тщательный анализ контекста, в котором
встречается образ Феникса, чтобы определить,
какие элементы древней легенды и позднейших
традиций использовал автор, какой степени
творческой трансформации эти элементы
подверглись и какие новые черты добавлены им
самим. При этом анализ текстов должен сочетать
литературоведческий подход с
научно-историческим, ибо только такое сочетание
позволяет правильно определить возможность и
допустимую степень отождествления тех или иных
явлений и персонажей. Увлечение какой-то одной
стороной анализа - узколитературоведческой или
узкоисторической - и пренебрежение другой
приводит к распространенным ошибкам: поспешной и
необоснованной идентификации или, наоборот,
сведению художественной образности
произведения к пустой традиционной форме или к
абстракциям, лишенным актуального для своего
времени содержания.
Шекспир упоминает имя
"Феникс" в восьми пьесах: в первой и третьей
частях "Генриха VI", в "Как вам это
понравится", "Конец - делу венец", "Тимон
Афинский", "Антоний и Клеопатра",
"Цимбелин", "Буря", а также в сонете 19 и в
"Жалобе влюбленного". В "Генрихе VI"
Феникс - ожидаемый мститель, который восстанет из
пепла погибших; в других пьесах это синоним таких
черт, как уникальность, великолепие, величие. В
"Буре" Себастьян, потрясенный звуками
музыки, доносящейся с небес, и другими чудесами,
открывшимися на пустынном острове, восклицает,
что теперь он готов верить и в существование
мифических единорогов, и в Феникса, живущего в
Аравии и правящего в этот час на своем троне -
одиноком дереве (запомним это соседство - Феникс
и единорог, с ним нам предстоит еще встретиться).
В сонете 19 "свирепое Время сжигает Феникса в
его крови".
В поэме о Голубе и Феникс
присутствуют некоторые аксессуары древнего
мифа: одинокое аравийское дерево, пламя,
поглощающее обеих птиц. Но в целом Феникс здесь
не укладывается в рамки традиционных
представлений: это видно из того, что Феникс
оказывается существом женского рода, и из ее
отношений с отсутствующей в легенде (но
присутствующей в элегии Ройдона на смерть Филипа
Сидни) "птицей" - Голубем. Ведь легендарный
Феникс - существо бесполое и не имеет друга или
подруги. Поэтому любовь шекспировских Голубя и
Феникс, пусть и платоническая, лишена корней в
легенде, так же как и другие персонажи поэмы,
участники траурной церемонии, как и весь ее
глубоко реквиемный лейтмотив.
Образ голубя и голубки -
"неразлучной пары" - можно найти у Филипа
Сидни в его "Аркадии графини Пембрук". У
Шекспира голуби встречаются довольно часто - в
двенадцати пьесах, в первой поэме "Венера и
Адонис" и в "Страстном пилигриме", -
олицетворяя обычно скромность, невинность,
чистое служение Афродите, верность. Но в
"Гамлете" мы можем услышать и более интимное
звучание этого имени, когда безумная Офелия
прерывает свою предсмертную песню неожиданным
восклицанием: "Прощай, мой голубь!"