- Он всегда такой громкий, тетя.
      - Блор что-то делает с нашим при помощи пенни. А где это Хорнси? На острове Уайт?
      - В Мидлсексе, дорогая.
      - Да, конечно. А я как раз думала о Саутси. Он опять за'оворил!
      - Прослушайте дополнительные данные о ходе выборов... Победа консерваторов, поражение лейбористов... Консерваторы - без перемен... Победа консерваторов, поражение лейбористов...
      Генерал вставил: "Ага!" - и музыка загремела снова.
      - Какое приятное большинство! - заметила леди Монт. - Очень отрадно.
      Клер поднялась с дивана и устроилась на скамеечке у ног матери. "Тайме" выпал из рук генерала. Голос продолжал:
      - Победа национал-либералов, поражение лейбористов... Консерваторы - без перемен... Победа консерваторов, поражение лейбористов...
      Музыка то гремела, то замирала, и тогда раздавался голос.
      Лицо Клер становилось все жизнерадостней, оттеняя снизу бледное и чуткое лицо леди Черрел, с которого не сходила улыбка. Сэр Конуэй то и дело восклицал: "Ото!" или "Недурно!"
      Динни думала: "Бедные лейбористы!"
      А голос по-прежнему сулил блаженство рая.
      - Потрясающе, - восхитилась леди Монт. - Меня что-то клонит ко сну.
      - Идите ложитесь, тетя. Я суну вам под дверь записку, когда пойду наверх.
      Леди Черрел тоже встала. Когда они ушли, Клер снова прилегла на диван и, казалось, задремала. Генерал сидел неподвижно, словно загипнотизированный песней победы. Динни заложила ногу на ногу, закрыла глаза и думала: "Переменится ли что-нибудь на самом деле, и если да, какое мне до этого дело? Где он? Сидит у приемника, как и мы? Где? Где?" Тоска по Уилфриду охватывала ее теперь реже, чем раньше, но все еще достаточно часто. С того дня, шестнадцать месяцев назад, когда он бежал от нее, она ничего о нем не слышала. Возможно, он умер. Только раз, только один раз она изменила своему решению никогда не возвращаться к постигшей ее катастрофе и спросила о нем Майкла. Тот ответил, что Компсон Грайс, издатель Уилфрида, кажется, получил от него письмо из Бангкока. Дезерт сообщал, что здоров и снова начал писать. С тех пор минуло уже девять месяцев. Покров чуть приподнялся и опять упал. Сердце болит, но она к этому привыкла.
      - Папа, два часа. Дальше будет одно и то же. Клер уже заснула.
      - Я не сплю, - возразила Клер.
      - И напрасно. Я выпущу. Фоша погулять, и пойдем наверх.
      Генерал поднялся:
      - Сегодня настоящий праздник! Думаю, что теперь нам станет полегче.
      Динни распахнула балконную дверь и подождала, пока обрадованный Фош выскочит в сад. Было холодно, над землею плыл туман, и девушка закрыла дверь. Не сделай она этого, Фош пренебрежет обычным ритуалом и с еще большей радостью вернется в дом. Динни поцеловала отца и Клер, потушила свет и вышла в холл. Камин почти догорел. Девушка поставила ногу на край решетки и задумалась. Клер говорит, что не прочь поступить секретарем к одному из новых членов парламента. Судя по последним известиям, таких будет немало. Почему бы ее сестре не устроиться к их собственному депутату? Он однажды обедал у них и сидел рядом с Динни. Симпатичный человек, начитанный, не ханжа. Он даже сочувствует лейбористам. Но считает, что они еще не вышли на собственную дорогу. Словом, он - то, что подвыпившие молодые люди в какой-то пьесе называют "тори-социалистом". Он держался с нею вполне откровенно, непринужденно и весело. Как мужчина тоже привлекателен: вьющиеся каштановые волосы, загорелый, темные усики, голос высокий, но довольно мягкий; в общем, достойная личность - характер энергичный и прямой. Но у него, видимо, уже есть секретарь. Впрочем, если Клер всерьез подумывает об этом, можно узнать.
      Девушка пересекла холл и открыла дверь, ведущую в сад. Снаружи стоит скамейка; Фош, наверно, забился под нее и ждет, когда его впустят. Так и есть; он вылез, вильнул хвостом и побрел к плошке, где держат воду для собак. Как холодно и тихо! На дороге - ни души; не слышно даже сов; застывшие, залитые лунным светом сад и поля безлюдны вплоть до виднеющейся вдалеке линии рощ. Это Англия, убеленная инеем, равнодушная к будущему, не верящая в голос, который сулит ей блаженство рая, старая, неизменная и все-таки прекрасная, несмотря на падение фунта и отказ от золотого стандарта! Динни смотрела в умиротворенную ночь. Люди, политика - как мало они значат, как быстро исчезают, испаряясь, словно роса, в прозрачную беспредельность сотворенной богом, игрушки! Какой удивительный контраст - страстная напряженность человеческого сердца и непостижимо холодное безразличие времени и пространства! Как примирить их, как сочетать?
      Динни вздрогнула и закрыла дверь.
      Утром, за завтраком, она спросила Клер:
      - Будем ковать железо, пока оно горячо. Поедешь со мной к мистеру Дорнфорду?
      - Зачем?
      - Узнать, не нужен ли ему секретарь, - он ведь теперь член парламента.
      - Ну? Разве он избран?
      - А как же!
      Динни прочла вслух сообщение о результатах выборов. Прежде столь мощная либеральная оппозиция свелась теперь к жалким пяти тысячам голосов, поданных за лейбористов.
      - Победу на выборах нам принесло слово "национальный", - пояснила Клер. - Когда я агитировала в городе, там все стояли за либералов. Но стоило мне заговорить о "национальном правительстве", как картина менялась.
      Динни и Клер выехали около одиннадцати, - им стало известно, что новый член парламента пробудет всю первую половину дня в своей штаб-квартире. Но в дверях ее сновало взад и вперед столько народа, что сестрам расхотелось входить.
      - Не люблю выступать в роли просительницы, - объявила Клер.
      Динни, которой эта роль была так же не по душе, как и сестре, ответила:
      - Подожди здесь. Я войду и поздравлю его. Может быть, речь зайдет и о тебе. Он же, наверно, тебя видел?
      - Ну еще бы!
      Королевский адвокат Юстейс Дорнфорд, только что избранный членом парламента, сидел в комнате, состоящей, казалось, из одних лишь распахнутых дверей, и пробегал глазами списки, которые его избирательный агент клал перед ним на стол. С порога одной из этих дверей Динни заметила под столом ноги в сапогах для верховой езды, а на столе - котелок, перчатки и хлыст. Теперь, когда девушка вошла, она сочла себя не вправе вторгаться к нему в такую минуту и уже решила ускользнуть, как вдруг он поднял глаза:
      - Извините, Мине, одну секунду. Мисс Черрел!
      Динни задержалась и обернулась. Он улыбался, видимо довольный ее приходом.
      - Чем могу служить?
      Она протянула ему руку:
      - Ужасно рада, что вы прошли. Мы с сестрой хотели вас поздравить.
      Дорнфорд ответил крепким пожатием.
      "О господи, вот уж неподходящий момент для просьб!" - подумала Динни, но вслух сказала:
      - Блестящий успех! В наших краях еще никто не получал такого большинства.
      - И не получит. Мне просто повезло. Где ваша сестра?
      - В машине.
      - Хочу поблагодарить ее за агитацию.
      - О, она с удовольствием занималась ею! - воскликнула Динни и, неожиданно почувствовав, что если не решится сейчас, то потом будет поздно, прибавила: - Она, знаете, сейчас не устроена и мечтает о какой-нибудь работе. Не подумайте, мистер Дорнфорд... это, конечно, некрасиво... Короче говоря, не подойдет ли она вам в качестве секретаря? ("Наконец-то решилась! ") Сестра хорошо знает графство, умеет печатать, владеет французским и немножко немецким, если, конечно, нужны языки...
      Динни выпалила свою тираду и в полной растерянности умолкла. Однако лицо Дорнфорда не утратило выражения любезной готовности.
      - Выйдем и поговорим с ней, - предложил он.
      "Боже правый, уж не влюбился ли он в нее?" - удивилась Динни и украдкой взглянула на депутата. Он по-прежнему улыбался, но взгляд его стал строже. Клер стояла у машины. "Вот бы мне такое хладнокровие!" - позавидовала Динни. Она молча наблюдала за происходящим. Люди входили и выходили с торжествующим и деловитым видом, сестра и Дорнфорд оживленно и доброжелательно беседовали друг с другом, а вокруг сверкало ясное утро. Наконец Дорнфорд вернулся:
      - Страшно признателен вам, мисс Черрел. Это же великолепно: мне как раз нужен человек, а требования вашей сестры более чем скромны.
      - Я-то думала, вы никогда не простите мне, что я докучаю вам просьбой в такую минуту.
      - Всегда счастлив служить вам чем могу и когда угодно. Сейчас мне пора, но, надеюсь, мы скоро увидимся.
      Он направился к дому. Динни поглядела ему вслед, подумала: "Какой превосходный покрой бриджей!" - и пошла к машине.
      - Динни, - рассмеялась Клер, - да он в тебя влюблен!
      - Что?
      - Я запросила двести, а он сразу назначил двести пятьдесят. Как тебе удалось покорить его за один вечер?
      - Не выдумывай. Если уж он влюблен, то не в меня, а в тебя.
      - Нет, дорогая. У меня есть глаза, и я знаю - в тебя. Ты ведь тоже сразу догадалась, что Тони Крум влюблен в меня.
      - Это было видно.
      - И сейчас видно.
      - Вздор! - невозмутимо отрезала Динни. - Когда приступаешь?
      - Сегодня Дорнфорд возвращается в Лондон. Живет он в Темпле, в Харкурт Билдингс. Я уезжаю в город вечером, а послезавтра выхожу на службу.
      - А жить где будешь?
      - Сниму комнату без мебели или маленькую студию, а потом сама отделаю и обставлю. Это даже интересно.
      - Тетя Эм тоже возвращается сегодня. Пока не найдешь комнату, поживи у нее.
      - Что ж, придется, - задумчиво согласилась Клер.
      Когда сестры подъезжали к дому, Динни спросила:
      - Как же с Цейлоном, Клер? Ты все обдумала?
      - А какой смысл думать? Джерри, наверно, что-нибудь предпримет, но что именно - не знаю и знать не хочу.
      - Он тебе писал?
      - Нет.
      - Дорогая, будь осторожна...
      Клер пожала плечами:
      - Постараюсь.
      - Дадут ему отпуск, если потребуется?
      - Несомненно.
      - Ты будешь держать меня в курсе, да?
      Клер наклонилась, не выпуская из рук руля, и чмокнула Динни в щеку.
      VI
      Через три дня после разговора в "Кофейне" Крум получил письмо от сэра Лоренса Монта, который сообщил, что его кузен Джек Масхем ожидает прибытия арабских маток не раньше весны, но будет иметь мистера Крума в виду и не прочь увидеться с ним в ближайшее время. Знает ли мистер Крум какое-нибудь из арабских наречий?
      "Не знаю, - подумал молодой человек, - зато знаю Стейплтона".
      Стейплтон из Королевского уланского полка был в Веллингтоне курсом старше Крума и недавно прибыл в отпуск из Индии. Он известный игрок в поло и наверняка знаком с жаргоном восточных барышников. К тому ж он сломал себе бедро, готовя лошадь к скачкам с препятствиями, и, видимо, задержится в Англии. Однако необходимость немедленно найти работу не становилась от этого менее настоятельной, и Крум продолжал поиски, всюду получая один и тот же ответ: "Подождите до выборов!"
      Поэтому на другое же утро после голосования он покинул Райдер-стрит, лаская себя самыми радужными надеждами, но к вечеру явился в клуб, изрядно их порастеряв. С таким же успехом он мог бы провести день в Ньюмаркете на скачках.
      Однако, когда швейцар подал ему конверт, сердце Крума учащенно забилось. Он уселся в уголке и прочел:
      "Милый Тони,
      Я получила место секретаря у нашего нового депутата Юстейса Дорнфорда, королевского адвоката в Темпле. Поэтому мне пришлось перебраться в Лондон. Пока не обзаведусь собственным жильем, остановилась на Маунтстрит у моей тетки леди Монт. Надеюсь, вам повезло не меньше, чем мне? Я обещала вас известить, как только буду в городе, и держу слово, но одновременно взываю к вашему чувству - реальности, конечно, и прошу вас воздать должную дань гордости и предрассудкам.
      Ваша попутчица и благожелательница
      Клер Кореей".
      "Милая! - подумал Тони. - Какое счастье!" Он перечитал письмо, спрятал его в левый карман жилета, где хранил портсигар, и отправился в курительную. Там, на листке бумаги со старинным девизом клуба, он излил свое бесхитростное сердце.
      "Клер, родная,
      Ваше письмо бесконечно обрадовало меня. Ваш приезд в Лондон - замечательная новость. Ваш дядя был так добр ко мне, что я просто обязан зайти и поблагодарить его. Словом, завтра часов около шести буду у вас. Трачу все время на поиски места и начинаю понимать, каково беднягам, изо дня в день получающим отказ. Когда же мой кошелек опустеет, - а этого недолго ждать, - мне станет еще хуже. К несчастью, безденежье - болезнь, от которой нет лекарства. Ваш патрон, надеюсь, порядочный человек. Члены парламента всегда рисовались мне несколько чудаковатыми, и я с трудом представляю себе вас среди биллей, петиций, прошений о патенте на открытие пивной и так далее. Как бы то ни было, ваше стремление к независимости делает вам честь. Какое сокрушительное большинство на выборах! Если консерваторы ничего не добьются даже при такой поддержке, значит, они вообще ни на что не годны. Что до меня, то я не в силах не любить вас и не мечтать о вас днем и ночью. Впрочем, постараюсь, насколько могу, быть послушным, так как меньше всего на свете хочу огорчать вас. Думаю о вас постоянно - даже тогда, когда на меня рыбьими глазами смотрит какой-нибудь субъект, чью каменную неподвижность я пытаюсь растрогать своей грустной повестью. В общем, я страшно люблю вас. Итак, завтра, в четверг, около шести.
      Спокойной ночи, моя дорогая, чудная. Ваш Тонм".
      В справочнике он отыскал номер дома сэра Лоренса на Маунт-стрит, надписал адрес, старательно облизал края конверта и вышел, чтобы собственноручно опустить письмо в ящик. И вдруг ему расхотелось возвращаться в клуб. Он был в настроении, которое плохо вязалось с клубной атмосферой. Клубы всегда пропитаны мужским духом, отношение к женщине в них, так сказать, послеобеденное - полупренебрежительное, полуразнузданное. Это крепости, комфортабельные и недоступные для женщин, где мужчина чувствует себя свободным от всяких обязательств перед ними, и стоит ему туда войти, как он сразу же напускает на себя независимый и высокомерный вид. К тому же "Кофейня", одно из самых старых учреждений такого типа, вечно полна завсегдатаями, людьми, которых невозможно представить себе вне клуба. "Нет! - решил Крум. - Пойду пообедаю где-нибудь на скорую руку и посмотрю новое обозрение в Друри Лейн".
      Место ему досталось неважное, в одной из лож верхнего яруса, но он отличался острым зрением и все прекрасно видел. Спектакль скоро захватил его. Он достаточно долго жил за пределами Англии, чтобы не испытывать некоторого волнения при мысли о ней. Красочная панорама ее истории за три последние десятилетия взволновала его так сильно, что он ни за что не признался бы в этом своим соседям по залу. Бурская война, смерть королевы Виктории, гибель "Титаника", мировая война, перемирие, встреча нового 1931 года... Спроси его кто-нибудь потом о пьесе, он, наверно ответил бы: "Замечательно! Впрочем, под конец мне взгрустнулось". Но, сидя в театре, он испытывал не грусть, а нечто гораздо большее - сердечную боль влюбленного, который жаждет счастья с любимой и не в силах его добиться; чувства человека, который пытается не сдаться, выстоять и тем не менее шатается из стороны в сторону под ударами жизни. Когда он выходил, у него в ушах звучали заключительные слова: "Величие, достоинство, мир". Трогательно и чертовски иронично! Он вытащил портсигар и закурил сигарету. Ночь была сухая, Крум шел пешком, осторожно пробираясь через потоки машин, и в ушах его звучали меланхолические жалобы уличных певцов из пьесы. Рекламы в небе - и кучи отбросов! Люди, разъезжающиеся по домам в собственных машинах, - и бездомные бродяги! "Величие, достоинство, мир!"
      "Я должен выпить", - решил молодой человек. Теперь он мог возвратиться в клуб: тот уже не отталкивал, а привлекал его, и Крум повернул к Сент-Джеймс-стрит. "Прощай, Пикадилли! Прощай, Лестер-сквер!" Замечательная сцена, когда томми, насвистывая, маршируют по спирали сквозь туман, а на освещенной авансцене три накрашенные девчонки трещат: "Жаль вас отпускать, но вам пора идти". Публика в литерных ложах перегибалась через барьер и хлопала. До чего правдиво! Особенно эта веселость на лицах накрашенных девчонок, когда она становится все более наигранной и душераздирающей! Надо пойти еще раз вместе с Клер. Взволнует ли это ее? И вдруг Крум понял, что не знает. Да разве человек знает что-нибудь о другом, даже о женщине, которую любит? Сигарета обожгла ему губы, он выплюнул окурок... А сцена с молодоженами, решившими провести медовый месяц на "Титанике"! Они облокотились о борт, им кажется, что перед ними раскрывается вся жизнь, а на самом деле впереди только холодная бездна океана. Что знали эти двое? Только одно - они желают друг друга. Поразмыслить - так жизнь дьявольски странная штука! Крум поднялся по лестнице "Кофейни" с таким чувством, словно прожил целую жизнь, с тех пор как спустился по ней...
      На другой день, точно в шесть вечера, он позвонил у подъезда Монтов на Маунт-стрит.
      Дворецкий, который открыл ему, вопросительно приподнял брови.
      - Сэр Лоренс Монт дома?
      - Нет, сэр. Дома леди Монт, сэр.
      - К сожалению, я не знаком с леди Монт. Нельзя ли вызвать на минутку леди Корвен?
      Одна из бровей дворецкого поднялась еще выше. "Ага!" - казалось, подумал он.
      - Как доложить, сэр?
      Молодой человек протянул ему карточку.
      - "Мистер Джеймс Бернард Крум", - нараспев прочитал дворецкий.
      - Доложите, пожалуйста, иначе: "Мистер Тони Крум".
      - Хорошо. Соблаговолите минутку подождать. Да вот и сама леди Корвен.
      С лестницы донесся возглас:
      - Тони! Какая пунктуальность! Поднимайтесь сюда и познакомьтесь с тетей.
      Клер перегнулась через перила; дворецкий исчез.
      - Снимайте шляпу. Как это вы решаетесь выходить без пальто? Я вот все время зябну.
      Молодой человек подошел вплотную к перилам.
      - Милая! - прошептал он.
      Она приложила палец к губам, затем протянула его Круму, который с трудом дотянулся до него своими.
      - Идемте!
      Когда он добрался до верхней площадки. Клер уже распахнула дверь и объясняла:
      - Это мой попутчик, тетя Эм. Мы вместе ехали на пароходе. Он пришел к дяде Лоренсу. Мистер Крум - моя тетя, леди Монт.
      Молодой человек увидел плывущую ему навстречу фигуру, и чей-то голос произнес:
      - А, на пароходе! Ясно. Здравствуйте.
      Крум понял, что положение его, так сказать, определилось, и перехватил чуть насмешливую улыбку, мелькнувшую на лице Клер. Останься он с ней вдвоем хоть на пять минут, он стер бы эту улыбку поцелуями. Он бы...
      - Расскажите мне о Цейлоне, мистер Крейвен.
      - Крум, тетя. Тони Крум. Зовите его просто Тони. Имя у него другое, но все зовут его так.
      - Все Тони - герои. Почему - не знаю.
      - Этот Тони - совсем обыкновенный.
      - Да, Цейлон. Вы там познакомились с Клер, мистер... Тони?
      - Нет. Мы встретились уже на пароходе.
      - Вот как! Мы с Лоренсом все'да спали на палубе. Это было в те ужасные девяностые годы. Река то'да, помнится, была прямо запружена плоскодонками.
      - И теперь тоже, тетя Эм.
      Молодому человеку внезапно представилось, как он и Клер скользят вдвоем в плоскодонке по тихой заводи. Он отогнал видение и заговорил:
      - Вчера я был на "Кавалькаде". Грандиозно!
      - Вот как? - удивилась леди Монт. - Это мне напомнило...
      И она выплыла из гостиной.
      Крум вскочил.
      - Тони! Не забывайтесь!
      - Но она ведь для того и вышла!
      - Тетя Эм - воплощенная доброта, но я не намерена злоупотреблять ее любезностью.
      - Клер, вы не знаете, как...
      - Знаю, знаю. Садитесь-ка лучше.
      Молодой человек повиновался.
      - Теперь слушайте. Тони. В моей жизни было столько физиологии, что мне этого хватит надолго. Если хотите, будем друзьями, но только платоническими.
      - О господи! - простонал молодой человек.
      - Да, только. Иначе - давайте совсем не встречаться.
      Крум сидел не шевелясь, не сводя с нее глаз, и у Клер мелькнула мысль:
      "Для него это пытка. Он ее не заслуживает - слишком хорош. По-моему, нам лучше не встречаться".
      - Послушайте, - мягко начала она. - Вы ведь хотите мне помочь, правда? Время у нас есть. Может быть, потом...
      Молодой человек стиснул ручки кресла. В глазах его засветилось страдание.
      - Хорошо, - с расстановкой ответил он, - чтобы видеть вас, я пойду на все. Подождем, пока это перестанет быть для вас только физиологией.
      Клер, которая тихонько покачивала ногой, рассматривая лакированный носок своей туфли, неожиданно взглянула прямо в тоскливые глаза Тони и отчеканила:
      - Будь я не замужем, вы бы спокойно ждали и не мучились. Считайте, что оно так и есть.
      - К несчастью, не могу. Да и кто смог бы?
      - Понятно. Я уже не цветок, а плод, - на мне клеймо физиологии.
      - Не надо, Клер! Я стану для вас всем, чем вы захотите. Но не сердитесь, если я не всегда буду при этом весел, как птичка.
      Она посмотрела на него из-под опущенных ресниц и сказала:
      - Хорошо.
      Затем наступило молчание, и Клер почувствовала, что Тони пожирает ее глазами с ног до головы - от темных стриженых волос до кончика лакированной туфельки. Пожив с Джерри Корвеном, она не могла не понимать, насколько привлекательно ее тело. Разве она виновата, что оно чарует и возбуждает мужчин? Она не хочет мучить этого мальчика, но ей приятно, что он мучиться. Странно, как это можно разом испытывать и жалость, и удовольствие, и легкую скептическую горечь? А стоит уступить - и через месяц он потребует большего! И она неожиданно объявила:
      - Кстати, я нашла квартиру - настоящую маленькую берлогу. Раньше там был антикварный магазинчик, а до этого - конюшня.
      - Недурно. Когда переезжаете? - нетерпеливо осведомился Тони.
      - На той неделе.
      - Моя помощь нужна?
      - Если сумеете покрасить стены клеевой краской - да.
      - Сумею. Я несколько раз сам красил свои бунгало на Цейлоне.
      - Только работать придется по вечерам, - я на службе.
      - Как ваш патрон? Приличный человек?
      - Очень, и к тому же влюблен в мою сестру. Так мне, по крайней мере, кажется.
      - Неужели? - усомнился Крум.
      Клер улыбнулась. Ей была совершенно ясна его мысль: "Может ли мужчина видеть вас целыми днями и влюбиться в другую?"
      - Когда приступим?
      - Если хотите, завтра вечером. Мой адрес: Мелтон-Мьюз, два, за Малмсбери-сквер. С утра я куплю краску, и начнем с верхней комнаты. Скажем, в шесть тридцать.
      - Отлично!
      - Но помните, Тони, - никакой назойливости. "Жизнь реальна, жизнь серьезна..."
      Он грустно усмехнулся и прижал руку к сердцу.
      - А теперь уходите. Я провожу вас вниз и посмотрю, не вернулся ли дядя.
      Молодой человек встал.
      - Что слышно с Цейлона? - отрывисто спросил он. - Вас не тревожат?
      Клер пожала плечами:
      - Пока все тихо.
      - Вряд ли так будет долго. Что-нибудь надумали?
      - Какой смысл думать? Похоже, что он вообще ничего не предпримет.
      - Я не могу вынести, что вы... - начал и оборвал фразу Крум.
      - Пойдемте, - позвала Клер и отвела его вниз.
      - Я, пожалуй, уже не зайду к вашему дяде, - объявил Крум. - Значит, завтра в половине седьмого.
      Он поднес ее руку к губам и направился к двери. На пороге снова обернулся. Клер стояла, слегка наклонив голову, и улыбалась. Он вышел в полной растерянности.
      Молодой человек, внезапно пробужденный воркованием голубок Цитеры, ощутивший на себе таинственное магнетическое притяжение женщины, которая в просторечии именуется соломенной вдовой, и вынужденный держаться на расстоянии из-за условностей или щепетильности, заслуживает всяческого сожаления. Не он избрал свою судьбу - она настигла его исподтишка, безжалостно лишив его всех остальных жизненных интересов. Он одержим своего рода манией, которая подменяет все его обычные стремления одной всепоглощающей тоской. Такие заповеди, как "не прелюбодействуй", "не желай жены ближнего твоего", "блаженны чистые сердцем", звучат теперь для него особенно академично. Школа приучила Крума к тому, что, когда раздается звонок с урока, это означает: "Играй!" Сейчас он понял всю ограниченность такого правила. Какая уж тут игра? С одной стороны - обворожительная женщина, которая на семнадцать лет моложе своего мужа и бежала от него, потому что тот - сущее животное, Клер этого не говорит, но он. Тони, в этом уверен. С другой стороны - он сам, влюбленный в нее без памяти и нравящийся ей не так, как она ему, но все же нравящийся, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах. А впереди - одни совместные чаепития. Нелепо до кощунства!
      Погруженный в размышления. Тони Крум не заметил человека среднего роста, с глазами, как у кота, тонкими губами и множеством мелких, словно царапины, морщин на загорелом лице, который поглядел ему вслед, искривив рот в отдаленном подобии улыбки.
      VII
      Когда Крум ушел, Клер с минуту постояла в холле, вспоминая тот день, полтора года назад, когда она сама, в светло-коричневом дорожном костюме и коричневой шляпке, уходила через ту же дверь мимо гостей, стоявших шпалерами и провожавших ее возгласами: "Желаем счастья! ", "До свиданья, дорогая! ", "Привет Парижу!" Всего восемнадцать месяцев, а сколько воды утекло! Губы ее дрогнули, и она отправилась в кабинет к дяде.
      - Вы дома, дядя Лоренс? К вам только что заходил Тони Крум.
      - А, этот приятный молодой человек, у которого нет работы?
      - Да. Он хотел поблагодарить вас.
      - Боюсь, пока не за что.
      Глаза сэра Лоренса, быстрые и черные, как у кулика или вальдшнепа, скользнули по хорошенькому личику племянницы. Клер, конечно, не то, что его любимица Динни, но бесспорно привлекательна. Как быстро выяснилось, что ее брак неудачен! Эм все рассказала ему и предупредила, что этого вопроса касаться нельзя. Да, Джерри Корвен - штучка! При его имени люди всегда пожимали плечами и многозначительно усмехались. Дурной знак! Но в общем его, сэра Лоренса, все это касается мало.
      С порога донесся приглушенный голос:
      - К вам сэр Джералд Корвен, сэр Лоренс.
      Сэр Лоренс инстинктивно поднес палец к губам. Дворецкий понизил голос еще больше.
      - Я провел его в маленькую гостиную и сказал, что пойду узнаю, дома ли леди Корвен.
      Сэр Лоренс заметил, что Клер стиснула руками спинку кресла, возле которого стояла.
      - Ты дома. Клер?
      Она не ответила, но ее побледневшее лицо словно окаменело.
      - Минутку, Блор. Вернетесь, когда позвоню.
      Дворецкий вышел.
      - Ну, дорогая?
      - Он, наверно, выехал следующим пароходом. Дядя, я не хочу его видеть.
      - Если просто ответить, что тебя нет, он, безусловно, явится снова.
      Клер вскинула голову:
      - Хорошо, я выйду к нему.
      Сэр Лоренс ощутил легкую дрожь.
      - Скажи мне, что ответить, и я выйду к нему вместо тебя.
      - Благодарю, дядя, но не вижу оснований взваливать грязную работу на вас.
      "Слава богу!" - подумал сэр Лоренс.
      - На всякий случай я буду под рукой. Желаю успеха, дорогая.
      И баронет вышел.
      Клер встала около камина - так, чтобы можно было дотянуться до звонка. Она испытывала то хорошо знакомое ей чувство, которое бывает, когда садишься в седло, чтобы взять головокружительное препятствие. "Прикоснуться ко мне я ему во всяком случае не дам", - решила она и услышала голос Блора:
      - Сэр Джералд Корвен, миледи.
      Недурно! Жене докладывают о муже! Впрочем, неудивительно, - слуги всегда все знают.
      Даже не поднимая глаз, Клер отчетливо видела, где он стоит. Щеки ее вспыхнули от стыда и гнева. Он околдовал ее, он сделал из нее игрушку своих прихотей. Он ее...
      Корвен заговорил саркастически и хладнокровно:
      - Дорогая моя, вы чрезвычайно стремительно приняли решение.
      Он такой же, как всегда, - подтянутый, щеголеватый, похожий на кота; на тонких губах усмешка, глаза дерзкие и хищные.
      - Чего вы хотите?
      - Только вас.
      - Меня вы не получите.
      - Вздор!
      Он сделал неуловимо быстрое движение и сжал ее в объятиях. Клер откинула голову и опустила палец на кнопку звонка:
      - Назад или позвоню! - Другой рукой она прикрыла лицо. - Либо отойдите и будем разговаривать, либо вам придется уйти.
      - Извольте. Но это смешно.
      - Вот как? Вы думаете, я уехала бы, если бы это не было серьезно?
      - Я думал, вы просто рассердились. Впрочем, и было за что. Крайне сожалею о случившемся.
      - Не стоит о нем говорить. Я знаю вас и не вернусь к вам.
      - Прошу у вас прощения, дорогая, и обещаю, что подобное не повторится.
      - Какое великодушие!
      - Это был только эксперимент. Некоторые женщины обожают такие вещи.
      - Вы - животное!
      - "И красавица стала моей женой..." Бросьте глупить, Клер! Не превращайте нас в посмешище! Можете поставить любые условия.
      - И верить, что вы их выполните? Такая жизнь меня не устраивает: мне всего двадцать четыре.
      Улыбка исчезла с его губ.
      - Понятно. Я ведь заметил, как из дома вышел молодой человек. Как его зовут? Кто он?
      - Тони Крум. Что еще?
      Он отошел к окну, посмотрел на улицу, обернулся и сказал:
      - Вы имеете несчастье быть моей женой.
      - Это и мое мнение.
      - Клер, я серьезно говорю: вернитесь ко мне.
      - А я серьезно отвечаю - нет.
      - Я занимаю официальный пост и не могу с этим шутить! Послушайте! - Он подошел ближе. - Считайте меня кем угодно, но я не старомоден и не брюзглив. Я не спекулирую ни своим положением, ни святостью брака, ни прочим вздором в том же роде. Но у меня на службе до сих пор придают всему этому значение, и вину за развод я на себя не взвалю.
      - Я не рассчитываю на это.
      - Тогда на что же?
      - Не знаю. Знаю одно: я не вернусь.
      - Только потому что...
      - И по многим другим причинам.
      Кошачья улыбка снова заиграла на его лице и помешала Клер прочесть мысли мужа.
      - Хотите, чтобы я взвалил вину на вас?
      Клер пожала плечами:
      - У вас нет для этого оснований.
      - По-другому вы и не можете ответить.
      - Я по-другому и не поступаю.
      - Вот что, Клер, вся эта нелепая история недостойна женщины с вашим умом и знанием жизни. Вечно быть соломенной вдовой нельзя. Кроме того, вам ведь нравилось на Цейлоне.
      - Есть вещи, проделывать которые с собой я никому не позволю, а вы их проделали.
      - Я же сказал, что это не повторится.
      - А я уже сказала, что не верю вам.
      - Мы толчем воду в ступе. Кстати, вы собираетесь жить на средства родителей?
      - Нет. Я нашла место.
      - О! Какое?
      - Секретаря у нашего нового депутата.
      - Вам быстро надоест работать.
      - Не думаю.
      Он пристально посмотрел на нее, теперь уже не улыбаясь. На какую-то секунду она прочла его мысли, потому что его лицо приняло выражение, предшествующее известным эмоциям. Неожиданно он бросил:
      - Я не потерплю, чтобы вы принадлежали другому.
      Клер поняла, какие побуждения руководят им, и ей стало легче. Она промолчала.
      - Слышали?
      - Да.
      - Я говорю серьезно.
      - Не сомневаюсь.
      - Вы бесчувственный чертенок!
      - Хотела бы им быть.
      Он прошелся по кабинету и остановился перед ней:
      - Вот что! Я не уеду без вас. Здесь я остановился в "Бристоле". Перестаньте капризничать, - вы же умница! - приходите ко мне. Начнем сначала. Увидите, какой я буду.
      Потеряв самообладание, Клер закричала:
      - Да поймете ли вы наконец? У меня нет чувства к вам, - вы его убили!
      Зрачки Корвена расширились, затем сузились, ниточка губ растянулась.
      Он стал похож на берейтора, объезжающего лошадь.
      - Поймите и меня, - отчеканил он негромко. - Или вы вернетесь ко мне, или я с вами разведусь. Я не позволю вам остаться здесь и выделывать все, что вам взбредет в голову.
      - Уверена, что каждый здравомыслящий муж одобрит вас.
      Улыбка снова заиграла на его губах.
      - За это мне полагается поцелуй, - объявил он и, прежде чем она успела его оттолкнуть, прижался к ее губам. Она вырвалась и нажала на кнопку звонка. Корвен заторопился к дверям.
      - Au revoir! - бросил он и вышел.
      Клер отерла губы. Она была растеряна, подавлена и не понимала, кто же остался победителем - она или он.
      Она стояла лицом к камину, опустив голову на руки, как вдруг почувствовала, что сэр Лоренс вошел в кабинет и молча смотрит на нее.
      - Мне ужасно неловко, что я беспокою вас, дядя. Через неделю я уже перееду в свою берлогу.
      - Дать тебе сигарету, дорогая?
      Клер закурила и с первой же затяжкой ощутила облегчение. Сэр Лоренс сел, и она увидела, как иронически приподнялись его брови.
      - Совещание, как всегда, прошло плодотворно?
      Клер кивнула.
      - Обтекаемая формула. Людей никогда не удовлетворяет то, чего им не хочется, как бы ловко им это ни подсовывали. Интересно, распространяется ли это правило и на нас самих?
      - На меня - нет.
      - Досадно, что совещание обычно предполагает наличие двух сторон.
      - Дядя Лоренс, - внезапно спросила Клер, - какие у нас теперь законы о разводе?
      Баронет вытянул длинные худые ноги:
      - Мне еще не приходилось с ними сталкиваться. Думаю, что они менее старомодны, чем раньше, но все-таки заглянем в "Уайтейкер".
      Он снял с полки том в красном переплете:
      - Страница двести пятьдесят восьмая, дорогая, - вот тут.
      Клер молча погрузилась в чтение, а баронет печально смотрел на нее. Наконец она подняла глаза и объявила:
      - Чтобы получить развод, я должна нарушить супружескую верность.
      - Очевидно, это и есть та изящная форма, в которую облекает его закон. Однако среди порядочных людей грязную работу берет на себя мужчина.
      - Да, но Джерри не согласен. Он требует, чтобы я вернулась. И потом, он не может рисковать своим положением.
      - Естественно, - задумчиво отозвался сэр Лоренс. - Карьера в нашей стране - хрупкое растение.
      Клер закрыла "Уайтейкер" и сказала:
      - Если бы не родители, я завтра же дала бы ему искомый предлог, и дело с концом.
      - А тебе не кажется, что самое разумное - еще раз попробовать начать семейную жизнь?
      Клер покачала головой:
      - Я просто не в силах.
      - Тогда да будет так, хотя это очень грустное "так", - согласился сэр Лоренс. - Каково мнение Динни?
      - Мы с ней об этом не говорили. Она не знает, что он приехал.
      - Значит, тебе даже не с кем посоветоваться?
      - Нет. Динни знает, почему я ушла, но и только.
      - Мне кажется, Джерри Корвен - человек не из терпеливых.
      Клер рассмеялась.
      - Нам обоим не свойственно долготерпение.
      - Известно тебе, где он остановился?
      - В "Бристоле".
      - Может быть, целесообразно установить за ним наблюдение, - неторопливо предложил сэр Лоренс.
      Клер передернуло.
      - Это унизительно. Кроме того, я не собираюсь губить его карьеру. Вы же знаете, он очень способный человек.
      Сэр Лоренс, пожав плечами, возразил:
      - Для меня и твоих родных его карьера - ничто в сравнении с твоим добрым именем. Давно он приехал?
      - По-моему, недавно.
      - Хочешь, я схожу к нему и попытаюсь договориться, как вам наладить раздельную жизнь?
      Клер молчала, и, наблюдая за ней, сэр Лоренс думал: "Хороша, но характер нелегкий. Много решительности и ни капли терпения". Наконец Клер заговорила:
      - Во всем виновата я одна, - я ведь вышла за него по своей воле.
      Не хочу затруднять вас. И потом, он не согласится.
      - Это еще вопрос, - возразил сэр Лоренс. - Так попробовать мне, если подвернется случай?
      - Вы очень любезны, но...
      - Значит, договорились. Кстати, безработные молодые люди умеют сохранять благоразумие?
      Клер рассмеялась.
      - Ну, его-то я приучила. Страшно вам благодарна, дядя Лоренс. Поговоришь с вами - и на душе легче. Конечно, я ужасно глупая, но, знаете, Джерри имеет какую-то власть надо мной, а меня, к тому же, всегда тянуло на риск. Прямо не понимаю, в кого я такая, - мама его не терпит, а Динни допускает лишь в принципе.
      Клер вздохнула.
      - Ну, больше не смею вам надоедать.
      Она послала ему воздушный поцелуй и вышла.
      Сэр Лоренс сидел в кресле и думал: "Зачем я-то впутываюсь? История скверная, а будет еще хуже. Но у Клер такой возраст, что ей надо помочь. Придется поговорить с Динни".
      VIII
      Накаленная предвыборная атмосфера в Кондафорде посвежела, и генерал резюмировал изменившуюся обстановку короткой фразой:
      - Что ж, они получили по заслугам.
      - Папа, а тебе не страшно при мысли, что получат наши, если тоже не сумеют ничего сделать.
      Генерал улыбнулся:
      - Довлеет гневи злоба его, Динни. Клер обжилась в Лондоне?
      - Устраивает себе жилье. Работа у нее сейчас, кажется, простая - пишет благодарственные письма людям, взявшим на себя перед выборами самую черную работу - агитацию на улицах.
      - То есть с машин? Довольна она Дорнфордом?
      - Пишет, что он в высшей степени достойный человек.
      - Отец его был хорошим солдатом. Я одно время служил у него в бригаде в бурскую войну.
      Генерал пристально посмотрел на дочь и спросил:
      - Слышно что-нибудь о Корвене?
      - Да. Он приехал.
      - О-о!.. Не понимаю, почему я должен бродить вслепую. Конечно, родителям в наши дни возбраняется подавать голос и приходится полагаться на то, что они услышат через замочную скважину...
      Динни завладела рукой отца:
      - Нет, мы просто должны их щадить. Они ведь чувствительные растения, правда, папа?
      - Мы с твоей матерью считаем, что эта история ничего хорошего не сулит. Нам очень хочется, чтобы все как-нибудь утряслось.
      - Надеюсь, не ценой счастья Клер?
      - Нет, - неуверенно ответил генерал. - Нет. Но вопросы брака - вещь путаная и сложная. В чем состоит и будет состоять ее счастье? Этого не знает никто: ни она сама, ни ты, ни я. Как правило, люди, пытаясь выкарабкаться из одной ямы, тут же попадают в другую.
      - Выходит, не стоит и пытаться? Знай сиди себе в яме, так? А ведь лейбористы именно к этому и стремились.
      - Я обязан поговорить с ним, но не могу действовать вслепую, - продолжал сэр Конуэй, обойдя сравнение молчанием. - Что ты посоветуешь, Динни?
      - Не дразнить собаку, чтобы не укусила.
      - Думаешь, укусит?
      - Обязательно.
      - Скверно! - бросил генерал. - Клер слишком молода.
      Та же мысль давно уже тревожила Динни. Она сразу сказала сестре: "Ты должна освободиться!" - и до сих пор пребывала в этом убеждении. Но как? Изучение законов о браке не было предусмотрено воспитанием Динни. Она знала, что бракоразводные процессы - обычное дело, и, как все ее поколение, была в этом смысле свободна от предрассудков. Но ее родителям такой процесс доставил бы немало огорчений, особенно в том случае, если бы Клер взяла вину на себя: с их точки зрения, это - пятно, которого нужно избежать любой ценой. После своего трагического романа с Дезертом девушка редко наезжала в Лондон. Каждая улица и в особенности парки напоминали ей об Уилфриде и отчаянии тех дней, когда он ушел от нее. Но теперь ей стало ясно, что при любом обороте дела Клер нельзя оставлять без поддержки.
      - Мне, пожалуй, следует съездить к ней, папа, и узнать, что происходит.
      - Буду только рад. Если еще не поздно, нужно постараться все уладить.
      Динни покачала головой:
      - Думаю, что ничего не выйдет. Да ты и сам не захотел бы этого, расскажи тебе Клер то, что рассказала мне.
      Генерал широко раскрыл глаза:
      - Я же говорю, что бреду вслепую.
      - Согласна, папа, но все-таки ничего тебе не скажу, пока она сама не скажет.
      - Тогда поезжай, и чем скорее, тем лучше.
      Мелтон-Мьюз избавился от былых запахов конюшни, но зато пропитался острым ароматом бензина: в этом мощенном брусчаткой переулке нашли себе приют автомобили. Когда под вечер того же дня Динни вошла в него, ее глазам слева и справа представились две линии гаражей, запертые или распахнутые двери которых сверкали более или менее свежей краской. За одной из них виднелась спина шофера в комбинезоне, склонившегося над карбюратором; по мостовой настороженно прогуливались кошки. Других признаков жизни не было, и название "Мьюз" [2] не подтверждалось даже благоуханием навоза.
      Сине-зеленый цвет дома N 2 напоминал о прежней владелице, которую, как и других торговцев предметами роскоши, кризис вынудил свернуть дело. Динни потянула к себе резную ручку звонка, и он ответил ей позвякиванием, слабым, как звук колокольчика заблудившейся овцы. Затем наступила тишина, потом на уровне глаз девушки мелькнуло светлое пятно, исчезло, и дверь открылась. Клер в зеленом халате стояла на пороге.
      - Входи, дорогая, - пригласила она. - Львица у себя в логове, и "Дуглас в замке у ней".
      Динни вошла в тесную, почти пустую комнатку, которая была задрапирована зеленым японским шелком, купленным у антиквара, и устлана циновками. В противоположном углу виднелась винтовая лесенка; с потолка, излучая слабый свет, свисала единственная лампочка, затененная зеленым абажуром. Было холодно: медная электрическая печка не давала тепла.

К титульной странице
Вперед
Назад