- Я должен привезти сюда жену, - сказал он, - ей понравится цвет стен и эти занавески. И еще скажите, не могли бы вы потесниться и принять двух маленьких девочек, если мы будем за них платить? Их отец безработный - я хочу дать ему работу за городом; матери нет.
      Нора Кэрфью сдвинула брови, и лицо ее выразило напряженное желание одной доброй волей преодолеть все препятствия.
      - Нужно попытаться, - сказала она. - Как-нибудь устрою. Как их зовут?
      - Фамилия Боддик, имен я не знаю. Одной - четыре года, другой - пять.
      - Дайте мне адрес, я сама к ним заеду. Если они не больны какой-нибудь заразной болезнью, мы их возьмем.
      - Вы - ангел! - сказал Майкл.
      Нора Кэрфью покраснела.
      - Вздор! - сказала она, открывая дверь в соседнюю комнату. - Вот наша столовая.
      Комната была небольшая. За пишущей машинкой сидела девушка, она подняла голову, когда вошел Майкл. Другая девушка сбивала яйца в чашке и в то же время читала томик стихов. Третья, видимо, занималась гимнастикой - она так и застыла с поднятыми руками.
      - Это мистер Монт, - сказала Нора Кэрфью, - мистер Монт, который произнес в палате ту самую прекрасную речь. Мисс Бэте, мисс Лафонтэн, мисс Бистон.
      Девушки поклонились, и та, что сбивала яйца, сказала:
      - Замечательная речь.
      Майкл тоже поклонился.
      - Боюсь, что все это впустую.
      - Ну что вы, мистер Монт, она возымеет действие.
      Вы сказали то, о чем многие думают.
      - Но знаете, - сказал Майкл, - они так глубоко прячут свои мысли!
      - Садитесь же.
      Майкл опустился на синий диван.
      - Я родилась в Южной Африке, - сказала та, которая сбивала яйца, - и знаю, что значит ждать.
      - Мой отец был в палате, - сказала девушка, занимавшаяся гимнастикой. - Ваша речь произвела на него глубокое впечатление. Во всяком случае, мы вам благодарны.
      Майкл переводил взгляд с одной на другую.
      - Если б вы ни во что не верили, вы не стали бы здесь работать, правда? Уж вы-то наверное не считаете, что Англия дошла до точки?
      - О боже! Конечно, нет! - сказала девушка, сидевшая за машинкой. - Нужно пожить среди бедняков, чтобы это понять.
      - В сущности, я имел в виду другое, - сказал Майкл. - Я размышлял, не нависла ли над нами серьезная опасность.
      - Вы говорите о ядовитых газах?
      - Пожалуй, но это не все; тут и гибельное влияние городов и банкротство цивилизации.
      - Не знаю, - отозвалась хорошенькая брюнетка, сбивавшая яйца. - Я тоже так думала во время войны. Но ведь Европа - это не весь мир. В сущности, она большого значения не имеет. Здесь и солнце-то почти не светит.
      Майкл кивнул.
      - В конце концов если здесь, в Европе, мы сотрем друг друга с лица земли, то появится только новая пустыня величиной с Сахару, погибнут люди, слишком бедствовавшие, чтобы приспособиться к жизни, а для остального человечества наша судьба послужит уроком, не правда ли? Хорошо, что континенты далеко отстоят один от другого!
      - Весело! - воскликнула Нора Кэрфью.
      Майкл усмехнулся.
      - Я невольно заражаюсь атмосферой этого дома. Знаете, я вами восхищаюсь: вы от всего отказались, чтобы прийти сюда работать.
      - Пустяки, - сказала девушка за машинкой. - От чего было отказываться - от фокстротов? Во время войны мы привыкли работать.
      - Уж коли на то пошло, - вмешалась девушка, сбивавшая яйца, - мы вами восхищаемся гораздо больше: вы не отказываетесь от работы в парламенте.
      Снова Майкл усмехнулся.
      - Мисс Лафонтэн, вас зовут на кухню!
      Девушка, сбивавшая яйца, направилась к двери.
      - Вы умеете сбивать яйца? Я сию минуту вернусь.
      И, вручив Майклу чашку и вилку, она скрылась.
      - Какой позор! - воскликнула Нора Кэрфью. - Дайте мне!
      - Нет, - сказал Майкл, - я умею сбивать яйца, А как вы смотрите на то, что в четырнадцать лет детей придется отрывать от дома?
      - Конечно, многие будут резко возражать, - сказала девушка, сидевшая за машинкой, - скажут, что бесчеловечно, жестоко. Но еще бесчеловечнее держать детей здесь.
      - Хуже всего, - сказала Нора Кэрфью. - это вопрос о заработках детей и еще идея о вмешательстве одного класса в дела другого. Да и имперская политика сейчас не в моде.
      - Еще бы она была в моде, - проворчала гимнастка.
      - О, - сказала машинистка, - но ведь это не та имперская политика, не правда ли, мистер Монт? Это скорее стремление уравнять права доминионов и метрополии.
      Майкл кивнул.
      - Содружество наций.
      - Это не помешает маскировать подлинную цель: сохранить заработок детей, - сказала гимнастка.
      И три девушки стали подробно обсуждать вопрос, насколько заработки детей увеличивают бюджет рабочего. Майкл сбивал яйца и слушал. Он знал, сколь важен этот вопрос. Согласились на том, что дети часто зарабатывают больше, чем себе на пропитание, но что "в конечном счете это недальновидно", потому что приводит к перенаселению И безработице, и "просто стыдно" портить детям жизнь ради родителей.
      Разговор прервался, когда вошла девушка, сбивавшая яйца.
      - Дети собираются, Нора.
      Гимнастка исчезла. Нора Кэрфью сказала:
      - Ну, мистер Монт, хотите взглянуть на них?
      Майкл последовал за ней. Он думал: "Жаль, что Флер со мной не поехала!" Казалось, эти девушки действительно во что-то верили.
      Стоя в передней, Майкл смотрел, как дом наполняется детьми. Они казались странной смесью малокровия и жизнеспособности, живости и послушания. Многие выглядели старше своих лет, но были непосредственны, как щенята, и, видимо, никогда не задумывались о будущем. Казалось, каждое их движение, каждый жест мог быть последним. Почти все принесли с собой что-нибудь поесть. Они болтали и не смеялись. Их произношение оставляло желать много лучшего. Шесть-семь ребят показались Майклу хорошенькими, и почти у всех вид был добродушный. Движения их были порывисты. Они тормошили Нору Кэрфью и гимнастку, повиновались беспрекословно, ели без всякого аппетита и приставали к кошке. Майкл был очарован.
      Вместе с ними пришли четыре или пять женщин - матери, которым нужно было о чем-нибудь спросить или посоветоваться. Они тоже были в прекрасных отношениях с воспитательницами. В этом доме не было речи о классовых различиях; значение имела только человеческая личность. Майкл заметил, что дети отвечают на его улыбку, а женщины остаются серьезными, хотя Нoрe Кэрфью и девушке, занимавшейся гимнастикой, они улыбались. Интересно, поделились бы они с ним своими мыслями, если б знали о его речи?
      Нора Кэрфью проводила его до двери.
      - Не правда ли, они милые?
      - Боюсь, как бы мне не отречься от фоггартизма, если я слишком долго буду на них смотреть.
      - Что вы! Почему?
      - Видите ли, фоггартизм хочет сделать из них собственников.
      - Вы думаете, что это их испортит?
      Майкл усмехнулся.
      - С серебряной ложкой связана опасность. Вот мой вступительный взнос.
      Он вручил ей все свои деньги.
      - О мистер Монт, право же...
      - Ну так верните мне шесть пенсов, иначе мне придется идти домой пешком.
      - Какой вы добрый! Навещайте нас и, пожалуйста, не отрекайтесь от фоггартизма.
      По дороге на станцию он думал об ее глазах, а вернувшись домой, сказал Флар:
      - Ты непременно должна туда съездить и посмотреть. Чистота там изумительная, и дух бодрый. Я набрался сил. Молодец эта Нора Кэрфью.
      Флер посмотрела на него из-под опущенных ресниц.
      - Да? - сказала она. - Хорошо, съезжу.
      VII
      КОНТРАСТЫ
      На десяти акрах земли за рощей в Липпингхолле сквозь известь и гравий пробивалась чахлая трава; вокруг высился забор - символ собственности. Когда-то здесь пробовали держать коз, но затея не удалась, потому что в стране, не снисходившей до занятия сельским хозяйством, никто не желал пить козье молоко; с тех пор участок пустовал. Но в декабре этот уголок - бедный родственник владений сэра Лоренса Монта - подвергся энергичной эксплуатации. У самой рощи поставили дом, и целый акр земли превратили в море грязи. Сама роща поредела и приуныла от опустошительного рвения Генри Боддика и еще одного человека, в изобилии рубивших на доски лес, из которого подрядчик упорно отказывался строить сарай и курятник. Об инкубаторе пока нужно было только смутно мечтать. Вообще дело подвигалось не слишком быстро, но была надежда, что скоро после нового года куры смогут приступить к исполнению своих обязанностей. Майкл решил, что колонистам пора переселяться. Он наскреб мебели в доме отца, завез сухих продуктов, мыла и несколько керосиновых ламп, поселил Боддика в левой комнате, среднюю отвел Бергфелдам, а правую - Суэну. Он сам встретил их, когда автомобиль сэра Лоренса доставил их со станции. День был серый, холодный; с деревьев капало, из-под колес машины летели брызги. Стоя в дверях. Майкл смотрел, как они выгружаются, и думал, что никогда еще он не видал столь неприспособленных к жизни созданий. Первым вышел из машины Бергфелд, облаченный в свой единственный костюм; у него был вид безработного актера, что вполне соответствовало истине. Затем появилась миссис Бергфелд, у нее не было пальто, и она, казалось, совсем закоченела, что тоже соответствовало истине. Суэн вышел последним. Не то чтобы его изможденное лицо улыбалось, но он поглядывал по сторонам, словно говоря: "Ну и ну!"
      Боддик, очевидно, наделенный даром предвидения, ушел в рощу. "Он - единственное мое утешение", - подумал Майкл. Проводив приезжих в кухню, служившую в то же время столовой, Майкл достал бутылку рома, печенье и термос с горячим кофе.
      - Мне ужасно досадно, что здесь такой беспорядок. Но, кажется, дом сухой, и одеял много. Неприятный запах от этих керосиновых ламп. Вы скоро ко всему привыкнете, мистер Суэн: ведь вы побывали на войне. Миссис Бергфелд, вы как будто озябли: налейте-ка рому в кофе; мы так делали перед атакой.
      Все налили себе рому, что возымело свое действие. У миссис Бергфелд порозовели щеки и потемнели глаза. Суэн заметил, что домик "хоть куда", а Бергфелд приготовился произнести речь. Майкл его прервал:
      - Боддик вам все объяснит и покажет. Я должен ехать: боюсь опоздать на поезд.
      Дорогой он размышлял о том, что покинул свой отряд перед самой атакой. Сегодня он должен быть на званом обеде; яркий свет, драгоценности и картины, вино и болтовня; на деньги, каких стоит такой обед, его безработные могли бы просуществовать несколько месяцев; но о них и им подобных никто не думает. Если он обратит на это внимание Флер, она скажет:
      - Мой милый мальчик, ведь это точно из романа Гэрдона Минхо, ты делаешься сентиментальным!
      И он почувствует себя дураком. Или, быть может, посмотрит на ее изящную головку и подумает: "Легкий способ разрешать проблемы, моя дорогая, но те, кто так подходит к делу, страдают недомыслием". А потом глаза его скользнут вниз по ее белой шее, и кровь у него закипит, и рассудок восстанет против такого богохульства, ибо за ним - конец счастью. Дело в том, что наряду с фоггартизмом и курами Майклу подчас приходили в голову серьезные мысли в такие минуты, когда у Флер никаких мыслей не было; и, умудренный любовью, он знал, что ее не переделаешь и надо привыкать. Обращение таких, как она, возможно только в дешевых романах. Приятно, когда эгоистка-героиня, забыв о "всех земных благах, начинает заботиться о тех, у кого их нет; но в жизни так не бывает. Хорошо еще, что Флер так изящно маскирует свой эгоизм; и с Китом... впрочем. Кит - это она сама!
      Вот почему Майкл не заговорил с Флер о своих безработных, когда ехал с ней обедать на Итон-сквер. Вместо этого он прослушал лекцию об одной высокой особе, в жилах которой текла королевская кровь, - эта особа должна была присутствовать на обеде. Он подивился осведомленности Флер."
      - Она интересуется социальными вопросами. И не забудь, Майкл, - нельзя садиться, пока она не пригласит тебя сесть; и не вставай, пока она не встанет.
      Майкл усмехнулся.
      - Должно быть, там будут всякие важные птицы. Не понимаю, зачем они нас пригласили.
      Но Флер промолчала - она обдумывала свой реверанс.
      Особа королевской крови держала себя любезно, обед был великолепен, ели с золотых тарелок, блюда подавались с невероятной быстротой, что Флер приняла к сведению. Из двадцати четырех обедавших она была знакома с пятью, а остальных знала смутно, больше по иллюстрированным журналам. Там она видела их всех - они разглядывали на ипподромах скаковых лошадей, появлялись на фотоснимках со своими детьми или собаками, произносили речи о колониях или целились в летящую куропатку. Она тотчас же догадалась, почему на обед пригласили ее и Майкла. Его речь! Словно новый экземпляр в зоологическом саду, он возбуждал любопытство. Она видела, как гости посматривали в его сторону; он сидел против нее между двумя толстыми леди в жемчугах. Возбужденная и очень хорошенькая. Флер флиртовала с адмиралом, сидевшим по правую ее руку, и энергично защищала Майкла от нападок товарища министра, сидевшего слева. Адмирал был сражен, товарищ министра, по молодости лет, устоял.
      - Недостаток знания - опасная вещь, миссис Монт, - сказал он, когда настала его очередь.
      - Где-то я об этом читала, - сказала Флер. - Уж не в библии ли?
      Товарищ министра вздернул подбородок.
      - Быть может, мы, работники министерства, знаем слишком много, но, несомненно, ваш супруг знает недостаточно. Фоггартизм - забавная теория, но и только!
      - Посмотрим, - сказала Флер. - А вы что скажете, адмирал?
      - Фоггартизм? Что это такое? Какой-нибудь новый "луч смерти"? Знаете ли, миссис Монт, я вчера видел одного человека, так он - честное слово - открыл луч такой силы, что проходит через трех быков и девятидюймовую кирпичную стену и поражает осла, стоящего за стеной.
      Флер искоса взглянула на своего соседа слева и, наклонившись к адмиралу, прошептала:
      - Хорошо бы, если б вы поразили осла, сидящего по левую мою руку; он в этом нуждается, а я тоньше девятидюймовой стены.
      Но адмирал не успел направить свой "луч смерти" - особа королевской крови встала из-за стола.
      В гостиной, куда перешла Флер, она некоторое время мало говорила и многое подмечала, потом к ней подошла хозяйка дома.
      - Моя дорогая, ее высочество...
      Флер, собираясь с мыслями, последовала за хозяйкой.
      Сердечным жестом белой руки ей указали место на диване. Флер села. Сердечный голос сказал:
      - Какую интересную речь произнес ваш муж! Она показалась мне такой новой и свежей.
      - Да, мэм, - ответила Флер, - но говорят, что это ни к чему не поведет.
      Улыбка скользнула по губам, не тронутым краской.
      - Возможно. Он давно в парламенте?
      - Только год.
      - А! Мне понравилось, что он выступил в защиту детей.
      - Кое-кто находит, что он проповедует новый вид рабства для детей.
      - В самом деле? А у вас есть дети?
      - Один ребенок, - сказала Флер. - И признаюсь, я бы не согласилась с ним расстаться, когда ему исполнится четырнадцать лет.
      - Да? А вы давно замужем?
      - Четыре года.
      В эту минуту кто-то привлек к себе внимание высокой особы, и она вежливо закончила - разговор. Флер показалось, что ее высочество осталась не вполне довольна ее семейной статистикой.
      Домой они возвращались в такси, медленно пробиравшемся сквозь густой туман. Флер была оживлена и взволнована, а Майкл молчал.
      - Что с тобой, Майкл?
      Тотчас же его рука легла ей на колено.
      - Прости, милочка! Но, право же, как подумаешь...
      - О чем? Ты имел успех, привлек всеобщее внимание.
      - Все это - игра. Подавай им что-нибудь новенькое!
      - Принцесса очень мило о тебе отзывалась.
      - Ой, бедняжка! Впрочем, к чему только не привыкнешь!
      Флер засмеялась. Майкл продолжал:
      - За каждую новую идею хватаются и говорят столько, что она погибает. Дальше слов дело не идет, а слова утомляют; и не успеешь оглянуться - идея устарела!
      - Ну, уж это неправда, Майкл! А как же свобода торговли, равноправие женщин?
      Майкл стиснул ее колено.
      - Все женщины говорят мне: "Ах, как интересно, мистер Монт! Это так волнует!" А мужчины заявляют: "Очень любопытно, Монт! Но на практике, конечно, неосуществимо". А у меня один ответ: "В период войны осуществлялись не менее грандиозные замыслы". Боже, ну и туман!
      Действительно, они продвигались со скоростью улитки, а в окно можно было разглядеть только, как высоко, одно за другим, появлялись расплывшиеся пятна фонарей. Майкл опустил раму и высунулся.
      - Где мы?
      - А бог его знает, сэр.
      Майкл кашлянул, снова поднял раму и покрепче обнял Флер.
      - Знаешь, Уэстуотер спросил меня, читал ли я "Шпанскую мушку". Говорит, что в "Герое" появилась ругательная статья. В результате, конечно, книгу будут поспать нарасхват.
      - Говорят, очень остроумная книга.
      - Для детей не годится, взрослым ничего нового не открывает. Не понимаю, чем можно ее оправдать.
      - Талантливо написана, дорогой мой. Если на нее нападают, то ее будут и защищать.
      - Сиб Суон возмущается, говорит, что это гадость.
      - Да, но Сиб уже немного устарел.
      - Это-то верно, - задумчиво сказал Майкл. - О черт, как все быстро делается, только не в политике и не в тумане.
      Такси остановилось. Майкл снова опустил раму.
      - Я заблудился, сэр, - раздался хриплый голос шофера. - Мы должны быть неподалеку от набережной, но пусть меня повесят, если я знаю, где поворот.
      Майкл застегнул пальто и, снова подняв окно, вышел из автомобиля.
      Ночь была тихая; тишину нарушали только протяжные гудки автомобилей. Туман, холодный и едкий, проникал в легкие.
      - Я пойду рядом с вами, сейчас мы едем у самого тротуара. Ползите дальше, пока мы не въедем в реку или в полисмена.
      Такси двинулось вперед. Майкл шел рядом, нащупывая ногой край тротуара.
      Послышался голос какого-то невидимого человека:
      - Вот чертов туман!
      - Да, - сказал Майкл. - Где мы?
      - В сердце цивилизации двадцатого века.
      Майкл засмеялся и пожалел об этом: у тумана был привкус грязи.
      - Подумайте о полисменах! - продолжал голос. - Каково им стоять всю ночь напролет!
      - Да, молодцы, - ответил Майкл. - Где вы, сэр?
      - Здесь, сэр. А вы где?
      Внезапно над головой Майкла показалась мутная луна - фонарь. Такси остановилось.
      - Только бы мне учуять здание парламента! - сказал шофер. - Сейчас они там ужинают.
      - Слушайте! - воскликнул Майкл. - Пробил Большой Бэн. Это слева.
      - Нет, сзади, - сказал шофер.
      - Не может быть, а то мы были бы в реке. Разве что вы свернули в другую сторону.
      - Понятия не имею, где я свернул, - чихая, сказал шофер. - Не бывало еще такого тумана.
      - Остается одно: ехать потихоньку вперед, пока мы на что-нибудь не наткнемся.
      Такси снова тронулось, а Майкл, придерживаясь рукой за автомобиль, ногой нащупывал выступ тротуара.
      - Осторожнее! - воскликнул он вдруг. - Впереди машина!
      За этим последовал толчок.
      - Эй, вы там! - раздался голос. - Куда едете? Не видите, что ли?
      Майкл подошел к такси, ехавшему впереди них.
      - Разве можно так гнать, - сказал шофер, - подумаешь - луна светит!
      - Простите, все обошлось благополучно, - сказал Майкл. - Вы еще соображаете, в какую сторону нужно ехать?
      - Все рестораны закрыты, вот беда! Передо мной едет какой-то автомобиль; я уже три раза его задел, а толку никакого. Должно быть, шофер умер. Может быть, вы, мистер, пройдете вперед и посмотрите?
      Майкл направился было к темной массе впереди, но в эту секунду туман словно поглотил ее. Майкл пробежал несколько шагов, чтобы окликнуть шофера, споткнулся, упал и поспешно поднялся. Он пошел вдоль тротуара, но вскоре сообразил, что свернул не в ту сторону, остановился и крикнул: "Алло!" В ответ послышалось слабое: "Алло!" Откуда? Он повернул назад и снова крикнул. Никакого ответа! Как испугается Флер! Он заорал во все горло. Как эхо, долетели пять-шесть "алло". Кто-то сказал над самым его ухом:
      - Заблудились вы, что ли?
      - Да, а вы?
      - Ну ясно. Потеряли, что-нибудь?
      - Такси.
      - А что-нибудь там осталось?
      - Моя жена.
      - Ого! Ну, сегодня-то уж вам ее не найти.
      Раздался хриплый непристойный смех, и темная фигура расплылась в тумане. Майкл стоял неподвижно. "Не терять голову, - подумал он. - Вот тротуар - либо они впереди, либо сзади; а может быть, я завернул за угол". Он пошел вперед вдоль тротуара. Ничего! Вернулся назад. Ничего!
      - Куда я забрался? - пробормотал он. - Или они поехали дальше?
      Было холодно, но он обливался потом. Флер, конечно, испугалась, и у него невольно вырвалась цитата из обращения к избирателям: "В первую очередь путем борьбы с дымом".
      - Скажите-ка, мистер, нет ли у вас папиросы? - послышался чей-то голос.
      - Я вам отдам все папиросы и прибавлю еще полкроны, если вы отыщете такси, в котором сидит дама, оно гдето здесь поблизости. Какая это улица?
      - Не спрашивайте! Улицы словно взбесились.
      - Слушайте! - резко сказал Майкл.
      - Правильно, - чей-то нежный голос окликает.
      - Алло! - крикнул Майкл. - Флер!
      - Здесь! Здесь!
      Голос долетал справа, слева, сзади. Потом раздался протяжный гудок автомобиля.
      - Ну теперь мы их найдем, - сказал сгусток темноты. - Сюда, мистер! Ступайте осторожно и помните о моих мозолях!
      Кто-то потянул Майкла за рукав пальто.
      - Точно дымовая завеса перед атакой, - сказал незнакомец.
      - И правда. Алло! Иду!
      Гудок прозвучал на расстоянии двух шагов. Послышался голос:
      - О Майкл!
      Он лицом коснулся лица Флер, высунувшейся из окна такси.
      - Одну секунду, дорогая! Получайте, мой друг! Очень вам благодарен. Надеюсь, вы благополучно доберетесь до дому.
      - Мы видели ночки и похуже этой. Спасибо, мистер! Всего хорошего вам и вашей леди.
      Послышалось шарканье ног, туман вздохнул: "Прощайте!"
      - Ну, сэр, теперь я знаю, где мы, - прохрипел шофер. - Первый поворот налево, потом второй направо. А я думал, что вы заблудились, сэр!
      Майкл сел в такси и обнял Флер. Она глубоко вздохнула и притихла.
      - Страшная штука туман, - сказал он.
      - Я думала, что тебя переехали.
      Майкл был глубоко растроган.
      - Ужасно досадно, милочка! А ты наглоталась этого отвратительного тумана. Ну ничего, приедем - зальем его чем-нибудь. Парень, который меня проводил, - бывший солдат. Любопытно, что англичане всегда острят и не теряют головы.
      - А я потеряла!
      - Ну, теперь ты ее нашла! - сказал Майкл, прижимая к себе ее голову и стараясь скрыть волнение. - В конце концов туман - это наша последняя надежда. Пока у нас есть туман, Англия не погибнет. - Губы Флер прижались к его губам.
      Он принадлежал ей, и не допустит она, чтобы он затерялся в тумане Лондона или фоггартизма! Так вот что?
      Потом все мысли исчезли.
      У открытой дверцы стоял шофер.
      - Мы приехали в ваш сквер, сэр. Может быть, вы узнаете свой дом?
      Оторвавшись от Флер, Майкл пробормотал:
      - Ладно!
      Здесь туман был не такой густой. Майкл разглядел очертания деревьев.
      - Вперед и направо, третий дом.
      Да, вот он - дом, лавровые деревья в кадках, полукруглое окно холла освещено. Майкл вставил ключ в замочную скважину.
      - Хотите выпить стаканчик? - предложил он.
      Шофер кашлянул.
      - Не откажусь, сэр.
      Майкл принес ему виски.
      - Вам далеко ехать?
      - К Пэтнейскому мосту. За ваше здоровье, сэр!
      Майкл всматривался в его замерзшее лицо.
      - Жаль, что вам придется опять блуждать в тумане.
      Шофер вернул ему стакан.
      - Благодарю вас, сэр; теперь-то уж я не собьюсь с дороги. Поеду вдоль реки, а потом по Фулхем-Род. Вот уж не думал, что могу заблудиться в Лондоне. Зря я попробовал срезать, мне бы ехать напрямик, в объезд. Напугалась ваша леди, когда вы там пропали. Ну да ничего, обойдется. Не годится людям жить в эдаком тумане. Хоть бы в парламенте придумали от него средство.
      - Да, следовало бы, - отозвался Майкл, протягивая ему фунтовую бумажку. - Спокойной ночи!
      - Нет худа без добра, - сказал шофер, трогая машину. - Спокойной ночи, сэр. Благодарю вас.
      - Вам спасибо, - сказал Майкл.
      Такси медленно отъехало от подъезда и скрылось из виду.
      Майкл вошел в испанскую столовую. Под картиной Гойи Флер кипятила воду в серебряном чайнике и жарила сухарики. Какой контраст с внешним миром, где черный, зловонный туман, и холод, и страхи! В этой красивой, теплой комнате, в обществе красивой теплой женщины стоит ли думать о паутине города, о заблудившихся людях и об окриках в тумане?
      Закурив папироску, он взял из рук Флер чашку и поднес ее к губам.
      - Право же, Майкл, мы должны купить автомобиль!
      VIII
      В ПОИСКАХ УЛИК
      Редактор "Героя" получил такое несомненное удовольствие, что и многим другим стало весело.
      - Самое популярное зрелище на Востоке, Форсайт, - сказал сэр Лоренс, - это мальчишка, которого шлепают; а Восток только тем отличается от Запада, что там мальчишка за твердую плату готов дать себя шлепать без конца. Мистер Персиваль Кэлвин, видно, не таков.
      - Если он станет защищаться, - угрюмо сказал Сомс, - никто его не поддержит.
      Они ежедневно просматривали обвинительные письма, подписанные: "Мать троих детей", "Роджер из Нортхэмптона", "Викторианец", "Элис Сент-Морис", "Артур Уифкин", "Спортсмен, если не, джентльмен" и "Pro patria!" [15] Почти в каждом письме можно было найти такие слова: "Не могу утверждать, что прочел книгу до конца, но я прочел достаточно, чтобы..."
      Лишь пять дней спустя слово взяла защита, но до этого появилось еще оно письмо, подписанное "Розга". В этом письме автор с удовольствием отмечал, что редактор "Героя" в своей заметке от 14-го текущего месяца изобличил так называемую "литературную" школу, и у представителей этой школы "хватило ума безропотно принять заслуженную порку". Представители школы не нашли нужным выступить хотя бы анонимно.
      - Это моя скромная лепта, Форсайт, - сказал сэр Лоренс, указывая Сомсу на письмо. - Если они и на это ни клюнут, мы бессильны что-либо сделать.
      Но "они" клюнули. В ближайшем номере газеты появилось письмо известного романиста Л. С. Д., после которого все пошло как по маслу. Романист заявил, что этой книги он не читал; быть может, она действительно не является художественным произведением, но редактор "Героя" взял на себя роль ментора, значит говорить о нем больше нечего. А взгляд, что литературу следует наряжать во фланелевую юбку, вообще чушь, о которой и упоминать не стоит.
      К великому удовольствию Сомса, письмо романиста развязало языки защитникам новой школы. Из десяти человек, перечисленных в списке, которых Баттерфилд снабдил экземплярами "Шпанской мушки", высказались четверо и подписались полной фамилией. Они утверждали, что "Шпанская мушка" несомненно является высокохудожественным произведением, и жалели тех, кто даже в наши дни считает, будто литература имеет отношение к нравственности. Оценивая художественные произведения, нужно помнить только об одном критерии - эстетическом. Искусство есть искусство, а нравственность есть нравственность, и пути у них разные и разными останутся. Чудовищно, что такое произведение пришлось издать за границей. Когда же Англия научится ценить талант?
      Все эти письма Сомс вырезал и наклеил в тетрадь. Он получил то, что ему было нужно, и дискуссия перестала его интересовать. Кроме того, Баттерфилд сообщил ему следующее:
      "Сэр, В понедельник я нанес визит леди" о которой Вы говорили, и застал ее дома. Кажется, она была несколько недовольна, когда я предложил ей книгу. "Эту книгу, - сказала она, - я давным-давно прочла" - "Она вызвала сенсацию, сударыня", - сообщил я. "Знаю", - ответила она. Тогда я предложил: "Может быть, вы возьмете один экземпляр? Цена все время растет, книга будет стоить очень дорого". - "У меня она есть", - сказала она. Я разузнал то, о чем Вы меня просили, сэр, и больше не настаивал. Надеюсь, Ваше поручение я исполнил. Я буду счастлив, если Вы мне поручите еще что-нибудь. Я считаю, что тем положением, какое занимаю в настоящее время, я всецело обязан Вам". У Сомса была в запасе и еще работа для молодого человека: он думал использовать его как свидетеля. Теперь оставалось разрешить вопрос о пьесах. Он посоветовался с Майклом.
      - Скажите, эта молодая женщина все еще выступает в ультрасовременном театре, о котором вы говорили?
      Майкл поморщился.
      - Не знаю, сэр, но могу навести справки.
      Выяснилось, что Марджори Феррар предложена роль Оливии в "Прямодушном", которого Бэрти Кэрфью готовил для утренника.
      - "Прямодушный"? - спросил Сомс. - Это современная пьеса?
      - Да, сэр, она написана двести пятьдесят лет назад.
      - А! - протянул Сомс. - Тогда народ был грубый. Но ведь она разошлась с этим молодым человеком, как же ока может участвовать в спектакле?
      - О, их не проймешь. Надеюсь, сэр, вы все-таки не доведете дела до суда?
      - Ничего не могу сказать. Когда спектакль?
      - Седьмого января.
      Сомс отправился в библиотеку своего клуба и взял томик Уичерли. Начало "Прямодушного" его разочаровало, но дальше дело пошло лучше, и Сомс выписал все строчки, которые Джордж Форсайт в свое время назвал, бы "гривуазными". По его сведениям, в этом театре пьесы шли по несокращенному тексту. Прекрасно! От таких фраз у присяжных волосы дыбом встанут. Теперь, заручившись "Шпанской мушкой" и этой пьесой, он был уверен, что молодая женщина и ее компания не смогут претендовать на "какое бы то ни было понятие о нравственности". В нем проснулся инстинкт профессионала. Адвоката сэра Джемса Фоскиссона он пригласил не за личные качества, а чтобы его не использовали противники. Младшим адвокатом был завербован "очень молодой" Николае Форсайт. Сомс был о нем невысокого мнения, но решил, что семейный круг предпочтительнее, особенно если дело до суда не дойдет.
      В тот вечер у Сомса был разговор с Флер, укрепивший в нем желание избежать суда.
      - Что случилось с молодым американцем? - спросил он.
      Флер язвительно улыбнулась.
      - С Фрэнсисом Уилмотом? О, он влюбился в Марджори Феррар. А она выходит замуж за сэра Александра Мак-Гауна.
      - Вот как?
      - Майкл тебе рассказывал, как он его ударил по носу?
      - Кто кого? - раздраженно спросил Сомс.
      - Майкл - Мак-Гауна, милый, у него хлынула кровь носом.
      - Зачем он это сделал?
      - Разве ты не читал его речи против Майкла?
      - Ну, - сказал Сомс, - парламентская болтовня - это пустяки. Там все ведут себя, как дети. Значит, она выходит за него замуж. Это он ее настрочил?
      - Нет, она его.
      Сомс только фыркнул в ответ; он почуял в словах Флер чисто женскую ненависть к другой женщине. А между тем - политические соображения и светские - как знать, что возникает раньше, где причина, где следствие? Во всяком случае, кое-что новое он узнал. Так она выходит замуж? Некоторое время он обдумывал этот вопрос, потом решил нанести визит Сэтлуайту и Старку. Если бы эта фирма пользовалась дурной репутацией либо всегда выступала в "causes celebres" [16], он, конечно, не пошел бы к ним, но Сэтлуайт и Старк были люди почтенные и имели аристократические связи.
      Писать он им не стал, а просто взял шляпу и из "Клуба знатоков" отправился в контору на Кинг-стрит.
      Поход этот напомнил ему прошлое - сколько раз он ходил для переговоров в такие конторы или вызывал туда своих противников! Он всегда предпочитал не доводить дел до суда. А вступая в переговоры, был неизменно бесстрастен и знал, что возражать ему будут столь же безлично - две машины, зарабатывающие на человеческой природе. Сегодня он не чувствовал себя машиной, и, зная, что это плохо, остановился перед витриной с гравюрами и картинами. А, вот те первые оттиски гравюр Русселя, о которых говорил "Старый Монт", - старик понимает толк в гравюрах. О, а вот и картина Фреда Уокера, и недурная! Мэйсон и Уокер - их время еще не миновало, нет. И в груди Сомса шевельнулось то чувство, которое испытывает человек, услышав, как на усыпанном цветами дереве поет дрозд. Давно, ой как давно не покупал он картин? Только бы разделаться с этим проклятым процессом, тогда опять все будет хорошо. Он оторвал взгляд от витрины и, глубоко вздохнув, вошел в контору "Сэтлуайт и Старк".
      Кабинет старшего компаньона находился во втором этаже. Мистер Сэтлуайт встретил Сомса словами:
      - Как поживаете, мистер Форсайт? Мы с вами не встречались со времени процесса Боббина против ЛЮЗ [17]. Кажется, это было в тысяча девятисотом году!
      - В тысяча восемьсот девяносто девятом, - сказал Сомс. - Вы выступали от дороги.
      Мистер Сэтлуайт жестом пригласил его сесть.
      Сомс сел и взглянул на фигуру у камина. Гм! Длинные губы, длинные ресницы, длинный подбородок; человек, равный ему по калибру, культуре и честности! Хитрить с ним нечего.
      - Глупейшее дело, - сказал он. - Как бы нам его уладить?
      Мистер Сэтлуайт нахмурился.
      - Это зависит от того, что вы имеете предложить, мистер Форсайт. Моей клиентке было нанесено серьезное оскорбление.
      Сомс кисло улыбнулся.
      - Она сама начала. И на что она ссылается? На частные письма, которые моя дочь в порыве гнева написала своим друзьям. Я удивляюсь, что такая солидная фирма, как ваша...
      Мистер Сэтлуайт улыбнулся.
      - Не утруждайте себя комплиментами по адресу моей фирмы. Я также удивляюсь, что вы выступаете от имени вашей дочери. Вряд ли вы можете отнестись к делу беспристрастно. Или вы хотите сообщить, что она готова принести извинение?
      - Мне кажется, это следует сделать не ей, а вашей клиентке, - сказал Сомс.
      - Если вы стоите на такой точке зрения, то, пожалуй, не имеет смысла продолжать разговор.
      Сомс пристально на него посмотрел и сказал:
      - Как вы докажете, что она оскорблена? Она вращается в очень легкомысленном обществе.
      Мистер Сэтлуайт улыбался по-прежнему.
      - Я слышал, что она собирается выйти замуж за сэра Александра Мак-Гауна, - сказал Сомс.
      Мистер Сэтлуайт сжал губы.
      - Право же, мистер Форсайт, если вы готовы принести извинение и уплатить приличную сумму, то мы сумеем сговориться. В противном случае...
      - Вы как человек разумный, - перебил Сомс, - понимаете, что такого рода скандалы ничего, кроме неприятностей и расходов, за собой не влекут. Я готов заплатить тысячу фунтов, но об извинении не может быть и речи.
      - На полторы тысячи мы бы пошли. Но необходимо извинение в письменной форме.
      Сомс молчал, переживая всю несправедливость происходящего. Полторы тысячи! Чудовищно! И все-таки он бы заплатил, только бы избавить Флер от судебного процесса. Но унижение! На это она ни за что не пойдет, и хорошо сделает. Он встал.
      - Слушайте, мистер Сэтлуайт, если вы доведете дело до суда, вам придется столкнуться с непредвиденными затруднениями. Но вся эта история столь неприятна, что я готов уплатить деньги, хотя очень сомневаюсь, чтобы по суду мне пришлось уплатить хотя бы один пенни. Что же касается извинения, то можно пойти на компромисс (и чего он улыбается?) - написать в таком роде: "Мы обе сожалеем, что дурно отзывались друг о друге", и пусть обе стороны подпишутся.
      Мистер Сэтлуайт погладил подбородок.
      - Я сообщу моей клиентке о вашем предложении. Я не меньше вашего желаю уладить это дело, не потому, что боюсь за его исход ("Ну еще бы!" - подумал Сомс), но потому, что в таких процессах, как вы говорите, назидательного мало.
      Он протянул руку.
      Сомс холодно пожал ее.
      - Вы понимаете, что я совершенно объективен, - сказал он и вышел. "Возьмет", - думал он. Отдать этой мерзавке полторы тысячи фунтов только за то, что ее раз в жизни назвали, как она того заслуживает! И улики он собирал зря! На мгновение ему стало досадно, что он так любит Флер. Право, даже глупо. Потом сердце его дрогнуло от радости. Слава богу! Он все уладил.
      Рождество было не за горами, поэтому Сомс не придавал значения тому, что Сэтлуайт ему не отвечает. Флер и Майкл уехали в Липпингхолл с девятым и одиннадцатым баронетами, а у Сомса и Аннет гостила Уинифрид с Кардиганами. Только шестого января от мистеров Сэтлуайта и Старка пришло письмо.
      "Уважаемый сэр, Ваше предложение было передано нашей клиентке, которая уполномочила нас сообщить Вам, что она согласна принять сумму в полторы тысячи фунтов и извинение, подписанное Вашей клиенткой. Извинение должно быть написано по прилагаемому образцу.
      Остаемся искренно вам преданные Сэтлуайт и Старк".
      Сомс взял образец и прочел:
      "Я, миссис Майкл Монт, беру назад слова, сказанные мною о мисс Марджори Феррар в письмах моих от 4 октября прошлого года, написанных миссис Ральф Ппинррин и миссис Эдуард Молтиз, и приношу извинение в том, что они были написаны". (Подпись.)
      Сомс встал, резко отодвинув столик, за которым завтракал.
      - Что с тобой. Сомс? - сказала Аннет. - Опять сломал вставную челюсть? Нельзя так неосторожно есть...
      - Читай.
      Аннет прочла.
      - И ты хотел дать этой женщине полторы тысячи фунтов? Да ты с ума сошел. Сомс! Я бы ей и полторы тысячи пенсов не дала. Ты ей заплатишь, а она расскажет всем своим друзьям. Это все равно, что тысячу пятьсот раз просить прощения. Право, я удивляюсь, Сомс! Делец, умный человек! Неужели ты так плохо знаешь свет?
      Сомс покраснел. Это было так по-французски и в то же время так верно по существу. Он подошел к окну. Французы - они не допускают компромиссов и знают цену деньгам.
      - Как бы то ни было, а с этим покончено, - сказал он. - Флер не подпишет. А я возьму назад свое предложение.
      - Надеюсь! Флер не глупа. А на суде она будет очень эффектна. Эта женщина пожалеет, что родилась на свет. Почему ты не приставишь к ней сыщика, который бы за ней следил? С такими особами церемониться нечего.
      В минуту слабости Сомс рассказал Аннет о книге и пьесе. Он чувствовал потребность с кем-нибудь поделиться, а с Флер и Майклом нельзя было об этом говорить. Он даже дал ей "Шпанскую мушку" сказав:
      - Читать не советую. Написано во французском стиле.
      Аннет вернула книгу через два дня и заявила:
      - Какой же это французский стиль? Это просто отвратительно! Вы, англичане, так грубы. Книга не остроумная, а просто грязная. Серьезная грязная книга - что может быть хуже? Ты слишком старомоден, Сомс. Почему ты говоришь, что это французский стиль?
      Сомс и сам не знал, почему он это сказал.
      - Во всяком случае, она издана не в Англии, - пробормотал он и вышел из комнаты, преследуемый, как жужжаньем, словами: "Брюссель, Брюссель, это Брюссель ты называешь..." Самая обидчивая нация эти французы!
      Однако ее совет пригласить сыщика запал ему в голову.
      К чему щепетильность, когда все зависит от того, чтобы напугать эту женщину? И, приехав в Лондон, он заглянул в некое учреждение, не к мистеру Полтиду, а в другое, и поручил там выяснить прошлое, настоящее и будущее Марджори Феррар.
      Фирме "Сэтлуайт и Старк" он написал на бланке своей конторы короткий и решительный ответ:
      "6 января 1925 г.
      Уважаемые сэры, Узнав из Вашего письма от 5-го с/м, что Ваша клиентка отклонила мое предложение, сделанное, как Вам известно, совершенно беспристрастно, беру его назад in toto [18].
      Преданный Вам Солю Форсайт".
      Они пожалеют! Наверняка пожалеют! И он вперил взор в слова in toto; почему-то они показались ему забавными. In toto! А теперь посмотрим "Прямодушного"!
      Театр общества "Nec plus ultra" отличался неказистой внешней отделкой, гипсовой маской Конгрива [19] в вестибюле, своеобразным запахом и наличием просцениума. Оркестра не было. Перед поднятием занавеса три раза во что-то ударили. Рампы не было. Декорации были своеобразные. Сомс не отрываясь смотрел на них, пока в первом антракте разговор двух сидящих за ним людей не открыл ему глаза на их принцип.
      - В декорациях самое важное то, что на них можно не смотреть. Это самый крайний театр в этом смысле.
      - В Москве пошли еще дальше.
      - Вряд ли. Кэрфью ездил туда. Вернулся в диком восторге от русских актеров.
      - Он знает русский язык?
      - Нет, это и не нужно. Все дело в тембре. По-моему, Кэрфью недурно справляется со своей задачей. Такую пьесу нельзя было бы ставить, если б можно было разобрать слова.
      Сомс, который очень старался разобрать слова - за этим, собственно, он и шел сюда, - скосил глаза на говоривших. Они были молоды, бледны и продолжали разговор, нисколько не смутившись от его взгляда.
      - Кэрфью молодец! Такая встряска нужна.
      - Оливию играет Марджори Феррар.
      - Не понимаю, зачем он выпускает эту дилетантку.
      - Не забывай о сборах, мой милый, она привлекает публику. Тяжелый случай.
      - Ей удалась только одна роль - немой девушки в русской пьесе. А говорит она ужасающе - все время следишь за смыслом слов. Совсем не окутывает тебя ритмом.
      - Она красива.
      - Мда.
      Тут занавес поднялся. Так как в первом действии Марджори не появлялась, Сомс сделал усилие и не заснул, и он не спал все время, пека она была на сцене, - из чувства ли долга, или потому, что говорила она "ужасающе"; всякую рискованную фразу, которую она произносила, он старательно отмечал. В общем он отлично провел время и ушел отдохнувшим. В такси он мысленно репетировал роль сэра Джемса Фоскиссона на перекрестном допросе.
      "Если не ошибаюсь, сударыня, вы играли Оливию из "Прямодушного" в постановке театрального общества "Nec plus ultra" [20]? Правильно ли будет определить эту роль как роль скромной женщины?.. Совершенно верно. И вы произнесли вот эти слова (приводит "гривуазные" местечки). Вы как-нибудь истолковали их, сударыня?.. Вы, вероятно, не согласитесь, что они безнравственны?.. Нет? И не рассчитаны на то, чтобы оскорбить слух и пагубно повлиять на нравственность уважающей себя публики?.. Нет. Значит, ваше понятие о нравственности расходится с моим и, смею утверждать, с тем, которое сложилось у присяжных... Так. Сцена в темноте - вы не предложили режиссеру выпустить ее? Нет. Режиссером у вас, кажется, был мистер Кэрфью? А ваши отношения с этим джентльменом позволили бы вам внести такое предложение?.. Ага, теперь, сударыня, разрешите вам напомнить, что в течение всего тысяча девятьсот двадцать третьего года вы виделись с этим джентльменом почти каждый день... Ну, скажем, три-четыре раза в неделю. И вы тем не менее утверждаете, что ваши отношения не позволили бы вам поставить ему на вид, что порядочной молодой женщине нельзя играть в такой сцене?.. Вот как? Мнение присяжных об этом вашем ответе мы в свое время узнаем. Вы не актриса по профессии, не для заработка исполняете то, что вам предлагают? Нет. И у вас хватило смелости явиться сюда и требовать компенсации, потому что в частном письме кто-то упомянул, что "вы понятия не имеете о нравственности"?.. Да?.." И так далее, и так далее. О нет! Компенсация? Ни фартинга она не получит.

К титульной странице
Вперед
Назад