- Хорошо.
      - Я не стану терзаться угрызениями, если сумею что-нибудь скрыть, не подвергаясь опасности, - объявила Динни, у которой были еще свежи воспоминания о лондонском полицейском суде. - Вообще, к чему затевать следствие, раз он умер? Это отвратительно.
      - Я не должна ни поощрять, ни подстрекать тебя, Динни.
      - Нет, должна, мама. Ты в душе согласна со мной.
      Леди Черрел промолчала. Она действительно была согласна.
      На другой день с первым утренним поездом прибыли генерал и Ален Тесбери, и через полчаса они все вместе выехали в открытой машине. Ален сидел за рулем, генерал рядом с ним; леди Черрел, Диана и Динни кое-как разместились сзади. Поездка была долгая и невеселая. Полулежа на сиденье, так что из мехового боа высовывался только нос, Динни размышляла. Понемногу ей становилось ясно, что на предстоящем расследовании она до некоторой степени окажется в центре внимания. Она выслушала исповедь Ферза; она увезла детей; она спускалась ночью вниз к телефону; она слышала то, о чем намеревалась не рассказывать; она - и это главное - вызвала Эдриена и Хилери. Только вмешательством ее, их племянницы, которая заставила Диану обратиться к ним за помощью, можно было замаскировать дружеские чувства Эдриена к миссис Ферз. Как все, Динни читала газеты и не без любопытства следила за горестями и неприятностями ближнего, которые там предавались гласности; как все, она возмущалась газетами, как только там печаталось нечто такое, что могло оказаться тягостным для ее родных и друзей. Если выплывет наружу, что ее дядя - старый и близкий друг Дианы, ему и ей начнут задавать самые разнообразные вопросы, которые возбудят самые разнообразные подозрения у падкой до всего сексуального публики. Возбужденное воображение девушки закусило удила. Если раскроется давняя и тесная дружба Эдриена с Дианой, как помешать публике заподозрить ее дядю в том, что он столкнул Ферза в меловой карьер? Ведь неизвестно, был с ним Хилери или нет: девушка и сама покамест не знала подробностей. Мысль ее опережала события. Сенсационному объяснению всегда верят охотнее, чем прозаическому и правдивому! И в Динни крепла почти злобная решимость обмануть публику, лишив ее тех острых ощущений, которых так жаждет толпа.
      Эдриен встретил их в холле чичестерской гостиницы, и Динни, улучив минуту, отозвала его в сторону:
      - Дядя, можно мне поговорить с вами и дядей Хилери наедине?
      - Хилери пришлось уехать в Лондон, дорогая, но к вечеру он обязательно вернется. Тогда поговорим. Расследование назначено на завтра.
      Этим ей и пришлось удовольствоваться.
      Когда Эдриен закончил свой рассказ, Динни, решив, что вести Диану взглянуть на тело Ферза следует не ему, объявила:
      - Дядя, с Дианой отправлюсь я. Только объясните, как пройти.
      Эдриен кивнул. Он понял.
      Диана вошла в покойницкую одна. Динни ожидала ее в коридоре, пропахшем карболкой. Муха, удрученная приближением зимы, уныло ползала по окну, которое выходило на глухую боковую улочку. Динни смотрела через стекло на тусклое холодное небо и чувствовала себя глубоко несчастной. Жизнь казалась ей мрачной и безысходной, будущее - зловещим. Это расследование, угроза, нависшая над Хьюбертом... Нигде ни света, ни отрады! Даже мысль о нескрываемой привязанности к ней Алена не утешала девушку.
      Она обернулась, увидела стоящую рядом Диану и внезапно, забыв о собственном горе, обняла ее и поцеловала в холодную щеку. Они молча вернулись в гостиницу. Только Диана уронила:
      - Он выглядит умиротворенным.
      После обеда Динни сразу же ушла к себе в номер и в ожидании дядей взяла книгу. Было уже десять, когда подъехало такси Хилери. Несколько минут спустя он и Эдриен вошли к Динни. Она заметила, что вид у обоих измученный и мрачный, но в выражении лица есть что-то успокоительное: оба были из тех, кто держится до тех пор, пока стоит на ногах. Эдриен и Хилери с неожиданной теплотой расцеловали племянницу и уселись по обе стороны постели. Динни, стоя между ними в ногах кровати, обратилась к Хилери:
      - Речь пойдет о дяде Эдриене, дядя. Я много думала. Если мы не примем мер, следствие будет ужасным.
      - Да, Динни. Я ехал сюда с кучей журналистов, не подозревавших, что я имею касательство к этой истории. Они побывали в психиатрической лечебнице и страшно возбуждены. Уважаю газетчиков: они добросовестно делают свое дело.
      Динни повернулась к Эдриену:
      - Позволите говорить откровенно, дядя?
      Эдриен улыбнулся:
      - Позволяю, Динни. Ты - честная плутовка. Валяй!
      - В таком случае, - начала она, взявшись за спинку кровати" - мне кажется, что самое важное - не впутывать сюда дружбу дяди Эдриена с Дианой. По-моему, просьба разыскать Ферза, с которой я к вам обратилась, должна быть всецело отнесена на мой счет. Как известно, я была последней, с кем он разговаривал, когда перерезал телефонный шнур. Поэтому, когда меня вызовут, я могу вбить судье в голову, что это я предложила прибегнуть к вам, моим дядям, которые к тому же так ловко умеют решать всякие головоломки. В противном случае чем объяснить наше обращение к дяде Эдриену? Только тем, что он близкий друг Дианы. А тогда публика сразу начнет делать всевозможные предположения, особенно если услышит, что капитана Ферза не было дома целых четыре года.
      Наступило молчание. Потом Хилери сказал:
      - Она умница, старина. Четырехлетняя дружба с красивой женщиной в отсутствие мужа означает для публики многое, а для присяжных - только одно.
      Эдриен кивнул:
      - Согласен. Но я не понимаю, как можно скрыть мое длительное знакомство с обоими.
      - Все зависит от первого впечатления, - вмешалась Динни. - Я скажу, что Диана предложила обратиться к ее врачу и Майклу, а я переубедила ее, помня, как хорошо, в силу вашей профессии, вы умеете анализировать ход событий и как вам легко позвать на помощь дядю Хилери, большого знатока людей. Если мы с самого начала направим следствие на нужный путь, я уверена, что вашему знакомству с Ферзами не придадут никакого значения. По-моему, страшно важно, чтобы меня вызвали одной из первых.
      - Это значит многое возложить на тебя, дорогая.
      - О нет! Если меня не вызовут раньше, чем вас и дядю Хилери, вы оба скажете, что я пришла к вам и попросила о помощи, а я потом вдолблю присяжным то же самое.
      - После доктора и полиции первым свидетелем будет Диана.
      - Пусть. Я сговорюсь с ней, так что мы все будем твердить в один голос.
      Хилери улыбнулся:
      - Думаю, что нам так и следует поступить: это вполне невинная ложь. Я сам вверну, что знаком с Ферзами так же давно, как и ты, Эдриен. Мы встретились с Дианой впервые, когда она была еще подростком, на пикнике в Лендз Энд, который устроил Лоренс, а с Ферзом - на ее свадьбе. Словом, дружили домами. Так?
      - Посещение мною психиатрической лечебницы неминуемо выплывет наружу, - заметил Эдриен. - Главный врач вызван свидетелем.
      - Что в этом особенного? - возразила Динни. - Вы ездили туда как друг Ферза и человек, интересующийся психическими расстройствами. В конце концов, дядя, предполагается, что вы - ученый.
      Братья улыбнулись, Хилери сказал:
      - Ладно, Динни. Мы потолкуем с судебным приставом - он очень приличный парень - и попросим вызвать тебя пораньше, если можно.
      С этими словами он вышел.
      - Спокойной ночи, маленькая змея, - попрощался Эдриен.
      - Спокойной ночи, милый дядя. У вас ужасно усталый вид. Вы запаслись грелкой?
      Эдриен покачал головой:
      - У меня нет ничего, кроме зубной щетки, - сегодня купил.
      Динни вытащила из постели свою грелку и заставила дядю взять ее.
      - Значит, мне поговорить с Дианой обо всем, что мы решили?
      - Если можешь, поговори, Динни.
      - Послезавтра солнце взойдет для вас.
      - Взойдет ли? - усомнился Эдриен.
      Когда дверь закрылась, Динни вздохнула. Взойдет ли? Диана, видимо, мертва для чувства. А впереди еще дело Хьюберта!
      XXX
      Когда на другой день Эдриен с племянницей входили в здание следственного суда, они рассуждали примерно так.
      Слушать дело в следственном суде - это все равно что есть в воскресенье йоркширский пудинг, ростбиф или иную будничную пищу. Раз уж люди стали тратить дни отдыха на спорт и такие забавы, как присутствие при разборе несчастных дел о насильственной смерти или о самоубийстве, жертв которого давно уже не хоронят на перекрестках дорог, вне кладбищенской ограды, значит все обычаи утратили свой первоначальный мудрый смысл. В старину правосудие и его слуги почитались врагами рода человеческого, и поэтому было естественно рассматривать такие дела в суде присяжных - этом гражданском средостении между законом и смертью. Но не противоестественно ли предполагать в век, именующий полицию "оплотом порядка", что она неспособна к здравому суждению в тот момент, когда ей нужно безотлагательно действовать? Итак, ее некомпетентность не может явиться основанием для сохранения устарелого обычая. Этим основанием является другое - боязнь публики остаться в неведении. Каждый читатель и каждая читательница газет убеждены, что чем больше они услышат сомнительного, сенсационного, грязного, тем будет лучше для души. Между тем известно, что там, где нет разбирательства в следственном суде, подробности чьей-то нашумевшей смерти могут не получить огласки и доследование вряд ли состоится. Когда же вместо этого молчания производится судебное следствие, а иногда и доследование, публике гораздо приятнее! Каждому индивидууму в отдельности свойственна неприязнь к людям, всюду сующим нос; но как только индивидуумы соединяются в толпу, оно исчезает. Ясно, что таким людям в толпе особенно привольно. Поэтому чем чаще им достаются места в следственном суде, тем горячее они благодарят господа. Псалом "Хвала всевышнему творцу, подателю всех благ" нигде не звучит так громко, как в сердцах тех, кто имел счастье получить доступ туда, где расследуются обстоятельства чьей-то смерти. Последнее всегда означает пытку для живых, а значит, как раз и рассчитано на то, чтобы доставлять публике наивысшее наслаждение.
      Тот факт, что зал суда был полон, подтверждал эти выводы. Дядя с племянницей прошли в тесную комнату для свидетелей. Эдриен на ходу бросил:
      - Ты пойдешь пятой, Динни, - после меня и Хилери. Не входи в зал, пока тебя не вызовут - иначе скажут, что мы сговорились и повторяем друг друга.
      Они сидели в тесной пустой комнате и молчали. Полицейских, врача, Диану и Хилери должны были допрашивать раньше.
      - Мы словно двенадцать негритят из песенки, - пробормотала Динни. Глаза ее были устремлены на противоположную стену. Там висел календарь. Девушка не могла разобрать букв, но ей почему-то казалось страшно необходимым это сделать.
      Эдриен вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылочку и предложил:
      - Дорогая моя, отпей пару глотков - не больше. Это пятидесятипроцентный раствор летучих солей - он тебя подкрепит. Только осторожно!
      Динни глотнула. Жидкость обожгла ей горло, но не сильно.
      - Выпейте и вы, дядя.
      Эдриен тоже сделал осторожный глоток.
      - Ничто так не взбадривает, когда попадаешь в передрягу, - прибавил он.
      Они снова замолчали, выжидая, пока организм усвоит снадобье. Наконец Эдриен заговорил:
      - Если душа бессмертна, во что я не верю, каково сейчас бедному Ферзу смотреть на этот фарс? Мы все еще варвары. У Мопассана есть рассказ о клубе самоубийц, который обеспечивал легкую смерть тем, кто испытывал в ней потребность. - Я не верю, что нормальный человек может покончить с собой - кроме разве редчайших случаев. Мы обязаны держаться, Динни, но я хотел бы, чтобы у нас устроили такой клуб для тех, кто страдает умственным расстройством, или тех, кому оно угрожает. Ну как, подбодрила тебя эта штука?
      Динни кивнула.
      - Порции тебе хватит примерно на час.
      Эдриен встал:
      - Кажется, подходит моя очередь. До свидания, дорогая, желаю удачи. Не забывай иногда вворачивать "сэр", обращаясь к судье.
      Увидев, как выпрямился дядя, входя в двери зала, Динни почувствовала душевный подъем. Она восхищалась Эдриеном больше, чем любым из тех, кто ей был знаком. Девушка помолилась за него - коротко и нелогично. Снадобье, несомненно, подкрепило ее: прежняя подавленность и неуверенность исчезли. Она вынула зеркальце и пуховку. По крайней мере, нос не будет блестеть, когда она встанет у барьера.
      Однако прошло еще четверть часа, прежде чем ее вызвали. Она провела их, по-прежнему устремив взгляд на календарь, думая о Кондафорде и воскрешая в памяти лучшие дни, проведенные там, далекую невозвратную пору детства - уборку сена, пикники в лесу, сбор лаванды, катание верхом на охотничьей собаке, пони, подаренного ей после отъезда Хьюберта в школу, веселое новоселье в перестроенном доме: девушка хоть и родилась в Кондафорде, но до четырех лет кочевала - то Олдершот, то Гибралтар. С особенной нежностью она вспоминала, как сматывала золотистый шелк с коконов своих шелковичных червей, которые пахли так странно и почемуто наводили ее на мысль о беззвучно крадущихся слонах.
      - Элизабет Черруэл.
      Как скучно носить имя, которое все произносят неправильно! Девушка встала, чуть слышно бормоча:
      Один из негритят пошел купаться в море,
      Попался там судье и был утоплен вскоре.
      Она вошла. Кто-то взял ее под свое покровительство и, проводив через зал, поместил в ложу, отдаленно напоминавшую клетку. К счастью, Динни незадолго до того побывала в таком же месте. Присяжные, сидевшие прямо перед нею, выглядели так, словно их извлекли из архива; вид у судьи был забавно торжественный. Слева от ложи, у ног Динни сидели остальные негритята; за ними, до голой задней стены - десятки и сотни лиц, словно головы сардин, напиханных хвостами вниз в огромную консервную банку. Затем девушка поняла, что к ней обращаются, и сосредоточила внимание на лице судьи.
      - Ваше имя Элизабет Черрел? Вы дочь генерал-лейтенанта сэра Конуэя Черрела, кавалера орденов Бани, Святого Михаила и Святого Георгия, и его супруги леди Черрел?
      Динни поклонилась и подумала: "По-моему, он ко мне за это благоволит".
      - И проживаете с ними в поместье Кондафорд, в Оксфордшире?
      - Да.
      - Мисс Черрел, вы гостили у капитана и миссис Ферз до того дня, когда капитан Ферз покинул свой дом?
      - Да, гостила.
      - Вы их близкий друг?
      - Я друг миссис Ферз. Капитана Ферза до его возвращения я видела, если не ошибаюсь, всего один раз.
      - Кстати, о его возвращении. Вы уже находились у миссис Ферз, когда он вернулся?
      - Я приехала к ней как раз в этот день.
      - То есть в день его возвращения из психиатрической лечебницы?
      - Да. Фактически же я поселилась у нее на другой день.
      - И оставались там до тех пор, пока капитан не ушел из дома?
      - Да.
      - Как он вел себя в течение этого времени?
      При этом вопросе Динни впервые осознала, как невыгодно не иметь представления о том, что говорилось до вас. Кажется, ей придется выложить все, что она знает и чувствует на самом деле.
      - Он производил на меня впечатление абсолютно нормального человека, если не считать одного - он не желал выходить и видеться с людьми. Он выглядел совершенно здоровым, только глаза были какие-то особенные: увидишь их и сразу чувствуешь себя несчастным.
      - Точнее, пожалуйста. Что вы имеете в виду?
      - Они... они были как пламя за решеткой - то вспыхивали, то гасли.
      Динни заметила, что при этих словах вид у присяжных стал менее архивный.
      - Вы говорите, он не желал выходить? И так было все время, пока вы там находились?
      - Нет, один раз он вышел - накануне ухода из дома. По-моему, его не было целый день.
      - По-вашему? Разве вы отсутствовали?
      - Да. В этот день я отвезла обоих детей к моей матери в Кондафорд и возвратилась вечером, перед самым обедом. Капитана Ферза еще не было.
      - Что побудило вас увезти детей?
      - Меня попросила миссис Ферз. Она заметила в капитане Ферзе перемену и решила, что детей лучше удалить.
      - Можете вы утверждать, что и сами заметили эту перемену?
      - Да. Мне показалось, что он стал беспокойнее и, вероятно, подозрительнее. Он больше пил за обедом.
      - Кроме этого - ничего особенного?
      - Нет. Я...
      - Да, мисс Черрел?
      - Я хотела рассказать о том, чего не видела лично.
      - То есть о том, что вам рассказала миссис Ферз?
      - Да.
      - Вы можете этого не рассказывать.
      - Благодарю вас, сэр.
      - Вернемся к тому, что вы обнаружили, после того как отвезли детей и вернулись. Вы говорите, капитана Ферза не было дома. А миссис Ферз?
      - Она была дома и одета к обеду. Я тоже быстро переоделась, и мы пообедали вдвоем. Мы очень беспокоились.
      - Дальше.
      - После обеда мы поднялись в гостиную и я, чтобы отвлечь миссис Ферз, попросила ее спеть. Она очень нервничала и волновалась. Спустя некоторое время мы услышали, как хлопнула входная дверь. Потом капитан Ферз вошел и сел.
      - Он что-нибудь сказал?
      - Ничего.
      - Как он выглядел?
      - Мне показалось, что ужасно. Он весь был такой странный и напряженный, словно у него в голове засела какая-то страшная мысль.
      - Продолжайте.
      - Миссис Ферз спросила, обедал ли он и не пора ли ему лечь. Но он не отвечал и сидел с закрытыми глазами, как будто спал. Наконец я шепотом спросила: "Он в самом деле заснул?" Тогда он внезапно закричал: "Где уж там заснуть! Опять начинается, и я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!"
      Когда Динни повторила эти слова Ферза, она впервые по-настоящему поняла, что означает фраза: "Оживление в зале суда". По какому-то таинственному наитию девушка восполнила нечто, чего не хватало в показаниях предыдущих свидетелей. Динни никак не могла решить, разумно поступила она или нет, и взгляд ее отыскал лицо Эдриена. Тот кивнул ей - еле заметно, но одобрительно.
      - Продолжайте, мисс Черрел.
      - Миссис Ферз подошла к нему, и он закричал: "Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!" Потом она, кажется, сказала: "Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдет". Но капитан вскочил и неистово закричал: "Никого мне не надо! Убирайтесь!"
      - Так, мисс Черрел. И что же дальше?
      - Нам стало страшно. Мы поднялись ко мне в комнату и стали советоваться, что предпринять, и я сказала, что нужно позвонить по телефону.
      - Кому?
      - Врачу миссис Ферз. Она хотела пойти сама, но я опередила ее и побежала вниз. Телефон находился в маленьком кабинете на первом этаже. Я уже назвала номер, как вдруг почувствовала, что меня схватили за руку. Капитан Ферз стоял позади меня. Он перерезал шнур ножом. Он все еще не отпускал мою руку, и я сказала ему: "Глупо, капитан Ферз! Вы знаете, что мы не причиним вам вреда". Он выпустил меня, спрятал нож и велел мне надеть туфли, потому что я держала их в другой руке.
      - Вы хотите сказать, что сняли их?
      - Да, чтобы сойти вниз без шума. Я их надела. Он сказал: "Я не позволю мне мешать. Я сделаю с собою что захочу". А я сказала: "Вы же знаете, мы желаем вам только добра". Тогда он сказал: "Знаю я это добро! Хватит с меня". Потом посмотрел в окно и сказал: "Льет как из ведра, - повернулся ко мне и закричал: - Убирайтесь из комнаты, живо! Убирайтесь!" И я снова побежала наверх.
      Динни остановилась и перевела дух. Она вторично пережила сейчас эти минуты, и сердце ее отчаянно колотилось. Она закрыла глаза.
      - Дальше, мисс Черрел.
      Она открыла глаза. Перед нею снова были судьи и присяжные, рты которых, казалось, слегка приоткрылись.
      - Я все рассказала миссис Ферз. Мы не знали, что делать и чего ждать. Я предложила загородить дверь кроватью и попытаться уснуть.
      - И вы это сделали?
      - Да, но мы долго не спали. Миссис Ферз была так измучена, что, наконец, заснула. Я тоже, кажется, задремала под утро. Во всяком случае, разбудила меня горничная, когда постучалась.
      - Вы больше не говорили ночью с капитаном Ферзом?
      Старая школьная поговорка: "Если уж врать, то всерьез", - мелькнула в голове Динни, и она решительно отрезала:
      - Нет.
      - Когда постучалась горничная?
      - В восемь утра. Я разбудила миссис Ферз, и мы сейчас же спустились вниз. Комната капитана Ферза была в беспорядке, - он, видимо, лежал на кровати не раздеваясь, но в доме его не оказалось, его пальто и шляпа исчезли со стула, на который он их бросил в холле.
      - Что вы предприняли тогда?
      - Мы посовещались. Миссис Ферз хотела обратиться к своему врачу и еще к нашему общему родственнику мистеру Майклу Монту, члену парламента. Но я подумала, что, если застану дома двух моих дядей, они скорее помогут нам разыскать капитана Ферза. Я убедила ее отправиться со мной к моему дяде Эдриену, попросить его съездить к моему дяде
      Хилери и выяснить, не могут ли они вдвоем разыскать капитана Ферза. Я знала, что оба они очень умные и тактичные люди...
      Динни заметила, что судья сделал легкий поклон в сторону ее дядей, и заторопилась:
      - ...и старые друзья семьи Ферзов. Я подумала, что если уж они не сумеют разыскать его без лишнего шума, то другие и подавно. Мы отправились к моему дяде Эдриену" тот согласился позвать на помощь дядю Хилери, и тогда я отвезла миссис Ферз в Кондафорд к детям. Это все, что мне известно, сэр.
      Следственный судья поклонился ей и сказал:
      - Благодарю вас, мисс Черрел. Вы дали чрезвычайно ценные показания.
      Присяжные неуклюже задвигались, словно намереваясь тоже отдать поклон; Динни сделала над собой усилие, вышла из клетки и заняла место рядом с Хилери, который положил на ее руку свою. Девушка сидела не шевелясь. Она чувствовала, как слеза, словно последняя капля летучей смеси, медленно скатывается у нее по щеке. Апатично слушая дальнейшее - допрос главного врача психиатрической лечебницы и обращение судьи к присяжным, Динни страдала от мысли, что, желая быть честной по отношению к живым, казалась нечестной по отношению к мертвому. Как это ужасно! Она дала показания о ненормальности человека, который не мог ни оправдаться, ни объясниться. Со страхом и любопытством увидела она, что присяжные вновь занимают места, а их старшина встает, готовясь огласить вердикт.
      - Мы полагаем, что покойный скончался вследствие падения в меловой карьер.
      - Это означает смерть от несчастного случая, - пояснил судья.
      - Мы выражаем наше соболезнование вдове.
      Динни чуть не захлопала в ладоши. Итак, эти извлеченные из архива люди оправдали его за недостатком улик. Она подняла голову и с неожиданной, почти задушевной теплотой улыбнулась им.
      XXXI
      Динни наконец опомнилась, подавила улыбку и заметила, что Хилери лукаво смотрит на нее.
      - Нам можно идти, дядя Хилери?
      - Пожалуй, даже нужно, пока ты окончательно не соблазнила старшину присяжных.
      Выйдя на улицу и глотнув сырого октябрьского воздуха - был типичный английский осенний день, девушка предложила:
      - Пройдемся немного, дядя. Передохнем и дадим выветриться запаху суда.
      Они повернули и быстро пошли вниз, к видневшемуся вдали морю.
      - Дядя, мне страшно интересно, что говорилось до меня. Я ни с кем не впала в противоречие?
      - Нет. Из показаний Дианы сразу стало ясно, что Ферз вернулся из психиатрической лечебницы, и судья обошелся с ней очень деликатно. Меня, к счастью, вызвали раньше Эдриена, так что его показания лишь повторили мои, и он не привлек к себе особого внимания. Жаль мне журналистов: присяжные не любят констатировать самоубийство и смерть в припадке безумия. В конце концов, никто не знает, что произошло с Ферзом. Там было глухо, темно - он легко мог оступиться.
      - Вы действительно так считаете, дядя?
      Хилери покачал головой:
      - Нет, Динни, он задумал это с самого начала и выбрал место поближе к своему прежнему дому. И, хоть не следовало бы, скажу: слава богу, что он это сделал и обрел покой.
      - О да! А что теперь будет с Дианой и дядей Эдриеном?
      Хилери набил трубку и остановился, чтобы прикурить.
      - Видишь ли, моя дорогая, я дал Эдриену один совет. Не знаю, воспользуется ли он им, но ты поддержи меня при случае. Все эти годы он ждал. Пусть подождет еще один.
      - Дядя, я с вами целиком согласна.
      - Неужели? - удивился Хилери.
      - Диана просто не способна ни о ком думать - даже о нем. Ей нужно пожить одной с детьми.
      - Интересно, - протянул Хилери, - не готовится ли сейчас какая-нибудь экспедиция за костями? Его надо бы на год удалить из Англии.
      - Халлорсен! - воскликнула Динни, всплеснув руками. - Он же опять едет. Дядя Эдриен ему нравится.
      - Чудно! А он его возьмет?
      - Возьмет, если я попрошу, - просто ответила Динни.
      Хилери опять бросил на нее лукавый взгляд:
      - Какая опасная девица! Не сомневаюсь, что кураторы предоставят Эдриену отпуск. Я напущу на них старика Шропшира и Лоренса. А теперь мне пора обратно, Динни: тороплюсь на поезд. Это огорчительно - воздух здесь хороший. Но Луга чахнут без меня.
      Динни взяла его руку:
      - Восхищаюсь вами, дядя Хилери.
      Хилери воззрился на девушку:
      - Я что-то не улавливаю ход твоих мыслей, дорогая.
      - Вы знаете, что я имею в виду. Вы сохранили старые традиции - служение долгу и все такое, - и в то же время вы ужасно современный, терпимый и свободомыслящий.
      - Гм-м! - промычал Хилери, выпуская клуб дыма.
      - Я даже уверена, что вы одобряете противозачаточные меры.
      - Видишь ли, по этой части мы, священники, - в смешном положении. Было время, когда мысль ограничить рождаемость считалась непатриотичной. Но боюсь, что теперь, когда самолеты и газы ликвидировали нужду в пушечном мясе, а число безработных неудержимо растет, непатриотичным становится скорее отказ от противозачаточных мер. Что же касается христианской догмы, то во время войны мы, как патриоты, уже не соблюдали одну заповедь: "Не убий". Сейчас, оставаясь патриотами, мы логически не можем соблюдать другую: "Плодитесь и размножайтесь". Противозачаточные меры - большое дело, по крайней мере для трущоб.
      - И вы не верите в ад?
      - Нет, верю: он как раз там и находится.
      - Вы стоите за спорт в воскресные дни, верно?
      Хилери кивнул.
      - И за солнечные ванны в голом виде?
      - Стоял бы, будь у нас солнце.
      - И за пижамы, и за курящих женщин?
      - Нет, с сигаретами я не примирюсь - не люблю дешевки и вони.
      - По-моему, это недемократично.
      - Ничего не могу с собой поделать. На, понюхай!
      Динни вдохнула дым трубки.
      - Пахнет хорошо - сразу чувствуется латакия. Но женщинам нельзя курить трубку. Впрочем, у каждого свой конек, о котором человек не умеет судить здраво. Ваш - отвращение к сигаретам. За этим исключением вы поразительно современны, дядя. В суде я разглядывала присутствующих, и мне показалось, что единственное современное лицо - у вас.
      - Не забывай, дорогая: Чичестер держится древним своим собором.
      - По-моему, мы преувеличиваем степень современности в людях.
      - Ты живешь не в Лондоне, Динни. Впрочем, в известной мере ты права. Мы стали откровеннее в некоторых вещах, но это еще не означает серьезной перемены. Вся разница между годами моей юности и сегодняшним днем - в степени сдержанности. Сомнения, любопытство, желания были и у нас, но мы их не показывали. А теперь показывают. Я сталкиваюсь с кучей молодых универсантов: они приезжают работать в Лугах. Так вот, их с колыбели приучили выкладывать все, что им взбредет в голову. Они и выкладывают. Мы этого не делали, но в голову нам взбредало то же самое. Вся разница - в этом. В этом и в автомобилях.
      - Значит, я старомодна, - совершенно не умею выкладывать разные вещи.
      - Это у тебя от чувства юмора, Динни. Оно служит сдерживающим началом и порождает в тебе застенчивость. В наши дни молодежь редко обладает им, хотя часто наделена остроумием, но это не одно и то же. Разве наши молодые писатели, художники, музыканты стали бы делать то, что они делают сейчас, будь у них способность посмеяться над собой? А ведь она и есть мерило юмора.
      - Я подумаю над этим.
      - Подумай, Динни, но все-таки юмора не теряй. Для человека он то же, что аромат для розы. Ты едешь обратно в Кондафорд?
      - Собираюсь. Дело Хьюберта назначат к вторичному слушанию не раньше, чем прибудет пароходом почта, а до этого еще дней десять.
      - Передай привет Кондафорду. Вряд ли для меня снова наступят такие же славные дни, как те, что мы прожили там детьми.
      - Я как раз думала об этом, когда ожидала своей очереди в качестве последнего из негритят.
      - Динни, ты молода для такого вывода. Подожди, влюбишься.
      - Я уже.
      - Что, влюбилась?
      - Кет, жду.
      - Жуткое занятие быть влюбленным, - сказал Хилери. - Впрочем, никогда не раскаиваюсь, что предавался ему.
      Динни искоса взглянула на него и выпустила коготки:
      - Не предаться ли вам ему снова, дядя?
      - Куда уж мне! - ответил Хилери, выколачивая трубку о почтовый ящик. - Я вышел из игры. При моей профессии не до этого. К тому же первого раза мне хватает до сих пор.
      - Да, - с раскаянием в голосе согласилась Динни, - тетя Мэй такая милочка.
      - Замечательно верно сказано! Вот и вокзал! До свидания, и будь здорова. Вещи я отправил утром.
      Хилери помахал девушке рукой и скрылся.
      Динни вернулась в гостиницу и поднялась к Эдриену, но его в номере не оказалось. Несколько расстроенная этим, девушка отправилась в собор. Она уже собиралась присесть на скамью и насладиться успокоительной красотой здания, как вдруг увидела своего дядю. Он прислонился к колонне и разглядывал витраж круглого окна.
      - Любите цветное стекло, дядя?
      - Если оно хорошее - очень. Бывала ты в Йоркском соборе, Динни?
      Динни покачала головой и, видя, что навести разговор на нужную тему не удастся, спросила напрямик:
      - Что вы теперь будете делать, милый дядя?
      - Ты говорила с Хилери?
      - Да.
      - Он хочет, чтобы я убрался куда-нибудь на год.
      - Я тоже.
      - Это большой срок, Динни, а я старею.
      - Поедете с Халлорсеном в экспедицию, если он вас возьмет?
      - Он меня не возьмет.
      - Нет, возьмет.
      - Я поеду, если Диана скажет мне, что ей так угодно.
      - Она этого никогда не скажет, но я совершенно уверена, что ей на какое-то время нужен полный покой.
      - Когда поклоняешься солнцу, трудно уйти туда, где оно не сияет, - чуть слышно произнес Эдриен.
      Динни пожала ему руку.
      - Знаю. Но можно жить мыслями о нем. Экспедиция на этот раз приятная и полезная для здоровья - всего лишь в Новую Мексику. Вы вернетесь обратно помолодев, с волосами до пят, как полагается в фильмах. Вы будете неотразимы, дядя, а я так этого хочу. Требуется только одно - дать улечься суматохе.
      - А моя работа?
      - Ну, это уладить просто. Если Диана сможет целый год ни о чем не думать, она станет другим человеком, и вы начнете казаться ей землей обетованной.
      Эдриен улыбнулся своей обычной сумрачной улыбкой:
      - Ты - маленькая змея-искусительница!
      - Диана тяжело ранена.
      - Иногда мне кажется, что рана смертельна, Динни.
      - Нет, нет!
      - Зачем ей думать обо мне, раз я уйду?
      - Затем, что все женщины так устроены.
      - Что ты в твои годы знаешь о женщинах! Много лет назад я вот так же ушел, и она начала думать о Ферзе. Наверно, я сделан не из того теста.
      - Тогда Новая Мексика тем более вам подходит. Вы вернетесь оттуда "мужчиной с большой буквы". Подумайте об этом. Я обещаю последить за Дианой, да и дети не дадут ей вас забыть. Они только о вас и говорят. А я уж постараюсь, чтобы так было и впредь.
      - Все это очень заманчиво, - уныло согласился Эдриен, - но я чувствую, что сейчас она еще дальше от меня, чем при жизни Ферза.
      - Так будет некоторое и даже довольно длительное время. Нов конце концов это пройдет, дядя. Честное слово!
      Эдриен долго молчал, затем объявил:
      - Динни, если Халлорсен согласится, я еду.
      - Он согласится. Дядя, нагнитесь, я должна вас расцеловать.
      Эдриен нагнулся. Поцелуй пришелся ему в нос. Привратник кашлянул...
      Возвращение в Кондафорд состоялось после полудня. Отъезжающие расселись в прежнем порядке, машину снова вел Ален. Все эти сутки он держался чрезвычайно тактично, ни разу не сделал Динни предложения, и она была ему за это соответственно благодарна. Покоя хотелось не только Диане, но и ей, Ален уехал в тот же вечер, Диана с детьми - на другой день, и в Кондафорде, куда после длительного пребывания в Шотландии вернулась Клер, остались только свои. И все-таки Динни не обрела покоя. Теперь, когда забота о несчастном Ферзе свалилась с нее, девушку угнетала и мучила мысль о Хьюберте. Поразительно, каким неиссякаемым источником тревог была эта нависшая над семьей угроза! Хьюберт и Джин писали с Ист Кост жизнерадостные письма. По их словам, они нисколько не волновались. Зато Динни волновалась. И она знала, что ее мать и отец - особенно отец - тоже волнуются. Клер не столько волновалась, сколько злилась, и злость подстегивала ее энергию: по утрам она ходила с отцом охотиться на лисят, а потом, взяв машину, удирала к соседям, откуда нередко возвращалась уже после обеда. Она была самым жизнерадостным членом семьи, и ее охотно приглашали. Динни жила наедине со своими тревогами. Она написала Халлорсену насчет Эдриена и послала обещанную фотографию, которая запечатлела ее в парадном туалете два года тому назад, когда обеих сестер из соображений экономии одновременно представили ко двору. Халлорсен незамедлительно ответил:
      "Фотография изумительная. Что может быть приятней для меня, чем поездка с вашим дядей? Сейчас же свяжусь с ним".
      И подписался:
      "Ваш неизменно покорный слуга".
      Динни прочитала письмо с благодарностью, но без всякого трепета, за что и выругала себя бесчувственной скотиной. Успокоенная таким образом относительно Эдриена, - она знала, что заботу о годичном отпуске можно целиком возложить на Хилери, - девушка сосредоточила все свои мысли на Хьюберте. Ее все сильнее одолевали недобрые предчувствия. Она пыталась доказать себе, что это - следствие ее бездеятельной жизни, истории с Ферзом и постоянного нервного возбуждения, в котором тот ее держал, но все эти объяснения были неубедительны. Если уж здесь Хьюберту верят так мало, что власти готовы его выдать, то на что же рассчитывать ему там? Динни украдкой склонялась над картой Боливии, словно очертания этой страны могли помочь проникнуть в психику ее жителей. Девушка никогда не любила Кондафорд более пылко, чем в эти трудные дни. Поместье - майорат. Если Хьюберта выдадут, осудят, уморят в тюрьме или он будет убит одним из этих погонщиков мулов, а у Джин не окажется сына, Кондафорд перейдет к старшему из детей Хилери - двоюродному брату Динни, которого она видела всего несколько раз: мальчик учился в закрытой школе. Имение, правда, останется в семье, но для Динни оно будет потеряно. Судьба ее любимого дома была неотделима от судьбы Хьюберта. Девушка возмущалась тем, что думает о себе, когда над
      Хьюбертом нависла бесконечно более страшная угроза, но все-таки не могла отделаться от мысли о Кондафорде.
      Однажды утром она попросила Клер отвезти ее в Липпингхолл. Динни терпеть не могла сама водить машину - и не без основания: присущая ей манера замечать все, мимо чего она проезжала, нередко навлекала на нее неприятности. Сестры прибыли к завтраку. Леди Монт, садившаяся за стол, приветствовала их восклицанием:
      - Мои доро'ие, как досадно! Вы же не едите морковь... Вашего дяди нет дома... Она так очищает. Блор, вз'ляните, нет ли у О'юстины жареной дичи. Да, еще! Попросите ее, Блор, приготовить те чудесные блинчики с вареньем, которых мне нельзя есть.
      - Бога ради, тетя Эм, ничего такого, что вам нельзя есть!
      - Мне сейчас ниче'о нельзя есть. Ваш дядя поправляется, поэтому я должна худеть. Блор, подайте поджаренный хлеб с тертым сыром и яйцами, вино и кофе.
      - Но этого слишком много, тетя Эм!
      - И вино'рад, Блор. И папиросы - они наверху, в комнате мистера Майкла. Ваш дядя их не курит, а я курю си'ареты с фильтром, поэтому они не убывают. Да, еще, Блор...
      - Да, миледи?
      - Коктейли, Блор.
      - Тетя Эм, мы не пьем коктейлей.
      - Нет, пьете. Я сама видела. Клер, ты плохо вы'лядишь. Ты тоже худеешь?
      - Нет. Я просто была в Шотландии, тетя Эм.
      - Значит, ходила на охоту и рыбную ловлю. Ну, ступайте, про'уляйтесь по дому. Я вас подожду.
      Прогуливаясь по дому. Клер спросила Динни:
      - Скажите на милость, где это тетя Эм приучилась глотать "г"?
      - Папа как-то рассказывал, что в ее школе непроглоченное "г" считалось худшим грехом, чем проглоченное "р". Тогда ведь в моду входило все сельское - протяжный вы'овор, охотничьи ро'а и всякое дру'ое. Она чудная, правда?
      Клер, подкрашивая губы, кивнула.
      Возвращаясь в столовую, они услышали голос леди Монт:
      - Брюки Джеймса, Блор.
      - Да, миледи?
      - У них такой вид, словно они сваливаются. Займитесь ими.
      - Да, миледи.
      - А, вот и вы! Динни, твоя тетя Уилмет собирается погостить у Хен. Они будут расходиться во мнениях на каждом у'лу. Вы получите по холодной куропатке. Динни, что ты решила насчет Алена? Он такой интересный, а завтра у не'о кончается отпуск.
      - Ничего я не решила, тетя Эм.
      - Вот это и плохо. Нет, Блор, мне дайте морковь. Ты не намерена выйти за не'о замуж? Я слышала, у не'о есть перспективы. Какое-то наследство в Уилтшире. Дело в верховном суде. Он является сюда и не дает мне покоя раз'оворами о тебе.
      Под взглядом Клер Динни оцепенела. Вилка ее повисла в воздухе.
      - Если ты не примешь мер, он добьется перевода в Китай и женится на дочке судово'о казначея. Говорят, в Гонкон'е таких полно. Да, мой портулак по'иб - Босуэл и Джонсон полили его фекальным раствором. Они совершенно лишены обоняния. Знаешь, что они однажды сделали?
      - Нет, тетя Эм.
      - Заразили сенной лихорадкой мое'о племенно'о кролика - чихнули над клеткой, и бедняжка издох. Я предупредила их об увольнении, но они не ушли. И не уходят, представляешь себе! А ты собираешься осупружиться. Клер?
      - Тетя Эм, что за выражение?
      - Я нахожу е'о довольно приятным. Оно так часто попадается в этих невоспитанных газетах. Итак, ты собираешься замуж?
      - Конечно, нет.
      - Почему? У тебя нет времени? Нет, все-таки не люблю морковь - она такая однообразная. Но у ваше'го дяди сейчас такой период... Я должна быть предусмотрительна. По существу, ему уже пора выйти из него.
      - Он и вышел, тетя Эм. Дяде Лоренсу - шестьдесят девять. Разве вы не знали?
      - Он еще не подает никаких признаков. Блор!
      - Да, миледи.
      - Можете идти.
      - Да, миледи.
      Когда дверь закрылась, леди Монт сказала:
      - Есть некоторые темы, которых при Блоре нельзя касаться, - противозачаточные меры, ваш дядя и прочее. Бедная киска!
      Она поднялась, подошла к окну и сбросила кошку на цветочную клумбу.
      - Как любовно к ней относится Блор! - шепнула Динни сестре.
      - Мужчины, - объявила леди Монт, возвращаясь, - сбиваются с пути и в сорок пять, и в шестьдесят пять, и еще не знаю ко'да. Я нико'да не сбивалась с истинно'о пути, но мы думали об этом с пастором.
      - Он теперь очень одинок, тетя?
      - Нет, - отрезала тетя Эм. - Он развлекается. Он очень часто заходит к нам.
      - Вот было бы замечательно, если бы о вас начали сплетничать!
      - Динни!
      - Дяде Лоренсу это понравилось бы.
      Леди Монт впала в оцепенение.
      - Где Блор? - воскликнула она. - Я все-таки съем блинчик.
      - Вы отослали Блора.
      - Ах да!
      - Позвонить, тетя Эм? - предложила Клер. - Кнопка как раз под моим стулом.
      - Я поместила ее там из-за твое'о дяди. Он пытался мне читать "Путешествия Гулливера". А это непристойно.
      - Меньше, чем Рабле или даже Вольтер.
      - Как! Ты читаешь непристойные кни'и?
      - Но это же классики.
      - Есть еще какая-то кни'а - "Ахиллес" - или что-то в этом роде. Твой дядя купил ее в Париже, но в Дувре ее отобрали. Ты читала?
      - Нет, - сказала Динни.
      - Я читала, - вмешалась Клер.
      - Не следовало бы, судя по тому, что мне рассказывал твой дядя.
      - Ну, сейчас все все читают, тетя. Это не имеет никакого значения.
      Леди Монт поочередно окинула взором племянниц и глубокомысленно заметила:
      - Но ведь есть же библия. Блор!
      - Да, миледи?
      - Кофе подайте в холл к ти'ру, Блор. И подбросьте что-нибудь в камин для запаха. Где мое виши?
      Леди Монт выпила свой стакан виши, и все поднялись.
      - Просто как в сказке! - шепнула Клер на ухо Динни.
      - Что вы предпринимаете насчет Хьюберта? - спросила леди Монт, усаживаясь у камина в холле.
      - Обливаемся холодным потом, тетя.
      - Я велела Уилмет по'оворить с Хен. Вы же знаете, она встречается с особами королевской фамилии. Существует, наконец, авиация. Почему он не улетит?
      - Сэр Лоренс внес за него залог.
      - Лоренс не будет возражать. Мы можем обойтись без Джеймса - у не'о аденоиды - и нанять одно'о садовника вместо Босуэла и Джонсона.
      - Но Хьюберт будет возражать.
      - Люблю Хьюберта, - объявила леди Монт. - Он женился слишком быстро... Сейчас запахнет.
      Появился Блор с кофейницей и папиросами. За ним шествовал Джеймс с кипарисовым поленом. Наступила благоговейная тишина - леди Монт заваривала кофе.
      - Сколько сахару, Динни?
      - Две ложечки, пожалуйста.
      - Я кладу себе три. Знаю, знаю - от это'о полнеют. Тебе, Клер?
      - Одну.
      Девушки отхлебнули. Клер охнула:
      - Потрясающе!
      - О да! Тетя Эм, а ведь у вас кофе несравнимо лучше, чем у других.
      - Ты права, - сказала тетка. - Я так рада за несчастно'о Ферза: в конце концов, он мог вас просто покусать. Теперь Эдриен женится на ней. Это так отрадно.
      - Это будет не так скоро, тетя Эм. Дядя Эдриен едет в Америку.
      - Зачем?
      - Мы все считаем, что так лучше всего. Он сам - тоже.
      - Ко'да он вознесется на небо, с ним надо отправить провожато'о, иначе он не попадет в рай, - сказала леди Монт.

К титульной странице
Вперед
Назад