Судья: Неудобно сравнивать Шолохова и Бродского.
Неужели вы не разъяснили молодежи, что государство тре-
бует, чтобы молодежь училась? Ведь у Бродского всего
семь классов.
Грудинина: Объем знаний у него очень большой. Я в
этом убедилась, читая его переводы.
Сорокин: Читали ли вы его нехорошие порнографичес-
кие стихи?
Грудинина: Нет, никогда.
Адвокат: Вот о чем я хочу вас спросить, свидетель-
ница. Продукция Бродского за 1963 год такая: стихи в
книге "Заря над Кубой", переводы стихов Галчинского
(правда, еще не опубликованные), стихи в книге "Югос-
лавские поэты", песни каучо и публикации в "Костре".
Можно ли считать это серьезной работой?
Грудинина: Да, несомненно. Это наполненный работой
год. А деньги эта работа может принести не сегодня, а
несколько лет спустя. Неправильно определять труд моло-
дого поэта суммой полученных в данный момент гонораров.
Молодого автора может постичь неудача, может потребо-
ваться новая длительная работа. Есть такая шутка: раз-
ница между тунеядцем и молодым поэтом в том, что тунея-
дец не работает и ест, а молодой поэт работает, но не
всегда ест.
Судья: Нам не понравилось это ваше заявление. В
нашей стране каждый человек получает по своему труду и
потому не может быть, чтобы он работал много, а получал
мало. В нашей стране, где такое большое участие уделя-
ется молодым поэтам, вы говорите, что они голодают. По-
чему вы сказали, что молодые поэты не едят?
Грудинина: Я так не сказала. Я предупредила, что
это шутка, в которой есть доля правды. У молодых поэтов
очень неравномерный заработок.
Судья: Ну, это уж от них зависит. Нам этого не на-
до разъяснять. Ладно, вы разъяснили, что ваши слова
шутка. Примем это объяснение.
Вызывается новый свидетель -- Эткинд Ефим Григорь-
евич.
Судья: Дайте ваш паспорт, поскольку ваша фамилия
как-то неясно произносится. (Берет паспорт). Эткинд...
Ефим Гиршевич... Мы вас слушаем.
Эткинд (он член Союза писателей, преподаватель
Института имени Герцена): По роду моей общественно-ли-
тературной работы, связанной с воспитанием начинающих
переводчиков, мне часто приходится читать и слушать пе-
реводы молодых литераторов. Около года назад мне дове-
лось познакомиться с работами И. Бродского, Это были
переводы стихов польского поэта Галчинского, стихи ко-
торого у нас еще мало известны и почти не переводились.
На меня произвели сильное впечатление ясность поэтичес-
ких оборотов, музыкальность, страстность и энергия сти-
ха. Поразило меня и то, что Бродский самостоятельно,
без всякой посторонней помощи изучил польский язык.
Стихи Галчинского он прочел по-польски с таким же увле-
чением, с каким он читал свои русские переводы. Я по-
нял, что имею дело с человеком редкой одаренности и --
что не менее важно -- трудоспособности и усидчивости.
Переводы, которые я имел случай читать позднее, укрепи-
ли меня в этом мнении. Это, например, переводы из ку-
бинского поэта Фернандеса, опубликованные в книге "Заря
над Кубой", и из современных югославских поэтов, печа-
таемые в сборнике Гослитиздата. Я много беседовал с
Бродским и удивился его познаниям в области американс-
кой, английской и польской литературы.
Перевод стихов -- труднейшая работа, требующая
усердия, знаний, таланта. На этом пути литератора могут
ожидать бесчисленные неудачи, а материальный доход --
дело далекого будущего. Можно несколько лет переводить
стихи и не заработать этим ни рубля. Такой труд требует
самоотверженной любви к поэзии и к самому труду. Изуче-
ние языков, истории, культуры другого народа -- все это
дается далеко не сразу. Все, что я знаю о работе Бродс-
кого, убеждает меня, что перед ним как поэтом-перевод-
чиком большое будущее. Это не только мое мнение. Бюро
секции переводчиков, узнав о том, что издательство рас-
торгло с Бродским заключенные с ним договоры, приняло
единодушное решение ходатайствовать перед директором
издательства о привлечении Бродского к работе, о восс-
тановлении с ним договорных отношений.
Мне доподлинно известно, что такого же мнения при-
держиваются крупные авторитеты в области поэтического
перевода, Маршак и Чуковский, которые...
Судья: Говорите только о себе.
Эткинд: Бродскому нужно предоставить возможность
работать как поэту-переводчику. Вдали от большого горо-
да, где нет ни нужных книг, ни литературной среды, это
очень трудно, почти невозможно: на этом пути, по моему
глубокому убеждению, его ждет большое будущее. Должен
сказать, что я очень удивился, увидев объявление: "Суд
над тунеядцем Бродским".
Судья: Вы же знали это сочетание.
Эткинд: Знал. Но никогда не думал, что такое соче-
тание будет принято судом. При стихотворной технике
Бродского ему ничего не мешало бы халтурить, он мог бы
переводить сотни строк, если бы он работал легко, об-
легченно. Тот факт, что он зарабатывал мало денег, не
означает, что он не трудолюбив.
Судья: А почему он не состоит ни в каком коллекти-
ве?
Эткинд: Он бывал на наших переводческих семина-
рах...
Судья: Ну, семинары...
Эткинд: Он входит в этот семинар в том смысле...
Судья: А если без смысла? (Смех в зале). То есть я
хочу спросить: почему он не входил ни в какое объедине-
ние?
Эткинд: У нас нет членства, поэтому я не могу ска-
зать "входил". Но он ходил к нам, читал свои переводы.
Судья (Эткинду): Были ли у вас недоразумения в ра-
боте, в вашей личной жизни?
Эткинд (с удивлением): Нет. Впрочем, я уже два дня
не был в Институте. Может быть, там что-нибудь и прои-
зошло,
(Вопрос аудитории и, по-видимому, свидетелю остал-
ся непонятным).
Судья: Почему вы, говоря о познаниях Бродского,
напирали на иностранную литературу? А почему вы не го-
ворите про нашу, отечественную литературу?
Эткинд: Я говорил с ним как с переводчиком и поэ-
тому интересовался его познаниями в области американс-
кой, английской, польской литературы. Они велики, раз-
нообразны и не поверхностны.
Смирнов (свидетель обвинения, начальник Дома обо-
роны): Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать,
что если бы все граждане относились к накоплению мате-
риальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм дол-
го не построить. Разум -- оружие опасное для его вла-
дельца. Все говорили, что он -- умный, и чуть ли не ге-
ниальный. Но никто не сказал, каков он человек. Выросши
в интеллигентной семье, он имеет только семилетнее об-
разование. Вот тут пусть присутствующие скажут, хотели
бы они сына, который имеет только семилетку? В армию он
не пошел, потому что был единственный кормилец семьи. А
какой же он кормилец? Тут говорят,-- талантливый пере-
водчик, а почему никто не говорит, что у него много пу-
таницы в голове? И антисоветские строчки?
Бродский: Это неправда.
Смирнов: Ему надо изменить многие свои мысли. Я
подвергаю сомнению справку, которую дали Бродскому в
нервном диспансере насчет нервной болезни. Это сиятель-
ные друзья стали звонить во все колокола и требовать --
ах, спасите молодого человека. А его надо лечить прину-
дительным трудом, и никто ему не поможет, никакие сия-
тельные друзья. Я лично его не знаю. Знаю про него из
печати. И со справками знаком. Я медицинскую справку,
которая освободила его от службы в армии, подвергаю
сомнению. Я не медицина, но подвергаю сомнению.
Бродский: Когда меня освободили как единственного
кормильца, отец болел, он лежал после инфаркта, а я ра-
ботал и зарабатывал. А потом болел я. Откуда вы обо мне
знаете, чтоб так обо мне говорить?
Смирнов: Я познакомился с вашим личным дневником.
Бродский: На каком основании?
Судья: Я снимаю этот вопрос.
Смирнов: Я читал его стихи.
Адвокат: Вот в деле оказались стихи, не принадле-
жащие Бродскому. А откуда вы знаете, что стихи, прочи-
танные вами, действительно его стихи? Ведь вы говорите
о стихах неопубликованных.
Смирнов: Знаю, и все.
Судья: Свидетель Логунов.
Логунов (заместитель директора Эрмитажа по хозяйс-
твенной части): С Бродским я лично не знаком. Впервые я
его встретил здесь, в суде. Так жить, как живет Бродс-
кий, больше нельзя. Я не позавидовал бы родителям, у
которых такой сын. Я работал с писателями, я среди них
вращался. Я сравниваю Бродского с Олегом Шестинским --
Олег ездил с агитбригадой, он окончил Ленинградский го-
сударственный университет и университет в Софии. И еще
Олег работал в шахте. Я хотел выступить в том плане,
что надо трудиться, отдавать все культурные навыки. И
стихи, которые составляет Бродский, были бы тогда нас-
тоящими стихами. Бродский должен начать свою жизнь
по-новому.
Адвокат: Надо же все-таки, чтобы свидетели говори-
ли о фактах. А они...
Судья: Вы можете потом дать оценку свидетельским
показаниям. Свидетель Денисов.
Денисов (трубоукладчик УНР-20): Я Бродского лично
не знаю. Я знаком с ним по выступлениям нашей печати. Я
выступаю как гражданин и представитель общественности.
Я после выступления газеты возмущен работой Бродского.
Я захотел познакомиться с его книгами, Пошел в библио-
теки -- нет его книг. Спрашивал знакомых, знают ли они
такого? Нет, не знают. Я рабочий. Я сменил за свою
жизнь только две работы. А Бродский? Меня не удовлетво-
ряют показания Бродского, что он знал много специаль-
ностей. Ни одну специальность за такой короткий срок не
изучить. Говорят, что Бродский представляет собою
что-то как поэт. Почему же он не был членом ни одного
объединения? Он не согласен с диалектическим материа-
лизмом? Ведь Энгельс считает, что труд создал человека.
А Бродского эта формулировка не удовлетворяет. Он счи-
тает иначе. Может, он очень талантливый, но почему же
он не находит дороги в нашей литературе? Почему он не
работает? Я хочу подсказать мнение, что меня его трудо-
вая деятельность как рабочего не удовлетворяет.
Судья: Свидетель Николаев.
Николаев (пенсионер): Я лично с Бродским не зна-
ком. Я хочу сказать, что знаю о нем три года по тому
тлетворному влиянию, которое он оказывает на своих
сверстников. Я отец. Я на своем примере убедился, как
тяжело иметь такого сына, который не работает. Я у мое-
го сына не однажды видел стихи Бродского. Поэму в 42-х
главах и разрозненные стихи. Я знаю Бродского по делу
Уманского. Есть пословица: скажи, кто твои друзья. Я
Уманского знал лично. Он отъявленный антисоветчик. Слу-
шая Бродского, я узнавал своего сына. Мой сын тоже го-
ворил, что считает себя гением. Он, как Бродский, не
хочет работать. Люди, подобные Бродскому и Уманскому,
оказывают тлетворное влияние на своих сверстников. Я
удивляюсь родителям Бродского. Они, видимо, подпевали
ему. Они пели ему в унисон. По форме стиха видно, что
Бродский может сочинять стихи. Но нет, кроме вреда, эти
стихи ничего не приносили. Бродский не просто тунеядец.
Он -- воинствующий тунеядец. С людьми, подобными Бродс-
кому, надо действовать без пощады. (Аплодисменты).
Заседатель Тяглый: Вы считаете, что на вашего сына
повлияли стихи Бродского?
Николаев: Да.
Судья: Отрицательно повлияли?
Николаев: Да.
Адвокат: Откуда вы знаете, что это стихи Бродско-
го?
Николаев: Там была папка, а на папке написано "Ио-
сиф Бродский".
Адвокат: Ваш сын был знаком с Уманским?
Николаев: Да.
Адвокат: Почему же вы думаете, что это Бродский, а
не Уманский тлетворно повлиял на вашего сына?
Николаев: Бродский и иже с ним. У Бродского стихи
позорные и антисоветские.
Бродский: Назовите мои антисоветские стихи. Скажи-
те хоть строчку из них.
Судья: Цитировать не позволю.
Бродский: Но я же хочу знать, о каких стихах идет
речь. Может, они не мои?
Николаев: Если бы я знал, что буду выступать в су-
де, я бы сфотографировал и принес.
Судья: Свидетельница Ромашова.
Ромашова (преподавательница марксизма-ленинизма в
училище имени Мухиной): Я лично Бродского не знаю. Но
его так называемая деятельность мне известна. Пушкин
говорил, что талант -- это прежде всего труд. А Бродс-
кий? Разве он трудится? Разве он работает над тем, что-
бы сделать свои стихи понятными народу? Меня удивляет,
что мои коллеги создают такой ореол вокруг него. Ведь
это только в Советском Союзе может быть, чтобы суд так
доброжелательно говорил с поэтом, так по-товарищески
советовал ему учиться. Я как секретарь партийной орга-
низации училища имени Мухиной могу сказать, что он пло-
хо влияет на молодежь.
Адвокат: Вы когда-нибудь видели Бродского?
Ромашова: Никогда. Но так называемая деятельность
Бродского позволяет мне судить о нем,
Судья: А факты вы можете какие-нибудь привести?
Ромашова: Я как воспитательница молодежи знаю от-
зывы молодежи о стихах Бродского.
Адвокат: А сами вы знакомы со стихами Бродского?
Ромашова: Знакома. Это у-жас. Не считаю возможным
их повторять. Они ужа-а-сны.
Судья: Свидетель Адмони. Если можно, ваш паспорт,
поскольку фамилия необычная.
Адмони (профессор Института имени Герцена, линг-
вист, литературовед, переводчик): Когда я узнал, что
Иосифа Бродского привлекают к суду по обвинению в туне-
ядстве, я счел своим долгом высказать перед судом и
свое мнение. Я считаю себя вправе сделать это в силу
того, что 30 лет работаю с молодежью как преподаватель
вузов, в силу того, что я давно занимаюсь переводами.
С И. Бродским я почти не знаком. Мы здороваемся,
но, кажется, не обменялись даже двумя фразами. Однако в
течение, примерно, последнего года или несколько больше
я пристально слежу за его переводческими работами -- по
его выступлениям на переводческих вечерах, по публика-
циям. Потому что это переводы талантливые, яркие. И на
основании этих переводов из Галчинского, Фернандеса и
других, я могу со всей ответственностью сказать, что
они требовали чрезвычайно большой работы со стороны ав-
тора. Они свидетельствуют о большом мастерстве и куль-
туре переводчика. А чудес не бывает. Сами собой ни мас-
терство, ни культура не приходят. Для этого нужна пос-
тоянная и упорная работа. Даже если переводчик работает
по подстрочнику, он должен, чтобы перевод был полноцен-
ным, составить себе представление о том языке, с кото-
рого он переводит, почувствовать строй этого языка,
должен узнать жизнь и культуру народа и так далее. А
Иосиф Бродский, кроме того, изучил и сами языки. Поэто-
му для меня ясно, что он трудится -- трудится напряжен-
но и упорно. А когда я сегодня -- только сегодня -- уз-
нал, что он вообще кончил только семь классов, то для
меня стало ясно, что он должен был вести поистине ги-
гантскую работу, чтобы приобрести такое мастерство и
такую культуру, которыми он обладает. К работе поэ-
та-переводчика относится то, что Маяковский говорил о
работе поэта: "Изводишь единого слова ради тысячи тонн
словесной руды".
Тот указ, по которому привлечен к ответственности
Бродский, направлен против тех, кто мало работает, а не
против тех, кто мало зарабатывает. Тунеядцы -- это те,
кто мало работает. Поэтому обвинение И. Бродского в ту-
неядстве является нелепостью. Нельзя обвинить в тунеяд-
стве человека, который работает так, как И. Бродский --
работает упорно, много,-- не думая о больших заработ-
ках, готовый ограничить себя самым необходимым, чтобы
только совершенствоваться в своем искусстве и создавать
полноценные художественные произведения.
Судья: Что вы говорили о том, что не надо судить
тех, кто мало зарабатывает?
Адмони: Я говорил: суть указа в том, чтобы судить
тех, кто мало работает, а не тех, кто мало зарабатыва-
ет.
Судья: Что же вы хотите этим сказать? А вы читали
указ от 4 мая? Коммунизм создается только трудом милли-
онов.
Адмони: Всякий труд, полезный для общества, должен
быть уважаем.
Заседатель Тяглый: Где Бродский читал свои перево-
ды и на каких иностранных языках он читал?
Адмони (улыбнувшись): Он читал по-русски. Он пере-
водит с иностранного языка на русский.
Судья: Если вас спрашивает простой человек, вы
должны ему объяснить, а не улыбаться.
Адмони: Я и объясняю, что он переводит с польского
и сербского на русский.
Судья: Говорите суду, а не публике.
Адмони: Прошу простить меня. Это профессорская
привычка -- говорить, обращаясь к аудитории.
Судья: Свидетель Воеводин. Вы лично Бродского зна-
ете?
Воеводин (член Союза писателей): Нет. Я только
полгода работаю в Союзе. Я лично с ним знаком не был.
Он мало бывает в Союзе, только на переводческих вече-
рах. Он, видимо, понимал, как встретят его стихи, и по-
тому не ходил на другие объединения. Я читал его эпиг-
раммы. Вы покраснели бы, товарищи судьи, если бы их
прочитали. Здесь говорили о таланте Бродского. Талант
измеряется только народным признанием. А этого призна-
ния нет и быть не может.
В Союз писателей была передана папка стихов Бродс-
кого. В них три темы: первая тема -- отрешенности от
мира, вторая -- порнографическая, третья тема -- тема
нелюбви к родине, к народу, где Бродский говорит о ро-
дине чужой. Погодите, сейчас вспомню... "Однообразна
русская толпа". Пусть эти безобразные стихи останутся
на его совести. Поэта Бродского не существует. Перевод-
чик, может, и есть, а поэта не существует. Я абсолютно
поддерживаю мнение товарища, который говорил о своем
сыне, на которого Бродский влиял тлетворно. Бродский
отрывает молодежь от труда, от мира и жизни. В этом
большая антиобщественная роль Бродского.
Судья: Обсуждали вы на комиссии талант Бродского?
Воеводин: Было одно короткое собрание, на котором
речь шла о Бродском. Но обсуждение не вылилось в широ-
кую дискуссию. Повторяю, Бродский ограничивался полупо-
хабными эпиграммами, а в Союз ходил редко. Мой друг,
поэт Куклин, однажды громогласно с эстрады заявил о
своем возмущении стихами Бродского.
Адвокат: Справку, которую вы написали о Бродском,
разделяет вся комиссия?
Воеводин: С Эткиндом, который придерживается дру-
гого мнения, мы справку не согласовывали.
Адвокат: А остальным членам комиссии содержание
вашей справки известно?
Воеводин: Нет, она известна не всем членам комис-
сии.
Бродский: А каким образом у вас оказались мои сти-
хи и мой дневник?
Судья: Я этот вопрос снимаю. Гражданин Бродский,
вы работали от случая к случаю. Почему?
Бродский: Я уже говорил: я работал все время.
Штатно, а потом писал стихи. (С отчаянием). Это работа
-- писать стихи.
Судья: Но ваш заработок очень невелик. Вы говори-
те, за год получаете 250 рублей, а по справкам, которые
представила милиция,-- сто рублей.
Адвокат: На предыдущем суде было постановлено,
чтобы милиция проверила справки о заработке, а это не
было сделано.
Судья: Вот в деле есть договор, который прислали
из издательства. Так ведь это просто бумажка, никем не
подписанная.
(Из публики посылают судье записку о том, что до-
говоры сначала подписывает автор, а потом руководители
издательства).
Судья: Прошу мне больше записок не посылать.
Сорокин (общественный обвинитель): Наш великий на-
род строит коммунизм. В советском человеке развивается
замечательное качество -- наслаждение общественно по-
лезным трудом. Процветает только то общество, где нет
безделья. Бродский далек от патриотизма. Он забыл глав-
ный принцип -- кто не работает, тот не ест. А Бродский
на протяжении многих лет ведет жизнь тунеядца. В 1956
году он бросил школу и поступил на завод. Ему было 15
лет. В том же году -- увольняется. (Повторяет послужной
список и перерывы в штатной работе снова объясняет без-
дельем. Будто и не звучали все объяснения свидетелей
защиты о том, что литературный труд -- тоже работа).
Мы проверили, что Бродский за одну работу получил
только 37 рублей, а он говорит -- 150 рублей.
Бродский: Это аванс. Это только аванс. Часть того,
что я потом получу.
Судья: Молчите, Бродский. Сорокин: Там, где Бродс-
кий работал, он всех возмущал своей недисциплинирован-
ностью и нежеланием работать. Статья в "Вечернем Ле-
нинграде" вызвала большой отклик. Особенно много писем
поступило от молодежи. Она резко осудила поведение
Бродского. (Читает письма). Молодежь считает, что ему
не место в Ленинграде. Что он должен быть сурово нака-
зан. У него полностью отсутствует понятие о совести и
долге. Каждый человек считает счастьем служить в армии.
А он уклонился. Отец Бродского послал своего сына в
консультацию в диспансер, и он приносит оттуда справку,
которую принял легкомысленный военкомат. Еще до вызова
в военкомат Бродский пишет своему другу Шахматову, ныне
осужденному: "Предстоит свидание с комитетом обороны.
Твой стол станет надежным убежищем моих ямбов".
Он принадлежал к компании, которая сатанинским хо-
хотом встречала слово "труд" и с почтением слушала сво-
его фюрера Уманского. Бродского объединяет с ним нена-
висть к труду и советской литературе. Особенным успехом
пользуется здесь набор порнографических слов и понятий.
Шахматова Бродский называл сэром. Не иначе. Шахматов
был осужден. Вот из какого зловонного местечка появился
Бродский. Говорят об одаренности Бродского. Но кто это
говорит? Люди, подобные Бродскому и Шахматову.
Выкрик из зала: Кто? Чуковский и Маршак подобны
Шахматову?
(Дружинники выводят кричавшего).
Сорокин: Бродского защищают прощелыги, тунеядцы,
мокрицы и жучки. Бродский не поэт, а человек, пытающий-
ся писать стишки. Он забыл, что в нашей стране человек
должен трудиться, создавать ценности: станки, хлеб.
Бродского надо заставить трудиться насильно. Надо высе-
лить его из города-героя. Он -- тунеядец, хам, прощелы-
га, идейно грязный человек. Почитатели Бродского брыз-
жут слюной. А Некрасов сказал:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
Мы сегодня судим не поэта, а тунеядца, Почему тут
защищали человека, ненавидящего свою родину? Надо про-
верить моральный облик тех, кто его защищал. Он написал
в своих стихах: "Люблю я родину чужую". В его дневниках
есть запись: "Я уже давно думал насчет выхода за крас-
ную черту. В моей рыжей голове созревают конструктивные
мысли". Он писал еще так: "Стокгольмская ратуша внушает
мне больше уважения, чем пражский Кремль". Маркса он
называет так: "Старый чревоугодник, обрамленный венком
из еловых шишек". В одном письме он пишет: "Плевать я
хотел на Москву".
Вот чего стоит Бродский и все, кто его защищают.
(Затем, цитируется письмо одной девушки, которая с
неуважением пишет о Ленине. Какое отношение ее письмо
имеет к Бродскому, совершенно нам неясно. Оно не им.
написано и не ему адресовано).
В эту минуту судья обращается ко мне: -- Прекрати-
те записывать.
Я: Товарищ судья, я прошу разрешить мне записы-
вать.
Судья: Нет.
Я: Я журналист, член Союза писателей, я пишу о
воспитании молодежи, я прошу разрешить мне записывать.
Судья: Я не знаю, что вы там записываете. Прекра-
тите.
Из публики: Отнять у нее записи.
Сорокин продолжает свою речь, потом говорит защит-
ница, речь которой я могу изложить только тезисно, пос-
кольку писать мне запретили.
Тезисы речи защитницы:
Общественный обвинитель использовал материалы, ко-
торых в деле нет, которые в ходе дела возникают впервые
и по которым Бродский не допрашивался и объяснений не
давал.
Подлинность материалов из заслушанного в 1961 году
специального дела нами не проверена, и то, что общест-
венный обвинитель цитировал, мы не можем проверить. Ес-
ли речь идет о дневнике Бродского, то он относится к
1956 году. Это юношеский дневник. Общественный обвини-
тель приводит как мнение общественности письма читате-
лей в редакцию газеты "Вечерний Ленинград". Авторы пи-
сем Бродского не знают, стихов его не читали и судят по
тенденциозной и во многом неверной по фактам газетной
статье. Общественный обвинитель оскорбляет но только
Бродского: "хам", "тунеядец", "антисоветский элемент",
но и лиц, вступившихся за него: Маршака и Чуковского,
уважаемых свидетелей. Вывод: не располагая объекгивными
доказательствами, общественный обвинитель пользуется
недозволенными приемами.
Чем располагает обвинение?
а) Справка о трудовой деятельности с 1956-го по
1962 год. В 1956 году Бродскому было 16 лет; он мог во-
обще учиться и быть по закону на иждивении родителей до
18 лет. Частая смена работ -- влияние психопатических
черт характера и неумение сразу найти свое место в жиз-
ни. Перерывы, в частности, объясняются сезонной работой
в экспедициях. Нет причины до 1962 года говорить об ук-
лонении от труда.
(Адвокат говорит о своем уважении к заседателям,
но сожалеет, что среди заседателей нет человека, кото-
рый был бы компетентен в вопросах литературного труда.
Когда обвиняют несовершеннолетнего -- непременно есть
заседатель-педагог, если на скамье подсудимых врач,
среди заседателей необходим врач. Почему же этот спра-
ведливый и разумный обычай забывается, когда речь идет
о литературе?)
б) Штатно Бродский не работает с 1962 года. Однако
представленные договоры с издательством от XI. 1962 г.
и X. 1963 г., справка студии телевидения, справка жур-
нала "Костер", вышедшая книга переводов югославских по-
этов свидетельствует о творческой работе. Качество этой
работы. Есть справка, подписанная Е. Воеводиным, резко
отрицательная, с недопустимыми обвинениями в антисо-
ветской деятельности, справка, напоминающая документы
худших времен культа личности. Выяснилось, что справка
эта на Комиссии не обсуждалась, членам Комиссии неиз-
вестна, является собственным мнением прозаика Воеводи-
на. Есть отзыв таких людей, лучших знатоков, мастеров
перевода, как Маршак и Чуковский. Свидетели В. Адмони
-- крупный литературовед, лингвист, переводчик, Е. Эт-
кинд -- знаток переводческой литературы, член бюро сек-
ции переводчиков и член Комиссии по работе с молодыми
авторами -- все они высоко оценивают работу Бродского и
говорят о большой затрате труда, требуемого для издания
написанного им за 1963 год. Вывод: справка Воеводина не
может опровергнуть мнение этих лиц.
в) Ни один из свидетелей обвинения Бродского не
знает, стихов его не читал; свидетели обвинения дают
показания на основании каких-то непонятным путем полу-
ченных и непроверенных документов и высказывают свое
мнение, произнося обвинительные речи.
Другими материалами обвинение не располагает.
Суд должен исключить из рассмотрения:
1. Материалы специального дела, рассмотренного в
1961 году, по которому в отношении Бродского было выне-
сено постановление -- дело прекратить.
Если бы Бродский тогда или позднее совершил анти-
советское преступление, написал бы антисоветские сти-
хи,-- это было бы предметом следствия органов госбезо-
пасности.
Бродский действительно был знаком с Шахматовым и
Уманским и находился под их влиянием. Но, к счастью, он
давно от этого влияния освободился. Между тем общест-
венный обвинитель зачитывал записи тех лет, преподнося
их вне времени и пространства, чем, естественно, вызвал
гнев у публики по адресу Бродского. Общественный обви-
нитель создал впечатление, что Бродский и сейчас при-
держивается своих давнишних взглядов, что совершенно
неверно. Многие молодые люди, входившие в компанию
Уманского, благодаря вмешательству разумных, взрослых
людей, были возвращены к нормальной жизни. То же самое
происходило в последние два года с Бродским. Он стал
много и плодотворно работать. Но тут его арестовали.
2. Вопрос о качестве стихов самого Бродского.
Мы еще не знаем, какие из приложенных к делу сти-
хов принадлежат Бродскому, так как из его заявления
видно, что там есть ряд стихов, ему не принадлежащих.
Для того, чтобы судить, упаднические это стихи,
пессимистические или лирические, должна быть авторитет-
ная литературоведческая экспертиза, и этот вопрос ни
суд, ни стороны сами разрешить не могут.
Наша задача -- установить, является ли Бродский
тунеядцем, живущим на нетрудовые доходы, ведущим пара-
зитический образ жизни.
Бродский -- поэт-переводчик, вкладывающий свой
труд по переводу поэтов братских республик, стран на-
родной демократии в дело борьбы за мир. Он не пьяница,
не аморальный человек, не стяжатель. Его упрекают в
том, что он мало получал гонорара, следовательно и не
работал. (Адвокат дает справку о специфике литературно-
го труда, порядке оплаты. Говорит об огромной затрате
труда при переводах, о необходимости изучения иностран-
ных языков, творчества переводимых поэтов. О том, что
не все представленные работы принимаются и оплачивают-
ся).
Система авансов. Суммы, фигурирующие в деле, не-
точны. По заявлению Бродского, их больше. Надо было бы
это проверить. Суммы незначительные. На что жил Бродс-
кий? Бродский жил с родителями, которые на время его
становления как поэта поддерживали его.
Никаких нетрудовых источников существования у него
не было. Жил скудно, чтобы иметь возможность заниматься
любимым делом.
Выводы:
Не установлена ответственность Бродского. Бродский
не тунеядец, и меры административного воздействия при-
менять к нему нельзя.
Значение указа от 4/V. 1961 года очень велико. Он
-- оружие очистки города от действительных тунеядцев и
паразитов. Неосновательное привлечение дискредитирует
указ,
Постановление Пленума Верховного Суда СССР от
10/III. 1963 года обязывает суд критически относиться к
представленным материалам, не допускать осуждения тех,
кто работает, соблюдать права привлеченных на то, чтобы
ознакомиться с делом и представить доказательства своей
невиновности.
Бродский был необоснованно задержан 13/II. 1964
года и был лишен возможности представить доказательства
своей невиновности.
Однако и представленных доказательств того, что
было сказано в суде, достаточно, чтобы сделать вывод о
том, что Бродский не тунеядец.
(Суд удаляется на совещание. Объявляется перерыв).
Суд возвращается, и судья зачитывает приговор:
Бродский систематически не выполняет обязанностей
советского человека по производству материальных цен-
ностей и личной обеспеченности, что видно из частой пе-
ремены работы. Предупреждался органами МГБ в 1961 году
и в 1962 году -- милицией. Обещал поступить на постоян-
ную работу, но выводов не сделал, продолжал не рабо-
тать, писал и читал на вечерах свои упадочнические сти-
хи. Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями
видно, что Бродский не является поэтом. Его осудили чи-
татели газеты "Вечерний Ленинград". Поэтому суд приме-
няет указ от 4/V. 1961 года: сослать Бродского в отда-
ленные местности сроком на пять лет с применением обя-
зательного труда.
Дружинники (проходя мимо защитницы): Что? Проигра-
ли дело, товарищ адвокат?
(Эта запись, будучи вскоре переведена на многие
европейские языки, привела мировую литературную общест-
венность в состояние шока).
Ну, уж этот-то документ в конкретном комментарии
не нуждается.
Он, пожалуй, нуждается в комментарии психологичес-
ком.
Тот, кто не был на суде 13 марта, не может себе
представить атмосферы этого инквизиционного действа --
возбужденный, наэлектризованный, резко разделенный на
две неравные части зал, стоящие вдоль стен дружинники,
зорко озирающие публику, уверенные, что они помогают
свершиться справедливости, трогательные в своем сварли-
вом невежестве народные заседатели... Но, конечно,
квинтэссенцией этой атмосферы было поведение судьи Са-
вельевой -- наглое, торжествующее беззаконие, уверен-
ность в полнейшей своей безнаказанности, горделивое
сознание власти. И оплывшая от пьянства физиономия Вое-
водина, и жутковато-анекдотическое беснование Сорокина
-- все это было вполне отвратительно, но судья Савель-
ева, пожалуй, единственная оказалась на полной высоте.
Она выполнила задачу откровенно и последовательно --
показала, в чьих руках реальная власть и что грозит лю-
бому из нас.
Свою полную власть над нами она демонстрировала и
во время суда. В записи есть только один эпизод, когда
дружинники выводят человека из зала, а таких эпизодов
было несколько. Делалось это все с тем же торжествующим
хамством. В частности, вытащили из зала сидевшего рядом
с Вигдоровой и с ней приехавшего Евгения Александровича
Гнедина, чьи воспоминания опубликованы в No. 7 "Нового
мира" за 1988 год. Это он выкрикнул во время речи Соро-
кина слова о Маршаке и Чуковском. Евгений Александро-
вич, в прошлом крупный дипломат, сотрудник Литвинова,
прошедший пытки и лагеря, говорил на следующий день,
что когда его впихнули в "воронок" и повезли куда-то,
он думал, как его привезут в отделение и он предъявит
свои документы старого партийца, и заранее веселился,
предвкушая реакцию. Но его немного повозили и вытолкну-
ли из машины...
После оглашения приговора дружинники пропустили к
Иосифу только его родителей -- Марию Моисеевну и Алек-
сандра Ивановича. Я видел издали, как Иосиф, мрачный,
но спокойный, натягивал кирзовые сапоги, принесенные
отцом...
Пожалуй, никогда -- ни до, ни после -- я не испы-
тывал столь невыносимого чувства унижения и бессилия. В
такие минуты начинаешь понимать Веру Засулич.
Я был тогда человеком молодым, тренированным, за-
каленным тяжелой армейской службой и работой на Крайнем
Севере, уверенным в несокрушимости своих нервов, но
после этих пяти часов наглого абсурда и размазывающего
бесправия я пришел домой буквально в полуобморочном
состоянии.
Все мы получили оглушительную оплеуху. Компания
невежд измывалась на наших глазах над нашим товарищем,
талантливым, образованным и необыкновенно трудолюбивым
человеком, а мы ничего не могли поделать.
На следующий же день в "Вечернем Ленинграде" поя-
вилась информация, так сказать, закрепляющая успех.
"Суд над тунеядцем Бродским
Просторный зал клуба 15-го ремонтно-строительного
управления вчера заполнили трудящиеся Дзержинского ра-
йона. Здесь состоялся суд над тунеядцем И. Бродским. О
нем писалось в статье "Окололитературный трутень", на-
печатанной в No. 281 нашей газеты за 1963 год.
Выездную сессию районного народного суда открыла
председательствующая -- судья Е. А. Савельева. Народные
заседатели -- рабочий Т. А. Тяглый и пенсионерка М. И.
Лебедева.
Зачитывается заключение Дзержинского райотдела ми-
лиции. Бродскому -- 24 года, образование -- 7 классов,
постоянно нигде не работает, возомнив себя литературным
гением. Неприглядное лицо этого тунеядца особенно ярко
вскрывается при допросе.
-- Ваш общий трудовой стаж? -- спрашивает судья.
-- Я этого точно не помню,-- отвечает Бродский под
смех присутствующих.
Где уж тут помнить, если с 1956 года Бродский пе-
ременил 13 мест работы, задерживаясь на каждом из них
от одного до трех месяцев. А последние годы он вообще
нигде не работал.
Рисуясь, Бродский вещает о своей якобы гениальнос-
ти, произносит громкие фразы, бесстыдно заявляет, что
лишь последующие поколения могут понять его стихи. Это
заявление вызывает дружный смех в зале.
Несмотря на совершенно ясное для всех антиобщест-
венное поведение Бродского, у него, как ни странно,
нашлись защитники. Поэтесса Н. Грудинина, старший науч-
ный сотрудник Института языкознания Академии наук В.
Адмони, доцент Педагогического института имени А. И.
Герцена Е. Эткинд, выступившие на процессе как свидете-
ли защиты, с пеной у рта пытались доказать, что Бродс-
кий, опубликовавший всего несколько стишков, отнюдь не
тунеядец. Об этом же твердила и адвокат 3. Топорова.
Но свидетели обвинения полностью изобличили Бродс-
кого в тунеядстве, во вредном, тлетворном влиянии его
виршей на молодежь. Об этом с возмущением говорили пи-
сатель Е. Воеводин, заведующая кафедрой Высшего худо-
жественно-промышленного училища имени В. И. Мухиной Р.
Ромашова, пенсионер А. Николаев, трубоукладчик УНР-20
П. Денисов, начальник Дома обороны И. Смирнов, замести-
тель директора Эрмитажа П. Логунов. Они отмечали также,
что во многом виноваты родители Бродского, потакавшие
сыну, поощрявшие его безделье. Отец его, А. Бродский,
по существу содержал великовозрастного лоботряса.
С яркой речью выступил на процессе общественный
обвинитель -- представитель народной дружины Дзержинс-
кого района Ф. Сорокин.
Внимательно выслушав стороны и тщательно изучив
имеющиеся в деле документы, народный суд вынес поста-
новление: в соответствии с Указом Президиума Верховного
Совета РСФСР от 4 мая 1961 года выселить И. Бродского
из Ленинграда в специально отведенные места с обяза-
тельным привлечением к труду на пять лет. Это постанов-
ление было с большим одобрением встречено присутство-
вавшими в зале".
Газета "Смена" откликнулась на суд еще более коло-
ритно. Сочинение называлось: "Тунеядцу воздается долж-
ное" и выглядело так: "О самом Иосифе Бродском говорить
уже противно. В клубе 15-го ремонтно-строительного уп-
равления, заполненном трудящимися Дзержинского района,
состоялся суд над этим тунеядцем, и в соответствии с
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961
года принято постановление о выселении трутня из Ле-
нинграда в специально отведенные места с обязательным
привлечением к труду сроком на пять лет.
К такому решению народный суд пришел после очень
тщательного изучения всех имеющихся в деле документов,
после внимательного выслушивания сторон.
Казалось бы, паразитическая сущность и антиобщест-
венное поведение Бродского, о котором достаточно много
рассказывалось уже на страницах ленинградских газет,
ясны каждому человеку, имеющему здравый ум и помнящему
о святых обязанностях гражданина нашего социалистичес-
кого общества.
Нет же, нашлись у Бродского и защитники. Особенным
усердием отличились выступившие на процессе как свиде-
тели защиты поэтесса Н. Грудинина, доцент Педагогичес-
кого института имени А. И. Герцена Е. Эткинд, научный
сотрудник В. Адмони.
Говоря откровенно, стыдно было за этих людей, ког-
да, изощряясь в словах, пытались они всячески обелить
Бродского, представить его как невинно страдающего неп-
ризнанного гения. На какие только измышления не пуска-
лись они!
В перерыве, окруженная юношами и девушками, кото-
рые с гневом говорили об антиобщественной деятельности
Бродского, отвергая целиком его гнилое творчество, поэ-
тесса Н. Грудинина трясла его рукописями.
Только потеряв столь нужную каждому поэту и писа-
телю, каждому человеку идейную зоркость, можно было так
безудержно рекламировать проповедника пошлости и безы-
дейности.
Что пленило Н. Грудинину и других поклонников
Бродского в его так называемом творчестве?
Тупое чванство, ущербность и болезненное самолюбие
недоучки и любителя порнографии, стократ помноженное на
непроходимое невежество и бескультурье -- вот что выг-
лядывает из каждой строчки, вышедшей из-под пера Иосифа
Бродского.
...болтливое, худое ремесло,
в любой воде плещи, мое весло...
Вот как сам Бродский изложил свое поэтическое
"кредо". Бродский принципиально не хотел трудиться ни
для себя, ни тем более для народа. В стихах и прозе он
поливал грязью и поносил все советское, только потому,
что в нашей стране надо трудиться, создавать то, что
нужно и полезно народу, будь то металл, хлеб или стихи.
В минуту откровенности он как-то очень точно напи-
сал о себе: "Мое субъективное восприятие атрофировалось
до стадии хамства".
Это было написано в те дни, когда Бродский постав-
лял в военкомат подложные справки, не желая идти слу-
жить в Советскую Армию.
"А люблю я родину чужую!" восклицает блудослов
Бродский в одном из своих пошлых стишков.
-- Будущие поколения с должным благоговением оце-
нят меня! - театрально воскликнул трутень на суде.
Дружным хохотом встретили присутствующие эти слова
"непризнанного гения"...
С 1956 года он переменил 13 мест работы. Где рабо-
тал неделю, где месяц, а последние годы он вообще не
трудился, поощряемый подонствующими приятелями, многие
из которых докатились до прямой антисоветской деятель-
ности.
Вместе с ними катился и тунеядец Бродский.
Правильную, точную оценку его тлетворной деятель-
ности дали на суде писатель Е. Воеводин, заведующая ка-
федрой Высшего художественного училища им. В. И. Мухи-
ной Р. Ромашова, начальник Дома обороны И. Смирнов, за-
меститель директора Эрмитажа П. Логунов, трубоукладчик
УНР-20 П. Денисов, общественный обвинитель штаба народ-
ной дружины Дзержинского района Ф. Сорокин и другие.
Постановление суда было встречено горячими апло-
дисментами людей с честными рабочими руками".
Все же организаторы "дела Бродского" были не сов-
сем уверены в своих силах, если ненависть взвинчивалась
до такого истерического и пародийного уровня. Несмотря
на армию и флот, они боялись Бродского и того культур-
ного движения, которое он в их сознании символизировал.
Было бы неверно сказать, что исход процесса --
несмотря на свою подавляющую тягостность -- деморализо-
вал нас. Происшедшее объединяло -- правда, ненадолго --
самых разных людей в нашем поколении. И через несколько
дней после суда появился следующий документ:
"В Комиссию по работе с молодыми авторами при Ле-
нинградском отделении Союза Советских писателей
Уважаемые товарищи!
В Ленинграде работает большое число молодых проза-
иков, поэтов, переводчиков и критиков, которые, не яв-
ляясь членами Союза писателей, уже несколько лет серь-
езно занимаются литературным трудом и неоднократно пуб-
ликовали свои произведения в сборниках и журналах. Эти
люди разного возраста, разного жизненного опыта и раз-
ных профессий объединены интересом к центральным проб-
лемам жизни нашей страны, нравственному росту и станов-
лению нового человека, его внутреннему миру.
Большинство молодых авторов совмещает напряженную
творческую работу с трудом по своей основной профессии,
с учебой. Некоторая часть вступает в договорные отноше-
ния с издающими организациями и фактически находится на
положении профессиональных литераторов. Молодые авторы,
которые не порывают с производственной деятельностью, в
творческих интересах бывают вынуждены на некоторое вре-
мя прервать ее. Не являясь членами Союза писателей, эти
люди оказываются не защищенными от возможных обвинений
в тунеядстве со стороны лиц, не компетентных в этой об-
ласти и не способных разобраться в существе дела.
Как правило, молодые авторы зарегистрированы Ко-
миссией по работе с молодыми литераторами при ЛО ССП.
Мы не знаем всех функций этой организации, но считаем,
что Комиссия призвана проявлять внимание к проблемам,
встающим перед молодыми литераторами. В последнее время
произошли события, которые серьезно встревожили нас. Мы
видим связь этих событий с появлением на месте секрета-
ря Комиссии Е. В. Воеводина, который по своему положе-
нию практически осуществляет решения Комиссии.
Молодые литераторы, сталкиваясь с Е. В. Воеводи-
ным, все более убеждаются в том, что этот человек со-
вершенно чужд их поискам и не желает понять и поддер-
жать то хорошее, что они стремятся внести в литературу.
У всех, кто с ним встречался и разговаривал, создалось
впечатление, что перед ними человек совершенно случай-
ный, не обладающий культурным уровнем, душевными ка-
чествами, необходимыми для этой деятельности. К своим
обязанностям Е. В. Воеводин относится легкомысленно.
Заявления, поданные в Комиссию, лежат без движения ме-
сяцами, устные просьбы не принимаются во внимание. Раз-
говаривать с Е. В. Воеводиным неприятно и бесполезно:
он совершенно не уважает людей, обращающихся к нему,
держится с ними пренебрежительно, с пошловатой фамиль-
ярностью и лишает этой своей манерой желания быть с ним
откровенным.
Особенно недостойно и непорядочно повел себя Е.
Воеводин на суде над молодым поэтом и переводчиком И.
Бродским, которому предъявлялось обвинение в тунеядс-
тве. Мы убеждены, что справедливость по отношению к И.
Бродскому будет восстановлена в законном порядке, но Е.
Воеводин, выступивший на суде свидетелем обвинения,
действовал так, чтобы не допустить справедливого реше-
ния дела. Он бездоказательно обвинил И. Бродского в пи-
сании и распространении порнографических стихов, кото-
рых, как нам известно, И. Бродский никогда не писал.
Таким образом, секретарь Комиссии оклеветал молодого
литератора.
Он предъявил суду заявление, подписанное им одним,
и обманул суд, утверждая, что это заявление, порочащее
личность и работу И. Бродского, одобрено большинством
членов Комиссии. Так Е. Воеводин совершил подлог и
лжесвидетельство.
Мы, молодые литераторы Ленинграда, не можем, не
желаем и не будем поддерживать никаких отношений с этим
морально нечистоплотным человеком, порочащим организа-
цию ленинградских писателей, дискредитирующим в глазах
литературной молодежи деятельность Союза писателей.
Я. Гордин, А. Александров, И. Ефимов, М. Рачко, Б.
Иванов, В. Марамзин, Б. Ручкан, В. Губин, А. Шевелев,
В. Халупович, Я. Длуголенский, Е. Калмановский, М. Да-
нина, Г. Шеф, В. Соловьев, С. Вольф, А. Кушнер, М. Гор-
дин, А. Битов, И. Петкевич, В. Бакинский, лева (с ого-
воркой: "Согласна не со всеми положениями письма, но
считаю, что после выступления на суде Е. Воеводин не
может оставаться в комиссии по работе с молодыми авто-
рами), А. Городницкий, М. Земская (с оговоркой: "Не
имея собственных претензий к Е. Воеводину по отношению
ко мне лично, присоединяюсь к заявлению в целом"), Е.
Рейн, В. Щербаков, Р. Грачев, А. Зырин, Т. Калецкая, А.
Леонов, Штакельберг, Д. Бобышев, Н. Столинская, А. Ви-
лин, А. Ставиская, И. Комарова".
Быть может, самое интересное в этом письме -- под-
писи. Потом эти люди разошлись -- и как! Эмигранты,
члены правления СП, черносотенцы... Один из подписав-
шихся через четыре года написал обширный донос на мно-
гих своих товарищей, здесь же фигурирующих. Собственно,
этим письмом было начато движение "подписантов" -- лю-
дей, подписывавших коллективные петиции в защиту жертв
незаконных процессов: Синявского -- Даниэля, Гинзбурга
-- Галанскова и других,-- захватившее к концу шестиде-
сятых годов не одну тысячу интеллигентов и затем разг-
ромленное.
Само же письмо, разумеется, было маневром. Комис-
сия по работе с молодыми литераторами интересовала нас
меньше всего. Важно было показать истинное отношение
молодой литературной общественности к Бродскому и Вое-
водину.
История этого письма трагикомична. Ленинградский
Секретариат ни за что не хотел его принимать. Мы его
подавали, нам его возвращали.
Наконец мы послали его в Москву. Ответа не получи-
ли, но Наталья Иосифовна Грудинина говорила мне, что
видела первый экземпляр в Верховном Суде, где она хло-
потала об освобождении Иосифа. У меня сохранился третий
экземпляр с натуральными подписями.
Что же объединило полсотни таких разных людей,
часть которых знала Иосифа вполне поверхностно? Ощуще-
ние, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Нам
всем показали, что мы бесправны и беззащитны. И мы по-
пытались объединиться. Но ничего из этого не вышло,
поскольку альянс наш был неорганичен.
Бродский был отправлен по этапу в деревню Норинс-
кое Коношского района Архангельской области. Деревня
находится километрах в тридцати от железной дороги, ок-
ружена болотистыми северными лесами. Иосиф делал там
самую разную физическую работу. Когда мы с писателем
Игорем Ефимовым приехали к нему в октябре шестьдесят
четвертого года, он был приставлен к зернохранилищу --
лопатить зерно, чтоб не грелось. Относились к нему в
деревне хорошо, совершенно не подозревая, что этот веж-
ливый и спокойный тунеядец возьмет их деревню с собой в
историю мировой литературы.
Но и ссылочный сюжет -- вне данного сочинения.
Разумеется, и сюжет "дела" отнюдь не исчерпан на
этих страницах. Здесь не упомянуты многие люди, так или
иначе прикосновенные как к травле, так и к поддержке
Бродского. Но первое -- общее -- представление чита-
тель, я надеюсь, получит. И мне хотелось бы, чтоб
сквозь представленный здесь бытовой слой происшедшего
читатель, пускай смутно, различил бы и другое -- разли-
чия, что за хамством и мерзостью, которые обрушились на
Бродского, вставала иная ситуация, куда более высокая,
чем просто очередная расправа над человеком, вышедшим
из привычных рамок и потому неудобным. По сути, это бы-
ла мощная вспышка ненависти к свободному, а потому тра-
гедийному пониманию жизни -- со стороны людей не просто
невежественных и консервативных, но морально глухих и
душевно слабых, духовно трусливых. "Дряблый деспотизм"
-- так назвал Пушкин николаевский режим. Духовная дряб-
лость -- неизменный спутник деспотизма. Боязнь взгля-
нуть в лицо жизни и порождает парадную культуру.
Эта почти необъяснимая для нормального сознания
ненависть преследовала Иосифа и после того, как он,
просидевший в Норинском полтора года, пытавшийся по ос-
вобождении включиться в литературный процесс и не полу-
чивший такой возможности, вынужден был в семьдесят вто-
ром году уехать за границу.
У меня хранится копия документа: "Ваш сын, Иосиф
Бродский, является моим пациентом в пресвитерианской
больнице, 5 декабря 1978 года он перенес тяжелую опера-
цию на открытом сердце в связи с коронарной болезнью
сердца... Сейчас его могут выписать из больницы. Но
поскольку у Вашего сына в США нет семьи, а сам он о се-
бе заботиться не сможет, наш отдел социального обслужи-
вания просит Вас принять меры для приезда в Нью-Йорк с
целью помочь его выздоровлению. Оставить его одного в
настоящем ненадежном состоянии значило бы подвергнуть
его серьезной опасности. Наш директор медицинского
центра подписал мое заключение и оно отправлено Вам от-
дельным письмом. Его надлежит предъявить соответствую-
щим советским учреждениям с целью получения визы для
краткосрочного посещения".
Родители Иосифа дождались вышеупомянутого офици-
ального письма, предъявили его "соответствующим советс-
ким властям" -- и получили отказ... Мария Моисеевна
несколько раз пыталась добиться разрешения посетить сы-
на. Ей отвечали, что, по сведениям ОВИРа, ее сын нахо-
дится вовсе не в США, а в Израиле, и если она хочет,
она может ехать в Израиль насовсем. А в США ей делать
нечего...
Рано утром 4 июня 1972 года, собираясь в аэропорт
"Пулково", будущий пятый Нобелевский лауреат в русской
литературе написал письмо, которое подвело некоторые
итоги его жизни в России и лучше чем что бы то ни было
завершит это повествование:
"Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по
собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я
решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую
мне дает твердое сознание того, что все, что сделано
мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послу-
жит только к славе русской культуры, ничему другому.
Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое
существование, мое присутствие в литературном процессе.
Хотя бы в качестве переводчика -- в том качестве, в ко-
тором я до сих пор и выступал. Смею думать, что работа
моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить
пользу. В конце концов, сто лет назад такое практикова-
лось.
Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее
частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный
результат повлиять не сможет. Язык -- вещь более древ-
няя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу
русскому языку, а что касается государства, то, с моей
точки зрения, мерой патриотизма писателя является то,
как он пишет на языке народа, среди которого живет, а
не клятвы с трибуны.
Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вы-
рос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все
плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрыва-
лось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным
Отечеством. Не чувствую и сейчас.
Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перес-
таю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты
всегда возвращаются: во плоти или на бумаге. Я хочу ве-
рить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста,
когда прав был сильный. Для этого на свете слишком мно-
го слабых. Единственная правота -- доброта. От зла, от
гнева, от ненависти -- пусть именуемых праведными --
никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому
же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их
читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся
разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу
делать его дело. Условия существования слишком тяжелы,
чтобы их еще усложнять.
Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о
чем я прошу. Я прошу дать мне возможность и дальше су-
ществовать в русской литературе, на русской земле. Я
думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной.
Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков
будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место
вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и
времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае,
даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему
еще пригодится".
