- Спасибо, но я хочу до заката обогнуть весь район Оулс Хед, если успею.
      - Его разыскиваете?
      - Да.
      - Ну что ж, если найдете его, надеюсь, он вас не сожрет, мистер. Мне он показался таким голодным.
      Билли беседовал с Уошбурном двадцать первого июня, в первый день официального открытия летнего сезона. Дороги были перегружены туристами, и ему пришлось ехать до самого Шипскота, прежде чем удалось найти свободный номер в мотеле. А цыгане покинули Бутбэй Харбор восьмого июня, утром.
      Разница составляла тринадцать дней.
      Наступила пара невезучих дней, когда показалось, что цыгане вообще покинули этот мир. Их не видели ни в Оулс Ходе, ни в Роклэнде, хотя оба городка были излюбленным местом летнего нашествия туристов. Служащие заправочных станций и официантки смотрели на снимки и качали головами.
      Мрачно подавляя желание выбросить через борт бесценные калории, Билли, который плохо переносил качку, проплыл на пароме от Оулс Хода до Вайнэлхевен. Там цыган тоже не видели.
      Вечером двадцать третьего позвонил Кирку Пеншли, надеясь получить свежую информацию. Когда Кирк поднял трубку, послышался странный двойной щелчок в телефоне в тот момент, когда Кирк спросил: "Как дела, Билли-бой? Ты где находишься?"
      Билли торопливо бросил трубку. Ему удалось ухватить последний вакантный номер в мотеле "Харборвью", Роклэнд. Другого ночлега могло теперь не подвернуться аж до самого Бангора, но он решил немедленно отправляться в путь, даже если придется ночевать в машине где-нибудь на проселке. Этот двойной щелчок. Ему всегда было наплевать на такие двойные щелчки в трубке. Такой звук слышишь иногда, когда твой телефонный разговор прослушивается. Или же когда используется система определения номера, откуда звонят.
      "Хейди подписала бумаги на тебя, Билли.
      В жизни подобной глупости не мог себе представить.
      Она подписала их, а Хаустон заверил своей подписью.
      Да оставьте вы меня хотя бы на время в покое, черт бы вас подрал.
      Немедленно мотай отсюда, Билли".
      Он покинул мотель. Хейди, Хаустон, не считая определителя телефонного номера, промахнулись. То, что он немедленно уехал, оказалось самым верным ходом. В два часа ночи, когда Билли регистрировался уже в бангорском отеле "Рамада Инн" и показал служащему гостиницы снимки (теперь это стало привычкой), тот немедленно кивнул головой.
      - Да, я дочку свою к ним сводил, и они ей там судьбу предсказывали, - сказал служащий. Он взял снимок Джины Лемке и слегка закатил глаза. - Как она здорово попадает в цель из своей рогатки, я вам скажу. И знаете, могла бы и по другому назначению ее использовать, если понимаете, что я имею в виду. - Он помахал ладонью, словно стряхивая с нее воду. - Моя дочурка как только заметила, какими глазами я на нее уставился, тут же потащила меня поскорей прочь. - Клерк засмеялся.
      Только что Билли чувствовал себя таким усталым, что едва хватало сил добраться до постели. Теперь он полностью взбодрился, взыграл адреналин.
      - Где? Где они были? Или, может, они еще...
      - Не-а. Больше их тут нет. Были здесь, у Парсонса, но уехали. Я там был как раз.
      - Это что - ферма чья-то?
      - Да нет. Там просто раньше был такой торговый сарай Парсонса. Сгорел дотла в прошлом году. - Клерк вдруг бросил беспокойный взгляд на несоразмерную одежду Билли, на выпирающие скулы и черепообразное лицо, на котором глаза лихорадочно блестели, словно зажженные свечи. - Хм... Желаете снять номер?
      Билли разыскал торговый склад Парсонса на следующее утро. Он представлял собой выгоревшую раковину, торчащую посреди примерно десятка акров площади, которую можно было бы назвать пустой автомобильной стоянкой. Медленно прошелся, наступая на хрустящие обломки и головни. Повсюду были разбросаны пустые жестянки из-под соды и пива. Валялся кусок сыра, облепленный насекомыми. Блеснул шарик из шарикоподшипника (Хой! Джина! - призрачный возглас прозвучал в памяти). Лопнувшие воздушные шарики, среди них пара презервативов.
      Да, они побывали здесь.
      - Чую тебя, старик, - прошептал Билли в пустоту обгоревшего сарая. Глазницы окон в сумраке смотрели на него неодобрительно: пугало огородное пожаловало. Место привидений, которое страха у Билли не вызывало. Только злость, которая стала его незримой одеждой. Злость на Хейди, злость на Тадуза Лемке и на таких так называемых друзей, вроде Кирка Пеншли, которые вроде бы были на его стороне, а на деле предали его. Или предадут.
      Какая разница? Он и так - сам по себе, и несмотря на свои сто тридцать фунтов веса, имел еще достаточно сил, чтобы добраться до старого цыгана.
      А что будет дальше?
      Тогда они сами увидят, что будет.
      - Чую тебя старик, - снова сказал Билли и прошелся вдоль постройки снаружи. На металлической дощечке увидел адрес и телефон агентства по продаже недвижимости, остановился и переписал все в записную книжку.
      Агента по продаже недвижимости звали Фрэнком Куигли, но он настоял на том, чтобы Билли называл его "Бифф". На стенах висели в рамках фотографии Биффа Куигли - старшеклассника. На большинстве из них он носил на голове футбольный шлем. На письменном столе - увековеченное в бронзе собачье дерьмо с подписью на подставке: ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА ФРАНЦУЗА.
      Да, подтвердил Бифф, он сдал в аренду площадь старому цыгану с разрешения мистера Парсонса.
      - Он решил, что площадка хуже выглядеть не станет, чем она есть сейчас, - сказал Бифф Куигли, - и я с ним согласен.
      Он откинулся на спинку своего кресла "свивел", на роликах и вращающегося, и беспардонно осмотрел лицо Билли, отмерил взглядом длину его шеи, оценил размер рубашки, которая висела на нем, как флаг в безветренный день. Потом сплел пальцы на затылке, покачался в своем шарнирном кресле, а затем взгромоздил на стол обе ноги возле статуэтки собачьего дерьма из бронзы.
      - Не скажу, что место для продажи не оценено. Там отличная площадь для индивидуальной стройки. Уверяю вас, рано или поздно кто-нибудь, достаточно дальновидный, получит выгоднейший участок там. Чертовски выгодный, сэр...
      - Скажите, Бифф, когда уехали цыгане?
      Бифф Куигли убрал руки с затылка и уселся нормально. Его кресло издало звук механической свинки: "Скуойнк!"
      - Если не возражаете, зачем вам это нужно знать?
      Губы Билли Халлека стали настолько тощими и настолько усохли, что с трудом закрывались над зубами. Страшная улыбка теперь давалась ему легко.
      - Возражаю, Бифф.
      Бифф едва заметно отшатнулся от этой улыбки, но тут же кивнул и снова откинулся в кресле. Опять мокасины фирмы "Куодди" возникли на поверхности стола, одна нога перекинулась через другую и задумчиво постучала по бронзовому памятнику.
      - Хорошо, Вилл. Каждый делает свой бизнес... У каждого - свои резоны.
      - Вот и отлично, - сказал Билли. В нем поднималась ярость, которую нужно было удержать в узде во что бы то ни стало. Злость на этого мерзкого хлюста с его мокасинами "Куодди", с его изысканной прической "джейсиз" и небрежным хамским говором делу помочь не могла. - Раз мы на том согласились...
      - Но это вам все равно обойдется в две сотни баксов.
      - Что? - Билли невольно раскрыл рот. В какой-то момент гнев был готов выплеснуться, и он просто оцепенел. Возможно, к счастью для Биффа Куигли, потому что, если бы Билли пошевелился, то скорей всего, чтобы наброситься на него. Его самоконтроль за последние пару месяцев тоже потерял в весе.
      - Плата не за информацию, которую я даю вам, - сказал Бифф. - Это - бесплатно. Двести баксов - за информацию, которую я не сообщу им. Ясно?
      - Не... что? Им?.. Кому "им"? - с трудом проговорил Билли.
      - Вашей супруге, - сказал Бифф. - И вашему доктору, и человеку, который работает на одну контору, называемую "Бартон Детектив Сервис".
      Все стало ясно. Дело обстояло вовсе не так, как вообразил его параноидальный рассудок. Все оказалось гораздо хуже. Хейди и Майк Хаустон пошли к Кирку Пеншли и убедили его, что Билли Халлек сошел с ума. Пеншли все еще не снимал заказа с агентства Бартона найти цыган. Но только теперь все они уподобились астрономам, ищущим в небе Сатурн ради того, чтобы увидеть Титан. И отправить его для начала в клинику Глассмана.
      Он отчетливо представил себе оперативного агента Бартона, который всего несколько дней тому назад сидел в этом же кресле. Говорил Биффу Куигли о том, что совершенно тощий мужик по имени Билл Халлек тут вскоре возникнет. Когда это случится, он должен позвонить по одному телефону.
      Последовал еще более отчетливый образ: он прыгает через письменный стол Биффа Куигли, хватает бронзовую кучу собачьего дерьма и бьет его по башке. Яркий образ: разорванная кожа, брызги крови (некоторые попали на фото в рамках), проблеск белой кости, разламывающейся, чтобы обнажить подлый мозг этого типа. Потом решительный жест - собачье говно в бронзе - на место.
      Возможно, Куигли что-то приметил, пусть малую толику эмоций на костлявой физиономии Билли. В глазах его появилась тревога. Он торопливо убрал ноги со стола. Кресло издало привычный свинячий визг.
      - Мы можем обговорить... - начал он, и Билли заметил, как наманикюренный палец потянулся к кнопке интеркома.
      Гнев внезапно выдохся, оставив легкую дрожь и холод. Просто достаточно было представить себе, как мозг разбрызгивается из его черепа. Причем не в туманных образах, а в "Текниколор" и со звуком системы "Долби". Добрый старый Бифф это сообразил.
      "Господи, да что же происходит с благочестивым Билли Халлеком, который всегда жертвовал в фонд США и в рождественскую копилку?"
      Рассудок вернулся: "Да-а, то был Билли Халлек, который жил в городе Пресытившихся. Теперь он улизнул в неизвестном направлении".
      - Ладно, оставим это все. - Билли кивнул на интерком.
      Палец отдернулся прочь. Потом зашарил по столу, пока не нащупал пачку сигарет.
      - Не желаете ли закурить, мистер Халлек? Ха-ха!
      Билли взял сигарету, осмотрел ее, наклонился, чтобы прикурить. Одна затяжка - и в голове вдруг стало легко.
      - Благодарю вас.
      - Насчет двух сотен - я, может быть, и загнул, конечно...
      - Нет, почему же, вы были правы, - сказал Билли. Он заранее приготовил чеки на сумму триста долларов, полагая, что придется кое-где подмазать. Но ни разу ему не пришло в голову то, что это придется делать по такой причине. Билли вытащил бумажник, извлек четыре полусотенных и положил их рядом с говенной статуэткой Биффа. - Будете держать язык за зубами, когда Пеншли позвонит?
      - О, да, сэр! - Бифф сгреб деньги и сунул их в ящик стола с сигаретами. - Вы сами знаете!
      - Надеюсь, - ответил Билли. - А теперь расскажите мне о цыганах. - Теперь говорить было легко: куда труднее давались подходы к теме.
      Цыгане прибыли в Бангор 10 июня. В контору Биффа пришли Сэмюэл Лемке и Ричард Кросскилл после звонка мистеру Парсонсу и шефу полиции Бангора. Речь шла о кратковременной аренде площади с возможным продлением. Кросскилл подписал договор как доверенное лицо "Корпорации Тадуз". В это время молодой Лемке стоял возле двери, скрестив на груди свои мускулистые руки.
      - Ну и как они позолотили вашу ручку? - спросил Билли.
      - Извините, не понял? - Бифф вопросительно поднял брови.
      - Ну как же? От меня пару сотен, возможно, от моей супруги и друзей - еще сотенку через агента Бартона, который побывал здесь. Да дело не в этом. Я просто хотел спросить - сколько цыгане дали вам на лапу. Так уж, начистоту, Бифф, - ни с того, ни с сего хорошо руки погрел, верно, Бифф?
      Некоторое время Бифф молчал. Потом, не отвечая на вопрос, закончил свою историю.
      Кросскилл явился снова, чтобы закрыть договор. Он прибыл тринадцатого, а тут как раз позвонили из полиции и от Парсонса. Пошли жалобы от местных жителей. Шеф полиции решил, что пора цыганам убираться подальше. Парсонс хотел того же, но не прочь был позволить задержаться на денек-другой, если бы они повысили плату, скажем, долларов до пятидесяти за ночлег.
      Кросскилл выслушал все это, покачал головой и ушел, не сказав ни слова. Бифф в полдень вдруг решил заглянуть на площадку у сгоревшего сарая. Подъехал как раз в тот момент, когда цыганский караван отправился в путь.
      - Знаю только, что они направились к мосту Чемберлена. Вот и все. Почему бы и вам не отправиться в путь, Билл? Честно говоря, вы выглядите, как реклама отпуска в Биафре. У меня прямо мурашки по спине бегут, когда смотрю на вас.
      Билли еще держал сигарету в пальцах, ограничившись всего одной затяжкой. Теперь он наклонился и загасил ее о бронзовое дерьмо. Тлеющие крошки посыпались на стол.
      - Честно говоря, - сказал он Биффу, - я то же самое чувствую в отношении вас.
      Ярость овладела им, и он торопливо покинул контору Биффа Куигли, чтобы не натворить чего-нибудь необдуманного. Вместо него могли заговорить его руки.
      Было двадцать четвертое июня. Цыгане покинули Бангор по мосту Чемберлена тринадцатого числа. Он отставал на одиннадцать дней. Все ближе... ближе, но еще далеко.
      Он обнаружил, что шоссе номер 15, начинающееся с моста, называлось также Бир Харбор Роуд. Не исключено, что предстояло отправляться в Бар Харбор. По пути он решил больше не общаться с агентами по продаже недвижимости и не останавливаться в отелях первого класса. Если люди Бартона его опережали, Кирк мог нанять еще больше сыщиков на его розыски.
      Цыгане тринадцатого числа проехали сорок четыре мили до Элсуорта. Там им разрешили расположиться у выставочной территории. Потом они пересекли реку Пенобскот и направились в Бакспорт, где пробыли еще три дня, прежде чем продолжить путь вдоль побережья.
      Все это Билли узнал двадцать пятого июня. Цыгане покинули Бакспорт во второй половине дня 19 июня.
      Теперь он отставал от них всего на неделю.
      Обстановка в Бар Харборе была действительно сумасшедшей, как и говорила ему официантка. Она сказала, что главное зрелище в городе - уличный карнавал. Все прибрежные города примерно одинаковы, но Бар Харбор их возглавляет. Вспомнил, как официантка говорила ему, что, бывало, проводила там время в июле-августе, но теперь старовата стала для таких прогулок.
      "Я тоже староват стал для таких городов", подумал Билли. Он сидел на скамейке в парке. На нем были хлопчатобумажные штаны, рубашка с короткими рукавами и с надписью: У БАНГОРА ЕСТЬ ДУША, и спортивный плащ, вешалкой которому служили его костлявые плечи. Он ел мороженое, привлекая немало любопытных взглядов.
      Билли устал. Его тревожило то, что теперь он всегда чувствовал себя усталым, если только не испытывал ярости. Утром, когда припарковал машину, вышел и начал показывать фотографии, испытал вдруг опять кошмарное чувство д_е_ж_а_в_ю_, обнаружив, что штаны снова сползают с бедер. "Извините", - подумал он, - "с отсутствующих бедер". То были вельветовые брюки, купленные им в магазине военно-морской одежды в Роклэнде. В пояснице брюки имели размер двадцать восемь дюймов. Продавец нервозно заметил ему, что брюки все же великоваты для него, поскольку размер его талии скорее как у мальчика. Однако длина брюк сохранялась все той же - тридцать два дюйма. Для мальчиков таких длинных брюк не шьют.
      Теперь он ел фисташковое мороженое, надеясь, что оно прибавит ему сил.
      Билли пытался понять, почему этот маленький очаровательный городок, где так трудно припарковать машину и так тесно на тротуарах, вызывал в нем гнетущее чувство. Олд Оркард был вульгарен, но его вульгарность была прямолинейна и открыта. Там ты знал, что призы в тирах - надувательство, сувениры разваливаются в руках, едва отойдешь на несколько шагов. Придется возвращаться к торговцу и спорить с ним, пока не вернет деньги. В Олд Оркарде многие женщины были староваты и почти все - толстые. Некоторые из них носили до неприличия маленькие бикини, но большинство - купальные костюмы 50-х годов. Когда они проплывали мимо тебя, раскачивая своими телесами, на ум приходили образы подводных лодок, плывущих под громадным давлением на большой глубине. Лопнет обшивка такой мадам, и весь жир попрет наружу.
      В воздухе витали ароматы пиццы, мороженого, жареного лука. Время от времени видишь блюющего мальчишку, который слишком долго находился на карусели. Большинство медленно двигавшихся машин в Олд Оркарде, были старыми, подернутыми снизу ржавчиной, и слишком большими. У многих подтекало масло.
      Олд Оркард был вульгарен, но при этом было что-то невинное в его откровенности. Вот этого и не хватало Бар Харбору.
      Многое здесь было прямой противоположностью Олд Оркарду, словно проходишь сквозь зеркало. Мало видно старых женщин и совсем не видно толстых. Мало кто из женщин гуляет в купальных костюмах. Похоже, что униформой Бар Харбора были теннисные костюмчики, белые туфли, поблекшие джинсы, рубашки-регби или матроски. Билли увидел совсем немного старых автомобилей и еще меньше машин американских марок. Большинство - "саабы", "вольво", "датсуны", "БМВ", "хонды". И на всех - непременно наклейки с дурацкими надписями. Были здесь и велосипедисты, лавировавшие среди толпы прохожих и машин на дорогих десятискоростных велосипедах. Как правило, они носили поляризованные темные очки и козырьки от солнца. В ушах маленькие наушники: с отсутствующими улыбками эти создания слушали кассеты Сони Уокмена. В гавани виднелся лес мачт, правда, не очень густой, окрашенный не в тусклые тона рыбацких лодок, а сверкавший белизной яхт, которые после празднования Дня Труда отправлялись в сухие доки.
      Публика, слоняющаяся по Бар Харбору, была, в основном, молодая, сообразительная, модно либеральная и богатая. Ночи напролет они проводили на гулянках и вечеринках. Билли кое-как доехал до мотеля "Френчмен Бэй" и до рассвета пролежал, слушая разноголосицу рока, доносившуюся из шести, а может быть, и восьми баров. В местной газете сводки об автомобильных авариях и нарушениях правил были впечатляющими и немного удручающими.
      Билли подумал: "Хочешь знать, почему это место и эти люди производят на тебя удручающее впечатление? Я скажу тебе. Они учатся жить а таких городках, как Фэйрвью, вот почему. Закончат учебу, женятся на девушках, которые завершают их любовные приключения, и осядут на лантерн драйвах Америки. Там они будут надевать красные брюки, чтобы поиграть в гольф, и каждый канун Нового Года станет для них возможностью полапать чужих жен".
      - Да, это удручает, - пробормотал он, и проходившая мимо пара с удивлением обернулась на него.
      "Они все еще здесь".
      Да, они еще находились где-то тут. Мысль оказалась столь естественной, что он не удивился и особенно не возбудился. Он отставал от них на неделю. Теперь они могли находиться в Маритаймсе или двигаться дальше вдоль побережья. Их прежний распорядок предполагал, что к данному моменту они уже уехали. Бар Харбор, разумеется, был неподходящим местом для пестрой толпы цыган, поскольку здесь даже сувенирные лавки выглядели дорогими.
      Все верно. Кроме одного: они все еще находились здесь, и он это знал.
      - Чую тебя, старик, - прошептал он.
      "Конечно же чуешь. Ты теперь должен их чуять".
      Мысль на миг встревожила его. Он встал, выбросил остаток своего мороженого в мусорную корзину и отправился обратно к продавцу мороженого. Тот не слишком обрадовался, увидев, что Билли направляется к нему.
      - Не могли бы вы мне помочь? - сказал Билли.
      - Нет, уважаемый. Не думаю, - ответил торговец, и Билли заметил отвращение в его взгляде.
      - Вас это может удивить. - Билли ощутил полное спокойствие и предрешенность. Не "дежа вю", а именно предрешенность. Продавец мороженого хотел отвернуться, но Билли удержал его взглядом. Он обнаружил в себе такую способность, словно сам начал обретать сверхъестественные способности. Он извлек фотографии, которые уже успели помяться и запачкаться и разложил их, как карты, на прилавке будки мороженщика.
      Продавец посмотрел на них, и Билли не удивился, что тот их сразу узнал. Удовольствия от этого не было - только смутный страх, который испытываешь, когда местный наркоз начинает проходить. В воздухе отчетливо пахло морской солью, и чайки кричали над гаванью.
      - Вот этот тип, - сказал продавец мороженого, зачарованно уставившись на снимок Тадуза Лемке. Этот... - ну и кошмар.
      - Они еще здесь?
      - Здесь, - ответил продавец. - Думаю, что тут еще. Менты вытолкали их из города на второй же день, но им удалось арендовать место у фермера в Текноре. Это недалеко отсюда. Полицейские к ним прицепились из-за какой-то ерунды: разбитые задние фары и прочее. Они намек, видать, поняли.
      - Благодарю вас. - Билли собрал фотографии.
      - Еще мороженого хотите?
      - Нет, спасибо. - Теперь страх стал вполне осознанным, но он был смешан с гневом, став обычным его настроением.
      - Ну, тогда, может, пойдете своей дорогой, мистер? Вы бизнесу не способствуете.
      - Да, полагаю, что не способствую.
      Билли направился к своей машине. Усталость покинула его.
      В тот вечер, в четверть десятого, Билли припарковал машину на обочине шоссе 37-а, которое уходило к северо-западу от Бар Харбора. Он оказался на вершине холма. Морской бриз шевелил его волосы, одежда развевалась и хлопала на ветру. Откуда-то сзади, издалека, доносились слабые звуки рока, открывавшие очередную вечеринку в Бар Харборе.
      Внизу справа он увидел большой костер, окруженный автомашинами, фургонами, трейлерами. На фоне костра мелькали силуэты фигур, слышались звуки разговоров, смех.
      Он их догнал.
      "Старик там ждет тебя, Билли. Он знает, что ты здесь".
      Да. Да, конечно. Старик смог бы всю эту компанию отправить на край света, если бы пожелал. Но в этом для него было мало удовольствия. Он заманил Билли именно сюда. Именно этого он захотел.
      Страх. Он, как струи дыма, блуждал по пустотам его тела, и таких пустот, казалось ему, становилось в нем все больше. Но и ярость жила там тоже.
      "Я этого хотел и, возможно, стану для него сюрпризом. Он ожидает от меня страха - наверняка. Злость - вот, что может стать сюрпризом".
      Билли на мгновение обернулся и посмотрел на свой автомобиль, покачал головой. Потом начал спускаться вниз по травяному склону к табору.
      19. В ЦЫГАНСКОМ ТАБОРЕ
      Он остановился за фургоном с изображением женщины и единорога - одна из множества теней, трепещущих от отблеска костра. Прислушался к их негромкому разговору, к взрывам смеха, к потрескиванию дров в костре.
      "Туда я выйти не могу", настаивал его рассудок. В этой настойчивости был страх, смешанный со стыдом. Нет, он больше не желал входить в концентрические круги их костра, вторгаться в их разговоры и личные дела. Ведь, в конце концов, он был виновником. Он...
      И вдруг представил себе лицо Линды, услышал ее голос, умоляющий вернуться домой, ее плач по телефону.
      Он был виновником, верно. Но не он один.
      Вновь пробудилась ярость. Билли попытался прогнать это чувство, заглушить его, превратить во что-то более конструктивное - "достаточно элементарной суровости" - подумал он. Он вышел в промежуток между фургоном и универсалом, его туфли зашуршали по сухой траве, и направился прямо к ним.
      Там, действительно, были концентрические круги: сначала машины, потом круг людей, сидящих вокруг костра, который горел в обложенном кругом камней углублении. Неподалеку в землю была воткнута срубленная ветка, на ней прикреплен желтый лист бумаги. Билли предположил, что это разрешение разводить костер.
      Те, что помоложе, сидели на траве или на надувных матрасиках. Люди постарше сидели на алюминиевых раскладных стульях, оплетенных пластиком. Билли увидел старую женщину в шезлонге, обложенную подушками и прикрытую одеялом. Она курила самокрутку.
      Три собаки, находившиеся по ту сторону костра, принялись лаять без особого энтузиазма. Один из молодых цыган резко оглянулся и распахнул жилетку, обнажив никелированную рукоятку револьвера в кобуре под мышкой.
      - Энкельт! - резко сказал мужчина постарше, положив ладонь на руку молодого цыгана.
      - Болде хар?
      - Жуст дот - хан оч Тадуз!
      Молодой парень посмотрел в сторону Билли Халлека, который теперь стоял среди них, совершенно неуместный в своем мешковатом спортивном плаще и городских туфлях. На лице цыгана отобразился не страх, но удивление и - Билли готов был поклясться в этом - сочувствие. Парень поднялся и быстро удалился, лягнув по пути пса и прикрикнув: "Энкельт!" Пес вякнул, и все три собаки разом умолкли.
      "Пошел за стариком", подумал Билли.
      Он окинул взглядом всю компанию. Разговоры прекратились, все смотрели на него своими черными цыганскими глазами. "Вот так себя чувствуешь, когда на суде с тебя спадают штаны", подумал он, но на самом деле все было совсем не так. Теперь, когда он оказался перед ними, сложные эмоции исчезли. Остались лишь страх и гнев, но и то, и другое лишено остроты - спрятавшейся в глубине разума.
      "И вот еще что: они вовсе не удивлены видеть тебя здесь... они совсем не поражаются твоему виду".
      Значит, все было правдой. Никакая там не психологическая анорексия, никакая не экзотическая форма рака. Билли подумал, что даже Майкла Хаустона убедили бы эти темные глаза. Они знали, что с ним случилось. Знали, почему это произошло. И знали, чем это закончится.
      Они смотрели друг на друга - цыгане и тощий человек из Фэйрвью, Коннектикут. И вдруг без всякой причины Билли начал улыбаться.
      Старуха, обложенная подушками охнула и сделала в его сторону жест, отгоняющий нечистую силу.
      Послышались приближающиеся шаги, голос молодой женщины заговорил торопливо и сердито:
      - Вад са хан! Оч плоцлигг браст хан дыббук. Папа! Алсклинг грат инте! Сналла дыббук! Та миг мамма!
      Тадуз Лемке, в ночной рубашке, спускавшейся до его костлявых колен, босой, вышел в свет костра. Рядом с ним, в хлопчатобумажной ночной рубашке, обволакивающей ее соблазнительные бедра, была Джина.
      - Та миг мамма! Та миг... - Она выхватила взглядом Билли, стоявшего в середине круга в мешковатом плаще и несоразмерных штанах. Вскинула руку в его направлении и вновь обратилась к старику, словно собираясь напасть на него. Остальные в бесстрастном молчании наблюдали за происходящим. В костре громко треснуло полено, рассыпав золотой фонтан искр.
      - Та миг мамма! Ва дыббук! Та миг инте тилль мормор! Ордо! Ву дерлак!
      - Са хон лагг, Джина, - ответил старик. Его голос и выражение лица были безмятежными. Одна корявая рука потянулась и погладила роскошные волны ее черных волос, ниспадавших до талии. Пока что он ни разу не взглянул на Билли. - Ви ска станна.
      На миг она сникла, и несмотря на ее соблазнительную фигуру, Билли показалось, что перед ним совсем юная девочка. Затем она обернулась снова к нему с пылающим взглядом, словно подлили горючего в затухавший костер.
      - Вы не понимаете нашего линго, мистер?! - крикнула она ему. - Я говорю моему старому папе, что убили мою старую маму! Я говорю, что вы демон, и нам следует убить вас!
      Старик положил ладонь на ее руку. Она стряхнула ее и бросилась к Билли, едва не ступив босой ногой в костер. Волосы развевались позади нее.
      - Джина, ферклиген глад! - крикнул кто-то встревожено, но никто больше не издал ни звука. Ничуть не изменилось безмятежное выражение лица старика: он смотрел, как Джина приближается к Билли, словно родитель, наблюдающий за резвым ребенком.
      Она плюнула ему в лицо громадным плевком, - видно, ее рот был полон слюны. Билли ощутил ее слюну даже у себя во рту. На вкус напоминало слезы. Она посмотрела на него в упор своими огромными глазами, и несмотря на все происшедшее, на все, что он утратил, Билли осознал, как хочет ее. И она это поняла - в черноте ее глаз горела ненависть.
      - Если это может вернуть ее, плюй на меня, пока я не утону в плевках, - сказал он. Голос его на удивление прозвучал ясно и мужественно. - Но я не дыббук, не демон, не чудовище. То, что вы видите... - он поднял руки, и костер на миг просветил его одежду насквозь, сделав похожим на иссохшую белую летучую мышь... - это то, что я и есть.
      На мгновение лицо ее отразило нерешительность, почти страх. Хотя слюна все еще стекала по его лицу, выражение ненависти покинуло ее глаза, и Билли мысленно поблагодарил за это.
      - Джина! - Это Сэмюэл Лемке, жонглер. Он появился возле старика, застегивая пояс своих брюк. На нем была рубашка с короткими рукавами и портретом Брюса Спрингстина. - Энкельт мен тиллраклигг!
      - Ты, ублюдочный убийца, - сказала она Билли и пошла обратно. Брат попытался обнять ее, но она оттолкнула его руку и исчезла во мраке. Старик обернулся ей вслед и только тогда наконец посмотрел на Билли Халлека.
      Некоторое время Билли не мог отвести взгляда от отвратной дыры посредине лица Лемке, затем его взгляд остановился на глазах старика. Глаза древности? Кажется, так он их оценил? Они оказались чем-то более, нежели древность, и... чего-то в них не хватало. Билли увидел в них пустоту. Пустота была их сущностью. Не поверхностный отблеск мысли, подобно отражению луны на темной водной глади. Пустота, столь же глубокая и полная, как пространства между галактиками.
      Лемке указал кривым пальцем на Билли, и тот, как в полусне, медленно направился, огибая костер, к старику в темно-серой ночной рубашке.
      - Ты знаешь ромалэ? - спросил Лемке, когда Билли остановился прямо перед ним. Голос его звучал интимно и тихо, но слышен был всему молчаливому табору. Тишину нарушало лишь потрескивание костра.
      Билли покачал головой.
      - Ромалэ - это ром. На роме таких, как ты, мы называем скуммаде игеном, что означает "белый человек из города".
      Он улыбнулся, обнажив гнилые, потемневшие от табака зубы. Темная дыра, где прежде был нос, растянулась.
      - Еще это означает "глупый подонок". - Теперь его глаза освободили Билли. Лемке, похоже, потерял к нему интерес. - А теперь уходи, белый человек из города. Тебе нечего делать у нас, и нам с тобой нечего тут делать. Если и было дело, то оно закончено. Возвращайся в свой город.
      Старик отвернулся от него.
      Какое-то время Билли стоял, разинув рот, смутно понимая, что старик загипнотизировал его, сделав это так же легко, как фермер, усыпляющий курицу, сунув ее голову под крыло.
      "И это ВСЕ?!" - внезапно завопила часть его сознания. "Вся эта гонка, хождения, расспросы, кошмарные сны, все эти дни и ночи - и это все? Ты будешь стоять так, не говоря ни слова? Позволишь его называть себя глупым подонком уйти спать?"
      - Нет, это не все! - громко и грубо сказал Билли.
      Кто-то удивленно и шумно вздохнул. Сэмюэл Лемке, который повел старика под руку к одному из фургонов, вздрогнув, обернулся. Спустя момент и старый Лемке повернулся к нему. На лице его было усталое любопытство. И на миг при свете костра Билли показалось, что Тадуз Лемке по-настоящему изумлен.
      Молодой цыган с револьвером сунул руку за пазуху.
      - Она очень красивая, - сказал Билли. - Джина.
      - Заткнись, белый человек из города, - сказал Сэмюэл Лемке. - Я не желаю слышать имя моей сестры из твоих уст.
      Билли проигнорировал его. Он смотрел на Лемке.
      - Она твоя внучка? Правнучка?
      Старик посмотрел на него изучающим взглядом, будто решая, есть тут что-то, или же просто ветер прошумел над пустынным местом. Потом снова отвернулся.
      - А может, задержишься на минуту, пока я напишу адрес моей дочки?! - Билли повысил голос. Не было нужды повышать его сильно, чтобы придать ему сурово повелительный тон, отработанный на многих судебных процессах. - Она не так прекрасна, как твоя Джина, но мы считаем, что она прелестна. Может быть, они начнут переписываться на тему несправедливостей. Что скажешь на это, Лемке?! Смогут они потолковать на такую тому после того, как я буду так же мертв, как твоя дочь? Кто сможет разобраться, в чем на самом деле кроется несправедливость? Дети? Внуки? Минуточку! Я напишу адрес. Одну секунду. Я напишу его на обратной стороне твоей фотографии, которая у меня имеется. Если они не смогут разобраться, может, встретятся когда-нибудь и пристрелят друг друга, а потом уж их детишки попробуют во всем разобраться. Что думаешь на этот счет, старик? Видишь в этом больше смысла, чем в нынешнем дерьме?
      Сэмюэл положил руку на плечо Лемке. Тот стряхнул ее коротким жестом и медленно направился к Билли. Теперь глаза старика были наполнены слезами ярости. Узловатые пальцы сжимались и разжимались. Все прочие наблюдали в гробовом молчании и страхе.
      - Ты переехал мою дочь на дороге, белый человек, - сказал он. - Задавил мою дочь и... набрался такой... такой боржале рулла явиться сюда и говорить свои слова в мои уши. Эй, я знаю, кто и что это сделал. Об этом я позаботился. Мы обычно поворачиваем и уезжаем из города. Да, обычно так и получается. Но иногда мы добиваемся правосудия. - Старик поднял корявую ладонь к глазам Билли и резко стиснул ее в кулак. Спустя мгновение из кулака засочилась кровь. Толпа вдруг забормотала, загудела - не от страха или удивления, а в знак одобрения. - Правосудие рома, скуммаде игеном. О двух других я уже позаботился. Судья - он выбросился из окна две ночи назад. Он... - Тадуз Лемке щелкнул пальцами и дунул на верхний сустав большого пальца, как на одуванчик.
      - Что, мистер Лемке, - это вернет назад твою дочь? Она вернулась, когда Кэри Россингтон упал из окна в Миннесоте?
      Губы Лемке искривились.
      - Она мне назад не нужна. Правосудие мертвых не оживляет, белый человек. Правосудие есть правосудие. Тебе лучше убраться отсюда, пока я еще что-нибудь с тобой не сделал. Думаешь, я не знаю, чем ты и твоя жена занимались? Думаешь, я не вижу? Я вижу. Спроси любого из них. Сто лет я уже вижу все.
      Послышался возрастающий шум в толпе табора.
      - А мне наплевать, сколько времени ты видишь все, - сказал Билли. Он протянул руку и взял старика за плечо продуманным жестом. Послышалось гневное мычание толпы. Сэмюэл Лемке торопливо пошел к нему. Тадуз Лемке повернул голову и коротко сказал что-то на роме. Молодой цыган остановился в нерешительности. На лицах многих отразилось то же выражение нерешительности, но Билли этого не увидел. Он видел только Лемке. Он наклонялся к нему ближе и ближе, пока его собственный нос едва не коснулся кошмарной сморщенной, губкообразной впадины на лице старика.
      - Подавись ты своим сраным правосудием, - сказал он. - Ты в нем понимаешь столько же, сколько я в реактивных двигателях. Сними с меня это.
      Глаза Лемке уставились в глаза Билли - этой ужасающей пустотой.
      - Убери руку, а то я сделаю еще хуже, - спокойно произнес он. - Настолько хуже, что ты сочтешь за благословение то, что я с тобой делал до сих пор.
      На лице Билли вдруг появилась улыбка - жуткая улыбка скелета, полумесяц, положенный на спину.
      - Ну, давай, действуй, - сказал он. - Попытайся. Но ты сам понимаешь: я знаю, что не сможешь.
      Старик безмолвно смотрел на него.
      - Потому что я сам себе помог, - сказал Билли. - Они были правы. Это - партнерство, разве не так? Партнерство проклявшего и проклятого. Мы с тобой вместе замешаны во всем. Хопли, Россингтон, ты и я. Но я признаюсь, дед. Моя жена мне сдрачивала в моем богатом автомобиле. Все так. Но твоя дочь вылезла между двух машин посреди квартала, как будто ворон считала. И это тоже правда. Если бы она шла по положенному переходу, была бы жива. Ошибка с обоих сторон. Но она умерла, и я не могу вернуть назад время. Так что одно другое уравновешивает. Не лучшим образом, но как-то уравновешивает. В Лас-Вегасе, старик, это называют "толчок судьбы". Вот тут и случился толчок. И давай на этом прекратим.
      Страх возник в глазах Лемке, когда Билли начал улыбаться, но теперь он вновь сменился злобой, непоколебимой мощной злобой.
      - Никогда не сниму этого, белый человек из города, - сказал Тадуз Лемке. - Умру с этим проклятием на губах.
      Билли медленно наклонился еще, коснулся лбом лба Лемке, ощутил запах старика: запах чердачной паутины, табака и отдаленно - мочи.
      - Ну, так и сделай все хуже. Валяй! Делай, как сделал со мной в первый раз, - благослови.
      Лемке некоторое время смотрел на него, и вдруг Билли почувствовал, что теперь старик находится в ловушке. Внезапно Лемке обернулся к Сэмюэлу.
      - Энкельт ав лакан оч канске алскале! Жуст дот!
      Сэмюэл Лемке и парень с пистолетом под мышкой схватили Билли за плечи и отбросили прочь от старика. Грудь Тадуза Лемке быстро вздымалась и спадала, жиденькие волосы выглядели растрепанными.
      "Он не привык, чтобы с ним говорили в гневе. Он не привык, чтобы его хватали, касались".
      - Это и есть толчок, - сказал Билли, когда они оттаскивали его прочь. - Ты меня слышишь?
      Физиономия Лемке страшно исказилась. Внезапно он стал выглядеть на все триста лет, кошмарный отщепенец прошлых веков.
      - Нет толчка! - заорал он вдруг, потрясая кулаком в сторону Билли. - Нет никакого толчка! Ничего нет! Ты сдохнешь тощим, городской человек! Сдохнешь таким! - Он сложил вместе оба кулака, и Билли ощутил резкую боль в боках, словно эти кулаки ударили его. Некоторое время ему трудно было дышать, будто все его внутренности оказались стиснутыми. - Сдохнешь тощим!
      - Это толчок, - упрямо проговорил Билли, пытаясь Отдышаться.
      - Нет толчка! - заорал старик на грани визга. Ярость отпечаталась узкими полосками крови на его щеках, похожими на паутину. - Уберите его отсюда!
      Его потащили прочь из круга, а Тадуз Лемке остановился и наблюдал. Он подбоченился и лицо его приняло выражение каменной маски.
      - Прежде чем меня утащат, старик, - заорал Билли, - знай, что мое проклятие падет на твою семью! - Несмотря на боль в боках, голос его звучал мощно и в то же время спокойно, с достоинством. - Проклятие белого человека из города!
      Ему показалось, что глаза старика стали шире. Заметил, как старуха среди подушек снова отогнала нечистую силу.
      Двое парней, тащивших Билли, приостановились. Сэмюэл Лемке коротко захохотал. Видимо, насмешила идея того, что преуспевающий юрист из Фэйрвью, Коннектикут, проклял человека, который был, возможно, самым старым цыганом Америки. Билли над тем же посмеялся бы пару месяцев назад.
      Однако Тадуз Лемке не смеялся.
      - Думаешь, такие люди, как я, не имеют силы наложить проклятие?! - спросил Билли. Он прижал обе ладони к лицу и медленно растопырил костлявые пальцы. Выглядел, как артист, закончивший странное представление и ждущий аплодисментов. - У нас есть сила. Мы умеем проклинать, когда начинаем этим заниматься, старик. Не заставляй меня начинать.
      Позади старого цыгана что-то задвигалось: мелькнула ночная рубашка, черные волосы.
      - Джина! - крикнул Сэмюэл.
      Билли увидел, как она вышла в круг света. Увидел, как она подняла рогатку, натянула резину и изящным жестом отпустила ее. Мельком заметил жидкий блеск в ночном воздухе, когда стальной шарик пролетел к нему.
      Резкая боль обожгла левую руку, но тут же прошла. Услышал, как звякнул шарик, отскочив от железного фургона. Билли поднес ладонь к глазам и вдруг обнаружил, что видит разъяренное лицо девушки не между пальцев, а через ладонь, сквозь аккуратную ровную дыру в ней.
      "Она прострелила мена из рогатки", подумал Билли. "Господи Иисусе, из рогатки!" Из дырки хлынула кровь, черная, как вар, при свете костра. Она залила рукав его спортивного плаща!
      - Энкельт! - пронзительно крикнула она. - Убирайся отсюда, эйелак! Убирайся, убийца проклятый!
      Она отбросила рогатку. Та упала возле костра - белая, как раздвоенная грудная кость некой фантастической птицы, между рогульками - черная нашлепка для одноглазого. Потом с криками Джина убежала прочь.
      Возле костра никто не шелохнулся. Неподвижно стояли два молодых парня, старик и сам Билли. Хлопнула дверь и крики Джины утихли.
      А боли все не было.
      Внезапно Билли, сам того не осознавая, протянул окровавленную руку к Лемке. Старик отшатнулся, сделав знак против нечистой силы. Билли сжал пальцы, как это сделал Лемке, и кровь закапала из кулака, как перед тем у старика.
      - Проклятие белого человека на тебе, мистер Лемке. О нем не пишут в книгах, но я говорю тебе - оно действует. Ты поверишь этому. Обязательно поверишь.
      Старик закричал на роме, разразился целым потоком непонятных слов. Билли рванули назад так, что шея слегка хрустнула, а ноги потеряли опору.
      "Они бросят меня в костер. Боже, они меня изжарят живьем..."
      Вместо этого его понесли туда, откуда он появился, через круг. Люди шарахались от него, падали со стульев и отползали прочь. Его пронесли между двумя пикапами, мимо фургона, из которого доносился звук телевизора с записью дружного смеха статистов.
      Человек в жилетке что-то буркнул, Билли раскачали, как мешок зерна (с большим недовесом), и бросили. Он пролетел и со стуком упал на траву позади круга автомашин. Это оказалось куда больнее раны в ладони. Кости внутри него, как ему показалось, затрещали. Попытался тут же подняться и не смог. В глазах мелькали белые вспышки. Билли застонал.
      Сэмюэл Лемке направился к нему. Красивое лицо парня было совершенно лишено какого-либо выражения. Он вынул из кармана джинсов какой-то предмет. Билли показалось - что-то вроде палки. Но предмет оказался гораздо меньше: когда Лемке раскрыл его, оказалось, что это бритва.
      Он протянул к молодому цыгану окровавленную ладонь, и Лемке остановился в нерешительности. На его бесстрастном лице появилось выражение, которое Билли тотчас распознал. Знакомое ему выражение по собственной физиономии, когда в ванной смотрелся в зеркало. Страх.
      Напарник что-то пробормотал ему.
      Лемке несколько мгновений колебался, глядя вниз на Билли, затем сложил бритву. Он плюнул в сторону Билли. Оба повернулись и зашагали прочь.
      Некоторое время Билли Халлек лежал на траве, пытаясь сообразить, что же произошло, упорядочить сумятицу в голове... Бесполезно в такой ситуации. Рука словно заговорила о том, что случилось: пошли пульсирующие удары боли. Он понял, что это только начало, боль станет скоро невыносимой. Если только они не вернутся и не прикончат его. Тогда всякая боль прекратится навсегда.
      Мысль заставила его двигаться. Он перевалился на бок, поджал колени к впадине живота. Несколько мгновений лежал, прижавшись щекой к утоптанной жесткой траве, пытался унять возникшее головокружение и тошноту. Когда чуть полегчало, поднялся на ноги и побрел вверх по холму, туда, где стоял его автомобиль. Пару раз Билли упал. Во второй раз решил, что ему не подняться. Однако каким-то образом снова встал: подстегнула мысль о Линде, безмятежно спящей в своей постели. Боль в ладони пульсировала сильнее, будто некая черная инфекция пожирала края раны, увеличивая ее, пробираясь дальше по руке к локтю.
      Спустя вечность он добрался до арендованного "Форда" и начал искать ключи. Они оказались в левом кармане, и пришлось добывать их правой рукой.
      Когда машина завелась, некоторое время Билли приходил в себя. Левая рука лежала у него на колоне, как подстреленная птица. Посмотрел на круг машин у костра и вдруг в голове возникли слова некогда популярной песни о том, как цыганка танцевала у костра, как она была прекрасна и очаровывала.
      Он поднес ладонь к глазам и сквозь дыру в ней увидел зеленый огонек на приборном щитке.
      "Была прекрасна и очаровала меня", подумал Билли и тронул с места автомобиль. Почти абстрактно подумал - сможет ли добраться до мотеля "Френчмен Бэй"?
      Каким-то образом добрался.
      20. 118
      - Уильям? Что случилось?
      Голос Джинелли, невнятный спросонок, готовый к раздраженной реплике, теперь зазвучал резко и встревожено. Билли разыскал его домашний телефон в своей записной книжке под записью "Три Брата". Набрал номер без особой надежды, даже уверенный в том, что за прошедшие годы он поменялся.
      Левая ладонь, обернутая в платок, лежала на колене и напоминала ему нечто вроде радиостанции, передающей пятьдесят тысяч ватт боли. При малейшем движении агонизировала вся рука. Лоб Билли покрылся потом, перед глазами мелькали образы распятия.
      - Прости, что звоню тебе домой, Ричард, - сказал он. - Да еще в такое позднее время.
      - Хрен с ним. Что случилось?
      - Ну... прежде всего мне прострелили ладонь... этим... - Он заворочался и тотчас в руку стрельнула ошеломляющая боль. Билли стиснул зубы. - ...Шариком от подшипника.
      Молчание в трубке.
      - Понимаю, как это звучит, но все правда. Женщина использовала рогатку.
      - О, Боже! Что... - В трубке слабо послышался женский голос. Джинелли коротко ответил ей по-итальянски и снова заговорил в трубку. - Это не шутка, Уильям? Какая-то сука прострелила тебе ладонь из рогатки?
      - Я бы не стал звонить людям в... - Он посмотрел на часы, снова испытав волну боли в руке... - в три часа, чтобы пошутить. Я сидел здесь уже часа три, пытаясь дождаться более цивилизованного часа, но уж очень больно... - Он коротко хохотнул: болезненный и беспомощный звук. - Очень больно.

К титульной странице
Вперед
Назад