ВАЖНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ЧИТАТЕЛЮ
Я забыл предупредить читателя об одной вещи, о ко-
торой я должен был бы упомянуть. Может быть, мне следо-
вало бы повторить ее в нескольких местах предлагаемого
труда. Но я рассчитываю на то, что настоящее заявление
сможет заменить эти повторения, не имея в то же время
их неудобств. Итак, я предупреждаю читателя, что очень
важно поставить себя на место статуи, которую мы соби-
раемся наблюдать. Надо начать существовать вместе с
ней, обладать только одним органом чувств, когда у нее
будет только один такой орган; приобретать лишь те
идеи, которые она приобретает; усваивать лишь те при-
вычки, которые она усваивает,- одним словом, надо быть
лишь тем, что она есть. Она сумеет судить о вещах по-
добно нам лишь тогда, когда будет обладать всеми нашими
органами чувств и всем нашим опытом, а мы сумеем судить
подобно ей лишь тогда, когда мы предположим, что мы ли-
шены всего того, чего ей не хватает... . Познания нашей
статуи, ограниченной ощу- щением обоняния, распростра-
няются только на запахи. Она так же мало способна обла-
дать идеями протяженности, фигуры или чего бы то ни бы-
ло, находящегося вне ее или вне ее ощущений, как идеями
света, звука, вкуса. Если мы преподнесем ей розу, то по
отноше- к нам она будет статуей, ощущающей розу.Но по
отношению к себе она будет просто самим запахом этого
цветка. Таким образом, она будет запахом розы, гвозди-
ки, жасмина, фиалки в зависимости от предметов, которые
станут действовать на ее орган обоняния. Одним словом,
запахи в этом отношении представляют собой лишь ее
собственные модификации (modifications) или состояния
(manieres d*tre) *, и она не сможет считать себя
чем-либо иным, ибо это единственные ощущения, к которым
она способна. * - способ существования.
Пусть философы, считающие столь очевид- ной истину,
будто все материально, станут минуту на ее место, и
пусть они подумают, как они могли бы предположить, что
существует нечто похожее на то, что мы называем матери-
ей. Таким образом, мы уже можем убедиться в том, что
достаточно было бы увеличить или сократить число
чувстй, чтобы заставить нас высказывать суждения, со-
вершенно отличные от тех, которые нам привычны; и наша
статуя, ограниченная обонянием, может дать нам предс-
тавление о классе существ, познания которого наименее
обширны... При первом же ощущении запаха способ- ность
ощущения нашей статуи целиком нахо- дится под впечатле-
нием, испытываемым ее органом чувства. Это я называю
вниманием. С этого момента она начинает наслаждаться
или страдать;действительно, если способ- ность ощущения
целиком поглощена приятным запахом, то мы испытываем
наслаждение, если же она целиком поглощена неприятным
запахом, мы испытываем страдание. Но у нашей статуи нет
еще никакого пред- ставления о различных изменениях,
которые она может испытать. Поэтому она чувствует себя
хорошо, не желая ничего лучшего, или чувствует себя
плохо, не желая чувствовать себя хорошо. Страдание не
может заставить ее желать блага, которого она не знает,
точно так же как наслаждение не может заставить ее бо-
яться неприятностей, которые ей также незнакомы. Следо-
вательно, как бы неприятно ни было первое ощущение, да-
же если бы оно вызывало острое страдание в органе обо-
няния, оно не может породить желания. Если у нас стра-
дание всегда сопровождается желанием не страдать, то о
статуе мы этого не может сказать. Страдание вызывает в
нас это желание лишь потому, что указанное состояние
нам уже известно. Усвоенная нами привычка рассматривать
страдание как то, без чего мы существовали и без чего
мы можем существовать, является причиной того, что мы
не способны страдать, не испытывая тотчас же желания не
страдать, и это желание неотделимо от связанного со
страданием состояния. * Но статуя, которая в первый мо-
мент ощущает себя лишь благодаря испытываемому ею стра-
данию, не знает, что она может перестать страдать, что-
бы стать чем-то другим или вообще не существовать. У
нее нет еще никакого представлена об изменении, после-
довательности, длительности. Таким образом, она сущест-
вует, не будучи в состоянии испытывать желания. Когда
она заметит, что может перестать быть тем, что она
есть, чтобы снова стать тем, чем она была раньше, то из
состояния страдания, которое она станет сравнивать с
состоянием удовольствия, вопроизведенным ее памятью,
унес зародятся желания. Такова та уловка, благодаря ко-
торой удовольствие и страдание становятся единственной
причиной, обусловливающей операции ее души и постепенно
подготовляющей ее ко всем тем познаниям, к которым она
способна; чтобы раскрыть предстоящее ей дальнейшее раз-
витие, достаточно будет наблюдать удовольствия, которых
она сможет пожелать, страдания, которых она должна бу-
дет бояться, и соответственно влияние тех и других.
Если бы у статуи не оставалось никакого воспоминания
об испытанных ею модифика- циях, то каждый раз она ду-
мала бы, что ощущает впервые; целые годы терялись бы в
каждом данном мгновении. Так как ее внимание было бы
всегда ограничено одним-единственным состоянием, она
никогда не могла бы сравнить между собой два таких сос-
тояния и судить об отношениях между ними. Она наслажда-
лась бы или страдала, не испытывая еще ни желания, ни
страха. Но ощущаемый ею запах не исчезает полностью
после того, как издающее запах тело перестает действо-
вать на ее орган обоняния. Внимание, которое она обра-
тила на него, удерживает его, и оно оставляет более или
менее сильное впечатление в зависимости от степени сос-
редоточенности самого внимания. В этом заключается па-
мять. Когда наша статуя становится новым запа- хом, она
еще продолжает обладать тем запа- хом, которым она была
в предыдущее мгно- вение.Ее способность ощущения разде-
ля- ется между памятью и обонянием; первая из этих спо-
собностей обращена к прошедшему ощущению, а вторая - к
ощущению, имеющемуся налицо. Таким образом, у статуи
имеются два способа ощущения, отличающиеся лишь тем,
что один из них относится к имеющемуся налицо ощу- ще-
нию, а другой - к ощущению, которого больше нет, но
впечатление от которого еще продолжается. Поскольку
статуя не знает, что существуют предметы, действующие
на нее, не знает даже, что она обладает некоторым орга-
ном чувств, то различие между воспоминанием о каком-то
ощущении и ощущением, имеющимся налицо, есть для нее
обыкновенно лишь различие между слабым ощущением того,
чем она была, и ярким ощущением того, чем она является
теперь. Я говорю "обыкновенно", ибо воспоминание не
всегда бывает слабым переживанием, а ощущение-ярким пе-
реживанием.Действи- тельно, всякий раз, когда память
рисует ста- туе ее прежние состояния с большой силой, а
орган чувства, наоборот, испытывает слабые впечатления,
переживание имеющегося налицо ощущения будет гораздо
менее ярким, чем воспоминание об ощущении, которого
больше нет.
Таким образом, в то время как один запах представлен в
обонянии благодаря воздейст- вию некоторого издающего
запах тела на орган обоняния, другой запах находится в
памяти, ибо впечатление от другого пахучего тела су-
ществует в мозгу, куда оно передано органом обоняния *.
Переживая эти состояния, статуя чувствует, что она уже
не то, чем она была; познание этого изменения заставля-
ет ее относить первое состояние к моменту, отличному от
того, когда она испытала второе состояние; и это зас-
тавляет ее проводить различие между тем, чтобы сущест-
вовать определенным образом, и тем, чтобы вспоминать,
что она существовала раньше другим образом. Статуя ак-
тивна по отношению к одному из своих способов ощущать и
пассивна по отношению к другому. Она активна, когда
вспоминает о каком-нибудь ощущении, потому что причина,
напоминающая ей об этом, именно память, заключается в
ней. Она пассирна в тот момент, когда она испытывает
какое-либо ощущение, ибо вызывающая его причина нахо-
дится вне ее, именно в издающих запах телах, действую-
щих на ее орган обоняния * Но статуя, не будучи в сос-
тоянии догадаться о действии на нее внешних предметов,
не может провести различия между причиной, находящейся
в ней, и причиной, находящейся вне ее. Все ее модифика-
ции по отношению к ней таковы, как если бы она была
обязана ими себе самой, и независимо от того, испытыва-
ет ли она некоторое ощущение или только вспоминает его,
она никогда не замечает ничего другого, кроме того, что
она находится или находилась раньше в таком-то состоя-
нии. Следовательно, она не способна заметить никакого
различия между состоянием, когда она активна, и состоя-
нием, когда она совершенно пассивна. Однако чем чаще
станет упражняться па- мять, тем легче она будет дейс-
твовать.Благо- даря этому статуя приобретает привычку
вспоминать без труда изменения, которые она испытала, и
делить свое внимание между тем, что она есть, и тем,
чем она была. Действительно, привычка есть не что иное,
как способность легко * В нас находится причина (prin-
cipe) наших действий, которую мы ощущаем, но которой мы
не можем определить; ее называют силой. Мы одинаково
активны по отношению ко всему, что эта сила производит
в нас или вне нас. Мы активны, например, когда мы раз-
мышляем или приводим в движение какое-нибудь тело. По
аналогии мы приписываем всем предметам, вызывающим ка-
кое-либо изменение, некоторую силу, которую мы знаем
еще меньше, мы пассивны по отношению к впечатлениям,
производимым на нас этими телами. Таким образом, су-
щество активно или пассивно в зависимости от того, на-
ходится ли причина произведенного действия в нем или
вне его. повторять то, что делаешь, а легкость эта при-
обретается благодаря повторным действиям * Если, испы-
тав несколько раз запахи розы и гвоздики, она почувс-
твует еще раз запах розы, то пассивное внимание, вызы-
ваемое обонянием, целиком будет обращено к имеющемуся в
данный момент налицо запаху розы, а активное внимание,
вызываемое памятью, будет распределено между воспомина-
ниями о запахах розы и гвоздики. Но различные состояния
статуи не способны делить между собой способность ощу-
щения, не становясь предметом сравнения. Действительно,
сравнивать - значит не что иное, как уделять одновре-
менно все свое внимание двум идеям. Если есть сравне-
ние, то имеется и суждение. Наша статуя не может однов-
ременно проявлять внимание к запаху розы и к запаху
гвоздики, не замечая, что первый не есть второй, и она
не может обнаруживать внимания к запаху розы, который
она чувствует в данный момент, и к запаху розы, который
она чувствовала раньше, не замечая, что они представля-
ют одну и ту же ее модификацию. Таким образом, суждение
есть не что иное, как восприятие отношения между двумя
сравниваемыми идеями. Чем чаще повторяются сравнения и
суж- дения, тем легче начинает производить их наша ста-
туя, Она приобретает таким образом привычку сравнивать
и судить. Поэтому достаточно будет дать ей почувство-
вать другие запахи, чтобы заставить ее делать новые
сравнения, выносить новые суждения и приобретать новые
привычки. Она не испытывает удивления при первом пере-
живаемом ею ощущении,ибо она еще не привыкла ни к како-
му суждению. Точно так же она не испытывает удивления,
когда, ощущая последовательно несколько запахов, она
переживает каждый из них лишь одно мгновение. В этом
случае она не останавливается ни на одном из произноси-
мых ею суждений, и, чем более она изменяется, тем более
она должна себя чувствовать склонной к изменению. Она
не испытывает также удивления, если путем незаметных
переходов мы приведем ее от привычки считать себя неко-
торым определенным запахом к суждению, что она есть
другой запах, ибо в этом случае она изменяется, не за-
мечая этого. Но она не преминет испытать удивление, ес-
ли внезапно перейдет от состояния, к которому она при-
выкла, к совершенно отличному состоянию, о котором она
еще не имела идеи. * В данном случае, равно как и на
протяжении всего предлагаемого труда, я говорю лишь о
привычках, приобретаемых естественным образом; в
сверхъестественном порядке все подчинено другим зако-
нам.
Это удивление заставляет ее сильнее почув- ствовать
разницу между ее состоянием.Чем более резок переход от
одних к другим, тем больше ее удивление и тем больше ее
пора- жает контраст между сопровождающими их удовольст-
виями и страданиями. Если ее внимание детерминировано
удовольствиями и страданиями, которые чувствуются силь-
нее, то оно устремляется с большей энергией на все ощу-
щения, последовательно сменяющие друг друга. Она тща-
тельнее сравнивает их и поэтому лучше судит об отноше-
ниях между ними. Таким образом, удивление усиливает ак-
тивность операций ее души. Но так как оно усиливает ее
лишь благодаря тому, что делает более заметной противо-
положность между приятным и неприятным ощущениями, то
первоисточником способностей статуи всегда оказываются
удовольствие и страдание. Если все запахи одинаково
привлекают ее внимание, то они сохранятся в ее памяти в
соответствии с тем порядком, в котором они сменяли друг
друга, и благодаря этому окажутся связанными между со-
бой. Если ряд их очень велик, то впечатление от послед-
них, как более свежее, окажется более сильным, а впе-
чатление от первых незаметно ослабнет и под конец сов-
сем исчезнет; все будет иметь такой вид, как если бы их
вовсе не было. Но те запахи, которые привлекли к себе
лишь слабое внимание, не оставят после себя никакого
следа и тотчас же будут забыты. Наконец, те запахи, ко-
торые произведут особенно сильное впечатление на ста-
тую, всплывут в ее памяти с большей яркостью и поглотят
ее настолько, что смогут заставить ее забыть другие
ощущения. Таким образом, память - это ряд идей, обра-
зующих как бы некоторую цепь.Эта связь дает возможность
переходить от одной идеи к другой и вспоминать самые
отдаленные из них. Следовательно, мы вспоминаем о ка-
кой-нибудь идее, которую имели когда-то раньше, лишь
потому, что пробегаем с большей или меньшей быстротой
весь ряд промежуточных идей. Когда наша статуя испыты-
вает второе ощу- щение, память ее не имеет никакого вы-
бора; она может вспомнить лишь первое ощущение, причем
она будет действовать с большей или меньшей силой в за-
висимости от остроты удовольствия и страдания. Но если
статуя истытала ряд модификаций, то, сохраняя воспоми-
нание о большом числе их, она охотнее станет вспоминать
о тех из них, которые могут больше содействовать ее
счастью, быстро минуя прочие или же останавливаясь на
них только вопреки своему желанию. Чтобы понять все
значение этой истины, надо определить различные степени
удовольствия и страдания, которые мы способны пережи-
вать, а также привести вытекающие из этого сравнения.
Удовольствия и страдания бывают двух ви- дов.Одни отно-
сятся главным образом к те- лу - это чувственные удо-
вольствия; другие сохраняются в памяти и во всех спо-
собностях души - это интеллектуальные, или духовные,
удовольствия. Но статуя не способна заметить это разли-
чие. Это неведение избавляет ее от одной ошибки, кото-
рой нам трудно избегнуть; действительно, эти ощущения
не отличаются друг от друга так резко, как мы вообража-
ем. На самом деле все они интеллектуальны, или духовны,
потому что ведь ощущает, собственно, только душа. Но, с
другой стороны, все они, если угодно, в известном смыс-
ле чувственны, или телесны, ибо тело есть единственная
окказиональная причина ощущений. Мы делим их на два ви-
да лишь в зависимости от их отношения к телесным или
душевным способностям. Удовольствие может постепенно
уменьшать- ся или увеличиваться; уменьшаясь, оно стре-
мится к исчезновению и исчезает вместе с ощущением; на-
оборот, увеличиваясь, оно может дойти до страдания, ибо
раздражение становится слишком сильным для органа чувс-
тва. Таким образом, удовольствие имеет две границы;
нижняя находится там, где ощущение начинается с мини-
мальной силои,- это первый шаг от небытия к ощущению;
верхняя граница находится там, где ощущение не может
больше усиливаться, не переставая быть приятным,- это
наиболее близкое к страданию состояние. Впечатление от
слабого удовольствия кажется сосредоточенным в органе
чувства, передающем его душе. Но если оно обладает не-
которой степенью яркости, то оно сопровождается эмоци-
ей, распространяющейся по всему телу. Эта эмоция -
факт, в котором наш опыт не позволяет сомневаться.
Страдание также может усиливаться или уменьшаться. Уси-
ливаясь, оно стремится к полному разрушению животного;
уменьшаясь же, оно в отличие от удовольствия не стре-
мится к отсутствию всякого ощущения; наоборот, момент
окончания его всегда приятен. Среди этих различных сте-
пеней ощущения невозможно найти безразличного состоя-
ния; каким бы слабым ни было первое ощущение, статуя
при этом необходимо должна чувствовать себя хорошо или
плохо. Но, испытав последовательно, друг за другом са-
мые острые страдания и самые яркие удовольствия, она
будет считать безразличными, или перестанет считать
приятными или неприятными, более слабые ощущения, кото-
рые она сравнит с более сильными. Таким образом, мы мо-
жем предположить, что статуя обладает приятными и неп-
риятными состояниями различной интенсивности, а также
состояниями, которые она считает безразличными.
Всякий раз, когда статуя чувствует себя плохо или не
так хорошо, она вспоминает свои прежние ощущения, она
сравнивает их с тем, чти она есть в данный момент, и
чувствует, что ей нужно снова стать Тем, чем она была.
Отсюда у нее возникает потребность, или знание того,
что существует некоторое благо, пользование которым, по
ее мнению, ей необходимо. Таким образом, статуя познает
свои потребности лишь потому, что она сравнивает испы-
тываемое ею страдание с удовольствиями, которыми она
наслаждалась прежде. Отнимите у нее воспоминание об
этих удовольствиях, иона будет чувствовать себя плохо,
не испытывэл никакой потребности, ибо, чтобы чувство-
вать потребность в какой-либо вещи, надо иметь какое-то
знание о ней. Но, согласно нашему предположению, она не
знает иного состояния, кроме того, в котором она нахо-
дится. Наоборот, когда она вспоминает более счастливое
состояние, теперешнее ее состояние тотчас же заставляет
ее почувствовать потребность в нем. Так удовольствие и
страдание всегда обусловливают действие ее способнос-
тей. Потребность статуи может быть вызвана под- линным
страданием, каким-нибудь неприят- ным ощущением, ка-
ким-нибудь ощущением, менее приятным, чем некоторые из
предшествовавших ему; наконец, она может быть вызвана
одним из таких слабых переживаний, которые статуя при-
выкла считать безразличными. Если ее потребность вызы-
вается запахом, причиняющим ей острое страдание, то он
почти целиком поглощает способность ощущения, оставляя
на долю памяти лишь столько, сколько требуется, чтобы
напомнить статуе, что она не всегда чувствовала себя
так плохо. В этом случае статуя лишена возможности
сравнивать между собой различные испытанные ею модифи-
кации, она не способна судить, какая из этих модифика-
ций наиболее приятна. Ее занимает только одно - как
выйти из этого состояния, чтобы испытать любое другое;
и, если она знает какое-нибудь средство, способное из-
бавить ее от страдания, она приложит все свои способ-
ности, чтобы использовать это средство. Так в случае
тяжелой болезни мы перестаем желать удовольствий, к ко-
торым страстно стремились, и думаем лишь о том, чтобы
выздороветь. Если потребность вызывается менее приятным
ощущением, следует различать два случая: либо удоволь-
ствия, с которыми его сравнивает статуя, были ярки и
сопровождались очень сильными эмоциями, либо же они не
были столь ярки и не вызвали почти никаких эмоций *. В
первом случае прошлое счастье вспоминается с тем боль-
шей интенсивностью, чем более оно отличается от имеюще-
гося налицо ощущения. Сопровождавшая его эмоция частич-
но воскресает и, притягивая к себе почти всю способ-
ность ощущения, не позволяет заметить приятных ощуще-
ний, следовавших за ним или предшествовавших ему. Поэ-
тому статуя, ничем не отвлекаемая, легче сравнивает это
счастье с тем состоянием, в котором она теперь находит-
ся; она лучше понимает, насколько оно отличается от ее
нынешнего состояния, и так как она старается предста-
вить его себе самым живым образом, то отсутствие его
вызывает более сильную потребность, а обладание им ста-
новится более необходимым благом. Наоборот, во втором
случае пережитое счастье вспоминается с меньшей жи-
востью; другие удовольствия привлекают к себе внимание;
его преимущество ощущается с меньшей силой; оно вовсе
не воскрешает эмоций или воскрешает их лишь слабо. Поэ-
тому статуя менее заинтересована в его возвращении и не
прилагает к этому всех своих способностей. Наконец, ес-
ли причиной потребности является одно из тех ощущений,
которые статуя привыкла считать безразличными, то вна-
чале она не испытывает ни страдания, ни удовольствия.
Но состояние это при сравнении его с теми счастливыми
состояниями, в которых она находилась раньше, скоро
становится ей неприятным; испытываемое ею в этом случае
неудовольствие есть то, что мы называем огорчением.
Между тем огорчение продолжается, оно усиливается, ста-
новится невыносимым и заставляет все способности статуи
бурно устремляться к счастью, утрату которого она чувс-
твует. Огорчение может стать столь же тягостным, как и
страдание; в этом случае статуя интересуется лишь тем,
чтобы избавиться от него, и без разбору стремится к лю-
бым ощущениям, способным рассеять его. Но если тяжесть
огорчения уменьшится, состояние ее будет не столь тя-
гостным, она не будет так стремиться избавиться от него
и сможет направить свое внимание на все приятные ощуще-
ния, о которых у нее сохранилось какое-нибудь воспоми-
нание, и тогда удовольствие, с которым она станет вспо-
минать самую яркую идею, привлечет к себе все ее спо-
собности. Таким образом, существуют две причины, опре-
деляющие степень активности способ- ностей статуи. С
одной стороны, это интенсивность блага, которого она
больше не имеет; с другой - ничтожность удовольствия,
доставляемого ей имеющимся налицо ощущением, или сопро-
вождающее его страдание. Когда обе эти причины соединя-
ются, статуя делает больше усилий, чтобы вспомнить то,
чем она перестала быть, и от этого слабее чувствует то,
чти она есть в данный момент. Действительно, так как ее
способность ощущения по необходимости ограничена, то,
чем большую часть ее привлекает к себе память, тем
меньше ее остается для чувства обоняния. А если актив-
ность памяти окажется настолько велика, что поглотит
всю способность ощущения, то статуя не сможет заметить
впечатления, произведенного на ее орган чувства, и ста-
нет так живо представ-
лять себе то, чем она была раньше, что ей начнет ка-
заться, будто она и в данный момент является тем же са-
мым *. Но если ее теперешнее состояние-самое приятное
из всех известных ей, то удоволь- ствие побуждает ее
наслаждаться преимущественно им. В этом случае нет при-
чины, способной заставить память с такой энергией дейс-
твовать в ущерб обонянию, чтобы последнее вовсе ничего
не ощущало. Наоборот, удовольствие привлекает к данному
налицо ощущению большую часть внимания или способности
ощущения, и если статуя еще вспоминает о том, чем она
была раньше, то лишь потому, что, сравнивая это с тем,
чт6 она есть в настоящий момент, она еще больше наслаж-
дается своим счастьем. Таким образом, мы имеем два про-
дукта па- мяти;один-это ощущение, переживаемое так яр-
ко, как если бы оно происходило в самом органе чувства,
другой - ощущение, от которого остается лишь слабое
воспоминание. Следовательно, мы можем установить две
степени действия этой способности: низшую, когда она
едва дает наслаждаться пережитым раньше, и высшую, ког-
да она наслаждается им с такой силой, как если бы оно
переживалось в данный момент. Способность эта называет-
ся памятью, когда она представляет вещи лишь как про-
шедшие, и воображением, когда она воскрешает их с такой
силой, что они кажутся данными в настоящий момент. Та-
ким образом, наша статуя обладает наряду с памятью еще
и воображением, причем обе эти способности отличаются
друг от друга лишь по степени. Память есть начало вооб-
ражения, обладающего еще небольшой силой; воображение
есть память, имеющая максимальную степень яркости. Пер-
воначально мы выделили у нашей статуи два вида внима-
ния: один осуществляется обонянием, другой - памятью,
теперь мы можем отметить третий вид внимания - оно осу-
ществляется воображением, и его функция заключается в
том, чтобы удерживать впечатления от чувств и подстав-
лять на их место ощу- щение, не зависящее от действия
внешних предметов **.. * Это суждение подтверждается
нашим опытом; действительно, не может быть ни одного
человека, который не вспоминал бы иногда испытанные им
раньше удовольствия с такой же яркостью, как если бы ой
ими *наслаждался в данный момент, или по крайней мере с
такой яркостью, чтобы не обращать никакого внимания на
переживаемое им в данный момент, иногда очень тяжелое
состояние. ** Тысячи фактов показывают влияние вообра-
жения на органы чувств. Человек, поглощенный какой-ни-
будь мыслью, не видит предметов, находящихся у него пе-
ред глазами, не слышит шума, поражающего его уши. Все
знают подобные рассказы об Архимеде. Если воображение
устремляется на какой-нибудь предмет с еще большей си-
лой, то человека можно колоть, жечь н при этом он не
будет чувствовать страдания, а душа его будет казаться
недоступной каким бы то ни было впечатлениям от органов
чувств. Чтобы понять, как возможны подобные явления,
достаточно обратить внимание на следующее обстоятельст-
во: поскольку наша способность ощущения ограниченна, мы
оказываемся абсолютно нечувствительными к впечатлениям
органов чувств всякий раз, когда наше воображение Цели-
ком направляет эту способность на какой-нибудь предмет.
Однако когда наша статуя воображает себе ощущение, ко-
торого она больше не имеет, и представляет его себе с
такой силой, как если бы она им обладала в данный мо-
мент, то она не знает, что в ней имеется причина, вызы-
вающая такие же результаты, как и пахучее тело, которое
стало бы действовать на ее орган чувства. Таким обра-
зом, она в отличие от нас не может проводить различия
между тем случаем, когда она лишь представляет себе
что-либо, и тем, когда она это ощущает. Но есть основа-
ние предположить,что ее вооб- ражение активнее наше-
го.Ее способность ощущения целиком поглощена од-
ним-единственным видом ощущения, вся сила ее способнос-
тей устремлена исключительно на запахи, ничто не может
отвлечь ее от этого. Мы же разрываемся между множеством
ощущений и идей, беспрестанно осаждающих нас, и, остав-
ляя для нашего воображения лишь часть наших сил, мы
оказываемся способными лишь слабо представить себе
что-либо.