I. Научная речь - выкованное из
повседневного языка орудие, при помощи которого овладе-
ваем мы предметом познания. Суть науки - в построении
или, точнее, в устроении терминологии. Слово, ходячее и
неопределенное, выковать в удачный термин - это и зна-
чит решить поставленную проблему. Всякая наука - систе-
ма терминов. Поэтому жизнь терминов и есть история нау-
ки, все равно какой, естествознания ли, юриспруденции
или математики. Изучить историю науки - это значит изу-
чить историю терминологии, т. е. историю овладевания
умом предлежащего ему предмета знания. Не ищите в науке
ничего, кроме терминов, данных в их соотношениях: все
содержание науки, как таковой, сводится именно к терми-
нам в их связях, которые (связи) первично даются опре-
делениями терминов... Технические выражения и обобщаю-
щие формулы, словесные или символические, например ал-
гебраические,- такова первая пара соответственно свя-
занных и взаимно превращаемых ступеней на пути мысли.
Всякое техническое наименование, в какой угодно области
знания, вводится определением, а это последнее предпо-
лагает за собою некоторое экзистенциальное суждение -
суждение о существовании того комплекса признаков, ко-
торый связывается воедино выставляемым определением;
это экзистенциальное суждение или эта экзистенциальная
интуиция свидетельствует о возможности этого комплекса
- возможности внутренней, отнюдь не формально-логичес-
кой, но связанной со всем строением данной области поз-
наваемого, возможности, приемлемой всеми закономернос-
тями этой области, а кроме того, утверждает устойчи-
вость, т. е. пребываемость, обсуждаемого комплекса, его
внутреннюю организованность, внутреннюю связность и
единство. Если определение лишено экзистенциальности,
так понимаемой, то оно есть лишь пустое притязание, ви-
димость слова, но не слово, ибо мыслится только в ка-
честве звука, сопровождаемого случайными ассоциациями,
но не как определенное содержание мысли, и потому бесп-
редметное,- и ускользает от нее, расползаясь на отдель-
ные элементы слова, лишь только мысль подходит к такому
определению или к равносильному ему определяемому им
техническому выражению вплотную. Иными словами, всякое
техническое выражение, действительно нужное мысли, а не
представляющее собою тормозящего речь варваризма, неп-
ременно предполагает и новое усмотрение мыслию внутрен-
ней связности того, к чему это выражение относится,-
значит, служит синтезу многих слов, которыми могла бы
быть описана вновь найденная связность. Подлинное тех-
ническое выражение, имеющее залог жизненности и надею-
щееся пережить "завистливую даль" если не "веков", то
хотя бы годов, творится духом вместе с подъемом мысли
на вершину, пусть невысокую, но во всяком случае гос-
подствующую над окружающею местностью в процессе подъ-
ема. Оно непременно есть некоторая остановка мысли, в
смысле вышеразъясненном, и его
следует оценивать именно как таковую. Если же создающий
его стоит лишь на склоне горы, остановившись не ритми-
чески,- от усталости, но вовсе не потому, что он достиг
относительного максимума высоты, хотя бы и небольшой,
то техническое выражение, по самому существу дела, не
есть устойчивое создание слова и распадается, лишь
только мысль тронется далее, и, кроме того, насквозь
субъективно, не соответствуя никакому естественному
расчленению реальности, никакому естественному ритму
диалектического хода. Таким образом, техническое выра-
жение действительно свивает в себе некоторое сжатое
описание реальности, той или другой,- ибо и математи-
ческие сущности - тоже своеобразная реальность,- а
обобщающая формула,- тоже, конечно, описание,- она про-
ращивает, развивает, распускает означенное техническое
выражение... VIII. Уже низшая область таких выражений,
номенклатура, под каковою, по В. Уэвеллю, надо в клас-
сификаторных науках разуметь "совокупность названий ви-
дов", дает нам прочеканенные и пройденные резцом слова
повседневного языка, непосвященному в классификаторную
систему той или иной области бытия такая совокупность
названий представляется легким сочинительством неснос-
ного педантизма, тогда как, на самом деле, каждое удач-
ное название опирается на годы внимательнейшего вгляды-
вания, на познание тесно сплоченных и устойчивых переп-
летений многих признаков и на понимание, как именно со-
относятся эти комплексы к разным другим того же поряд-
ка. Такое название есть сжатая в одно слово, простое
или сложное, формула изучаемой вещим действительно слу-
жит остановкою мысли на некоторой вершине. Систематика
химии, минералогии, ботаники, зоологии и в меньшей сте-
пени других наук есть сгущенный опыт многосотлет- неи
истории человеческой мысли, уплотненное созерцание при-
роды и, конечно, есть главное достояние соответствующих
областей знания, наиболее бесспорное, наиболее долго-
вечное... Лоте указывает, что голое восприятие предмета
не удовлетворяет нас, и нам требуется ввести предмет в
систему нашей мысли, а для этого необходимо наименовать
его. "Имя свидетельствует нам, что внимание многих дру-
гих покоилось уже на встреченном нами предмете, оно ру-
чается нам за то, что общий разум, по крайней мере, пы-
тался уже и этому предмету назначить определенное место
в единстве более обширного целого. Если имя и не дает
ничего нового, никаких частностей предмета, то оно
удовлетворяет человеческому стремлению постигать объек-
тивное значение, вещей, оно представляет незнакомое нам
чем-то небезызвестным общему мышлению человечества, но
давно уже поставленным на свое место". Поэтому назвать
- это вовсе не значит условиться по поводу данного
восприятия издавать некоторый произвольно избранный
звук, но, "примыкая,- по изречению Вильгельма Гумболь-
дта,- своей мыслью к мысли общечеловеческой", дать сло-
во, в котором общечеловеческая мысль, обратно, усмотре-
ла бы законную, то есть внутренне обязательную для се-
бя, связь внешнего выражения и внутреннего содержания,
или, иначе говоря, признало бы в новом имени - символ.
Символичность слова,- в чем бы она ни заключалась,-
требует вживания в именуемое, медитации над ним и, го-
воря предельно,- мистического постижения его. Иначе
созданное слово, как плева, будет отвеяно временем и
унесено в сторону от житницы человеческой культуры.
"Произвольно данное нами имя не есть имя,- говорит тот
же Летне,- недостаточно назвать вещь, как попало: она
действительно должна так называться, как мы ее зовем;
имя должно быть свидетельством, что вещь принята в мир
общепризнанного и познанного, и, как прочное определе-
ние вещи, должно ненарушимо противостоять личному про-
изволу"... Вернемся к обсуждаемому нами синтетическому
слову, на следующей после углубленных имен его ступени.
Эта последующая ступень есть термин, когда оно берется
в свернутом виде, и закон, формула закона, когда синте-
тическое слово взято развернутым. IX. "Я называю терми-
нологией систему терминов, употребляемых при описании
предметов естественной истории",- говорит Уэвелль. Тер-
минология - это орудие, посредством которого делается
точное наименование. "...Кто только возьмется за изуче-
ние какого-нибудь отдела науки,- продолжает тот же ис-
торик науки,- тот сейчас же увидит, что без технических
терминов и твердых правил не может быть надежного или
прогрессивного знания. Неопределенный и детский смысл
обыкновенного языка не может обозначать предметов с
твердою точностью, необходимою при научном исследова-
нии, и возводить их от одной ступени обобщения к дру-
гой. Для этой цели может служить только крепкий меха-
низм научной фразеологии. Необходимость в ней чувство-
валась в каждой науке с самых ранних периодов ее прог-
ресса". А в другой своей работе, подводя итоги своим
наблюдениям над жизнью Науки, Уэвелль так свидетельст-
вует существенность в Науке терминов: "Почти каждый ус-
пех науки ознаменован новообразованием или усвоением
технического выражения. Обиходный язык имеет, в боль-
шинстве случаев, известную степень вялости или двусмыс-
ленности, подобно тому как ходячее знание (common know-
ledge) обычно заключает в себе нечто расплывчатое и не-
определенное. Это знание имеет дело обычно не с одним
только разумом, но обращение более или менее к ка-
кой-либо заинтересованности или возбуждает фантазию; на
службе такому знанию и обиходный язык всегда содержит,
следовательно, окраску заинтересованности или воображе-
ния. Однако, по мере того как наше познание становится
вполне точным и чисто разумным, мы требуем также точно-
го и разумного языка, который равномерно исключал бы
неясность и фантастику, несовершенство и излишество,-
такого языка, каждое слово коего должно сообщать твер-
дую и строго ограниченную мысль. Таковой язык - язык
науки - возникает через пользование техническими выра-
жениями... Прогресс
в использовании техническим научным языком представляет
нашему наблюдению два различных, следующих друг за дру-
гом периода, в первый период технические выражения об-
разуются попутно, как они случайно представляются, нап-
ротив, во втором периоде технический язык составляется
сознательно, с определенным намерением, со вниманием к
связности, с видами на установление системы. Попутное и
систематическое образование технических выражений хотя
и не могут быть разделены определенною датою (ибо не-
систематически во все времена отдельные слова бывали
образуемы в отдельных науках), однако мы не можем один
период назвать античным, а другой - новым". Далее
обильными примерами из истории наук Уэвелль подтвержда-
ет свой тезис. Но термин, как выяснено было ранее, по
общему свойству языка должен быть соотносительным с не-
которым синтетическим предложением, его заменяющим и в
него свитым. Это последнее есть определение термина, но
не "вербальное", каковое никакого-термина создать нес-
пособно, ибо не производит синтеза, а определение ре-
альное, которое Уэвелль называет "объяснением поня-
тий--explication of conceptions". Объяснение понятий
есть синтез, опирающийся на углубленное созерцание той
реальности, к которой-понятие относится. Многие из тех
споров, которые имели важное значение для процесса об-
разования современной науки, по замечанию Уэвелля,
"принимали вид-борьбы из-за определений. Так, исследо-
вание законов падения тел привело к вопросу о том, ко-
торое из определений постоянной силы правильно: то ли
согласно которому она порождает скорость, пропорцио-
нальную пространству, или же то, по которому эта ско-
рость пропорциональна в р е м е н и. Спор о vis viva
(живой силе) свелся к вопросу о правильном определении
меры силы. Основным вопросом в классификации минералов
является вопрос об определении минерального вида (*spe-
cies). Физиологи старались осветить свой предмет опре-
делением организации или того или другого сходного с
этим термина". Подобного же рода вопросы долго были
открыты (да и до сих пор еще не вполне решены) относи-
тельно определений "удельной теплоты", "скрытой тепло-
ты", "химического средства" l...j и "растворения" [-1".
"Для нас очень важно отметить,- продолжает Уэвелль,-
что эти споры никогда не представляли собою вопросов об
отдельных и произвольных определениях, как это, по-ви-
димому, часто думали. Во всех этих случаях безмолвно
признавалось некоторое предложение, которое должно было
быть выражено при помощи определения и которое придава-
ло этому последнему его значение. Поэтому спор об опре-
делении приобретал реальное значение и становился воп-
росом об истинности и ложности... Таким образом, уста-
новление правильного определения того или другого тер-
мина может быть полезною ступенью при выяснении наших
понятий, однако только в том случае, если мы рассматри-
ваем какое-либо предложение, в котором имеет место этот
термин. Тогда действительно является вопрос о том, как
надо понимать и определять это понятие, для того чтобы
это предложение было истинным. Раскрытие наших понятий
при помощи определения оказывалось полезным для науки
только тогда, когда оно было связано с немедленным при-
менением этих определений... Определение представляет,
быть может, лучший способ разъяснения понятия; но поня-
тие становится стоящим какого бы то ни было вообще оп-
ределения только вследствие его пригодности для выраже-
ния той или другой истины. Когда определение предлага-
ется нам в качестве полезной ступени знания, мы всегда
имеем право спросить, для установления какого принципа
оно будет служить. Поэтому "определить- значит отчасти
открыть. Для того чтобы определить так, чтобы наше оп-
ределение имело научную цену, требуется немало той про-
ницательности, при помощи которой открывается истина...
Чтобы вполне выяснилось, каково должно быть наше опре-
деление, нам следует хорошо знать, какую именно истину
надо нам установить. Определение, как и научное откры-
тие, предполагает уже сделанным некоторый решительный
шаг в нашем знании. Средневековые логики считали опре-
деление последнею ступенью в прогрессе знания,- и по
крайней мере, что касается такого именно места опреде-
ления, то как история знания, так и опирающаяся на нее
философия науки подтверждают их теоретические соображе-
ния". Таковы некоторые из мыслей Уэвелля относительно
взаимопревращаемос- ти термина и закона и существенной
значимости термина в истории науки. К этим мыслям впол-
не примыкает, распространяя и вос- полняя, хотя при
этом и обесцвечивая их и лишая их остроты, Джон Стюарт
Милль, современник Уэвелля. Но через полвека мы встре-
чаем те же мысли, и притом возникшие, по-видимому, са-
мостоятельно, на почве исследования методологии знания,
у АН - ри Пуанкаре, одного из наиболее талантливых и
широко мыслящих ученых конца XIX и начала XX века. Пер-
вый шаг в научном творчестве, по Пуанкаре,- "искание
особой красоты, основанное на чувстве гармонии". Оно
наводит ищущего на гипотезу, угадываемую интуитивно, но
еще не оправданную. "Всякое обобщение есть уже гипоте-
за", т. е. в смысле неоправданности логической. Пригод-
ность гипотезы должна быть обследована, а для этого ги-
потеза раскрывается в своих последствиях в теорию соот-
ветствующего круга явлений и в этом виде подлежит дис-
курсивному над нею творчеству. Одною из важнейших функ-
ций дискурсивного творчества Пуанкаре признает созида-
ние научного языка. "Трудно поверить, как много может
одно хорошо выбранное слово "экономизировать мысль",
выражаясь словами Маха". Например, физики "изобрели
слово "энергия", и это слово оказалось необычайно пло-
дотворным, ибо оно творило закон, элиминируя исключе-
ния, ибо оно давало одно и то же имя различным по со-
держанию и сходным по форме вещам". "Математика и есть
искусство называть одним и тем же именем различные ве-
щи... Надо только, чтобы эти вещи, различные по содер-
жанию, сближались по форме..." И, подводя итоги:
"...вся творческая деятель-
ность ученого, по отношению к факту, исчерпывается
речью, которою он его выражает". X. Нет надобности да-
лее настаивать на существенном участии термина в исто-
рии мысли: полагаю, что и сказанным достаточно установ-
лена зиждущая и скрепляющая сила в развитии мысли -
термина-творчества. Но пора вдуматься более внимательно
в самую природу термина. И, прежде всего, что есть тер-
мин этимологически и семасиологически *? Terminus, или
termenmis или termo- inis, происходят от корня ier, оз-
начающего: "перешагивать, достигать цели, которая по ту
сторону". Итак, terminus- граница. Первоначально эта
граница мыслилась как вещественно намеченная, и потому
вышеозначенное гнездо слов означало пограничный столб,
пограничный камень, пограничный знак вообще. В гречес-
ком языке слову "термин" как в философии, так и в более
широком пользовании соответствует слово horos * а также
слово horismos*ot ForFos, что собственно значит: бороз-
да, а затем граница. Как и во всех древних терминах фи-
лософии, в самом термине "термин" без труда осязается
первичный сакраментальный смысл, и это священное пер-
возначение не случайность в плоскости философской, но,
напротив, как это постоянно наблюдаем в истории фило-
софской терминологии, философская терминологическая че-
канка общеупотребительного слова проявляет в слове его
первичный слой, заволоченный более поздними односторон-
ними его произрастаниями, законно, но, обедняюще, расч-
леняющими первокоренную слитную полноту и метафизич-
ность слова... XI. В философию слова terminus или рав-
носильное ему epos и horismos попадают именно из рели-
гии, и притом с сохранением первоначального смысла.
"Определение (по-гречески) называется horismos от мета-
форы с земельными границами,- удостоверяет св. Иоанн
Дамаскин.- Как граница отделяет собственность каждого
человека от собственности другого, так и определение
отделяет природу каждой вещи от природы другой". Дамас-
кин устанавливает также некоторую разницу смысла слова
horos и производного от него horismos: "Название "опре-
деление" (horismos) отличается от названия "термин"
(horos) тем, что первое уже, а второе шире. В самом де-
ле "термин" (horos) обозначает и земельную границу, и
решение (например, когда говорим arisen basilevs /царь
решил/). Точно так же он означает то, на что разлагает-
ся посылка (как мы это с Божьей помощью узнаем потом).
Обозначает оно и определение, определение же означает
только краткую речь, выражающую природу подлежащей ве-
щи". Иначе говоря, слово boras действительно значит: и
земельная граница, и определение, и термин, и решение
или постановление; но, кроме того, изменением суффикса
произведено и более специальное слово - horlsmos для
обозначения определения. Но собственно слово haras,
имея все эти смыслы, имеет их не порознь, исклю-- -
границы, пределы. - определение, ограничение. чающими
друг друга, но вместе, с переливом блеска то туда, то
сюда, смотря по общему смыслу речи. Наша же привычка
понимать слово раздробительно ведет при толковании про-
изведений древности ко многим лишним спорам. Вспомним
многочисленные пререкания по поводу так называемых "оп-
ределений" Евклида. Однако стоило Саману в своем пере-
воде евклидовских "Начал" передать слово haras через
более общее "отграничения" - и повод к спорам был уст-
ранен. Дело объясняется просто: по мнению Лам- борта*
"то, что Евклид предпосылает в таком изобилии определе-
ния, есть нечто вроде номенклатуры. Он, собственно го-
воря, поступает так, как поступает, например, часовщик
или другой ремесленник, начиная знакомить учеников с
названием орудий своего мастерства". С таким пониманием
haras - определений, как терминологических установок,
согласен и Цейтен. То же говорит и вышеупомянутый Си-
мой. Амальди, со ссылкою на вышеназванных, со своей
стороны заявляет: "...мы слишком много занимаемся уче-
ными толкованиями (определений Евклида.- П. Ф.), из ко-
торых ни одно прямо не исключает все остальные, потому
что каждое из них, по-видимому, отражает мысль Евклида
с особой стороны. Лишь исходя из предвзятой идеи, нуж-
дающейся еще в дальнейших прояснениях, мы склонны отож-
дествлять роль bores в геометрической системе Евклида с
задачей, которая в нашу теперешнюю, преимущественно
критическую эпоху возлагается на определения в матема-
тике вообще, в частности в геометрии. Позволительно,
по- видимому, думать, что Евклид своими opoi имел в ви-
ду просто дать геометрическую номенклатуру, чтобы затем
в постулатах (aitemata *) и "общих идеях" (koinai enno-
ia, общепринятые идеи, аксиомы) формулировать свойства
основных образований, долженствующие быть непосредс-
твенно примененными в последующих рассуждениях". На
языке более позднем в значении слова terminus основным
продолжает быть момент определенности, хотя значение
дифференцируется. По объяснению Дю-Канжа, terminus зна-
чит: 1) область, описанная своими границами и предела-
ми, т. е. самое содержание границы, 2) definltio, ha-
ras, постановление, в смысле соборных постановлений,
тут terminus и bores в языках латинском и греческом в
точности передают друг друга, 3) назначенное время, ус-
тановленный день, 4) праздничный день. Собственно фило-
софское пользование словом "термин" введено преимущест-
венно Аристотелем. "Термином" horos, terminus суждения
у него называются подлежащее и сказуемое суждения - ло-
гический субъект и логический предикат. Понятно, почему
это так: подлежащее и сказуемое суждения ведь определя-
ют собою размах мысли, тот, который допускается и пред-
полагается актом суждения. Из беспредельной возможности
в неопределенных блужданиях мысль, актом суждения, са-
моограничивается, сжимается, заключает себя в амплитуду
подлежащего-сказуемого. * - постулат, требование.
Ибо подлежащее есть то, на чем говорящий желает сосре-
доточить внимание, а сказуемое - то, что именно должно
открыть внимание в предмете своем. Между тем, о чем мы
говорим, и тем, что мы говорим, содержится весь простор
мысли, т. е. оттенков и ограничений дальнейших, выража-
емых обстоятельствами. А так как, далее, логическое
сказуемое и логическое подлежащее могут быть сложными,
то каждая из составных частей их сама может получить
наименование термина. Так пользуются словом "термин"
философы. По Геккелю, называвшему себя Гоклением, ter-
minus есть "oratio rei essentiam significans - речение,
обозначающее сущность вещи". По Гутберлету, "речение
(sprachlicher Ausdruck) содержит понятия посредством
слова. Поскольку это последнее в человеческом пользова-
нии взаимно отграничивает понятия и таким образом наме-
чает границу как пограничный знак, оно называется в фи-
лософском словоупотреблении термином". По Гефлеру, на-
учные термины суть "слова, значение коих - понятия".
XII. Итак, в приложении к философской и научной речи
понятно словоупотребление: термин, terminus, horos. Это
какие-то границы, какие-то межи мысли. Флоренский П. А.
Термин // Acty Universitatis szegediensis de Anna fuzsf
Nominatae Dissertationes Stavicae SlavisUsche Mitiei-
lungen. Материалы и сообщения по славяноведению. XVIII.
Szegeii, 1986. Р. 244-256, 262-264