29. Мир философии

   Мы изобразили резкими,  схематическими штрихами про-
цесс падения веры в  европейскую  культуру,  подчеркнув
отдельные сильные толчки, исходившие от крупных внешних
событий и один за  другим  расшатывавшие  эту  веру.  В
действительности,  конечно,  процесс этот гораздо слож-
нее; он совершался более постепенно и неприметно, буду-
чи  результатом  накопления  множества  разнородных,  и
сильных,  и бесконечно малых впечатлений. И эти впечат-
ления  были только поводами для него;  как все глубокие
духовные и жизненные перемены,  он осуществлялся  спон-
танно,  шел  из каких-то невидимых глубин души и в точ-
ности психологически необъясним.  Что-то умерло в нашей
душе; былой жар, былые восторги испарились, и мы с тру-
дом вспоминаем о них;                                  
   мы состарились и духовно охладели,  и сами не знаем,
как это случилось. Так, старики, глядя на образ возлюб-
ленной своей юности,  думают: "Как мог я так увлекаться
и безумствовать? Как мог я не замечать пустоты, глупос-
ти,  ординарности этого хорошенького личика?  Как мог я
считать божеством слабое,  обычное человеческое сущест-
во,  затрачивать на него свою душу?"  Какая-то  любовь,
какой-то  наивный  пыл безвозвратно потухли в душе.  Мы
идем по красивым, удобным, благоустроенным улицам евро-
пейских столиц, которыми мы прежде восторгались,       
   и не понимаем,  что в них хорошего: ровная плоскость
асфальта, однообразные высокие дома пошлой архитектуры;
гудят  и  мчатся  автомобили,  развозя праздных жуиров,
жадных спекулянтов или озабоченных, духовно пустых "де-
ловых людей": внутри домов - десятки и сотни одинаковых
квартир мещанского уклада, в которых копошится разбитый
на  семейные ячейки людской муравейник - чему тут радо-
ваться? Тоска, тоска беспросветная! Мы видим кучера или
шофера,  читающего  газету  на  своем сиденье - в какой
восторг перед его просвещенностью и политической созна-
тельностью мы приходили раньше при этом зрелище! Теперь
мы равнодушно проходим мимо,  а если живем в  Германии,
то  злобно думаем:  "Наверное,  тоже играет на бирже" и
уверены,  что теперь мы оцениваем это явление  правиль-
нее,  чем  прежде.  Где  трепет,  с которым мы когда-то
всходили на галереи европейских парламентов и прислуши-
вались  к  страстным,  вдохновенным  речам политических
ораторов?  Едва ли мы читаем внимательно эти речи  и  в
газетах,  а если и пробежим глазами, то с равнодушием и
скукой; мы заранее знаем их содержание: либо безответс-
твенная демагогия,  либо официально-лицемерное провозг-
лашение каких-либо священных принципов, в которые никто
не верит и которые никогда не осуществляются,  оправда-
ние какого-нибудь зла под тем или иным высоким  предло-
гом,  либо,  наконец, сознание своего бессилия и безвы-
ходности положения; от всей текущей политики на нас уже
заранее веет или человеческой глупостью, или человечес-
кой подлостью,  или тем и другим вместе,  и  во  всяком
случае - пошлостью,  унынием, безнадежностью серых буд-
ней.                                                   
   Не радует нас больше и прогресс науки и связанное  с
ним развитие техники. Путешествия по воздуху, этот пти-
чий полет, о котором человечество мечтало веками, стали
уже почти будничным,  обычным способом передвижения. Но
для чего это нужно,  если не знаешь,  куда и зачем  ле-
теть, если на всем свете царит та же скука, безысходная
духовная слабость и бессодержательность?  А когда поду-
маешь, что единственным реальным результатом этого раз-
вития воздушных сообщений является возможность  превра-
тить  войну  в быстрое и беспощадное убийство населения
целых стран,  в  кошмарно-апокалипсическое  истребление
европейского  человечества огнем с неба,  то трудно ду-
ховно увлечься его успехами и разве только  в  припадке
безумного отчаяния можно злорадно усмехнуться сатанинс-
кой мечте о самоуничтожении гибнущей Европы. Общее раз-
витие промышленной техники,  накопление богатства, усо-
вершенствование внешних условий жизни,-  все  это  вещи
неплохие и, конечно, нужные, но нет ли во всем этом ка-
кой-то безнадежности работы над сизифовым  камнем,  раз
неудержимое  влечение  к промышленно-торговому развитию
привело через войну к всеобщему разорению и  обнищанию?
Возможна ли сейчас еще та юная, наивная вера, с которою
работали над накоплением богатства и  развитием  произ-
водства целые поколения людей, видевшие в этом средство
к достижению какой-                                    
 то радостной,  последней цели? И нужно ли, в самом де-
ле, для человеческого счастья это безграничное накопле-
ние,  это превращение человека в раба вещей, машин, те-
лефонов и всяческих иных мертвых средств его  собствен-
ной деятельности? У нас нет ответа на эти вопросы; но у
нас есть сомнения и недоверие,  которых  мы  прежде  не
знали.                                                 
   А духовные  ценности европейской культуры,  чистые и
самодовлеющие блага  искусства,  науки  и  нравственной
жизни?  Но и на все это мы невольно смотрим теперь иным
скептическим взором.  О нравственной жизни мы не  будем
здесь говорить - это особая,  и особенно тяжкая тема, о
ней речь впереди.  Здесь  достаточно  сказать,  что  мы
как-то за это время утеряли веру именно в самое наличие
нравственной жизни, нравственных устоев культурного че-
ловечества; все это именно и оказалось неизмеримо более
шатким, двусмысленным, призрачным, чем оно казалось ра-
нее. В искусстве самое великое мы видим в прошлом, сов-
ременность же - не будем произносить никаких приговоров
о ней,  претендующих на объективность и обоснованность,
но в ней нет художественного движения,  способного зах-
ватить  и окрылить нас,  скрасить тоску нашей будничной
жизни и давать нам радостные слезы умиления  перед  ис-
тинной вечной красотой.  А вместе с тем после пережитых
испытаний произошел какой-то душевный сдвиг, в силу ко-
торого  для  нас потускнело многое из прошлого.  Всякая
лирика и романтика в живописи,  поэзии и музыке, всякая
субъективная утонченность, экзальтированность, изыскан-
ность и идеалистическая туманность,  в которых еще  так
недавно  мы  находили  утеху,  не только не радует,  но
раздражает нас и претит нам:  мы ищем - и не находим  -
чего-то  простого,  существенного,  бесспорного и в ис-
кусстве,  какого-то хлеба насущного, по которому мы ду-
ховно изголодались.  А наука?  Но и наука перестала для
нас быть кумиром.  Толстые ученые книги,  плоды  изуми-
тельного  прилежания  и  безграничной  осведомленности,
всякие научные школы и методы не внушают  нам  прежнего
почтения  и как-то не нужны нам теперь.  Яснее прежнего
мы видим,  сколько ограниченности,  бездарности,  рути-
нерства, словесных понятий, лишенных реального содержа-
ния, скрыто в этом накопленном запасе книжного знания и
как мало,  в конце концов, в большинстве "научных" про-
изведений свежей мысли,  ясных и глубоких прозрений.  И
иногда кажется, что вся так называемая "наука", к кото-
рой мы также раньше относились с благоговением неофитов
и ученическим рвением, есть только искусственный способ
дрессировки бездарностей,  что настоящие умные и  живые
мыслители  всегда выходят за пределы "научности",  дают
нам духовную пищу именно потому,  что ничего не изучают
и никак не рассуждают, а видят что-то новое и важное, и
что этому не может научить никакая наука,- или же,  что
в этом и состоит единственная подлинная наука,  которой
еще так мало в том, что слывет под именем науки...     
   Если мы попытаемся теперь систематизировать эти впе-
чатления  и оценки и хоть до некоторой степени подвести
им объек-                                              
   тивный, обоснованный итог, то мы можем выразить его,
как мне кажется, в двух основных положениях. Во-первых,
мы потеряли веру в, "прогресс" и считаем прогресс поня-
тием ложным,  туманным и произвольным. Человечество во-
обще,  и европейское человечество в частности, вовсе не
беспрерывно совершенствуется,  не идет неуклонно по ка-
кому-то ровному и прямому пути к осуществлению добра  и
правды.  Напротив, оно блуждает без предука-занного пу-
ти, подымаясь на высоты и снова падая с них в бездны, и
каждая эпоха живет какой-то верой,  ложность или однос-
торонность которой потом изобличается.  И в  частности,
тот  переход  от  "средневековья" к нашему времени,  то
"новое" время,  которое тянется уже несколько  веков  и
которое  раньше представлялось в особой мере бесспорным
совершенствованием человечества,  освобождением его  от
интеллектуальной, моральной и общедуховной темы и узос-
ти прошлого,  расширением внешнего и внутреннего круго-
зора его жизни,  увеличением его могущества, освобожде-
нием личности, накоплением не только материальных, но и
духовных богатств и ценностей, повышением нравственного
уровня его жизни - это "новое время" изобличено  теперь
в  нашем сознании как эпоха,  которая через ряд внешних
блестящих успехов завела человечество в какой-то  тупик
и  совершила в его душе какое-то непоправимое опустоше-
ние и ожесточение.  И в результате этого яркого и импо-
нирующего  развития  культуры,  просвещения,  свободы и
права человечество пришло на наших глазах  к  состоянию
нового варварства.                                     
   "Прогресса" не существует. Нет такого заранее преду-
казан-ного пути,  по которому бы шло человечество и ко-
торый достаточно было бы объективно констатировать, на-
учно познать,  чтобы тем уже найти цель и  смысл  своей
собственной  жизни.  Чтобы знать,  для чего жить и куда
идти, каждому нужно в какой-то совсем иной инстанции, в
глубине своего собственного духа, найти себе абсолютную
опору;  нужно искать вехи своего пути не на земле,  где
плывешь в безграничном океане, по которому бессмысленно
движутся волны и сталкивают разные течения,- нужно  ис-
кать, на свой страх и ответственность, путеводной звез-
ды в каких-то духовных небесах и идти к ней  независимо
от всяких течений и, может быть, вопреки им.           
   Это первое. И с этим тесно связан и второй объектив-
ный итог нашего духовного развития,  который есть  лишь
другая сторона первого.  Старое,  логически смутное, но
психологически целостное и  единое  понятие  "культуры"
как  общего  комплекса достижений человечества,  то как
будто стройное,  согласованное и неразрывное  целое,  в
состав которого входили и наука,  и искусство, и нравс-
твенная жизнь,  умственное образование и жизненное вос-
питание,  творчество  гениев и средний духовный уровень
народных масс, правовые отношения и государственный по-
рядок,  хозяйство и техника - это мнимое целое разложи-
лось на наших глазах,  и нам уяснилась  его  сложность,
противоречивость  и несогласованность.  Мы поняли,  что
нельзя говорить о какой-то единой                     
 культуре и  преклоняться  перед  нею,  разумея под ней
одинаково и творчество Данте и Шекспира,  и  количество
потребляемого  мыла  или распространенность крахмальных
воротничков, подвиги человеколюбия и усовершенствование
орудий человекоубийства,  силу творческой мысли и удоб-
ное устройство ватерклозетов,  внутреннюю духовную мощь
человечества  и  мощность его дина-момашин и радиостан-
ций.  Мысли, когда-то намеченные нашими славянофилами и
ныне повторенные Шпенглером,  о различии между "культу-
рой" и "цивилизацией", между духовным творчеством и на-
коплением внешнего могущества и мертвых орудий и средс-
тв внешнего устроения жизни отвечают какой-то  основной
правде,  ныне нами усмотренной,  как бы сложно и спорно
ни было теоретическое выражение этих мыслей. Так же яс-
но усмотрели мы различие и даже противоположность между
глубиной и интенсивностью самой духовной жизни, с одной
стороны,  и экстенсивной распространенностью ее внешних
результатов и плодов,- с другой, между истинной просве-
щенностью и блеском внешней образованности, между внут-
ренними нравственными основами жизни и официально  воз-
вещаемыми лозунгами или внешне нормированными правовыми
и политическими отношениями,  между  культурой  духа  и
культурой  тела.  Мы замечаем часто ослабление духовной
активности при господстве  лихорадочно-интенсивной  хо-
зяйственной,  технической,  политической  деятельности,
внутреннюю пустоту и нищету среди царства материального
богатства  и обилия внешних интересов,  отсутствие под-
линной осмысленности жизни при  строгой  рациональности
ее внешнего устроения и высоком уровне умственного раз-
вития.                                                 
   Мы видим духовное варварство народов утонченной умс-
твенной  культуры,  черствую  жестокость при господстве
гуманитарных принципов, душевную грязь и порочность при
внешней чистоте и благопристойности,  внутреннее бесси-
лие внешнего могущества.  От туманного, расползающегося
на части, противоречивого и призрачного понятия культу-
ры мы возвращаемся к более коренному,  простому понятию
жизни и ее вечных духовных нужд и потребностей.  "Куль-
тура" есть производное отложение, осадок духовной жизни
человечества;  и смотря по тому,  чего мы ищем и что мы
ценим в этой жизни,  те или иные плоды  или  достижения
жизни  мы  будем называть культурными ценностями.  Но и
здесь, следовательно, у нас нет более осязаемого, внеш-
не  данного  и бросающегося в глаза,  общеобязательного
критерия уровня жизни. Жизнь есть противоборство разно-
родных начал, и мы должны знать, что в ней хорошо и что
- дурно, что ценно и что - ничтожно. Если мы найдем ис-
тинное добро,  истинную задачу и смысл жизни и научимся
их осуществлять,  мы тем самым  будем  соучаствовать  в
творчестве  истинной культуры.  Но никоим образом мы не
можем формировать наш идеал, нашу веру, озираясь на то,
что уже признано в качестве культуры и приспособляясь к
нему.                                                  
   В этом смысле и вера в "культуру" умерла в нашей ду-
ше,  и все старые,  прежде бесспорные ценности, причис-
лявшиеся                                               
   к ее составу, подлежат еще по меньшей мере пересмот-
ру и проверке. Обаяние кумира культуры померкло в нашей
душе так же,  как обаяние кумира революции и кумира по-
литики. Во всей извне окружающей нас общественной и че-
ловеческой жизни мы не находим больше опорных точек, не
находим  твердой почвы,  на которую мы можем с доверием
опереться.  Мы висим в воздухе среди  какой-то  пустоты
или  среди  тумана,  в котором мы не можем разобраться,
отличить зыбкое колыхание стихий, грозящих утопить нас,
от твердого берега, на котором мы могли бы найти приют.
Мы должны искать мужество и веру в себе самих.

   Как у  Гёте,  так и у Ницше,  невзирая на чрезмерный
зоологизм в языке последнего, открытие имманентных жиз-
ни  ценностей  было  гениальной интуицией,  опережавшей
чрезвычайное  событие  будущего:  ознаменовавший  целую
эпоху  новый  тип чувственности,  открытый ими вместе с
этими ценностями 26. Угаданная, возвещенная двумя гени-
альными пророками, эта - наша - эпоха наступила.       
   Все старания затушевать тяжкий кризис, через который
проходит сейчас западная история,  останутся  тщетными.
Симптомы слишком очевидны,  и кто всех упрямее отрицает
их, тот постоянно ощущает их в своем сердце. Мало-пома-
лу  во  все  более  широких слоях европейского общества
распространяется странный феномен,  который можно  было
бы назвать жизненной дезориентацией.                   
   Мы сохраняем ориентацию до тех пор, пока нам еще яс-
но,  где у нас находится север и где юг,  некие крайние
отметины, служащие неподвижными точками отсчета для на-
ших действий и поступков. Поскольку в своей глубочайшей
сути жизнь и есть действие и движение, преследуемые це-
ли составляют неотъемлемую часть живого существа. Пред-
меты надежды, предметы веры, предметы поклонения и обо-
жествления соткались вокруг  нашей  личности  действием
нашей  же жизненной потенции,  образовав некую биологи-
ческую оболочку,  неразрывно связанную с нашим телом  и
нашей душой.  Наша жизнь - функция нашего окружения,  и
оно в свою очередь зависит от нашей  чувственности.  По
мере  развития  живого  существа меняется окружение,  а
главное,  перспектива окружающих вещей. Вообразите себе
на  минуту такой сдвиг,  когда великие цели,  еще вчера
придававшие  ясную  архитектонику   нашему   жизненному
пространству,  утратили  свою четкость,  притягательную
силу и власть над нами,  хотя то, что призвано их заме-
нить,  еще не достигло очевидности и необходимой убеди-
тельности. В подобную эпоху окружающее нас пространство
чудится распавшимся, шатким, колышущимся               
 вокруг индивида, шаги которого тоже делаются неуверен-
ными,  потому  что поколеблены и размыты точки отсчета.
Сам путь, словно ускользая из-под ног, приобретает зыб-
кую неопределенность.                                  
   В такой  ситуации находится сегодня европейское соз-
нание. Система ценностей, организовывавшая человеческую
деятельность еще какие-нибудь тридцать лет назад, утра-
тила  свою  очевидность,  притягательность,  императив-
ность. Западный человек заболел ярко выраженной дезори-
ентацией, не зная больше, по каким звездам жить.       
   Точнее: еще тридцать лет назад подавляющая часть ев-
ропейского человечества жила для культуры.  Наука,  ис-
кусство,  право  казались  самодовлеющими   величинами;
жизнь,  всецело посвященная им,  перед внутренним судом
совести оставалась полноценной. Отдельные индивиды, ко-
нечно,  могли  изменять им и пускаться в другие,  более
сомнительные предприятия, но при всем том они прекрасно
сознавали, что отдаются прихотливому произволу, гораздо
глубже которого непоколебимой твердыней залегает  куль-
тура, оправдывая их существование. В любой момент можно
было вернуться к надежным канонизированным  формам  бы-
тия.  Так  в  христианскую  эпоху Европы грешник ощущал
свою недостойную жизнь щепкой,  носимой  над  подводным
камнем  веры -- веры в Божий закон,  живущий в тайниках
души.                                                  
   И что же?  Неужели теперь мы перестали верить в  эти
великие цели? Неужели нас не захватывают больше ни пра-
во, ни наука, ни искусство?                            
   Долго думать над  ответом  не  приходится.  Нет,  мы
по-прежнему верим,  только уже не так и словно с другой
дистанции.  Возможно,  образ нового  мирочувствия  ярче
всего прояснится на примере нового искусства. С порази-
тельным единодушием  молодое  поколение  всех  западных
стран  создает искусство - музыку,  живопись,  поэзию,-
выходящее за пределы  досягаемости  старших  поколений.
Культурно  зрелые люди,  даже самым решительным образом
настроившись на благожелательный тон,  все равно не мо-
гут  принять новое искусство по той элементарной причи-
не,  что никак не поймут его.  Не то что оно им кажется
лучше  или  хуже старого - оно просто не кажется им ис-
кусством,  и они начинают вполне серьезно  подозревать,
что  дело  тут  идет о каком-то гигантском фарсе,  сеть
злонамеренного потакательства которому  раскинулась  по
всей Европе и Америке.                                 
   Всего легче  было бы объяснить это неизбежным раско-
лом поколений.  Однако на прежних ступенях художествен-
ного  развития перемены стиля,  как они ни были глубоки
(вспомним о ломке неоклассических вкусов  под  влиянием
романтизма), всегда ограничивались просто выбором новых
эстетических предметов.  Излюбленные формы красоты  все
время менялись. Но сквозь все вариации предмета искусс-
тва неизменными оставались позиция творца и его  взгляд
на свое искусство. В случае с поколением,              
   начинающим свою  жизнь сегодня,  трансформация ради-
кальна.  Молодое искусство отличается от  традиционного
не столько предметно,  сколько тем, что в корне измени-
лось отношение личности к нему.  Общий  симптом  нового
стиля,  просвечивающий за всеми его многообразными про-
явлениями,- перемещение  искусства  из  сферы  жизненно
"серьезного",  его отказ впредь служить центром жизнен-
ного тяготения.  Полурелигиозный, напряженно патетичес-
кий характер, который века два назад приняло эстетичес-
кое наслаждение, теперь полностью выветрился. Для людей
новой  чувственности  искусство сразу же становится фи-
листерством, неискусством, как только его начинают при-
нимать всерьез. Серьезна та сфера, через которую прохо-
дит ось нашего существования. Так вот, говорят нам, ис-
кусство не может нести на себе груз нашей жизни. Силясь
сделать это, оно терпит крушение, теряя столь необходи-
мую ему грациозную легкость. Если вместо этого мы пере-
несем свои эстетические интересы из жизненного средото-
чия на периферию,  если вместо тяжеловесных упований на
искусство будем брать его таким,  каково оно есть,  как
развлечение,  игру,  наслаждение,-  творение  искусства
вновь обретет свою чарующую трепетность.  Для  стариков
недостаток  серьезности в новом искусстве - порок,  сам
по себе способный все погубить,  тогда как для  молодых
такой  недостаток серьезности - высшая ценность,  и они
намерены предаваться этому пороку вполне сознательно  и
со всей решимостью.                                    
   Такой вираж  в художнической позиции перед лицом ис-
кусства заявляет об одной из важнейших черт современно-
го жизнеощущения:  о том, что я давно уже называю спор-
тивным и праздничным чувством жизни.  Культурный  прог-
рессизм,  эта  религия наших последних двух веков,  не-
вольно оценивает всю человеческую деятельность с  точки
зрения  ее результатов.  Усилие,  абсолютно необходимое
для их достижения,  есть трудовая  деятельность,  труд.
Недаром  XIX век его обожествил.  Однако мы должны пом-
нить,  что этот труд,  взятый сам по себе, представляет
собой безликое, лишенное внутреннего смысла усилие, об-
ретающее значимость только в аспекте потребностей,  ко-
торым он служит; сам по себе он однороден и потому под-
дается чисто количественному, почасовому измерению.    
   Труду противоположен другой тип усилия,  рождающийся
не  по долгу,  а как свободный и щедрый порыв жизненной
потенции: спорт.                                     
   Если трудовое усилие обретает смысл  и  ценность  от
ценности продукта,  то в спорте, наоборот, спонтанность
усилия придает достоинство результату. Щедрая сила раз-
даривается  здесь  полными  пригоршнями  без расчета на
награду.  Поэтому качество  спортивного  усилия  всегда
возвышенно,  благородно, его нельзя исчислить единицами
меры и веса, как обычное вознаграждение за труд. К про-
изведениям подлинной ценности можно прийти только путем
такого неэкономного усилия:  научное  и  художественное
творчество,  политический и нравственный героизм, рели-
гиозная                                                
 святость - высокие плоды спортивной увлеченности.  Од-
нако будем помнить,  что к ним  нельзя  прийти  заранее
размеченным путем.  Нельзя поставить перед собой задачу
- открыть физический закон; его можно найти как неждан-
ный  подарок,  незримо ожидающий вдохновенного и беско-
рыстного испытателя природы.                           
   Жизнь, видящая больше интереса и  ценности  в  своей
собственной игре,  чем в некогда столь престижных целях
культуры,  придаст всем своим усилиям  присущий  спорту
радостный,  непринужденный  и отчасти вызывающий облик.
Вконец потускнеет постное лицо труда,  думающего оправ-
дать  себя  патетическими рассуждениями об обязанностях
человека и священной работе культуры.  Блестящие творе-
ния  будут создаваться словно бы шутя и без всяких мно-
гозначительных околичностей.  Поэт, словно хороший фут-
болист, будет играть своим искусством, как тот - мячом,
действуя носком ноги. На всем XIX веке от его начала до
завершения отпечатлелся горький облик тяжелого трудово-
го дня.  И вот сегодня молодые люди  намерены,  похоже,
придать  нашей жизни блеск ничем не замутненного празд-
ника.                                                  
   Ценности культуры не погибли,  однако они стали дру-
гими по своему рангу. В любой перспективе появление но-
вого элемента влечет за собой перетасовку всех  осталь-
ных элементов иерархии.  Таким же образом в новой спон-
танной системе оценок,  которую несет с собой новый че-
ловек,  которая и составляет этого человека,  выявилась
одна новая ценность - витальная - и простым фактом сво-
его присутствия начала вытеснять остальные.

        
   П. ТЕЙЯР де ШАРДЕН 
                                 
   Когда человек узнал, что судьба мира в нем самом, он
решил,  что перед ним открывается безграничное будущее,
в котором он не может затеряться,  и эта первоначальная
реакция часто увлекает его на поиски своей завершеннос-
ти в обособлении.                                      
   В указанном случае, опасно благоприятствующем нашему
индивидуальному эгоизму,  какой-то врожденный инстинкт,
оправдываемый размышлением,  побуждает нас считать, что
для  придания  полноты  нашему существованию необходимо
как можно больше выделиться  из  множества  других.  Но
можно  ли достигнуть этой "вершины нас самих" путем са-
моотделения от всего остального или по крайней мере пу-
тем его покорения?  Изучение прошлого говорит нам, что,
став мыслящим и частично освободившись  от  порабощения
филой,  индивид  начинает жить для себя.  Не следует ли
отныне продвигаться вперед по уходящей вдаль линии это-
го  освобождения?  Предпочитают  становиться  все более
одино-                                                 
   кими, чтобы полнее жить.  В этом случае, подобно ка-
кой-то излучающей субстанции,  человечество достигло бы
кульминационной точки во множестве активных,  диссоции-
рованных  частиц.  Не сноп искр,  затухающих в темноте,
это,  несомненно, была бы та тотальная смерть, гипотеза
которой только что окончательно отвергнута нашим основ-
ным выбором,- но скорее надежда, что с течением времени
некоторые лучи, обладающие большей способностью проник-
новения или более счастливые,  в конечном счете  найдут
постоянно  изыскиваемый  сознанием путь к своему совер-
шенству. Сосредоточение путем рассредоточения с осталь-
ным. Одинокие и в силу одиночества ищущие спасения эле-
менты ноосферы нашли бы его в  доведенной  до  крайнего
предела, до чрезмерности, индивидуализации.            
   Мы видим, что крайний индивидуализм резко выходит за
рамки философии немедленного наслаждения и ощущает пот-
ребность совместить себя с глубокими требованиями дейс-
твия.                                                  
   В настоящий момент широкие слои человечества  чарует
другая,  менее  теоретическая и не столь односторонняя,
но зато значительно более коварная доктрина  "прогресса
путем  обособления",-  доктрина  селекции и избранности
рас. Льстящий коллективному эгоизму, более живой, более
благородный  и еще более чувствительный,  чем индивиду-
альное самолюбие,  расизм для своего обоснования прини-
мает и продолжает линии древа жизни строго такими,  ка-
кие они есть,  в их перспективах. В самом деле. что нам
показывает история живого мира,  если не последователь-
ность вееров, возникающих один за другим, один над дру-
гим,  вследствие успеха и доминирования привилегирован-
ной группы? И почему мы должны ускользнуть от этого об-
щего закона?  Значит,  еще и теперь, и даже между нами,
идет борьба за жизнь,  выживание наиболее приспособлен-
ного. Продолжается испытание силой. Сверхчеловек должен
расти,  как всякий другой стебель, из одной почки чело-
вечества.                                              
   Обособление индивида  или  обособление  группы.  Две
различные формы одной и той же тактики, каждая из кото-
рых  узаконивает  себя на первый взгляд путем правдопо-
добной экстраполяции способов,  которым вплоть  до  нас
следовала в своем развитии жизнь...                    
   В настоящий момент важно... ясно видеть, что как та,
так и другая теории ошибочны и приводят нас к заблужде-
нию в той мере, в какой, игнорируя существенный феномен
- "естественное слияние крупинок мысли",- они  скрывают
или  искажают в наших глазах действительные контуры но-
осферы и делают  биологически  невозможным  образование
духа Земли...                                          
   В силу своей природы на всех ступенях сложности эле-
менты мира способны оказывать друг  на  друга  влияние,
проникать друг в друга своей внутренней стороной и ком-
бинировать в пучки свои "радиальные силы". Будучи толь-
ко  предполагаемой у молекул и атомов,  эта психическая
взаимопроницаемость возрастает и становится  непосредс-
твенно ощутимой у организованных существ. В            
 конечном счете у человека,  у которого проявления соз-
нания  достигают  в природе своего нынешнего максимума,
она везде предельно и везде отчетливо выражена в  фено-
мене  социализации  и к тому же чувствуется нами непос-
редственно. Но вместе с тем она действует лишь на осно-
ве "тангенциальной энергии" организации и, следователь-
но,  в этом случае также при некоторых условиях  прост-
ранственного  сближения.  И  здесь выступает внешне ба-
нальный факт,  в котором,  однако,  в  действительности
проявляется  одна  из самых фундаментальных черт косми-
ческой структуры - округлость Земли. Геометрическая ог-
раниченность небесного тела, замкнутого, как гигантская
молекула, в самом себе... Это свойство нам казалось не-
обходимым уже при осуществлении первых синтезов и поли-
меризации на молодой Земле.  Фактически, хотя мы на это
и  не  указывали,  именно оно постоянно лежало в основе
всех дифференциаций и всего прогресса биосферы.  То  ли
еще можно сказать о его функции в ноосфере!            
   Что бы  сталось  с человечеством,  если бы оно имело
свободу расширяться и  бесконечно  распространяться  по
бескрайней  поверхности,  то есть было бы предоставлено
исключительно игре своих внутренних свойств.  Безуслов-
но, что-то невообразимое, что-то весьма отличное от ны-
нешнего человеческого общества и, может быть, даже сов-
сем ничто, если принять во внимание чрезвычайное значе-
ние для его развития сил сжатия. В момент возникновения
и  в  процессе  многовекового развития ничто заметно не
стесняло распространение человеческих валов по  поверх-
ности земного шара, и, возможно, именно в этом заключа-
ется одна из причин медлительности социальной  эволюции
человечества. А затем, начиная с неолита 27, как мы уже
видели,  эти волны начали накатываться на  самих  себя.
Поскольку все свободное пространство было занято,  зах-
ватчикам поневоле приходилось все больше  сжиматься.  И
так,  этап  за этапом,  в результате простого умножения
потомств мы пришли  к  нынешней  ситуации,  чтобы  всем
вместе  образовать почти твердую массу гоминизированной
субстанции.                                            
   Но по мере того,  как под действием этого напора че-
ловеческие  элементы благодаря своей психической прони-
цаемости все больше проникали друг в друга, их сознание
(таинственное  совпадение...)  при  сближении возбужда-
лось.  И как бы расширяясь,  каждый из  них  постепенно
простирал радиус своей зоны влияния на Земле.  Земля же
тем самым как будто все более уменьшалась.  В самом де-
ле, что происходит при нынешнем пароксизме? Об этом уже
неоднократно говорилось.  Благодаря изобретению недавно
железной дороги,  автомобиля, самолета физическое влия-
ние каждого человека,  некогда ограниченное несколькими
километрами,  теперь  расширилось на сотни миль.  Более
того,  благодаря изумительному биологическому событию -
открытию  электромагнитных волн - каждый индивид отныне
(активно и пассивно) одновременно находится на всех мо-
рях и континентах - он находится во всех точках Земли. 
   Таким образом,  не  только  вследствие  непрерывного
увеличе-                                               
   ния числа своих членов, но также и в силу постоянно-
го расширения их зоны индивидуальной активности челове-
чество, вынужденное развиваться на замкнутой поверхнос-
ти, неумолимо подвержено ужасному давлению, напор кото-
рого постоянно возрастает благодаря самому своему дейс-
твию,  ибо  каждая  лишняя  степень сжатия вызывает еще
большее возбуждение экспансии каждого элемента...      
   Но если действительно все происходит так, то что еще
нужно, чтобы признать серьезную ошибку, скрытую в осно-
ве всякой доктрины обособления?                        
   Ложен и противоестествен эгоцентристский идеал буду-
щего,  якобы  принадлежащего тем,  кто,  руководствуясь
эгоизмом, доводит до крайнего выражения принцип "каждый
для себя". Любой элемент может развиваться и расти лишь
в связи со всеми другими элементами и через них.       
   Ложен и противоестествен расистский идеал, когда од-
но  ответвление  захватывает для себя весь сок дерева и
поднимается за счет омертвления других ветвей. Но чтобы
пробиться  к  Солнцу,  требуется  комплексный рост всей
кроны.                                                 
   Выход для мира,  двери для будущего, вход в сверхче-
ловечество  открываются вперед и не для нескольких при-
вилегированных лиц,  не для одного  избранного  народа!
Они откроются лишь под напором всех вместе и в том нап-
равлении,  в котором все вместе могут соединиться и за-
вершить себя в духовном обновлении Земли. Ход этого об-
новления теперь необходимо уточнить и над степенью  фи-
зической реальности его поразмыслить...                
   Человечество. Таков первый образ, в котором в момент
пробуждения в нем идеи  прогресса  современный  человек
должен был попытаться совместить надежды на беспредель-
ную будущность, без которых он более не мог обойтись, с
перспективами его неизбежной индивидуальной смерти. Че-
ловечество - вначале  неопределенная  сущность,  скорее
испытываемая,  чем  осознаваемая,  где  смутное чувство
постоянного возрастания соединяется со всеобщей потреб-
ностью братства.  Человечество - зачастую предмет наив-
ной веры,  магическая сила которого действует  сильнее,
чем  все  превратности  и всякая критика,  и продолжает
действовать с той же силой обольщения и на душу  нынеш-
них масс, и на разум "интеллигенции". Кто ныне может не
думать постоянно о человечестве или даже не быть захва-
ченным этой идеей независимо от того, присоединяется ли
он к его культу или высмеивает его?                    
   С точки зрения "пророков" XVIII века,  реальный  мир
представлял  собой  лишь  совокупность неопределенных и
слабых связей.  И поистине нужна была  проницательность
верующего, чтобы почувствовать биение сердца такого ро-
да зародыша. Но менее чем через двести лет мы, почти не
отдавая себе в том отчета, вступили в действительность,
которая по крайней мере с материальной стороны отвечает
ожиданиям наших отцов. На протяжении нескольких поколе-
ний вокруг нас образовались всякого рода  экономические
и культурные связи, увеличивающиеся в                  
 геометрической прогрессии. Теперь кроме хлеба, который
символизировал  в  своей простоте пищу неолита,  каждый
человек требует ежедневно свою порцию  железа,  меди  и
хлопка,  свою порцию электричества, нефти и радия, свою
порцию открытий,  кино и международных известий. Теперь
уже не простое поле,  как бы оно ни было велико,  а вся
Земля требуется,  чтобы снабжать  каждого  из  нас.  Не
правда ли,  возникает, если можно так выразиться, вели-
кое тело со своими  членами,  своей  нервной  системой,
своими  воспринимающими центрами,  своей памятью,  тело
того великого существа,  которое  должно  было  прийти,
чтобы удовлетворить стремления,  порожденные в мыслящем
человеке недавно приобретенным сознанием своей солидар-
ности и ответственности за целое, находящееся в состоя-
нии эволюции?                                          
   Действительно, сама логика нашего усилия координиро-
вать и организовать линии мира,  устраняя индивидуалис-
тическую и расистскую ересь, привела нашу мысль к перс-
пективам,  напоминающим основанные первоначально на ин-
туиции взгляды первых филантропов. Для человека нет бу-
дущего,  ожидаемого в результате эволюции, вне его объ-
единения с  другими  людьми.  Вчерашние  мечтатели  это
смутно  предвидели.  И в этом смысле мы видим то же са-
мое,  что и они.  Но мы можем открыть, ибо "стоим на их
плечах",  то, что они могли лишь предчувствовать,- кос-
мические корни,  а также особый физический субстрат  и,
наконец,  специфическую природу этого человечества: нам
надо закрыть глаза, чтобы их не заметить.              
   Космические корни.  Для первых  гуманистов  человек,
объединяясь с себе подобными,  подчинялся естественному
завету,  ана-лизированием истоков которого,  а следова-
тельно,  и измерением важности они были мало озабочены.
Не рассматривали ли в те времена природу еще как персо-
наж  или  как поэтическую метафору?  То,  что требовала
природа от нас в тот или иной  момент,  рассматривалось
как случайность - возможно, она это решила вчера или не
захочет этого завтра.  Для нас, лучше знающих размеры и
строение мира,  силы,  идущие извне или возникающие из-
нутри,  все больше сближающие нас друг с другом, теряют
всякую видимость произвольности и опасность непостоянс-
тва.                                                   
   Считавшееся хрупким,  если не фиктивным, сооружением
до  тех пор,  пока оно рассматривалось в рамках ограни-
ченного, множественного и разъединенного космоса, чело-
вечество  приобрета-.  ет  устойчивость  и одновременно
становится возможным (только будучи поставлено в биоло-
гическое пространство - время) и выступает среди других
столь же обширных реальностей как  представитель  линии
самого универсума.                                     
   Физическая основа.  Для  многих  наших современников
человечество еще продолжает оставаться нереальной вещью
или  даже  материализованным абсурдом.  Согласно одним,
оно- лишь абстрактная сущность или условное  наименова-
ние.  Для других оно - сугубо органическая группировка,
где социальное буквально выражается в терминах физиоло-
гии и анатомии. Об-                                    
   щая идея, юридическая сущность, с одной стороны, или
же гигантское животное - с другой... И у тех и у других
одна  и  та же неспособность - правильно судить о целом
вследствие недостатка или избытка.  Не будет ли  единс-
твенным  средством  выхода  из  этого тупика решительно
ввести в наши  интеллектуальные  схемы  и  применить  к
сверхиндивидуальному  еще одну категорию?  В конце кон-
цов,  почему нет? Геометрия, построенная сначала на ра-
циональных  числах,  не смогла бы развиться,  если бы в
конечном счете не восприняла как столь же совершенные и
понятные, что и целое число, е, л или всякое другое ир-
рациональное число. Высшая математика никогда бы не ре-
шила проблем, поставленных современной физикой, если бы
она не выдвигала постоянно концепции новых функций.    
   На тех же основаниях биология не смогла бы  охватить
всю жизнь, не вводя в употребление новых величин, кото-
рые до тех пор игнорировались обиходным опытом,  а  те-
перь нужны ей для обозначения некоторых ярусов бытия, а
именно яруса коллектива.  Да, отныне наряду с индивиду-
альными  реальностями  и кроме них имеются коллективные
реальности,  несводимые к индивиду и, однако, по-своему
столь же реальные,  как и он. Не потому ли, чтобы выра-
зить в понятиях развитие жизни, мне было совершенно не-
обходимо говорить о них?                               
   Филы, покровы ответвления и т. д...                 
   Для тех,  кто освоился с перспективами эволюции, эти
направленные группировки поневоле становятся  столь  же
ясными, столь же физически реальными, как любая отдель-
ная вещь.  И среди этих специфических  величин  челове-
чество, естественно, занимает свое место. Если мы хотим
представить себе человечество путем воспроизведения или
мысленного  восстановления его,  нам достаточно мыслить
его таким,  каково оно есть,  не пытаясь свести  к  че-
му-либо более простому и уже известному нам.           
   Специфическая природа. И здесь мы возвращаемся к то-
му пункту проблемы, куда привел нас должным образом ус-
тановленный  до этого факт слияния человеческих мыслей.
Как коллективная и, значит, sui generis 28, реальность,
человечество может быть понято лишь в той мере, в какой
мы выходим за пределы его телесных, осязаемых конструк-
ций  и  попытаемся  определить специфический тип созна-
тельного синтеза,  возникающий из его трудолюбиво и ис-
кусно созданной концентрации.  В конечном счете челове-
чество определимо именно как дух.                      
   Но с этой точки зрения,  исходя из нынешнего состоя-
ния  вещей,  мы  можем  двумя  способами,  в два этапа,
представить себе будущее состояние этого духа. Или, что
проще,  это будет всеобщая способность или акт познания
и действия.  Или, что значительно глубже, это будет ор-
ганическая суперагрегация душ. Итак, наука или единоду-
шие...                                                 
   Понимаемая в современном смысле слова наука -  близ-
нец человечества.  Возникнув вместе,  обе идеи (или обе
мечты...) росли вместе и  в  последнем  веке  приобрели
почти религиозное                                      
 значение. А затем и наука, и человечество впали в одну
и ту же немилость.  Однако ничто не мешает им, опираясь
друг на друга,  по-прежнему и больше,  чем  когда-либо,
представлять идеальные силы,  к которым всегда влечется
наше воображение, пытаясь материализовать в земной фор-
ме свои основания верить и надеяться.                  
   Будущее науки.  При первом приближении оно вырисовы-
вается на нашем горизонте в виде всеобъемлющей и  безу-
коризненно цельной перспективы универсума.  Было время,
когда допускалась только одна роль познания - освещать,
к радости нашего умозрения, совершенно готовые и совер-
шенно законченные предметы вокруг нас.  Ныне  благодаря
философии, которая только что придала смысл нашей жажде
все осмыслить и осветила ее,  мы смутно предвидим,  что
бессознательность - это своего рода неполноценность или
онтологическое зло, мир завершает себя лишь в той мере,
в  какой  он  выражается в систематическом и осознанном
восприятии,  даже (если не в особенности) в  математике
"открыть"  не  означает ли создать нечто новое?  С этой
точки зрения интеллектуальное открытие и интеллектуаль-
ный синтез представляют собой не только умозрение, но и
творчество.  Поэтому только физическое завершение вещей
связано с отчетливым восприятием их нами.  И тогда пра-
вы,  по крайней мере частично, те, кто видит венец эво-
люции в высшем акте коллективного видения, достигнутого
путем всечеловеческого стремления исследовать и  соору-
жать *.                                                
   Знать, чтобы знать. А может быть, еще больше: знать,
чтобы мочь **.                                         
   Со времени своего зарождения наука развивалась,  по-
буждаемая  главным образом необходимостью разрешить ка-
кую-нибудь проблему жизни;  ее самые возвышенные теории
всегда витали бы беспочвенные в сфере человеческой мыс-
ли,  если бы они немедленно не воплощались  в  какой-то
способ  покорения  мира.  Благодаря этому человечество,
продолжая движение всех других одушевленных  форм,  не-
сомненно,  идет в направлении завоевания материи,  пос-
тавленной на службу духа.  Больше  мочь,  чтобы  больше
действовать. Но в конечном счете и в особенности: боль-
ше действовать, чтобы полнее существовать...           
   Некогда предшественники  наших  химиков  ожесточенно
искали философский камень.  Ныне наша амбиция возросла.
Создавать не золото, а жизнь! И кто осмелится, видя то,
что произошло за последние пятьдесят лет,  сказать, что
это простой мираж?..

                                                   
   * Это-то и названо мною "человеческим скачком"  эво-
люции, сравнимым с планетизацией и сочетаемым с ней.  
                                                       
                                                       
 Не означает ли это (вполне возможная вещь),  что ткань
универсума, став мыслящей, еще не закончила свои эволю-
ционный цикл и что,  следовательно,  мы идем к какой-то
новой критической точке впереди? Несмотря на свои орга-
нические связи, которые мы всюду обнаруживаем, биосфера
образовала  пока  лишь совокупность дивергентных линий,
свободных у концов.  Изгибаясь под действием  мышления,
цепи замыкаются, и ноосфера стремится стать одной замк-
нутой системой, где каждый элемент в отдельности видит,
чувствует,  желает,  страдает так же, как все другие, и
одновременно с ними.                                   
   Гармонизированная общность  сознаний,  эквивалентная
своего рода сверхсознанию.  Земля не только покрывается
мириадами крупинок мысли,  но окутывается единой мысля-
щей  оболочкой,  образующей функционально одну обширную
крупинку мысли в космическом масштабе.  Множество инди-
видуальных  мышлений  группируется и усиливается в акте
одного единодушного мышления.                          
   Таков тот общий образ,  в котором по аналогии и сим-
метрично с прошлым мы можем научно представить себе че-
ловечество в будущем, то человечество, вне которого для
земных  требований нашего действия не открывается ника-
кого земного исхода.                                   
   Уличному "здравому смыслу" и такой  философии  мира,
для которой возможно лишь то, что всегда было, подобные
перспективы кажутся невероятными.  Но уму, освоившемуся
с  фантастическими  размерами универсума,  они кажутся,
наоборот,  совершенно естественными просто потому,  что
пропорциональны космическим громадностям.              
   В направлении  мысли,  как и в направлении времени и
пространства,  может ли универсум окончиться иначе, как
в безмерном?                                           
   Во всяком  случае безусловно одно:  стоит выработать
совершенно реалистический взгляд на ноосферу и гиперор-
ганическую природу социальных связей, как нынешнее сос-
тояние мира становится более понятным,  ибо обнаружива-
ется очень простой смысл в глубоких волнениях, колеблю-
щих в настоящий момент человеческий пласт. Двойной кри-
зис,  уже всерьез начавшийся в неолите и приближающийся
к своему максимуму на нынешней Земле, прежде всего свя-
зан,  об этом уже говорилось,  с массовым сплочением (с
"планетизацией", можно бы сказать) человечества:       
   народы и цивилизации достигли такой степени  перифе-
рического контакта,  или экономической взаимозависимос-
ти, или психической общности, что дальше они могут рас-
ти,  лишь взаимопро-никая друг в друга.  Но этот кризис
связан также с тем,  что мы присутствуем при  громадном
выходе  наружу незанятых сил,  возникших под комбиниро-
ванным влиянием машины и сверхвозбуждения.  Современный
человек  не  знает,  что делать со временем и с силами,
которые он выпустил из своих рук.  Мы стонем  от  этого
избытка богатств.  Мы кричим о "безработице". И мы чуть
ли не пытаемся оттеснить это сверхизобилие  в  материю,
из кото-                                               
   рой оно вышло,  не замечая,  что этот противоестест-
венный и чудовищный акт был бы невозможен.             
   Возрастающее сжатие  элементов  в  недрах  свободной
энергии, которая также беспрерывно возрастает.         
   Как не  видеть в этом двойном феномене все те же два
взаимосвязанных симптома скачка в "радиальное", то есть
нового шага в возникновении духа!                      
   Напрасно мы  стремимся,  не  изменив наших привычек,
урегулировать международные конфликты путем исправления
границ или превратив в развлекательный "досуг" высвобо-
дившуюся активность человечества.  Судя по ходу  вещей,
мы скоро сплющим друг друга,  и что-то взорвется,  если
мы будем упорствовать в стремлении растворить в заботах
о  наших  старых  лачугах материальные и духовные силы,
отныне скроенные соразмерно миру.                      
   Новой области психической экспансии - вот  чего  нам
не хватает и что как раз находится перед нами,  если мы
только поднимем глаза.                                 
   Мирное завоевание,  радостный труд - они ждут нас по
ту сторону всякой империи,  противостоящей другим импе-
риям,  во внутренней тотализации мира -  в  единодушном
созидании Духа Земли.                                  
   Но почему  же  тогда  в  результате первого усилия к
достижению этой великой цели нам кажется, будто мы уда-
ляемся от нее?..                                       
   Причины скепсиса по отношению к человечеству,  кото-
рый в наши дни в среде "просвещенных" людей  стало  те-
перь  модно афишировать,  не носят только показного ха-
рактера.  Даже если преодолеть интеллектуальные затруд-
нения  нашего  ума  в постижении коллективного и умении
видеть его в пространстве -  времени,  остается  другая
форма колебания, может быть, более серьезная, связанная
с отсутствием ныне цельного взгляда в человеческом  ми-
ре.  До  конца XIX века его считали обетованной Землей.
Мы думали тогда, что находимся накануне нового "золото-
го века",  освещенного и организованного наукой, согре-
того братством.  Но вместо этого снова начались все бо-
лее глубокие и все более трагические разногласия.  Идея
Духа Земли возможна,  даже,  вероятно, теоретически оп-
равдана и не противоречит опыту.  Нет,  человек никогда
не сумеет превзойти человека,  объединяясь с самим  со-
бой.  Это  утопия и ничего больше,  от которой надо как
можно скорее отказаться.                               
   Для объяснения или устранения видимости неудачи, ре-
альность  которой  не только повлекла бы за собой конец
прекрасной мечты, но привела бы нас к выводу о коренной
абсурдности  универсума,  нужно  прежде всего заметить,
что в подобном деле еще, безусловно, преждевременно го-
ворить уже об опыте,  о результатах опыта.  Как!  Жизни
требовалось полмиллиона, может быть, миллион лет, чтобы
от предгоминидов перейти к современному человеку,  а мы
начинаем отчаиваться оттого, что этот современный чело-
век еще борется за освобождение самого себя, хотя      
 прошло менее двух столетии,  как он заметил над  собой
еще более высокое состояние!  И здесь снова ошибочность
перспективы. Первый шаг уже сделан, раз понята необъят-
ность  вокруг,  позади  и впереди нас.  Но если к этому
восприятию глубины (постараемся это понять) не добавле-
но  восприятие медленности,  то преобразование значении
остается неполным и может породить в наших глазах  лишь
несуществующий мир.  Каждому размеру свой ритм. И, зна-
чит,  планетарному движению - планетарное  величие.  Не
покажется ли нам человечество неподвижным,  если за его
историей не будет вырисовываться вся  предыстория?  По-
добно этому,  несмотря на почти взрывное ускорение ноо-
генеза на нашем уровне,  мы не можем видеть трансформа-
ции  Земли на наших глазах на протяжении одного поколе-
ния. Охладим наше нетерпение и успокоимся.             
   Вопреки обманчивой видимости человечество ныне может
очень хорошо продвигаться вперед (и по многим признакам
можно не без оснований предполагать,  что оно продвига-
ется)  в  окружающей нас действительности,  но если оно
это делает,  то так, как все великое, то есть почти не-
заметно.                                               
   Этот момент имеет первостепенную важность,  и мы ни-
когда не должны терять его из виду. Однако установление
этого  момента  еще не устраняет нашего самого большого
опасения,  ибо в конце концов еще недостаточно аргумен-
та,  что свет на горизонте кажется неподвижным.  Важно,
что замеченные проблески как будто бледнеют. Если бы мы
только могли считать себя просто неподвижными...  Но не
кажется ли иногда,  что мы буквально  наталкиваемся  на
нечто  впереди  или  что нас даже отбрасывает назад как
жертву неодолимых сил взаимоотталкивания и материализа-
ции?