Вальтер в полном недоумении поднял очки совсем на лоб.
      - Полно, вы шутите? - спросил он.
      - Нисколько. Я даже напишу об этом заметку для хроники.
      - Но чего же вы хотите?
      - Я хочу свалить этого мошенника, этого негодяя, опасного для общества! Берегись тот, кто становится мне поперек дороги! Я никому ничего не прощаю! - положив шляпу на кресло, прибавил Жорж.
      Издатель никак не мог понять, в чем дело.
      - Ну, а... ваша жена? - спросил он.
      - Завтра же я начинаю дело о разводе. Я ее отошлю к покойному Форестье.
      - Вы хотите разводиться?
      - А как же? Я был смешон. Но мне приходилось строить из себя дурачка, чтобы захватить их врасплох. Теперь все в порядке. Хозяин положения я.
      Вальтер все еще не мог опомниться; он растерянно смотрел на Дю Руа и думал: "Черт возьми! С этим молодчиком надо быть в ладах".
      - Теперь я свободен... - продолжал Жорж. - У меня есть кое-какое состояние. В октябре, перед новыми выборами, я выставлю свою кандидатуру у себя на родине, - там меня хорошо знают. С такой женой, которая всем мозолила глаза, мне нельзя было занять положение, нельзя было заставить уважать себя. Она меня одурачила, завлекла и поймала в свои сети. Но как только я разгадал ее фокусы, я уже стал в оба следить за этой мерзавкой.
      Он расхохотался.
      - Бедняга Форестье так и остался рогоносцем... беспечным, спокойным, доверчивым рогоносцем. Ну, а я сумел избавиться от этого нароста, который достался мне от него в наследство. Руки у меня развязаны. Теперь я далеко пойду.
      Он сел верхом на стул и, как бы мечтая вслух, повторил:
      - Далеко пойду...
      Старик Вальтер, по-прежнему не опуская очков, смотрел на него во все глаза и говорил себе: "Да, этот негодяй далеко пойдет".
      Жорж встал.
      - Я сейчас напишу заметку. Это надо сделать осторожно. Но имейте в виду: для министра это будет страшный удар. Он пойдет ко дну. Никто его не вытащит. "Французской жизни" теперь уже нет смысла его выгораживать.
      Старик некоторое время колебался, но в конце концов махнул рукой.
      - Валяйте, - сказал он, - так ему и надо.
      IX
      Прошло три месяца. Дю Руа за это время выхлопотал развод, его жена снова стала носить фамилию Форестье. Пятнадцатого июля Вальтеры рассчитывали уехать в Трувиль, и на прощанье решено было провести день за городом.
      Поездка была назначена на четверг. В девять часов утра большое шестиместное ландо, запряженное четверкой лошадей, тронулось в путь.
      Завтракать собирались в Сен-Жермене, в павильоне Генриха IV. Милый друг, не переваривавший присутствия и даже самой физиономии маркиза де Казоля, изъявил желание быть на этом пикнике единственным кавалером. Но в последнюю минуту решили рано утром заехать за графом де Латур-Ивелеиом. Его предупредили об этом накануне.
      Лошади крупной рысью бежали по авеню Елисейских полей; затем проехали Булонский лес.
      Был чудесный, не слишком жаркий летний день. Ласточки чертили на синеве небес большие круги, и след от их полета, казалось, долго еще таял в воздухе.
      Дамы сидели сзади; мать в середине, дочери по бокам; мужчины - лицом к ним: в середине Вальтер, а по бокам гости.
      Проехали через Сену, обогнули Мон-Валерьен, миновали Буживаль, а там, до самого Пека, дорога шла вдоль реки.
      Граф де Латур-Ивелен, уже немолодой, с большими редкими бакенбардами, которые все время трепал ветерок (что дало повод Дю Руа заметить: "Ветер весьма эффектно играет его бородой"), бросал нежные взгляды на Розу. Они были помолвлены месяц назад.
      Жорж то и дело посматривал на Сюзанну; оба они были очень бледны. Глаза их встречались, и они украдкой обменивались заговорщицким взглядом, выражавшим какую-то им одним понятную мысль, затем быстро отводили глаза в сторону. Г-жа Вальтер была счастлива и спокойна.
      Завтрак затянулся. Перед тем как вернуться в Париж, Дю Руа предложил пройтись по террасе.
      Сначала остановились полюбоваться видом. Все стали в ряд у стены и принялись восхищаться открывшейся перед ними далью. Сена огромной змеей нежилась в зелени у подножья длинной горы и несла свои воды к Мезон-Лафиту. С правой стороны, на вершине холма, возвышался акведук Марли; его силуэт, вырисовывавшийся в небе, напоминал исполинскую гусеницу на громадных лапах, сам же Марли скрывался внизу, в густой чаще леса.
      На необъятной равнине, расстилавшейся прямо против них, кое-где виднелись деревни. Среди чахлой зелени маленькой рощи резкими светлыми пятнами выделялись пруды Везине. Налево, где-то совсем далеко, тянулась к небу остроконечная колокольня Сартрувиля.
      - Нигде в мире нет такой панорамы, - заметил Вальтер. - Даже в Швейцарии не встретишь ничего подобного.
      Компания медленно двинулась дальше, - всем хотелось пройтись и еще немного полюбоваться окрестными видами.
      Жорж и Сюзанна шли сзади. Как только они отстали на несколько шагов, он сказал ей тихим, приглушенным ГОЛОСОМ!
      - Я обожаю вас, Сюзанна. Я вас люблю до безумия.
      - И я вас, Милый друг, - прошептала она.
      - Если вы не будете моей женой, я уеду из Парижа, уеду из Франции.
      - Попробуйте поговорить с папой. Может быть, он согласится.
      У него вырвался чуть заметный нетерпеливый жест.
      - Нет, я вам уже который раз повторяю: это бесполезно. Двери вашего дома будут для меня закрыты, меня выставят из редакции, и мы даже не сможем видеться. Вот к каким чудным результатам, несомненно, приведет мое официальное предложение. Вас хотят отдать за маркиза де Казоля. Родители надеются, что в конце концов вы согласитесь, и ждут.
      - Что же мне делать? - спросила она.
      Он медлил с ответом и искоса поглядывал на нее.
      - Ради меня вы способны на отчаянный шаг?
      - Да, - твердо заявила она.
      - На сверхотчаянный шаг?
      - Да.
      - Самый отчаянный, какой только может быть?
      - Да.
      - Хватит ли у вас смелости пойти наперекор отцу и матери?
      - Да.
      - В самом деле?
      - В самом деле.
      - Ну так есть один-единственный способ. Надо, чтобы все исходило от вас, а не от меня. Вы баловень семьи, вам позволяется говорить все, что угодно, и еще одно ваше озорство никого не удивит. Так вот, слушайте. Сегодня же вечером, вернувшись домой, прежде всего поговорите с матерью, но только когда она будет совсем одна. Скажите ей, что хотите быть моей женой. Это ее очень взволнует, она выйдет из себя.
      - О, мама будет рада! "я" перебила его Сюзанна.
      - Нет, - решительно возразил он, - вы ее не знаете. Ваш отец не так рассердится, не так разъярится, как она. Она вам откажет, вот увидите. Но вы стойте на своем, не отступайте, говорите, что согласны выйти только за меня и больше ни за кого. Хорошо?
      - Хорошо.
      - От матери пойдите к отцу и с весьма серьезным и независимым видом скажите ему то же самое.
      - Да, да. Ну, а дальше?
      - Дальше начинается самое важное. Если вы решили, твердо решили, очень-очень твердо решили стать моей женой, моя дорогая, дорогая маленькая Сюзанна... то я... то я увезу вас!
      От радости она чуть не захлопала в ладоши.
      - Какое счастье! Вы меня увезете! Когда же это будет?
      Вся старинная поэзия ночных похищений, почтовых карет, харчевен, изумительных приключений, вычитанных в книгах, неожиданно мелькнула перед ней волшебным сном, - который вот-вот должен был обернуться явью.
      - Когда же это будет? - повторила она.
      - Да... сегодня же вечером... ночью, - тихо ответил он.
      - А куда мы поедем? - вся дрожа, спросила она.
      - Это моя тайна. Обдумайте этот шаг. Поймите, что после бегства вам уже ни за кого, кроме меня, нельзя будет выйти замуж! Это единственный способ, но он... очень опасен... для вас.
      - Я решилась... - заявила она. "" Где я с вами встречусь?
      - Вы можете выйти из дому одна?
      - Да, я умею отворять калитку.
      - Так вот, около полуночи, когда швейцар ляжет спать, идите на площадь Согласия. Я буду ждать вас в карете против морского министерства.
      - Я приду.
      - Непременно?
      - Непременно.
      Он сжал ее руку.
      - О, как я люблю вас! Какая вы хорошая, смелая! Так вы не хотите выходить замуж за маркиза де Казоля?
      - О нет!
      - Ваш отец очень сердился, когда вы отказались?
      - Еще как! Он грозился отправить меня в монастырь.
      - Вы сами видите, что надо действовать решительно.
      - Я так и буду.
      Поглощенная мыслью о похищении, она обвела глазами широкий горизонт. Она уедет далеко-далеко... с ним! Он ее увезет!.. Она гордилась этим. Она не думала о своей репутации, о позоре, которым это могло ей грозить. Да и представляла ли она себе, на что она идет? Догадывалась ли о чем-нибудь?
      Госпожа Вальтер обернулась.
      - Иди сюда, детка! - крикнула она. - Что ты там делаешь с Милым другом?
      Они присоединились ко всей остальной компании. Разговор шел о морском курорте, куда вскоре должны были отправиться Вальтеры.
      Чтобы не возвращаться тою же дорогой, решили ехать через Шату.
      Жорж хранил молчание. Он призадумался. Итак, если у этой девочки хватит смелости, то он наконец добьется своего! В течение трех месяцев он опутывал ее сетью своего неотразимого обаяния. Он обольщал, он пленял, он покорял ее. Он увлек ее так, как умел это делать только он. Он без труда овладел душой этой легкомысленной куколки.
      Прежде всего он добился того, что она отказала маркизу де Казолю. Теперь он уговорил ее бежать с ним. Уговорил, потому что другого выхода нет.
      Госпожа Вальтер ни за что не согласится отдать за него свою дочь, - это он понимал прекрасно. Она все еще любит его и будет любить вечно - той же неистребимой любовью. Ее сдерживала расчетливая холодность Жоржа, но он чувствовал, что ее гложет безнадежная и неукротимая страсть. Ему ни за что не удастся переломить ее. Она никогда не допустит, чтобы он женился на Сюзанне.
      Но как только девочка очутится у него, вдали от родителей, он вступит в переговоры с отцом, как равный с равным.
      Погруженный в размышления, Дю Руа не вслушивался в то, что ему говорили, и отвечал односложно. Встряхнулся он, когда уже въехали в город.
      Сюзанна тоже была задумчива. Четверка лошадей звенела бубенцами, и под этот звон, отдававшийся у нее в голове, ей чудились озаренные неизменной луной большие дороги, которым нет конца, темные леса, харчевни, куда заезжают на перепутье, кучера, поспешно меняющие лошадей, - поспешно, ибо все уже догадываются, что за ними погоня.
      Когда ландо въехало во двор особняка, Вальтеры стали уговаривать Жоржа пообедать с ними. Но он отказался и пошел домой.
      Дома он слегка закусил, а затем, точно собираясь в далекое путешествие, начал приводить в порядок свои бумаги. Компрометирующие письма сжег, другие спрятал, написал кое-кому из друзей.
      Время от времени он смотрел на часы и думал: "Сейчас там, наверно, самая жара". В сердце к нему закрадывалась тревога. А что, если не удастся? Но чего же ему бояться? Он всегда сумеет выкрутиться. Уж и крупную игру ведет он, однако!
      Около одиннадцати он вышел из дому, немного побродил, потом взял экипаж и остановился на площади Согласия возле аркады морского министерства.
      Время от времени он зажигал спичку и смотрел на часы. Около двенадцати его охватило лихорадочное нетерпение. Каждую секунду он просовывал голову в дверцу и смотрел, не идет ли Сюзанна.
      Где-то на дальних часах пробило двенадцать, потом на других, поближе, потом на двух часах одновременно, потом еще раз - уже совсем далеко. Когда замер последний удар, он подумал: "Все кончено. Сорвалось. Она не придет".
      Все же он решил ждать до утра. В таких случаях надо быть терпеливым.
      Немного погодя он услышал, как пробило четверть первого, потом, половин а, потом три четверти и, наконец, все часы, так же как до этого били полночь, одни за другими пробили час. Он уже не ждал, он ломал себе голову, стараясь понять, что могло случиться. Вдруг женская головка заглянула в окошко кареты.
      - Вы здесь, Милый друг?
      Он привскочил. У него захватило дыхание.
      - Это вы, Сюзанна?
      - Да, это я.
      Он никак не мог повернуть ручку дверцы и все повторял:
      - А, это вы... это вы... входите.
      Она вошла и упала на сиденье подле него. Он крикнул кучеру: "Поезжайте", - и карета тронулась.
      Сюзанна тяжело дышала и не могла произнести ни слова.
      - Так как же все это произошло? - спросил он.
      - О, это было ужасно, особенно разговор с мамой, - почти теряя сознание, прошептала она.
      Он дрожал от волнения.
      - С вашей мамой? Что же она вам говорила? Расскажите.
      - Ужас, что было! Я все обдумала заранее, вошла к ней и прямо приступила к делу. Она побледнела, стала кричать: "Ни за что! Ни за что!" А я плакала, сердилась, клялась, что не выйду ни за кого, кроме вас. Я боялась, что она меня ударит. Она была как помешанная, - объявила, что завтра же отправит меня в монастырь. Я еще никогда не видела ее такой, никогда! Но тут папа услыхал всю эту чушь, которую она городила, и вошел. Он не так рассердился, как она, но сказал, что вы для меня не очень хорошая партия. Они до того обозлили меня, что я кричала еще громче их. Папа трагическим тоном, который, кстати сказать, совсем ему не идет, велел мне выйти вон. Тогда я окончательно решила бежать с вами. И вот я здесь. Куда же мы едем?
      Дю Руа нежно обнял ее за талию, он жадно, с замиранием сердца слушал ее рассказ, и в нем поднималась бешеная злоба на ее родителей. Но их дочь у него в руках. Теперь он им покажет.
      - На поезд мы опоздали, - сказал он. - Карета отвезет нас в Севр, и там мы переночуем. А завтра поедем в Ларош-Гийон. Это красивая деревня на берегу Сены, между Мантом и Боньером.
      - Но я не взяла с собой никаких вещей. Я совсем налегке, - возразила Сюзанна.
      Он улыбнулся беспечной улыбкой:
      - Ничего, это мы там уладим!
      Экипаж катился по улицам. Жорж взял руку девушки и стал медленно, почтительно целовать ее. Платонические ласки были ему незнакомы, и теперь он не знал, о чем говорить с ней. Но вдруг ему показалось, что она плачет.
      - Что с вами, дорогая крошка? - испуганно спросил он.
      - Моя бедная мама, наверно, не спит сейчас, если только заметила мое исчезновение, - проговорила она сквозь слезы.
      Госпожа Вальтер действительно не спала.
      Когда Сюзанна вышла из комнаты, она осталась наедине с мужем.
      Она была подавлена, удручена.
      - Боже мой! Что все это значит?
      - То и значит, что этот интриган приворожил ее, - вскипел Вальтер. - Это он подговорил ее отказать Казолю. Он метит на ее приданое, подлец!
      Вальтер в бешенстве принялся ходить из угла в угол.
      - Ты его тоже все время завлекала, носилась с ним, ублажала его, разводила телячьи нежности. С утра до вечера только, бывало, и слышишь: "Милый друг. Милый друг". Вот теперь и расхлебывай.
      Она побледнела.
      - Я - его... завлекала?
      - Да, ты! - бросил он ей в лицо. - Вы все на нем помешались: эта самая Марель, Сюзанна, все, все. Ты думаешь, я не замечал, что ты без него двух дней прожить не можешь?
      Госпожа Вальтер выпрямилась.
      - Я не позволю вам так говорить со мной, - в трагическим тоном сказала она. - Вы забываете, что я воспитывалась не в лавке, как вы.
      Он было осекся, затем крикнул в ярости: "А ну вас всех к черту!" - и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.
      Оставшись одна, г-жа Вальтер инстинктивно бросилась к зеркалу - посмотреть, не состарилась ли она мгновенно, до того невероятным, чудовищным казалось ей все происшедшее. Сюзанна влюблена в Милого друга! Милый друг хочет жениться на Сюзанне! Нет, она ошиблась, этого не может быть! Вполне естественно, что девушка неравнодушна к этому красавцу, она надеялась, что ее отдадут за него, на нее нашла блажь. Но он? Он не мог быть с ней в заговоре! Мысли у г-жи Вальтер путались, как это бывает с теми, на кого неожиданно свалилось тяжкое горе. Нет, Милый друг, наверно, ничего не знает о выходке Сюзанны.
      Она долго думала о том, замешан или не замешан этот человек. Если он подбил ее на это, то какой же он негодяй! А что будет дальше? Сколько опасностей, сколько мучений видела она впереди!
      Если же он ни при чем, то все это еще беда поправимая. Стоит только увезти Сюзанну путешествовать на полгода "в и все пройдет. Но может ли она сама видеться с ним после этого? Ведь она все еще любит его. Эта страсть вонзилась в нее, как стрела, и вырвать ее невозможно.
      Жить без него она не в состоянии. Лучше умереть.
      Тоска и сомнения одолевали ее. Голова раскалывалась от неясных и тягостных дум, причинявших ей физическую боль. Она мучительно искала выхода, неизвестность доводила ее до отчаяния. Она взглянула на часы: было начало второго. "Я больше не могу, - сказала она себе, - я схожу с ума. Я должна знать все. Пойду разбужу Сюзанну и расспрошу ее".
      Чтобы не стучать, она сняла ботинки и со свечой в руке направилась в комнату дочери. Тихонько отворила дверь, вошла и посмотрела на кровать. Постель была не смята. В первую секунду она ничего не заподозрила, - она решила, что девочка все еще сражается с отцом. Но вдруг страшная мысль прорезала ее мозг, и она побежала к мужу. Запыхавшаяся, бледная, она опрометью вбежала к нему в спальню. Вальтер еще читал, лежа в постели.
      - Что такое? Что с тобой? - спросил он со страхом.
      - Ты видел Сюзанну? - запинаясь, проговорила она.
      - Я? Нет. А что?
      - Она... она... ушла. Ее нет в спальне.
      Он спрыгнул на ковер, надел туфли и, как был, в одной сорочке, помчался в комнату дочери.
      Войдя, он сразу понял все. Она убежала.
      Он тяжело опустился в кресло и поставил лампу на ноя.
      Жена вошла вслед за ним.
      - Ну что? - еле выговорила она.
      У него не было сил отвечать, не было сил гневаться.
      - Все кончено, - наконец простонал он, - она у него в руках. Мы пропали.
      На ее лице выразилось недоумение.
      - Как пропали?
      - Так, очень просто! Теперь уж он непременно должен на ней жениться.
      - У нее вырвался какой-то звериный вопль:
      - Он? Ни за что! Ты сошел с ума!
      - Вытьем горю не поможешь, - с унылым видом заметил Вальтер. - Он ее увез, он ее обесчестил. Самое лучшее было бы теперь выдать ее за него. Если приняться с умом, то никто ничего не узнает.
      - Ни за что, ни за что он не получит Сюзанну! - дрожа от страшного волнения, твердила она. - Я ни за что не соглашусь!
      - Но он уж получил ее, - сокрушенно проговорил Вальтер. - Дело сделано. И он будет держать и прятать ее у себя до тех пор, пока мы не уступим. Стало быть, во избежание скандала надо уступить сейчас же.
      Сердце у г-жи Вальтер разрывалось от горя - горя, которым она не могла поделиться.
      - Нет, нет! Я ни за что не соглашусь! - повторяла она.
      Он вышел из терпения.
      - Какой тут может быть разговор! Это необходимо. Ах, мерзавец, какую он нам свинью подложил!.. Ловок же он, однако! В смысле положения мы нашли бы и получше его, но по части ума и по части карьеры - сомневаюсь. У него блестящее будущее. Он будет депутатом, министром.
      - Я ни за что не отдам ему Сюзанну... - с какой-то свирепой решимостью заявила г-жа Вальтер. - Слышишь?.. Ни за что!
      Вальтер в конце концов разозлился и, как человек практичный, стал на защиту Милого друга.
      - Да замолчи ты... Говорят тебе, что это необходимо... что это неизбежно. И кто знает? Может быть, мы и не пожалеем. О людях подобного сорта никогда нельзя сказать, что из них получится. Ты видела, как он тремя статьями свалил этого дуралея Ларош-Матье, и при этом отнюдь не роняя своего достоинства, а в положении обманутого мужа это было дьявольски трудно. Ну, там посмотрим. А пока что он нас держит в руках. Так просто от него не отделаешься.
      Ей хотелось кричать, кататься по полу, рвать на себе волосы.
      - Он ее не получит!.. - с ожесточением повторила она. - Я... не... хочу!..
      Вальтер встал и, подняв с полу лампу, сказал:
      - Послушай, ты глупа, как все женщины. Вы поступаете, как вам подсказывает чувство. Вы не умеете применяться к обстоятельствам... вы глупы. А я тебе говорю, что он на ней женится. Так надо!
      Шаркая туфлями, он вышел из комнаты. Каким-то потешным привидением прошел он, в одной сорочке, по широкому коридору большого спящего дома, а затем бесшумно скрылся у себя в спальне.
      Госпожа Вальтер не двигалась с места, - нестерпимая мука надрывала ей душу. Она еще не отдавала себе ясного отчета в том, что произошло Она только страдала. Затем она почувствовала, что у нее не хватит сил вот так, неподвижно, стоять здесь до утра. В ней заговорила настойчивая потребность бежать отсюда, бежать куда глаза глядят, идти наугад, просить участия, звать на помощь.
      Она спрашивала себя: к кому бы она могла обратиться? К кому? Но она ничего не могла придумать. К священнику! Да, к священнику! Она бросится к его ногам, признается во всем, покается в своем грехе, поведает ему свою неутешную скорбь. Он поймет, что этому негодяю нельзя жениться на Сюзанне, и не допустит этого.
      Священника, сию минуту священника!
      А где его найти? Куда бежать за ним? Но оставаться здесь она уже не в силах.
      И тут перед ней, будто видение, предстал светлый образ Иисуса, шествующего по водам. Она видела его так ясно, точно смотрела на картину. Значит, он звал ее. Он говорил ей: "Иди ко мне. Припади к моим ногам. Я пошлю тебе утешение и научу, как поступить".
      Она взяла свечу и, спустившись вниз, прошла в оранжерею. Иисус был там, в самом конце, в маленькой гостиной, стеклянную дверь которой, чтобы уберечь полотно от сырости, обычно затворяли.
      Можно было подумать, что это часовня среди какогото странного леса.
      До сих пор г-же Вальтер приходилось видеть зимний сад только при ярком освещении, и теперь, когда она вошла, его темные дебри поразили ее. Пышная растительность жарких стран обдавала ее своим одуряющим дыханием. Двери были затворены, и от запаха этих необычных деревьев, накрытых стеклянным куполом, становилось тесно в груди, - он дурманил, пьянил, этот запах, он доставлял мучительное наслаждение, он вызывал во всем теле неясное ощущение возбуждающей неги и предсмертной истомы.
      Бедная женщина ступала осторожно и боязливо: блуждающий огонек свечи одно за другим выхватывал из мрака причудливые растения, и ей мерещились то неведомые чудовища, то какие-то призрачные существа, то диковинные уроды.
      Вдруг она увидела Христа. Отворив дверь, отделявшую от нее его образ, она упала на колени.
      Сперва она исступленно молилась, пыталась выразить всю свою любовь к богу, отчаянно и страстно взывала к нему. Потом, когда молитвенный жар остыл, она подняла на него глаза, и ее мгновенно объял ужас. Дрожащее пламя свечи слабо освещало его снизу, и в эту минуту он был так похож на Милого друга, что ей казалось, будто это уже не бог, а любовник глядит на нее. Да, это его глаза, его лоб, его выражение, его холодный и надменный взгляд!
      "Иисусе! Иисусе! Иисусе!" - шептала она. А на устах у нее было имя Жоржа. Вдруг ей пришло в голову, что, быть может, сейчас Жорж овладел ее дочерью. Он где-нибудь с ней вдвоем, в какой-нибудь комнате. Он, он-с Сюзанной!
      "Иисусе!.. Иисусе!" - лепетала г-жа Вальтер. Но думала она о своей дочери и о своем любовнике! Они одни в комнате... а сейчас ночь. Она видела их. Видела так ясно, точно они стояли перед ней на месте картины. Они улыбались друг другу. Они целовались. В комнате темно. Одеяло на постели откинуто. Она встала: сейчас она подойдет к ним, вцепится Сюзанне в волосы и вырвет ее из его объятий. Она схватит ее за горло, она задушит ее, свою ненавистную дочь, посмевшую отдаться этому человеку. Она уже дотрагивалась до нее... но это был холст. Она коснулась ног Христа.
      Она дико закричала и упала навзничь. Свеча перевернулась и потухла.
      Что с ней было потом? Долго еще преследовали ее какие-то странные, пугающие видения. Жорж и Сюзанна, обнявшись, все время стояли перед ее глазами, а Иисус Христос благословлял их преступную любовь.
      Она смутно сознавала, что она не у себя в комнате. Она порывалась встать, порывалась бежать, но силы ей изменяли. Какое-то оцепенение нашло на нее и сковало члены, не коснувшись, однако, сознания, но это было уже меркнущее сознание, истерзанное населявшими его страшными образами, нереальными, фантастическими, погружавшееся в кошмарный сон, в тот странный и подчас смертельный сон, какой навевают на человека усыпляющие растения жарких стран, - причудливой формы растения с их густым благоуханием.
      Утром тело г-жи Вальтер, бесчувственное и почти бездыханное, было найдено возле "Иисуса, шествующего по водам". Состояние ее признали угрожающим. Очнулась она только на другой день. И тут она начала плакать.
      Чтобы как-то объяснить исчезновение Сюзанны, слугам было сказано, что она внезапно уехала в монастырь. Г-н Вальтер получил от Дю Руа длинное послание и ответил согласием на его брак с Сюзанной.
      Милый друг написал это письмо перед самым отъездом и, уезжая из Парижа, опустил его в почтовый ящик. В этом письме он в почтительных выражениях сообщал о том, что давно уже любит Сюзанну, что они ни о чем не сговаривались, но когда она по собственному желанию пришла к нему и сказала: "Я хочу быть вашей женой", - то он счел необходимым оставить ее у себя и даже спрятать вплоть до получения ответа от родителей, хотя, добавлял он, их законные права на нее значат для него меньше, нежели воля его невесты.
      Он просил г-на Вальтера ответить до востребования, пояснив, что один из его друзей перешлет ему это письмо.
      Получив то, чего он добивался, Дю Руа привез Сюзанну в Париж и отправил домой, но сам от визита к родителям до времени воздержался.
      В Ларош-Гийоне, на берегу Сены, они прожили шесть дней.
      Сюзанна никогда еще так не веселилась. Она воображала себя пастушкой. Он выдавал ее за сестру, и между ними действительно установились простые, близкие и в то же время чистые отношения: это была дружба влюбленных. В корыстных целях он щадил ее невинность. Приехав в Ларош-Гийон, она на другой же день купила себе белья и деревенских нарядов и, надев огромную соломенную шляпу, украшенную полевыми цветами, отправилась удить рыбу. Местность казалась ей удивительно живописной. Здесь были старинная башня и старинный замок, славившийся чудесными гобеленами.
      Жорж, в куртке, купленной у местного торговца, гулял с Сюзанной по берегу реки, катался с ней на лодке Они поминутно целовались, ее поцелуи были невинны, он же изнемогал от страсти. Но он искусно умерял свои порывы. Когда же он объявил ей; "Завтра мы возвращаемся в Париж, ваш отец дал согласие на наш брак", - она простодушно спросила:
      - Уже? А мне так понравилось быть вашей женой!
      X
      В маленькой квартирке на Константинопольской улице было темно, - Клотильда де Марель, столкнувшись с Жоржем Дю Руа у дверей и влетев в комнату, сразу накинулась на него, так что он даже не успел отворить ставни.
      - Итак, ты женишься на Сюзанне Вальтер?
      Жорж смиренно признался в этом.
      - А ты разве ничего не слыхала? - прибавил он.
      - Ты женишься на Сюзанне Вальтер? - с возмущением и бешенством продолжала она. - Это уж слишком! Это уж слишком! Три месяца ты лебезишь передо мной - и все для того, чтобы отвести мне глаза. Все знают, кроме меня. Мне сообщил об этом муж!
      Дю Руа принужденно засмеялся и, повесив шляпу на угол камина, сел в кресло.
      - Значит, ты, как только разошелся с женой, тут же начал закидывать удочки, а меня преспокойно держал в качестве временной заместительницы? "в глядя ему в лицо, проговорила она злобным шепотом. - Какой же ты подлец!
      - В чем дело? - спросил он. - Жена меня обманывала, я застал ее с поличным, добился развода и теперь женюсь на другой. Что тут особенного?
      - Какой ты ловкий и опасный негодяй! - с дрожью в голосе прошептала она.
      Он усмехнулся.
      - Черт возьми! Олухи и простофили всегда остаются с носом.
      Но ее преследовала все та же мысль.
      - Как же это я не раскусила тебя с самого начала. Да нет, я никогда не думала, что ты такая сволочь.
      - Прошу тебя быть осторожнее в выражениях, - с достоинством заметил он.
      Это ее взорвало:
      - Как! Ты хочешь, чтобы я разговаривала с тобой в белых перчатках? Все время ты поступаешь со мной по-свински, а я не смей слова сказать? Ты всех обманываешь, всех эксплуатируешь, всюду срываешь цветы наслаждения и солидные куши и после этого хочешь, чтоб я обращалась с тобой, как с порядочным человеком!
      У него задрожали губы, он встал.
      - Замолчи, а то я тебя выгоню вон.
      - Выгонишь вон... Выгонишь вон... Ты меня выгонишь вон... ты... ты?..
      Клотильда была в таком исступлении, что не могла говорить, но плотина, сдерживавшая ее гнев, неожиданно рухнула, и она разразилась потоком слов:
      - Выгнать меня вон! А ты забыл, что я с самого первого дня плачу за эту квартиру? Ах да, время от времени платил за нее ты! Но кто ее снял?.. Я... Кто ее сохранил?.. Я... И ты хочешь меня выгнать? Молчи, бессовестный! Думаешь, я не знаю, что ты украл у Мадлены половину наследства, которое ей оставил Водрек? Думаешь" я не знаю, что ты спал с Сюзанной, чтобы заставить ее выйти за тебя замуж...
      Он схватил ее за плечи и начал трясти.
      - Не смей говорить о ней! Я тебе запрещаю!
      - Ты спал с ней, я знаю! - кричала она.
      Он выслушал бы от нее все, что угодно, но эта ложь возмутила его. Когда она бросала ему в лицо правду, у него бешено колотилось сердце, но клевета на эту девушку, его невесту, привела его в такое состояние, что у него чесались руки от яростного желания ударить Клотильду.
      - Молчи... молчи... лучше молчи... - повторял он и тряс ее так, как трясут ветку, чтобы с нее упали плоды.
      Растрепанная, с безумными глазами, она крикнула во все горло:
      - Ты с ней спал!
      Он отпустил ее и дал такую затрещину, что она отлетела к стене и упала, но сейчас же обернулась и, приподнявшись на руках, еще раз выкрикнула:
      - Ты с ней спал!
      Он бросился на нее и, подмяв под себя, принялся избивать ее так, точно это был мужчина.
      Клотильда сразу примолкла, - она лишь стонала под его ударами. Она не шевелилась. Уткнувшись лицом в угол комнаты, она жалобно вскрикивала.
      Наконец Дю Руа перестал колотить ее и поднялся с полу. Чтобы прийти в себя, он сделал несколько шагов по комнате. Затем, подумав, прошел в спальню, налил в таз холодной воды и окунул голову. Потом вымыл руки и, насухо вытирая пальцы, пошел посмотреть, что с ней.
      Клотильда не двигалась. Она все еще лежала на полу и тихо всхлипывала.
      - Долго ты еще будешь реветь? - спросил он.
      Она не ответила.
      Он стоял посреди комнаты и слегка растерянно и сконфуженно смотрел на распростертое перед ним тело.
      Наконец, поборов смущение, схватил с камина шляпу.
      - Прощай. Когда будешь уходить, отдай ключ швейцару. Я не намерен ждать, пока ты соблаговолишь подняться.
      Он затворил за собой дверь и по дороге зашел к швейцару.
      - Дама еще осталась, - сказал он. - Она скоро уйдет. Передайте хозяину, что с первого октября я отказываюсь от квартиры. Сегодня у нас шестнадцатое августа - значит, я предупредил вовремя, - прибавил он и сейчас же ушел. Ему предстояло забежать в магазины и еще кое-что купить в подарок невесте.
      Свадьба должна была состояться двадцатого октября, по окончании парламентских каникул. Венчаться собирались в церкви Мадлен. Болтали об этой свадьбе много, но толком никто ничего не знал. Ходили разные слухи. Шепотом говорилось и о похищении, но достоверно ничего не было известно.
      Госпожа Вальтер не разговаривала со своим будущим зятем; слуги рассказывали, что, как только был решен этот брак, она в ту же ночь услала Сюзанну в монастырь, а сама отравилась со злости.
      Ее нашли в бессознательном состоянии. Теперь уж ей, конечно, не оправиться. Она превратилась в старуху; волосы у нее совсем побелели. И она вся ушла в религию, причащается каждое воскресенье.
      В начале сентября "Французская жизнь" объявила, что г-н Вальтер остается только издателем, обязанности же главного редактора переходят к барону Дю Руа де Кантель.
      Одновременно была нанята целая армия известных фельетонистов, репортеров, публицистов, художественных и театральных критиков. За большие деньги их удалось переманить из других газет - влиятельных, солидных газет, издававшихся с давних пор.
      Старые журналисты, почтенные и важные журналисты, уже не пожимали плечами при упоминании о "Французской жизни". Она одержала скорую и полную победу, и от того пренебрежения, с каким серьезные литераторы относились к ней вначале, не осталось и следа.
      Жорж Дю Руа и семейство Вальтер с некоторых пор возбуждали всеобщее любопытство, - вот почему свадьба главного редактора "Французской жизни" составляла, что называется, гвоздь парижского сезона. Все те, о ком пишут в хронике, решили непременно присутствовать при венчании.
      Произошло это событие в ясный осенний день.
      В восемь часов утра на Королевской улице служители церкви Мадлен, привлекая внимание прохожих, уже расстилала на ступеньках высокой паперти широкий красный ковер, - таким образом они как бы оповещали парижан о том, что здесь должно состояться великое торжество.
      Служащие по дороге в конторы, скромные работницы, приказчики из магазинов - все останавливались, глазели и думали о том, какие огромные деньги тратят богачи на освящение своего брачного сожительства.
      Около десяти начали тесниться любопытные. Постояв несколько минут в надежде, что скоро начнется, они расходились.
      В одиннадцать подоспела полиция и, заметив, что народ ежеминутно собирается в кучки, почти тотчас же принялась разгонять толпу.
      Вскоре появились первые приглашенные - те, кто спешил занять хорошие места, чтобы все видеть. Они расселись вдоль стен главного придела.
      Постепенно прибывали другие: шуршавшие шелками, шелестевшие платьями дамы и надменные мужчины, почти все лысые, с безукоризненными манерами светских людей, более важные, чем когда-либо.
      Церковь медленно наполнялась. Солнце, потоками вливаясь в широко раскрытые двери, освещало первые ряды. Уставленный свечами престол отбрасывал желтоватый свет, тусклый и жалкий по сравнению с сияющим зевом портала, и оттого казалось, что на амвоне царит полумрак.
      Приглашенные оглядывались, знаками подзывали друг друга, собирались группами. Литераторы, настроенные менее благоговейно, чем светские люди, беседовали вполголоса. Мужчины рассматривали дам.
      Норбер де Варен, искавший кого-нибудь из своих приятелей, увидел в средних рядах Жака Риваля и подошел к нему.
      - Итак, - сказал он, - будущее принадлежит пройдохам!
      Риваль не был завистлив.
      - Тем лучше для него, - возразил он. - Его карьера сделана.
      И они стали называть имена присутствующих.
      - Вы не знаете, что сталось с его женой? - спросил Риваль.
      Поэт усмехнулся:
      - И да и нет. Мне передавали, что она живет весьма уединенно, в районе Монмартра. Но... тут есть одно "но"... С некоторых пор в газете "Перо" мне стали попадаться политические статьи, до ужаса похожие на статьи Форестье и Дю Руа. Подписывает их некто Жан Ледоль; этот молодой человек, красивый, умный, одной породы с нашим другом Жоржем, недавно познакомился с его бывшей женой. Отсюда я делаю вывод, что она всегда любила начинающих и будет любить их вечно. К тому же она богата. Водрек и Ларош-Матье не случайно были ее частыми гостями.
      - Она недурна, эта маленькая Мадлена, - заметил Риваль. - Плутовка, бестия! Должно быть, она обворожительна при ближайшем знакомстве. Но объясните мне, как это вышло, что Дю Руа после официального развода венчается в церкви?
      - Он венчается в церкви потому, что церковь считает его неженатым, - ответил Норбер де Варен.
      - Как так?
      - Будучи равнодушным к религии, а может быть, из экономии, наш Милый друг решил, что для брака с Мадленой Форестье достаточно одной мэрии. Словом, он обошелся без пастырского благословения, так что в глазах нашей матери-церкви его первый брак - это просто-напросто сожительство. Таким образом, сегодня он предстанет перед ней холостым, и она готовит для него все те пышные церемонии, которые недешево обойдутся старику Вальтеру.
      Гул все прибывавшей толпы нарастал под сводами храма. Иные разговаривали почти громко. Перед публикой, довольные тем, что все на них показывают друг другу, что все на них смотрят, уже рисовались знаменитости: тщательно следя за своими раз навсегда выработанными манерами, считая себя необходимым украшением этого сборища, своего рода художественным изделием, они и здесь блистали так же, как на всех других празднествах.
      - Дорогой мой, вы часто бываете у патрона, - продолжал Риваль, - скажите, правда ли, что госпожа Вальтер не разговаривает с Дю Руа?
      - Правда. Она не хотела выдавать за него свою дочь. Но Дю Руа держал отца в руках якобы благодаря тому, что проведал о каких-то трупах - трупах, похороненных в Марокко. Короче, он запугал старика чудовищными разоблачениями. Вальтер вспомнил о судьбе Ларош-Матье и немедленно уступил. Но мать, упрямая, как все женщины, поклялась, что никогда словом не перемолвится со своим зятем. Когда они вместе, на них нельзя без смеха смотреть. Она похожа на статую, статую Мщения, а он чувствует себя очень неловко, но виду не подает, - кто-кто, а уж он-то умеет владеть собой!
      С ними здоровались литераторы. Долетали обрывки политических разговоров. А во входную дверь, точно отдаленный, глухой шум прибоя, вместе с солнцем врывалось гудение толпы, сгрудившейся возле церкви, и, поднимаясь к сводам, покрывало сдержанный говор избранной публики, собравшейся в храме.
      Но вот привратник три раза стукнул в деревянный пол алебардой. Все обернулись, задвигали стульями, зашелестели платьями. А в дверях, озаренная солнцем, показалась молодая девушка под руку с отцом.
      Она по-прежнему напоминала куклу - чудную белокурую куклу с флердоранжем в волосах.
      На несколько секунд она задержалась у входа, затем шагнула вперед, и в тот же миг послышался рев органа, своим мощным металлическим голосом возвещавшего появление брачащейся.
      Прелестная, милая игрушечная невеста была слегка взволнованна и шла, опустив голову, но при этом ничуть не робела. Дамы, глядя на нее, улыбались, шушукались. "Она обаятельна, обворожительна, - шептались мужчины. Вальтер шествовал бледный, преувеличенно важный и внушительно поблескивал очками.
      Свиту этой кукольной королевы составляли четыре ее подруги, все в розовом, все до одной красотки. Четыре шафера, искусно подобранные, вполне соответствовавшие своему назначению, двигались так, словно ими руководил балетмейстер.
      Госпожа Вальтер следовала за ними под руку с отцом другого своего зятя, семидесятидвухлетним маркизом де Латур-Ивеленом. Она не шла - она еле тащилась; казалось, еще одно движение - и она упадет замертво. При взгляде на нее можно было подумать, что ноги у нее прилипают к плитам, отказываются служить, а сердце бьется в груди, точно пойманный зверь о прутья клетки.
      Она исхудала. Седина подчеркивала бледность, покрывавшую ее изможденное лицо.
      Она смотрела прямо перед собой, чтобы никого не видеть и, быть может, чтобы не отвлекаться от мыслей, терзавших ее.
      Затем появился Жорж Дад Руа с какой-то пожилой, никому не известной дамой.
      Он высоко держал голову и, чуть сдвинув брови, смотрел тоже прямо перед собой сосредоточенным и строгим взглядом. Кончики его усов грозно торчали вверх. Все нашли, что он очень красив. Его горделивая осанка, тонкая талия и стройные ноги обращали на себя всеобщее внимание. Фрак, на котором красным пятнышком выделялась ленточка ордена Почетного легиона, сидел на нем отлично.
      Затем все увидели Розу с сенатором Рисоленом. Она вышла замуж полтора месяца назад. Граф де ЛатурИвелен вел под руку виконтессу де Персмюр.
      Шествие замыкала пестрая вереница приятелей и знакомых Дю Руа, которых он представил своей новой родне, - людей, пользовавшихся известностью в смешанном парижском обществе, людей, которые мгновенно превращаются в близких друзей, а в случае нужды и в четвероюродных братьев разбогатевших выскочек, - вереница дворян, опустившихся, разорившихся, с подмоченной репутацией или, еще того хуже, женатых. Тут были г-н де Бельвинь, маркиз де Банжолен, граф и графиня де Равен ель, герцог де Раморано, князь Кравалов, шевалье Вальреали и приглашенные Вальтера: князь де Герш, герцог и герцогиня де Феррачини и прекрасная маркиза де Дюн. Родственники г-жи Вальтер, участвовавшие в этой процессии, хранили чопорно-провинциальный вид.
      А орган все пел; блестящие горла труб, возвещающие небу о земных радостях и страданиях, разносили по всему огромному храму рокочущие стройные созвучия.
      Тяжелую двустворчатую дверь закрыли, и в церкви сразу стало темно, словно кто-то выгнал отсюда солнце.
      На амвоне перед ярко освещенным алтарем рядом с женой стоял на коленях Жорж. Вновь назначенный епископ Танжерский, в митре и с посохом, вышел из ризницы, дабы сочетать их во имя господне.
      Задав им обычные вопросы, обменяв кольца, произнеся, слова, связывающие как цепи, он обратился к новобрачным с проповедью христианской морали. Долго и высокопарно говорил он о супружеской верности. Это был высокий, плотный мужчина, один из тех красивых прелатов, которым брюшко придает величественный вид.
      Чьи-то рыдания заставили некоторых обернуться. Это, закрыв лицо руками, плакала г-жа Вальтер.
      Она вынуждена была уступить. Что же ей оставалось делать? Но с того самого дня, когда она, отказавшись поцеловать вернувшуюся дочь, выгнала ее из комнаты, с того самого дня, когда она в ответ на учтивый поклон Дю Руа сказала: "Вы самый низкий человек, какого я только знаю, не обращайтесь ко мне никогда, я не буду вам отвечать", - с этого дня вся жизнь стала для нее сплошной нестерпимой пыткой. Она возненавидела Сюзанну острой ненавистью: это было сложное чувство, в котором безумная любовь уживалась с мучительной ревностью, необычайной ревностью матери и любовницы, затаенной, жестокой и жгучей, как зияющая рана.
      И вот теперь их венчает епископ, венчает ее дочь и ее любовника, венчает в церкви, в присутствии двух тысяч человек, у нее на глазах! И она ничего не может сказать! Не может помешать этому! Не может крикнуть: "Он мой, этот человек, он мой любовник! Вы благословляете преступный союз!"
      Некоторые дамы растроганно шептали:
      - Как тяжело переживает бедная мать!
      - Вы принадлежите к избранным мира сего, к числу самых уважаемых и богатых людей, - разглагольствовал епископ. - Ваши способности, милостивый государь, возвышают вас над толпой, вы пишете, поучаете, наставляете, ведете за собой народ, и на вас лежит почетная обязанность, вы должны подать благой пример.
      Сердце Дю Руа преисполнялось гордости. Все это один из князей римско-католической церкви говорил ему! А у себя за спиной он чувствовал толпу, именитую толпу, пришедшую сюда ради него. У него было такое чувство, будто некая сила толкает, приподнимает его. Он становится одним из властелинов мира - он, он, сын безвестных жителей Кантле!
      И вдруг он ясно представил себе, как его отец и мать в своем убогом кабачке на вершине холма, под широкой руанской долиной" прислуживают своим односельчанам. Получив наследство Водрека, он послал им пять тысяч франков. Теперь он пошлет им пятьдесят, и они купят себе именьице. Они будут счастливы и довольны.

К титульной странице
Вперед
Назад