Епископ закончил свое напутственное слово. Священник в золотой епитрахили прошел в алтарь. И орган снова принялся восславлять новобрачных.
Порой у него вырывался протяжный, громоподобный вопль, вздымавшийся,
как морской вал, такой могучий и такой полнозвучный, что казалось, будто
он сейчас поднимет и сбросит кровлю и разольется в небесной лазури. Этот
дрожащий гул наполнял собой храм, повергая в трепет тела и души. Потом
он вдруг затихал, и тогда, словно ласковое дуновение ветра, касались
слуха легкокрылые нежные звуки. Бездумные, грациозные, они то рассыпались мелкой дробью, то взлетали и порхали, как птицы. И столь же внезапно эта кокетливая музыка, подобно песчинке, которая превратилась бы в
целый мир, ширилась вновь и разрасталась в грозную силу, грозную в своем
мощном звучании.
Затем над склоненными головами пронеслись человеческие голоса. Это
пели солисты Оперы-Вори и Ландек. Росный ладан струил свое тонкое благоухание, а в алтаре между тем совершалось таинство: богочеловек по зову
своего служителя сходил на землю, дабы освятить торжество барона Жоржа
Дю Руа.
Милый друг, стоя на коленях подле Сюзанны, склонил голову. В эту минуту он чувствовал себя почти верующим, почти набожным человеком, он был
полон признательности к божественной силе, которая покровительствовала
ему и осыпала его богатыми милостями. Не сознавая отчетливо, к кому он
обращается, он мысленно славил ее за свое благоденствие.
Когда служба кончилась, он встал, подал жене руку и проследовал в
ризницу. И тут нескончаемой вереницей потянулись к нему поздравители.
Жорж был вне себя от радости, - он воображал себя королем, которого приветствует народ. Он кланялся, пожимал руки, бормотал незначащие слова.
"Я очень тронут, я очень тронут", - отвечал он на приветствия.
Вдруг он увидел г-жу де Марель, и едва он вспомнил об их поцелуях,
шалостях, ласках, вспомнил звук ее голоса, вкус ее губ, - в его крови
тотчас же вспыхнуло страстное желание вновь обладать ею. Она была все
так же изящна, красива, и все такие же бойкие, живые были у нее глаза.
"Какая она все-таки очаровательная любовница!" - подумал Жорж.
Слегка оробевшая, настороженная, она подошла к нему и протянула руку.
Он задержал ее в своей. В то же мгновение он ощутил несмелый зов ее
пальцев, нежное пожатие, прощающее и вновь завлекающее. И он пожимал эту
маленькую ручку, как бы говоря: "Я люблю тебя по-прежнему, я твой!"
Они смотрели друг на друга смеющимися, блестящими, влюбленными глазами.
- До скорого свидания, сударь, - проговорила она нежным голоском.
- До скорого свидания, сударыня, - весело ответил он.
И она отошла.
К нему все еще проталкивались поздравители. Толпа текла перед ним рекой. Наконец она поредела. Последние поздравители удалились. Жорж взял
Сюзанну под руку и вышел из ризницы.
Церковь была полна народу, - все вернулись на свои места, чтобы посмотреть, как пройдут новобрачные. Дю Руа шел медленно, уверенным шагом,
высоко закинув голову и устремив взгляд в лучезарный пролет церковных
дверей. По его телу пробегал холодок - холодок безграничного счастья. Он
никого не замечал. Он думал только о себе.
Подойдя к выходу, он увидел сгрудившуюся толпу, темную шумящую толпу,
пришедшую сюда ради него, ради Жоржа Дю Руа. Весь Париж смотрел на него
и завидовал.
Затем, подняв глаза, он различил вдали, за площадью Согласия, палату
депутатов. И ему казалось, что он одним прыжком способен перескочить от
дверей церкви Мадлен к дверям Бурбонского дворца.
Он медленно спускался по ступенькам высокой паперти, вокруг которой
шпалерами выстроились зрители. Но он их не видел. Мысленно он оглядывался назад, и перед его глазами, ослепленными ярким солнцем, носился образ
г-жи де Марель, поправлявшей перед зеркалом свои кудряшки, которые, пока
она лежала в постели, всегда развивались у нее на висках.