23 Минеее В.А. Вологодская область // Изв. ВГО. Т. 83. Вып. 4. Л. 1951. С. 373-380; Саее-личее А. Потоп // Наш современник. 1992. № 11. С. 103
24 Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 г. М., 1963. С. 2, 18, 152; Безнин М.А. Колхозное население в Российском Нечерноземье в 1950-1965 гг. Вологда, 1990. С. 6-9.
25 Веселовская В.И. География населения и населенных пунктов в Вологодском районе // Уч. зап. ВГПИ. Ест.-геогр. Т. 29. Вологда, 1966. С. 270; Савеличев А. Указ. соч. С. 102.
26 Шипунов Ф. Судьба северной нивы // От земли. Полемические очерки. Вып. V. Архангельск, 1986. С. 152-153; Родословие вологодской деревни. Вологда, 1990. С. 10, 29-30.
27 Численность и состав населения СССР. По данным Всесоюзной переписи 1979 г. М.,
1984. С. 11; Население СССР. По данным Всесоюзной переписи населения 1989 г. М., 1990. С. 10, 509; Итоги Всесоюзной переписи населения 1989 г. Госкомстат. 27. № 26. М., 1989. Вологодская обл. С. 3, 8, 13; Демографический ежегодник СССР. М., 1990. С. 7-9, 155, 161; Российский статистический ежегодник. 1994 г. М., 1994. С. 359, 450.
28 Крестинин В. Начертание истории Холмогор. 1790. Т. 1. С. 37; Лукомский Г.К. Вологда в ее старине. СПб., 1914. С. 103; Мерцалов А.Е. Обозрение Заднесельской волости по писцовым книгам 1628 г. // Вологодский сб. Вып. V. Вологда, 1887. С. 52-58; Водарский Я.Е. Население дворцовых владений в России в последней четверти XVII в. // Вопр. географии. Сб. 83. М, 1970. С. ИЗ, 125.
29 Копанев А.И. История землевладения Белозерского края XV-XVI вв. М.; Л. 1951. С. 78; Савич А.А. Монастырское землевладение на Русском Севере XIV-XVII вв. Пермь. 1930. С. 161-175; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 180. Л. 3-19; Материалы для истории делопроизводства Поместного приказа по Вологодскому уезду в XVII в. Вып. 1. СПб., 1906. С. 252.
30 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 218. Л. 67; Д. 146. Л. 17, 24; Копанев А.И. История землевладения. С. 80; Материалы для истории... С. 11, 65, 221; АРАН. Ф. 3. Оп. 10-а. Д. 38. Л. 6; РГИА. Ф. 1350. Оп. 306. Д. 3. Л. 112; АРАН. Ф. 94. Оп. 1. Д. 9. Л. 25 об.-26; Ф. 30. Оп. 2. Д. 109. Л. 19, 72; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 214. Л. 7.
31 Кабузан В.М. Указ. соч. С. 59-170; Дубровин. Статистический очерк Вологодской губ // Справочная книжка для Вологодской губ. на 1853 г. Вологда, 1853. С. 18; ВГВ. 1858. № 13. С. 101-103; 1857. № 20. С. 119; Услар ПК. Указ. соч. С. 299-300; Дементьев В. Великое Устье. М., 1972. С. 105.
32 АРАН. Ф. 94. Оп. 1. Д. 5. Л. 60-60 об.
33 Пушкарев И. Указ. соч. С. 115, 127, 136, 140.
34 Я./7. Никольский уезд // Вологодский сб. Вып. V. С. 207-209; АРГО. Р. 7. Д. 73. Л. 1; Ардашев В.Д. Описание Устюжского уезда и городов Устюга и Лальска // ЖМВД. 1857. Ч. 24. № 5. С. 55.
35 Первая Всеобщая перепись... Т. VII. СПб., 1901. Тетр. I. С. 50-53; Тетр. П. 1904. С. VI; Т. XXVII. Тетр. I. 1899. С. 32-33; Т. XXVI. Тетр. I. 1901. С. 58-63.
36 АРГО. Р. 24. Д. 5. Л. 1; Р. 7. Д. 79. Л. 2; Д. 34. Л. 42; Шустиков А. Троичина Кадников-ского уезда//ЖС. 1892. Вып. П. С. 71; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 230. Л. 35; Ф. 652. Оп. 1. Д. 101. Л. 1; Д. 108. Л. 15; Андреевский Л.И. Очерк крупного крепостного хозяйства на Севере. XIX в. Вологда, 1922. С. 8-18; Воронов П. Исторический взгляд на важско-двинских удельных крестьян // Этнографический сб. РГО. 1862. Вып. V. СПб. С. 16.
37 Власова И.В. Указ. соч. С. 50; Половники Вологодской губ. Историко-юридический очерк экономического состояния половничествующих крестьян // Вологодский сб. Вып. П. С. 122-123; Воронов Г. Из Устюженского уезда (Новгородской губ.) // Тр. ВЭО. 1878. Т. 2. СПб. С. 243-244.
38 Власова И.В. Указ. соч. С. 51-52; ГАВО. Ф. 652. Оп. 2. Д. 100. Л. 15 об.; Ф. 17. Оп. 1. Д. 295. Л. 1-3; Материалы для оценки угодий Новгородской губ. Новгород. 1889. Т. 1. С. 544; 1896. Т. 2. С. 554; 1898. Т. 3. С. 194; Шустиков А. Тавреньга Вельского уезда. Этнографический очерк // ЖС. 1895. Вып. И. С. 184; Козловский Н.П. Селения Вологодского уезда в сани-тарно-статистическом отношении за 1873 по 1883 гг. // Вологодский сб. Вып. IV. Вологда, 1885. С. 242; Воронов Г. Указ. соч. С. 248-249; Экономический быт... С. 9-82.
39 Памятная книжка Вологодской губ. 1893-94 гг. ... С. 58-59.
40 Власова И.В. Указ. соч. С. 53; Абрамов Ф. Соч. Т. 3. Л. 1991. С. 268; ГАВО. Ф. 34. Отд. Стат. Д. 520, 546; Ф. 108. Оп. 4. Д. 50. Л. 155-156; Ф. 287. Оп. 1. Д. 410. Л. 9-10, 55-56 об.; РГИА. Ф. 91. Оп. 2. Д. 815. Л. 32, 99, 138; История северного крестьянства. Т. 2. Архангельск,
1985. С. 55-57, 169; Ежегодник (календарь-справочник) Вологодской губ. на 1912 г. Вологда, 1911. С. 8-50; Ежегодник Вологодской губ. на 1914 г. С. 3; Савеличев А. Указ. соч. С. 100.
41 ВЕВ. 1904. № 16. С. 434; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 29, 35; Вестник Новгородского земства за 1901 г. Новгород. 1901. С. 21-22.
42 Власова ИВ. Указ. соч. С. 53-54; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 215. Л. 5-9; Ф. 653. Оп. 1}. Д. 325. Л. 45; Д. 340. Л. 3 об!1 об.; Зап. Северо-Двинского общества изучения местного края. Вып. IV. Великий Устюг, 1927. С. 62; Веселовская В.И. Указ. соч. С. 269-270; Каргопольский уезд... С. 6; Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М, 1977. С. 139.
43 Итоги десятилетия... С. 34, 162; Вологодский архив. Вып. 1. Вологда, 1961. С. 106.
44 Цит. по: Наш современник. 1992. № 12. С. 160; Абрамов Ф. Соч. Т. 3. С. 243, 338; Савеличев А. Указ. соч. С. 100-101; Неизвестная Россия. XX в. Вып. 1. М., 1992. С. 198-228.
45 Итоги Всесоюзной переписи... С. 152; Веселовская В.И. Указ. соч. С. 269-270; Безнин М.А. Указ. соч. С. 7; Численность и состав населения... С. 11; Население СССР... С. 10.
46 Витое М.В. Русские Севера в этническом отношении (современный состав и происхождение основных компонентов) // Вопр. географии. Сб. 83. М., 1970. С. 162-172; Чепурковский Е.М. Об антропологическом изучении Вологодской губ. // Север. Кн. 3-4-. Вологда, 1923. С. 194-195; Чебоксаров Н.Н. Этногенез коми по данным антропологии // СЭ. 1946. № 2. С. 60; Седов В.В. Антропологические типы населения северо-западных земель Великого Новгорода // КСИЭ. XV. 1952. С. 78-79; Лавров ПЛ. К вопросу об антропологических исследованиях Вологодской губ. // Изв. ВОЙСК. Вып. II. Вологда, 1915. С. 28-38; Ефименко П.С. Заволоцкая чудь. Архангельск, 1869; С. 41; Харузин Н. Об ассимилятивной способности русского народа // ЭО. 1894. Кн. XIII. 4. С. 45-78; Макаров Н.А. Население... С. 125-134; Жеребцов Л.П. Историко-культурные взаимовлияния коми с соседними народами. М., 1982. С. 45-72; Поляков И.С. Этнографические наблюдения во время поездки на юго-восток Олонецкой губ. // Зап. РГО. Отд. этн. 1873. Т. III. С. 68-70; Шустиков А. Троичина... С. 115; Пятунин П. Каргополыцина в прошлом и настоящем. Каргополь, 1924. С. 16-18; ВГВ. 1885. №44. С. 8; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 206. Л. 19-26; Д. 221. Л. 54; Попов К. Зыряне и Зырянский край // Тр. отд. этн. ОЛЕАЭ. Кн. 3. Вып. 2. М., 1874. С. 8-18, 30; Чайкина Ю.И. Вопросы истории лексики Белозерья // Очерки по лексике севернорусских говоров. Вологда, 1975. С. 148.
47 Матвеев А.К. Происхождение основных пластов субстратной топонимии Русского Севера // Вопр. языкознания. 1965. № 5. С. 45-54.
48 Дементьев В. Указ. соч. С. 13, 32, 334; Лукомский Г.К. Указ. соч. С. 16; Вологодский иллюстрированный календарь. Вологда, 1892. С. 49; Бланк А.С., Катаников А.В. Череповец. Архангельск, 1966. С. 7; Грязное П. Указ. соч. С. 1; Чайкина Ю.И. Географические названия Вологодской обл. Архангельск, 1988. С. 52, 225, 242; ее же – История вологодских фамилий. Вологда, 1989. С. 14; Кичин Е. Несколько слов об основании г. Кадникова // ВГВ. 1843. № 37. С. 357; его же. Об основании четырех Халевских приходов Никольского у. // ВГВ. 1845. №11. С. 116; Балов П. Сольвычегодск в древнем его состоянии // АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 20. Л. 1; Р. 1. Оп. 1. Д. 100. Л. 4 об., 24;Лесков Н. Письмо о названии Каргополь//ЖС. 1902. Вып. 1.С. 128; Николаевский П. Происхождение и значение названия Олонец // Изв. Общества изучения Олонецкой губ. 1913. № 2-3. Т. 1. С. 156; Осипов Д.П. Крестьянская изба на Севере России (Тотемский край). Тотьма, 1924. С. 1; Угрюмое А.А. Кокшеньга – край чуди заволоцкой // Север. 1981. № 4. Петрозаводск. С. 102; его же. Кокшеньга. Историко-этнографические очерки... С. 9; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 214. Л. 52; Ф. 4389. Д. 220. Л. 3.
49 Матвеев А.К. Субстратная топонимика Русского Севера // ВЯ. 1964. № 2. С. 82-83; ВГВ. 1847. № 35. С. 343-345; Чайкина Ю.И. Названия лиц по ремеслу и занятиям в деловой письменности Русского Севера в XVI-XVII вв. // Севернорусские говоры. Вып. 4. Л., 1984. С. 74; Судаков Г.В. Лексические диалектизмы в севернорусских актах XVI-XVII вв. // Там же. С. 75-84; Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров. М., 1970. С. 225, 286-289; Шайтанов П. Особенности говора Кадниковского уезда Вологодской губ. // ЖС. 1895. Вып. 3-4. С. 383-384; Соболевский И. Очерк русской диалектологии. Северновелико-русское или окающее поднаречие // ЖС. 1892. Вып. 2. С. 3-17; Мансика В. Заметки о говоре Никольского уезда. // Изв. отд. русского яз. при АН. Т. 19. Кн. 4. 1914. С. 201-205; Хомуто-ва Е. О говорах Вологодского, Грязовецкого и Тотемского уездов // Материалы для изучения великорусских говоров. Вып. X. Пг., 1921. С. 28-66; АРГО. Р. 1. Д. 2. Л. 12; Р. 24. Д. 25. Л. 105; Р. 7. Д. 69. Л. 3; Д. 62. Л. 26 об.; АРАН. Ф. 849. Оп. 5. Д. 190. Л. 3; ВГВ. 1857. № 21. С. 127; 1875. № 99. С. 10; 1866. № 16. С. 1; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 206. Л. 40-42; Ф. 652. Оп. 1. Д. 63. Л. 1; Судаков И. Несколько замечаний об особенностях говора в Устюженском уезде Новгородской губ. // ЖС. 1903. Вып. 1-2. С. 442; Лесков П. О влиянии карельского языка на русский в пределах Олонецкой губ. // ЖС. 1892. Вып. 14. С. 97-103; Едемский М.Б. Говор жителей Кокшеньги Тотемского уезда Вологодской губ. // ЖС. 1905. Вып. 1-2. С. 98; Ардашев В.Д. Указ. соч. С. 65; Герасимов М. О говоре крестьян южной части Череповецкого уезда Новгородской губ. // ЖС. 1893. Вып. 3. С. 374; Русская диалектология. М., 1964 (см. карту -так называемая вологодская группа говоров); Захарова К.Ф., Орлова В.Г. Диалектное членение русского языка. М., 1970; Гура А.В. Поэтическая терминология севернорусского свадебного обряда // Фольклор и этнография. Л., 1974. С. 175-180.
50 Вологодский летописец. Вологда, 1874. С. 28; Мерцалов А.Е. Предания о панах // Русская старина. СПб., 1883. Т. XXXIX. № 9. С. 654-655; ВГВ. 1845. № 7. С. 62-65; 1848. № 36. С. 406; Савеличев А. Переборы // Наш современник. 1989. № 2. С. 95; АИЭА. ВЭ. ВО 1986 г. Д. 8334; Дементьев В. Указ. соч. С. 261; Иваницкий Н.А. Материалы по этнографии Вологодской губ. // Изв. ОЛЕАЭ. Т. LXIX. Тр. Эта. отд. Т. IX. Вып. I—II. М., 1890. С. 8.
51 Шустиков А. Тавреньга... // ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 33; Чепурковский Е.М. Указ. соч. С. 195; Филин Ф.П. К вопросу о происхождении аканья // Диалектологический сб. Вып. II. Ч. П. Вологда, 1941. С. 146-160; Едемский М.Б. Указ. соч. С. 103.
52 Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. СПб., 1900. С. 102, 126; АР АН. Ф. 3. Оп. 10-а. Д. 41. Л. 20 об.; Макарий, архимандрит. Описание... Ферапонтовской вол. СПб., 1854. С. 17; Жеребцов Л.Н. Указ. соч. С. 45-72.
53 АРГО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 162. Л. 8-12; Ф. 24. Оп. 1. Д. 178. Л. 2; ВГВ. 1858. № 13. С. 101; 1859. № 24. С. 199; АР АН. Ф. 30. Оп. 2. Д. 11. Л. 653; Ф. 94. Оп. 1. Д. 5. Л. 60 об.; Попов В. Колонизация русскими Вологодской губ. // Памятная книжка Вологодской губ. на 1861 г. Вологда, 1861. С. 28-29; Ардашев В.Д. Указ. соч. С. 63-64; Списки населенных мест Российской империи. Т. 7. Вологодская губ. СПб., 1866. С. XXI; ВГВ. 1853. № 6. С. 478; Штукенберг И.Ф. Статистические труды. Статья XXIII – Описание Вологодской губ. СПб., 1858. С. 9, 13.
54 Первая Всеобщая перепись... Т. VII. Тетр. 2. СПб., 1901. С. 2-3; Т. XXVII. Тетр. 3. 1904. С. 2-3; Т. XXIV. Тетр. 2. 1903. С. 24-25, 66-67; АР АН. Ф. 135. Оп. 2. Д. 377. Л. 2 об.-9 об.
55 Грязное П. Указ. соч. С. 2, 60; АРГО. Р. 24. Д. 5. Л. 1; РЭМ., Ф. 7. Оп. 1. Д. 877. Л. 8; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 17; Д. 208. Л. 10-12; Д. 219. Л. 9; Д. 220. Л. 56; Пятунин П. Указ. соч. С. 16-18; Пушкарев И. Указ. соч. Кн. 1. С. 71; Светлов Я. О говоре жителей Кар-гопольского уезда (Олонецкой губ.) // ЖС. 1892. Вып. III. С. 157; Гун ГЛ. Каргопольский озерный край. М., 1984. С. 13; Круковский М.А. Олонецкий край. Путевые очерки. СПб., 1904. С. 31; Левинсон Н.Р., Маясова Н.А. Материальная культура Русского Севера в конце Х1Х-начале XX в. (Каргопольская экспедиция в 1950 г.) // Тр. ГИМ. Вып. XXIII. М., 1953. С. 93; Мельницкий А. Говор жителей северо-восточной части Вытегорского уезда Олонецкой губ. //ЖС. 1893. Вып. III. С. 389; Дементьев В. Указ. соч. С. 183; Галкин С.Ф. Медико-топографический очерк западной части Палемской вол. Устюжского уезда. Вологда, 1904. С. 22.
56 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 179. Л. 1; Д. 206. Л. 19-26; Д. 218. Л. 63; ВГВ. 1875. № 9. С. 9-10; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 346. Л. 3; Левитский П. Черты нравов крестьян Тотемского уезда // Этн. сб. РГО. Вып. V. СПб., 1862. С. 54; Скворцов Л. Бережнослободская вол. Тотемского уезда. Этнографический очерк // Вологодский сб. Вып. 2. С. 35; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 214. Л. 1 об., 52 об.; Ф. 652. Оп. 1. Д. 67. Л. 1 об.; АРГО. Р. 7. Д. 69. Л. 3.
57 ВГВ. 1847. № 35. С. 343-345; 1857. № 21. С. 127; 1865. №46. С. 436; ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 62. Л. 4 об.; Шустиков А. Тавреньга... С. 184; АРГО. Р. 7. Д. 62. Л. 26 об.; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 221. Л. 54; АРГО. Р. 1. Д. 24. Л. 3 об.; Д. 100. Л. 68; Д. 54. Л. 1, 40-41; Финченко А.Е. Традиционная хозяйственная деятельность кокшаров, усьян и ваганов в конце ХIХ-первой трети XX в. Общие черты и некоторые локальные особенности // Русский Север. Ареалы и культурные традиции. СПб., 1992. С. 34-35; Бернштам Т.А. Локальные группы Двинско-Важского ареала. Духовные факторы в этно- и социокультурных процессах // Русский Север. К проблеме локальных групп. СПб., 1995. С. 229-232.
58 ВГВ. 1846. № 13-14. С. 139; 1848. № 36. С. 408; 1855. №27. С. 235; 1885. №44. С. 8; 1912. № 16. С. 40304; 1858. № 13. С. 102; АРГО. Р. 7. Д. 73. Л. 7; Н.П. Никольский уезд... С. 2 11; Галюн С.Ф. Указ. соч. С. 22; ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 101. Л. 5 об.; Ф. 4389. Оп. 1. Д. 244. Л. 2 об.; РГИА. Ф. 91. Оп. 2. Д. 815. Л. 166; АРГО. Р. 7. Д. 98. Л. 7-10; Архангельские губ. вед. 1858. № 20. С. 156-158; № 21. С. 162; ВГВ. 1858. № 16. С. 135-137; Романов А. Русские деревни // Родословие вологодской деревни. Вологда, 1990. С. 5; Лавров П.А. Указ. соч. С. 35.
59 Смольников С.Н. Антропонимическая система Верхнего Подвинья в XVII в. (На материале памятников местной деловой письменности). Вологда, 1996. С. 7-8.
60 Токарев С.А. Этнография народов СССР. М., 1958. С. 31; Кузнецов П.С. Русская диалектология. М., 1954. С. 20; Чебоксаров Н.Н. Ильменские поозеры // ТИЭ. Т. 1. М., 1947. С. 239; Собр. государственных грамот и договоров. Т. 1. № 144. С. 392; Зеленин Д.К. Велико-русские говоры. СПб., 1913. С. 363-369, 509; Этн. сб. I. 1853. СПб., С. 66; Макаров НА. Русский Север... С. 175-176.
61 РГИА. Ф. 391. Оп. 2. Д. 322. Л. 2 об.; АРАН. Ф. 135. Оп. 2. Д. 382, 386, 395, 405, 410, 411, 678, 679, 682; АРГО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 223, 439, 497, 602; Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. 3. Л. 3, 126-136; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 215. Л. 21; Зайцева Н.Г. К вопросу о двуязычии // Вопросы современного русского языка и методики его преподавания. Вологда, 1969. С. 122-123; Абрамов Ф. Соч. Т. 3. С. 301, 345; Диалектологический сб. Вып. И. Вологда, 1941-1942. С. 1.
62 Рубцов Н. Русский огонек // Подорожники. М., 1985. С. 74.
63 Тутунджан Д. Листы-разговоры из серии «По правде, по совести» // ВГМЗ. Экспозиция 1991 г.
64 Макаров НА. Указ. соч. С. 27, 29, 32, 43—44, 128; его же. Колонизация северных окраин Древней Руси. М., 1997. С. 46, 151-155; Савеличев А. Указ. соч. С. 96; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 206. Л. 46; Олонецкий край. СПб., 1910. С. 5; Абрамов Ф. Соч. Т. 3. С. 346; Шустиков А. Тавреньга... С. 375.
65 Дружинин ВТ. Старообрядческая колонизация Севера // Очерки по истории колонизации Севера. Пг., 1922. С. 69-75; Липранди И.П. Краткое обозрение русских расколов, ересей и сект. М, 1870. С. 11-21; Островский Д.В. Каргопольские «бегуны» (Краткий исторический очерк). Петрозаводск, 1910. С. 1-21; Вестник Европы. 1872. XI. С. 261; ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 85. Л. 1-17 об.; Ончуков Н. Старина и старообрядцы //ЖС. 1905. Вып. III—IV. С. 273.
66Докучаев-Басков К.А. Раскол в Каргопольском крае //ЖС. 1892. Вып. П. С. 157; ВЕВ. 1904. № 16. С. 434; Мясников М.Н. Сведения о Ваге Шенкурского и Вельского округов // Исторический, статистический и географический ж-л. 1830. Ч. П. Кн. II. № 4. С. 51; РГИА. Ф. 796. Оп. 32. Д. 127. Л. 202; Д. 266. Л. 374; Оп. 4. Д. 441 (Т. III). Л. 452; Оп. 30. (Т. 29). Д. 68. Л. 119; Оп. 11 (Т. X). Д. 383. Л. 630-632; Оп. 3 (Т. 2). Д. 922. Л. 247; Романов ММ. История одного северного захолустья. Великий Устюг, 1925. С. 40; Олонецкий сб. Вып. IV. Петрозаводск, 1902. С. 22-41; Абрамов Ф. Соч. Т. 3. С. 112; Россия. Т. 3. СПб., 1900. С. 126; АРГО. Р. 7. Д. 98. Л. 7-10; Шустиков А. Тавреньга... С. 370; Камкин А.В. Православная церковь на Севере России. Очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992. С. 92
67 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 178; Дашков В. Описание Олонецкой губ. в историческом, статистическом и этнографическом отношении. СПб., 1842. С. 86; Пушкарев И. Описание... Т. IV. 1846, раздел П. С. 39; Т. 1. Кн. 1. 1844. С. 128-140; АРГО. Р. 24. Д. 15. С. 31-33; ВЕВ. 1904. № 16. С. 434; АРАН. Ф. 94. Оп. 1. Д. 5. Л. 60 об.; ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 1449. Л. 4 об.-29 об.; РГИА. Ф. 869. Оп. 1 Д. 786. Л. 3-7; Услар П.К. Военно-статистическое обозрение... С. 358-361; Ардашев В.Д. Указ. соч. С. 64; Макарий, архимандрит. Указ. соч. С. 17; Серебренников С.А. Топографическое описание Вологодского наместничества вообще // Временник Московского Об-ва истории и древностей российских. 1857. Кн. 25. М., С. 43; АРГО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 162. Л. 8 об.-12.
68 Новгородский сб. Вып. IV. С. 10-13; Ефименко П.С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губ. // Изв. ОЛЕАЭ. Т. XXX. Тр. этн. отд. Кн. V. Вып. I—II. М, 1877-78. С. 214; Левитский П. Указ. соч. С. 56; Арсеньев ФА. Отчет о занятиях Вологодского губернского статистического комитета за 1879 г. // Вологодский сб. Вып. 2. С. 15; Ха-рузин Н.Н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда Олонецкой губ. // Изв. ОЛЕАЭ. 1889. Кн. IX. Отд. этн. С. 129; ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 85. Л. 1-85; Д. 122. Л. 2; Д. 62. Л. 5; Бурцев Е. Спас на Кокшеные Тотемского уезда Вологодской губ. Вологда, 1924. С. 88-97: АРГО. Р. 7. Д. 19. Л. 9 об.; Р. 1. Д. 24, Д. 4; Островский Д.В. Указ. соч. С. 28.
69 Распределение населения империи по вероисповеданиям. СПб., 1901. С. 2-3, 8-9, 16-17; Первая Всеобщая перепись... Т. VII. Тетр. 2. 1904. С. VI; АРАН. Ф. 135. Оп. 2. Д. 533. Л. 1 об.; ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 85. Л. 3-15; Д. 62. Л. 2; Ф. 4389. Оп. 1. Д. 218. Л. 17, 33; Д. 219. Л. 13, 51, 72, 77; Д. 221. Л. 18, 34, 39, 54; Д. 220. Л. 17, 48; Д. 155. Л. 4; Д. 244. Л. 3; Д. 165. Л. 9; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 130. Л. 5; Д. 171. Л. 19; Д. 251. Л. 13; Д. 877. Л. 6-9; Д. 315. Л. 17-18; АРГО. Р. 1. Д. 34. Л. 1 об.; ВЕВ. 1904. № 5. С. 109-148; 1905. № 7. С. 188. № 21. С. 460-462, 504. № 4. С. 73. № 8-9. С. 219-220. № И. С. 277-278. № 12. С. 308-310. № 13. С. 241-242. № 23. С. 527. № 24. С. 658; Диалектологический сб. Вып. III. Вологда, 1946. С. 59; Синкевич ГЛ. Бытовой алкоголизм Вологодской губ. Опыт обследования двух селений // Социальная гигиена. 1926. № 7. М.; Л., С. 20-24; ГАВО. Ф. 496. Оп. 1. Д. 18629. Л. 1; Белов В.И. Год великого перелома // Наш современник. 1994. № 1. С. 34-37.
ГЛАВА 4
ЗАНЯТИЯ НАСЕЛЕНИЯ И ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ТРАДИЦИИ
Хозяйственное районирование
По природно-климатическим условиям Вологодская земля неоднородна, поэтому здесь сформировались разные хозяйственные зоны[1]. Территория края в основном плоская, ровная, со слабой холмистостью. Западные районы имеют моренный рельеф со множеством озер и болот и лишь на юго-западе есть «Олонецкие горы»; центр края (Кубено-Важский водораздел) – это всхолмленная равнина с низкими и заболоченными речными водоразделами; восточная часть (от Рослятино до Устюга) представляет собой волнистый рельеф с отрогами Уральских гор. Одна из ветвей хребта тянется вдоль южной границы Вологодской земли и образует естественную границу между Волжским и Двинским бассейнами.
Различен и климат этих районов: на юго-западе он менее суровый, а поэтому здесь более длительный период для земледельческих работ. В районах Грязовца, Вологды, Кадникова климат не отличается от климата средней полосы России. В целом его континентальность увеличивается с запада на восток, а на севере климат довольно холодный.
Неодинаковы и почвы в отдельных районах Вологодской земли. В пространственном отношении почвенное разнообразие выглядит следующим образом. Песчано-глинистые почвы преобладают почти везде, но в Устюгско-Лальском очаге они сочетаются с железными окисями и мергелем, в Сысольско-Яренско-Вымском – с намывными песками, в Сухонско-Двинском бассейне есть, кроме того, мягкие известковые формации (юг бассейна) и известковая плита – «опока» на Сухоне, а в районе Никольска имеются иловатые почвы с черноземом.
В юго-западной части края более плодородные земли, нежели на северо-востоке, но в целом также разнообразные и требующие удобрения (подзол, супесь, суглинок, мергели, аллювиальные, болотистые). Здесь происходило изменение структуры почв на протяжении веков из-за вырубки лесов, распашек и устройства пастбищ. Лучшие почвы во всем крае располагаются в долинах рек и около озер, чем обусловливается «очаговость» здешнего земледелия. Обилие водных источников способствовало развитию наряду с земледелием рыболовства.
На хозяйственное районирование Вологодчины, кроме природно-климатических и почвенных условий, повлияло и наличие природных богатств и полезных ископаемых. Основное богатство этой земли – леса, которыми когда-то была занята большая часть ее территории. В середине XIX в. юго-западные и центральные части губернии имели две трети обрабатываемых пространств, ее север (Вельский уезд) – одну двадцатую часть, северо-восток (Усть-Сысольск) – одну тридцатую; остальная площадь была покрыта лесом. Разнообразные лесные занятия населения играли существенную роль в экономике края (заготовка и обработка леса, изготовление деревянных изделий, охота, собирательство и др.).
С древних времен местному населению были известны месторождения соли и железных руд, что вело к их добыче и обработке. Соляные ключи находились в то-темских, сольвычегодских, яренских, устьсысольских, кадниковских местах, где население научилось добывать соль и со временем возникли три солеваренных завода. Железорудные залежи были найдены в юго-западных районах края и немного на востоке (по Сысоле). Железообработка стала главным занятием населения многих деревень в этих районах.
В хозяйственном отношении на Вологодчине совершенно четко выделяются три зоны: 1) юго-запад, 2) средняя часть, 3) северо-восток, в которых довольно своеобразно сочетались занятия населения земледельческого и промыслового характера[2]. Основное же направление тех или иных занятий зависело от естественно-природных и социально-экономических условий, в которых развивались районы. На юго-западе были наилучшие условия для сельского хозяйства, так как здесь находились самые плодородные почвы и, что очень важно, – это была зона помещичьего землевладения, где помещики заботились о тщательной и своевременной обработке почвы, ее достаточном удобрении, где использовался лучший семенной материал, выводились лучшие породы скота; здесь же возникли маслобойные заводы, работавшие на основе местной народной и передовой научной технологии (производство знаменитого на весь мир Вологодского масла). Из полеводства значительным являлось льноводческое направление. Лен обрабатывался на фабрике Грибанова (Великий Устюг) и шел на экспорт за границу.
При достаточном развитии земледелия и животноводства 26% населения юго-западных районов во второй половине XIX в. занималось промыслами и уходило в отход. Главными из последних были работы по обслуживанию водного пути по Мариинскому каналу и строительство речных судов. Из лесных работ тут развивались заготовка и сплав леса, смолокурение, дегтярный промысел. В деревнях имелось много кожевников, сапожников, катальщиков валенок. Ближе к центральной части – по Сухоне и на Кубенском озере, – наряду с земледелием, существовал рыболовный промысел. Крестьяне занимались мелочной торговлей, плотничьими работами и обработкой льна. Из женских работ, имевших товарный характер, получило известность и сохранилось до сих пор кружевоплетение (знаменитые вологодские кружева, особенно в Вологодском и Грязовецком уездах).
Вторая группа районов в Вологодской земле (Вельский, Устюгский, Тотемский, Никольский уезды) была также в основном земледельческой (производство хлеба и льна). Из-за недостатка пастбищ и покосов скотоводство оказалось менее развито, чем в прежних помещичьих усадьбах на юго-западе. Скот разводили главным образом для получения навоза. Основное население здесь – государственные крестьяне. Они занимались льноводством; лен являлся главным источником для уплаты податей. Около 20% жителей во второй половине XIX в. были смолокурами и дегтярниками. Незначительным здесь был охотничий промысел (верховья р. Устьи). Из ремесел наиболее развивалось плотницкое дело.
Особое место в Тотемском у. занимали артельный промысел по городам и торговым местам из с. Шуйское и солеваренный в селах Леденгское и Тотемское. У населения этих сел земледелие было развито слабее, нежели промыслы. И конечно, в деревнях по всей Сухоне распространилось судостроение и обслуживание речного пути.
Вообще отход в этой группе районов почти не наблюдался, за исключением торговли, для чего ходили в Архангельск, Москву, Петербург, Каргополь (торговали овсом, льном, льносеменем, смолой, дегтем). Во второй половине XIX в. появились скупщики производимых крестьянами продуктов и товаров. Торговыми операциями славился с XVII в. Великий Устюг. Его рынок был связан с деятельностью местных и иностранных купцов и предпринимателей. Им пользовались и крестьяне окрестных деревень. Рано зародилось в Устюгском у. фабричное производство: в с. Красавино находилась фабрика по обработке льна купца Грибанова, в Лальске -писчебумажная фабрика Сумкина. Отход и работы на фабриках меняли строй сельской жизни, отвлекали крестьян от деревенских занятий, а иногда придавали не лучшие черты психологии и характеру людей. В одной из местных народных песен говорилось о работниках грибановской фабрики в Устюге[3]: «Как на этом на заводе / Избалован весь народ, / Исплутован весь народ...»
Отходничество в устюгских и тотемских деревнях существовало еще в виде найма на речные суда лоцманами и рабочими.
Севернее сухонских селений находилась Кокшеньга, где почти отсутствовали промыслы, и население занималось хлебным производством, здесь же находился и хлебный рынок. Другим «хлебным районом» в этой группе уездов являлся юг Никольского у., где на почвах хорошего качества выращивали высокие урожаи товарного хлеба. Главная статья дохода местных крестьян – лен, который вывозили на ярмарки и на экспорт через ближайшие пристани. Значительным тут был извоз товаров в соседние костромские и вятские деревни (хлеб, лен), а также сплав судов к Архангельскому порту, на котором работали артели сплавщиков. Обычные деревенские ремесла в указанной группе уездов также развивались. Из них наибольшую роль играло щетинное производство.
Третья группа уездов края – Сольвычегодский, Яренский, Устьсысольский – находилась в неблагоприятных для земледелия условиях. Болотистые и песчаные почвы, огромные пространства хвойных лесов, где оказывалось трудно расчищать места под пашни, холодный климат способствовали тому, что здесь более развивались промыслы, нежели земледелие. Льноводство давало доход лишь на юге этих уездов. Особенно славился вилегодский лен, выращиваемый в деревнях по р. Вилядь.
Главными из промыслов были бурлачество, обслуживание речных пристаней по всей губернии и, конечно, «лесованье» – лесоразработки и связанное с ними смолокурение и получение дегтя, рубка леса и заготовка древесного угля для своих и пермских заводов. Заготовка леса для заграницы в конце XIX в. была организована лесозаготовительной «Беломорской К». Довольно большие масштабы приобрел охотничий промысел; дичь удавалось сбывать в столицы, а меха – на Нижегородской ярмарке. Сбыт осуществляли наезжавшие к охотникам скупщики из Устюга, чердынские и ижемские купцы. В селениях по крупным рекам (Двине, Вычегде) развивалось рыболовство, правда, с ним конкурировал привоз морской рыбы из Архангельска.
Эти уезды были связаны трактами с Вятским краем и Приуральем (Пермской землей), поэтому получили значительное развитие извоз и ямщина. Работали здесь и небольшие заводы: соляные залежи разрабатывались на Сереговском солеваренном заводе в Яренском у., железодобыча и обработка осуществлялись на Кажимском и Нювгинском железоделательных заводах в Устьсысольском у. Доставкой руды к заводам, извозом изделий или сплавом их на судах занимались местные крестьяне.
Из деревенских ремесел выделялось женское рукоделие – плетение «краснобор-ских кушаков» из красной шерсти. Торговые занятия были такими же, как и в других районах края, – продажа льна, семян, рыбы, смолы, дегтя, леса, кожи, сала в соседние Архангельскую, Вятскую, Костромскую губернии.
Яренский и Устьсысольский уезды заселяли в основном коми-зыряне. У них наиболее развивались рыболовство, охота, работы на солеваренном заводе. Земледельцами они были плохими, обработка почвы производилась намного хуже, чем в русских селениях в низовьях Вычегды и в Сольвычегодском у. Только в одном месте Устьсысольского у. – в Лузской Пермце, где имелись относительно плодородные почвы, – выращивали хлеб для продажи. Хуже у коми было развито и льноводство -лишь для домашнего употребления.
Торговать местные крестьяне уходили в ближайшие пристани – Якшинскую на Печору, в г. Слободской, Кайгородок и Ношульскую пристань в Вятской губ.
Итак, в хозяйственном отношении на Вологодчине выделялись три группы районов, где по-разному сочетались земледельческие и промысловые занятия населения. Их постепенная смена одних другими наблюдается в направлении от земледельческого юго-запада к промысловому северо-востоку. Такое зональное распределение вновь совпадает с выделенными историко-культурными ареалами, обусловленными различной этнической историей их жителей. Степень развития того или иного хозяйственного направления в различных районах Вологодской земли можно выявить при рассмотрении промысловых и земледельческих занятий населения и его хозяйственных традиций по историческим этапам, начиная с XII в., когда стали осваиваться земли края, и по XX в.
Земледелие и крестьянское землепользование
О земледелии Русского Севера существует большая научная литература[4]. Это дает возможность ограничиться в данном разделе описанием некоторых черт сельскохозяйственного развития севернорусских районов. Начало земледелия на Русском Севере относится ко времени, когда славяне стали осваивать его просторы. Важнейший фактор земледельческого развития – появление пашенного земледелия в лесной зоне Восточно-Европейской равнины, что требовало расширения земельных площадей и вынуждало земледельцев идти на поиски пригодных для пашен участков. Другим стимулом такого развития было становление феодальных отношений в Древней Руси и развитие государственности. Поиски новых территорий и их освоение шли параллельно с феодализацией общества, ибо последнее побуждало крестьян-земледельцев искать свободные земли, на которых феодалы-землевладельцы устанавливали свою власть и тем самым расширяли свои владения. Благодаря таким процессам в состав восточнославянских государственных образований (Новгорода, Ростова, Суздаля) оказались включены огромные пространства Севера, осваивавшиеся путем миграций в их нескольких видах – государственной, боярской и монастырской.
Аборигенное население Севера не успело ко времени появления славян в VIII-IX вв. создать свою государственность, и это обстоятельство облегчило включение его территорий в состав Древнерусского государства с X в.
По данным археологии, на начальном этапе совместной истории северных народов, финно-угры еще не знали земледелия. Славяне-пришельцы уже занимались земледелием у себя на родине и, придя на Север, стали строить селения и осваивать земли, заводя на них пашни и другие хозяйственные угодья. Находки земледельческих орудий в будущих вологодских землях относятся к более поздним XII—XIII вв., и они немногочисленны: в славянских поселениях Белозерья найдены железный наральник, плужный нож, мотыжка, серпы, фрагменты кос, жернова, топоры. Но земледелие появилось там, вероятно, уже к X-XI вв.[5] В обнаруженных поселениях белозерский веси XII в. нет земледельческих орудий, зернотерок, жерновов. Не ранее XII в. распространилось земледелие и у судской веси (по р. Суда)[6].
Судя по единичным пашенным орудиям и более многочисленным находкам топоров, можно заключить, что в ту пору у славян на Севере существовала подсека, но довольно быстро они стали внедрять паровое земледелие. В археологических памятниках XIII-XIV вв. найдены орудия, относящиеся к этому виду земледелия: плужный нож в Белозерье, сошник у с. Верховажье, два сошника из Никольского городища на р. Кокшеньга[7]. Использование таких орудий привело к развитию на Севере своеобразного типа обработки земли – лесного перелога, когда расчищенный от леса участок уже на второй год пахался с помощью характерных для лесной зоны орудий – сох, а также рал; после нескольких лет он забрасывался на отдых.
Финно-угорскому населению в этот ранний период было известно другое земледелие – мотыжное, а пашенное оно узнало от славян.
Состояние источников позволяет дать наиболее полную характеристику северного земледелия с XVI в., когда Север был в значительной мере освоен. В то время центр Руси и Север представляли собой основными производящие сельскохозяйственную продукцию районы государства. Это была зона сплошного трехпольного земледелия, где выращивали характерные для трехпольного севооборота культуры – рожь, овес, ячмень, пшеницу, коноплю, лен. Основными орудиями в лесной зоне являлись деревянные сохи, имевшие железные ральники (сошники). В вологодских землях они существовали в восточном Прионежье, Белозерье, по Ваге, Кокшеньге, Вычегде. Древним видом сох были многорогие сохи, восходящие к орудию-суковатке, разрыхлявшему почву на подсеке. О происхождении двурогих сох от многозубых суковаток свидетельствует орудие, сохранявшееся в Череповецком р-не Вологодской обл. еще в 1940-е годы. Это пятизубая coxa-насошка, пашенное орудие лесного Севера[8].
На всем Севере применяли появившиеся в XIV-XV вв. сохи с так называемой перекладной полицей (для переворачивания пласта), вытеснившие в XVI в. трехзубые сохи, и сохи-односторонки. На плотных почвах и на целине использовали соху плужного типа – косулю – с двумя сошниками, лемехом, резцом и отвалом, с помощью которой достигали наилучшей обработки тяжелых северных почв. Иногда употребляли плуг (ставший южнорусским степным орудием) на суглинистых серых почвах, приближающихся к чернозему, и на целине (Белозерье, Северная Двина, Вологда). Для боронования служили известные с более древних времен деревянные бороны – суковатки и плетенки, а Спасо-Прилуцкий монастырь в Вологде имел и железные бороны-плужнмы. Везде молотили цепами, правда, оставалось на Севере и более старое орудие – кичига — из березовых сучьев. Для кошения использовали косы- горбуши (литовки появились позднее).
Сроки обработки почвы в районах были разные, как и приемы ее обработки; разными оставались и нормы высева.
Хлеб жали серпами, убирали в суслоны, сушили в овинах, молотили на гумнах. Помол зерна осуществлялся на ручных жерновах или водяными мельницами. Ветряные мельницы в то время только начали появляться. Урожаи были достаточно высокими. Из северных районов наибольшие урожаи получали в Белозерье: ржи -сам 7,8, овса – 8, ячменя – 7,3, пшеницы – 4,6; в Вологодском у. получали пшеницы -сам 7,3, ячменя – 7, ржи и овса – по 5,3. В животноводческих районах Севера урожаи оказывались лучшими, так как там имелось много навоза для удобрения земли. Но большие урожаи в то время давала и подсека в Тотемском, Устюгском, Сольвы-чегодском уездах и в Устьянских волостях.
Важную роль в рассматриваемое время играло скотоводство. Разводили крупный и мелкий рогатый скот, лошадей, свиней. Уже тогда стали намечаться животноводческие районы, скотоводство получало там товарное значение, но четкого районирования в XVI в. еще не сложилось.
Огородничество пока не имело широкого распространения. В Подвинье огороды находились в полях, особенно капустники и репища на удобренных землях, но везде выращивали лук, чеснок, огурцы, свеклу, морковь, редьку, горох, хрен. Появились редкие для Севера культуры, как, например, мак в Белозерье. Северное овощеводство требовало устройства парников, теплиц, рассадников. Весьма ограниченным было и садоводство (яблони в Белозерье), ягоды же разводили повсеместно.
В XVII в. не произошло коренных перемен в земледелии[9]. В дальнейшем, в XVIII в. и первой половине XIX в., несмотря на развитие порайонных типов земледелия в предшествующее время, сохранялось много единообразия в приемах хозяйствования[10]. Такая стойкость традиций объяснялась рядом обстоятельств. Особые, чаще неблагоприятные природные условия для ведения земледелия, требовавшие вложения огромного человеческого труда, вели к постоянным поискам новых зе-
 |
 |
|
1. Старинные орудия труда (а – е):
а – пятизубая соха. Их коллекции ЧКМ (из кн.: Осьминский Т. И. Указ. Соч. С. 39) |
б – коса-литовка: кослеища с костылем, ручкой и насажденной косой из д. Ручевской Вожегодского р-на Фото С. Н. Иванова, 1986 г. |
 |
 |
|
в – жернова-крупорушка начала XX в. Из Тотемского у. Фото Т. А. Ворониной, 1991 г. |
г – трепала для льна из коллекции ВОКМ: 1 (слева направо) – из Тарногского (27082/20), Грязовецкого (12991/2НВ), Верховажского (27858/22) и Харовского (27510/3) р-нов; |
 |
 |
|
г – трепала для льна из коллекции ВОКМ: 2 (слева направо) – из Тотемского (27597/22), Харовского (14433), Тарногского (13807) и Кичменьгско-Городецкого (11477) районов |
1 – льномялка корневая из Тотемского р-на (ВОКМ. 1025/20 НВ); |
 |
 |
|
д – льномялки: 2 – льномялка щелевая-столбовая из центральных районов Вологодчины |
е – швейки из коллекции ВОКМ (слева направо ): из д. Подмариха Харовского р-на (14418/2), из д. Семёнково Сямженского р-на (21471), из Тарногского р-на (19169 и 5724) |
 |
 |
|
2. сельскохозяйственные орудия заводского изготовления начала XX в. (а – г) (ГАВО. 6313/И-44/482)
а – плуг |
б – борона одноконная «Валькура» |
 |
 |
|
в – сеялка одиннадцатирядная «Эльворти» |
г – жатка |
мельных площадей. Это породило экстенсивность земледелия. Тем не менее его развитие продолжалось и в то же время трансформировалось, так как на это влияли общественно-экономические изменения. В XVIII в. народные аграрные знания приходилось приноравливать к новым экономическим условиям. Именно в это время шла интенсивная сельскохозяйственная специализация, происходили изменения в агрокультуре. Основу земледелия по-прежнему составляла трехпольная система с традиционным набором сельскохозяйственных культур, но все чаще в ней появлялись различные модификации, приспосабливавшиеся к новым условиям ведения хозяйства (к специализации районов и рыночному спросу). Главной культурой на
Севере оставалась озимая рожь, занимавшая 50% пашни. Ее посевы «страховала» яровая рожь. Овес преобладал среди яровых, поскольку на его выращивание, как на менее прихотливую культуру, тратилось меньше труда. Среди яровых культур важным стал и ячмень, да и пшеница была необходимой во всех крестьянских хозяйствах, но ее сравнительно небольшие посевы закреплялись традицией. Озимая пшеница на Севере не могла «конкурировать» с озимой рожью. Обязательным был и лен[11].
Под воздействием товарного производства произошли и другие изменения в трехполье. Так, сопровождавшая его подсека в XVIII в. сохранялась в северных лесных местностях. «Север испокон веку стоит на росчистях, – говорил один из героев повести Ф. Абрамова «Деревянные кони». – Кто сколько пожен расчистил да полей раскопал, у того столько и хлеба, и скота»[12]. Виды подсек зависели от возраста леса. Наибольшие урожаи получали после рубки и выжига 50-летнего леса (ржи – сам 20, овса – сам 10-15); а после 200-летнего «подстоя», который не вырубался, а лишь «очерчивался» отрезом или чертежом, – до сам 40-50, однако это были одноразовые урожаи. Иногда после первого урожая подсека забрасывалась в залежь – на отдых и подыскивался новый участок. Но в лесных росчистях Севера в XVIII в. зарождалась новая система земледелия – плодосмен с чередованием яровых, иногда и озимых культур (обороты): лен-ячмень и овес – озимая рожь; летом землю парили и кроме такого способа поднятия плодородия сеяли репу как яровую культуру. Таким образом, вместо краткосрочных росчистей переходили к плодосмену (будущим севооборотам), что расширяло площади трехпольных угодий, в свою очередь необходимых при увеличивавшемся народонаселении.
Поскольку резервы пригодной для земледелия земли начали исчезать во второй половине XVIII в., то переложный, залежный и подсечный виды земледелия, требовавшие много земель и новых лесных расчисток, сокращались, все более уступая место классическому трехполью.
Немаловажное значение в развитии земледелия в то время имели эксперименты в помещичьих хозяйствах, владельцы которых становились практиками и научными деятелями, как, например, вологодский помещик А. Олишев. Другим важным делом и в помещичьих, и в крестьянских хозяйствах было семеноводство и снабжение семенами земледельцев различных губерний. Разрабатывались для каждой местности сроки сева, отбор, проращивание до посева семян, нормы их высева (Вологодский уезд, Чаронда, Каргополье, Белозерье)[13].
К XVIII в. относится и начало травопольной системы земледелия – травосеяния. Оно возникло как способ прокормления скота и восполнения нехватки навоза для пашен в Нечерноземье, что достигалось выращиванием бобовых и злаковых трав (клевер, тимофеевка). Травы шли на корм скоту и способствовали накоплению азота и органических веществ в почве, необходимых для улучшения ее структуры. Но травосеяние плохо приживалось на самом севере Нечерноземья, где для выращивания некоторых трав не подходили природные и климатические условия[14].
Передовые идеи и опыты в рамках феодального способа производства не затрагивали основной массы крестьян, которая по-прежнему следовала многовековому опыту, передавая его из поколения в поколение. Вместе с тем крестьянская аграрная культура Севера находилась на достаточно высоком уровне. Судить об этом позволяет выработанная крестьянами система мер по охране природы и прежде всего почвенного плодородия. Основные из них предусматривали правильное применение систем земледелия (рациональное использование земли, смену и чередование культур, достаточную обработку почвы, ее удобрение, очищение, окультуривание), применение почвозащитных методов обработки земли, противоэрозийных и мелиоративных работ. Огромен был труд крестьян по возделыванию земли при трехполье -двоение, троение, назьмение (двух- и трехразовая обработка с удобрением). Знание характера высеваемых культур привело к поискам растений, очищающих почву (гороха, трав). Но самыми главными мерами были обращение к парам и удобрение полей. Крестьяне выработали для каждой местности систему получения, хранения и накопления навозного и компостного удобрения. Избегать выпашки полей помогало комбинирование самих систем земледелия. Наряду с трехпольем обращались к расчисткам из-под леса или оставляли выпаханную землю на отдых. Этому же служил и развившийся в XVIII в. плодосмен с чередованием яровых и озимых культур и появлявшееся многополье (четырех-семиполье), при котором продливался отдых полей.
Большое внимание уделялось мелиоративным работам, устройству водоотводных борозд и канав для задержки талых и ливневых вод.
Частичным усовершенствованиям подверглась и сельскохозяйственная техника. По-прежнему главным орудием в лесной полосе оставалась соха, но в разных своих модификациях в зависимости от местных почвенных условий. Существенный сдвиг произошел в географии плужного орудия косули. Расширение пахотных площадей за счет включения «худых», «посредственных» земель с глинистыми и иловатыми почвами, увеличение лесных росчистей повышали нужду в ней, поскольку по своим возможностям она превзошла соху, ибо пахала «дербу», «драла» ее, уходя глубоко в землю. Плуг применялся в южных районах Севера. Борона и другие орудия оставались традиционными. Достижением века в развитии орудий являлось более гибкое их применение в разных местностях, а также функциональное многообразие.
Действию законов товарного хозяйства подверглось в XVIII в. и животноводство. Для его развития необходимо наличие больших сенных и пастбищных угодий. В северных лесных районах такие угодья имелись не везде, в основном в долинах рек, а в остальных местах – в отвоеванных у леса участках – зачастую в чересполосном владении крестьянских общин. Нередко их было недостаточно для получения кормов и выпаса скота. Нехватку покосов должно было восполнить начавшееся тряво-сеяние. По уровню развития скотоводства различались как отдельные районы, так и хозяйства помещиков и крестьян. У основной массы последних оставалась система разведения и содержания скота, подчиненная целям земледелия (рабочая сила, навозное удобрение), и затем получение продукции животноводства.
В целом же реализация новшеств и в полеводстве, и в животноводстве (многополье, травосеяние, новые культуры и виды удобрений) была затруднена в условиях феодализма, хотя процесс дальнейшего накопления знаний и опыта продолжался и результаты его проявились в XIX в.
В XIX столетии паровая система земледелия была представлена трехпольем с его классическим набором культур во всех северных районах. Существенные изменения коснулись трехполья во второй половине Х1Х-начале XX в., когда одновременно с развитием капитализма в России росло торговое земледелие. Это прежде всего проявилось во введении в севооборот огородных, кормовых культур и многолетних трав, а также в применении вместо черного (осеннего) пара – занятого пара, на котором сеяли травы (клевер, вику и др.) или рано созревающие культуры. Вначале такие новшества осуществлялись в помещичьих и более зажиточных кре-
|
|
|
|
3. Деревянный сенокос (а – г) Фото Т. А. Ворониной, 1991 г: а, б – сенокосно-пастбищные угодья в с. Устье-Печеньга Тотемкого р-на |
|
 |
 |
|
в – стогометание в д. Антоново Вытегорского р-на |
г – решетка для переноса сена из д. Большое Фомино Никольского р-на |
 |
 |
|
4. Хранение сена в стогах (а – г):
а – летом – в д. Нефёдово Тотемского р-на. Фото Т.А. Ворониной, 1991 г. |
г – зимой на угодьях близ д. Тарасовская Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова |
 |
 |
| б, в – зимой – на усадьбе в д. Нижняя Вожегодского р-на, на угодьях близ д. Милгора Тарногского р-на. Фото С. Н. Иванова, 1981 и 1986 гг | |
стьянских хозяйствах. Товарные отношения заставляли приспосабливаться к рынку, что проявилось в распространении вольной системы, когда выращивали одни и те же пользовавшиеся спросом культуры, а иногда и монокультуры. Это в свою очередь истощало почвы, и нарушения традиций по поддержанию ее плодородия случались все чаще.
В лесопольной (подсечно-огневой) системе земледелия, распространенной в северных лесных районах, изменения выразились в замене ее двух-и трехпольем, так как она требовала много росчистей, а леса истреблялись[15].
Набор сельскохозяйственных культур в этот период в основном был прежним. К исконным зерновым (рожь, пшеница, ячмень, овес, просо), техническим и кормовым (лен, горох, вика, клевер) прибавились и стали шире применяться также древние огородные (капуста) и более поздние, известные с XVII в. картофель, табак, помидоры, махорка[16]. «География» культур не изменилась.
Ржаной хлеб являлся одним из основных продуктов питания. Возделывалось много сортов ржи, приспособленных к условиям Севера. В яровых культурах преобладал овес, особенно фуражный, в большом количестве вывозимый за границу. Северным злаком оставался ячмень. О наборе культур, исконно выращиваемых в одном из вологодских районов – на Кокшеньге, когда-то хлебородном крае Воло-годчины – есть свидетельства в местном фольклоре:
Здесь поля хлебородные:
Посеют торицею,
Наростет то пшеницею.
Здесь растут ржи то едреные,
Жита (ячмень. – И.В.) колосистые,
А овсы то бруснитые[17].
Наиболее значимой культурой, возделываемой в вологодских деревнях, оставался лен. Крестьяне выращивали лен-долгунец, а у некоторых помещиков рос на полях и лен-кудряш.
Основным пахотным орудием в Х1Х-начале XX в. была соха, по-прежнему двух- и трехзубая с перекладной полицей, снабженная небольшим сошником или без него -кодовая соха; на северо-востоке, кроме двухсторонки, применяли соху-односторонку -косулю с неподвижной полицей, с резцом-брылой. Соха с полицей применялась на легких почвах, без нее – на тяжелых, каменистых или при пахоте лесного перелога. С конца XIX в. стал распространяться плуг, однолемешный, тяжелый, кустарного или заводского производства, применявшийся на разных почвах и требовавший большой тягловой силы (крепких лошадей). На Вологодчине можно выделить ареалы этих видов орудий. Повсеместно и широко бытовали сохи-двусторонки (двузубые), за исключением Череповецкого уезда, где сохранялась многозубая соха – архаичное орудие, применявшееся при подсечном земледелии. Сохи-односторонки (однозубые) встречались в северных, северо-восточных и средних уездах края (Вологда, Грязовец, Кадников, Тотьма, Устюг, Вельск, Вытегра). Более усовершенствованные односторонки (пахали глубже, рыхлили мельче) встречались в районе Великого Устюга.
Ареалы косули четко очерчиваются в пределах Вологодского края: северо-запад, северо-восток и центр. С помощью этого орудия отрезались пласты земли (резцом), подрезались сошником и переворачивались отвалом (полицей). Позднее такие операции производились плугом, который появился сначала в районах Вологды, Кубенского озера, Устюжны, а затем распространился везде в вологодских уездах.
Кроме пахотных орудий применялись орудия, рыхлящие почву. Это были универсальные для лесных районов бороны, два вида которых встречались на Вологодчине: деревянные с железными зубьями, распространенные повсеместно, и целиком железные – на западе, в центре и на востоке края (Устюжна, Кириллов, Белозерье, Вытегра, Вологда, Кадников, Вельск, Тотьма, Устюг, Никольск).
При лесном перелоге применялось орудие-копач (похоже на широкий нож-топор). Наряду с ним для пахоты использовали двухзубую соху без полицы, но в отличие от повсеместного копача эта соха бытовала на западе и в центре края (Устюжна, Вологда, Кадников, Кириллов, Белозерье, Вытегра, Тотьма). Точно так же везде применяли однозубую соху-отрез, за исключением северо-западной части (Вытегра). Рыхлящим орудием при перелоге в лесу была борона-суковатка (с зубьями-сучьями), распространившаяся во всех уездах.
Таким образом, разнообразная техника была приспособлена крестьянами к различным почвенным условиям, ареалы этой техники могут быть сопоставимы с ареалами культурно-историческими, происхождение которых в вологодских землях связано с различной этнической историей их жителей[18].
Остальная техника – бороны, цепы, косы, серпы старых конструкций – продолжали существовать в Х1Х-начале XX в., правда, некоторые усовершенствовались, либо появлялись новые. Получили распространение косы-литовки, более удобные, чем прежние горбуши. И сразу же такое новшество отразилось в местном фольклоре:
Придет пора то рабочая
И пойдут люди добрые
Со косами со литовочками,
Подкосят траву шелкову[19].
Основные сельскохозяйственные работы производились еще традиционными способами, не менялся аграрный крестьянский календарь, по-старому строили и пользовались различными приспособлениями и хозяйственными постройками, где обрабатывали, хранили урожай (овины, гумна, амбары, водяные и ветряные мельницы)[20]. Новшеством было создание правительственной «Северной учебной фермы» в 40 км от Вологды, где крестьянские мальчики обучались ведению земледелия по новым системам, приспособленным к местному климату и качеству почв[21].
Другие отрасли земледелия на Севере – огородничество, садоводство – носили в этот период чисто потребительский характер. Кроме выращивания обычных овощей стали больше производить картофеля. Садоводство развивалось лишь в помещичьих хозяйствах (сады, оранжереи). Во второй половине XIX в. оно продвинулось из северной части Черноземья к южной границе Русского Севера. Появились сады и у отдельных крестьян; из садовых культур преобладали яблоки и вишни. Северная граница последней шла по линии Петрозаводск-Кадников-Вятка. Плодовые кустарники разводились всюду.
Животноводство (за исключением некоторых районов) было подсобной по отношению к земледелию отраслью хозяйства. Крестьяне разводили крупный рогатый скот, лошадей, овец, свиней, птицу. Центрами выведения северных пород молочного скота еще с XVIII в. стали Холмогоры (холмогорская порода, в основном распространенная на Вологодчине), Олонецкая (сюземская порода) и Ярославская губерния (ярославская порода). Содержание скота к этому периоду было уже «отработано» и базировалось на достаточно богатом крестьянском опыте. Во всех северных районах для скота строили специальные теплые хлевы. Основная забота крестьян – заготовка кормов, поэтому одним из главных дел была разработка сенокосных и пастбищных угодий. Выпас скота в поскотине (специальном огороженном участке), а иногда и в лесу производился без пастухов. В начале пастбищного сезона скот пасся на лугах; когда наступала очередь сенокоса, он перегонялся в паровое поле; после поднятия паров – на выгоны (пустопорожние земли, участки возле селений). По снятии сена с лугов туда снова перегоняли скот с выгонов, а после уборки хлебов с полей – на ржаное или яровое жнивье.
В конце XIX в. в России выделились районы торгового скотоводства, среди которых были и вологодские районы. Поскольку животноводство здесь получило молочное направление, земледелие приспосабливалось к получению рыночных продуктов этого направления. Особое значение приобрело производство вологодского масла, отправляемого не только на свои рынки, но и за границу. Вначале маслоделие и сыроварение развивались в помещичьих хозяйствах, но уже в середине XIX в. существовали кулацкие и купеческие маслодельни и сыроварни, а в начале XX в. широкое распространение получило производство этих продуктов в крестьянских кооперациях.
Из животноводческого направления в вологодских помещичьих хозяйствах было известно коневодство. Большой конный завод существовал у Межаковых в с. Никольское Кадниковского у.[22]
 |
 |
| 5. Рассадники (а, б): а – рассадники – варцы (из кн.: Словарь вологодских говоров. Вологда, 1983. С. 142) | б – парник-рассадник в д. Нефедово Тотемского р-на Фото Т. А. Ворониной, 1991 г. |
В ряде мест развивалось птицеводство. Из крестьянских хозяйств Череповецкого у. поставляли в Петербург яйца[23].
По развитию сельского хозяйства в Вологодском крае в Х1Х-начале XX в. снова можно вычленить три района[24], очертания которых совпадают с историко-культурными ареалами, выделенными по другим элементам материальной культуры вологодского населения. Одним из аграрных очагов была юго-западная часть губернии (в прошлом с помещичьими хозяйствами), где имелись наилучшие почвы и хорошие климатические условия для земледелия. Здесь хозяйства отличались тщательной обработкой полей, достаточным их удобрением, а следовательно необходимым для этого разведением скота, производимыми опытами травосеяния и введением многополья. Там же развивалось и маслоделие. Более усовершенствованная техника имелась в помещичьих хозяйствах, а у некоторых применялись машины кустарного и фабричного производства.
Средняя часть губернии находилась в худших, чем юго-западная, условиях для сельского хозяйства. Тут ощущался недостаток в естественных покосах и сухих пастбищах. Небольшие участки пригодной для пашни земли «лежали» в речных прибрежьях, поэтому не было обширных запашек. Довольно часто прибегали к подсеке и пожогу, а на подсеках хорошо рос лен, поэтому льноводство местные крестьяне довели до совершенства. Недостаток в кормах для скота рано привел к травосеянию. В самых северных районах средней части губернии не было твердого трехпольного севооборота, так как там приходилось приноравливаться к местным погодным и почвенным условиям. «Хозяйство вольное», – так определяли его сами крестьяне, ибо часто практиковали двухполье (озимь-пар) или применяли пар через два посева на плохой почве, через три-четыре года на хорошей; иногда озимь (ячмень) сажали подряд 4-5 раз.
В этой части губернии наилучшими считались хозяйства у бывших удельных крестьян, привыкших к добротной работе в общественных запашках, принадлежавших удельному ведомству.
Северо-восток губернии в сельскохозяйственном отношении был менее развит. Земледелие тут оставалось незначительным из-за сурового климата, огородничество почти не практиковали, кроме хмелеводства. Развивалось молочное скотоводство из-за достаточного количества сенокосов и пастбищ. Льноводство (особенно вилегодский лен) давало значительный доход и в этой части губернии. У основного здешнего населения – коми-зырян – чувствовалось «равнодушие» к земледелию, но они были отличными охотниками.
О том, что в пределах старых вологодских районов, населенных и финно-угра-ми, и русскими, было «русское земледелие», говорит очень многое. Уже с XIV в. в говорах обоих народов существовала русская земледельческая лексика, особенно связанная с подсекой и лесным перелогом: нива, поляна, лядина, сеча, осек, лемех, сошник и др. Меньшее распространение получили финноугорские слова – мянда (болото), кулига (росчисть), пал, тыл, дерба и др.[25] Приемы земледелия, техника, аграрный календарь у всех народов в земледельческой полосе Севера стали одинаковыми. Об этом же свидетельствуют фамилии вологодских жителей, известные с XVII в., в которых отразились занятия земледелием, скотоводством, промыслами. Кстати, некоторые фамилии такого типа есть и у русских, и у финно-угров. К ним относятся фамилии, произошедшие от профессиональных прозвищ: Овсянниковы (овсянник производит из овса муку, крупу и торгует ими), Овчинниковы (овчинник -скорняк), Огородниковы (огородники), Пахариковы (от «пахать»), Пахотины (от «выпаханных пашен, полей»), Пшеничниковы (торгует зерном, хлебом – от «пшеничный хлеб, пирог»), Сальниковы (вытопка сала и продажа его), Свинобоевы (разведение свиней и торговля ими), Солениковы (торговля солью), Солодовниковы (содержатель солодовни), Солоносовы (погрузка и выгрузка соли с судов), Хомут-никовы (изготовление конской упряжи), Чечулины (диалектное – большой кусок хлеба или пирога-чечуля), Мясниковы (убой скота) и др.[26]
Так, например, из известных фамилий устьсысольцев 50 было русского происхождения, а носителями их были и зыряне.
Хозяйственное освоение Русского Севера славянами, взаимовлияние культур аборигенов и пришельцев при ведущей роли более высокой славянской культуры привели к общности их хозяйственной жизни. Русский Север уже с начальных этапов своей истории стал формироваться как единая историко-культурная зона, а хозяйственно-культурный его тип все больше определялся русским этносом. Север и Вологодский край в том числе превратились в регион с преобладанием в его экономике сельского хозяйства, и основной фигурой его хозяйственной жизни стало крестьянство.
Регулирование полеводства и всего хозяйства в деревне осуществляла сельская община. Северная деревня на протяжении своей истории в поземельном отношении была едина, и каждый крестьянский двор имел связь со всей общиной. Такая связь обнаруживается прежде всего в необходимости и неизбежности ведения общего принудительного севооборота на полях, а это в свою очередь обусловливалось своеобразным использованием всех хозяйственных угодий (пахотных, сенокосных, лесных, выпасов), находившихся в общинном пользовании и время от времени переделявшихся (перераспределявшихся) между дворами крестьян. Каждый двор в общине государственных крестьян имел свой надел-жеребем, соответствующий тяглу – способности нести повинности в пользу государства. Крестьянские жеребьи-вотчины становились наследственными, ибо создавались на участках, которые попадали в руки крестьян при освоении земель по праву захвата, затем приводились их пользователями в культурное состояние и превращались в угодья.
Возникла своеобразная практика пользования и распределения угодий, основанная на нормах обычного права и обусловленная самим характером угодий, разных в различных природных условиях районов, как, например, дальние и ближние к селениям поля, подсеки (росчисти в лесах), отхожие пашни (наездом), луговые и лесные сенокосы (пожни, кулиги), естественные и лесные выпасы скота, и т.д.[27] Общинный строй, поземельные отношения и порядки распределения земель наподобие русских создавались и у коми-зырянского, и у карельского населения Севера[28].
Создание угодий в ходе заселения Севера начиная с XV в., их классификация по производственному принципу исследованы П.А. Колесниковым, который реконструировал всю многовековую историю освоения земель на Севере, указав на своеобразие хозяйственных комплексов северных деревень и особенности крестьянского землепользования[29]. Научная литература об общинном крестьянском землепользовании Русского Севера начиная с дореволюционной историографии насчитывает несколько сотен исследований[30]. В рамках деятельности крестьянской общины и сочетания ее поземельных функций с нормами обычного права (земельные перераспределения с учетом наследственных прав крестьян, практика свободного отчуждения земельных участков крестьянами) развивались земледелие с его классическим трехпольем и другие сельскохозяйственные занятия, вырабатывались навыки, выкристаллизовывался опыт и трудовые традиции, ставшие основой народной аграрной культуры. Главное, что сохраняла община, – это присущий русскому народу коллективизм, артельные формы труда, исходившие из сути ведения хозяйства в условиях практически любого региона. Такие трудовые принципы существовали в русской деревне всегда и проявлялись в различных видах деятельности. Это и освоение новых земель, и работы в поле (общественные запашки), на покосе, жатве, и деревенские помочи – своеобразный коллективный труд и взаимопомощь[31].
Крестьяне не представляли себе другой жизни, кроме общинной. Жители с. Улом Череповецкого у. так определяли значение общины: «Когда мы живем вместе, у нас все есть: и пашня, и покос, и лес, и выгон. А расселились мы по разным местам, так у одного будет поле, но не найдется покосу, а у другого есть лес, а не достанет пашни, или нет выгону. Угодья надо наживать, а для этого требуется много времени»[32].
Значение общины для крестьян очень хорошо определил вологодский исследователь народной жизни А.А. Шустиков. По его мнению, община «возвращает, воспитывает, сохраняет общественность между людьми, взаимопомощь и любовь; в общине в большинстве случаев нет места эгоистическим чувствам, чувству зависти»[33].
Русская крестьянская община, в том числе на Севере, просуществовала до 1930-х годов, когда коллективизация сельского хозяйства привела к гибели традиций народной аграрной культуры. Тем удивительнее наблюдать в наше время, что эта культура не уничтожена окончательно, ибо она была основана на многовековом опыте, а главное – на нравственном отношении крестьян к земле. Еще до коллективизации в 1918 г. по «Положению о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» крестьяне могли выбирать любую форму землепользования – общинную, индивидуальную, артельную, хуторскую, кооперативную и др. Надежды крестьян того периода были отражены поэтом А.Т. Твардовским в его «Стране Муравии»:
И при хозяйстве, как сейчас,
Да при коне
Своим двором пожить хоть раз
Хотелось мне.
Тогда происходили переразверстки земли и ее переделы. При общинной форме хозяйства, оставшейся везде самой распространенной, землей наделяли по едокам, реже по душам, как это было в XIX в., а иногда за единицу разверстки принимали двор, скот или рабочую силу[34].
Началось новое движение на хутора, как в начале XX в., – выход из общин и создание самостоятельных хозяйств. Северные хутора не отличались от обыкновенных выселок, так как оставались в общем с деревнями землепользовании. К тому же удаленность хуторов от селений не способствовала нормальному хозяйствованию. «Их некому было содержать», – как говорили сами крестьяне, т.е. не хватало рабочих рук, инвентаря, скота, семенного материала и т.д. Советская власть ограничивала выход на хутора[35].
Национализацией земли в 1917 г. был перекрыт путь капиталистическому развитию сельского хозяйства, начавшийся после реформы 1861 г., стали возникать его социалистические формы. На базе бывших помещичьих, монастырских, церковных хозяйств и землях Кабинета Его Величества появлялись первые совхозы, а также коллективные хозяйства в виде коммун, артелей, товариществ по совместной обработке земли (ТОЗ). Из всех форм коллективных хозяйств наибольшее распространение получили последние. Как земледельческая кооперация с ее общественной формой труда они и являлись истинной коллективизацией, какой не стала позже коллективизация 1930-х годов с ее принудительностью.
Несмотря на свободу выбора землепользования, сельская община оставалась устойчивой и даже расширяла свои земельные резервы. 98-99% крестьянских земель находились в общинном землепользовании, в том числе в районах Европейского Севера[36]. Но структура сельского населения была уже иной, нежели ранее. В результате уравнительной земельной реформы население нивелировалось и состояло теперь из подавляющего числа середняков, правда, их хозяйства оставались малотоварными. Вызванная гражданской войной и разрухой политика государства – «военный коммунизм», когда по продразверстке отбирались у крестьян все сельскохозяйственные продукты, не способствовала дальнейшему развитию сельского хозяйства и превращению его в товарное производство. Необходимость же перехода на «свободу оборота» привела советскую власть к введению нэпа и замене продразверстки продналогом. При такой политике путем товарообмена между городом и деревней предполагалось преодолеть катастрофу в сельском хозяйстве. В условиях мелкокрестьянской страны и слабости крупной промышленности это был единственный выход из кризиса. Нэп вызвал оживление капиталистических элементов, усиление кулацкой прослойки в деревне, арендовавшей земли у соседей-крестьян и у государства. Но что собой представляли кулаки того времени? Это были крестьяне, которые умело вели свое хозяйство, организовав и нацелив его на получение необходимой продукции. Именно таким был северный «кулак». Семьи кулаков были многочисленными по своему составу, имели много рабочих рук, а в страдное время некоторые из них прибегали к найму рабочей силы. Такое положение – аренда и наем – наблюдалось в русской деревне и ранее, и это не мешало развитию аграрной культуры.