Новгородское население делилось на лучших и мень-
ших людей. Меньшие не были меньшими по политическим
правам, а лишь по экономическому положению и фактичес-
кому значению. Экономическим неравенством, при полном
равенстве юридическом, и обусловливаются новгородские
смуты, начиная с XIV столетия; под экономическим давле-
нием высших слоев масса не могла пользоваться своими
политическими правами -- являлось противоречие права и
факта, что дразнило народ и побуждало его к смутам. В
более раннюю пору новгородской жизни, как это видно по
летописям, смуты возникали из-за призвания князей:
князья, призываемые в Новгород, должны были открыть
новгородцам, по замечанию Пассека, торговлю в других
частях Руси, и при призвании князя принималось в расчет
-- какая область всего удобнее для новгородской торгов-
ли, при этом сталкивались интересы разных кружков нов-
городской аристократии, крупных новгородских торговцев.
Таким образом, до XIV в. смуты возникали из-за торговых
интересов и происходили в высших классах. Но с XIV в.
обстоятельства переменились. Усиление Москвы, с одной
стороны, и Литвы, с другой, уменьшив число князей, уп-
ростило вопрос о призвании их, и он перестал быть ис-
точником смут: но вместе с тем в XIV в. сильно увеличи-
лась в Новгороде разница состояний, вследствие чего
смуты не уменьшились, а только приняли другой характер,
-- мотивы торгово-политические сменились экономически-
ми. Эти-то смуты и содействовали полному упадку Новго-
родского государства.
Кроме общего разделения на "лучших и меньших" лю-
дей встречаем деление новгородского населения на три
класса: высший класс -- бояре, средний -- житьи люди и
купцы и низший -- черные люди. Во главе новгородского
общества стояли бояре: это были крупные капиталисты и
землевладельцы. Обладая большими капиталами, они не
принимали, насколько можно судить, прямого участия в
торговле, но, ссужая своими капиталами купцов, торгова-
ли через других и таким образом стояли во главе торго-
вых оборотов Новгорода. Многих ученых занимал вопрос,
каким образом явилось боярство, которое в древней Руси
обыкновенно создавалось службой князю, в том краю, где
княжеская власть была всегда слаба. Беляев объясняет
его происхождение развитием личного землевладения, об-
разование больших боярских вотчин он относит еще к тому
времени, когда Новгород не обособился от остальной Ру-
си; Ключевский же говорит, что новгородское боярство
вышло из того же источника, как и в других областях;
этим источником была служба князю, занятие высших пра-
вительственных должностей по назначению князя, --
князья, приезжая в Новгород, назначали тысяцких и по-
садников, по его мнению, из туземцев, которые приобре-
тали сан боярина, сохраняли его за собою и передавали
потомству. Следует отдать предпочтение первому мнению.
Следующий класс составляли "житьи люди". По мнению од-
них, это -- новгородские землевладельцы, по мнению дру-
гих -- средние капиталисты, живущие процентами со своих
капиталов. За ними следовали купцы, главным занятием
которых была торговля. Купцы делились на сотни и осно-
вывали купеческие компании, куда принимали внесших 50
гривен серебра; каждый член такого купеческого общества
в своих торговых оборотах пользовался поддержкой своей
общины. Вся остальная масса народа носила название
"черных людей". К ним принадлежали жившие в городах ре-
месленники, рабочие и жившие в погостах смерды и земцы.
Под земцами, как кажется, следует подразумевать мелких
землевладельцев, а что касается до смердов, то, по мне-
нию Костомарова, это были безземельные люди, а по мне-
нию Бестужева-Рюмина, все сельское население Новгородс-
кой области. Противоречие экономического устройства
новгородской жизни политическому, как сказано выше, бы-
ло причиною смут Новгорода и ускорило падение его вече-
вой жизни. В XV в. управление фактически перешло в руки
немногих бояр, вече превратилось в игрушку немногих бо-
ярских фамилий, которые подкупали и своим влиянием сос-
тавляли себе большие партии на вече из так называемых
"худых мужиков вечников", заставляя их действовать в
свою пользу; таким образом, с течением времени новго-
родское устройство выродилось в охлократию, которая
прикрывала собой олигархию. Другой причиной политичес-
кой слабости Новгорода, кроме внутреннего сословного
разлада, было равнодушие областей к судьбе главного го-
рода, вследствие чего, когда Москва стала думать о под-
чинении Новгородской области, она незаметно достигла
этого подчинения и не встретила крепкого отпора со сто-
роны новгородского населения. Таким образом, причина
падения Новгорода была не только внешняя -- усиление
Московского государства, но и внутренняя; если бы не
было Москвы, Новгород стал бы жертвою иного соседа, его
падение было неизбежно, потому что он сам в себе растил
семена разложения.
Псков
Псков, один из пригородов Новгорода, расположенный
на конце новгородских владений, на границе Руси и Лит-
вы, по соседству с немцами, играл роль передового русс-
кого поста на Западе и добросовестно исполнял свою за-
дачу -- задержать немцев в их движении на русские зем-
ли. Псков, по своему внутреннему устройству, подходил к
Новгороду -- то же вече, как господствующий орган прав-
ления, та же посадничья власть (два посадника), подоб-
ные новгородским сословные деления. Только Псков был
централизованное и демократичнее. А это, наряду с мест-
ными особенностями жизни, дало другое содержание исто-
рии Пскова. Псков, как город с малой территорией, дос-
тиг централизации в управлении, которой не мог достиг-
нуть Новгород. Пригороды Пскова были или административ-
ные или военные посты, которые выставлял Псков на ли-
товской и ливонской границе, но эти пригороды не имели
самостоятельности. Псков настолько владел ими, что пе-
реносил их с места на место и налагал на них наказания.
Благодаря малой территории, боярские владения не дос-
тигли во Псковской земле таких размеров, как в Новгоро-
де, вследствие чего не было большой разницы состояний;
низшие классы не находились в такой зависимости от
высших, и боярский класс не был таким замкнутым, как в
Новгороде. С другой стороны, бояре не держали в своих
руках политическую судьбу Пскова, как это было в Новго-
роде. Вече, которое во Пскове было мирным, избирало
обыкновенно двух посадников (в Новгороде же вече изби-
рало только одного), часто их сменяло и успешнее конт-
ролировало. Все общество имело более демократический
склад с преобладанием средних классов над высшими. Того
внутреннего разлада, какой губил Новгород, не было. Са-
мостоятельность Пскова пала не от внутренних его болез-
ней, а от внешних причин, -- от усиления Москвы, кото-
рым выражалось стремление великорусского племени к го-
сударственному объединению.
Литва
Рядом с расцветом политической жизни в Новгороде и
Суздальско-Владимирской Руси мы замечаем оживление и
усиление Волыни и особенно Галича. "Центр жизни перешел
в Руси южной от Днепра к Карпатам, -- говорит проф.
Бестужев-Рюмин; -- это перенесение средоточия истори-
ческой жизни становилось заметным уже давно, хотя
князья продолжали добиваться Киева и перед самым почти
взятием его татарами велись из-за него распри... но
несмотря на эти распри Киев уже пал еще после взятия
его войсками Боголюбского" (1169)... Жизнь историческая
нашла себе новое русло: руслом этим была земля галиц-
кая. Но Мономаховичам, утвердившимся на Волыни и в Га-
личе, пришлось бороться за власть с могучим галицким
боярством, которое выросло там в независимую от князя
политическую силу и выносит большое давление иноземных
соседей: татар, поляков, угров и литвы. Открытая война
и дипломатическая игра с этими соседями окончилась по-
бедой не Галича. Волынь перешла под власть Литвы в се-
редине XIV в., а за обладание Галичем та же Литва спо-
рила с 1340 г. с Польшей. Галичу выпала недолгая слава,
и та миссия соединения южной и западной Руси, которая,
казалось, была суждена именно Галичу, перешла от него к
Литве.
Благодаря тому, что Литовское государство состави-
лось преимущественно из русских областей, жило общей
политической жизнью с Польшей и имело постоянные, хотя
и враждебные сношения с немцами, оно заинтересовало
своей судьбой не только русских, но и польских и немец-
ких историков; в немецкой и польской литературах есть
очень серьезные труды по литовской этнографии и исто-
рии. Немецкая литература располагает такими солидными
сочинениями, как Voigt, Geschichte Preussens (1827
--1837) Roppel und Caro, Geschichte Polens
(1840--1869). В польской литературе после старых бас-
нословий, вроде Нарбута Dzieje starozytne narodu Li-
tewskiego и др.) и Лелевиля Dzieje Litwy i Russi и др.)
явились очень хорошие монографии по литовской истории,
например: Стадницкого (ряд монографий о литовских
князьях: Sunowie Gedumina и др.), Вольфа (Wolff, Rod
Gedumina), Смольки (Smolka Szkice hisloryczne и др.),
Прохаски (Prochazka, Ostatni lata Witolda, 1882; Szkice
historyczne z XV weku, 1884) и ряд прекрасных изданий
памятников в сборнике "Monumenta medii aevi historica,
res gestas Poloniae illustrantia" (в котором принимают
участие и другие ученые: Соколовский, Шуйский, Левиц-
кий). Что касается русских ученых, то они прежде мало
обращали внимания на историю Литвы, и только в послед-
нее время развилось сознание, что Литва была государс-
твом по населению русским и что изучение ее, с точки
зрения этнографической и исторической, составляет инте-
рес первостепенной важности для русского историка. в
Литве, история которой шла иным путем, чем история
Москвы, сохранились чище и яснее некоторые черты древ-
нерусской жизни, и русское общество в Литве осталось в
своей массе верным своей народности, хотя и поставлено
было в тяжелые условия жизни и развития. Из старых ис-
ториков Карамзин в своей "Истории Государства Российс-
кого" почти ничего не говорит о Литве; Соловьев, хотя и
отмечает литовские события, но отдел о Литве у него ме-
нее обработан, чем история Московской Руси. В трудах
ученых позднейшего времени история Литвы выступает в
более полном виде. Отметим из более ранних монографий:
Владимирского-Буданова, "Немецкое право в Литве и Поль-
ше" и др.; Васильевского "Очерк истории города Вильны"
и др.;
Антоновича "Очерк истории Великого княжества Ли-
товского" (в "Монографиях по истории западной и юго-за-
падной России", т. 1, 1885 г.; Дашкевича "Заметки по
истории Литовско-Русского княжества". Для первоначаль-
ного руководства следует взять только что названный
труд Антоновича, у которого находится свод достоверных
известий о Литве с начала ее истории до уний с Польшей;
обстоятельный критический обзор этого труда составлен
Дашкевичем в его "Заметках"; Антонович и Дашкевич вза-
имно дополняют один другого, и в их трудах мы имеем
первую научно-достоверную историю Литвы. Затем в "Исто-
рии России" Иловайского история Литвы излагается на
разных правах с историей Москвы. Подробные обзоры ли-
товской истории находим также в "Русской Истории" Бес-
тужева-Рюмина. Наконец, в позднейшие годы появились мо-
нографии: Владимирского-Буданова: "Поместья Литовского
Государства", "Формы крестьянского землевладения в Лит-
ве" и др.; Любавского "Областное деление и местное уп-
равление Литовско-Русского государства" и "Литовс-
ко-русский сейм";
Леонтовича "Очерки истории литовско-русского пра-
ва";
Максимейко "Сеймы Литовско-Русского государства до
1569 г."; Лаппо "Великое княжество Литовское" во 2-й
половине XVI в. (два тома); Довнар-Запольского "Госу-
дарственное хозяйство вел. княжества Литовского" и
"Очерки по организации западнорусского крестьянства в
XVI в.". Из популярных изложений литовской и западно-
русской истории следует упомянуть; Беляева "Рассказы из
русской истории", т. IV; Кояловича "Чтения по истории
Западной России" и превосходный курс проф. М. К. Лю-
бавского "Очерк по истории Литовско-Русского государс-
тва до Люблинской унии включительно" (М. 1910).
Племя, известное под названием литовского, являет-
ся рассеянным с давних пор на Балтийском поморье, между
Западной Двиной и Вислой; на востоке оно распространя-
ется на весь почти бассейн реки Немана и своими крайни-
ми южными поселениями достигает до среднего течения За-
падного Буга. Литовцы, как можно заключить по остаткам
литовского языка, составляли самостоятельную ветвь
арийского племени, близкую славянам. По немногочислен-
ным сведениям, дошедшим до нас о первоначальном быте
литовцев, мы можем указать в Х и XI вв. следующие на-
родности или племена, на которые распалось литовское
племя: на севере литовской территории, на правой сторо-
не Двины жило племя, называемое летгола; к югу от него
по левому берегу Двины -- жемгола или семигола; на по-
луострове между Балтийским морем и Рижским заливом --
корс или куроны; к западу между устьем Немана и Вислы
-- пруссы. Они разделялись на десять колен; название
двух прусских колен "судинов" и "галиндов" находим у
Птоломея, писателя II в. по Р. X. Он помещает их на тех
же местах, где они были позже, на основании чего ученые
склонны думать, что литовское племя поселилось у Бал-
тийского моря очень рано. По бассейну Немана жили:
жмудь по нижнему течению и литва по среднему течению.
Наконец, по реке Нареву простирались поселения послед-
него литовского народа ятвягов. Что касается до быта
литовцев в древности, то, как замечено было выше, све-
дения о нем скудны. Религия их состояла, вероятно, в
поклонении силам природы. Исторические известия об име-
нах литовских божеств (за исключением разве Перкуна) и
религиозных обрядах (за исключением немногих) подверга-
ются сильному подозрению со стороны позднейших ученых и
часто опускаются в ученых трудах. По дошедшим до нас
сведениям можем заключить, что у них существовал очень
влиятельный класс жрецов, находящихся в подчинении у
главного жреца Криве или Криво-Кривейто, который поль-
зовался громадным уважением. Характерной чертой быта
литовцев было отсутствие первых начал государственнос-
ти, которые, например, у славян выражались основанием
городов. В древнейших летописях, описывающих походы
русских на Литву, не упоминается о городах на литовской
территории. Время их возникновения Антонович относит
лишь к XIII в., ссылаясь на летописи, которые впервые
под 1252 г. упоминают о литовских городах: "Ворута" и
"Твереметь" (Ворута был расположен в местности, занятой
племенем литвой, а Твереметь -- в местности, занятой
жмудью). Дашкевич говорит, что летописи под 1252 г.
упоминают не об основании городов, а об их существова-
нии; основаны они были, по его мнению, немного раньше.
Наряду с отсутствием в древнейшей Литве городов, как
объединяющих центров, заметно и полное отсутствие поли-
тической власти. До половины XIII в. польские и немец-
кие летописи, описывая столкновения литовцев с соседни-
ми народами, не только не называют литовских вождей, но
не упоминают о существовании каких бы то ни было прави-
телей; до половины XIV в. упоминаются лишь вожди, но
власть их простиралась на незначительные округа; в ле-
тописях на незначительном пространстве территории обык-
новенно указывают на целую группу таких начальников.
Это были скорее представители отдельных родов, чем пле-
менные правители. Таким образом, литовское племя до по-
ловины XIV в. не только не составляло государства, но
даже сплоченных племен, а представляло массу небольших
волостей, управляемых независимыми вождями без всякой
политической связи между ними. Только тождество проис-
хождения, быта, языка, преданий и религиозного культа
объединяло отдельные части этого племени. Но опасность
со стороны внешних врагов заставила литовцев ускорить
процесс своей политической организации и заменить опи-
равшуюся на нравственное влияние власть жрецов властью
князей. Этими врагами были немецкие рыцари, которые с
начала XIII в. появились на окраинах литовской земли с
целью обращения литовцев в христианство и вместе с тем
в крепостную зависимость от победителей. К концу XIII
в. немцы подчинили себе пруссов, земли летголы и жемго-
лы и приблизились к поселениям собственно литвы и жму-
ди;
но эти народы, в то время как их современники бо-
ролись с немцами, успели уже создать довольно крепкий
государственный строй и оказали сильное сопротивление
последним; этому помогли те отношения, в какие стали
литва и жмудь в XIII в. к русским. Одновременно с воз-
вышением Владимирской Руси (в XIII в.) русские западные
княжества, соседние литовскому государству, -- Смоленс-
кое, Полоцкое и другие, -- вследствие нападений внешних
врагов и внутренних неурядиц, слабеют и делятся на мел-
кие части. Междоусобиями русских князей пользуются ли-
товцы, которых сами русские призывают на помощь и вме-
шивают в свои распри. Они, помогая той или другой сто-
роне, вторгаются в жизнь русских и пользуются этим для
своих собственных целей. Раньше всего литовцы вмешива-
ются во внутренние дела Полоцкой земли, знакомятся с ее
положением, свыкаются с мыслью о ее слабости и внутрен-
нем устройстве. С конца XII в. литовцы уже не ограничи-
ваются участием в полоцких междоусобиях, но начинают
предпринимать походы с целью территориального захвата.
С XIII в. литовцы начинают вторгаться и в другие русс-
кие княжества, так, например, в Новгородскую землю, в
Смоленское и Киевское княжества. Кто были первые ли-
товские князья, неизвестно; самые ранние известия о
них, и то легендарные, дошли до нас только от XIII в. В
XIII в., по литовским преданиями, Эрдивил, современник
Батыя, предпринял поход на русские земли и завладел Го-
родном;
в то же время другой литовский князь -- Мингайло
предпринял будто бы поход на Полоцк и основал в нем
второе литовское княжество. Эти известия о первых ли-
товских княжествах на русской почве, однако, недосто-
верны. Первое достоверное княжение -- княжение Миндов-
га. Миндовг, сын Ромгольда, около 1235 г. завладел
русским городом Новгородском (Новогрудеком) и основал
там полурусское, полулитовское княжество. Расширяя свои
владения на счет русских и литовцев, он действовал с
помощью русских против литовцев и с помощью литовцев
против русских. В стремлении к расширению своего кня-
жества он встретился с двумя врагами: с возвышавшимся
на юге Галицким княжеством и с Ливонским орденом. Мин-
довгу (точнее, его сыну Войшелку) удалось заключить до-
говор с галицким князем Даниилом, под условием уступки
Роману, сыну Даниила Галицкого, русских земель, занятых
Миндовгом Литовским, но с признанием верховной власти
Миндовга над этими землями. Этот договор, выгодный для
Миндовга, был скреплен брачным союзом дочери Миндовга с
сыном Даниила Шварном. Что касается Ливонского ордена,
то Миндовг умиротворил его, приняв крещение в 1250 г. и
выдав ордену грамоты на литовские земли, ему прямо не
принадлежащие. Так завязывалось и формировалось первое
Литовское княжество, распавшееся, однако, после Миндов-
га, убитого вследствие заговора против него удельных
князей.
После его смерти в Литве произошли междоусобия,
вследствие которых Литовское княжество в значительной
степени потеряло приобретенную при Миндовге силу и
внутреннюю связь; однако оно уже настолько окрепло при
Миндовге, что не могло окончательно разложиться после
его смерти. Основателем же могущества Литовского кня-
жества считается Гедимин, хотя и предшественник его Ви-
тень много сделал в этом отношении.
О происхождении Витеня и Гедимина и времени их
вокняжения летописи не дают точных сведений. В расска-
зах летописцев мы встречаем известия о военной деятель-
ности Витеня (1293--1316) и Гедимина (1316--1341), при-
чем характер их военных действий указывает на новый пе-
реворот, происшедший во внутреннем строе Литовского
княжества. У Витеня и Гедимина были уже дисциплиниро-
ванные войска вместо прежних нестройных ополчений.
Войска эти предпринимают осаду городов, умеют брать
приступом укрепления, им знакомо употребление осадных
орудий. Литва защищена не только дремучими лесами и бо-
лотами, но укреплениями, замками и городами, жители ко-
торых несут правильно распределенные государственные
повинности и главным образом обязаны защищать свои го-
рода и крепости. Перемена в организации военных сил го-
сударства произошла от прилива русской народности, на
которую главным образом опирались литовские князья; до-
казательством этого служат известия летописей, в кото-
рых постоянно встречаются названия ополчений Витеня и
Гедимина не литовских только, а литовско-русских. Учас-
тие русских не ограничивалось только военной помощью
литовским князьям; они участвуют в дипломатических де-
лах, правят посольства от литовских князей, имеют влия-
ние и на внутреннее управление Литвы. Так, главным
сподвижником Гедимина был русский человек Давид -- вое-
вода Гродненский. По дошедшим о нем сведениям, он зани-
мал высокое положение в стране, пользовался большим
влиянием на внутреннее управление Литвой; по словам ли-
товских источников, он занимал первое место после вели-
кого князя; кроме того, ему была поручена охрана одной
из важнейших крепостей, Гродны, и начальство над армия-
ми в тех походах, в которых Гедимин лично не принимал
участия; в одном из таких походов Давид был изменничес-
ким образом убит одним мазовецким князем Андреем.
Гедимин, как и его предшественники, держался заво-
евательной политики; однако летописи и предания часто
приписывают ему завоевание таких областей, которые или
были покорены Литвой уже после его смерти, или же были
присоединены к Литве мирным образом. (Так, например, мы
находим в летописях известия о походе Гедимина на Во-
лынь и Киев в 1320 г., причем летописцы передают это,
как достаточно верный факт; изображают битвы, результа-
том которых якобы явилось подчинение Волыни и Киева;
между тем из более подробного изучения этих расс-
казов и сличения с более достоверными источниками вид-
но, что это вымысел). При таких недостоверных источни-
ках историческая критика может только указать на неко-
торые земли, присоединенные Гедимином к Литве: Киевс-
кую, Полоцкую, Минскую, Туровскую, Пинскую и Витебскую.
Когда мы сообразим количественное отношение территорий,
населенных русскими и литовцами, то увидим, что около
двух третей территории было занято русскими, так что в
первой четверти XIV в. Литовское княжество приобрело
значение сильного центра, около которого группировались
более слабые русские области. Московское государство
находилось в таком же положении; политика как московс-
ких, так и литовских князей была одинакова: те и другие
стремились стягивать более слабые русские области вок-
руг сильного политического центра.
Между Москвой и Литвой в XIV в. находилась целая
полоса княжеств, которые служили предметом споров между
этими двумя державами; Гедимин соперничал с Москвой
из-за влияния на дела Пскова и Новгорода и затем из-за
влияния на смоленских князей. Известно, например, что
во время несогласий в Новгородской земле, происходивших
из-за стремления Пскова отделиться от Новгорода, пско-
витян поддерживала Литва, а Новгород -- московские
князья. Из-за этой полосы слабейших земель и развилась
постоянная и непрерывная борьба Москвы с Литвой в XIV и
XV вв.
Гедимин оставил семь сыновей, между которыми и по-
делил литовские земли. Из них Ольгерд получил Крево и
Витебск, Кейстут -- Троки, Гродно и Жмудь, а младший,
Явнутий, -- столицу Вильно. В. Б. Антонович, вопреки
старому мнению, что после Гедимина великим князем стал
считаться Явнутий, высказывается в том смысле, что Яв-
нутий, как самый младший и неопытный в делах правления,
не мог быть назначен отцом на великое княжение; он под-
держивает свое мнение тем, что в источниках о влиянии
Явнутия как великого князя на событие того времени не
упоминается; напротив, каждый удельный князь действует
вполне самостоятельно: заключает договоры с иностранца-
ми, предпринимает походы. Поэтому Антонович и предпола-
гает, что в данный промежуток времени скорей никто не
наследовал старшего стола, пока Ольгерд и Кейстут не
вступили в союз с целью восстановить в Литве великокня-
жескую власть. По мнению же Бестужева-Рюмина, великок-
няжеский престол достался именно младшему Явнутию, как
и позднее Ольгерд тоже отдал великокняжеский престол
своему младшему сыну Ягайло. Это говорит Бестужев, ука-
зывая на известный обычай, схожий со старым гражданским
обычаем: по "Русской Правде" отцовский дом доставался
младшему сыну. Однако Явнутий недолго оставался на ве-
ликокняжеском престоле. Кейстут в союзе с Ольгердом
сверг Явнутия, и Ольгерд был провозглашен великим кня-
зем. Другие князья должны были признать его власть и
обязались повиноваться ему, как великому князю и вер-
ховному распорядителю их уделов.
Антонович дает нам следующую мастерскую характе-
ристику Ольгерда: "Ольгерд, по свидетельству современ-
ников, отличался по преимуществу глубокими политически-
ми дарованиями, он умел пользоваться обстоятельствами,
верно намечал цели своих политических стремлений, вы-
годно располагал союзы и удачно выбирал время для осу-
ществления своих политических замыслов. Крайне сдержан-
ный и предусмотрительный, Ольгерд отличался умением в
непроницаемой тайне сохранять свои политические и воен-
ные планы. Русские летописи, не расположенные вообще к
Ольгерду вследствие его столкновений с северо-восточной
Русью, называют его "зловерным", "безбожным" и "льсти-
вым"; однако признают в нем умение пользоваться обстоя-
тельствами, сдержанность, хитрость, -- словом, все ка-
чества, нужные для усиления своей власти в государстве
и для расширения его пределов. По отношению к различным
национальностям, можно сказать, что все симпатии и вни-
мание Ольгерда сосредоточивались на русской народности;
Ольгерд, по его взглядам, привычками и семейным связям,
принадлежал русской народности и служил в Литве ее
представителем". В то самое время, когда Ольгерд усили-
вал Литву присоединением русских областей, Кейстут яв-
ляется ее защитником перед крестоносцами и заслуживает
славу народного богатыря. Кейстут -- язычник, но даже
его враги, крестоносцы, признают в нем качества образ-
цового христианина-рыцаря. Такие же качества признавали
в нем поляки.
Оба князя так точно разделили управление Литвой,
что русские летописи знают только Ольгерда, а немецкие
-- только Кейстута. О характере борьбы Кейстута с нем-
цами мы находим блестящую страницу в уже указанной кни-
ге Антоновича (с. 99). Крестоносцы делали ежегодно на
Литву набеги, называемые "рейзами". Литовцы платили ор-
дену тем же, но так как литовские нападения требовали
больших приготовлений, то они бывали вдвое реже. Таким
способом шли войны из года в год, составляя главное за-
нятие литовцев и русских в течение всего княжения Оль-
герда. Эти набеги, более или менее опустошительные и
кровопролитные, обыкновенно не приводили к окончатель-
ному результату, и больших и решительных битв было ма-
ло; в княжение Ольгерда их насчитывают две: на реке
Страве (1348) и у замка Рудавы (1370). Они не имели ни-
каких последствий, хотя немецкие летописцы придают этим
битвам решительный характер и преувеличивают размеры
побед. По отношению к Руси Ольгерд продолжает политику
своего отца. Он старается влиять на Новгород, Псков,
Смоленск; поддерживает тверских князей против Москвы,
хотя его вмешательство в этом случае и неудачно. Сопер-
ничество Ольгерда с Москвой в стремлении подчинить
русские земли, пограничные с Литвой, и в Новгороде и
Пскове склонялось в пользу Москвы, но зато Ольгерд умел
захватить северную Русь: Брянск, Новгород-Северский и
др.
После смерти Ольгерда на престол вступил Ягайло, и
наступило время династического соединения Литвы с Поль-
шей в унии 1386 г. Соединение это было предложено Поль-
шей с целью направить силы обоих государств на общего
врага, на немцев. Успех был достигнут. Соединенные ли-
товско-русские и польские войска нанесли немцам роковой
удар под Грюнвальдом (Танненбергом, 1410), и сила не-
мецкого ордена была сломлена навсегда. Но были и другие
результаты унии, неблагоприятные для Литвы. Литва была
вполне русским государством с русской культурой, с гос-
подством русского князя и православия. А между тем уния
политическая, по мнению Ягайло и католиков, должна была
вести к унии и религиозной. Поляки стремились окатоли-
чить "языческую" Литву и ввести в ней "культуру", т.е.
польские обычаи. Языческая Литва была давно уже очень
слаба, и борьба, направленная против нее, скоро перешла
в борьбу с православием. Именно таким образом в новом
государстве создались обстоятельства, которые должны
были дурно отозваться на его политическом могуществе, и
вследствие национального и вероисповедного внутреннего
разлада Литва начинает клониться к погибели в то самое
время, когда она достигает, казалось бы, полного расц-
вета своих сил. Это было при Витовте. В русской части
Литвы уния и в особенности принятие католичества офици-
альными лицами не могло обойтись без протеста:
русские с той поры, как Ягайло стал польским коро-
лем, захотели иметь своего особого князя, что заставило
их сгруппироваться сначала вокруг Андрея Ольгердовича,
попытка которого захватить власть, однако, окончилась
неудачей. Тем не менее в Литве неудовольствие против
унии все росло, чем и воспользовался сын Кейстута --
Витовт. Заручившись союзниками, он вступил в борьбу с
Ягайло, и тот в конце концов должен был уступить Литву
Витовту и признать последнего князем литовским.
Литовскому государю предстояла теперь задача охра-
нять независимость своего государства от Польши, но ум
Витовта на этот раз не подсказал ему, на какое начало
должен он опереться в этом деле. Каро говорит, что Ви-
товта считали своим и католики, и православные; язычни-
ки же думали, что в нем не угас дух предков. В этом бы-
ла и его сила, и его слабость. Действительно, сближаясь
со всеми, будучи нерешителен, меняя несколько раз свою
религию, Витовт не мог твердо и прочно опереться на
сильнейший в Литве элемент, на русскую народность, как
мог бы сделать чисто православный князь. Русские в кон-
це концов отнеслись к Витовту, как к врагу Руси вообще:
"Был убо князь Витовт прежде христианин (говорит лето-
писец), и имя ему Александр, и отвержеся православныя
веры и христианства и прия Лядскую... а помыслил тако,
хотел пленити русскую землю, Новгород и Псков". Раз об-
разовался такой взгляд, Витовт лишен был надежнейшей
опоры для его политики, клонившейся к образованию из
Литвы единого независимого государства, но окончившейся
тесным сближением с Польшей. Все княжение Витовта на-
полнено блестящими делами, но вместе с тем Польша все
больше и больше приобретала влияние на Литву. В 1413 г.
в городе Городле собрался польско-литовский сейм, на
котором торжественным актом был скреплен союз Польши с
Литвой. На основании Городельского акта подданные вели-
кого князя литовского, принимая католичество, получали
те права и привилегии, какие имели в Польше лица соот-
ветствующего сословия; двор и администрация в Литве
устраивались по польскому образцу, причем должности в
них предоставлялись только католикам. Укрепляя польское
влияние в Литовском государстве, Городельская уния от-
чуждала от литовской династии русскую православную на-
родность и послужила началом окончательного разделения
и вражды Литвы и Руси. Литва же с этого момента, все
более и более подпадая под влияние Польши, наконец
окончательно сливается с ней в нераздельное государс-
тво.
Московское княжество до середины XV века
Начало Москвы. Во второй половине XIII и начале
XIV в. на северо-востоке Руси начинает возвышаться до
сих пор незаметное княжество Московское. Прежде чем пе-
рейти к определению причин и хода возвышения этого кня-
жества, скажем несколько слов об его главном городе ~
Москве. Начнем с первых известий о Москве и не будем
касаться басен о начале Москвы, приведенных у Карамзина
(т. II, примеч. 301). Первые упоминания о Москве мы
встречаем в летописи не ранее XII в. В ней рассказыва-
ется, что в 1147 г. Юрий Долгорукий пригласил своего
союзника, князя Святослава Ольговича Черниговского, на
свидание в Москву, где они пировали (учинили "обед") и
обменялись подарками. При этом не говорится, что Москва
была "городом", так что можно подумать, что в 1147 г.
она была селом, вотчиной князя. Это представляется ве-
роятным тем более, что есть известие о построении Моск-
вы-города в 1156 г. Известие это таково: "Того же лета
(6664) князь великий Юрий Володимерич заложил град
Москву на устниже Неглинны выше реки Аузы". Прямой
смысл этих слов, действительно, говорит, что город
Москва был основан на девять лет позже княжеского обеда
в Москве-вотчине. Но этому не все верят: истолковать и
объяснить последнее известие очень трудно. Во-первых,
оно дошло до нас в позднем (XVI в.) летописном Тверском
сборнике, автор которого имел обычаи изменять литера-
турную форму своих более старых источников. Нельзя поэ-
тому быть уверенным в том, что в данном случае состави-
тель сборника не изменил первоначальной формы разбирае-
мого известия; его редакция отличается большой обстоя-
тельностью и точностью географических указаний, что на-
мекает на ее позднее происхождение. Таким образом, уже
общие свойства источника заставляют заподозрить добро-
качественность его сообщений. Во-вторых, автор Тверской
летописи, заявив об основании Москвы в 1156 г., сам же
повествует о Москве ранее: он сокращает известие Ипать-
евской летописи о свидании князей в Москве в 1147 г. и
ничем не оговаривает возникающего противоречия, не объ-
ясняет, что следует разуметь под его Москвой 1147 г.
Это прямо приводит к мысли, что автор в данном случае
или сам плохо понимал свой разноречивый материал, или
же в известии о построении города Москвы хотел сказать
не совсем то, что можно прочесть у него по первому впе-
чатлению. И в том, и в другом случае обязательна осо-
бенная осторожность при пользовании данным известием.
В-третьих, наконец, сопоставление известия с текстом
других летописей убеждает, что автор Тверского сборника
заставил князя Юрия "заложить град Москву" в то время,
когда этот князь окончательно перешел на юг и когда вся
семья его уже переехала из Суздаля в Киев через Смо-
ленск. По всем этим соображениям невозможно ни принять
известия на веру целиком, ни внести в него какие-либо
поправки.
Так, из двух наиболее ранних известий о Москве од-
но настолько неопределенно, что само по себе не доказы-
вает существования города Москвы в 1147 г., а другое,
хотя и очень определенно, но не может быть принято за
доказательство того, что город Москва был основан в
1156 г. Поэтому трудно разделять тот взгляд, что время
возникновения Москвы-города нам точно известно. Пра-
вильнее в этом деле опираться на иные свидетельства, с
помощью которых можно достоверно указать существование
Москвы только в семидесятых годах XII в. При описании
событий, последовавших в Суздальской Руси за смертью
Андрея Боголюбского, летописи впервые говорят о Москве,
как о городе, и о "Москъвлянах", как его жителях.
Ипатьевская летопись под 1176 г. (6684) рассказывает,
что больной князь Михалко, направляясь с юга в Суздаль-
скую Русь, был принесен на носилках "до Куцкова, рекше
до Москвы"; там он узнал о приближении своего врага
Ярополка и поспешил во Владимир "Из Москве" в сопровож-
дении москвичей. "Москьвляне же, -- продолжает летопи-
сец, -- слышавше, оже идет на не Ярополк, и взвратишася
вспять, блюдуче домов своих". В следующем 1177 г.
(6685) летописец прямо называет Москву городом в расс-
казе о нападении Глеба Рязанского на князя Всеволода.
"Глеб же на ту осень приеха на Москвь (в других спис-
ках: в Москву) и пожже город весь и села". Эти извес-
тия, не оставляя уже никаких сомнений в существовании
города Москвы, в то же время дают один любопытный на-
мек. В них еще не установлено однообразное наименование
города: город называется то -- "Москвь", то -- "Кучко-
во", то -- "Москва";
не доказывает ли это, что летописцы имели дело с
новым пунктом поселения, к имени которого их ухо еще не
привыкло? Имея это в виду, возможно и не связывать воз-
никновение Москвы непременно с именем князя Юрия. Ле-
генды о начале Москвы, собранные Карамзиным, не уничто-
жают такой возможности, -- их нельзя эксплуатировать,
как исторический материал для изучения событий XII в.
Так, оставаясь в пределах летописных данных, мы
приходим к мысли о том, что факт основания Москвы-горо-
да в первой половине или даже середине XII в. не может
считаться прочно установленным. С другой стороны, и
торговое значение Москвы в первую пору ее существования
не выясняется текстом летописей. Если вдуматься в из-
вестие летописей о Москве до половины XIII в. (даже и
позже), то ясна становится не торговая, а погранич-
но-военная роль Москвы. Нет сомнения, что Москва была
самым южным укрепленным пунктом Суздальско-Владимирско-
го княжества. С юга, из Черниговского княжества, дорога
во Владимир шла через Москву, и именно Москва была пер-
вым городом, который встречали приходящие из юго-запад-
ной Руси в Суздальско-Владимирскую Русь. Когда, по
смерти Боголюбского, князь Михалко Юрьевич и Ярополк
Ростиславич пошли на север из Чернигова, -- именно в
Москве, на границах княжения Андрея Боголюбского встре-
тили их ростовцы. Они звали Ярополка дальше, а Михалку,
которого не желали пускать внутрь княжества, они указа-
ли:
"Пожди мало на Москве". Ярополк отправился "к дру-
жине Переяславлю", а Михалко, не слушая ростовцев, пое-
хал во Владимир. Москва здесь рисуется, как перекрес-
ток, от которого можно было держать путь и в Ростов, на
север, и во Владимир, на северо-восток. Внутренние пути
Суздальской Руси сходились в Москве в один, шедший на
юг, в Черниговскую землю. Через год Михалко, выбитый из
Владимира, опять идет из Чернигова на север по зову
владимирцев. Навстречу ему выходят и владимирцы, его
друзья, и племянник Ярополк -- его враг. Первые хотят
его встретить и охранить, второй желает не допустить
его в занятую Ростиславичами землю. При разных целях
враги спешат в один и тот же пункт -- в Москву. Очевид-
но, в данном случае встречать Михалка всего удобнее бы-
ло на границе княжества, с какой бы целью его ни встре-
чали. Когда, наконец, Михалко и брат его Всеволод укре-
пились прочно во Владимире, князь черниговский, Святос-
лав Всеволодович, отправил к ним их жен, "приставя к
ним сына своего Олга проводить е до Москве". Проводив
княгинь, Олег вернулся "во свою волость в Лопасну".
Здесь опять не требует доказательств пограничное поло-
жение Москвы: княгинь проводили до первого пункта вла-
дений их мужей. Все приведенные указания относятся к
1175--1176 гг. Не менее любопытен и позднейший факт.
Князь Всеволод Юрьевич, затеяв в 1207 (6715) г. поход
на юг, на Ольговичей ("хочу поити к Чернигову", -- го-
ворит он), послал в Новгород, требуя, чтобы сын его
Константин с войском пришел оттуда на соединение с ним;
Константин послушался и "дождася отца на Москве". На
Москву пришел и сам Всеволод и, соединясь там со своими
сыновьями, "поиди с Москвы... и придоша до Окы", кото-
рая была тогда вне пределов Суздальского княжества. В
этом случае Москва ясно представляется последним, самым
южным городом во владениях Всеволода, откуда князь пря-
мо вступает в чужую землю, во владения черниговских
князей. Пограничное положение Москвы естественно должно
было обратить ее на этот раз в сборное место дружин
Всеволода, в операционный базис предпринятого похода.
Но не только по отношению к Черниговской земле
Москва играла роль пограничного города, -- с тем же са-
мым значением являлась он иногда и в отношениях Суз-
дальской или Рязанской земель. В 1177 (6685) г. князь
рязанский Глеб, нападая на владения Всеволода, обратил-
ся именно на Москву, как это указано выше. То же повто-
рилось и в 1208 (6716) г.; рязанские князья "начаста
воевати волость Всеволожю великого князя около Москвы".
Москва по отношению к Рязани представляется нам первым
доступным для рязанцев пунктом Суздальской земли, к ко-
торому у них был удобный путь по Москве-реке. Этим пу-
тем так или иначе воспользовались и татары Батыя, при-
шедшие из рязанской земли, от Коломны, прежде всего к
Москве.
Итак, следуя по летописям за первыми судьбами
Москвы, мы прежде всего встречаем ее имя в рассказах о
военных событиях эпохи. Москва -- пункт, в котором
встречают друзей и отражают врагов, идущих с юга. Моск-
ва -- пункт, на который, прежде всего, нападают враги
суздальско-владимирских князей. Москва, наконец, -- ис-
ходный пункт военных операций суздальско-владимирского
князя, сборное место его войск в действиях против юга.
Очевидно, что этот город был построен в видах огражде-
ния Суздальско-Владимирской земли со стороны черниговс-
кого порубежья. По крайней мере об этом скорее всего
позволяет говорить письменный материал.
Как маленький и новый городок, Москва довольно
поздно стала стольным городом особого княжества. Наибо-
лее заметным из первых московских князей был Михаил
Ярославич Хоробрит, прозванный так за то, что он без
всякого права, благодаря одной своей смелости, сверг
князя Святослава и захватил в свои руки великое княже-
ние. Вскоре за Хоробритом московский стол достался кня-
зю Даниилу Александровичу, умершему в 1303 г., который
сделался родоначальником московского княжеского дома. С
тех пор Москва стала особым княжеством с постоянным
князем.