- Пока не ввели гильотину и не открыли раво на счастье, -подтвердил Пестр. - От гильотины никуда не скроешься.
      Лилиан выпила вино.
      - Не является ли все это лишь долгой прелюдией к тому предложению, которое вы мне намерены сделать, - стать вашей метрессой?
      Пестр сохранил невозмутимость.
      - Можете называть это как угодно. Я предлагаю создать для вас такие условия, в которых вы нуждаетесь. Или, вернее, такие условия, которые, по моему мнению, подобают вам.
      - Дать камню соответствующую оправу?
      - Оправу, которой достоин очень драгоценный камень.
      - И я должна согласиться, потому что я в глубоком отчаянии?
      - Нет, потому что вы необычайно одиноки. И необычайно мужественны, мадемуазель. Примите мои комплименты! И простите меня за настойчивость. Но бриллианты такой чистой воды встречаются крайне редко.
      Пестр поставил рюмку на стол.
      - Хотите послушать последние известия о гонках в Италии?
      - Здесь? В аксиме?
      - А почему бы и нет? Альбер, хозяин здешних мест, исполняет и не такие желания, когда захочет. А он захочет, раз дело касается вас. Я это сразу понял; Альбер - знаток людей.
      Оркестр по существующей в аксиме традиции прежде всего сыграл отрывки из еселой вдовы. Официанты убирали со стола. Проходя мимо них, Альбер распорядился подать Пестру и Лилиан бутылку коньяку; на бутылке не оказалось ни слоя пыли, ни этикетки с гербом Наполеона, на ней была просто маленькая наклейка, надписанная от руки.
      - Я ведь сказал, что он знаток людей, - повторил Пестр. -Отведайте этого коньяку, предварительно выполнив, разумеется, весь положенный ритуал: согрейте рюмку, вдохните в себя букет и поговорите немного на эту тему. За нами наблюдают.
      Лилиан взяла рюмку и залпом выпила, не согревая ее в руках и не вдыхая аромата коньяка. Пестр рассмеялся. На неподвижном лице Альбера, наблюдавшего за ними из угла, появилось какое-то подобие одобрительной улыбки. Она послужила знаком для одного из официантов, который через несколько минут принес им маленькую бутылку фрамбуаза; поставив рюмки поменьше, официант разлил в них вино. Над столиком сразу же разнесся аромат фруктовых садов, и в памяти возникли картины раннего лета, когда по небу плывут облака, похожие на белые замки.
      - Старая малиновая наливка, - с благоговением сказал Пестр.
      А Лилиан подумала, что он сделает, если она выплеснет малиновую наливку ему в лицо - прямо в его сверхпородистое лицо! Наверное, тоже сумеет онять и произнесет по этому случаю одну из своих пышных фраз; Лилиан его не презирала; наоборот, он был ей даже приятен, подобно не очень сильному снотворному; она внимательно слушала его. Ведь Пестр являлся представителем противоположного образа жизни. Он сделал из жизни культ, а страх смерти превратил в эстетический цинизм; опасные горные тропы он пытался низвести до садовых дорожек. Но от этого ничего не менялось. Как-то раз она уже слышала нечто похожее. Кажется, это было в Сицилии, на вилле Левалли. Чтобы так жить, требовалось много денег и мало сердца. Люди подобного рода не ездили из Брешин в Брешию, они сидели в Брешии, делая вид, будто находятся в Версале начала восемнадцатого века.
      - Мне пора идти, - сказала Лилиан.
      - Вы часто произносите эти слова, - заметил Пестр. - Они делают вас неотразимой. Это ваша любимая фраза.
      Лилиан взглянула на него.
      - Если бы вы только знали, как мне хотелось бы остаться, -медленно сказала она. - Я согласна быть бедной и одинокой, только бы остаться! Остаться! Все остальное - ложь и мужество отчаяния.
      x x x
     
      Пестр довез Лилиан до отеля. Навстречу ей вышел взволнованный портье.
      - Клерфэ на двенадцатом месте! Он оставил позади себя еще шесть противников. Диктор сказал, что он великолепно ездит ночью.
      - Это правда.
      - Надо отпраздновать. Не хотите ли бокал шампанского?
      - Никогда не надо праздновать преждевременно. Гонщики -суеверный народ.
      Лилиан немного посидела в маленьком темном холле.
      - Если так пойдет дальше, завтра рано утром он опять будет в Брешии, - сказал портье.
      - И это правда, - ответила Лилиан, подымаясь. - Пойду выпью чашку кофе на бульваре Сен-Мишель.
      В кафе ее встретили как постоянную посетительницу. Официант заботился о ней, Жерар ждал ее, кроме того, целая группа студентов образовала своего рода почетную гвардию для ее охраны.
      Жерар обладал одним неоценимым свойством: он был постоянно голоден. Пока поэт насыщался, Лилиан сидела и размышляла. Она любила смотреть на улицу, по которой шли люди, любила смотреть в горячие и скорбные глаза жизни. Наблюдая за нескончаемым людским потоком, было трудно поверить, что у каждого из этих людей - бессмертная душа. Куда она денется потом? Тленны ли души, как тленна плоть? А может быть, в такие вот вечера они, подобно теням, кружат, полные желаний, вожделения и отчаяния? Кружат, заживо разлагаясь, моля в беззвучном страхе оставить их самими собой, не превращать в удобрение, на котором взрастут души новых людей, только что бездумно зачатых за тысячами этих окон?
      Наконец Жерар насытился. На закуску он съел кусок великолепного сыра пон л'эвек.
      - Интересно, что столь грубый животный процесс, как поглощение поджаренных кусков трупов животных и полуразложившихся молочных продуктов, затрагивает самые поэтические струны в душе человека, заставляя его слагать гимны, - изрек Жерар. - Это всегда удивляет и утешает меня.
      Лилиан засмеялась.
      - Из Брешии в Брешию, - сказала она.
      - Эта ясная и простая фраза хотя и не понятна для меня, но кажется мне неоспоримой. - Жерар допил кофе. - И я бы сказал даже - глубокомысленной. Из Брешии в Брешию! Я назову так следующий томик своих стихов. Сегодня ночью вы неразговорчивы.
      - Да нет. Просто я не говорю.
      Жерар кивнул.
      - Я думал о том, в чем ваш секрет, о незнакомка, Клеопатра с бульвара Сен-Мишель. Ваш секрет - смерть. Не могу понять, как я, певец смерти, не догадался об этом сразу.
      Лилиан засмеялась.
      - Это секрет всех живых существ.
      - Для вас он значит больше. Вы носите смерть, как другие носят платье, отливающее разными цветами. Это и есть ваш настоящий любовник, по сравнению с ним все остальные ничего не стоят. Вы знаете это, но стараетесь забыть, что приводит в отчаяние людей, которые хотели бы вас удержать. От смерти вы бежите к жизни.
      - Это делает каждый, если он только не йог.
      - Неправда. Почти ни один человек не думает о смерти, пока она не подошла к нему вплотную. Трагизм и вместе с тем ирония заключаются в том, что все люди на земле, начиная от диктатора и кончая последним нищим, ведут себя так, будто они будут жить вечно. Если бы мм постоянно жили с сознанием неизбежности смерти, мы были бы более человечными и милосердными.
      - И более нетерпеливыми, отчаявшимися и боязливыми, -сказала Лилиан, смеясь.
      - И более понятливыми и великодушными...
      - И более эгоистичными...
      - И более бескорыстными, потому что на тот свет ничего не возьмешь с собой.
      - Короче говоря, мы были бы примерно такими же, какие мы сейчас.
      Жерар оперся на руку.
      - Все, кроме тибетских мудрецов и рассеянных по всему свету чудаков, над которыми смеются.
      Все, - хотела сказать Лилиан, но промолчала. Она вспомнила санаторий, где ничего не забывали; правда, и там смерть игнорировали, но не для того, чтобы тупо влачить свои дни, а потому что, познав неизбежность смерти, умели преодолеть свой страх.
      - Кроме больных, - сказал Жерар. - Но уже через три. дня после выздоровления они забывают все, что клятвенно обещали себе во время болезни.
      Внезапно он взглянул на Лилиан.
      - Может быть, вы тоже больны?
      - Нет, - ответила Лилиан. - Удивительно, какую чепуху люди болтают иногда по ночам. А теперь мне пора идти.
      - Вы всегда так говорите, а потом возвращаетесь.
      Лилиан вдруг благодарно взглянула на него.
      - Ведь правда? Странно, что только поэты знают такие вещи.
      - Они тоже ничего не знают, они только надеются.
      x x x
     
      По набережной Гранд Огюстэн Лилиан дошла до набережной Вольтера, а потом, повернув назад, углубилась в узкие переулки. Лилиан не боялась ходить ночью одна. Она вообще не боялась людей.
      Свернув на улицу Сены, она увидела, что на земле ктото лежит. Решив, что это пьяный, она прошла было мимо, но поза женщины, которая лежала распростертой наполовину на мостовой, наполовину на тротуаре, заставила ее обернуться. Лилиан решила втащить женщину на тротуар, чтобы спасти ее от машин, которые на полной скорости выскакивали из-за угла.
      Женщина была мертва. При тусклом свете фонаря Лилиан увидела открытые глаза, неподвижно устремленные на нее. Когда Лилиан приподняла женщину за плечи, голова мертвой откинулась назад и глухо ударилась о мостовую. Лилиан издала приглушенный крик: в первую секунду ей показалось, что она причинила мертвой боль. Лилиан вгляделась в ее лицо; оно было бесконечно пустым. Не зная, что предпринять, она растерянно оглянулась вокруг. В некоторых окнах еще горел свет, из большого занавешенного окна доносилась музыка. В промежутках между домами виднелось небо, очень прозрачное, синее ночное небо. Откуда-то издалека донесся крик. Лилиан увидела, что к ней приближается человек. Поколебавшись мгновение, она быстро пошла ему навстречу.
      - Жерар! - удивленно воскликнула она и почувствовала глубокое облегчение. - Откуда вы узнали...
      - Я шел за вами. Поэты вправе делать это в такие вот весенние вечера...
      Лилиан покачала головой.
      - Там лежит мертвая женщина! Пойдемте!
      - Наверно, пьяная. Потеряла сознание.
      - Нет, мертвая. Я знаю, как выглядят мертвые. - Лилиан почувствовала, что Жерар сопротивляется. - В чем дело?
      - Не хочу ввязываться в эту историю, - сказал певец смерти.
      - Не можем же мы оставить женщину на мостовой.
      - А почему? Ведь она мертвая. Все дальнейшее - дело полиции. Я не желаю впутываться. И вам не советую! Могут подумать, что мы ее и убили. Пошли!
      Жерар потянул Лилиан за руку. Но она не уходила. Она смотрела на лицо, которое уже ничего не знало и знало все, что было неизвестно Лилиан. Мертвая казалась покинутой всеми. Одна ее нога была подвернута и закрыта клетчатой юбкой. Лилиан видела ее чулки, коричневые ботинки, руки без перчаток, темные стриженые волосы и тонкую цепочку на шее.
      - Пошли, - шептал Жерар. - Ничего, кроме неприятностей, здесь не жди! С полицией шутки плохи! Мы можем туда позвонить. Это все, что от нас требуется!
      Лилиан дала себя увести. Она знала, что Жерар прав и в то же время неправ. Он шел так быстро, что она еле поспевала за ним. Дойдя до набережной, Лилиан взглянула на него: Жерар был очень бледен.
      - Очутиться лицом к лицу со смертью - совсем иное, чем говорить о ней. Вы не находите? - спросила Лилиан с горькой усмешкой. - Откуда мы позвоним? Из моего отеля?
      - Нас может услышать портье.
      - Я пошлю его за чем-нибудь.
      - Хорошо.
      Портье вышел им навстречу с сияющим лицом.
      - Он уже на десятом месте. Он...
      Увидев Жерара, портье укоризненно замолчал.
      - Это друг Клерфэ, - сказала Лилиан. - Вы правы, надо выпить за Клерфэ. Принесите бутылку шампанского. Где стоит телефон?
      Портье показал на свой стол и исчез.
      - Скорее, - сказала Лилиан.
      Жерар уже искал номер в телефонной книге.
      - Книга устарела.
      - Полиция не меняет номеров своих телефонов.
      а десятом месте, - подумала Лилиан. - Он все едет и едет из Брешии в Брешию, а в это время...
      Жерар говорил по телефону. Портье вернулся, держа в руках рюмки и бутылку. Пробка громко хлопнула: от радости портье слишком сильно взболтнул шампанское. Жерар испуганно замолчал.
      - Нет, это не выстрел, - сказал он после паузы и повесил трубку.
      - По-моему, вам не мешает теперь что-нибудь выпить, -заметила Лилиан. - Я не могла сообразить в ту секунду, за чем послать портье; ведь он весь вечер ждал этого поручения. Надеюсь, мы не совершим кощунства.
      Покачав головой, Жерар начал жадно пить. Время от времени он посматривал на телефон. Лилиан видела, что он боится, как бы полиция не узнала, откуда звонили.
      - Они решили, что здесь кто-то стрелял. Почему трагические ситуации часто бывают еще и ужасно комическими?
      Лилиан протянула Жерару шампанское, чтобы он снова налил себе.
      - Мне пора идти, - сказал Жерар.
      - На этот раз уходите вы. Спокойной ночи, Жерар.
      Жерар взглянул на шампанское.
      - Я могу захватить его с собой, если вы больше не хотите пить.
      - Нет, Жерар. Выбирайте что-нибудь одно.
      Она видела, как он быстро выскользнул за дверь. теперь начинается ночь, ночь в одиночестве, - подумала Лилиан и отдала шампанское портье.
      - Пейте. Приемник еще наверху?
      - Конечно, мадемуазель.
      Лилиан поднялась по лестнице. В темноте поблескивали стеклянные и металлические части приемника. Лилиан включила свет и некоторое время долго стояла у окна, дожидаясь, не проедет ли мимо полицейская машина. Но она так ничего и не увидела. Тогда Лилиан начала медленно раздеваться. Она колебалась, не развесить ли ей по комнате платья - своих старых союзников, но не стала этого делать. о время, когда они могли мне помочь, миновало, - подумала Лилиан. Она не погасила свет и приняла снотворное.
      x x x
     
      Лилиан проснулась с таким чувством, будто ее с силой вышвырнуло откуда-то. Проникая сквозь занавески, лучи солнца смешивались со светом лампочки, горевшей с вечера. Телефон трезвонил во всю мочь. олиция, - подумала Лилиан, снимая трубку.
      Звонил Клерфэ.
      - Мы только что прибыли в Брешию!
      - Ну да, в Брешию, - Лилиан стряхнула с себя последние остатки сна, уже канувшего в небытие. - Значит, ты доехал!
      - Шестым. - Клерфэ засмеялся.
      - Шестым. Это великолепно.
      - Чепуха! Завтра я вернусь. А теперь надо спать. Торриани уже заснул - прямо здесь на стуле.
      - Ну, спи. Хорошо, что ты позвонил.
      - Поедешь со мной на Ривьеру?
      - Да, любимый.
      - Жди меня.
      - Да, любимый.
      Днем Лилиан прошлась по улице Сены. Улица выглядела как обычно. Потом Лилиан просмотрела газеты. В газетах она тоже ничего не нашла. Смерть человека была слишком незначительным событием.
     
     
     
     
      Этот дом я купил задолго до воины, - сказал Клерфэ. -- Тогда можно было за бесценок скупить пол-Ривьеры. Я никогда в нем не жил. Просто приобрел кое-что из вещей и поставил их. Как видишь, вся постройка выдержана в ужасающем стиле. Но лепные украшения можно сбить, а дом модернизировать и заново обставить.
      Лилиан засмеялась.
      - Зачем? Ты действительно хочешь здесь жить?
      - А почему бы и нет?
      Из сумрачной комнаты Лилиан взглянула на темнеющий сад, на дорожки, посыпанные гравием. Моря отсюда не было видно.
      - Может, когда тебе будет лет шестьдесят пять, - сказала Лилиан. - Не раньше. И ты покончишь с трудовой жизнью в Тулузе. Здесь ты сможешь вести жизнь добропорядочного французского рантье, который по воскресеньям обедает в тель де Пари и время от времени заглядывает в казино.
      - Сад большой, а дом можно перестроить, - сказал Клерфэ упрямо. - Деньги у меня есть. Устроители Вилле Милия оказались щедрыми. Надеюсь, что гонки в Монако добавят к этой сумме еще что-нибудь. Почему ты считаешь, что жить здесь так уж невозможно? Где бы ты вообще хотела жить?
      - Не знаю, Клерфэ.
      - Но ведь это надо знать! Хотя бы приблизительно.
      - А я не знаю, - сказала Лилиан, слегка растерявшись. -Нигде. Если ты хочешь где-нибудь жить, значит, ты хочешь там умереть.
      - Зимой климат здесь в сто раз лучше, чем в Париже.
      - Зимой! - Лилиан произнесла это таким тоном, словно она говорила о Сириусе, Стиксе или о вечности.
      - Зима скоро наступит. Надо побыстрее начать перестройку, если мы собираемся закончить ее к зиме.
      Лилиан огляделась вокруг. Какой хмурый дом. Не хочу, чтобы меня здесь заперли, - подумала она и вслух спросила:
      - Разве тебе не придется работать зимой в Тулузе?
      - Одно другому не мешает. Я хочу, чтобы зимой ты жила в самом лучшем для тебя климате.
      акое мне дело до климата, - подумала Лилиан и сказала с отчаянием:
      - Самый лучший климат там, где санаторий,
      Клерфэ посмотрел на нее.
      - Тебе надо вернуться в санаторий?
      Лилиан молчала.
      - Ты бы хотела туда вернуться?
      - Что мне на это ответить? Разве я не здесь?
      - Ты советовалась с врачом? Ты вообще обращалась хоть раз здесь к врачу?
      - Мне нечего советоваться с врачом.
      Перед окном вдруг очень пронзительно запела какая-то птица.
      - Уйдем отсюда, - внезапно сказал Клерфэ. - Когда зажигаешь этот разноцветный канделябр, электрический свет кажется ужасно унылым. Но здесь все можно переделать.
      Вечер окутал стены с лепными украшениями. Лилиан облегченно вздохнула. Она чувствовала себя так, будто ей удалось спастись.
      - Все дело в том, - сказал Клерфэ, - что ты не хочешь быть со мной, Лилиан! Я это знаю.
      - Но ведь я с тобой, - беспомощно возразила она.
      - Да, но ты ведешь себя как человек, который вот-вот уйдет.
      - Разве ты сам не хотел этого?
      - Возможно, но теперь больше не хочу. А ты разве хотела когда-нибудь жить со мной иначе?
      - Нет, - тихо сказала Лилиан. - Но и ни с кем Другим, Клерфэ.
      - Почему?
      Лилиан возмущенно молчала. ачем он задает мне эти глупые вопросы? - подумала она.
      - Все уже говорено-переговорено. Не к чему начинать все сначала, - сказала она затем.
      - Разве к любви надо относиться с презрением?
      Лилиан покачала головой. Клерфэ посмотрел на нее.
      - Я никогда лично для себя не желал ничего особенно сильно. А сейчас желаю. Я хочу, чтобы ты была со мной.
      - Но ведь я здесь.
      - Не так, как я хотел бы.
      Он стремится привязать меня к себе и запереть, - думала Лилиан, - и с гордостью называет это браком, заботой, любовью. Он никак не хочет понять, что чувства, которыми он гордится, отталкивают меня. Она с ненавистью посмотрела на маленькую виллу, на дорожки, посыпанные гравием. Неужели я убежала из санатория только для того, чтобы кончить свои дни здесь? -подумала она. - Здесь, в Тулузе или в Брешии. Где же радость приключений? Где прежний Клерфэ? Почему он так изменился?
      - Давай попробуем, - сказал Клерфэ. - А если ничего не выйдет, продадим дом.
      меня нет времени пробовать, - думала Лилиан. - У меня нет времени ставить опыты под названием емейное счастье. Я должна уйти, у меня нет времени вести такие разговоры. Все это гораздо лучше получалось в санатории, но и оттуда я все же убежала.
      Лилиан вдруг успокоилась. Она еще не представляла себе, что именно предпримет, но ей было достаточно знать, что она в силах что-то сделать, теперь все казалось ей не таким уж невыносимым. Лилиан не боялась несчастья, слишком долго она прожила с ним бок о бок, приспособившись к нему. Счастье ее тоже не пугало, как многих людей, которые считают, что они его ищут. Единственное, чего страшилась Лилиан, - это оказаться в плену обыденности.
      x x x
     
      Вечером у моря зажгли фейерверк, огни фейерверка взлетали вверх и падали. Ночь была ясной, а небо очень далеким. Но на горизонте море сливалось с небом, и поэтому казалось, что огни нацелены в бесконечность и что они падают куда-то за пределы земного шара, в пространство, переставшее быть пространством, потому что у него нет границ. Лилиан вспомнила, что последний раз она видела фейерверк в горной хижине. Это было вечером накануне отъезда. А теперь разве ей не предстоял снова отъезд? о-видимому, все решения, которые я принимаю в жизни, проходят под знаком фейерверков, - с горечью думала она. - А может, все, что со мной случается, похоже на этот фейерверк - на потешные огни, которые тут же гаснут, превращаясь в пепел и прах? Она огляделась. олько бы не сейчас, - подумала она с тревогой, - только бы не сейчас. Неужели напоследок не произойдет еще одной вспышки, такой яркой, что не жаль будет отдать всю себя?
      - Мы с тобой еще не играли, - сказал Клерфэ. - Ты когда-нибудь играла? Я имею в виду казино.
      - Никогда.
      - Тогда тебе надо попробовать. Раз ты не играла, у тебя счастливая рука и ты наверняка выиграешь. Давай поедем? А может, ты устала? Ведь уже два часа ночи.
      - Детское время. Разве можно устать так рано?
      Они ехали медленно; вокруг них была ночь, усыпанная огнями.
      - Наконец-то стало тепло, - сказала Лилиан, откидываясь на спинку сиденья. - Я так ждала тепла! Здесь наконец-то лето.
      - Можно пробыть тут, пока и в Париже не настанет лето.
      - Какие теплые ночи! Пахнет солью, и слышен шум моря. -Она прижалась к Клерфэ. - Почему люди не живут вечно, Клерфэ? Не зная смерти?
      Одной рукой он обнял ее за плечи.
      - Правда, почему это не так? Почему мы стареем? Почему человеку не может быть всю жизнь тридцать, пока ему не минет восемьдесят и он вдруг сразу умрет?
      Лилиан тихо засмеялась.
      - Мне еще нет тридцати.
      - Да, ты права, - сказал Клерфэ, несколько смущенный. - Я все время забываю. У меня такое чувство, будто ты за эти три месяца стала по крайней мере на пять лет старше - так ты изменилась. Ты стала на пять лет красивее. И на десять лет опаснее.
      Они играли вначале в больших залах, а потом, когда эти залы опустели, перешли в меньшие, где ставки были выше. Клерфэ начал выигрывать. Он играл сначала в rente et quarante. Затем он перешел к рулетке, где максимальная ставка была выше, чем за другими столами.
      - Побудь со мной, - сказал он Лилиан. - Ты приносишь счастье.
      Клерфэ ставил на венадцать, на вадцать два и на евять.
      Мало-помалу Клерфэ проиграл почти все свои жетоны. У него осталось их как раз столько, чтобы еще раз сделать максимальную ставку. Он поставил на расное. Вышло расное. Половину выигрыша он отложил, остальное опять поставил на расное. расное вышло во второй раз. Он снова поставил максимальную ставку. расное вышло еще дважды. Перед Клерфэ теперь лежала целая куча жетонов. Остальные игроки в зале заинтересовались его игрой. Стол Клерфэ оказался вдруг окруженным людьми. Лилиан увидела, что к рулетке подходит Фиола. Он улыбнулся ей и поставил на ерное. расное вышло снова. Во время следующего круга черное поле было сплошь покрыто жетонами максимальной ставки. Вокруг стола в три ряда толпились игроки. Почти все они играли против Клерфэ. Только тощая старуха в вечернем платье из синей вуали ставила, как и он, на расное.
      В зале стало тихо. Шарик застучал снова, старуха начала чихать. расное вышло еще раз.
      Фиола сделал Клерфэ знак быть осторожным, ведь когда-нибудь олоса должна кончиться. Клерфэ покачал головой и опять поставил максимальную ставку на расное.
      - II est fou *, - сказал кто-то позади Лилиан.
      * Он сошел с ума (франц.),
     
      Старуха, которая уже спрятала было свой выигрыш, в последний момент вновь поставила все на расное. В наступившей тишине было слышно, как она громко задышала, а потом задержала дыхание. Она пыталась больше не чихать. Желтая рука старухи, похожая на коготь, выделялась на зеленом сукне. Перед ней на столе была маленькая зеленая черепаха - талисман.
      Опять вышло расное. Старуха совсем потеряла голову.
      - Formidable! * - сказала какая-то женщина позади Лилиан. -- Кто это?
      На номера уже почти никто не ставил. По всем залам разнесся слух о небывалой олосе. Рядами выстроились горки жетонов на крупные суммы: все ставили на ерное. расное вышло семь раз подряд; цвет должен был измениться. Только Клерфэ продолжал по-прежнему ставить на расное. В последнюю секунду старуха от волнения поставила на красное поле черепаху. Не успела она исправить свою ошибку, как по залу прошел гул. Опять вышло расное.
      - К сожалению, мадам, мы не можем удвоить вашу черепаху, -сказал крупье, подвигая к ней через стол животное с головой мудрой и древней.
      - Где мой выигрыш?! - заскрипела старуха.
      - Извините, мадам, но вы не сделали ставки и даже не заявили о ней.
      - Вы же видели, что я хочу поставить. Довольно и этого.
      - До того как шарик упал, вы должны либо сделать ставку, либо заявить о ней. Когда сказано ien ne va plus ** - это конец.
      Старуха со злобой посмотрела по сторонам.
      - Faites vos jeux***, - равнодушно сказал крупье.
      Клерфэ опять поставил на расное. В сердцах старуха поставила на ерное. Остальные тоже поставили на ерное. Фиола поставил на есть и на ерное.
      Вышло опять расное.
      Клерфэ забрал свой выигрыш. Потом он подвинул крупье жетоны и встал.
      - Ты и в прямь принесла мне счастье, - сказал он Лилиан. Он не отходил от стола, пока шарик не остановился. Вышло ерное.
      - Видишь, - сказал он, - иногда у человека появляется шестое чувство.
      Лилиан улыбнулась. сли бы ты только обладал им в любви, -подумала она.
      К ним подошел Фиола.
      - Поздравляю вас. Прекратить игру вовремя - это величайшее искусство. - Фиола повернулся к Лилиан. - Вы не находите?
      - Не знаю. Мне никогда для этого не представлялось случая.
      Фиола засмеялся.
      - Я бы не сказал. Вы исчезли из Сицилии, вскружив множество голов. В Риме вы мелькнули как метеор. А в Венеции, как мне сообщили по секрету, вас нигде не могли разыскать.
      Они пошли в бар, чтобы отметить счастливую игру Клерфэ.
      - Мне кажется, что выигрыша должно хватить, чтобы сразу же перестроить дом, - сказал Клерфэ, сияя.
      - Завтра ты можешь все проиграть.
      - Ты этого хочешь?
      - Конечно, нет.
      - Я не буду больше играть, - сказал Клерфэ. - Мы сохраним все деньги. И я устрою для тебя в саду плавательный бассейн.
      - Мне он не нужен. Я не плаваю, ты же знаешь.
      Клерфэ быстро взглянул на нее.
      - Знаю. Ты устала?
      - Нет.
      - То, что расное вышло девять раз подряд, - удивительный случай, - сказал Фиола. - Только однажды я видел еще более длинную полосу удачи. ерное вышло двенадцать раз. Это случилось еще до войны. Тогда максимальные ставки на некоторых столах были намного выше, чем сейчас в cercle prive ****. Игрок, который ставил на ерное, сорвал банк. Он ставил на ерное и еще на ринадцать. За двенадцать кругов шарик шесть раз упал на ринадцать. Это была настоящая сенсация. Все ставили так же, как он. Так он дважды за ночь сорвал банк. Это был русский. Как же его звали? Кажется, Волков. Да, Волков.
      - Волков? - недоверчиво спросила Лилиан. - Но ведь не Борис же Волков?
      - Правильно! Борис Волков. Вы его знали?
      Лилиан покачала головой. аким - не знала, - подумала она. Она видела, что Клерфэ наблюдает за ней.
      - Интересно, что с ним стало, - сказал Фиола. - Этот человек произвел здесь фурор. Он был одним из последних игроков настоящего класса. Кроме того, он великолепно стрелял. Он приезжал сюда с Марией Андерсен. Вы, вероятно, о ней слышали. Это была одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел. Она погибла в Милане во время воздушного налета. -Фиола повернулся к Клерфэ. - Вы никогда не слышали о Волкове?
      - Нет, - коротко ответил Клерфэ.
      - Странно! Ведь он тогда участвовал в нескольких гонках. Разумеется, как любитель. Я никогда не видел человека, который мог так много пить. Наверное, он сам себя сгубил; впечатление было такое, что он к этому стремится.
      Лицо Клерфэ помрачнело. Он сделал знак официанту, чтобы тот принес еще одну бутылку вина.
      - Вы еще будете сегодня играть? - спросил Фиола Клерфэ. -Конечно же, нет.
      - Почему? Полосы везения тоже приходят полосами. Может быть, сегодня опять ерное выйдет тринадцать раз подряд.
     
      * Потрясающе! (франц.) ** Ставок больше нет (франц.). *** Делайте ставки (франц.). **** Закрытый игорный дом для узкого круга лиц (франц.).
      x x x
     
      - Ему не надо было продолжать игру, - сказал Фиола Лилиан. -- Сегодня - ни в коем случае. Таков закон - старый как мир.
      Лилиан бросила взгляд на Клерфэ. На этот раз он не попросил ее быть рядом, чтобы приносить ему счастье. И она знала почему. Какой он, в сущности, ребенок, - подумала она с нежностью, - и как глупо он ревнует! Неужели он вдруг забыл, что дело не в ком-то другом, а только в твоем собственном чувстве?
      - Играть надо вам, - сказал Фиола. - Вы здесь впервые. Не хотите ли сыграть за меня? Пойдемте!
      Они подошли к другому столу. Фиола начал делать ставки. Через несколько минут Лилиан тоже приобрела немного жетонов. Она играла осторожно и ставила небольшие суммы. Деньги значили для Лилиан очень много. Они были для нее частичкой жизни. Она не желала находиться в зависимости от дяди Гастона, от его брюзжания и подачек.
      Лилиан почти сразу же начала выигрывать.
      - Вот что значит счастливая рука, - сказал Фиола, который проигрывал. - Эта ночь ваша. Вы не возражаете, если я буду ставить так же, как вы? Буду вашей тенью?
      - Вы об этом пожалеете.
      - Но не в игре. Ставьте так, как вам приходит в голову.
      Некоторое время Лилиан ставила то на расное, то на ерное, потом на вторую южину и, наконец, на разные номера. Дважды она выиграла на еро.
      - Вас любит еро - ичто, - сказал Фиола.
      За столом появилась старуха с черепахой. Она села напротив Лилиан. Лицо у нее было злое. В промежутках между ставками старуха шепталась о чем-то со своей черепахой. На ее желтом пальце свободно болталось кольцо с бриллиантом необычайной красоты. Шея у старухи была морщинистая, как у черепахи, - и вдруг стало видно, что они очень похожи друг на друга. Глаза у обеих были почти без век и, казалось, состояли из одних зрачков.
      Лилиан ставила теперь попеременно то на ерное, то на ринадцать. Подняв через некоторое время взгляд, она увидела, что Клерфэ подошел к другой стороне стола и наблюдает за ней. Сама того не сознавая, она играла так же, как когда-то играл Волков. Лилиан стало ясно, что Клерфэ это тоже заметил. Из чувства протеста Лилиан продолжала ставить на ринадцать. На шестой раз ринадцать вышло.
      - Довольно, - сказала Лилиан.
      Собрав со стола жетоны, она сунула их себе в сумочку. Она выиграла, но не знала сколько.
      - Вы уже уходите? - спросил Фиола. - Но ведь эта ночь -ваша. Вы сами. видите, что она ваша. Это уже никогда не повторится!
      - Ночь прошла. Стоит только раздвинуть занавески, как здесь настанет бледное утро, которое превратит всех нас в призраков. Спокойной ночи, Фиола. Продолжайте игру!
      - Я - тебя? Я делаю все, чтобы тебя удержать.
      - Неужели ты думаешь, что таким способом можно удержать меня? Господи!
      Голова Лилиан опять упала на грудь.
      - Ты напрасно ревнуешь, Борис не примет меня, если я даже захочу вернуться.
      - Какое это имеет значение? Главное - ты хочешь обратно!
      - Не гони меня обратно! О боже, неужели ты совсем ослеп?
      - Да, - сказал Клерфэ. - Наверное! Наверное! - повторил он. - Но я ничего не могу с собой поделать. Это выше моих сил.
      x x x
     
      Они молча ехали к Антибу по шоссе Корниш. Навстречу им двигалась повозка, в которую был впряжен ослик. На повозке сидела девочка-подросток и пела. Измученная Лилиан посмотрела на нее со жгучей завистью. Она вспомнила старуху в казино, которая протянет еще много лет, снова посмотрела на смеющуюся девочку и подумала о себе. Она переживала одну из тех минут, когда все казалось непонятным и все трюки были бесполезны, когда ее захлестывало горе и все ее существо в бессильном возмущении вопрошало: почему? Почему именно я? Что я такое сделала, почему именно меня должно все это постигнуть ?
      Ничего не различая от слез, она смотрела на сказочную природу. Сильный аромат цветущих деревьев разносился по всей окрестности.
      - Почему ты плачешь? - спросил Клерфэ с раздражением. -Честное слово, у тебя нет никаких причин для слез.
      - Да, у меня нет никаких причин.
      - Ты изменяешь мне с тенью, - сказал Клерфэ горько, - и ты же еще плачешь!
      а, - думала она, - но тень зовут не Борис. Сказать Клерфэ ее имя? Но тогда он запрет меня в больницу и выставит стражу у ворот. Я буду сидеть за дверьми с матовыми стеклами, вдыхать постылые запахи дезинфекции и благих намерений и вонь человеческих экскрементов, пока меня не залечат до смерти.
      Она посмотрела на Клерфэ. Нет, - подумала она, - только не тюрьма, созданная его любовью. Протесты здесь бесполезны. Есть лишь одно средство - убежать. Фейерверк погас, зачем рыться в золе?
      Машина въехала во двор отеля. Какой-то англичанин в купальном халате уже шел к морю. Не глядя на Лилиан, Клерфэ помог ей выйти из машины.
      - Теперь ты будешь редко видеть меня, - сказал Клерфэ. --.Завтра начнутся тренировки.
      Он несколько преувеличивал: гонки проходили по городу, и поэтому тренироваться было почти невозможно. Только во время самых гонок перекрывали уличное движение. Тренировка сводилась главным образом к тому, что гонщики объезжали дистанцию и запоминали, где им придется переключать скорости.
      Лилиан вдруг представила себе все, что еще произойдет между ней и Клерфэ; ей казалось, что она видит длинный коридор. Коридор становится все уже и Уже, и выхода в нем не видно. Она не может идти по нему. А пути назад в любви нет. Никогда нельзя начать сначала: то, что происходит, остается в крови. Клерфэ уже не будет с ней таким, как прежде. Таким он может быть с любой другой женщиной, только не с ней. Любовь, так же как и время, необратима. И ни жертвы, ни готовность ко всему, ни добрая воля - ничто не может помочь; таков мрачный и безжалостный закон любви. Лилиан знала его и поэтому хотела уйти. То, что им осталось еще прожить вдвоем, было для Лилиан всей жизнью, а для Клерфэ лишь несколькими месяцами. Поэтому она должна была считаться только с собой, а не с Клерфэ. У них было слишком неравное положение. В его жизни их любовь являлась лишь эпизодом, хотя сейчас он и думал иначе, а для нее -концом всему. Она не имела права жертвовать собой; теперь она это поняла. Лилиан не ощущала раскаяния, для этого у нее было уже слишком мало времени; зато она обрела ясность, ясность раннего утра. Последние клочья тумана рассеялись, недоразумения исчезли. Она почувствовала маленькое острое счастье, какое чувствует человек, принявший решение. И как ни странно, вместе с решением вернулась нежность к Клерфэ - теперь она была безопасной.
      - Во всем, что ты говоришь, нет ни грана правды, - сказала Лилиан уже совсем другим голосом. - Ни грана! Забудь это! Это не так! Все не так!
      Она видела, как просияло лицо Клерфэ.
      - Ты останешься со мной? - быстро спросил он.
      - Да, - сказала она, зная, что это было неправдой и все же правдой. Она не хотела ссориться в эти их последние дни.
      - Ты наконец меня поняла?
      - Да, я тебя поняла, - ответила она, улыбнувшись.
      - Ты выйдешь за меня замуж?
      Клерфэ не почувствовал колебания в ее голосе.
      - Да, - сказала она.
      Ведь и это было уже безразлично.
      Он пристально посмотрел на нее.
      - Когда?
      - Когда хочешь.
      Он помолчал мгновение.
      - Наконец-то! - сказал он. - Наконец! Ты никогда об этом не пожалеешь, Лилиан!
      - Знаю.
      Клерфэ разом преобразился.
      - Ты устала! Наверное, устала до смерти! Что мы наделали! Тебе надо спать! Идем, я провожу тебя наверх.
      - А ты?
      - Я последую примеру англичанина, а потом, пока на улицах еще нет движения, объеду дистанцию. Просто так, порядка ради, я ее знаю. - Клерфэ стоял в дверях ее комнаты. - Какой я дурак! Проиграл больше половины того, что выиграл! Со зла!
      - Я выиграла. - Лилиан бросила сумку с жетонами на стол. -- Но не сосчитала сколько.
      - Завтра мы опять выиграем. Ты пойдешь к врачу?
      - Да. А теперь мне надо спать.
      - Конечно. До самого вечера. Потом мы поедим и опять ляжем спать. Я тебя ужасно люблю.
      - Я тебя тоже, Клерфэ.
      Уходя, он осторожно прикрыл за собой дверь. Как в комнате у больной, - подумала она, без сил опускаясь на кровать.
      Окно было отворено. Лилиан видела, как Клерфэ шел к морю. осле гонок, - подумала она. - Я должна сложить вещи и уехать после гонок. Она не знала, почему не решалась уехать раньше. Еще несколько дней, - подумала Лилиан. Она не знала, куда поедет. Да и не все ли равно, в сущности. Она должна уехать. ехать обратно, - сказал Клерфэ. Но куда? Где находилось это братно?
     
     
     
     
      Каждый круг был лишь немногим больше трех километров; но трасса проходила по улицам МонтеКарло, как раз по центру города, обегала гавань, шла по холму, на котором стояло казино, и сворачивала обратно; во многих местах ширины шоссе еле хватало для обгона, дорога почти сплошь состояла из виражей, двойных виражей, поворотов в форме шпильки и поворотов под острым углом. Надо было проехать сто таких кругов - свыше трехсот километров, а это значило, что гонщик должен десятки тысяч раз переключать скорости, тормозить, трогаться с места, снова переключать скорости, тормозить и снова трогаться.
      - Настоящая карусель, - смеясь, сказал Клерфэ Лилиан. -Что-то вроде акробатического номера. По-настоящему разогнаться невозможно. Где ты сидишь?
      - На трибуне. Десятый ряд справа.
      - День будет жаркий. Ты взяла с собой шляпу?
      - Да.
      Лилиан показала Клерфэ маленькую соломенную шляпку, которую она держала в руке.
      - Хорошо. Сегодня вечером мы пойдем к морю в авильон д'Ор, будем есть лангусты и запивать их холодным вином. А завтра поедем к одному моему знакомому архитектору, который сделает нам проект перестройки дома. Дом будет светлый, с большими окнами, весь залитый солнцем.
      Тренер что-то крикнул Клерфэ по-итальянски.
      - Уже начинается, - сказал Клерфэ, застегивая у горла белый комбинезон.
      Он вынул из кармана кусочек дерева и похлопал им сперва по машине, а потом себя по руке.
      - Готово? - крикнул тренер.
      - Готово.
      Лилиан поцеловала Клерфэ и выполнила все обряды, которые полагалось по ритуалу. Она сделала вид, что плюнула на машину Клерфэ и на его комбинезон, пробормотала проклятие, которое должно было оказать обратное действие, потом протянула руку с двумя растопыренными пальцами по направлению к шоссе и к навесам, где находились другие машины, - это было ettatore, специальное заклинание против дурного глаза. Лилиан пошла к выходу, итальянцы-механики посмотрели на нее с немым обожанием. Уходя, она слышала, как за ее спиной молится тренер:
      - Боже правый и ты, матерь всех скорбящих, помогите Клерфэ, и Фриджерио, и...
      В дверях Лилиан обернулась. Жена Маркетти и жены двух других гонщиков уже сидели на своих местах с секундомерами и листками бумаги. не не следовало его оставлять, - подумала Лилиан и подняла руку. Клерфэ засмеялся и помахал ей в ответ. Он казался сейчас совсем молодым.
      - Святые великомученики, сделайте так, чтобы шины у наших противников изнашивались в два раза быстрее, чем у нас, -молился тренер, а потом крикнул: - Приготовиться к старту! Посторонним выйти!
      x x x
     
      Стартовали все двадцать машин. В первом круге Клерфэ оказался восьмым; его место на старте было не очень удачным, и он на секунду замешкался. Теперь он шел впритык за Микотти; Клерфэ знал, что тот будет рваться к победе. Фриджерио, Монти и Саккетти шли впереди них; Маркетти лидировал.
      Во время четвертого круга на прямой, которая подымалась к казино, Микотти, выжимая из мотора все, что было возможно, промчался мимо Саккетти. Клерфэ повис на его задних колесах, он тоже перенапряг мотор и обогнал Саккетти только перед самым входом в тоннель. Выйдя из него, Клерфэ увидел, что машина Микотти задымилась и снизила скорость. Клерфэ обошел ее и начал нагонять Монти. Он знал каждый метр дороги. Монти он настиг через три круга на одном из крутых виражей около газгольдера и, как терьер, повис на его задних колесах.
      Еще девяносто два круга и семнадцать противников, - подумал Клерфэ, увидев у трибун чью-то машину рядом с машиной Микотти. Тренер просигнализировал ему, чтобы он до поры до времени не рвался вперед. Видимо, Фриджерио и Саккетти,. которые терпеть не могли друг друга, вступили в борьбу между собой, пожертвовав интересами фирмы; это нарушило весь порядок в команде, и теперь тренер хотел попридержать в резерве Клерфэ и Мейера III на тот случай, если лидеры загубят свои машины.
      Лилиан видела, что вся стая проносилась мимо трибун чаще, чем через каждые две минуты. Быстрота, с какой это происходило, делала в ее глазах гонку еще более бессмысленной. Только что машины были еще здесь, но стоило ей на секунду отвернуться, как они вновь появлялись на том же месте, только в несколько ином порядке; казалось, они не пропадали из виду, а просто передвигались взад и вперед, как стекляшки в калейдоскопе. как только они ухитряются сосчитать эти сто кругов! - подумала Лилиан, а потом вспомнила о молящемся, обливающемся потом, изрыгающем проклятия тренере, который показывал гонщикам таблички, размахивал флажками, все время меняя их в соответствии с каким-то секретным кодом.
      После сорока кругов Лилиан решила уйти. У нее было такое чувство, что ей надо уехать сейчас же, не мешкая ни секунды и не дожидаясь окончания гонок. Перспектива еще шестьдесят раз отмечать про себя мельчайшие изменения в порядке следования машин показалась ей вдруг бессмысленной. Это было потерянное время, такое же, как и время перед ее отъездом из санатория. У нее в сумочке лежал билет до Цюриха. Лилиан купила его утром, когда Клерфэ в последний раз объезжал дистанцию. Билет был на послезавтра. В этот день Клерфэ должен был улететь в Рим. Через два дня он собирался вернуться. Самолет Клерфэ улетал утром; поезд Лилиан уходил вечером. удираю крадучись, как вор, как предательница, - подумала она, - так же я хотела удрать из санатория. Но Борис еще успел поймать меня. Разве это помогло? В таких случаях люди всегда говорят фальшивые слова, всегда лгут, ибо правда тогда - бессмысленная жестокость, а потом они испытывают горечь и отчаяние, потому что не сумели расстаться иначе и потому что последние воспоминания, которые им остались, -- это воспоминания о ссорах, недоразумениях и ненависти.
      Лилиаи пошарила в сумочке, здесь ли билет. На какоето мгновение ей показалось, что она его потеряла. Это мгновение снова укрепило ее решимость. Несмотря на жаркое солнце, ее знобило. меня опять поднялась температура, - подумала Лилиан. Толпа вокруг нее заорала. Внизу, там, где виднелись голубая игрушечная гавань и белые яхты, на которых тесно сбились в кучу люди, там на шоссе, где был самый ад, маленькая игрушечная машинка вдруг двинулась в сторону, а потом вплотную пролетела мимо другой.
      - Клерфэ! - ликуя, закричала толстая дама рядом с Лилиан и начала хлопать себя программой по бедрам, выпиравшим из ее полотняного платья. - The son of a gun made it! *
      x x x
     
      Прошел час, и Клерфэ был уже вторым. Теперь он холодно и безжалостно нагонял Маркетти. Он не хотел пока обходить его -с этим можно было обождать до восьмидесятого или даже до девяностого круга, - но он намеревался идти все время за ним на расстоянии нескольких метров, не отставая ни на секунду, идти до тех пор, пока Маркетти не начнет нервничать. Он не желал еще раз рисковать, перенапрягая мотор, он рассчитывал, что это сделает Маркетти в надежде избавиться от своего преследователя. Маркетти так и поступил, но с его машиной ничего не случилось. И все же Клерфэ почувствовал, что Маркетти очень забеспокоился, ведь ему не удалось достичь своей цели -оторваться от Клерфэ. Маркетти стал блокировать дорогу и виражи, он не хотел пропустить Клерфэ вперед. Клерфэ начал хитрить, делая вид, будто намерен обогнать Маркетти, на самом деле он к этому не стремился; в результате Маркетти начал внимательнее наблюдать за ним, чем за собственной машиной, и стал менее осторожен.
      Так они сделали круг и значительно обогнали нескольких гонщиков. Обливаясь потом, тренер показывал Клерфэ таблички и махал флажками. Он требовал, чтобы Клерфэ не обгонял Маркетти. Оба они были из одной онюшни; хватит и того, что Саккетти и Фриджерио затеяли борьбу. Из-за этого Фриджерио загубил покрышку и отстал от Клерфэ на целую минуту; между ними было уже пять других гонщиков. Самого Клерфэ нагонял теперь Монти. Но Монти еще не удалось прицепиться к задним колесам его машины. При желании Клерфэ мог бы легко оторваться от него на крутых виражах, которые он проходил быстрее Монти.
      Они опять пронеслись мимо старта. Клерфэ видел, как тренер взывал ко всем святым и грозил ему кулаком, запрещая идти вплотную к Маркетти. Маркетти в ярости сделал знак тренеру, чтобы тот удержал Клерфэ. Клерфэ кивнул головой и отстал на корпус, но не больше. На этих гонках он должен победить - либо с помощью тренера, либо наперекор ему, он так решил. Неудачный старт несколько задержал его. Но Клерфэ знал, что все равно победит. Он был очень спокоен: напряжен до предела и в равной степени хладнокровен. Эти чувства пришли у него в состояние странного равновесия. В таком состоянии человек уверен в том, что с ним ничего не случится. Равновесие как бы делает человека ясновидящим, спасая его от всяких сомнений, колебаний и неуверенности. Раньше у Клерфэ нередко появлялось такое ощущение равновесия, но в последние годы ему часто его не хватало, не хватало этих мгновений ничем не омраченного счастья.
      * Ах, сукин сын! (англ.)
     
      x x x
     
      Клерфэ увидел, что машина Маркетти вдруг завертелась волчком и встала поперек дороги, раздался скрежет ломающегося металла; черная маслянистая лужа поползла по шоссе; Клерфэ видел, как две другие машины на огромной скорости столкнулись друг с другом, он видел, как машина Маркетти, словно во время замедленной съемки, не спеша перевернулась, Маркетти пролетел по воздуху и упал на землю. Сотнями глаз Клерфэ впился в шоссе, пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет, через который можно было швырнуть машину. Но просвета не было. Шоссе вдруг стало огромным и в ту же секунду уменьшилось до микроскопических размеров. Клерфэ не ощущал страха, он старался наскочить на другую машину не под прямым углом, а по касательной; в последний момент он еще успел подумать, что надо освободиться от руля, но руки не поспевали за ним; все в нем словно приподнялось, он вдруг стал невесом - и при этом все еще сидел в машине. А потом что-то ударило его в грудь и в лицо, и со всех сторон на него ринулся разбитый вдребезги мир. Еще секунду он видел перед собой бледное, искаженное от ужаса лицо дежурного по трассе, а потом гигантский кулак ударил его сзади; он услышал темный гул, и все стихло.
      Машина, которая налетела на Клерфэ, пробила брешь в сплошном месиве автомобилей; через нее смогли проскочить машины, идущие следом. Гонщики один за другим пролетали мимо, их машины, вихляя и дрожа, проходили вплотную к разбитым машинам, так что металл со скрежетом терся о металл, и казалось, что это громко стонут покалеченные автомобили.
      Дежурный, держа лопату, перелез через мешки с песком и начал засыпать маслянистую лужу; когда гул мотора приближался, он отскакивал в сторону; появились санитары с носилками, они оттащили Маркетти в безопасное место, подняли его и передали другим санитарам, которые стояли за баррикадами из мешков; несколько служащих автомобильных фирм, неся перед собой дощечки со знаком пасно! уже прибежали на место аварии, чтобы предостеречь остальных гонщиков, но гонки успели переместиться в другое место, все машины миновали этот отрезок шоссе и теперь снова возвращались сюда; некоторые из гонщиков бросали быстрый взгляд по сторонам, глаза других были прикованы к ленте шоссе.
      Машина Клерфэ не только наскочила на передние машины, на нее саму наскочила машина Монти. Монти почти не пострадал. Ковыляя, он отошел в сторону. Клерфэ продолжал висеть в своей машине, которую подняло почти вертикально и швырнуло на мешки с песком. У него было разбито лицо, в его грудную клетку вдавился руль. Изо рта у Клерфэ текла кровь, он был без сознания. Толпа уже облепила шоссе, как мухи облепляют кровавый кусок мяса; зеваки во все глаза глядели на санитаров и механиков, которые начали выпиливать Клерфэ из машины. Одна из передних машин горела. Рабочим с огнетушителями удалось оттащить ее подальше, и теперь они пытались погасить огонь. К счастью, бензиновый бак был разломан, что предотвратило взрыв. Но бензин горел, жара была нестерпимая, и огонь все еще мог перекинуться на другие машины. Каждые две минуты гонщики проносились мимо места катастрофы. Рев моторов, нависший над городом, вдруг стал походить на мрачный реквием, нарастающий от секунды к секунде, а когда автомобили мчались мимо вздыбленной машины, где был распят окровавленный Клерфэ, освещенный огнем догорающего пожарища, которое казалось блеклым при свете этого ясного дня, - тогда рев становится душераздирающим. Гонки продолжались; их не прекратили.
     
     
     
     
      Лилиан не сразу поняла, что произошло. Из репродуктора доносился неясный басовитый рык, словно кто-то со сна прочищал горло. От волнения диктор стал слишком близко к микрофону. Лилиан разобрала лишь несколько фраз: какие-то машины потерпели аварию, они наскочили друг на друга из-за того, что на шоссе вытекло масло еще из какой-то машины. Потом она увидела, как вся стая промчалась мимо трибун. начит, ничего страшного не случилось, - подумала она, - иначе гонки прекратили бы. Она искала глазами машину Клерфэ и не находила ее, но Клерфэ мог проехать и раньше, она не так уж внимательно следила за гонками. Теперь по радио немного вразумительнее сообщили, что авария произошла на набережной Плезанс, где столкнулись несколько машин; есть раненые, убитых нет. Дальнейшие сообщения будут переданы позже. Распределение мест следующее: первым идет Фриджерио, с преимуществом пятнадцать секунд, за ним Конти, Дюваль, Мейер III...
      Лилиан напряженно прислушивалась. О Клерфэ ни слова, а ведь он шел вторым. Ни слова о Клерфэ, думала Лилиан и, заслышав приближение машин, нагнулась, чтобы увидеть цифру 2, красную машину с цифрой 2.
      Клерфэ не было, и сквозь глухой ужас, затопивший Лилиан, в ее сознание вдруг проникли раскаты жирного голоса диктора: реди пострадавших - Клерфэ; его отвозят в больницу. Видимо, он без сознания. Монти получил ранения колена и ступни; Саккетти...
      Не может быть... Что-то внутри Лилиан противилось этому известию. Ничего не может случиться на этих игрушечных гонках в этом игрушечном городе с игрушечной гаванью и пестрым игрушечным видом. Произошла ошибка! Машина Клерфэ скоро выскочит из-за поворота, как она выскочила во время гонок арга Флорио, он немного отстанет, получит ушибы и шишки, но будет цел и невредим! Однако, говоря себе это, Лилиан чувствовала, что ее надежда тает и рассыпается, так и не успев окрепнуть. лерфэ без сознания, - думала она и цеплялась за это слово. Что оно значит?
      Оно могло значить все, что угодно. Лилиан вдруг увидела, что спускается с трибун, а она и не заметила, как встала. Лилиан шла к старту; быть может, Клерфэ отвезли туда? Он лежит на носилках, у него ранено плечо или рука, и он смеется над своим несчастьем.
      - Его отвезли в больницу, - сказал тренер, обливаясь потом. - Пресвятая мадонна, святой Христофор, почему это случилось именно с нами?! Почему не с другой фирмой или... Что? Минутку!
      Он стремглав убежал подавать сигналы гонщикам. Машины промчались мимо; вблизи они казались больше и опаснее, и рев их моторов заполнял все вокруг.
      - Что случилось? - закричала Лилиан. - Пошлите к черту эти проклятые гонки и скажите, что случилось?
      Она оглянулась. Все отводили глаза в сторону. Механики возились с запасными частями и покрышками, избегая смотреть на нее. Стоило ей приблизиться к кому-нибудь, как тот отходил. Лилиан сторонились, словно она была зачумленная.
      Наконец тренер вернулся.
      - Клерфэ не поможет, если я пошлю гонки к черту. Он бы этого и сам не захотел. Он бы хотел...
      Лилиан прервала его:
      - Где он? Я не желаю слушать лекцию о моральном кодексе гонщиков!
      - В больнице. Его сразу отвезли туда.
      - Почему же с ним никто не поехал, чтобы ему помочь? Почему вы не поехали? Почему вы здесь?
      Тренер смотрел на нее непонимающим взглядом.
      - Чем я могу помочь? Чем мы все можем ему помочь? Сейчас это дело врачей.
      Лилиан судорожно глотнула.
      - Что с ним случилось? - тихо спросила она.
      - Не знаю. Я его не видел. Мы все были здесь. Ведь мы должны оставаться здесь.
      - Да, - сказала Лилиан, - чтобы гонки могли продолжаться.
      - Ничего не попишешь, - беспомощно возразил тренер. - Мы ведь только служащие.
      Торопливо подошел один из механиков. В этот момент рев моторов снова усилился.
      - Синьорина... - тренер развел руками и посмотрел на шоссе. - Я должен...
      - Нет, нет! Без сознания. Врачи... К сожалению, я должен... Синьорина... - сказал механик.
      Тренер выхватил какую-то табличку из ящика и сломя голову убежал подавать сигналы. Лилиан слышала, как он кричал по дороге: адонна, мадонна, о porco di porco *, проклятое масло, почему это случилось именно со мной! О, проклятая моя судьба! Он показал кому-то из гонщиков табличку, кому-то помахал, поднял руку и остался стоять; хотя вся стая была уже далеко, тренер все еще пристально смотрел на шоссе, не желая возвращаться.
      Лилиан медленно повернулась к выходу.
      - Мы придем после гонок, синьорина, - прошептал механик, -- как только они кончатся!
      осле гонок, - подумала Лилиан. Все время, пока она ехала в больницу, над городом висело черное покрывало шума. Лилиан не удалось найти другого средства передвижения, кроме извозчичьей пролетки, украшенной флажками и пестрыми лентами; на голове лошади красовалась соломенная шляпа.
      - Мы проедем дольше, чем обычно, - объявил извозчик. -Придется сделать большой крюк. Улицы закрыты. Гонки, сами понимаете...
      Лилиан кивнула. Она была окутана болью, но не острой, а тупой, словно ее пытали, одурманив каким-то наркотиком. Все ее чувства, кроме слуха и зрения, были почти парализованы, она видела машины и ясно, предельно ясно слышала рев моторов, и это было невыносимо. Извозчик болтал не переставая, он хотел показать ей места, откуда были видны гонки. Лилиан его не слышала; она ничего не слышала, кроме рева моторов. Какой-то молодой человек пытался остановить пролетку и заговорить с ней. Она не поняла его слов и велела извозчику остановиться. Она думала, он хочет сообщить ей что-нибудь о Клерфэ. Молодой человек, итальянец в белом костюме, с тонкими черными усиками, пригласил ее поужинать с ним.
      - И это все? - сказала Лилиан, ничего еще не понимая. - А дальше?
      - Дальше может быть многое, - молодой человек улыбнулся. -- Это будет зависеть от вас. * Итальянское руга1ельство.
     
      Лилиан не ответила. Она больше не видела этого человека. Ее глаза смотрели мимо него. Он ничего не знал о Клерфэ.
      - Поедем! - сказала она извозчику. - Быстрее!
      - У таких молодчиков никогда нет денег, - объяснил извозчик. - Вы правильно сделали, отшив его. Кто знает, может быть, пришлось бы еще платить самой за ужин. Пожилые, полные господа куда надежнее.
      - Быстрее, - сказала Лилиан.
      - Слушаюсь.
      Прошла целая вечность, пока они добрались до больницы. За это время Лилиан дала себе уйму всяких обетов. Она была убеждена, что выполнит их. Она не уедет, она останется, она выйдет замуж за Клерфэ, только бы он жил! Она давала эти обеты, не думая, машинально, так, как кидают камни в пруд.
      - Господин Клерфэ в операционной, - сказала сестра в приемном покое.
      - Не скажете ли вы, что с ним?
      - Очень сожалею, мадам. Вы мадам Клерфэ?
      - Нет.
      - Родственница?
      - Какое отношение это имеет к его состоянию?
      - Никакого, мадемуазель. Просто я уверена, что после операции к нему допустят на минутку только ближайших родственников.
      Лилиан уставилась на сестру. Может, сказать, что они с Клерфэ помолвлены? Хотя все это такая чепуха!
      - Ему надо делать операцию? - спросила она.
      - Видимо. Иначе бы его не отправили в операционную.
      Такие, как она, меня терпеть не могут, - подумала Лилиан растерянно. Она хорошо знала больничных сестер.
      - Можно подождать? - спросила она.
      Сестра показала на скамейку.
      - Разве у вас нет комнаты ожидания? - спросила Лилиан.
      Сестра протянула руку по направлению к двери.
      - Собственно говоря, она только для близких.
      Лилиан сдержалась, она не стала говорить сестре, что бывают моменты, когда все люди должны быть близки друг другу, все, даже больничные сестры, которые потеряли из-за своей профессии чувство сострадания и стали цинично-жестокими. Лилиан пошла в комнату ожидания, в эту комнату скорби, где стояли горшки с поникшими цветами и валялись старые журналы, где мухи с жужжанием кружились вокруг липкой бумаги, свисавшей с потолка над столом. Рев моторов доносился и сюда, но он был приглушенным, казалось, где-то очень далеко неистово били в барабаны, и все же рев был слышен и здесь...
      x x x
     
      Время было клейким, как липкая бумага, на которой медленной мучительной смертью умирали мухи. Лилиан раскрывала потрепанные журналы и тупо смотрела в одну точку, а потом снова захлопывала их; она пыталась читать, но не могла. Она вставала, подходила к окну и снова садилась. Комната пропахла страхом; весь тот страх, который люди испытывали в этой комнате, скопился в ней. Лилиан хотела открыть окно, но рев моторов сразу стал громче, и она тут же закрыла его. Немного погодя в комнату вошла женщина с ребенком. Ребенок начал кричать. Женщина расстегнула кофточку и дала ему грудь. Ребенок зачмокал и уснул. Застенчиво улыбнувшись Лилиан, женщина опять застегнула кофточку.
      Через несколько минут сестра приоткрыла дверь. Лилиан поднялась, но сестра не обратила на нее внимания; она кивком пригласила женщину с ребенком следовать за ней. Лилиан опять села. Внезапно она прислушалась. Произошла какая-то перемена. Она это чувствовала. Напряженность спала, как будто что-то прекратилось. Лилиан не сразу поняла, в чем дело. Стало тихо, рев моторов замолк. Гонки кончились.
      Через четверть часа Лилиан увидела, что к больнице подъехала открытая машина с тренером и двумя механиками. Сестра из приемного покоя привела всех троих в комнату ожидания. Вид у них был подавленный.
      - Вы что-нибудь узнали? - спросила Лилиан.
      Тренер показал на механика помоложе.
      - Он был там, когда его вынимали из машины.
      - У него шла кровь горлом, - сказал механик.
      - Горлом?
      - Да. Похоже было на горловое кровотечение.
      - Исключено! Ведь он не был болен!
      Лилиан взглянула на механика. Неужели судьба так зло подшутила над ними? Ведь кровь идет горлом при туберкулезе.
      - Отчего у Клерфэ могло быть кровотечение? - спросила она.
      - Рулем ему придавило грудную клетку, - сказал механик.
      Лилиан медленно покачала головой.
      - Нет, - сказала она. - Нет!
      Тренер направился к двери.
      - Пойду посмотрю, где врач.
      Было слышно, что между ним и сестрой произошло бурное объяснение. Потом все стихло, и вновь наступила напряженная тишина, прерываемая лишь громким дыханием механиков и жужжанием мух.
      Тренер вернулся обратно. Он встал в дверях. На его коричневом от загара лице глаза казались неестественно белыми. Прежде чем заговорить, он несколько раз пошевелил губами.
      - Клерфэ умер, - сказал он наконец.
      Механики не сводили с него глаз.
      - Они сделали ему операцию? - спросил механик помоложе. -Наверное, они сделали ее неправильно.
      - Они не делали ему операции. Он умер раньше.
      Все трое посмотрели на Лилиан. Она сидела неподвижно.
      - Где он? - спросила она, помолчав.
      - Они приводят его в порядок.
      С большим трудом Лилиан сказала:
      - Вы его видели?
      Тренер кивнул.
      - Где он?
      - Лучше вам туда сейчас не ходить, - ответил тренер. -Завтра вы его увидите.
      - Кто это сказал? - голос Лилиан был лишен всякого выражения. - Кто это сказал? - повторила она.
      - Врач. Вы его не узнаете. Лучше, если вы придете завтра. Мы можем отвезти вас в отель.
      Лилиан не двигалась с места.
      - Почему я его не узнаю?
      Тренер помедлил секунду.
      - Лицо, - сказал он потом. - Он очень сильно ударился лицом. А руль сдавил ему грудную клетку. Врач считает, что он ничего не почувствовал. Все произошло очень быстро. Он сразу же потерял сознание. А потом так и не пришел в себя... Вы думаете, -- сказал он громче, - нам легко? Мы знали его дольше, чем вы.

К титульной странице
Вперед
Назад