Хитроумный план Лорис-Меликова сработал, царь одобрил этот его доклад, как и предыдущий, и 6 августа 1880 г. на свет появился императорский указ "О закрытии Верховной Распорядительной Комиссии, упразднении III отделения с.е.и.в. канцелярии и об учреждении Министерства почт и телеграфов". Согласно ему Комиссия, как выполнившая свою ближайшую задачу, ликвидировалась, Третье отделение упразднялось, а все его функции политического сыска переходили к Департаменту государственной полиции - новому учреждению, создаваемому этим указом в рамках Министерства внутренних дел. Новым министром внутренних дел, являвшимся одновременно и шефом Отдельного корпуса жандармов, стал, естественно, Лорис-Меликов, назначенный на эту должность 6 августа. К немалому изумлению окружающих, директором вновь созданного Департамента государственной полиции он назначил И. О. Велио, много лет руководившего Департаментом почт и телеграфа в рамках МВД, преобразованного последним указом в самостоятельное министерство.
Данное назначение совершенно случайного человека на самый ответственный в области политического сыска пост великолепно подтверждает данную Михаилу Тариеловичу автором сборника "Наши государственные и общественные деятели" характеристику: "Служа на Кавказе, граф не знал Петербурга и его партий, он совершенно ложно оценивал силу и значение здешних государственных людей, считал опасными соперниками людей незначительных и рассчитывал на помощь от людей, далеко не бывших в состоянии сделать что-либо серьезное и полезное. (...) Обладая восточным лукавством, он не обладал принципами Макиавеля, а потому, власть безграничная была ему не по силам, он создал себе много врагов, но ни одного из них не сумел нейтрализовать. (...) Незнакомый с механизмом высшего государственного управления, граф Лорис-Меликов невольно подчинился чиновничьему кружку, и лучшие его замыслы застряли в административной тине". Очень сходную оценку "диктатору сердца" дал хорошо знавший его и симпатизировавший ему А. Ф. Кони: "...я видел перед собой доверчивого, даже слишком доверчивого человека, относившегося с простодушной доверчивостью к людям... Человек воспитанный и изящный в своей внешности, Лорис был очень деликатен в отношениях, умея оказывать самое любезное, но не назойливое гостеприимство. Но, по мере постепенного сближения с человеком, он чувствовал потребность чем-нибудь выразить свое доверие и нежность. (...) Я ни разу не слышал Лорис-Меликова, говорящим о чем-либо равнодушно или просто для того, чтобы что-нибудь сказать. В последнем случае он предпочитал молчать, слегка улыбаясь, в то время как умные и "горячие" глаза его смотрели с едва уловимой усмешкой. И слушать он умел превосходно - внимательно и не перебивая, - понимая наслаждение не только содержанием, но и самою структурою рассказа. В этом отношении он был в полном смысле воспитанным по-европейски человеком... Для государственной деятельности в истинном смысле этого слова у него, как он и сам признавал, недоставало знания России, а я прибавлю, что недоставало и знания людей, а подчас и некоторых существенных сведений о государственном устройстве... Сам сознавая недостаточное знакомство с теорией государственного управления и устройства, он начал учиться этому, уже сойдя с широкой правительственной арены. Я не раз заставал его в Висбадене за чтением сочинений по финансовому и административному праву, причем он очень интересовался прогрессивным подоходным налогом... надо заметить, что он был одарен чрезвычайной понятливостью и быстрой сообразительностью, так что с двух-трех слов схватывал существо вопроса и затем уже твердо владел им... Искусный военачальник и тактичный местный администратор на Кавказе и в Терской области, он был внезапно выдвинут судьбою на самый видный пост в России, облечен чрезвычайною властью, сосредоточил на себе внимание всего мира и, пролетев как метеор, умер, сопровождаемый злобным шипением многочисленных врагов и сердечною скорбью горстки друзей".
Рьяно взявшись за исполнение обязанностей министра внутренних дел, Лорис-Меликов в письме от 24 сентября 1880 г. так обрисовывает Александру II положение в стране и свою стратегию: "Отсутствие каких-либо выдающихся явлений не может, однако, свидетельствовать о полном успокоении крамольников и не представляет ручательства в невозможности повторения каких-либо новых со стороны их преступных проявлений. В этом отношении поступающие к нам из-за границы и из внутренних губерний Империи сведения указывают на необходимость самого бдительного и строгого надзора. Поэтому с моей стороны принимаются все меры к продолжению неослабного наблюдения за деятельностью лиц злонамеренных. Ручаться за будущее, конечно, невозможно, но считаю обязанностью свидетельствовать пред Вашим Величеством о постепенном возрастании доверия к действиям Правительства со стороны благонадежных элементов общества. Усиление такого доверия и оживление вообще общественной деятельности составляет предмет особенной моей заботливости, ибо в этом усматриваю надежнейшие средства для парализования действий крамольников. В Петербурге полиция бдительно следит за подозрительными лицами. Вновь организованная при Градоначальстве, с весны сего года, политическая агентура, хотя и далека еще от совершенства, но по мере приобретения опыта постепенно улучшается". Гораздо хуже в этом отношении дело обстояло в Москве, в чем новый министр имел возможность лично убедиться во время поездки в первопрестольную: "Неудовлетворительное во всех отношениях состояние московской полиции вполне сознается местным начальством, а наиболее неустроенною отраслью ее является политическая секретная часть, которая, строго говоря, там никем не ведается". В том же письме Лорис-Меликов объясняет причины подобного положения и предлагает способ его преодоления: "Неудовлетворительное состояние Московской полиции объясняется тем, что существующие штаты ее утверждены еще в 1823 году и действуют до настоящего времени. Улучшение этой важной отрасли государственного управления давно уже озабочивало Министерство Внутренних Дел. По собранным сведениям, содержание Московской полиции с пожарною частью стоит ныне городу около 740 т. рублей; для приведения же ее в положение, соответствующее современным потребностям столичной жизни, исчислено 1 200000 рублей..." Новый министр активно ратовал за увеличение численности полиции и жандармерии в основных городах империи.
Реорганизованному МВД в этот период способствовал некоторый успех в борьбе с террористами "Народной воли". Во время беседы Лорис-Меликов лично завербовал Г. Гольденберга и по его наводке в ноябре 1880 г. был арестован виднейший член Исполнительного комитета "Народной воли" Александр Михайлов. В январе следующего года был арестован активный член подпольной организации Иван Окладский. Приговоренный к смертной казни, он был без особого труда перевербован начальником Петербургского губернского жандармского управления генералом А. В. Комаровым. Последний так описывал эту сцену: "При намеке ему с моей стороны, что может быть по неисчерпаемой милости государя императора они (арестованные революционеры. - Авт.) могут быть помилованы, Окладский, видимо, обрадовался и заметил, что не все могут быть помилованы, потому что он осужден на смерть за одно преступление, а Квятковский - за четыре таковых, то не может быть общего помилования. В моем присутствии ему было объявлено помилование, от которого он пришел в восторг, и так как сделано распоряжение тут же о переводе его в Екатерининскую куртину, то бросился бежать в одних носках, забыв надеть туфли". Окладский оказался ценным источником информации и немедленно выдал две конспиративные квартиры, типографию и мастерскую по производству динамита. Как личный агент министра внутренних дел, он встречался с Лорисом-Меликовым, пережил его на этом посту и верно служил полиции на протяжении следующих 37 лет. Пиком удачи "диктатора сердца" на полицейском поприще стал арест руководителя и главного стратега "Народной воли" А. Желябова в конце февраля 1881 г.
Все это породило у Лорис-Меликова настоящую эйфорию, крайне опасную для руководителя политической полиции. Известный полицейский теоретик А. И. Спиридович в своих воспоминаниях записал: "В упоении собственной славы, Лорис-Меликов в одном из своих всеподданнейших докладов красиво изобразил государю то успокоение и благополучие, которого он достиг якобы в империи своими либеральными мерами, смешав непозволительно для государственного человека в одну кучу народ, либеральное общество, политиканов и революционеров. За тот знаменитый доклад, образчик безграничного самомнения, легкомыслия и политического невежества со стороны министра внутренних дел, Россия заплатила, спустя немного времени, жизнью своего царя-освободителя". Дело дошло до того, что накануне 1 марта Александр II радостно говорил окружающим: "Поздравьте меня вдвойне: Лорис мне возвестил, что последний заговорщик схвачен и что травить меня уже не будут!" Вместо выполнения своих прямых служебных обязанностей новый министр внутренних дел по-прежнему продолжал ощущать себя вершителем судеб России и 28 января 1881 г. подал Александру II проект реформ, с помощью которых он надеялся окончательно выйти из политического кризиса. Смысл его сводился к образованию в лице временных комиссий из чиновников и от земства совещательного органа при Государственном совете, который и сам был совещательным органом при императоре. Суть этого достаточно умеренного проекта, получившего название "Конституция Лорис-Меликова", сводилась к медленному переходу к околопарламентской форме правления при незыблемости самодержавия. Тем не менее и такой урезанный вариант показался излишне радикальным Александру II, который по прочтении проекта возмущенно воскликнул:
"Да ведь это Генеральные штаты!" Однако, чувствуя поддержку либеральной части общества, "диктатор сердца" упорно настаивал и, по странной иронии истории, царь за несколько часов до своей смерти 1 марта 1881 г. наконец одобрил предложенную "конституцию" и назначил на 4 марта заседание Совета министров, для того чтобы согласовать правительственное сообщение о предстоящей политической реформе.
Когда министр государственного имущества П. А. Валуев передавал Лорис-Меликову эту радостную для него весть, то на улице прогремело два взрыва. "Возможно покушение", - по-французски сказал Валуев. "Невозможно", - ответил министр внутренних дел. Однако собеседник Лорис-Меликова оказался прав: хотя революционная организация и была существенно ослаблена недавними арестами, однако "Народная воля" смогла собрать последние силы и после стольких неудач наконец осуществить свою излюбленную мечту о цареубийстве. Гибель Александра II от бомбы террористов означала крах всей стратегии Лорис-Меликова по предотвращению революционного террора путем осуществления мелких либеральных реформ и громогласного обещания в будущем реформ крупных. "Диктатура сердца", начавшаяся со взрыва Халтурина в Зимнем дворце, завершилась взрывом бомбы Гриневицкого. Хотя новый император Александр III и отклонил вечером того же дня предложение К. П. Победоносцева немедленно уволить Лорис-Меликова, дни временщика были уже сочтены. Политический курс его с треском провалился, да и в день цареубийства министр внутренних дел оказался не на высоте. Благожелательно настроенный к нему П. А. Валуев вспоминает: "Гр. Лорис-Меликов не растерялся наружно, но оказался бессодержательным внутренне. Он должен был распоряжаться, но распоряжался как будто апатично, нерешительно, даже советуясь со мною или поддаваясь моим намекам". Еще более неприглядную картину рисует отрицательно относившийся к нему В. П. Мещерский: "В коридоре я наткнулся на Лориса. Не забуду его физиономии. Бледный, изнуренный и как бы убитый, он стоял, прижатый к стене, и с кем-то говорил. Невольно, глядя на эту роковую историческую фигуру, я слышал, как душа задавала вопрос: что выражает это лицо в эту минуту? Ужас угрызений, смертный приговор над собою как над государственным деятелем, слишком поздно сознавшим свою неспособность, свои заблуждения, или того же легкомысленного Лориса, растерянного и ошеломленного оттого, что сейчас он провожал до подъезда нового Государя и этот новый Государь ни звука ему не сказал?.. Тогда на вопрос не было ответа; но увы, через два дня я припомнил этот вопрос вечера 1 марта и понял, что тогда передо мною стоял озабоченный подозрением немилости царедворец. Смерть его благодетеля Государя явилась для него не тем, чем должна была быть, причиною его конца, но случайным эпизодом, под ударом которого он даже не почувствовал и не понял роковой связи с своею политическою ролью. Бежать с поста, бросив власть, он, разумеется, в эту минуту не мог. Но он мог, забыв о себе, ужаснуться своей ответственности за полную беспомощность полиции в минуту, когда все поняли, что эта беспомощность полиции являлась угрозою над новым Государем. Об этом он не подумал; но о продолжении разговоров, прерванных минутою 1 марта, на тему либеральных реформ Лорис уже думал в вечер с 1 на 2 марта, и политическая гостиная, где он черпал свое вдохновение и слушал либеральные речи, как ни в чем не бывало, уже 3 марта, манила к себе Лорис-Меликова".
Несмотря на траур, обсуждение "конституции" Лорис-Меликова состоялось уже 8 марта 1881 г. в Совете министров. Не оправившийся еще от удара новый царь колебался, большинство участвовавших в совещании были сторонниками либерального курса "диктатора сердца", однако ситуацию переломил обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, произнесший громовую речь о том, что Лорис-Меликов навязывает России конституцию, а конституция погубит Россию. Взывая к личным чувствам царя, он протягивал руки к портрету Александра II, восклицая: "Кровь его на нас!" Хотя Александр III так и не высказался на этом совещании, всем наблюдателям стало ясно, что карьере Лорис-Меликова пришел конец. Не помогло ему и то, что уже к 17 марта все участники цареубийства были арестованы полицией и 3 апреля казнены. Решающее политическое влияние на нового императора приобрел Победоносцев, который в конечном итоге сумел убедить Александра III подписать 29 апреля 1881 г. написанный им манифест о незыблемости самодержавной власти и готовности царя "утверждать и охранять" ее "от всяких на нее поползновений". Официально провозглашенный курс на "твердую власть" представлялся всем либералам страшной реакцией, и в знак протеста против него Лорис-Меликов вместе с несколькими своими сподвижниками подали прошение об отставке. Е. М. Феоктистов так описывает подлинную суть этого маневра: "По рассказам весьма сведущих лиц, они (говорю о Лорисе-Меликове, Абазе и Милютине) были убеждены, что Государь не может обойтись без них, не найдет советников, которые пользовались бы такою же популярностью, а потому подавали просьбы об отставке с твердою уверенностью, что останутся на местах, но случилось иначе". 4 мая 1881 г. Лорис-Меликов был уволен с поста министра внутренних дел с содержанием 26 тысяч рублей в год. 23 декабря назначен членом Особого совещания для обсуждения вопроса о закавказском транзите. В мае 1883 г. он еще присутствовал на коронационных торжествах в Москве, но 29 числа того же месяца был уже уволен в бессрочный отпуск с разрешением присутствовать в Государственном совете, когда позволит здоровье. Вскоре после этого бывший диктатор уезжает во Францию, и лично знавший его К. Бороздин в своих воспоминаниях раскрывает истинную причину этого решения графа: "Национальность Лориса ему вредила, его звали "армяшкой", упуская из виду, что это прозвище синоним торгаша, а с торгашами всех национальностей у него ничего не могло быть общего. Грустною семилетнею полосою заключилась блистательная его карьера; ни в Петербурге, ни в Тифлисе, ему неудобно было жить частным лицом после 1-го марта 1881 г., по весьма понятным причинам, а проживание за границей его тяготило". В своей полувынужденной эмиграции он сблизился со многими представителями либеральной интеллигенции, из числа которой в первую очередь следует назвать писателя М. Е. Салтыкова-Щедрина, юриста А. Ф. Кони, редактора газеты "Общее дело" Н. А. Белоголового. Под влиянием происшедших впоследствии в России событий в одной из доверительных бесед Лорис-Меликов был вынужден признать превосходство политики нового министра внутренних дел Д. А. Толстого (в свое время уволенного им в угоду либеральной общественности с поста министра народного просвещения) над своими действиями на этом же посту: "Вот граф Толстой, хотя штатский, справился с нигилистами (так в ту эпоху называли революционеров. - Авт.), а я и военный, да не мог".
После его смерти в Ницце, в декабре 1888 г., прах бывшего "диктатора сердца" был перевезен в Тифлис и погребен в Ванхском кафедральном соборе.
Женой Лорис-Меликова была представительница знатного армянского рода княжна Нина Ивановна Аргутинская-Долгорукова, принесшая ему в приданое земли в Тифлисской губернии вместе с медеплавильным заводом. От этого брака у него родились три сына - Тариел (1863-1941), Константин (умер в младенчестве) и Захарий (1866-1896), а также три дочери - Мария (1858- 1916), Софья (род. в 1862) и Елизавета (1872-1968). Наследницей Лорис-Меликова, согласно его завещанию, была объявлена его супруга.
Литература: Конституция гр. Лорис-Меликова. Лондон, 1893; Гр. Лорис-Меликов и император Александр II о положении в России в сентябре 1880 г. // Былое. 1917. № 4; Граф М. Т. Лорис-Меликов. Тифлис, 1889; Ковалевский М. М. Конституция гр. М. Т. Лорис-Меликова и его частные письма. Берлин, 1904; Кони А. Ф. Гр. М. Т. Лорис-Меликов // Собрание сочинений. М., 1968. Т. 5; Валуев П. А. Дневник. 1877-1884. Пг., 1919; Воспоминания Е. М. Феоктистова. За кулисами политики и литературы: 1848-1898. Л., 1929; Мещерский В. П. Мои воспоминания. Часть 2 (1865-1881). СПб., 1898; Троицкий И. А. Безумство храбрых: Русские революционеры и карательная политика царизма 1866- 1882 гг. М., 1978; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России. М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Данилов Д. Д. Лорис-Меликов: карьера "парадоксального диктатора" // Вопросы истории. 1998. № 11-12; Бороздин К. Воспоминание о графе М. Т. Лорис-Меликове // Исторический вестник. 1889. Февраль; Наши государственные и общественные деятели. СПб., 1890; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917. .СПб., 2001.
ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ
ВЕЛИО Иван Осипович (6 октября 1827 г. (по другим источникам - 6 января 1830 г.). Царское Село - 30 января 1899 г.).
В 1880-1881 гг. - директор Департамента полиции.
Его дед Осип-Петр де Велио (Вельго) был португальцем и занимал должность консула и "генерального комиссара его величества короля Португальского во всех портах Балтийского моря". В 1782 г. благодаря женитьбе на Софье Северин он роднится с семьей одного из придворных банкиров Петербурга, а вскоре и сам становится банкиром русского императорского двора. 14 июня 1800 г. Павел I жалует ему баронский титул с нисходящим потомством. Осип (Иосиф) Осипович Велио, сын бывшего португальского консула, выбирает не финансовую, а военную карьеру, в которой дослужился до чина генерала, участвовал в подавлении восстания декабристов и был комендантом Царского Села. От брака с Екатериной Ивановной Альбрехт у него рождается сын Иван Осипович Велио, восприемником которого при крещении был сам Николай I. Образование он получил в Александровском лицее, по окончании которого он 7 июня 1847 г. производится в титулярные советники и зачисляется на службу в Министерство иностранных дел. За выслугу лет И. О. Велио 13 августа 1851 г. производится в коллежские асессоры, а ровно через год назначается чиновником особых поручений восьмого класса при Главнокомандующем действующей армией.
29 сентября 1853 г. он командируется к русской миссии в столице Саксонии Дрездене, где он неоднократно исправляет должности старшего секретаря и поверенного в делах. 15 марта 1854 г. И. О. Велио становится старшим секретарем миссии в Дрездене. Параллельно с этим происходит его продвижение по чиновничьей лестнице: если 7 октября 1853 г. он был пожалован в камер-юнкеры императорского двора, то 13 августа 1857 г. дипломат производится в надворные советники, а годом раньше награждается орденом Св. Станислава 2-й степени. 1 марта 1856 г. И. О. Велио переводится старшим секретарем в русскую миссию в Брюссель (Бельгия) и в тем же году получает орден Св. Анны 2-й степени и звание коллежского советника. За неоднократное заведование делами миссии в Брюсселе 30 августа 1861 г. был удостоин ордена Св. Владимира 3-й степени.
Неизвестно, как дальше складывалась бы дипломатическая карьера И. О. Велио, однако 23 сентября 1861 г. он переводится на службу в Министерство внутренних дел и уже 24 ноября того же года назначается херсонским вице-губернатором. На этом посту он неоднократно исправлял должность самого губернатора Херсона, был утвержден в звании директора Комитета попечительного о тюрьмах. 13 августа следующего года был произведен по выслуге лет в статские советники. В декабре 1862 г. будущий директор Департамента полиции назначается исправляющим должность бессарабского гражданского губернатора, где вновь являлся вице-директором Попечительного комитета о тюрьмах. Однако и на новом месте службы И. О. Велио долго не задерживается и уже 9 августа следующего года производится в действительные статские советники и назначается градоначальником Одессы. В том же году он становится камергером императорского двора и вице-президентом Одесского тюремного комитета. Его деятельность по управлению этим крупным южным городом вызывает одобрение у начальства, и по докладу министра внутренних дел император 1 января 1865 г. назначает И. О. Велио симбирским губернатором, а 4 апреля награждает орденом Св. Станислава 1-й степени. На новом месте он опять вплотную занимается тюремными вопросами и в качестве президента Симбирского тюремного комитета на месте изучает положение рабочих арестантских рот, строящих Южную железную дорогу от Курска до Харькова, изучает способы перевозки и обеспечения продовольствием арестантов на всем пути от Москвы до Тюмени, знакомится на месте со знаменитой "Владимиркой", центральными тюрьмами Харьковской губернии, арестантскими ротами, смирительными работными домами и этапами. Параллельно, с декабря 1866 по 1868г. И. О. Велио является директором Департамента полиции исполнительной Министерства внутренних дел. От этого же министерства в феврале 1868 г. он назначается представителем в Совещательный комитет, учрежденный для рассмотрения работ Варшавской юридической комиссии о преобразовании судебной части в Царстве Польском.
21 июня 1868 г. И. О. Велио назначается директором Почтового департамента Министерства внутренних дел и энергично берется за новую для себя сферу деятельности. Для лучшей организации почтового дела новый директор департамента лично объездил практически всю территорию Российской империи, не обходя своим вниманием даже самые отдаленные ее пункты типа Туркестана и Приамурского края. Как отмечает статс-секретарь А. А. Половцев, И. О. Велио "всегда был безукоризненно честен, добивался введения лучших порядков и преследовал злоупотребления во время управления почтовым ведомством; его упрекали лишь в некоторой грубости форм при сношениях с подчиненными".
Для развития почтового дела новый директор сделал действительно немало: число почтовых учреждений было увеличено, созданы вспомогательные земские почты, благодаря чему на всей территории европейской части России был введен ежедневный прием и выдача корреспонденции, в то время как при его предшественниках это делалось лишь два раза в неделю. Почтовая сеть в Средней Азии и Восточной Сибири была налажена и преобразована, в практику повсеместно были введены открытые письма, заказные и ценные пакеты, а также доставка корреспонденции на дом во всех местах, где существовали почтовые отделения (раньше подобная услуга практиковалась лишь в обеих столицах, Кавказе и Казани). В 1868-1874 гг. перевозка почты была открыта на 35 железнодорожных линиях.
Поскольку для развития почтового сообщения в масштабах всей планеты приходилось участвовать в различных двусторонних и многосторонних международных переговорах, то новому директору Почтового департамента очень пригодился его прежний дипломатический опыт. В январе 1870 г. он в качестве второго уполномоченного представляет интересы Российской империи при заключении почтовых конвенций с правительствами Бельгии, Великобритании, Дании, Италии, Нидерландов, Франции, Швейцарии и Соединенных Штатов Северной Америки; 31 декабря следующего года он отправляется в служебную командировку по столицам Западной Европы и, по соглашению с местными почтовыми начальствами, подписал проект дополнительной конвенции с Пруссией и Австро-Венгерской империей, новых почтовых конвенций с Нидерландами, Бельгией, Швейцарией и Италией, а также заключил окончательные условия новой конвенции с Францией. В 1874 г. И. О. Велио в качестве уполномоченного от нашего государства участвовал в обсуждении, заключении и подписании Почтового договора в Берне, благодаря чему Россия примкнула к Всемирному почтовому союзу. Четыре года спустя в качестве первого уполномоченного он совместно с уполномоченными от других государств подписывает международную конвенцию на Парижском почтовом съезде. За свою многообразную деятельность на этом посту И. О. Велио 30 августа 1868 г. производится в тайные советники и 30 августа 1870 г. награждается орденом Св. Владимира 2-й степени, а 17 августа 1880 г. получает орден Св. Александра Невского. Следует отметить, что директор Почтового департамента был одним из авторов закона от 30 октября 1878 г., согласно которому запрещенная двумя годами ранее перлюстрация корреспонденции разрешалась по решению окружных судов, следователей, по решению министра внутренних дел и юстиции при производстве дознания чинами Отдельного корпуса жандармов о государственных преступлениях в отношении лиц, против которых было возбуждено уголовное дело.
17 августа 1880 г., одновременно с награждением орденом Св. Александра Невского И. О. Велио назначается первым директором только что созданного Департамента полиции. Трудно сказать, чем именно руководствовался всесильный тогда М. Т. Лорис-Меликов при выборе данной кандидатуры на пост руководителя политического сыска. Хотя бывший директор Почтового департамента и был старательным и добросовестным служащим, однако, за исключением сфер исполнения наказания и перлюстрации корреспонденции, он совершенно не имел никакого опыта работы в данной области. Хотя с течением времени он и мог бы войти в специфику и этой работы, однако именно времени у него не было. Совершенно очевидно, что в момент смертельной схватки революционеров с самодержавием, когда террористы вели неустанную охоту на Александра II, на посту руководителя государственной безопасности должен был быть гораздо более опытный в этом деле человек. Между тем в ноябре того же года члены "Народной воли" заложили мину под мост, по которому должен был проехать император, и вновь лишь случайность спасла Александру II жизнь. Независимо от неопытности нового руководителя механизм политического сыска хотя медленно, но все-таки продолжал работать, и еще до 1 марта 1881 г. были арестованы такие деятели подпольной революционной организации, как А. Д. Михайлов, Н. А. Морозов, А. А. Квятковский, С. Г. Ширяев, А. И. Баранников, Н. Н. Колодкевич, А. И. Зунделевич и Н. В. Клеточников. "Мы проживаем капитал", - с тревогой по этому поводу сказал А. Желябов, сам вскоре схваченный жандармами. Тем не менее "Народная воля" еще могла продолжать свою террористическую активность, но за счет свертывания всех других сторон собственной деятельности. В конечном итоге настойчивость революционеров все же увенчалась успехом, и они смогли осуществить самую заветную мечту. Когда Александр II в карете ехал 1 марта 1881 г. по набережной Екатерининского канала, то террорист Н. Рысаков метнул в него бомбу. Хотя несколько человек из царского конвоя получили ранения, сам император не пострадал и вышел из кареты. В этот момент террорист И. Гриневицкий метнул в него вторую бомбу, в результате чего Александр II был смертельно ранен. Это убийство потрясло всю Россию, и в высших кругах воцарилась паника. Хотя сотрудники политического сыска и не смогли предотвратить этого преступления, они оказались в силах его быстро раскрыть, и к 17 марта все участники этого покушения были уже схвачены полицией. С 26 по 29 марта над цареубийцами прошел суд, приговоривший их к смертной казни, которая 3 апреля была приведена в исполнение. Несмотря на это, директор Департамента полиции осознавал свою часть вины за происшедшее и в связи с "расстроенным здоровьем" уже 15 апреля подал в отставку. Она была принята новым императором, назначившим И. О. Велио сенатором. С 1884 г. он работает в Общем собрании первых двух департаментов и Департамента герольдии Правительствующего Сената и в том же году избирается почетным мировым судьей Петергофского уезда. 1 января 1891 г. за усердную службу бывший руководитель государственной безопасности получает чин тайного советника, с 14 мая 1896 г. становится членом Государственного совета, а с 1887 г. участвует в работе Департамента законов данного органа. Женой И. О. Велио стала Мария Максимовна Рейтерн (1851-?), родившая ему сына Владимира (16 февраля 1877 г.) и двух дочерей - Елену (13 мая 1874 г.) и Марию (24 октября 1875 г.).
Литература: Перегудова 3. И. Политический сыск Росиии (1880-1917). М., 2000; Формулярный список о службе члена Государственного совета, сенатора, действительного тайного советника барона Велио // Из глубины времен. Альманах. 1995. № 4.
* * *
Фон ПЛЕВЕ Вячеслав Константинович (8 апреля 1846 г., г. Мещовск Калужской губернии - 15 июля 1904 г., Петербург).
В 1881-1884 гг. - директор Департамента полиции.
Его отец Константин Григорьевич Плеве до двадцати лет был германским подданным. Получив образование в Московском университете, который он так и не закончил, с 4 июля 1842 г. недоучившийся студент начинает преподавать историю и географию в Мещовском уезде Калужской губернии, перейдя в том же году в русское подданство. Там он женится на дочери небогатого помещика Елизавете Михайловне Шамаевой, и через некоторое время у них появляется сын Вячеслав. В 1851 г. семья переезжает в Варшаву, где отец первоначально учительствовал, а затем был принят на службу в Окружной Штаб Царства Польского. В столице Польши В. К. Плеве поступил в гимназию, но спокойно окончить ее не дали события восстания 1863 г. Перед самым восстанием среди местного населения началось заметное брожение, положение русского населения стало опасным, и будущий директор Департамента полиции, бывший тогда гимназистом 5-го класса, вместе с товарищами стоял на часах на улице для поддержания порядка. Однако вскоре обстановка еще более накалилась, и родители были вынуждены переехать в здание Окружного Штаба под защиту военных, а сына отправить к родным в Калугу. Там В. К. Плеве продолжает учебу и в 1863 г. кончает калужскую Николаевскую гимназию с золотой медалью и поступает на юридический факультет Московского университета. Обучение в этом престижном учебном заведении наложило заметный отпечаток на его личность, и впоследствии "Московские ведомости" писали об этом так:
"В нем тотчас же сказывался солидно-образованный питомец Московского Университета, глубокий ум которого прошел строгую логическую дисциплину и привык не скользить над представляющимися ему вопросами и задачами, а подвергать их серьезному аналитическому изучению. Он умел внимательно слушать своего собеседника, а потому и вполне его понимать; он умел излагать свои собственные мысли с такою категорическою ясностью, что собеседник, в свою очередь, вполне понимал его мысли, желания или советы..."
Закончив обучение в Университете, В. К. Плеве в 21 год поступает на государственную службу и 16 августа 1867 г. определяется кандидатом на судебные должности при прокуроре Московского окружного суда. Начав свое восхождение по служебной лестнице с низшего чина коллежского секретаря и не имея в чиновничьем мире ни связей, ни влиятельных покровителей, молодой кандидат на судебные должности должен был рассчитывать только на себя и свои способности. Узнавший его гораздо позже сенатор Е. М. Феоктистов отмечал, что "он совмещал в себе немало достоинств - значительный ум, громадную память и способность работать без отдыха; не было такого трудного дела, которым он не в состоянии был бы овладеть в течение самого непродолжительного времени. Нечего, следовательно, удивляться, что он быстро сделал карьеру, на всяком занимаемом им месте он считался бы в высшей степени полезным деятелем..." Правда, наблюдательный сенатор тут же добавляет: "От этого человека, со всеми отменно вежливого, невозмутимо спокойного, не способного проронить в разговоре ни одного лишнего слова, никогда не возвышавшего интонацию голоса, как-то веяло холодом". Тем не менее даже недруги были вынуждены признавать его исключительную работоспособность, и на основании многочисленных отзывов советский историк П. А. Зайончковский констатировал: "Ум, энергия и деловые качества Плеве, его лошадиная работоспособность весьма положительно расценивались современниками. Но вместе с тем человек этот был крайнего честолюбия, типичный чиновник, лишенный твердых взглядов и убеждений". К последней его характеристике мы еще вернемся, а пока отметим, что в январе следующего года он был перемещен во Владимирский окружной суд кандидатом на должность по судебному ведомству, а уже 17 мая становится секретарем этого суда. Проработав некоторое время на этом месте, 21 июля 1870 г. будущий глава политического сыска назначается товарищем прокурора Тульского окружного суда. В августе того же года за выслугу лет В. К. Плеве производится в титулярные советники, 5 сентября 1873 г. получает пост Вологодского губернского прокурора, а на следующий месяц поднимается еще на одну ступеньку Табели о рангах и становится коллежским асессором. 7 февраля 1874г. он становится прокурором Вологодского окружного суда и через два года получает первую свою награду - орден Св. Анны 2-й степени.
15 июня 1876 г. следует новое перемещение, и В. К. Плеве возвращается в места своего детства в звании товарища прокурора Варшавской судебной палаты. Годом позже он жалуется за выслугу лет в надворные советники и 1 января 1879 г. награждается орденом Св. Владимира 3-й степени. В апреле того же года он производит ревизию Киевского губернского прокурорского надзора. Нечего говорить, что В. К. Плеве справился и с этим поручением, после чего 13 июля 1879 г. последовало новое назначение, предопределившее его дальнейшую судьбу. Начальство назначает способного тридцатитрехлетнего юриста исправляющим должность прокурора северной столицы с одновременным производством его за отличие в коллежские советники. В этой должности он находился, когда С. Халтурин осуществил свой террористический акт, и, докладывая о ходе расследования по делу о взрыве в Зимнем дворце, стал лично известен императору, весьма интересовавшемуся раскрытием этого дерзкого покушения на свою особу. Александр II незамедлительно обратил внимание на молодого прокурора, способного на докладах, не извлекая бумаг из портфеля, более часа свободно излагать дело по памяти со всеми подробностями. Монарх не преминул указать на понравившегося ему чиновника "диктатору сердца" М. Т. Лорис-Меликову как на человека исключительных способностей, заслуживающего особого внимания. В должности исправляющего должность прокурора Петербурга В. К. Плеве находился и 1 марта 1881 г., когда народовольцам после многих безуспешных попыток наконец удалось убить Александра II. Естественно, он немедленно включился в расследование цареубийства и в марте-апреле того же года по ордеру министра юстиции исполнял обязанности прокурора при Особом присутствии Правительствующего Сената, занимавшегося этим делом. Усердие его на этом посту было отмечено, и 12 апреля того же года он был произведен, за отличие, в действительные статские советники.
Это была не единственная награда, ждавшая В. К. Плеве. Отставка И. О. Велио освободила пост директора Департамента полиции, и перед новым императором и сохранявшим еще свою власть М. Т. Лорис-Меликовым встал вопрос, кого назначить на этот чрезвычайно важный в сложившихся условиях государственный пост. На этот раз министр внутренних дел сделал правильный выбор, рекомендуя на эту должность усердного прокурора: "Служебные и нравственные качества г. Плеве служат достаточным ручательством, что и в новую сферу деятельности он внесет ту же энергию и разумное отношение к делу, каким постоянно отличалось его служение по ведомству судебному". На Александра III и его окружение кандидат также поначалу произвел весьма благоприятное впечатление, поскольку, как отмечает в своих воспоминаниях В. П. Мещерский, то была фигура, "изображающая собой серьезного, погруженного в раздумье над делом умного, спокойного и ободряющего своим видом государственного человека, говорящего о том, что знает, и знающего, чего он хочет". Следует отметить, что своим возвышением В. К. Плеве был обязан не только своим деловым качествам, но и беспринципности и умению ловко подлаживаться под мнение своего очередного начальства. Когда новый император с течением времени раскусил эту сторону своего руководителя государственной безопасности, его мнение насчет его достоинств несколько изменилось. Тот же Е. М. Феоктистов, отдав должное деловым качествам нового директора Департамента полиции, далее отмечал: "Но это хорошая сторона медали, была и обратная. Государь (Александр III. - Авт.) со своим здравым смыслом выразился однажды о Плеве очень верно. Граф Толстой, отправляясь на лето в деревню, просил, чтобы дозволено было Плеве являться в Гатчину с докладами, причем отозвался с похвалами об его убеждениях. "Да, у него отличные убеждения, - возразил государь, - пока вы тут, а когда не будет вас, то и убеждения у него будут другие"".
Точно такого же мнения придерживался о В. К. Плеве и С. Ю. Витте, спрошенный как-то раз о нем новым императором Николаем II: "Я сказал, что человек он, несомненно, очень умный, очень опытный, хороший юрист, вообще человек очень деловой, в состоянии много работать и очень способный, но насколько на него можно положиться в том смысле, каковы его убеждения, есть ли это в данный момент его убеждения, искренни ли они, глубоки ли, а не просто ли карьерные, об этом всегда судить очень трудно.
Когда Плеве был прокурором судебной палаты, он был довольно либеральных идей, вследствие этого граф Лорис-Меликов, когда он был начальником верховного управления, а потом министром внутренних дел (его тогда называли диктатором сердца императора Александра II), взял Плеве директором департамента полиции. В то время Плеве поклонялся политике Лорис-Меликова, сочувствовал его более или менее конституционным идеям.
Затем Лорис-Меликова сменил граф Игнатьев. Плеве был правою рукою графа Игнатьева и поклонялся графу Игнатьеву, хотя, как известно, мнения графа Игнатьева совершенно не сходились с мнениями Лорис-Меликова.
Лорис-Мсликов был конституционалистом в западном смысле слова, а граф Игнатьев был практический славянофил, видевший спасение в земском совещательном соборе.
Затем граф Игнатьев был сменен министром внутренних дел Толстым. Толстой в качестве министра внутренних дел явился представителем в полном смысле слова самодержавной бюрократии, и Плеве стал самым большим поклонником и сторонником его системы, проводил его мысли и чуть ли не клялся над его, Толстого, формулой, как на тексте Евангелия.
Затем я сказал его величеству:
- А каковы в действительности мнения и убеждения Плеве, об этом, я думаю, никто не знает, да полагаю, что и сам Плеве этого не знает. Он будет держаться тех мнений, которые он считает в данный момент для него лично выгодными и выгодными для того времени, когда он находится у власти".
Однако к тому времени приспособленчество и безыдейность В. К. Плеве были неизвестны новому императору, и 15 апреля 1881 г. он назначает его директором Департамента полиции. На новом месте службы вчерашний прокурор без устали работает день и ночь, и во многом благодаря его энергии "Народная воля" была окончательно разгромлена, а также раскрыты и уничтожены другие многочисленные революционные организации. Подобного феноменального результата новый директор Департамента полиции смог добиться благодаря созданию системы провокации в таких масштабах и формах, каких страна до этого не знала. Как отмечают специалисты, при нем впервые возникает и система двойных агентов, среди которых наиболее известными стали Сергей Дегаев и Евно Азеф. Непосредственным проводником новой политики в сфере государственной безопасности стал Г. П. Судейкин, с начала 1881 г. заведовавший агентурой Петербургского охранного отделения, а со следующего года ставший жандармским подполковником и инспектором секретной полиции. Арестованная в том же году народоволка П. С. Ивановская так описывает этого способного сыщика: "За стоявшим среди комнаты столом, спиной к окну, сидел в жандармской форме господин импозантной наружности. Большого роста, атлетически сложенный, широкоплечий, с выей крупного вола, красивым лицом, быстрыми черными глазами, весьма развязными манерами выправленного фельдфебеля, - все это вместе роднило его с хорошо упитанным и выхоленным жеребцом. Повидимому, отличная память и быстрая усваиваемость всего слышанного дали Судейкину возможность выжимать из разговора с заключенными... много полезных знаний для своего развития и своего служебного положения (...) Речь неслась как бурный поток, перескакивая с одного предмета на другой без всякой связи. Имена великих людей, гениев, стремительно неслись с жандармских уст. Упоминались К. Маркс, Маудсли, Дарвин и наконец Ломброзо. Последним он пользовался для доказательства той истины, что все люди одержимы безумием и нет правых и виноватых. "Во главе русского прогресса, - ораторствовал Судейкин, - теперь революционеры и жандармы! Они скачут верхами рысью, за ними на почтовых едут либералы, тянутся на долгих простые обыватели, а сзади пешком идут мужики, окутанные серой пылью, отирают с лица пот и платят за все прогоны".
Понятно, что столь свободомыслящий и образованный жандармский офицер должен был производить немалое впечатление на недостаточно крепких в своих убеждениях революционеров, которых он соблазнял исторической ролью посредников на переговорах между правительством и революционерами. В. П. Дегаеву, например, Г. П. Судейкин заявил следующее: "Я знаю, что вы мне ничего не скажете и не для того я позвал вас, чтобы задавать вам бесполезные вопросы. У меня другая цель относительно вас. (...) То, что я вам предлагаю, заключается в следующем: правительство желает мира со всеми, даже с революционерами. Оно готовит широкие реформы. Нужно, чтобы революционеры не препятствовали деятельности правительства. Нужно их сделать безвредными. И помните, ни одного предательства, ни одной выдачи я от вас не требую". Стоит отметить, что идея переговоров с враждебным лагерем не была инициативой жандармского подполковника - уже с конца 1881 г. В. К. Плеве вел переговоры с О. С. Любатович, а по ее рекомендации и с членом Исполнительного комитета "Народной воли" Г. Г. Романенко, желая узнать условия, на которых революционная партия согласится прекратить террор. Велись переговоры также и с Я. В. Стефановичем, которому был обещан побег. Помимо провокации Г. П. Судейкин значительно усовершенствовал политический сыск и ввел в него целый ряд новшеств. Так, например, он категорически запретил немедленный арест выслеженного революционера и требовал от подчиненных путем неспешного всеохватывающего наблюдения установить весь круг его связей, а затем одним разом брать всю группу. Об эффективности этого метода можно судить хотя бы по воспоминаниям народовольца А. В. Прибылева: "Теперь выяснилось, что в течение трех месяцев все мы были под неуклонным надзором Судейкина и его клевретов, под надзором, установленным до тех пор небывалым способом. За нами не ходили шпионы, не подсматривали, за немногими исключениями, за каждым нашим шагом. Нет, все шпионы в костюмах околоточных надзирателей были расставлены на перекрестках и замечали каждого из нас, проходившего мимо них. Они отмечали в своих книжках, кто из нас и в каком направлении отправляется, когда и с кем видится и прочее. (...). Такой надзор не бросался в глава выслеживаемому, давал полную картину наших действий Судейкину. Но все это стало нам известно после ареста, тогда же мы ходили впотьмах, уверенные, что о нашей конспиративной деятельности никто не догадывается". Помимо внедрения провокаторов в революционные организации, находящиеся пока на свободе, Г. П. Судейкин применял их и против уже арестованных подпольщиков. Посаженные в соседние с ними камеры провокаторы перестукивались с соседями и, называя себя фамилиями других революционеров, добывали у последних ценную информацию. Окладский, один из таких провокаторов, впоследствии признался: "Разве сам я додумался бы до такой подлости... Меня Судейкин подсаживал, он меня заставлял называться Тихоновым. Самому мне где же было додуматься?"
Член Исполнительного комитета "Народной воли" Л. А. Тихомиров был вынужден констатировать: "Судейкин - это была какая-то ходячая язва политической безнравственности, заражающая все вокруг себя, внося деморализацию до некоторой степени и в среду революционную". Взятая на вооружение В. К. Плеве и Г. П. Судейкиным новая система на первом этапе оказалась весьма эффективной и приносящей зримые плоды. В ночь на 5 июня 1882 г. в северной столице последний провел небывалую по масштабу облаву и одним махом арестовал сто двадцать революционеров, практически обезглавив всю "Народную волю". Во главе обескровленного революционного движения "жандармский полковник предусмотрительно планировал поставить завербованного им С. П. Дегаева, которому он устроил героический побег из заключения. Поскольку почти все руководители подпольной организации были арестованы, провокатор должен был стать ее полновластным руководителем. Однако яд провокации стал разлагать не только революционный лагерь, но и правительственный, став обоюдоострым оружием. Первым не выдержал искуса сам проводник этой новой стратегии, не без оснований считавший, что по своим умственным качествам он заслуживает гораздо большего: "Ему, которого не хотели выпускать из роли сыщика, постоянно мерещился портфель министра внутренних дел, роль всероссийского диктатора, державшего в своих ежовых рукавицах бездарного и слабого царя. Разлад между радужной мечтой и серенькой действительностью оказался слишком резок".
Для ликвидации этого разлада Г. П. Судейкин придумал следующий хитроумный план, который Л. А. Тихомиров записал со слов самого провокатора:
"Он думал поручить Дегаеву под своей рукой сформировать отряд террористов, совершенно законспирированный от тайной полиции; сам же хотел затем к чему-нибудь придраться и выйти в отставку. В один из моментов, когда он уже почти решился начать свою фантастическую игру, Судейкин думал мотивировать отставку прямо бестолковостью начальства, при котором он-де не в состоянии добросовестно исполнять свой долг; в другой такой момент Судейкин хотел устроить фактическое покушение на свою жизнь, причем должен был получить рану и выйти в отставку по болезни. Как бы то ни было, немедленно по удалении Судейкина Дегаев должен был начать решительные действия: убить графа Толстого (министра внутренних дел, которого жандармский подполковник ненавидел за то, что тот не допускал его до личной встречи с императором. - Авт.), великого князя Владимира и совершить еще несколько более мелких террористических актов. При таком возрождении террора, понятно, ужас должен был охватить царя, необходимость Судейкина, при удалении которого революционеры немедленно подняли голову, должна стать очевидной, и к нему обязательно должны были обратиться, как к единственному спасителю. И тут Судейкин мог запросить чего душе угодно, тем более что со смертью Толстого уходит со сцены единственный способный человек, а его место министра внутренних дел остается вакантным... Таковы были интимные мечты Судейкина. Его фантазия рисовала ему далее, как при исполнении этого плана Дегаев, в свою очередь, делается популярнейшим человеком в среде революционеров, попадает в Исполнительный комитет или же организует новый центр революционной партии, и тогда они вдвоем - Судейкин и Дегаев - составят некое тайное, но единственно реальное правительство, заправляющее одновременно делами надпольной и подпольной России; цари, министры, революционеры - все будут в их распоряжении, все повезут их на своих спинах к какому-то туманно-ослепительному будущему, которое Судейкин, может быть, даже наедине с самим собой не смел рисовать в сколько-нибудь определенных очертаниях".
Столь хитроумно задуманный план его автор не успел реализовать из-за несоответствия ему главного провокатора. Н. М. Салова так описывает его личность: "Дегаев, по моему мнению, не был только простым предателем-шкурником, он еще и психопат, страдавший манией величия; запутавшись в судейкинских сетях, тяготясь в конце концов жалкой и опасной ролью простого предателя, он искал выхода. Единственным выходом из создавшегося для него положения было признание, что он и сделал". Сознаваясь в предательстве перед своими прежними товарищами-революционерами, С. П. Дегаев получает от них задание убить своего хозяина, в котором народовольцы видели главную опасность и которого им никак не удавалось ликвидировать. С помощью этого провокатора террористам наконец удалось заманить жандармского подполковника в засаду и убить его 16 декабря 1883 г. Такая гибель своего самого ценного сотрудника, безусловно, поразила директора Департамента полиции, но тем не менее не отвратила от выработанной им новой системы. Тот факт, что и сам В. К. Плеве впоследствии погибнет в результате покушения, также организованного двойным агентом, наглядно показывает, что направленная против революционеров провокация оказалась не таким уж замечательным и безопасным средством, как это представлялось ее создателям, и в конечном счете погубила и их самих.
Помимо текущей работы по ликвидации революционного подполья, руководитель государственной безопасности в силу занимаемой должности 30 мая 1881 г. был включен в состав Комиссии, которая должна была разработать "Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия". Как показывают материалы Комиссии, В. К. Плеве был одним из самых активных и деятельных ее членов. Разработанный этим органом документ предусматривал возможность введения в отдельных губерниях Российской империи двух стадий исключительного положения; состояния усиленной охраны губернии и состояния чрезвычайной охраны. При любом из этих двух вариантов полномочия как местных властей, так и министерства внутренних дел значительно расширялись, а сам министр наделялся практически неограниченными правами. Согласно этому Положению власть имела право запрещать "народные общественные и даже частные собрания", закрывать торговые и промышленные заведения, органы печати, обыскивать, арестовывать, учреждать особые военно-полицейские команды, передавать дела на рассмотрение военного суда. В письме к министру внутренних дел графу Игнатьеву от 17 июля 1881 г. директор Департамента полиции предлагает: "...с 1 сентября, по моему мнению, придется осуществить некоторые меры нового Положения, а следовательно, настает крайняя необходимость поторопиться с его утверждением..." В том же письме В. К. Плеве очерчивает и примерные географические границы применения новых правил: "...следует ли остаться при тех предположениях, которые я имел случай докладывать Вам лично и которые намечали для Петербурга принятие самых крайних мер. Чрезвычайное же положение второй степени (состояние нарушенного спокойствия) готовить для Московской, Харьковской, Полтавской, Курской, Киевской, Варшавской, Черниговской, Саратовской, Самарской, Херсонской с Одессой, Екатеринославской с Таганрогом и губерниями или же необходимо будет, по утверждению Положения в Комитете, вызвать генерал-губернаторов и решать дальнейшие меры по совещанию с ними". Само Положение было утверждено 14 августа того же года. Первоначально оно вводилось как временное, сроком на три года, но его действие постоянно продлевалось, и оно функционировало вплоть до Февральской революции, оставаясь "одним из самых устойчивых основных законов Российской империи". Что же касается территориального охвата, то к началу XX века режим усиленной охраны распространился на губернии, в которых проживало более чем одна треть населения страны. Как видим, директор Департамента полиции сам во многом разрабатывал те юридические нормы, которые впоследствии определяли условия работы его ведомства.
Не секрет, что В. К. Плеве считал, что если правительство "не в силах изменить исторического течения событий, ведущего к колебанию государства, то оно обязано поставить ему преграды". Все это давало основание части современников, и в первую очередь С. Ю. Витте, право утверждать, что "Плеве, очень умный агент тайной полиции, недурной юрист, оппортунист, поверхностно образованный, хитрый и ловкий карьерист-чиновник, вообще весьма неглупый, но без всякого государственного инстинкта" и "не может придумать никаких мер для устранения общественного возмущения, кроме мер полицейских, мер силы или мер полицейской хитрости". Мнение это на первый взгляд опровергается запиской с анализом внутренних причин развития революционных настроений в обществе, поданной директором Департамента полиции новому министру внутренних дел Д. А. Толстому: "Причины эти следует искать в том особом мире идей и понятий, который охватил часть русского образованного общества, приобщив ее к учениям крайнего материализма и социалистических утопий. В возникших на этой почве воззрениях чувствуется сила политического фанатизма, питающая в затронутых кругах недовольство нынешним государственным строем и нередко приводящая к активной борьбе с законным порядком. С прискорбием необходимо признать, что этот мир отвлеченных идей и понятий, чуждых русской действительности, находит себе горячую поддержку в литературных кругах и в особенности среди деятелей повременной печати: целые десятилетия русское общество и русская молодежь, читая журналы и газеты, известного направления питается плодами незрелой политической мысли, выдаваемой за последнее слово западной культуры. В этих изданиях печати проводится убеждение, что все отрицательные стороны русской жизни могут быть искоренены посредством государственного переворота. Представители подобного мнения частью злорадно созерцают усиливающееся против правительства движение с надеждой, что власть скоро сознается в своем бессилии и начнет перекраивать Россию по шаблону их беспочвенных мечтаний, частью же становятся в ряды борцов этого движения. Таким образом, создался целый ряд литературных произведений противогосударственного направления, проповедующих в области общественных отношений - коммунизм, в области нравственных представлений - теории грубого материализма и, наконец, в области религиозной - полнейшее отрицание всякого божественного начала. Произведения этого рода стали евангелием известной части современного общества и толкнули наиболее незрелые его силы, по преимуществу учащуюся молодежь, на путь отчаянной борьбы с существующим строем, запятнавшей страницы новейшей истории возмутительнейшими злодеяниями". Раскрыв духовные источники революционного движения, глава политического сыска констатировал, что в борьбе с ним одних полицейских мер явно недостаточно, и предложил наряду с ними другой главный путь: "Сломить же ее (революцию. - Авт.) возможно, только противопоставив ей другую, подобную же духовную силу - силу религиозно-нравственного перевоспитания нашей интеллигенции". Казалось бы, подобный вывод (оставив в стороне вопрос о его реалистичности в конкретных условиях конца XIX - начала XX в.) опровергает приведенное выше мнение С. Ю. Витте, однако, учитывая безыдейно-карьеристские наклонности самого В. К. Плеве, весьма сомнительно, чтобы он отражал действительные убеждения директора Департамента полиции. Скорее всего, составляя эту записку, он просто подлаживался под взгляды своего очередного начальника - Д. А. Толстого, который, прежде чем стать министром внутренних дел, занимал долгие годы должность обер-прокурора Синода. Во всяком случае в своей повседневной деятельности глава государственной безопасности никаких попыток к "религиозно-нравственному перевоспитанию" интеллигенции не предпринимал, ограничиваясь одним лишь полицейским надзором. Когда, например, по прошению детей Чернышевского Александр III согласился перевести их отца из Сибири в Астрахань, то перед приездом туда писателя В. К. Плеве шифрованной телеграммой предписал начальнику Астраханского жандармского управления Головину "иметь особых негласных агентов, на коих возложить постоянный надзор за действиями Чернышевского, так как с его стороны могут быть попытки побега. По приезде распорядитесь снять с него фотографические карточки, коими... снабдить, по соглашению с губернатором, полицейских чинов и жандармов. Несколько экземпляров пришлите в департамент. Примите также меры, чтобы попытка бегства морем не могла иметь места. Все распоряжения и меры по этому поводу должны быть приняты до приезда Чернышевского". По согласованию с местным губернатором к писателю приставили трех агентов, один из которых жил рядом с ним и негласно наблюдал за образом жизни Чернышевского, его поступками, занятиями и знакомствами, следил за посещающими его лицами. Два других следили за Чернышевским во время навигации на пароходных пристанях для предотвращения попытки побега. Согласно документам, на подобный надзор ежемесячно тратилось 125 рублей. Данный пример также иллюстрирует то, как был поставлен надзор за неблагонадежными элементами в это время. Подобной деятельностью В. К. Плеве как его непосредственный начальник, так и император остались довольны, о чем свидетельствуют две награды, полученные им за время пребывания по посту директора Департамента полиции (орден Св. Станислава 1-й степени, пожалованный 30 августа 1881 г., и орден Св. Анны 1-й степени, врученный 6 мая 1884 г.), а также производство его в тайные советники 15 мая 1883 г.
20 июля 1884 г. в возрасте 38 лет В. К.. Плеве назначается сенатором и на время оставляет сферу государственной безопасности. 11 января следующего года с оставлением звания сенатора Александр III назначает его товарищем министра внутренних дел Д. А. Толстого. Уже с февраля того же года бывший директор Департамента полиции становится председателем целого ряда комиссий: для пересмотра действующих постановлений Устава о фабричной и заводской промышленности; для составления Положения об управлении Степными областями; для рассмотрения вопросов: а) о правах иностранцев на владение в империи недвижимой собственностью, б) об устройстве управления иностранными колонистами в губерниях Юго-Западного края, в) о принятии и оставлении русского подданства.
1 февраля 1887 г. товарищ министра внутренних дел награждается орденом Св. Владимира 2-й степени, а с седьмого января следующего года вновь назначен председателем следующих комиссий: по поводу падения цен на сельскохозяйственные произведения; для рассмотрения относящихся до Прибалтийских губерний вопросов: а) о распространении на эти губернии действия Устава о земских повинностях, б) по пересмотру местных узаконений о дворянских учреждениях; для разработки вопросов о мерах к предупреждению отчуждения крестьянских земель.
С 3 февраля 1889 г. он председательствует в двух Совещаниях - по пересмотру Положения о волостных судах и по составлению проекта правил о производстве судебных дел, подведомственных земским начальникам. 9 апреля того же года ему вручается орден Белого Орла. Когда 25 апреля 1889 г. умер министр внутренних дел Д. А. Толстой, то перед императором встал вопрос о его преемнике. Александру III пришлось выбирать из двух кандидатов на этот пост - И. Н. Дурново и В. К. Плеве. Предпочтение, в конечном итоге, было оказано первому претенденту, поскольку многие приближенные государя запугивали его, называя бывшего директора Департамента полиции "чарующим, но страшно умным человеком" и "умным и ловким как Вельзевул". Для честолюбивого В. К. Плеве это был безусловно сильный удар, однако он остался товарищем министра при своем более счастливом сопернике. Как отмечает отнюдь не расположенный к нему С. Ю. Витте, фактически всю работу по руководству министерством при И. Н. Дурново осуществлял его заместитель: "В числе ближайших его помощников, который, в сущности, и вел все министерство, был Вячеслав Константинович Плеве, его товарищ. Плеве, несомненно, и вел, как я уже сказал, все министерство". Во время отсутствия своего прямого начальника он трижды, в 1890, 1892 и 1893 гг., управлял Министерством внутренних дел. Помимо текущей работы В. К. Плеве вновь участвует в деятельности различных органов: Совещания по начертанию окончательных предположений министра внутренних дел об изменении Положения о земских учреждениях (назначен председателем 19 ноября 1889 г.); Комиссии для обсуждения записки директора Зоологического музея императорской АН о настоящем положении и потребностях Музея, а также о мерах, необходимых для обеспечения его от упадка и застоя (представитель от МВД с 19 января 1890 г.); Совещания о пересмотре изданных 3 мая 1882 г. ограничительных постановлений о евреях и о распространении сих постановлений на губернии Царства Польского (председатель с 23 января того же года); Комиссии по составлению предложений об изменении Городового Положения (председатель с 1 января 1891 г.); Комиссии для составления правил мелиоративного кредита (назначен членом с 30 января того же года); Особого комитета для оказания помощи нуждающимся в местностях, постигнутых неурожаем в 1891 г. (18 ноября того же года назначен его членом с возложением на него заведования делопроизводством данного Комитета); Особой комиссии для обсуждения вопроса о мерах к поддержанию дворянского землевладения (назначен членом от МВД 23 декабря того же года); Комиссии для пересмотра Устава о народном продовольствии (председатель этого межведомственного органа с 18 февраля по 22 декабря 1893 г.). За свои труды на всех этих поприщах 21 апреля 1891 г. товарищ министра внутренних дел был награжден орденом Св. Александра Невского. Новый этап карьеры В. К. Плеве начинается с 1 января 1894 г., когда он назначается государственным секретарем с оставлением в звании сенатора. Вслед за этим 14 мая 1896 г. он был пожалован в статс-секретари его императорского величества. На новом посту бывший директор Департамента полиции вновь участвует в работе разнообразных органов: Особого совещания по делам дворянского сословия (назначен членом 13 апреля 1897 г.) и Особого совещания, образованного для предварительного в Государственном совете рассмотрения проекта уголовного уложения (член с 3 июня 1898 г.). В первый день следующего года В. К. Плеве "в воздаяние отлично-усердной и ревностной службы и особых трудов" был пожалован в действительные тайные советники. 17 августа 1899 г. ему поручили исправлять должность министра статс-секретаря Великого княжества Финляндского, а 1 января следующего года утвердили в этой должности. На этом поприще В. К. Плеве энергично проводил политику русификации и объединения Финляндии с Российской империей, активно поддерживая деятельность в этом направлении генерал-губернатора Финляндии Н. И. Бобрикова. 1 января 1902 г. Николай II жалует ему бриллиантовые знаки к ордену Св. Александра Невского, а 22 января назначает членом Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности.
Тем временем должность министра внутренних дел после убийства эсером Балмашевым занимавшего этот пост Сипягина вновь оказалась свободной. Благодаря влиянию В. П. Мещерского Николай II на этот раз назначает на нее В. К. Плеве 4 апреля 1902 г. Заветная мечта сына уездного учителя сбылась, и он наконец получил министерский портфель. На новом посту он "проявил себя сторонником жесткой линии по отношению ко всем оппозиционным движениям, жестоко подавив выступления крестьян в Подольской и Харьковской губерниях, разогнав ряд земств и нанеся ряд чувствительных ударов партии эсеров. Уже в мае следующего года новый министр ввел институт уездной полицейской стражи, заменившей собой прежнюю сельскую полицию. Директором Департамента полиции он назначил А. А. Лопухина и первоначально дал добро Зубатову на его эксперименты с "полицейским социализмом", имевшим цель вывести рабочее движение из-под влияния революционеров. За внешний облик подчиненные прозвали нового министра "Орлом", а один из сотрудников Министерства внутренних дел А. Погожев следующим образом описал своего начальника: "По широким плечам, могучему торсу он напоминал не столько властительного министра, сколь сановитого помещика доброго старого времени. Свободно выражаясь, он в плавной, неторопливой, тихой речи как бы ронял слово за словом, с какой-то рассеянной задумчивостью, производя впечатление человека одинокого, усталого, изведавшего жизнь и людей. Цвет его лица был бледен, густые седые усы характерно окаймляли рот, коротко остриженные волосы серебрились, но замечательнее всего были его брови, от времени до времени сурово нахмурившиеся под влиянием того или иного душевного настроения..."
На В. П. Обнинского дорвавшийся до власти выходец из низов произвел иное впечатление: "Сын бедного калужского аптекаря (о происхождении и молодости В. К. Плеве в то время ходили разные слухи и сплетни. - Авт.), ночами месивший грязь большой дороги... Плебей, он затаил навсегда презрение к родовитости и любил ставить глуповатых предводителей дворянства и губернаторов в неловкое положение умышленно недоступными им вопросами... Умный администратор, наконец. Плеве притворялся перед всяким нужным ему человеком искренним слугою родины и народа и любил в туманных выражениях обнаруживать якобы таившиеся в нем залежи либерального золота, на деле бывшего лишь серым колчеданом.
Словом, это была нешаблонная, сложная натура, на голову превосходившая всех влиятельных членов правительства, и только Витте мешал ему на дороге к безраздельной власти над Россией и царем. Это была драгоценная жизнь, и на охрану ее не следовало жалеть ни денег, ни людей... При этом лично Плеве не был трусом и любил обуславливать свои обещания стереотипным: "Если буду завтра жив".
Вознаграждение министра достигало почтенных размеров. Будучи неподкупным и ничего ранее не скопив, он оставил своей семье за два года службы до 150 тысяч рублей".
Параллельно со своей основной работой в Министерстве внутренних дел В. К. Плеве по поручению императора продолжал участвовать в работе разнообразных временных органов: 25 ноября 1902 г. был назначен председателем Совещания при МВД для обсуждения выработанных этим министерством предположений о преобразовании Петербургского городского общественного управления, 30 января следующего года - Особого комитета по обсуждению предположений проекта о преобразовании губернского управления во внутренние губернии империи, в том же году был назначен председателем Особого совещания при МВД для обсуждения вопросов, относящихся к составлению проекта Общего продовольственного устава, тогда же был членом Особого присутствия Государственного совета для обсуждения проекта Уголовного уложения, 22 января 1904 г. назначен председателем подготовительного комитета для рассмотрения представленных наместником на Дальнем Востоке предположений о порядке управления вверенных ему областей, 22 мая того же года - Особого комитета для обсуждения предположений: 1) о согласовании с новым уголовным уложением правил об уголовной подсудности установлений, учрежденных по закону от 12 июля 1889 г.; 2) о наиболее целесообразной постановке дела отправления правосудия в волостных судах. Помимо этого в 1902-1904 гг. он был председателем в Особом комитете о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразой, Особого совещания по пересмотру законодательства о крестьянах и состоял членом Попечительства о домах трудолюбия и работных домах. Видя, что одними полицейскими мерами поднимающуюся волну не сбить, министр внутренних дел, по утверждению С. Ю. Витте, являлся одним из инициаторов войны с Японией, нужной ему "для психологического перелома в революционном настроении масс".
Очень скоро выяснилось, что на своем новом посту В. К. Плеве не устраивал ни значительную часть правящей элиты, ни либеральное общество, ни, разумеется, революционеров. Однако даже при таком раскладе сил избавиться от нового министра внутренних дел оказалось совсем не просто. С. Ю. Витте как-то раз заметил: "Плеве так долго добивался поста министра, что, добившись своей цели, он готов был задушить всякого, кого он мог подозревать в способствовании его уходу с министерского поста". В справедливости данного утверждения его автор имел возможность убедиться на собственном опыте. Первыми попробовали отстранить В. К. Плеве "верхи" весной 1903 г. Интригу против министра внутренних дел начал его подчиненный Зубатов, которому надоела двойственная и слишком осторожная политика начальника в рабочем вопросе, его вечный оппонент С. Ю. Витте (охарактеризовавший бывшего директора Департамента полиции в одной беседе следующим образом: "...Человек не государственного склада ума, никаких новых широких путей не изобретет и России не выручит. Но очень умен, опытен, обладает сильным характером, лично смел, очень хитер и чрезвычайно способен к интриге. Необычайно умеет скрывать свои мысли и планы") и князь Мещерский, обожавший любые дрязги и склоки. Посовещавшись, заговорщики выработали следующий, довольно примитивный план действий. Зубатов составил подложное письмо, якобы попавшее к нему во время перлюстрации, в котором некий "преданный престолу" человек писал своему знакомому, что Плеве обманывает своего государя и ведет страну к гибели, а единственный, кто может ее спасти, - это Витте. Мещерский должен был передать письмо Николаю II, а Витте - взять власть в свои руки после того, как император сместит министра внутренних дел. Однако исход интриги был совершенно иной, чем тот, на который рассчитывали ее участники. Прознав о подкопе под свое кресло, В. К. Плеве в августе 1903 г. вызвал Зубатова к себе на дачу и в категоричной форме потребовал от своего подчиненного уволиться из Министерства внутренних дел и немедленно покинуть Петербург. В том же месяце свой пост министра финансов потерял и С. Ю. Витте.