Укрепление Русского централизованного государства в XVI в., сопровождалось острой внутриполитической борьбой, окончательным формированием государственной территории (завоевание Казанского и Астраханского царств, присоединение уральских и части сибирских земель), проведением денежной реформы, уничтожением уделов и другими существенными переменами, введенными Иваном IV. Это был важнейший этап не только в истории страны, но и в истории народной культуры. События XV в., если они находили отражение в устном творчестве народа, были заслонены историческими событиями нового времени, которое отразилось в песнях легендах, преданиях и сказках, пословицах и, наконец, на состоянии эпики. В этот период в эпосе, по наблюдениям исследователей усиливается процесс историзации былинных сюжетов и на старой эпической базе возникает новый историко-песенный фонд. Наряду с крупными историческими событиями эпохи большой интерес вызывает незаурядная личность Ивана IV, его воцарение, принятие царского титула, опоэтизированное в легендах и песнях, его личная жизнь: смерть первой жены и женитьба на черкесской княжне оборона от набегов крымского хана, защита Пскова от поляков и литовцев, борьба с новгородской оппозицией и поразивший современников разгром Новгорода. Эти события прямо или косвенно находили отражение в фольклоре. В русле старой эпической традиции создавались произведения, связанные с конкретными фактами русской истории и ее деятелями.131 [131 Миллер В. Ф. О некоторых песенных отголосках событий царствования Ивана Грозного // ЖМНП. 1913. № 7; он же: Очерки... Т. 3. 1924]. При этом сохраняется и широко используется в бытовом обиходе старый эпический фонд, обновляемый постепенно в течение столетий. В этот период появляются новые черты в традиционной эпике, создаются произведения, в которых действие происходит не в «эпическом времени», а в хронологически и исторически определенном и достаточно конкретно локализованном. Изменяются и эпические персонажи: богатыри с их непомерной физической силой и выносливостью, животные с фантастическими чертами и свойствами заменяются обычными. Сюжетный вымысел основывается на обобщенных, но конкретных в своих источниках фактах. Возрастает поэтическая активность разных социальных слоев: появляются казацкие песни, пословицы и сказки из военной среды. Ведущую роль в этот период, по всей видимости, продолжали играть скоморохи. Их творчество высоко ценилось при дворе и поощрялось вниманием царя. Если сюжет о взятии Казани, о подкопах под ее стены и взрыве мог возникнуть в военной среде, то поэтическое осмысление общегосударственного значения этого факта принадлежит профессиональным поэтам. В песне сообщалось о получении Иваном IV царских регалий, утверждалось основание Московского государства и его величие:
В то время князь воцарился и насел в Московское царство.
Что тогда-де Москва основалась, и с тех пор великая слава.
В эпоху Грозного происходит настоящий расцвет эпико-исторической поэзии. Внимание певцов привлекают действия молодого царя, его новое правительство и окружение. Время Ивана IV воспевается в новых эпико-исторических произведениях, в народе называемых по традиции старинами, но позднее получивших название исторических песен. Этот новый вид поэзии еще прочно связан с эпическими традициями. С. К. Шамбинаго заметил: «Былину иногда приходится принимать за историческую песню. Грань между ними будет яснее, если "историческую песню" мыслить произведением, которое, восходя по форме к былинам, по содержанию воспроизводит событие, связь с которым может быть доказана документальным материалом. Московские песни XVI века воспроизводят исключительно события царствования Ивана IV» (Шамбинаго. С. 471).
На расцвете устной поэзии сказалось влияние самого царя, его любовь к песням, интерес к сказкам и преданиям. Олеарий со слов очевидцев записал, что Иван IV, желая повеселиться за пирушкой, просил петь песни о взятии Казани и Астрахани. «Охотник был по пирам ходить, По пирам ходить, песни слушати», — говорит о нем песня.132 [132 Исторические песни XIII-XVI веков. М.; Л., 1960. № 49. Далее в тексте при цитировании песен из этого издания указывается только порядковый номер текста]. При нем был создан во дворце специальный «Потешный чулан», где жили люди скоморошьей профессии. Позднее, правда, он был соединен с Тайным приказом. А. А. Морозов считал, что среди скоморохов, подвизавшихся в Москве, «едва ли не на первых ролях были новгородские переведенцы, мастера и знатоки своего дела, применившиеся к новым условиям, но придерживающиеся своих старых художественных навыков и традиций» (Морозов. 2. С. 131). Надо полагать, что уже в конце 1550-х гг. Москва стала притягательным центром для всех скоморохов, особенно известных своим остроумием московских и ростовских. Их диалог запечатлен в сказке «Здорово, московский! — Здорово, ростовский!», известной во множестве вариантов в Поволжье. Ростовские скоморохи оставили в устном творчестве заметный след, но слава новгородских была громче, неслучайно по приказу Ивана IV именно из Новгорода скоморохов взяли на Москву. Неудивительно, что именно в Москве возникло и реализовалось небывалое число историко-песенных сюжетов, связанных с присоединением Казани («Молодец не хочет идти в поход на Казань», «Молодец зовет девицу в Казань», «Взятие Казани»). Значение этого события выражено в пословице: «Казань прошли и орду погребли». В содержании песен появляются живые черты того времени. Таково противостояние русского и татарского отношения к событиям, показанное в песнях со скоморошьей наблюдательностью и юмором. Песня сообщает, что при взятии Казани татары с городских стен «всяко грубиянство оказывали» и кричали Грозному: «Не видать тебе Казани, как ушей на голове!», а «Татарочки по стеночке похаживали, / Миткалиновы рубашки заворачивали, царю свои [поду]шечки показывали» (№ 57).133 [133 Вар: «Татарки-казанки — на стене они стояли, / На стене они стояли, царю ж... показали» (№ 59)]. Позднее в песне о свадьбе Грозного, который пригласил сопровождать свадебный поезд пятигорских черкесов, отождествлявшихся на Руси с татарами, появились другие бранные стихи: «Затылки у них вшивые. Гузна подхилые!» Казань, как известно, была взята в 1552 г., а вторая женитьба царя произошла в 1561 г. Взаимную неприязнь поддерживали и участившиеся во второй половине столетия татарские набеги из Крыма, из них наиболее опустошительный, под водительством Девлет Гирея в 1571 г. и другой, в 1572-м, когда татары были разбиты и изгнаны, но набеги служили новым поводом для освежения поэтической памяти, создания и использования исторически сложившихся поэтических былинных формул. Песни о женитьбе Грозного воспринимаются иногда как памфлет по адресу новой царицы-черкешенки. С. К. Шамбинаго видел в ней «контраст с кроткой православной Анастасией», положительно влиявшей на характер царя, называвшего ее голубицей. «Песня сложилась, вероятно, после господства пятигорцев, когда стало неопасно насмехаться над царской иноземной родней», — считал С. К. Шамбинаго (с. 474).
В этот же период появляются сказки, легенды и предания о деяниях самого Грозного. Некоторые из них созданы художественной переработкой бродячих сюжетов и присоединены к имени Грозного. Такова легенда про Федора Борму, доставившего царские регалии якобы из самого Вавилона, сказки о встречах Грозного с мужиком-лапотником, горшеней, вором и Шибаршей, в которых царь награждает вора, спасшего царскую казну, наказывает боярина за жадность, заставляет бедного горшеню поменяться одеждой с боярином, наказывает завистливых, помогает бедным. Служивший врачом при дворе Алексея Михайловича англичанин Коллинз записал часть фольклора о Грозном и отметил, что «Иван Васильевич был любим народом, потому что с ним обходился хорошо, но жестоко поступал со своими боярами» (Коллинз. С. 10—12). Фольклор о Грозном создавался и распространялся среди жителей посада и пригородов, где обычно и обитали скоморохи. Точных сведений о скоморохах Москвы не обнаружено (по неточным данным, их было около 16 человек), но во второй половине XVI в. зафиксировано 8 скоморохов в Коломне, 5 — в Серпухове, 9 — в Туле, 15 — в Тверском уезде. Видимо, после участившихся набегов крымцев появляются песни об отбитом наезде, цикл о Ермаке, обороне Пскова. Появляются былины и песни с упоминанием Строгановых: «Усы», «Старина о большом быке». Человек разносторонних интересов, Иван IV увлекался и духовным песнетворчеством. В. М. Ундольский обнаружил написанные им стихиры, несколько тропарей канона пepeяславскому чудотворцу Даниилу, бывшему крестным отцом Грозного. Общеизвестны его послания и письма, отмеченные незаурядным литературным талантом, и сочиненное им под псевдонимом Парфения Уродивого послание «Ангелу грозному воеводе». «Сочиняя стихиры и тропари, — заметил В. М. Ундольский, — царь, вероятно, и самому пению был роспевщик и творец». Неслучайна его близость с лучшими духовными певцами того времени, такими как новгородцы Федор Христианин и Иван Нос. Отличаясь обширной памятью и начитанностью, Грозный содействовал распространению грамотности, обогащению монастырских библиотек; как известно, ввел книгопечатание в 1563 г. При нем вышли такие имеющие значение в обществе книги, как «Домострой», «Минеи» митрополита Макария, составлявшиеся в течение 12 лет, «Степенная книга», где гражданские и церковные события русской истории излагались с религиозной точки зрения. Непоследовательность в делах внутриполитических сказывалась, видимо, в его отношении к скоморохам и скоморошеству. С одной стороны, их действия осуждаются в решениях Стоглавого собора и церковных постановлениях по частным вопросам: изгнание скоморохов с монастырских земель с наказанием их штрафом и битьем кнутами; с другой стороны, государственных решений по этому вопросу не было, все предоставлялось ведению и решениям церкви (Соловьев. История. Кн. 4. Т. 7. С. 141—142). Этим обстоятельством, вероятно, и объясняется густота скоморошьих поселений в пригородах Москвы.134 [134 Кошелев В. В. Скоморохи и скоморошья профессия. С. 23-24; Финдейзейн. С. 149-154; Рец. на работу Финдейзейна: Перетц В. Н. Финдей-зен. Очерки... // Изв. ОРЯС АН СССР. 1930. Т. 3. Кн. 1. С. 331-341; Рамазанова Н. В. «Скоморошье дело» в очерках Н. Ф. Финдейзена по истории музыки в России // Скоморохи. Проблемы и перспективы изучения. СПб., 1994. С. 41-49].
Иван Грозный сам был не чужд игровой стихии. Он представал перед приближенными то в облике грозного царя, то Парфения Юродивого, то смиренного инока, то отрекшегося от престола самодержца, то плясца в скоморошьей маске при вечерних увеселениях. Царь в различные моменты своей деятельности как бы надевал разные личины. Да и сама опричнина с ее очевидной маскарадностью (маски на лицах, особая одежда, помело и собачья голова у седла) вызывает представление о ряженье, о попытке вывернуть действительность наизнанку.135 [135 О неслучайности псевдонима Ивана Грозного — Парфений Юродивый — см.: Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. С. 13-15; он же. «Дудино племя» в послании Ивана Грозного князю Полубенскому // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 151-154; Дмитриев Л. А. Исторический эпизод XVI столетия в устном предании нового времени (беломорский рассказ о сватовстве Ивана Грозного) // ТОДРЛ. Т. 26; Панченко А. М., Успенский Б. А. Иван Грозный и Петр Великий: концепция первого монарха // ТОДРЛ. Т. 37. С. 54-78].
Можно полагать, что XVI в. был знаменательной вехой в истории скоморошества и всего скоморошьего искусства, развивавшегося свободно и оказывавшего прямое влияние на устную поэзию и народную праздничную обрядность. После краткого ее обзора в эпоху Грозного С. М. Соловьев заметил: «Любопытно видеть, как народные сказания и песни, искажая главные события, верно сохраняют некоторые мелкие черты» (Соловьев. История. Кн. 4. Т. 7. С. 186).
Естественно, что основные искажения вносились в периоды, все более отдалявшие эпоху Грозного от позднейших исполнителей когда не только могли быть забыты исторические имена, но и самый смысл событий, но в этих искажениях скоморохи уже вряд ли были повинны.
Далее будут рассмотрены два сюжета XVI в.: самый популярный — о Кострюке и известный только в двух вариантах — о большом быке.