- Можно съездить в Сахару, - сказал Виктор.
      Тэдди усмехнулся.
      - Смешно, - сказал он. - Господин этот ваш, Павор, смешное дело, двести крон предлагает за эту штуку.
      - Спьяну, наверное, - сказал Виктор. - Зачем она ему...
      - Я ему так и сказал, - Тэдди повернул "погодник", поднес его к правому глазу. - Не дам, - заявил он решительно. - Пусть сам поищет. - Он сунул "погодник" под стойку, посмотрел, как Виктор крутит в пальцах рюмку и сообщил:
      - Диана твоя приезжала.
      - Давно? - небрежно спросил Виктор.
      - Да часов в пять, примерно. Выдал ей ящик коньяку. Росшепер все гоняет, никак не остановится. Гоняет персонал за коньяком, жирная морда. Тоже мне - член парламента... Ты за нее не опасаешься?
      Виктор пожал плечами. Он вдруг увидел Диану рядом с собой. Она возникла возле стойки в мокром дождевике с откинутым капюшоном. Она не смотрела в его сторону, он видел только ее профиль и думал, что из всех женщин, которых он раньше знал, она - самая красивая и что такой у него больше, наверное, никогда не будет. Она стояла, опершись на стойку, и лицо ее было очень бледным и очень равнодушным, и она была самой красивой - у нее все было красиво. всегда. И когда она плакала и когда она смеялась, и когда злилась, и когда ей было наплевать, и даже когда мерзла, а, особенно, когда на нее находило... Ох и пьян же я, подумал Виктор, и разит, наверное, как от Р. Квадриги.
      Он вытянул нижнюю губу и подышал себе в нос. Ничего не разобрать.
      - Дороги мокрые, скользкие, - говорил Тэдди. - Туман... А потом, я тебе скажу, что Росшепер - это наверняка бабник, старый козел.
      - Росшепер - импотент, - возразил Виктор, машинально проглотив очищенную.
      - Это она тебе рассказала?
      - Брось, Тэдди, - сказал Виктор. - Перестань.
      Тэдди пристально на него посмотрел, потом вздохнул, крякнул, присел на корточки, покопался под стойкой и выставил перед Виктором пузырек с нашатырным спиртом и начатую пачку чая. Виктор глянул на часы и стал смотреть, как Тэдди неторопливо достает чистый бокал, наливает в него содовую, капает из пузырька и все так же неторопливо мешает стеклянной палочкой. Потом он придвинул бокал Виктору. Виктор выпил и зажмурился, задерживая дыхание. Свежая отвратительная, отвратительно-свежая струя нашатырного спирта ударила в мозг и разлилась где-то за глазами. Виктор потянул носом воздух, сделавшийся нестерпимо холодным, запустил пальцы в пачку с чаем.
      - Ладно, Тэдди, - сказал он. - Спасибо. Запиши на меня, что полагается. Они тебе скажут, что полагается. Пойду.
      Старательно жуя чай, он вернулся к своему столику. Очкастый молодой человек со своим долговязым спутником торопливо поглощали ужин. Перед ними стояла единственная бутылка - с местной минеральной водой. Павор и Голем, освободив место на скатерти, играли в кости, а доктор Р. Квадрига, схватив нечесанную голову, - монотонно бубнил: "Легион Свободы - опора Президента". Мозаика... В счастливый день имени Вашего Превосходительства... "Президент - отец детей". Аллегорическая картина...
      - Я пошел, - сказал Виктор.
      - Жаль, сказал Голем. - Впрочем, желаю удачи.
      - Привет Росшеперу, - сказал Павор, подмигнув.
      - "Член парламента Росшепер Нант", - оживился Р. Квадрига. - Портрет. Недорого. Поясной...
      Виктор взял свою зажигалку и пачку сигарет и пошел к выходу. Позади доктор Р. Квадрига ясным голосом произнес: "Я полагаю, господа, что нам пора познакомиться. Я - Рем Квадрига, доктор гонорис кауза, а вот вас, сударь, я не припомню..." В дверях Виктор столкнулся с толстым тренером футбольной команды "Братья по разуму". Тренер был очень озабочен, очень мокр и уступил Виктору дорогу.
      3
      Автобус остановился, и шофер сказал:
      - Приехали.
      - Санаторий? - спросил Виктор.
      Снаружи был туман, плотный, молочный. Свет фар рассеивался в нем и ничего не было видно.
      - Санаторий, санаторий, - проворчал шофер, раскуривая сигарету.
      Виктор подошел к двери и, спустившись с подножки, сказал:
      - Ну и туманище. Ничего не вижу.
      - Разберетесь, - равнодушно пообещал шофер. Он сплюнул в окошко. - Нашли место, где санаторий устраивать. Днем туман, вечером туман...
      - Счастливого пути, - сказал Виктор.
      Шофер не ответил. Взвыл двигатель, захлопнулись двери, и огромный пустой автобус, весь стеклянный и освещенный изнутри, как закрытый на ночь универмаг, развернулся, сразу превратившись в мутное пятно света, и укатил обратно в город. Виктор с трудом, перебирая руками решетчатую изгородь, нашел ворота и ощупью двинулся по аллее. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, он смутно различал впереди освещенные окна правого крыла и какую-то особенно глубокую тьму на месте левого, где сейчас спали намотавшиеся за день "Братья по разуму". В тумане, словно сквозь вату, слышались обычные звуки - играла радиола, дребезжала посуда, кто-то хрипло орал. Виктор продвигался, стараясь держаться середины песчаной аллеи, чтобы не налететь ненароком на какую-нибудь гипсовую вазу. Бутылку с джином он бережно прижимал к груди и был очень осторожен, но тем не менее вскоре споткнулся о что-то мягкое и прошелся на четвереньках. Позади вяло и сонно выругались в том смысле, что надо, мол, зажигать свет. Виктор нашарил в сумраке упавшую бутылку, снова прижал ее к груди и пошел дальше, выставив свободную руку. Скоро он столкнулся с автомобилем, ощупью обошел его и столкнулся с другим. Дьявол, здесь оказалась целая куча автомобилей. Виктор, ругаясь, блуждал среди них, как в лабиринте и долго не мог выбраться к смутному сиянию, означавшему вход в вестибюль. Гладкие бока автомобилей были влажными от осевшего тумана. Где-то рядом хихикали и отбивались.
      В вестибюле на этот раз было пусто, никто не играл в жмурки и не бегал в пятнашки, тряся жирным задом, никто не спал в креслах. Повсюду валялись скомканные плащи, а некий остряк повесил шляпу на фикус. Виктор поднялся по ковровой лестнице на второй этаж. Музыка гремела. Справа в коридоре все двери в апартаменты члена парламента были распахнуты, оттуда несло жирными запахами пищи, курева и разгоряченных тел. Виктор повернул налево и постучал в комнату Дианы. Никто не отозвался. Дверь была заперта, ключ торчал в замочной скважине. Виктор вошел, зажег свет и поставил бутылку на телевизионный столик. Послышались шаги, и он выглянул наружу. Направо по коридору широкой и твердой походкой удалялся рослый человек в темном вечернем костюме. На лестничной площадке он остановился перед зеркалом, вскинув голову поправил галстук (Виктор успел разглядеть изжелта-смуглый орлиный профиль и острый подбородок), а затем в нем что-то изменилось: он ссутулился, слегка перекосился на бок и, гнусно виляя бедрами, скрылся в одной из распахнутых дверей. Пижон, неуверенно подумал Виктор. Блевать ходил... Он поглядел налево. Там было темно.
      Виктор снял плащ, запер комнату и отправился искать Диану. Придется заглянуть к Росшеперу, подумал он. Где ей еще быть?
      Росшепер занимал три палаты. В первой недавно жрали: на столах, покрытых замаранными скатертями громоздились грязные тарелки, пепельницы, бутылки, мятые салфетки, и никого не было, если не считать одинокой потной лысины, храпевшей в блюде с заливным.
      В смежной палате дым стоял коромыслом. На гигантской росшеперовой кровати брыкались полураздетые нездешние девчонки. Они играли в какую-то странную игру с апоплексически-багровым господином бургомистром, который зарывался в них, как свинья в желуди, и тоже брыкался и хрюкал от удовольствия. Тут же присутствовали: господин полицмейстер без кителя, господин городской судья с глазами, вылезавшими из орбит от нервной одышки, и какая-то незнакома юркая личность в сиреневом. Эти трое азартно сражались в детский бильярд, поставленный на туалетный столик, а в углу, прислоненный к стене, сидел, раскинув ноги, облаченный в перепачканный мундир, директор гимназии с идиотской улыбкой на устах. Виктор уже собрался уходить, когда кто-то поймал его за штанину. Он глянул вниз и отпрянул. Под ним стоял на четвереньках член парламента, кавалер орденов, автор нашумевшего проекта об обрыблении Китчиганских водоемов Росшепер Нант.
      - В лошадки хочу, - просительно проблеял Росшепер. - Давай в лошадки! Иго-го! - Он был невменяем.
      Виктор деликатно освободился и заглянул в последнюю комнату. Там он увидел Диану. Сначала он не понял, что это Диана, а потом кисло подумал: очень мило! Здесь было полно народу, каких-то полузнакомых мужчин и женщин, они стояли кругом и хлопали в ладоши, а в центре круга Диана отплясывала с тем самым желтолицым пижоном, обладателем орлиного профиля. У нее горели глаза, горели щеки, волосы летали над плечами и черт ей был не брат. Орлиный профиль очень старался соответствовать.
      Странно, подумал Виктор. В чем дело?... Что-то здесь было не так. Танцует она хорошо, просто прекрасно танцует. Как учитель танцев. Не танцует, а показывает, как танцевать... Даже не как учитель, а как ученик на экзаменах. Очень хочет получить пятерку... Нет, не то. Слушай, милый, ты же с Дианой танцуешь! Неужели ты этого не замечаешь? Виктор привычно напряг воображение. Актер танцует на сцене, все хорошо, все прекрасно, все идет, как надо, без накладок, а дома несчастье... нет, не обязательно несчастье, просто ждут, когда же он вернется, и он тоже ждет, когда же дадут занавес и погасят огни... и даже никакой не актер, а посторонний человек, изображающий актера, который сам играет совсем уже постороннего человека... Неужели Диана не чувствует? Это же фальшивка, манекен. Ни капли близости между ними, ни капли соблазна, ни тени желания... Говорят друг другу что-то, представить не можно - что. Шерочка с машерочкой... "Вы не вспотели?" "Да, читал, и даже два раза..." Тут он увидел, что Диана, распихивая гостей, бежит к нему.
      - Пошли плясать! - закричала она еще издали.
      Кто-то преградил ей дорогу, кто-то схватил ее за руку, она вырвалась, смеясь, а Виктор все искал глазами желтолицего и не находил, и это неприятно его беспокоило. Она подбежала к нему, вцепилась в руку и потащила в круг.
      - Пошли, пошли! Здесь все свои - вся пьянь, рвань, дрянь... Покажи им, как надо! Этот мальчишка ничего не умеет...
      Она втащила его в круг, и кто-то в голос крикнул: "Писателю Баневу - ура!". Замолкшая на секунду радиола, снова залаяла и залязгала, Диана прижалась к плечу, а потом отпрянула, от нее пахло духами и вином, она была горячая, и Виктор теперь ничего не видел, кроме ее возбужденного лица и летящих волос.
      - Пляши! - крикнула она, и он стал плясать. - Молодец, что приехал.
      - Да, да.
      - Зачем ты трезвый? Вечно ты трезвый, когда не надо.
      - Я буду пьяный.
      - Сегодня ты мне нужен пьяный.
      - Буду.
      - Чтобы делать с тобой, что хочу. Не ты со мной, а я.
      - Да.
      Она удовлетворенно смеялась, и они плясали молча, ничего не видя и ни о чем не думая. Как во сне, как в бою. Такая она сейчас была - как сон, как бой. Диана, на которую нашло... Вокруг били в ладоши и вскрикивали, кажется, еще кто-то пытался плясать, но Виктор отшвырнул его, чтобы не мешал, а Росшепер протяжно кричал: "О мой бедный пьяный народ!"
      - Он импотент?
      - Еще бы. Я его мою.
      - И как?
      - Абсолютно.
      - О мой бедный пьяный народ! - стонал Росшепер.
      - Пошли отсюда, - сказал Виктор.
      Он поймал ее руку и повел. Пьянь и рвань расступилась перед ним, воняя спиртом и чесноком, а в дверях путь преградил губастый молокосос с румянцем на всю щеку и сказал что-то наглое, кулаки у него чесались, но Виктор сказал ему: "Потом, потом", - и молокосос исчез. Держась за руки, они пробежали по пустому коридору, затем Виктор, не выпуская ее руки, отпер дверь, и, не выпуская ее руки, запер дверь изнутри и было жарко, стало нестерпимо жарко, душно, и комната была сначала широкая и просторная, а потом сделалась узкой и тесной, и тогда Виктор распахнул окно, и черный сырой воздух залил его голые плечи и грудь. Он вернулся в кровать, нашарил в темноте бутылку с джином, отхлебнул и передал Диане. Потом он лег, и слева тек холодный воздух, а справа было горячее шелковистое и нежное. Теперь он слышал, что пьянка продолжается, гости пели хором.
      - Это надолго? - спросил он.
      - Что? - сказала Диана сонно.
      - Долго они будут выть?
      - Не знаю. Какое нам дело? - она повернулась на бок и легла щекой на его плечо. - Холодно, - пожаловалась она.
      Они повозились, забираясь под одеяло.
      - Не спи, - сказал он.
      - Угу, - пробормотала она.
      - Тебе хорошо?
      - Угу.
      - А если за ухо?
      - Угу... Отстань, больно.
      - Слушай, а нельзя здесь пожить недельку?
      - Можно.
      - А где?
      - Я спать хочу. Дай поспать бедной пьяной женщине.
      Он замолчал и лежал не шевелясь. Она уже спала. Так я и сделаю, подумал он. Здесь будет хорошо, тихо. Только не вечером. Не станет же он пьянствовать каждый вечер, ему же лечиться надо... Пожить здесь денька три - четыре... пять-шесть.. и меньше пить, совсем не пить, и поработать... давно я не работал... Чтобы начать работать, надо хорошенько заскучать, чтобы ничего больше не хотелось... Он вздрогнул, задремывая. Насчет Ирмы... Насчет Ирмы я напишу Роц-Тусову, вот что я сделаю. Не струсил бы Роц-Тусов, трус он. Должен мне девятьсот крон... Когда речь заходит о господине Президенте, все это не имеет значения, все мы становимся трусами. Почему мы все-таки трусы? Чего мы, собственно, боимся? Перемен мы боимся. Нельзя будет пойти в писательский кабак и пропустить рюмку очищенной... швейцар не будет кланяться... и вообще швейцара не будет, самого сделают швейцаром. Плохо, если на рудники... это действительно плохо... Но это же редко, времена не те... смягчение нравов. Сто раз я об этом думал и сто раз обнаруживал, что бояться в общем-то нечего, а все равно боюсь. Потому что тупая сила, подумал он. Это страшная штука, когда против тебя тупая, свиная со щетиной сила, неуязвимая ни для логики, неуязвимая ни для эмоций... И Дианы не будет...
      Он задремал и снова проснулся, потому что под открытым окном громко разговаривали и ржали, как животные. Затрещали кусты.
      - Не могу я их сажать, - сказал пьяный голос полицмейстера. - Нет такого закона...
      - Будет, - сказал голос Росшепера. - Я депутат или нет?
      - А такой закон есть, чтобы под городом - рассадник заразы? - рявкнул бургомистр.
      - Будет, - упрямо сказал Росшепер.
      - Они не заразные, - пробормотал фальцетом директор гимназии. - Я имею ввиду, что в медицинском отношении...
      - Эй, гимназия, - сказал Росшепер, - расстегнуться не забудь.
      - А такой закон есть, чтобы честных людей разоряли? - рявкнул бургомистр. - Чтоб разоряли, есть такой закон?
      - Будет, я тебе говорю! - сказал Росшепер. - Я депутат или нет?
      "Чем бы их садануть?" - подумал Виктор.
      - Росшепер! - сказал полицмейстер. - Я тебе друг? Я тебя, подлеца, выбирал, я тебя, подлеца, на руках носил. А теперь они шляются, заразы по городу. Ничего не могу. Закона нет, понимаешь?
      - Будет, - сказал Росшепер. - Я тебе говорю, будет. В связи с заражением атмосферы...
      - Нравственной! - вставил директор гимназии. - Нравственной и моральной.
      - Что?.. В связи, говорю, с отравлением атмосферы и по причине недостаточности обрыбления прилежащих водоемов... заразу ликвидировать и учредить в отдаленной местности. Годится?
      - Дай, я тебя поцелую, - сказал полицмейстер.
      - Молодец, - сказал бургомистр. - Голова. Дай я тебя тоже...
      - Ерунда, - сказал Росшепер. - Раз плюнуть... Споем? Нет, не желаю. Пошли еще по маленькой.
      - Правильно. По маленькой - и домой.
      Снова затрещали кусты, Росшепер сказал уже где-то в отдалении: "Эй, гимназия, застегнуться забыл!" и под окном стало тихо. Виктор снова задремал и просмотрел какой-то незначительный сон, а потом раздался телефонный звонок.
      - Да, - сказала Диана хрипло. - Да, это я... - Она откашлялась. - Ничего, ничего, я слушаю... Все хорошо, он был по-моему доволен...
      Она разговаривала, перевалившись через Виктора, и он вдруг почувствовал, как напряглось ее тело.
      - Странно, - сказала она. - Хорошо, я сейчас посмотрю... Да... Хорошо, я ему скажу.
      Она положила трубку, перелезла через Виктора и зажгла ночник.
      - Что случилось? - спросил Виктор сонно.
      - Ничего. Спи, я сейчас вернусь.
      Сквозь прижмуренные веки он смотрел, как она собирает разбросанное белье, и лицо у нее было такое серьезное, что он встревожился. Она быстро оделась, и вышла, на ходу одергивая белое платье. Росшеперу плохо, подумал он, прислушиваясь. Допился, старый мерин. В огромном здании было тихо и он отчетливо слышал шаги Дианы в коридоре, но она шла не направо, к апартаментам Росшепера, как он ожидал, а налево. Потом скрипнула дверь и шаги стихли. Он п вернулся набок и попробовал снова заснуть, но сна не было он понял, что ждет Диану и что ему не заснуть, пока она не придет. Тогда он сел и закурил. Желвак на затылке принялся пульсировать, и он поморщился. Диана не возвращалась. Почему-то он вспомнил желтолицего плясуна с орлиным профилем. Он-то здесь при чем? - подумал Виктор. Артист, который играет другого артиста, который играет третьего... А, вот в чем дело: он вышел как раз оттуда, слева, куда ушла Диана. Дошел до лестничной площадки и превратился в пижона. Сначала играл светского льва, потом стал играть разболтанного хлыща... Виктор снова прислушался. На редкость тихо, все спят... храпит кто-то... Потом снова скрипнула дверь, и послышались приближающиеся шаги. Диана вошла, лицо ее по прежнему было серьезно. Ничего не кончилось, происшествие продолжается. Диана подошла к телефону и набрала номер.
      - Его нет, - сказала она. - Нет-нет, он ушел... Я тоже... Ничего, ничего, что вы... Спокойной ночи.
      Она положила трубку, постояла немного, смотря в темноту за окном, затем села на кровать рядом с Виктором. В руке у нее был цилиндрический фонарик. Виктор закурил сигарету и подал ей. Она молча курила, о чем-то напряженно думая, а потом спросила:
      - Ты когда заснул?
      - Не знаю, трудно сказать.
      - Но уже после меня?
      - Да.
      Она повернула к нему лицо.
      - Ты ничего не слышал? Какого-нибудь скандала, драки...
      - Нет, - сказал Виктор. - По-моему, все было очень мирно. Сначала они пели, потом Росшепер с компанией мочился у нас под окнами, потом я заснул... Они уже собирались разъезжаться.
      Она бросила сигарету за окно и поднялась.
      - Одевайся, - сказала она.
      Виктор усмехнулся и протянул руку за трусами. Слушаюсь и повинуюсь, подумал он. Хорошая вещь - повиновение. Только не надо ни о чем спрашивать. Он спросил:
      - Пойдем или поедем?
      - Что?... Сначала пойдем, а там видно будет.
      - Кто-нибудь пропал?
      - Кажется.
      - Росшепер?
      Он вдруг поймал на себе ее взгляд. Она смотрела на него с сожалением. Она уже немного раскаивалась, что позвала его. Она спрашивала себя: а кто он, собственно, такой, чтобы брать его с собой?
      - Я готов, - сказал он.
      Она все еще сомневалась, задумчиво играя фонариком.
      - Ну, ладно... тогда пошли. - Она не двигалась с места.
      - Может быть, отломать у стула ножку? - предложил Виктор. - Или, скажем, у кровати...
      Она встрепенулась.
      - Нет, ножка не годится. - Она выдвинула ящик стола и вынула огромный черный пистолет. - На, - сказала она.
      Виктор насторожился было, но это оказался спортивный мелкокалиберный пистолет. И к тому же без обоймы.
      - Давай патроны, - сказал Виктор. Она непонимающе посмотрела на него, потом посмотрела на пистолет и сказала:
      - Нет. Патроны не понадобятся. Пошли.
      Виктор пожал плечами и сунул пистолет в карман. Они спустились в вестибюль и вышли на крыльцо. Туман поредел, моросил хилый дождик. Машин у крыльца не было. Диана свернула в аллейку между мокрыми кустами и включила фонарик. Дурацкое положение, подумал Виктор. Ужасно хочется спросить, в чем дело, а спросить нельзя. Хорошо бы придумать, как спросить. Не спросить, а так - отпустить замечание с вопросом в подтексте. Как-нибудь облитически. Может быть, драться придется? Неохота... Буду бить рукояткой. Прямо между глаз... А как там мой желвак? Желвак оказался на месте и побаливал. Странные, однако, обязанности у медсестры в этом санатории... А ведь я всегда считал, что Диана - женщина с тайной. С первого взгляда и все пять дней... Ну и сырость, надо было глотнуть перед уходом. Как только вернусь, сейчас же глотну... А я молодец, подумал он. Никаких вопросов. Слушаюсь и повинуюсь.
      Они обошли крыльцо, пробрались через сирень и оказались перед оградой. Диана посветила. Одного железного прута в ограде не было.
      - Виктор, - сказала она негромко. - Сейчас мы пойдем по тропинке. Ты пойдешь сзади. Смотри под ноги, и ни шагу в сторону. Понял?
      - Понял, - покорно сказал Виктор. - Шаг влево, шаг вправо, - стреляю.
      Диана пролезла первой и посветила Виктору. Потом они очень медленно двинулись под гору. Это был восточный склон холма, на котором стоял санаторий. Вокруг шумели под дождем невидимые деревья. Раз Диана поскользнулась, и Виктор едва успел схватить ее за плечи. Она нетерпеливо вывернулась и пошла дальше. Каждую минуту она повторяла: "Смотри под ноги... Держись за мной..." Виктор послушно смотрел вниз, на ноги Дианы, мелькающие в прыгающем светлом круге. Сначала он все ожидал удара по затылку, прямо по желваку, или чего-нибудь в этом роде, а потом решил: вряд ли. Концы с концами не сходились. Просто, наверное, удрал какой-нибудь псих - например, у Росшепера случилась белая горячка, и его придется вести обратно, пугая разряженным пистолетом...
      Диана неожиданно остановилась и что-то сказала, но ее слова не дошли до сознания Виктора, потому что в следующую секунду он увидел возле тропинки чьи-то блестящие глаза, неподвижные, огромные, пристально глядевшие из-под мокрого выпуклого лба - только глаза и лоб, и ничего больше, ни рта, ни тела - ничего. Сырая тяжелая темнота и в светлом круге - блестящие глаза и неестественно белый лоб.
      - Сволочи, - сказала Диана перехваченным голосом. - Так я и знала. Зверье.
      Она упала на колени, луч скользнул вдоль черного тела и Виктор увидел какую-то блестящую металлическую дугу, цепь в траве, а Диана скомандовала: "Скорее, Виктор". Он присел рядом с нею на корточки и только теперь понял, что это капкан, а в капкане - нога человека. Он обеими руками вцепился в железные челюсти и попытался их развести, но они подались чуть-чуть и сомкнулись снова. "Дурак! - крикнула Диана. - Пистолетом!" Он скрипнул зубами, ухватился поудобнее, напряг все мускулы так, что заскрипело в плечах, и челюсти разошлись. "Тащи", - хрипло сказал он. Нога исчезла, железные дуги сомкнулись снова и сжали ему пальцы. "Подержи фонарик," - сказала Диана. "Не могу, - виновато сказал Виктор. - Попался. Возьми у меня из кармана пистолет..." Диана чертыхнулась, полезла к нему в карман. Он снова развел капкан, она вставила между скобами рукоятку, и он освободился.
      - Подержи фонарик, - повторила она. - Я посмотрю, что с ногой.
      - Кость раздроблена, - сказал из темноты напряженный голос. - Несите меня в санаторий и вызывайте машину.
      - Правильно, - сказала Диана. - Сейчас, Виктор, давай фонарь, возьми его. Она посветила.
      Человек сидел на прежнем месте, прислонившись к стволу дерева. Нижняя половина его лица была закутана черной повязкой. Очкарик, подумал Виктор. Мокрец. Как он сюда попал?
      - Бери же, - нетерпеливо сказала Диана. - На спину.
      - Сейчас, - отозвался он. Ему вспомнились желтые круги вокруг глаз. Подкатило к горлу. - Сейчас... - Он присел возле мокреца на корточки и повернулся к нему спиной. - Возьмите меня за шею, - сказал он.
      Мокрец оказался тощим и легким. Он не двигался и, даже казалось, не дышал, и он не стонал, когда Виктор поскальзывался, но всякий раз его тело сводило судорогой. Тропинка была гораздо круче, чем думал Виктор, и когда они дошли до ограды, он основательно запыхался. Трудно оказалось протащить мокреца через щель в ограде, но и с этим они в конце концов справились.
      - Куда его? - спросил Виктор, когда они подошли к подъезду.
      - Пока в вестибюль, - ответила Диана.
      - Не надо, - тем же напряженным голосом произнес мокрец. - Оставьте меня здесь.
      - Здесь дождь, - возразил Виктор.
      - Перестаньте болтать, - сказал мокрец. - Я останусь здесь.
      Виктор промолчал и стал подниматься по ступенькам.
      - Оставь его, - сказала Диана.
      Виктор остановился.
      - Какого черта, - сказал он. - Здесь же дождь.
      - Не будьте дураком, - повторил мокрец. - Оставьте... здесь...
      Виктор, не говоря ни слова, шагая через три ступеньки, поднялся к двери и вошел в вестибюль.
      - Кретин, - тихо сказал мокрец и уронил голову на его плечи.
      - Болван, - сказала Диана, догоняя Виктора и хватая его за рукав. - Ты его убьешь, идиот! Немедленно вынеси и положи под дождь! Немедленно, слышишь? Ну, чего стоишь?
      - С ума вы все посходили, - сердито и растерянно сказал Виктор.
      Он повернулся, пнул дверь и вышел на крыльцо. Дождь словно только и ждал этого. Только что он лениво моросил, а тут вдруг хлынул настоящим ливнем. Мокрец тихонько застонал, поднял голову и вдруг задышал часто-часто, как загнанный. Виктор все еще медлил, инстинктивно осматриваясь в поисках какого-нибудь навеса.
      - Положите меня, - сказал мокрец.
      - В лужу? - язвительно и горько спросил Виктор.
      - Это безразлично... Положите.
      Виктор осторожно опустил его на керамические плиты крыльца, и мокрец сразу вытянулся, и раскинул руки, правая нога его была неестественно вывернута, огромный лоб в свете сильной лампы казался синевато-белым. Виктор сел рядом на ступеньку. Ему хотелось уйти в вестибюль, но это было невозможно - оставить под проливным дождем раненого человека, а самому уйти в тепло. "Сколько раз меня сегодня называли дураком?" - подумал он, обтирая лицо ладонью. Ох, что-то много. И, кажется, в этом есть доля истины, поскольку, дурак, он же болван, он же кретин и прочее - это невежда, упорствующий в своем невежестве. А ведь ей-богу, ему под дождем лучше! И глаза открыл, и не такие они у него странные... Мокрец, подумал он. Да, пожалуй мокрец а не очкарик. Как это его в капкан занесло? И откуда здесь капкан? Второго мокреца сегодня встречаю, и у обоих неприятности...
      Диана в вестибюле говорила по телефону. Виктор прислушался.
      - Нога! ...Да. Раздроблена кость... Хорошо. Скорее, мы ждем.
      Сквозь стеклянную дверь Виктор увидел, как она повесила трубку и побежала вверх по лестнице. Что-то у нас в городе стало нехорошо с мокрецами. Возня какая-то вокруг них. Что-то они всем стали мешать, даже директору гимназии. Даже Лоле, вспомнил он вдруг. Кажется, она тоже проходилась насчет них... Он посмотрел на мокреца. Мокрец смотрел на него.
      - Как вы себя чувствуете? - спросил Виктор. Мокрец молчал.
      - Вам что-нибудь нужно? - спросил Виктор, повышая голос. - Глоток джину?
      - Не орите, - сказал мокрец. - Я слышу.
      - Больно? - сочувственно спросил Виктор.
      - А вы как думаете?
      На редкость неприятный человек, подумал Виктор. Впрочем, бог с ним. Встретились и разошлись. А ему больно...
      - Ничего, - сказал он. - Потерпите еще несколько минут. Сейчас за вами приедут.
      Мокрец ничего не ответил, лоб его сморщился, глаза закрылись. Он стал похож на мертвеца - плоский и неподвижный под проливным дождем. На крыльцо выскочила Диана с докторским чемоданчиком, присела рядом и стала что-то делать с покалеченной ногой. Мокрец тихонько зарычал, но Диана не произнесла успокаивающих слов, какие обычно говорят в таких случаях врачи.
      - Тебе помочь? - спросил Виктор. Она не ответила. Он поднялся, и Диана, не поворачивая головы, проговорила:
      - Подожди, не уходи.
      - Я не ухожу, - сказал Виктор. Он смотрел, как она ловко накладывает шину.
      - Ты еще понадобишься, - сказала Диана.
      - Я не ухожу, - повторил Виктор.
      - Вообще-то, ты можешь сбегать наверх. Сбегай, хлебни чего-нибудь, пока есть время, но потом сразу возвращайся.
      - Ничего, - сказал Виктор. - Обойдусь.
      Потом где-то за пеленой дождя зарычал мотор, вспыхнули фары. Виктор увидел какой-то джип, осторожно заворачивающий в ворота. Джип подкатил к крыльцу, и из него грузно выбрался Юл Голем в своем неуклюжем плаще. Он поднялся по ступенькам, нагнулся над мокрецом, взял его за руку. Мокрец глухо сказал:
      - Никаких уколов.
      - Ладно, - сказал Голем и посмотрел на Виктора. - Бери его.
      Виктор взял мокреца на руки и понес к джипу. Голем обогнал его, распахнул дверцу и залез внутрь.
      - Давайте его сюда, - сказал он из темноты. - Нет, ногами вперед... Смелее... Придержите за плечи...
      Он сопел и возился в машине. Мокрец снова зарычал, и Голем сказал ему что-то непонятное, а может быть выругался, что-то вроде "Шесть углов на шее..." Потом он вылез наружу, захлопнул дверцу и, усаживаясь за руль, спросил Диану:
      - Вы им звонили?
      - Нет, - ответила Диана. - Позвонить?
      - Теперь уже не стоит, - сказал Голем, - а то они все законопатят. До свидания.
      Джип тронулся с места, обогнул клумбу и укатил по аллее.
      - Пойдем, - сказала Диана.
      - Поплывем, - сказал Виктор. Теперь, когда все кончилось, он не чувствовал ничего больше, кроме раздражения.
      В вестибюле Диана взяла его под руку.
      - Ничего, - сказала она. - Сейчас переоденешься в сухое, выпьешь водочки, и все станет хорошо.
      - Течет, как с мокрой собаки, - сердито пожаловался Виктор. - И потом, может быть, ты объяснишь, что здесь произошло?
      Диана устало вздохнула.
      - Да ничего здесь особенного не произошло. Не надо было фонарик забывать.
      - А капканы на дорогах - это у вас в порядке вещей?
      - Бургомистр ставит, сволочь...
      Они поднялись на второй этаж и пошли по коридору.
      - Он сумасшедший? - осведомился Виктор. - Это же уголовное дело. Или он действительно сумасшедший?
      - Нет. Он просто сволочь и ненавидит мокрецов. Как и весь город.
      - Это я заметил. Мы их тоже не любим, но капканы... А что мокрецы им сделали?
      - Надо же кого-то ненавидеть, - сказала Диана. В одних местах ненавидят евреев, где-то еще негров, а у нас мокрецов.
      Она остановилась перед дверью. Диана повернула ключ, вошла и зажгла свет.
      - Подожди, - сказал Виктор, озираясь. - Куда ты меня привела?
      - Это лаборатория, - ответила Диана. - Я сейчас...
      Виктор остался в дверях и смотрел, как она ходит по огромной комнате и закрывает окна. Под окнами темнели лужи.
      - А что он здесь делал ночью? - спросил Виктор.
      - Где? - спросила Диана, не оборачиваясь.
      - На тропинке... Ты ведь знала, что он здесь?
      - Ну, понимаешь, - сказала она, - в лепрозории плохо с медикаментами. Иногда они приходят к нам, просят...
      Она закрыла последнее окно и прошлась по лаборатории, оглядывая столы, заставленные приборами и химической посудой.
      - Гнусно все это, - сказал Виктор. - Ну и государство. Куда ни приедешь - везде какая-нибудь дрянь... Пошли, а то я замерз.
      - Сейчас, - сказала Диана.
      Она взяла со стола какую-то темную одежду и встряхнула ее. Это был мужской вечерний костюм. Она аккуратно повесила его в шкафчик для спецодежды. Откуда здесь костюм? - подумал Виктор. Причем, какой-то знакомый костюм...
      - Ну вот, - сказала Диана, - ты как хочешь, а я сейчас залезу в горячую ванну.
      - Послушай, Диана, - сказал Виктор осторожно. - А кто был этот... с таким вот носом... желтолицый? С которым ты плясала...
      Диана взяла его за руку.
      - Видишь ли, - сказала она, помолчав, - это мой муж... Бывший муж...
      4
      - Давно я вас не видел в городе, - сказал Павор насморочным голосом.
      - Не так уж давно, - возразил Виктор. - Всего два дня.
      - Можно с вами посидеть, или вы хотите побыть вдвоем? - спросил Павор.
      - Садитесь, - вежливо сказала Диана.
      Павор сел напротив нее и крикнул: "Официант, двойной коньяк!" Смеркалось, швейцар задергивал шторы на окнах. Виктор включил торшер.
      - Я вами восхищаюсь, - обратился Павор к Диане. - Жить в такой комнате и сохранить прекрасный цвет лица... - Он чихнул. - Извините. Эти дожди меня доконают... Как работается? - спросил он Виктора.
      - Неважно. Не могу я работать, когда пасмурно - все время хочется выпить.
      - Что это за скандал вы учинили у полицмейстера? - спросил Павор.
      - А, чепуха, - сказал Виктор. - Искал справедливости.
      - А что случилось?
      - Скотина бургомистр охотился на мокрецов с капканами. Один попался, повредил ногу. Я взял капкан, пошел в полицию и потребовал расследования.
      - Так, - сказал Павор. - А дальше?
      - В этом городе странные законы. Поскольку заявления от потерпевшего не поступило, считается, что преступления не было, а был несчастный случай, в коем никто, кроме потерпевшего не повинен. Я сказал полицмейстеру, что приму это к сведению, а он мне объявил, что это угроза; на чем мы и расстались.
      - А где это случилось? - спросил Павор.
      - Около санатория.
      - Около санатория? Что это мокрецу понадобилось около санатория?
      - По-моему, это никого не касается, - резко сказала Диана.
      - Конечно, - сказал Павор - Я просто удивился... - Он сморщился, зажмурил глаза и со звоном чихнул. - Фу, черт, - сказал он. - Прошу прощения.
      Он полез в карман и вытащил большой носовой платок. Что-то со стуком упало на пол. Виктор нагнулся. Это был кастет. Виктор поднял его и протянул Павору.
      - Зачем вы это таскаете? - спросил он.
      Павор, зарывшись лицом в носовой платок, смотрел на кастет покрасневшими глазами.
      - Это все из-за вас, - произнес он сдавленным голосом и высморкался. - Это вы меня напугали своим рассказом... А между прочим, говорят, здесь действует какая-то местная банда. То ли бандиты, то ли хулиганы, а мне, знаете ли, не нравится, когда меня бьют.
      - Вас часто били? - спросила Диана.
      Виктор посмотрел на нее. Она сидела в кресле, положив ногу на ногу и курила, опустив глаза. Бедный Павор, подумал Виктор. Сейчас тебя отошьют... Он протянул руку и одернул юбку у нее на коленях.
      - Меня? - сказал Павор. - Неужели у меня вид человека, которого часто бьют? Это надо поправить. Официант, еще двойной коньяк!... Да, так на следующий день я зашел в слесарную мастерскую, и мне там в два счета смастерили эту штуку. - Он с довольным видом осмотрел кастет. - Хорошая штучка, даже Голему понравилась...
      - Вас так и не пустили в лепрозорий? - спросил Виктор.
      - Нет, не пустили, и надо понимать, не пустят. Я уже разуверился. Я уже написал жалобы в три департамента, а теперь сижу и сочиняю отчет, - пожаловался Павор. - На какую сумму лепрозорий в минувшем году получил подштанников. Отдельно мужских, отдельно женских. Дьявольски увлекательно.
      - Напишите, что у них не хватает медикаментов, - посоветовал Виктор. Павор удивленно поднял брови, а Диана лениво сказала:
      - Лучше бросьте вашу писанину, а выпейте стакан горячего вина и ложитесь спать.
      - Намек понял, - сказал Павор со вздохом. - Придется идти... Вы знаете, в каком я номере? - спросил он Виктора. - Навестили бы как-нибудь.
      - Двести тридцать третий, - сказал Виктор. - Обязательно.
      - До свидания, - сказал Павор, поднимаясь. - Желаю приятно провести вечер.
      Они смотрели, как он подошел к стойке, взял бутылку красного вина и пошел к выходу.
      - Язык у тебя длинный, - сказала Диана,
      - Да, - согласился Виктор. - Виноват. Понимаешь, он мне что-то нравится.
      - А мне - нет, - сказала Диана.
      - И доктору Р. Квадриге тоже - нет. Интересно, почему?
      - Морда у него мерзкая, - ответила Диана. - Белокурая бестия. Знаю я таких. Настоящие мужчины. Без чести, без совести, повелители дураков.
      - Вот тебе и на, - удивился Виктор. - А я-то думал, что такие мужчины должны тебе нравиться.
      - Теперь нет мужчин, - возразила Диана. - Теперь либо фашисты, либо бабы.
      - А я? - осведомился Виктор с интересом.
      - Ты? Ты слишком любишь маринованные миноги. И одновременно справедливость.
      - Правильно. Но, по-моему, это хорошо.
      - Это неплохо. Но если бы тебе пришлось выбирать, ты бы выбрал миноги, вот что плохо. Тебе повезло, что у тебя талант.
      - Что это ты такая злая сегодня? - спросил Виктор.
      - А я вообще злая. У тебя - талант, у меня - злость. Если у тебя отобрать талант, а у меня - злость, то останутся два совокупляющихся нуля.
      - Нуль нулю рознь, - заметил Виктор. - Из тебя даже нуль получился бы не плохой - стройный, прекрасно сложенный нуль. И, кроме того, если у тебя отобрать твою злость - ты станешь доброй, что тоже в общем неплохо...
      - Если у меня отобрать злость я стану медузой. Чтобы я стала доброй, нужно заменить злость добротой.
      - Забавно, - сказал Виктор. - Обычно женщины не любят рассуждать. Но уж когда начинают, то становятся удивительно категоричными. Откуда ты, собственно, взяла, что у тебя только злость и никакой доброты? Так не бывает. Доброта в тебе тоже есть, только она не заметна за злостью. В каждом человеке намешано всего понемножку, а жизнь выдавливает из этой смеси что-нибудь на поверхность...
      В зал ввалилась компания молодых людей, и сразу стало шумно. Молодые люди чувствовали себя непринужденно: они обругали официанта, погнали его за пивом, а сами обсели столик в дальнем углу и принялись громко разговаривать и гоготать во все горло. Здоровенный губастый дылда с румяными щеками, прищелкивая на ходу пальцами и пританцовывая, направился к стойке. Тэдди ему что-то подал, он, оттопырив мизинец, взял рюмку двумя пальцами, повернулся к стойке спиной, оперся на нее локтями и скрестил ноги, победительно оглядывая пустой зал. "Привет, Диана! - заорал он. - Как жизнь?" Диана равнодушно улыбнулась ему.
      - Что это за диво? - спросил Виктор.
      - Некий Фламин Ювента, - ответила Диана. - Племянничек полицмейстера.
      - Где-то я его видел, - сказал Виктор.
      - Да ну его к черту, - нетерпеливо сказала Диана. - Все люди медузы, и ничего в них такого не замешано. Попадаются изредка настоящие, у которых есть что-нибудь свое - доброта, талант, злость... Отними у них это, и ничего не останется, станут медузами, как и все. Ты, кажется, вообразил, что нравишься мне своим пристрастием к миногам и справедливости? Чепуха! У тебя талант, у тебя книги, у тебя известность, а в остальном ты такая же дремучая рохля, как и все.
      - То что ты говоришь, - объявил Виктор, - до такой степени неправильно, что я даже не обижаюсь. Но ты продолжай, у тебя очень интересно меняется лицо, когда ты говоришь. Он закурил и передал ей сигарету. - Продолжай.
      - Медузы, - сказала она горько. - Скользкие глупые медузы. Копаются, ползают, стреляют, сами не знают, чего хотят, ничего не умеют, ничего по-настоящему не любят... как черви в сортире.
      - Это неприлично, - сказал Виктор. - Образ, несомненно выпуклый, но решительно не аппетитный. И вообще все это банальности. Диана, милая моя, ты не мыслитель. В прошлом веке в провинции это еще как-то звучало бы... общество, по крайней мере, было бы сладко шокировано, и бледные юноши с горящими глазами таскались бы за тобой по пятам. Но сегодня это уже очевидности. Сегодня уже все знают, что есть человек. Что с человеком делать - вот вопрос. Да и то признаться, уже навяз в зубах.
      - А что делают с медузами?
      - Кто? Медузы?
      - Мы.
      - Насколько я знаю-ничего. Консервы из них, кажется, делают.
      - Ну и ладно, - сказала Диана. - Ты что-нибудь заработал за это время?
      - А как же! Я написал страшно трогательное письмо другу Роц-Тусову. Если после этого письма он не устроит Ирму в пансионат, значит, я никуда не годен.
      - И это все?
      - Да, - сказал Виктор. - Все остальное я выбросил.
      - Господи! - сказала Диана. - А я то за тобой ухаживала, старалась не мешать, отгоняла Росшепера...
      - Купала меня в ванне, - напомнил Виктор.
      - Купала тебя в ванне, поила тебя кофе...
      - Погоди, - сказал Виктор. - Но ведь я тоже купал тебя в ванне...
      - Все равно.
      - Как это-все равно? Ты думаешь, легко работать, выкупав тебя в ванне? Я сделал шесть вариантов описания этого процесса, и все они никуда не годятся.
      - Дай почитать.
      - Только для мужчин, - сказал Виктор. - Кроме того, я их выбросил, разве я тебе не сказал? И вообще, там было так мало патриотизма и национального самосознания, что все равно никому нельзя было бы показать.
      - Скажи, а ты как - сначала напишешь, а потом уже вставляешь национальное самосознание?
      - Нет, - сказал Виктор. - Сначала я проникаюсь национальным самосознанием до глубины души: читаю речи господина Президента, зубрю наизусть богатырские саги, посещаю патриотические собрания. Потом, когда меня начинает рвать - не тошнить, а уже рвать, - я принимаюсь за дело... Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, что мы будем делать завтра.
      - Завтра у тебя встреча с гимназистами.
      - Это быстро. А потом?
      Диана не ответила. Она смотрела мимо. Виктор обернулся... К ним подходил мокрец во всей своей красе: черный, мокрый, с повязкой на лице.
      - Здравствуйте, - сказал он Диане. - Голем еще не вернулся?
      Виктор поразился, какое лицо сделалось у Дианы. Как на картине. Даже не на картине - на иконе. Странная неподвижность. Черт, и ты недоумеваешь, то ли это замысел мастера, то ли бессилие ремесленника. Она не ответила. Она молчала, и мокрец тоже молча смотрел на нее, и никакой неловкости не было в этом молчании - они были вместе, а Виктор и все прочие отдельно. Виктору это очень н понравилось.
      - Голем, наверное, сейчас придет, - сказал он громко.
      - Да, - сказала Диана. - Присядьте, подождите.
      У нее был обычный голос, и она улыбалась мокрецу обычной равнодушной улыбкой. Все было как обычно - Виктор был с Дианой, а мокрец и все прочие были отдельно.
      - Прошу! - весело сказал Виктор, указывая на кресло доктора Р._Квадриги.
      Мокрец сел, положив на колени руки в черных перчатках. Виктор налил ему коньяку. Мокрец привычно-небрежным жестом взял рюмку, покачал, как будто взвешивая, и снова поставил на стол.
      - Я надеюсь, вы не забыли? - сказал он Диане.
      - Да, - сказала Диана. - Да. Сейчас принесу. Виктор, дай мне ключ от номера, я сейчас приду.
      Она взяла ключ и быстро пошла к выходу. Виктор закурил. Что с тобой, приятель? - сказал он себе. Что-то тебе слишком многое мерещится в последнее время. Нежный ты стал, чувствительный какой-то. Ревнивый. А зря, тебя это совершенно не касается - все эти бывшие мужья, все эти странные знакомства... Диана - это Диана, а ты - это ты. Росшепер - импотент. Импотент. Вот и будет с тебя... Он знал, что все это не так просто, что он уже проглотил какую-то траву, но он сказал себе: хватит, и сегодня - сейчас, пока - ему удалось убедить себя, что действительно хватит.
      Мокрец сидел напротив, неподвижный и страшный, как чучело. От него пахло сыростью, и еще чем-то, какой-то медициной. Мог ли я подумать, что когда-нибудь буду сидеть с мокрецом в ресторане за одним столиком. Прогресс, ребята, движется куда-то понемножку... Или это мы стали такие всеядные: дошло до нас, наконец, что все люди - братья? Человечество, друг мой, я горжусь собою... А вы, сударь, отдали бы свою дочь за мокреца?

К титульной странице
Вперед
Назад