Арагорн, услышав его, обернулся и ответил:
      - Вероятно, так как на высоком языке древности я Элессар, Эльфийский Камень и Энвиньяр, Обновитель, - и он снял с груди зеленый камень. - Но если будет основан мой дом, имя ему будет Бродяжник. На высоком древнем языке это будет звучать не так прозаично - Телекентар. Так будут называться и все мои потомки.
      С этими словами они вошли в дома, и пока они шли по комнатам, где лежали больные, Гэндальф рассказывал о деяниях Эовин и Мериадока.
      - Я долго стоял над ними, - сказал он, - и они многое говорили в бреду, прежде чем впасть в смертельную тьму. К тому же мне дано видеть многое.
      Арагорн вначале подошел к Фарамиру, потом к леди Эовин и наконец к Мерри. Посмотрев на лица больных, он вздохнул:
      - Мне придется применить всю мою силу и все искусство. Лучше бы тут оказался Элронд: он старейший в нашей расе и обладает наибольшим могуществом.
      А Эомер, видя, что Арагорн печален и устал, сказал:
      - Может, вы вначале отдохнете хотя бы немного?
      Но Арагорн ответил:
      - Нет, для этих троих, и особенно для Фарамира, время не ждет. Нужно спешить.
      Потом он подозвал Иорет и спросил:
      - Есть ли в этом доме запас лечебных трав?
      - Да, повелитель, - ответила она, - но я думаю, что их недостаточно, они не помогут. Не знаю, где найти другие травы: все сгорело в эти несчастливые дни, и все дороги закрыты. Уже много дней никто не приезжал с травами из Лоссарнаха. Но попробуем получше использовать то, что у нас есть, если вы знаете, что нужно делать.
      - Посмотрим, - ответил Арагорн. - Но прежде всего: если ли у вас ателас?
      - Не знаю, повелитель, - сказала она, - во всяком случае не под таким названием... пойду спрошу знатока трав: он знает все старые названия.
      - Ее называют также королевский узор, - сказал Арагорн, - и, может быть, вы знаете ее под таким названием, потому что в поздние дни так ее называли крестьяне.
      - Ах, это! - сказала Иорет. - Ну если бы ваша милость так сразу и сказали, я бы ответила вам. Я уверена, что здесь это травы нет. И я никогда не слыхала, чтобы она обладала каким-нибудь достоинством. Часто говорила я своим сестрам, когда мы встречали эту траву в лесу: "Королевский узор. Что странное название. Интересно, почему ее так называют? Если бы я была королем, в моем саду росли бы растения прекрасней". Когда ее разотрешь, она приятно пахнет, верно? Приятно не то слово; может, правильнее сказать - полезно.
      - Очень полезно, - сказал Арагорн. - Теперь, моя милая, если вы любите повелителя Фарамира, бегите так же быстро, как быстр ваш язык, и принесите мне "королевский узор", если в городе найдется хотя бы листок.
      - А если нет, - сказал Гэндальф, - я поскачу в лес Лоссарнаха с Иорет, Обгоняющий Тень покажет, что такое скорость.
      Когда Иорет ушла, Арагорн попросил других женщин приготовить горячей воды. Потом он взял руку Фарамира в свою, а другую руку положил больному на лоб. Фарамир не двигался и, казалось, не дышал.
      - Он почти погиб, - сказал Арагорн, поворачиваясь к Гэндальфу. - Но не от раны. Смотрите: она излечена. Если бы его ударила стрела назгула, как вы думали, он бы уже умер. Он ранен стрелой южанина. Кто ее выдернул? Сохранилась ли она?
      - Я вынул стрелу и остановил кровотечение, - сказал Имрахил. - Но я не сохранил стрелу: у меня и так было много дел. Она была точно такой, какие используют южане. Но я думал, она вылетела из тени: иначе непонятно его состояние. Ведь рана сама по себе не глубока. Как вы это объясните?
      - Усталость, горе из-за отца, рана и... Больше всего черное дыхание, - сказал Арагорн. - Он человек сильной воли, потому и был близок к тени еще перед битвой. И Тьма медленно захватывала его. Если бы я оказался здесь раньше!
      Тем временем появился знаток трав.
      - Ваша милость спрашивает о растении, которое на низком языке называется "королевский узор", а на высоком - "ателас" - сказал он. - Ателасом называют его те, кто знает кое-что о великореансах...
      - Я знаю, - перебил его Арагорн, - и мне все равно, назовете ли вы его "королевским узором" или "абса аралион".
      - Прошу прощения, ваша милость. Я вижу, вы не только военачальник, но и настоящий знаток трав. Но увы, сэр, мы не держим эту траву в домах излечения: здесь ведь излечиваются только серьезные больные и серьезные раны. А лечебные свойства этой травы нам неизвестны. Ее можно использовать только чтобы был приятный запах в воздухе или чтобы разогнать легкую усталость. Впрочем, может быть, вы обратили внимание на странное стихотворение, которое женщины, такие как наша добрая Иорет и ее подруги, повторяет, не понимая его значения:
      Когда дует черное дыхание,
      Когда растет тень смерти,
      Когда гаснет любой свет,
      Приходи, ателас! Приходи, ателас!
      Оживи умирающих, лежа в королевских руках!
      Но, боюсь, что это всего лишь бессмыслица, удерживающаяся в памяти старух. Предоставляю вам судить о значении этой загадки, если вы сумеете. Но старики до сих пор используют настойку этой травы от головной боли.
      - Тогда, во имя короля, идите и отыщите этих стариков, меньше знающих, но более мудрых, отыщите у них эту траву! - Воскликнул Гэндальф.
      Арагорн склонился к Фарамиру и положил ладонь ему на лоб. Окружающие видели, что идет борьба. Лицо Арагорна посерело от усталости и напряжения; время от времени он произносил имя Фарамира, каждый раз все тише и слабее, как будто сам Арагорн удалялся от них и бродил где-то далеко в темной долине, призывая того, кто потерян.
      Наконец прибежал Бергил и принес шесть листиков.
      - Это "королевский узор", сэр, - но не свежий. Его сорвали не меньше двух недель назад. Надеюсь он пригодится, - и, взглянув на лицо Фарамира, он разрыдался.
      Но Арагорн улыбнулся.
      - Пригодится, - сказал он. - Худшее позади. Успокойся!
      Положив на ладонь два листка, он подул на ни них, а потом размял, и странная живительная свежесть заполнила комнату, воздух как будто зазвенел в ушах, искрясь радостью. Затем Арагорн бросил листья в котел с кипятком, и все почувствовали радость в сердцах, ибо доносившийся до них запах напоминал воспоминание о росистом утре, и о ярком солнце в мире, не знающем тени. Арагорн распрямился, освеженный, и в глазах его была улыбка, он поднес котел к лицу Фарамира.
      - Ну кто бы мог поверить! - сказал Иорет другим женщинам. - Эта трава лучше, чем я думала. Она напомнила мне о розах в Имлот Мелуй, когда я была еще девочкой.
      Неожиданно Фарамир зашевелился, открыл глаза и взглянул на склонившегося к нему Арагорна. В глазах его загорелся свет сознания и любви, и он тихонько сказал:
      - Повелитель, вы звали меня. Я пришел. Что вы прикажете мне?
      - Не уходить больше в тень, проснуться, - сказал Арагорн. - Вы устали. Немного отдохните, поешьте и подготовьтесь к моему возвращению.
      - Хорошо, повелитель, - сказал Фарамир. - Кто же будет лежать без дела, когда король вернулся?
      - Тогда расстанемся на время, - сказал Арагорн. - Я должен идти к другим нуждающимся во мне.
      И он вышел из комнаты вместе с Гэндальфом и Имрахилом; но Берегонд и его сын остались, не в силах сдержать своей радости. Пиппин, шедший за Гэндальфом, услышал восклицание Иорет:
      - Король! Вы слышали? Что я говорила?.. Руки короля - руки целителя, вот что сказала я.
      И вскоре по всему городу распространилась из дома излечения известие, что вернулся король и что после войны он принесет исцеление.
      Арагорн пришел к Эовин и сказал:
      - Вот где самая серьезная рана и самый тяжелый удар. Сломанная рука получила нужное лечение и скоро срастется, если у Эовин будут силы для жизни. Поранена у нее левая рука, но главная опасность идет от руки, державшей меч. Она кажется неживой, хотя она и не сломана.
      Увы! Она сражалась с врагом, превосходящим силы ее ума и тела. Тот, кто поднимет оружие на такого врага, должен быть крепче стали, и все равно шок может убить его. Злая судьба привела ее на его тропу. Она прекрасная девушка, самая прекрасная из всех королев. И все же не знаю, как говорить с нею. Когда я впервые посмотрел на нее и понял, как она несчастна, мне показалось, что я вижу прекрасный и гордый белый цветок, похожий на лилию, нежный и в то же время прочный, как будто он выкован из стали. А может, это мороз превратил его сок в лед, и вот он стоит все еще прекрасный, но обреченный на гибель. Ее болезнь началась гораздо раньше этого дня, верно, Эомер?
      - Я удивляюсь, что вы спрашиваете меня об этом, - ответил Эомер. - Ведь Эовин, моя сестра, не была тронута морозом, пока не увидела вас. Она была заботлива и неутомима и разделяла со мной все тревоги во дни Змеиного Языка и болезни короля; и она ухаживала за королем с растущим в ней страхом. Но не это привело ее к такому состоянию.
      - Друг мой, - сказал Гэндальф, - у вас были лошади, войны, просторное поле, а у нее, рожденной в теле девушки, дух и храбрость были не менее мужественными, чем у вас. Но она была осуждена находиться рядом со стариком, которого она любила как отца, и видеть, как он впадает в бесчестное слабоумие, и ее роль казалось ей более низкой, чем посох, на который он опирался.
      Вы думаете, у Змеиного Языка был яд только для ушей Теодена? "Старый дурак! Что такое дом Эорла, как не крытый соломой сарай, где пирует банда пьяных в дым разбойников, а их отродье возится на полу с собаками!" Разве вы не слышали этих слов раньше? Их произнес Саруман, учитель Змеиного Языка. Хотя я не сомневаюсь, что дома Змеиный Язык облекал их значение в более хитрые слова. Повелитель, если бы любовь сестры к вам, если бы сознание своего долга не закрыли бы ее губ, вы многое могли бы услышать. И кто знает, что говорила она одна, во тьме, в горечи своих ночных бдений, когда жизнь казалась ей конченной, а стены спальни смыкались вокруг нее, как стены клетки пойманного дикого животного.
      Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново переживая прошлое. Но Арагорн сказал:
      - Я видел то же, что и вы, Эомер. Мало найдется в мире горестей, равных этой: видеть любовь прекрасной и отважной леди и не ответить на нее. Печаль и жалость сопровождали меня после нашей последней встречи в Дунхарроу; и не за себя боялся я, а за то, что может случиться с нею. И все же, я говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня; вас она любит и знает; а во мне она любит лишь сове воображение и надежду на славу и великие деяния, надежду на земли, далекие от полей Рохана.
      У меня, может быть, хватит силы исцелить ее тело, вывести ее из темной долины. Но для чего она очнется: для надежды, забытья или отчаяния - я не знаю. И если для отчаяния, то лучше ей умереть, если только не придет другой исцелитель, более искусный, чем я. Увы! А ее деяния отводят ей место в ряду славнейших королей.
      Арагорн наклонился и посмотрел ей в лицо, белое, как лилия, холодное как лед, и твердое, как ровный камень. Поцеловав ее в лоб, он тихо позвал:
      - Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг ушел!
      Она не шевельнулась, но все увидели, что она дышит глубже: грудь ее под белым покрывалом поднималась и опускалась. Арагорн растер снова два листка ателаса и бросил их в кипящую воду; этой водой он смочил ей лоб и правую руку, холодную и бесчувственную.
      - Проснись, Эовин, леди Рохана! - снова сказал Арагорн и, взяв ее правую руку почувствовал, как к ней возвращается жизнь. - Проснись! Тень ушла и вся Тьма рассеялась!
      Вложив ее руки в руки Эомера, он отошел и, проговорив "позовите ее", молча вышел из комнаты.
      - Эовин, Эовин! - воскликнул Эомер, плача. Она открыла глаза и сказала:
      - Эомер! Какая радость! Они говорили, что ты убит. Нет, это были лишь темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?
      - Недолго, сестра, - ответил Эомер. - Но не думай больше об этом.
      - Я страшно устала, - сказала она. - Мне нужно отдохнуть. Но скажи, что с повелителем Марки. Увы! Не говори, что это был сон: я знаю, что это не так. Он мертв, как и предсказывал.
      - Он мертв, - подтвердил Эомер, - и он просил перед смертью передать прощальный привет Эовин, более дорогой для него, чем дочь. Он лежит теперь в цитадели Гондора.
      - Как печально! - вздохнула она. - Но это все же лучше тех темных дней, когда я думала, что дом Эорла впадает в бесчестье и станет хуже шалаша пастуха. А что с королевским оруженосцем, с невысокликом? Эомер, ты должен сделать его рыцарем Марки за храбрость.
      - Он лежит поблизости в этом доме, и я пойду к нему, - сказал Гэндальф. - Эомер же останется здесь. Но не говорите о войне и о печали, пока не поправитесь. Великая радость видеть такую отважную леди возрожденной для здоровья и надежды!
      - Для здоровья! - сказал Эовин. Может быть, и так. По крайней мере, пока есть пустое седло какого-нибудь погибшего всадника и есть дела, которые нужно свершить. Но для надежды? Не знаю...
      Гэндальф и Пиппин пришли в комнату Мерри и застали там стоящего у постели хоббита Арагорна.
      - Бедняга Мерри! - воскликнул Пиппин, подбегая к постели: ему показалось, что его друг выглядит хуже, лицо у него серое, и на нем лежит тяжесть годов печали. Неожиданно Пиппина охватил страх, что Мерри умрет.
      - Не бойтесь! - сказал Арагорн. - Я пришел вовремя. Он устал и опечален, он получил такую же рану, как и леди Эовин при попытке поразить смертоносного врага. Но все это поправимо - так силен в нем дух жизни. Он никогда не забудет своего горя, но оно не затмит его сердце, а лишь научит его мудрости.
      Арагорн положил руку на голову Мерри и, мягко проведя ладонью по курчавым волосам коснулся глаз и позвал его по имени. И когда аромат ателаса заполнил комнату, Мерри неожиданно очнулся и сказал:
      - Я хочу есть. Который час?
      - Время ужина прошло, - ответил Пиппин. - Но я постараюсь принести тебе чего-нибудь, если мне позволят.
      - Позволят, - сказал Гэндальф. - Все, чего пожелает этот всадник Рохана, будет дано ему в Минас Тирите, где он будет пользоваться почетом и великим уважением.
      - Хорошо! - сказал Мерри. - Тогда я предпочел бы вначале ужин, а потом трубку. - И лицо его омрачилось. - Нет, не трубку. Не думаю, чтобы я снова стал курить.
      - Почему? - удивился Пиппин.
      - Он умер, - медленно ответил Мерри. - Я все вспомнил. Он сказал, что ему жаль, что у него не будет больше возможности поговорить со мной о травах. Это почти дословно, что он сказал. Никогда больше не смогу я курить, не вспоминая о нем и об этом дне, Пиппин, когда он приехал в Изенгард и был так добр к нам.
      - Тогда курите и думайте о нем! - сказал Арагорн. - У него было щедрое сердце, он был великий король и всегда исполнял свои клятвы. Он встал из тени для этого последнего прекрасного утра. Хотя ваша служба ему была коротка, воспоминание об этом будет почетным и радостным до конца ваших дней.
      Мерри улыбнулся.
      - Что ж, - сказал он, - если так считает Бродяжник, я буду курить и думать. У меня в мешке было зелье из запасов Сарумана, но что стало с ним в битве, не знаю.
      - Мастер Мериадок, - сказал Арагорн, - уж если вы считаете, что я с огнем и мечом прошел через горы и королевство Гондор, чтобы приносить травы беззаботному солдату, растерявшему свои вещи, то вы глубоко ошибаетесь. Если ваш мешок не найдется, то пошлите за знатоком трав. И он скажет вам, что не знает, какие достоинства есть у травы, которую вы хотите, но что она зовется семенем западных людей на низком языке, и гелон - на благородном, и что у нее есть и другие названия, и, добавив несколько полузабытых строф, которых никто не понимает, он с сожалением сообщит вам, что этой травы нет в домах излечения, и оставит вас размышлять о различиях и языках. Точно так же поступлю и я. Ибо я не спал в такой постели со времени отъезда из Дунхарроу, и не ел с самого рассвета.
      Мерри схватил его руку и поцеловал ее.
      - Мне страшно жаль, - сказал он, - что вы уже уходите. С той самой ночи в Пригорье мы были для вас лишь помехой. Но мой народ привык в таких случаях говорить меньше, чем чувствует. Мы боимся громких слов.
      - Я хорошо знаю это, иначе не имел бы с вами дела, - сказал Арагорн. - Пусть всегда царит благополучие в Уделе! - Поцеловав Мерри, он вышел, и Гэндальф вышел за ним.
      Пиппин остался.
      - Есть ли кто подобный ему? - спросил он. - Конечно, кроме Гэндальфа. Мой дорогой осел, твой мешок лежит у постели. Когда я нашел тебя, он был у тебя на спине. Арагорн, конечно, все время видел его. К тому же у меня есть немного зелья. Это лонгботтомский лист. Набей трубку, пока я посмотрю насчет еды. И давай немного отвлечемся. Мы, Туки и Брендизайки, не можем все время оставаться на таких высотах.
      - Да, - сказал Мерри. - Я не могу. Пока не могу. Но теперь, по крайней мере, Пиппин, мы можем их видеть, эти высоты, и их почитать. Лучше вначале полюбить то, что ты способен любить, я думаю: нужно где-то иметь прочные корни, а почва Удела глубока. Но все же есть вещи глубже и выше; и никакой садовник не может спокойно ухаживать за своим садом, зная о них. Я рад, что теперь я о них знаю немного. Но не понимаю, почему я говорю это? Где лист? И достань мою трубку из мешка, если она цела.
      Арагорн и Гэндальф отправились к главе домов излечения и сказали, что Фарамир и Эовин останутся здесь, и их нужно будет еще лечить много дней.
      - Леди Эовин, - сказал Арагорн, - пожелает скоро встать и уехать, но ей нельзя позволить этого, по крайней мере не раньше, чем через десять дней.
      - А что касается Фарамира, - добавил Гэндальф, - то он скоро узнает о смерти своего отца. Но всю правду о безумии Денетора ему нельзя рассказывать, пока он окончательно не выздоровеет и не займется своими обязанностями. Проследите, чтобы Берегонд и Периан, остающиеся здесь, не говорили с ним об этом.
      - А что с другим Перианом, Мериадоком?
      - Вероятно, он сможет ненадолго встать уже завтра утром, - сказал Арагорн. - Пусть встает, если хочет. Он может немного погулять под присмотром своих друзей.
      - Замечательный народ, - сказал глава домов, качая головой. - Очень крепкий по характеру.
      У дверей домов излечения собрались многие, чтобы посмотреть на Арагорна; и они ходили за ним следом. Когда Арагорн поел, его стали упрашивать, чтобы он вылечил раненых, лежавших под черной тенью. Арагорн послал за сыновьями Элронда, и вместе они проработали почти всю ночь. И по городу прошла весть: король действительно вернулся. И назвали его эльфийским камнем из-за зеленого камня, и так имя, которое давно было предсказано, дано было ему его собственным народом.
      И когда он не смог больше работать, он набросил на себя плащ и выскользнул из города, добрался на рассвете до своей палатки и немного поспал. А утром из башни выплыло знамя Дол Амрота - белый корабль, подобный лебедю, на голубой воде, и люди глядя вверх, гадали, не был ли приход короля всего лишь сном.
      9. ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТ
      Пришло утро после битвы, и оно было прекрасно, легкие облака двигались на запад. Леголас и Гимли встали рано и попросили разрешения отправиться в город: им хотелось увидеться с Мерри и Пиппином.
      - Хорошо знать, что они живы, - сказал Гимли, - мы очень переживали за них по пути через Рохан.
      Эльф и гном вместе вошли в Минас Тирит, и народ видевший их, бросал удивленные взгляды на таких друзей: Леголас был прекрасен лицом и пел ясным голосом песню на языке эльфов, а Гимли шел с ним рядом, поглаживая бороду и глядя по сторонам.
      - Хорошая работа по камню, - сказал он, посмотрев на стены, - впрочем, можно было сделать и получше, да и улицы не мешало бы усовершенствовать. Когда Арагорн возьмет власть, я предложу ему услуги горных мастеров, и мы сделаем город таким, что им можно будет гордиться.
      - Они больше нуждаются в садах, - сказал Леголас. - Дома мертвы, и слишком мало тут растительности. Когда Арагорн возьмет власть, народ леса принесет ему поющих птиц и неумирающие деревья.
      Наконец они встретили принца Имрахила, и Леголас, посмотрев на него, низко поклонился: он увидел, что в жилах принца наполовину течет эльфийская кровь.
      - Привет, повелитель! - сказал он. - Уже давно народ Нимроделя покинул леса Лориен, и однако до сих пор видно, что не все уплыли из гавани Амрота на запад.
      - Так говорят в преданиях моей земли, - ответил принц, - но никого из прекрасного народа не видели у нас на протяжении многих лет. И я дивлюсь, видя его представителя среди печали и войны. Что вы ищите?
      - Я один из девяти товарищей, вышедших вместе с Митрандиром из Имладриса, - сказал Леголас, - и с этим гномом, моим другом, мы прибыли с лордом Арагорном. А теперь мы хотим повидать своих друзей, Мериадока и Перегрина, которые, как нам сказали, теперь в городе.
      - Вы найдете их в домах излечения, и я отведу вас туда, - сказал Имрахил.
      - Достаточно, если вы дадите нам проводника, повелитель, - сказал Леголас. - Арагорн посылает вам сообщение. Он не хочет снова входить в город. Но есть необходимость, чтобы все капитаны посовещались, и он просит, чтобы вы и Эомер роханский как можно скорее явились в его палатку. Митрандир тоже там.
      - Мы придем, - сказал Имрахил, и они с вежливыми словами расстались.
      - Какой прекрасный и могучий повелитель людей! - сказал Леголас. - Если даже в дни упадка у Гондора есть такие люди, как велика была его слава в дни рассвета!
      - И, конечно, работа по камню сделана в старину, при основании города, - сказал Гимли. - Со всеми людскими начинаниями бывает так: либо заморозок весной, либо молния зимой, и они отказываются от своих замыслов.
      - Но их посевы редко пропадают зря, - сказал Леголас. - Семя лежит в пыли и грязи и ждет своего часа. Дела людей переживут нас, Гимли.
      - И все же в конце концов, они ни к чему не придут, мне кажется, - сказал гном.
      - На это эльфы не знают ответа, - сказал Леголас.
      Подошел слуга принца и отвел их к домам излечения; они нашли своих друзей в саду, и встреча их была веселой. Некоторое время они прогуливались и разговаривали, наслаждаясь коротким миром и отдыхом высоко на верхних кругах города. Потом, когда Мерри устал, они сели у стены, где за их спинами была лужайка домов излечения. Перед ними виднелся Андуин, блестящий на солнце, текущий туда, где даже зоркий глаз Леголаса не мог разглядеть широкие равнины и зеленые поля Лебеннина и южного Итилиена.
      Леголас молчал, пока остальные разговаривали и смотрел на реку: он увидел белых морских птиц, летающих над рекой.
      - Смотрите! - воскликнул он. - Чайки! Они залетели далеко от моря. Как беспокоят они мое сердце! Никогда в своей жизни я не встречал их, пока мы не прибыли в Пелагир и здесь, когда мы ехали к битве за корабли, я услышал их крики. Я остановился и стоял неподвижно, забыв о войне в Средиземье: их плачущие крики говорили мне о море. Море! Увы! Я еще не видел его. Но глубоко в сердцах моего народа лежит страсть к морю, и опасно затрагивать эту струну. Увы! Больше никогда не знать мне мира ни под деревом, ни под кустом.
      - Не говорите так! - сказал Мерри. - Вы не должны уходить к приюту, Леголас. Всегда найдется народ, большой и малый, и даже мудрые гномы, как Гимли, которые нуждаются в вас. Я, по крайней мере, надеюсь на вас. Но я чувствую, что худшее в этой войне еще ожидает нас. Как я хотел бы, чтобы все это уже кончилось, кончилось бы навсегда!
      - Не будь таким мрачным! - воскликнул Пиппин. - Солнце сияет, и мы снова вместе, на день или два по крайней мере. Я хочу кое-что у вас расспросить. Давайте, Гимли! Вы и Леголас за это утро не менее дюжины раз упоминали свое страшное путешествие с Бродяжником. Но вы ничего не рассказывали мне о нем.
      - Может, здесь и сияет солнце, - сказал Гимли, - но даже при нем не хотел бы я оживлять некоторые воспоминания об этой дороге. Если бы я знал, что нас ждет, ни какая дружба не привела бы меня на тропы смерти!
      - Тропы смерти? - переспросил Пиппин. - Я слышал, как Арагорн говорил о них и удивился, что он имеет в виду. Не расскажете ли вы нам поподробнее?
      - Очень неохотно, - сказал Гимли. - Потому что на этой дороге я испытал стыд, я, Гимли, сын Глоина, который считал себя храбрее всех людей и тверже под землей любого эльфа. Но это не так, и провела меня по этой дороге только воля Арагорна.
      - И любовь к нему, - добавил Леголас. - Ибо все, кто пошел с ним, сделали это из любви к нему, даже холодная рохирримская девушка. Ранним утром того дня, когда вы, прибыли сюда, Пиппин, мы покинули Дунхарроу, и такой страх напал на весь народ, что никто не осмелился посмотреть на нас, кроме леди Эовин, что лежит теперь раненная в доме. Это было печальное расставание, и я печалился, глядя на него.
      - Увы! У меня хватило сердца только для себя самого, - сказал Гимли. - Нет! Я не буду говорить об этом путешествии.
      Он замолчал; но Мерри и Пиппин так хотели услышать рассказ, что Леголас наконец сказал:
      - Я расскажу вам достаточно, чтобы вы успокоились: я не испытывал ужаса и не боялся теней, которых считал бессильными и хрупкими.
      Он быстро рассказал о дороге призраков под горами и о темной встрече у Эреча, и о большом переходе в девяносто три лиги оттуда до Пелагира на Андуине.
      - Четыре дня и четыре ночи мы ехали от черного камня, - сказал он. - И вот! Во Тьме Мордора росла моя надежда: во Тьме теневое войско, казалось, становилось все сильнее и ужаснее. Я видел всадников и пехотинцев, но все они двигались с одинаковой и большой скоростью. Они молчали, но в глазах у них горел огонь. В верховьях Ламедона они догнали наш отряд, окружили нас и проехали бы вперед, если бы Арагорн не запретил им.
      По его приказу они отступили. "Даже тени людей покорны ему, - подумал я. - Они будут служить ему".
      Мы ехали вперед, и наступил день без рассвета, а мы продолжали путь и пересекли Кирил и Рингло; на третий день мы пришли к Илахиру у устья Гилраина. И здесь обороняли Брод люди Ламедона, воюя со свирепыми жителями Умбара и Харада, приплывшими вверх по реке. Но защитники и нападающие забыли о битве и бежали, когда пришли мы: они кричали, что на них идет король мертвых. Только Ангбор, повелитель Ламедона, нашел в себе мужество остаться, и Арагорн попросил его собрать свой народ и идти за ними, если они осмелятся, когда пройдет серое войско.
      - У Пелагира вы будете нужны потомку Исилдура, - сказал ему Арагорн.
      Так мы перешли Гилраин, разогнав союзников Мордора. Потом мы немного отдохнули. Но Арагорн скоро встал, сказав:
      - Минас Тирит осажден. Боюсь, что он падет до того, как мы придем ему на помощь.
      И до конца ночи мы снова пустились в путь и до самых равнин Лебеннина ехали с такой скоростью, какую только могли вынести лошади.
      Леголас помолчал, вздохнул и, обратив взор к югу, тихо запел:
      Серебро течет в ручьях от Келоса к Эрую
      В зеленых полях Лебеннина!
      Высокая растет здесь трава.
      Морской ветер
      Раскачивает белые лилии,
      И золотые колокольчики Маллоса и Альфирина звенят
      На зеленых полях Лебеннина
      На морском ветру!
      - Зеленые поля, о которых поет мой народ, но тогда они были темны - обширные серые пустыни во тьме вокруг нас. И по этим полям, топча цветы и траву, гнали мы врагов днем и ночью, пока не дошли до великой реки.
      Тогда я почувствовал в глубине сердца, что мы близко от моря: широка была вода во тьме, и бесчисленные морские птицы кричали на берегах. Увы! Разве не говорила мне госпожа, чтобы я опасался их криков? А теперь я не могу их забыть.
      - Что касается меня, то я их не замечал, - вмешался Гимли, - ибо близка была битва. Здесь, у Пелагира, стоял главный флот Умбара - пятьдесят больших кораблей и неисчислимое количество мелких судов. И многие из тех, кого мы преследовали, раньше нас достигли гавани и принесли с собой свой страх; многие из больших кораблей снялись с якоря, ища спасения выше по реке или на дальнем берегу; но харадрим, прижатые к берегу, отчаянно и яростно сопротивлялись. Увидев нас, они рассмеялись: нас было мало, а у них еще сохранялась главная армия.
      Тогда Арагорн остановился и громко крикнул:
      - Теперь вперед! Призываю вас черным камнем!
      И серое войско, как прибой, полетело вперед, заливая все перед собой. Я слышал слабые крики, отдаленные звуки рогов, ропот бесчисленных голосов - как эхо какой-то давно забытой битвы из темных годов. Сверкали бледные мечи; но я так и не знал, могут ли они еще разить: мертвым не нужно было другое оружие, кроме страха. Никто не смел противостоять им.
      Они взобрались на все корабли, прошли по воде и на те, что отчалили: моряки от ужаса впали в безумие и прыгали за борт, кроме рабов прикованных к веслам. Мы безжалостно скакали среди врагов, топча их, как листья, пока не прискакали на берег. И тут на каждый из оставшихся больших кораблей Арагорн послал одного дунаданца; они успокоили пленников на борту, сказали им, что они свободны и не должны бояться.
      Еще до того, как кончился темный день, никто уже не сопротивлялся нам: враги бежали или утонули, надеясь добраться до своих южных земель пешком. Я думаю: как странно и удивительно, что эти слуги Мордора побеждены страхом перед Тьмой и смертью. Собственное оружие обратилось против них.
      - Действительно странно, - сказал Леголас. - Я посмотрел на Арагорна и подумал, каким ужасным и великим повелителем мог бы он стать, если бы взял Кольцо себе. Не зря Мордор боится его. Но он благородней духом, чем может представить себе Саурон: разве он не из детей Лютиен? Никогда не ослабеет эта линия, хотя и пройдут бесчисленные годы.
      - Такие предсказания не в ведении гномов, - сказал Гимли. - Но Арагорн был действительно могуч в тот день. Весь черный флот оказался в его руках; он выбрал для себя самый большой корабль и взошел на него. Потом приказал трубить в трубы, захваченные у врага, и все теневое войско отступило к берегу. Здесь стояло оно молча, едва видимое, лишь в глазах мертвецов отражалось красное пламя горевших кораблей. И Арагорн громко сказал:
      - Слушайте слово потомка Исилдура! Ваша клятва выполнена. Возвращайтесь и больше не тревожьте долины! Уходите и успокойтесь!
      И тогда король мертвецов, стоящий перед войском, сломал свое копье и отбросил обломки в стороны. Потом низко поклонился и повернулся; и все теневое войско исчезло, как туман, разогнанный неожиданным порывом ветра; и мне показалось, что я проснулся.
      В эту ночь мы отдыхали, а все остальные работали. Было освобождено много пленников и рабов - бывших жителей Гондора, захваченных при набегах; собралось и большое количество людей Лебеннина и Этиар; прибыл со своими всадниками Ангбор из Ламедона. Теперь, когда исчез страх перед мертвецами, они пришли помогать нам и взглянуть на потомка Исилдура: слух о нем распространялся повсюду, как огонь в ночи.
      Конец нашей истории близок. В течении вечера и ночи было подготовлено много кораблей, и утром флот выступил. Теперь это кажется далеким прошлым, но ведь это было вчера утром, на шестой день после нашего отъезда из Дунхарроу. А Арагорна все подгонял страх опоздать.
      - От Пелагира до причалов Харленда сорок две лиги, - сказал он. - Но мы должны прибыть к Харленду завтра или не прибыть совсем.
      Веслами гребли теперь свободные люди и работали они ожесточенно, и все же мы медленно плыли по великой реке, так как шли против течения, и хотя на юге течение не быстрое, нам не помогал ветер. На сердце у меня было тяжело, но Леголас внезапно рассмеялся.
      - Выше бороду, сын Дьюрина! - сказал он. - Сказано ведь: "часто возникает надежда, когда все кажется потерянным". - Но он не сказал, какую надежду разглядел вдали. И когда пришла ночь, наши сердца разгорелись: далеко на севере мы увидели под облаками красный отблеск, и Арагорн сказал:
      - Горит Минас Тирит!
      В полночь наши надежды усилились. Опытные моряки из Этира, глядя на юг, говорили об изменении погоды вслед за ветром с моря. На рассвете мы подняли паруса, и скорость наша возросла. И так, как вы уже знаете это, мы прибыли в третьем часу утра развернув большое боевое знамя. Это был великий день и великий час, чтобы нас не ожидало впоследствии.
      - Что бы нас ни ждало, великие деяния прошлого не увянут, - сказал Леголас. - Великим делом был проход по тропам смерти, но еще более великие дела ожидают нас. И может, никто в Гондоре не останется, чтобы воспеть их.
      - Вполне возможно, - сказал Гимли. - Ибо лица Арагорна и Гэндальфа серьезны. Очень интересно, что обсуждают они в палатке там внизу. Со своей стороны, я, как и Мерри, хотел бы, чтобы с нашей победой война окончилась. Но что бы ни случилось, я надеюсь принять в этом участие и поддержать честь народа одинокой горы.
      - А я - честь народа большого леса, - сказал Леголас.
      Товарищи замолчали и сидели, занятые каждый своими мыслями, а капитаны в это время обсуждали положение.
      Расставшись с Леголасом и Гимли, принц Имрахил немедленно послал за Эомером; они вместе вышли из города и пришли к палатке Арагорна установленной в поле недалеко от места гибели короля Теодена. Здесь они совещались вместе с Гэндальфом, Арагорном и сыновьями Элронда.
      - Милорды, - сказал Гэндальф, - слушайте слова наместника Гондора, сказанные им перед смертью: "вы можете праздновать победу на полях Пеленнора, но силу, которая сейчас восстанет, победить невозможно". Я не хочу, чтобы вы отчаялись, как он, но вдумайтесь в правду этих слов.
      Видящие камни не лгут, и даже повелитель Барад-Дура не может заставить их сделать это. Он может выбрать, что показать слабому разуму, может показать значение виденного. Но несомненно, что когда Денетор видел огромные силы, собирающиеся в Мордоре, он видел действительность.
      Наших сил едва хватило, чтобы отбить первый удар. Следующий будет сильнее. Как и говорил Денетор, в этой войне нет надежды. Победу нельзя одержать оружием, будем ли мы сидеть здесь, отбивая осаду за осадой, или перейдем реку. Какой выбор сделать; благоразумие подскажет вам укрепить город и другие места и ждать здесь нападения: так вы немного оттянете свой конец.
      - Значит, мы должны отступить в Минас Тирит, Дол Амрот или Дунхарроу и сидеть там, как дети в песочном замке, когда прилив высок? - спросил Имрахил.
      - Это было бы не новым решением, - сказал Гэндальф. - Разве вы не так поступили в дни Денетора? Но нет! Я сказал, что это было бы благоразумно. Но я не призывал вас к благоразумию. Я сказал, что победу нельзя добыть оружием. Я по-прежнему надеюсь на победу, но не вооруженную. Ибо в центре событий находится Кольцо власти - основа Барад-Дура и надежда Саурона.
      Обдумав это дело, милорды, вы поймете наше положение и положение Саурона. Если он получит Кольцо, ваша доблесть напрасна и победа его будет быстрой и полной, настолько пол-ной, что никто не сможет предсказать конец его владычества, пока существует этот мир. Если Кольцо будет уничтожено, он падет и падение его будет таким глубоким, что никто не сможет предсказать его возвышения в самом глубоком будущем. Ибо он утратил главную часть своего могущества, свойственную ему с самого начала, и все, что было сотворено или начато при помощи этого могущества, рухнет, и он навсегда останется искалеченным простым духом злобы, грызущим себя во Тьме, но никогда не сможет снова вырасти и обрести форму. Так будет уничтожено великое зло в этом мире.
      Могут возникнуть другие злые силы: ведь Саурон сам по себе - лишь слуга или посол. Но не наше дело - заниматься всеми переменами мира; мы лишь должны заботиться о безопасности тех лет, в которых живем, и подрубать корни у того зла, которое знаем, чтобы те, кто будет жить после нас, получили бы для возделывания чистую почву. Что они с ней сделают, мы не можем знать.
      Теперь Саурон знает это все, он знает, что утерянная им драгоценность снова найдена, но он еще не знает, где она; мы, по крайней мере, на это надеемся. И поэтому он сейчас в великом сомнении. Ибо если мы нашли Кольцо, значит, среди нас есть такой, кто имеет силу владеть им. Это он тоже знает. Разве я не правильно догадался, Арагорн, что вы показывались ему в камне Ортханка?
      - Я сделал это перед выездом из Хорнбурга, - ответил Арагорн. - Я решил, что время настало и что камень появился у меня именно для этого. Это было через десять дней после ухода Хранителя Кольца от Рауроса, и я подумал, что следует отвлечь глаз Саурона от его собственной земли. Слишком редко ему бросали вызов, с тех пор, как он возвратился в свою башню. Хотя, если бы я предвидел, каким быстрым будет его ответный удар, может быть, я не осмелился бы показаться ему. Я едва успел явиться вам на помощь.
      - Но как это? - спросил Эомер. - Все напрасно, говорите вы, если он владеет Кольцом. Почему же он не думает, что напрасно нападать на нас, если мы владеем им?
      - Он не уверен, - ответил Гэндальф. - К тому же мы не можем овладеть всей силой Кольца за день. Оно может быть использовано только одним хозяином, а не многими; и он постарается ударить раньше, чем самый сильный из нас завладеет Кольцом и низвергнет остальных. В это время Кольцо может помочь ему, если удар будет внезапен.
      Он следит. Он видит и слышит многое. Его назгулы по-прежнему всюду. Они пронеслись над этим полем до восхода солнца, хотя мало кто из усталых и спящих заметил их. Он изучает знаки: меч, лишивший его сокровища, сплавлен вновь; ветер судьбы поворачивает в нашу сторону; его первый удар потерпел неожиданное поражение; его великий Капитан погиб.
      Его сомнение все растет, и глаз его теперь устремлен к нам, не замечая больше ничего. Мы должны использовать это. Именно в этом заключена наша надежда. И вот мое мнение. У нас нет Кольца. По мудрости или глупости мы отдали его, чтобы уничтожить раньше, чем оно уничтожит нас. Без него мы не можем победить Саурона силой. Но мы должны отвлечь глаз от истинной опасности для него. Мы не можем достичь победы оружием, но благодаря оружию мы можем дать Хранителю Кольца единственную, хотя и очень хрупкую возможность.
      Как начал Арагорн, так и должны мы продолжать. Мы должны заставить Саурона сделать последний удар. Мы должны вызвать на себя его скрытую силу, чтобы вся его земля опустела. Мы должны немедленно выступить ему навстречу. Мы должны послужить приманкой, даже если его челюсти сомкнутся на нас. Он возьмет приманку в надежде и алчности, потому что подумает: это безрассудство отражает высокомерие нового повелителя Кольца. И он скажет: "Вот! Он слишком быстро и слишком далеко вытянул нос. Пусть идет! Он окажется в ловушке, из которой не сможет выбраться. Тогда я уничтожу его, и то, чем он владеет в своем высокомерии, будет снова моим навсегда."
      Мы должны с открытыми глазами идти в ловушку, с храбростью, но без надежды для самих себя. Все, милорды, вполне вероятно, что мы погибнем в черной битве. И даже если Барад-Дур будет уничтожен, мы не доживем до нового века, но таков, я думаю наш долг. И это все же лучше, чем погибнуть зря - как произойдет, если мы будем сидеть здесь, - и знать, что новый век никогда не наступит.
      Некоторое время все сидели молча. Наконец заговорил Арагорн:
      - Как я начал, так я буду продолжать. Мы на самом краю обрыва. Дрогнуть - значит и упасть. Пусть никто не отвергает сейчас мнения Гэндальфа, чья долгая борьба с Сауроном пришла к решающему пункту. Если бы не он, все давно уже было бы потеряно. Но я никому не приказываю. Пусть каждый выбирает добровольно.
      Тогда сказал Элрогир:
      - Мы для этого пришли с севера, и отец наш, Элронд, думает так же. Мы не повернем назад.
      - Что касается меня, - сказал Эомер, - то у меня мало знаний этих глубоких материй, но мне они и не нужны. Я знаю - и с меня этого довольно, - что Арагорн помог мне и моему народу, поэтому я помогу ему. Я пойду.
      - Что касается меня, - сказал Имрахил, - я считаю Арагорна своим повелителем. Его желание - приказ для меня. Я тоже пойду... Но поскольку я пока исполняю обязанности повелителя Гондора, я должен подумать вначале о его людях. Некоторое благоразумие все же необходимо. Мы должны подготовиться к любой возможности. Мы можем победить, и пока на это есть надежда, Гондор должен оставаться под защитой. Я не хотел бы с победой вернуться в опустошенную страну и разрушенный город. А от рохиррим мы знаем, что на севере осталась большая вражеская армия.
      - Это верно, - согласился Гэндальф. - И я не советую уводить из города весь гарнизон. Больше того, войска, которые бросят вызов Мордору, должны быть невелики. И они должны двигаться быстро. Поэтому я спрашиваю у капитанов: какой отряд мы сможем собрать, чтобы выступить не позже, чем через два дня? И воины этого отряда должны идти добровольно, зная ожидающую их опасность.
      - Все устали, у многих раны, легкие и тяжелые, - сказал Эомер, - и у нас большие потери в лошадях, а это сложнее всего восполнить. Если мы должны выступить быстро, то я не могу повести больше двух тысяч, и оставив столько же на защиту города.
      - Мы должны считать не только тех, кто сражался на этом поле, - сказал Арагорн. - Новые силы подходят из южных областей, так как берег теперь в безопасности. Два дня назад я послал четыре тысячи из Пелагира через Лоссарнак, и во главе их едет бесстрашный Ангбор. Если мы выступим через два дня, они будут здесь к этому времени. Еще многим я приказал подниматься вверх по реке в любых судах, какие они найдут; и с этим ветром они скоро будут тут, уже несколько кораблей прибыло в Харленд. Я считаю, что мы сможем повести с собой до семи тысяч всадников и пехотинцев и в то же время оставить в городе достаточный гарнизон для защиты от нападения.
      - Ворота разрушены, - сказал Имрахил, - и мы не владеем достаточным мастерством для их восстановления.
      - В Эреборе, в королевстве Дейна, есть такие мастера, - сказал Арагорн, - и если наши надежды не погибнут, я со временем пошлю Гимли, сына Глоина, за самыми лучшими мастерами горы. Но люди надежнее ворот, и никакие ворота не защитят от врага, если люди их покинут.
      Так закончился совет капитанов: они решили выступить на второе утро с этого дня с семью тысячами, если смогут их собрать. Большая часть войска пойдет пешком из-за труднопроходимой местности. Арагорн возьмет две тысячи из тех, кого он привел с юга; Имрахил - три с половиной тысячи; а Эомер - пятьсот рохиррим, лишившихся коней, но пригодных к боевым действиям и пятьсот лучших всадников; будет и еще один отряд в пятьсот всадников, среди которых поедут сыновья Элронда, дунаданцев и рыцари Дол Амрота. Всего шесть тысяч пехотинцев и тысяча всадников. Главные силы рохиррим, под командованием Элфхелма перекроют западную дорогу против врага, оставшегося в анориене. Были немедленно посланы для сбора сведений быстрые всадники на север, на восток от осгилиата и на дорогу к Минас Моргулу.
      И когда были подсчитаны силы и сделаны все приготовления, Имрахил неожиданно и громко рассмеялся.
      - Это величайшая шутка в Гондоре, - воскликнул он. - С семью тысячами - во времена могущества Гондора они послужили бы лишь авангардом армии - мы собираемся напасть на горы и неприступные ворота черной земли! Так ребенок может угрожать закованному в латы рыцарю своим луком из ивовой ветки! Если Повелитель Тьмы действительно знает так много, как вы утверждаете, Митрандир, не улыбнется ли он, вместо того, чтобы испугаться, и не раздавит ли нас мизинцем, как комара, пытающегося укусить его?
      - Нет, он попытается увлечь комара в ловушку и отобрать у него жало, - сказал Гэндальф. - И среди нас есть такие, которые для него опасней тысячей рыцарей в латах. Нет, он не улыбнется.
      - И мы тоже, - сказал Арагорн. - Если это и шутка, то слишком горькая для смеха. Нет, это последний ход в опасной игре, и для одной стороны или для другой он будет означать конец. - Он выхватил Андрил, и лучи солнца отразились в лезвии меча. - Я не вложу его в ножны, пока не кончится последняя битва, - сказал он.
      10. ЧЕРНЫЕ ВОРОТА ОТКРЫТЫ
      Через два дня армия запада собралась на полях Пеленнора. Войско орков и жителей востока подошло из Анориена, но под ударами рохиррим дрогнуло и бежало после недолгой схватки у Каир Андроса; и после того, как была отражена угроза, и после прибытия подкреплений с юга город получил сильный гарнизон. Разведчики донесли, что к востоку до самого перекрестка дорог падшего короля не видно врага. Все было готово для последнего удара.
      Леголас и Гимли должны были ехать вместе с Арагорном и Гэндальфом в авангарде; там же были дунаданцы и сыновья Элронда. Но Мерри, к своему стыду, не мог ехать с ними.
      - Вы не пригодны для такого пути, - сказал Арагорн. - Но не стыдитесь. Даже если вы больше ничего не свершите в этой войне, вы уже заслужили великую честь. С нами пойдет Перегрин, он будет представлять народ Удела; и не завидуйте тому, что он подвергается опасности: что бы он не сделал, он лишь может сравняться с вами в деяниях. Но по правде говоря, все теперь находятся в одинаковой опасности. Если мы найдем конец перед воротами Мордора, тогда и вас ждет то же самое. Прощайте!
      И вот Мерри стоял и уныло смотрел на сбор армии. С ним был Бергил, тоже расстроенный: его отец уходил в отряде Гондора. Он не мог присоединиться к гвардии, пока не рассмотрено его дело. В том же отряде, как солдат Гондора, шел и Пиппин. Мерри видел его; маленькая фигурка среди высоких воинов Минас Тирита.
      Наконец прогремели трубы, и армия пришла в движение. Отряд за отрядом поворачивали они и уходили на восток. И вскоре исчезли из виду на большой дороге. Мерри продолжал стоять. Мелькнул последний отблеск солнечного луча на копье или шлеме, а он стоял со склоненной головой и тяжелым сердцем, чувствуя себя одиноким и лишенным друзей. Все, что было дорого, ушло в тьму, повисшую на восточном горизонте; и у него было мало надежды, что он когда-нибудь снова увидит своих друзей.
      И как бы отвечая его настроению, вернулась боль в руке, он почувствовал себя слабым и старым, и солнце, казалось, не грело его. Прикосновение руки Бергила заставило его очнуться.
      - Идемте, мастер Мериадок! - сказал мальчик. - Я вижу, вы еще больны. Я помогу вам добраться до лекарей. Но не бойтесь! Люди Минас Тирита непобедимы. А теперь с ними повелитель эльфийский камень и Берегонд из гвардии.

К титульной странице
Вперед
Назад