Виньков А. Молодящий укол старушке Европе : сделка Arcelor и «Северстали» – не авантюра и не импровизация, а часть тонко срежиссированной игры по консолидации российской стальной отрасли и интеграции ее в европейское бизнес-пространство
/ А. Виньков, Д. Сиваков, А. Кокшаров // Эксперт. – 2006. – № 21. – С. 22–29.
Сделка Arcelor и «Северстали» – не авантюра и не импровизация, а часть тонко срежиссированной игры по консолидации российской стальной отрасли и интеграции ее в европейское бизнес-пространство
Европейский сталелитейный холдинг Arcelor со штаб-квартирой в Люксембурге и российская металлургическая группа «Северсталь» на прошлой неделе объявили об объединении своих активов. В рамках сделки владелец «Северстали» Алексей Мордашов передаст Arcelor все свои металлургические активы в России, США, Италии и Великобритании. Взамен, доплатив еще 1,25 млрд. евро, г-н Мордашов получит 32,2% в капитале самого Arcelor. Таким образом, россиянин может стать крупнейшим акционером крупнейшей в мире сталелитейной компании.
Почти одновременно с этим событием на рынке стала циркулировать информация о том, что другая российская стальная компания, Evraz Group, переходит под контроль Романа Абрамовича. По слухам, Абрамович готов еще на одну громкую сделку – слияние с британской компанией Corus, второй по размеру после Arcelor в Европе.
Ветер перемен дует в окна стального фасада Европы и России. Важно понять, зачем нужны эти перемены и нам, и нашим соседям.
Алексей Мордашов отдаст принадлежащие ему пакеты акций в компании «Северсталь» (включая долю в американском стальном комбинате Severstal North America и метизные заводы в России и Англии), предприятия, входящие в компанию «Северсталь-ресурс» (активы в угольной и горнорудной отраслях России), а также подконтрольную ему итальянскую стальную компанию Lucchini плюс 1,25 млрд. евро. За это он получит примерно 32,2% акционерного капитала объединенной компании. Поскольку Arcelor держит на балансе часть собственных акций, после их аннулирования доля Мордашова может вырасти до 38,5%. Мордашов получит право назначать 6 из 18 членов совета директоров Arcelor. А поскольку большая часть акций Arcelor распылена среди множества инвесторов (самым крупным принадлежит сейчас 2-6%), он станет не просто крупнейшим из них, но фактически обладателем контрольного пакета.
Однако праздновать победу и говорить о том, как ловко мы получили контроль в крупнейшей в Европе и второй в мире компании, рановато. Мордашов получит ничего не значащий пост президента совета директоров (не путать с председателем совета директоров!) и возьмет на себя ряд ограничений, которые фактически самоустраняют его от управления Arcelor. В частности, ему придется признать мораторий на приобретение акций Arcelor в течение четырех лет и запрет на продажу этих акций в течение пяти лет. А голосовать своими акциями он самостоятельно не будет – только по рекомендациям совета директоров.
Тем самым сделка означает безоговорочное поглощение «Северстали» ее европейским коллегой.
Формально после покупки «Северстали» европейский гигант безоговорочно становится компанией номер один в мире. Объединенная структура будет крупнейшей и наиболее прибыльной сталелитейной компанией в мире с годовым оборотом в 46 млрд. евро и объемом производства более 70 млн. тонн стали в год (см. графики 1 и 2). Для сравнения: совокупное производство стали в России – примерно 65 млн. тонн.
Но это только формальные результаты объединения. Для Arcelor оно имеет и более приятные последствия в виде доступа к сырьевым активам всего СНГ и быстрорастущему российскому рынку. Выгодно оно и европейским рабочим-сталеварам, работающим на антикварных заводах в Европе, которых ни увольнять, ни сокращать не будут еще как минимум лет пять. Еще один плюс объединения – производственная синергия. Обе компании – и Arcelor, и «Северсталь» – выпускают автолист, стальной продукт с самой высокой добавленной стоимостью. После слияния на новую компанию придется 22% мирового производства стального проката для автопрома. Кроме того, альянс будет уникально сбалансирован и по своей географии – он будет занимать лидирующие позиции на рынках Европы, России и Бразилии, причем в двух последних странах будет генерироваться свыше 40% доходов Arcelor.
Таким образом, выпуск продукции с высокой добавленной стоимостью, доступ к источникам сырья, размещение предприятий в регионах с низкими затратами и динамичной экономикой позволит альянсу добиться наилучших показателей доходности в отрасли. При этом важно, что при поглощении российских активов Arcelor будет избавлен от финансового и производственного шока. С «Северсталью» у компании давние и весьма дружественные отношения. Обе давно и плодотворно сотрудничают в рамках совместных проектов, включая завод по производству горячеоцинкованного проката «Севергал» в Череповце и на предприятии по производству металлокорда в Орле.
Но самый важный для Arcelor эффект – защита от внешнего враждебного поглощения, которое пытается осуществить нынешний лидер отрасли Mittal Steel (см. «Он считает себя стальным королем...»).
Больше полугода продолжается война между крупнейшей стальной компанией Mittal Steel и Arcelor– в конце января Mittal Steel объявила оферту (то есть официальное предложение акционерам) на выкуп акций Arcelor. После этого глава Arcelor Ги Долле заявил в своем выступлении по французскому радио Europe 1: «Мы уже около года знаем, что Mittal Steel готовилась к этому шагу, и Arcelor начал подготовку к войне еще весной прошлого года. Мы разработали систему обороны, в которой задействованы банки, PR-компании и наши собственные службы. Сейчас мы готовы к борьбе, у нас есть план, который обеспечит победу».
Мы предлагаем читателю оценить некоторые высказывания менеджмента Arcelor в ходе борьбы с Mittal Steel. В равной степени они могли бы быть применены к любой российской компании, попытавшейся повторить аналогичный шаг.
Во-первых, говорят в Arcelor, у г-на Миттала нет плана долгосрочного развития группы. Мол, стремительное расширение Mittal Steel происходило за счет приобретения проблемных заводов с устаревшим оборудованием, поэтому компания, главным образом, просто варит сырую сталь.
Не то что Arcelor, который выпускает высокотехнологичный прокат.
Во-вторых, в Arcelor упирают на то, что основная цель владельца Mittal Steel Лакшми Миттала – «заполучить контроль над потоком наличности Arcelor», ведь большая часть активов индийца приобреталась в долг.
Все это правда. Российским игрокам дали наглядный пример того, что кавалерийский наскок на стальную индустрию Европы чреват полным отторжением. И если Россия ставит перед собой цель интеграции с европейскими производителями, действовать нам надо не в пример тактичнее и нежнее.
Вот еще несколько тому подтверждений. В ответ на выпады со стороны Arcelor в Mittal Steel не нашлись сказать ничего более умного, чем «менеджмент Arcelor действует из эгоистичных мотивов» (в таком духе высказался глава европейского подразделения Mittal Роланд Баан).
Нет особого смысла обсуждать детали длительного противостояния Arcelor и Mittal Steel. Важно лишь то, что у каждой стороны оказалось весьма много рычагов давления на политическую элиту Европы и общественность. На стороне Лакшми Миттала, например, действует один из мощнейших инвестбанков мира – американский Goldman Sachs, являющийся консультантом компании. С течением времени стало ясно, что Arcelor не устоять без нетривиальных решений. Акционерный капитал компании сильно распылен, и недружественную скупку акций у миноритариев остановить весьма сложно. Для выхода из тупика Arcelor потребовался «белый рыцарь» – новый партнер, который согласился бы на слияние на условиях Arcelor, а не навязывал бы свои условия, как это делал Миттал. Если последний собирался получить под свой контроль как минимум 50% акций Arcelor, то Алексей Мордашов согласился на 32%.
Однако даже и такой, мягкий, вход в Европу Мордашову не гарантирован. Противников слияния Arcelor и «Северстали» предостаточно.
Открытое предложение о поглощении «Северстали» готовы отвергнуть миноритарные акционеры из числа хеджевых фондов и спекулянтов, рассчитывавших получить быструю отдачу от вложений в акции Arcelor. В случае если слияние «Северстали» с Arcelor состоится, они не получат ничего, кроме возможного роста капитализации, в то время как Mittal Steel предлагает живые деньги.
Многие западные фонды высказывают претензию к «Северстали», считая ее недостаточно прозрачной, а ее акции – недостаточно ликвидными. Так, глава хедж-фонда Centaurus Capital Бернар Оппети заявил, что сделка с «Северсталью» «разрушает стоимость Arcelor». А управляющий фондом Amber Capital Джозеф Огурлиан отметил, что активы, вносимые Алексеем Мордашовым в оплату акций Arcelor, «не имеют справедливой оценки».
По мнению аналитиков, таким отрицательно настроенным по отношению к «Северстали» инвесторам-спекулянтам принадлежит в совокупности 20-25% акций Arcelor.
Еще одна группа противников – это те, кто видит в слиянии российскую угрозу. «Российский бизнес, при всем том прогрессе, который был достигнут в последние годы, по-прежнему непрозрачен по европейским меркам. Происхождение капитала не всегда понятно, имущественные вопросы, как показала история с ЮКОСом, могут всплыть по прошествии очень многих лет. Непонятно, как будет вести себя российская власть. Будет ли она, используя опыт с ЮКОСом, пытаться поставить те или иные активы (в том числе и в металлургии) под свой контроль? Будет ли она, используя опыт „Газпрома" с отключением
газа Украине этой зимой, использовать бизнес-интересы для достижения политических целей? Поскольку уверенности в ответах на эти вопросы в Европе нет, многим не нравится идея слияния с россиянами», – говорит аналитик одного из американских инвестбанков в Сити.
Но самой жесткой критике подверг и Мордашова, и «Северсталь», и всю Россию функционер из Mittal Steel Роланд Ба-ан: «Акционеры Arcelor ничего не покупают, напротив, сделка означает переход Arcelor под контроль Мордашова. Обязательства не покупать акции Arcelor в течение нескольких лет не помешают Мордашову вскоре получить контроль над компанией. Господину Киншу, председателю совета директоров Arcelor, больше семидесяти лет, господин Долле, президент компании, останется на своем посту только год. После этого у руля Arcelor будет лишь один человек, и это Мордашов. Российская стальная промышленность очень непрозрачна, и неизвестно, кто на самом деле реально принимает решения. Поэтому акционерам Arcelor следует опасаться союза с „Северсталью" из-за зависимости от российского правительства».
Главный вопрос, который задают после сделки «Северстали» с Arcelor большинство здравых людей, уже понявших, что у нас есть шанс получить доступ к управлению этой компанией: а зачем все это? Зачем надо получать контроль в европейском гиганте, зачем нужны все эти альянсы и какой от них прок?
Ответ, с одной стороны, прост: горизонтальные слияния всегда в моде, да и теория их поощряет. Тут и экономия на издержках от большего масштаба, и перенесение управленческого опыта более эффективных компаний-поглотителей в менее расторопные поглощаемые.
С другой стороны, для сталелитейной отрасли можно привести некоторые особые резоны, которые двигают логикой слияний и поглощений. В них нет ничего сложного и таинственного, однако для полной прозрачности неподготовленному читателю требуется довольно многое объяснить.
Начать надо с самого простого – с цен на сталь. На графике 4 мы приводим исторические цены на стальной прокат за сто лет, с 1900-го по 2002 год. Беглое его разглядывание наводит на очень простое соображение: самые крутые всплески цен случались в годы наибольших военных противостояний. Отчетливо видны вплески, приходящиеся на годы Первой и Второй мировых войн и на отдельные этапы холодной войны. В принципе все понятно, военные действия или приготовления к ним ведут к резкому росту производства вооружения, боеприпасов, военного строительства и т. п., все это сталь и прежде всего сталь. Однако влияние военных катаклизмов на стальную индустрию прямо и весьма негативно отразилось на ее структуре. Любая страна, прямо или косвенно задействованная в военно-политических конфликтах, стремилась (не без оснований) к созданию собственной металлургической базы. В итоге это привело не к экономически обоснованному распределению производства в наиболее приспособленных для этого регионах мира, а к более или менее равномерному по всему миру. Уже давно объемы выплавки стали на душу населения отражают степень индустриализации страны, а не ее естественные конкурентные преимущества в этой области.
Неэффективная структура привела к серьезному перепроизводству стали в мировом масштабе, что дало о себе знать, как только рынок вступил в свои права. С развалом СССР завершилась холодная война и самое напряженное мировое военное противостояние. Спрос на сталь стал формироваться в основном рынком, и рынок не преминул воспользоваться шансом выбирать сталь не по национальному признаку, а по критерию более низких цен. Поскольку качество массовых видов проката практически одинаково у всех производителей, пострадавшими тут же оказались компании стран с самыми высокими производственными издержками. В первую очередь это США и европейские страны. Реакция последовала незамедлительно – в виде вала антидемпинговых расследований против производителей из других стран и прочих протекционистских мер. Но даже и эти меры не смогли спасти западную стальную отрасль. Только в США в 1997-2004 годах было подано около 50 заявлений о защите от кредиторов, то есть в процедуру банкротства входили почти все американские производители. В Европе случаев банкротств было меньше, но в целом состояние местной стальной индустрии оказалось не намного лучше.
Но плачевное положение западной индустрии – штука, конечно же, временная. Конъюнктура стального рынка циклична. В нижней точке цикла с минимальным уровнем спроса большинство компаний в странах с развитой экономикой вынуждены сокращать объемы производства (очень показательна реакция американских компаний на конъюнктурный спад 2000-2001 годов – см. график 5). Но поскольку их постоянные издержки велики, это сокращение не решает всех проблем и они вынуждены работать на грани рентабельности или даже в убыток. В верхней точке цикла с высоким уровнем спроса и цен те, кто выжил, загружают простаивающие мощности и зарабатывают сверхприбыли. Поэтому-то Arcelor, созданный в свое время на базе трех европейских компаний с целью справиться с кризисом, сейчас процветает.
Эта упрощенная картина позволяет доходчиво объяснить необходимость экспансии российских игроков на внешние рынки. Среди сонма стальных компаний есть ряд тех, кто уверенно себя чувствует и хорошо зарабатывает при самой неблагоприятной конъюнктуре. Эти компании, как правило, расположены в странах, обладающих естественными конкурентными преимуществами и минимальными производственными издержками (см. график 6). В первую очередь речь идет о России и Бразилии (впрочем, есть компании, которые вроде бы не имеют отчетливо выраженных естественных конкурентных преимуществ, но при этом не боятся даже самой плохой конъюнктуры – такой пример дает южнокорейская POSCO).
Поэтому для оптимизации в мировом масштабе стальной отрасли было правильно не лелеять национальных полубанкротов, а создавать компании с такой географической структурой производства, которые были бы более или менее эффективными на всех стадиях цикла. Самый жесткий подход здесь – закрытие ряда избыточных мощностей на Западе и переориентация на поставки из развивающихся стран. Однако это вряд ли будет по душе кому бы то ни было на Западе, тем более что память о холодной войне и высокая степень террористических угроз живы в подсознании европейцев и американцев. Поэтому жизнеспособен более мягкий вариант – слияние стальных компаний, скажем, Европы и стран бывшего СССР. Здесь и боязнь привязки к России меньше (все помнят, что даже в годы холодной войны СССР был самым надежным поставщиком энергоресурсов в Европу), и прямая технологическая синергия налицо – для них это доступ к российскому сырью, для нас – доступ к технологиям. При достаточном взаимопроникновении капиталов высочайшая рентабельность российских компаний будет равномерно распределяться по интегрированной структуре, поддерживая ее на плаву даже во время самой «дохлой» конъюнктуры.
В чем же тут выгода России, ведь, вступая в альянс с Европой в нижней точке цикла, мы будем фактически дотировать жизнеспособность объединенной отрасли за счет своей прибыли? В краткосрочном аспекте проигрыш безусловный. Однако затраты окупятся сторицей – в ходе следующего конъюнктурного подъема. Плата за расходы по поглощению-слиянию произойдет, когда в ходе будущего всплеска цен у нас будет доступ к сверхприбыли стальных компаний Европы. Не говоря уже о доступе к новым технологиям и прочих дивидендах от интеграции в европейскую экономику.
Есть еще одно соображение, свидетельствующее в пользу сделки с Arcelor. Речь идет о глобальной тенденции мирового стального рынка – концентрации капитала. Причем эта тенденция носит долговременный и стратегический характер. Отрасль зажата между сильно концентрированными поставщиками сырья и столь же сильно концентрированными потребителями, в первую очередь плоского проката (это основной вид проката) – см. график 7. Процитируем Александра Абрамова, создателя и пока еще крупнейшего совладельца российской стальной группы «Евразхолдинг»:
– Существует квазикартель потребителей плоского проката, в котором локомотивом являются автомобильные компании. Их мало. С другой стороны, есть производители стального проката, которых по всему миру много. И есть маржа, которую получают на продаже стали. Эту маржу, как одеяло, автомобилисты уже давно и уверенно натянули на себя, устанавливая нужные закупочные цены. Потому что они большие и у них больше денег, они могут оказывать сильное влияние на рынок. Битва потребителей стали и ее производителей носит стратегический характер, и укрупнение металлургических компаний – это попытка ответить на волну слияний в автомобильной промышленности.
Старт консолидации мировой сталелитейной индустрии дан лет шесть назад. С тех пор были созданы две уникальные корпорации – Arcelor (образована после слияния испанской Aceralia, люксембургской Arbed и французской Usinor в ходе попытки справиться с кризисом в европейской стальной отрасли) и Mittal Steel, у каждой из которых объемы выплавки стали перевалили за 50 млн. тонн (до этого момента лидеры рынка производили 20-30 млн. тонн). По единодушным прогнозам отраслевых специалистов, лет через десять жизнеспособными на мировой арене окажутся всего несколько компаний с объемами производства 100-150 млн. тонн. Российские игроки по объективным причинам припозднились к началу большой гонки за лидерство, однако шансов своих еще не упустили. Совокупно четыре наших крупнейших игрока («Северсталь», Магнитка, НЛМК и Евразхолдинг) выплавляют примерно 45 млн. тонн стали, и их объединение могло бы создать компанию, способную войти в когорту мировых лидеров. Если бы к этому списку добавились Arcelor и Corns, то новообразование мощностью под 120 млн. тонн навсегда бы обеспечило себе место под солнцем на мировом стальном Олимпе.
Сейчас в России четыре ключевые фигуры, четыре игрока, претендующих на лавры консолидатора стальной отрасли, – владелец половины российской железорудной отрасли и комбината «Носта» Алишер Усманов, владелец «Северстали» Алексей Мордашов, владелец Евразхолдинга Александр Абрамов, владелец НЛМК Владимир Лисин. До последних событий каждый из них имел шанс стать первым. Поэтому еще один вопрос, который волнует всех, – это новая конфигурация российской стальной элиты.
Спрогнозировать тут реальное развитие событий почти нереально. Есть шансы у Мордашова, который первый среди них организовал серьезную сделку. Есть шансы у Лисина, который выделяется среди остальных самой мощной финансовой поддержкой. Есть шансы у Алишера Усманова, который в своем бизнесе всегда придерживался линии на реализацию выгодных для государства стратегий (напомним, что именно он претворяет в жизнь идею объединения железорудной индустрии в масштабах СНГ) и, по слухам, является наиболее приближенной к президенту России фигурой из стального бизнеса. Наконец, есть шансы и у Александра Абрамова – пожалуй, самого мощного стратега из всех перечисленных, к тому же самого неконфликтного и всегда нацеленного на компромисс, хотя его желание быть первым в поддерживаемых государством играх вызывает сомнения.
Сейчас можно только гадать, какова будет конфигурация российского стального Олимпа после завершения сделок с Arcelor и Евразхолдингом. Можно, например, предположить, что Абрамов и Абрамович пытаются повторить путь Мордашова, но только уже с британской Corus. Или, скажем, такой вариант. Абрамов продает свой бизнес в России, чтобы получить крупный пакет акций Corus или же докупить на рынке акции Arcelor и вместе с Мордашовым получить в нем полный контроль; конечным же покупателем Евраз-холдинга выступает Алишер Усманов. Нам кажется, что фантазировать здесь можно до бесконечности. И участие Романа Абрамовича служит подтверждением тому, что новый расклад сил мы узнаем лишь тогда, когда Европа переварит слияние «Северстали» с Arcelor.
Очевидно же одно. Процесс консолидации российских стальных активов сдвинулся с мертвой точки, и возможно даже, что все игроки реализуют какую-то одну стратегию, в результате чего мы можем стать свидетелями не только единой стальной компании России, но и контролируемого российским капиталом европейского лидера. Источник, осведомленный о роли Алишера Усманова во всей этой истории, сказал нам буквально следующее: «Вы должны понимать, что все события проходят под непрерывным контролем и руководством и что всем крупным игрокам российского стального рынка в этой срежиссированной игре отведена своя собственная роль. Одним из итогов этой игры будет слияние всей российской стальной отрасли. Поэтому говорить о том, что Arcelor поглотил «Северсталь», преждевременно и недальновидно».
Выше мы уже изложили все выгоды и от слияния с европейцами, и от участия в интеграционной гонке. Но, может, и не стоит ввязываться в такую игру, участие в которой обойдется стране вывозом за границу многих миллиардов долларов и лишь оценочными прибылями в будущем?
Стоит. У пассивной стратегии, направленной лишь на ориентацию на внутренний рынок, есть серьезные недостатки. Россия сейчас обладает серьезными естественными конкурентными преимуществами в виде хорошей железорудной и угольной базы и наследственным конкурентным преимуществом в виде мощных производственных активов, доставшихся нам от СССР. И то, что наши заводы технологически далеко не самые современные, не умаляет этого преимущества. Бразилия, обладающая уникальными запасами железной руды, рвется стать мировым центром производства стали. Не получается – слишком затратно строительство сталелитейных заводов. Не может совершить индустриальный рывок и Индия – страна с населением более миллиарда человек выплавляет всего 35 млн. тонн стали, то есть в два раза меньше, чем Россия, и в десять раз меньше Китая. Сам Китай хотя и выплавляет в три раза больше стали, чем его ближайшие преследователи, только приблизился к насыщению внутреннего рынка и до внешней экспансии просто не дорос.
Российские крупные комбинаты быстро стареют, нужны средства для их полного обновления. Новая структура спроса диктует необходимость строить новые заводы. Нужны разработки новых месторождений угля и руды. На все это требуются деньги. Много денег. Миллиарды, десятки миллиардов долларов. Можно, конечно, оставить все как есть – авось пронесет. Да вот загвоздка. Конкурентные преимущества России не вечны. Эффект дешевого сырья, эксплуатация которого привела к появлению отряда зажиточных российских стальных баронов, неизбежно будет ослабевать. Поэтому, оставив все на своем месте, через пять-десять лет мы получим очередную проблему, для решения которой придется призывать к инвестиционному проекту национального масштаба. Может, стоит сполна отыграть эффект наших нынешних конкурентных преимуществ и максимально быстро решить все потенциальные проблемы в ходе глобальной интеграции, в первую очередь с Европой?
Нам больше нравится второй вариант. Поэтому для успеха спланированной экспансии российского капитала нам надо избежать ярости в натиске, с которым могут взяться за это наши бизнесмены. Тут придется действовать тактичнее и осторожнее. Долго и настойчиво доказывать, что наш российско-европейский стальной альянс будет выгоден обеим сторонам. Возможно, согласиться на какой-то дополнительный размен с Европой. В общем, доказывать и доказывать европейцам свою лояльность и истинную дружественность намерений.
А что если у нас этого не получится, например, из-за сопротивления Европы? Мы вполне можем быть производственно-сырьевым придатком европейской стальной суперкорпорации. Однако надо четко понимать, какова должна быть плата за это. В этом случае российские активы под флагом и управлением европейской компании должны работать не только на устойчивость западной стальной индустрии, но и на обеспечение наших внутренних интересов. Нам кажется, что сдача российской стальной индустрии может проходить только на условиях импортзамещения в ключевых технологических отраслях, в первую очередь в автомобилестроении. Примириться с потерей «Северстали», НЛМК и Магнитки можно только в случае создания в России европейскими компаниями автозаводов полного цикла, а не жалких сборочных производств, что существуют ныне. Пока не очень понятно, насколько серьезны попытки государства восстановить конкурентоспособность советских автозаводов, в первую очередь ВАЗа. Поэтому стратегия, когда мы сдаем свою сталь и пытаемся делать свои автомобили, кажется не самой удачной, ведь сдавать надо то, в чем у нас нет конкурентных преимуществ, а не наоборот.
Председатель правления Arcelor Ги Долле уверен, что его концерн – лидер мировой индустрии и ему нечему учиться у команды Мордашова в области антикризисного управления.
– Не является ли поглощение «Северстали» лишь мерой защиты Arcelor против враждебного поглощения со стороны Mittal Steel?
– Эта сделка обсуждалась очень давно. Еще в сентябре 2002 года мы начали о ней говорить, но тогда не смогли прийти к какому-то соглашению, договориться было слишком тяжело. Так что предложение Mittal Steel стало лишь катализатором, а не причиной этой сделки.
– Говорят, что владелец НЛМК Владимир Лисин был готов купить крупный пакет акций Arcelor?
– НЛМК – очень хорошая компания, и я лично уважаю господина Лисина. Однако партнерство мы развивали с «Северсталью».
– Если у одних мировых стальных компаний есть устоявшийся образ технологически ориентированных (японские, германские), у других – интенсивно развивающихся (например, POSCO), то у Arcelor в России не очень хороший имидж. Неповоротливая компания, со старыми активами в Европе, ориентированная на монополизацию рынков сбыта...
– Это неправда. Мы чемпионы в области качества. Arcelor всегда был в первых рядах по внедрению новых технологий. Мы первые стали использовать вдувание угля в ходе плавки чугуна. У нас работают 1300 исследователей. Ежегодно мы тратим 150 миллионов евро на новые технологии. Две трети от этого идет на развитие новых продуктов, оставшаяся треть – на новые технологии плавки, проката и так далее. Хотя, действительно, лет пятнадцать назад было наоборот: мы тратили две трети на технологии и лишь треть на новые продукты.
За счет высокого качества продукта у нас в Европе есть преимущество по стоимости стального проката среди других сталелитейщиков. Всем известно, что наша сталь высшей марки. Именно поэтому каждый второй автомобиль в Европе сделан из стали Arcelor.
Что касается однобокого развития в Европе, то это тоже не так. Мы движемся в другие регионы. Сейчас Arcelor – первая по производству стали компания в Бразилии. Теперь хотим работать в России.
– Какие еще новые технологии в стальной отрасли внедрила ваша компания за последние десять лет?
– Горячее оцинкование автомобильной стали. Мы в этом короли. Очень много работали над этой технологией. Еще мы, например, сумели наладить производство толстолистовой трубной заготовки. Все это несмотря на то, что сами не производим металлургического оборудования – для этого у нас есть мощная инжиниринговая компания Paul Wurth, пусть она этим занимается (Arcelor контролирует 48,1% акций Paul Wurth. – «Эксперт»).
– Предполагает ли поглощение «Северстали» перенос тех технологий, которые вы упомянули, в Россию?
– Да, и мы уже этим занимаемся, производя совместно с «Северсталью» автолист. Мы будем делиться не только своими технологиями, но и опытом.
– Менеджеры российской стальной индустрии имеют уникальный опыт антикризисного управления и минимизации издержек. Будет ли Arcelor использовать опыт команды Мордашова?
– Многое, чем гордится «Северсталь», нами было проделано уже давно – лет двадцать тому назад. Мы ведь тоже использовали консультантов из McKinsey, чтобы снизить издержки. Но опыт и ноу-хау «Северстали» не пропадут, у нас нет и не будет разговоров на уровне «ученик-учитель».