Выдающиеся люди Вологодского края

СЕВЕРЯНИН Игорь (настоящее имя и фамилия Игорь Васильевич Лотарев; 1887, Петербург - 1941, Таллин; похоронен на Александро-Невском кладбище), поэт, переводчик, мемуарист.

До 9 лет Северянин жил в Петербурге. После размолвки родителей переехал с вышедшим в отставку отцом в принадлежавшую дяде, М. П. Лотарёву, усадьбу Сойвола Череповецкого уезда Новгородской губернии, на берегу реки Суды, часто упоминаемой в стихах поэта. Дядюшкино летнее имение находилось неподалеку, за чаепитием на веранде собиралась огромная семья. Доселе одинокий мальчик, обзаведшийся вдруг не одной дюжиной дядей, тетей, кузенов и кузин, пропадал во Владимировке сутками и неделями. Деревня, дача и река Суда были отдушинами его тогдашнего существования.

В Череповце Северянин закончил четыре класса реального училища (1898-1903); с благодарностью вспоминал «доброго, веселого, остроумного» директора кн. Б. А. Тенишева , на квартире которого первоначально жил. Учебу же в реальном училище с розгами и другими наказаниями за шалости и неуспеваемость он ненавидел всей душой. Во многом потому, что больше других шалил и не успевал. Весной 1903 вместе с занявшимся коммерцией отцом отправился на Дальний Восток. В стихотворном романе «Роса оранжевого часа» описал картины детства и отрочества, путешествие через всю Россию и жизнь в порту Дальнем. С конца декабря 1903 жил в Петербурге и Гатчине, где его мать снимала дачу.

Своим литературным дебютом Северянин считал публикацию стихотворения «Гибель „Рюрика"» в солдатском журнале «Досуг и дело».

В 1906-08 переживал роман со швеей Евгенией Гуцан, в 1908 у них родилась дочь Тамара. Этой любви посвящена небольшая поэма «Злата (Из дневника одного поэта)», памятью о «неповторимой вовеки Злате» отмечены многие стихи Северянина разных лет.

С начала 1908 подписывался псевдонимом Игорь-Северянин, надолго сохранив его именно в таком написании, через дефис.

Всероссийскую известность Северянин приобрел в 1910, когда Л.Н. Толстой, выслушав его стихотворение «Хабанера», уничтожающе отозвался о строках: «Вонзите штопор в упругость пробки / И взоры женщин не будут робки». Этот отзыв попал в газеты; как писал сам поэт, «с тех пор каждая моя новая брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады».

Он писал о ме¬щанском рае с красивыми машинами, замками и дача¬ми, с любовными сценами на берегу моря, с чарующей музыкой, запахом духов и сигар, с вином, фруктами и устрицами. Такие стихи не вписывались ни в официальную художественную моду, где в ту по¬ру господствовал стиль «а-ля рюс», ни в демократичес¬кую, которая требовала аскетизма и самоотвержения, ни в декадентскую, которая на дух не переносила ме-щанской культуры. Однако читатель получал то, что хотел.

Уже в этот период сформировались основные черты поэтики Северянина; В. Я. Брюсов отметил его стремление «обновить поэтический язык» за счет «бульварного арго», «отважных неологизмов» и «смелых метафор», хотя большей частью «это выходит у него не совсем удачно, а подчас и смешно»; год спустя он же считал Северянина «настоящим поэтом, поэзия которого приобретает все более и более законченные и строгие очертания», хотя у него «немало неудачных новшеств, дающих благодарные темы для газетных пародий».

В декабре 1912 Брюсов организовал вечер Северянина в московском Обществе свободной эстетики. В условиях, когда Северянин являлся излюбленной мишенью для критиков и карикатуристов, это было первым публичным признанием.

Решающим событием в литературной судьбе Северянина стал выход сборника «Громокипящий кубок», объединившего стихи 1909-12 годов. Книга выдержала 10 изданий, суммарный тираж кото¬рых превысил 30 тыс. экземпляров, в то время как для поэтического сборника очень хорошим считался тираж в 1 —2 тыс. Продажи не падали даже во время револю¬ции и гражданской войны, когда вобла и сухари пользо¬вались большим спросом, чем поэтические сборники. В книге нередко чувствуется «лирическая ирония», близкая к самоиронии, при этом зачастую трудно провести границу между иронией и искренним пафосом - в созданном поэтом оригинальном типе трагической клоунады лицо и маски, по существу, неразличимы («За струнной изгородью лиры / Рыдает царственный паяц!»). Северянин в равной мере считает себя певцом «площади» и «хутора» - просторечно-площадная и изысканно-манерная языковые стихии сплавлены у него единой напевной интонацией.

Грандиозный успех имели «поэзоконцерты» Северянина в московском Политехническом музее в 1914, 1915 (по подсчетам самого поэта, в 1913-18 в различных городах России он выступил около 130 раз), предварявшиеся сочувственными рефератами «традиционалистов» В. Ф. Ходасевича, С. Я. Рубановича.

С 1914 книги Северянина выходят регулярно. Это время шумного успеха, «двусмысленной славы», по выражению поэта.

В январе 1918 вместе с тяжелобольной матерью, гражданской женой и дочерью Валерией Северянин перебирается из Петрограда в пос. Тойла в Эстляндии, где бывал и ранее, начиная с 1912. Кратковременный приезд в Москву в феврале - марте 1918 ознаменовался избранием его «королем поэтов» и поэзовечером в Политехническом музее. С марта 1918 постоянно живет в Эстонии. В 1918 появились первые переводы стихов Северянина на эстонский язык Он стал сотрудничать в тартуских, рижских, варшавских, берлинских русских газетах, вышли его поэтические. сборники. Приняв в 1921 эстонское гражданство, в стихах и официальных беседах Северянин тем не менее подчеркивал, что он «не эмигрант и не беженец», остро переживал свою отторгнутость от России. В 1921 году Северянин женился на Фелиссе Круут, дочери владельца дома в Тойле, где он жил. Родившегося в 1922 сына назвали Вакхом.

В 1920-е годы Северянин написал серию стихотворных лирических мемуаров - роман «Падучая стремнина», «Колокола собора чувств»; в «романе в строфах» «Рояль Леандра» он пытался, обратившись к фабульной основе «Евгения Онегина», представить широкую картину российской художественной жизни начала века.

В творчестве Северянина происходят перемены: оно все более тяготеет к классической ясности, к выражению глубоких и простых человеческих чувств. Лучшие его книги эмигрантского периода - «Классические розы. Стихи 1922-1930», где судьба России и оказавшегося за ее пределами поэта осмысливается через такие ключевые понятия, как родина, творчество, вера, любовь, природа, культура, и «Медальоны» - сто расположенных в алфавитном порядке сонетов - портретов русских и зарубежных писателей и композиторов («друзей» и «врагов»), ярко окрашенных субъективным авторским восприятием.

Хотя за заслуги в области переводов и пропаганды эстонской литературы он в 1926-31 и 1937-40 получал субсидии из Государственного фонда Эстонии, его материальное положение постоянно было стесненным.

С весны 1920 начались поэтические выступления Северянина в Латвии и Литве, затем в Германии, Финляндии, Польше, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Королевстве Сербии, Хорватии и Словении. Особенно большой резонанс имели два его выступления в Париже в феврале 1931.

К концу 1930-х годов он почти перестал писать стихи; причина объясняется в иронико-трагическом интервью «Игорь Северянин беседует с Игорем Лотаревым о своем 35-летнем юбилее» (1940): «Издателей на настоящие стихи теперь нет. Нет на них и читателя».

Оккупацию Эстонии Сов. Союзом в 1940 Северянин приветствовал - вел переговоры об издании книги избранных произведений, получал заказы на переводы. В начале войны посылал в советские государственные инстанции оставшиеся без ответа просьбы об эвакуации в советский тыл. После захвата Эстонии немцами жил в Таллине. Умер от нарушения сердечной деятельности.