Коничев К. И. На баржах с тесом : (отрывок из повести «Путина») / К. Коничев // Спутник краеведа : журнал. – 1929. – № 4. – С. 29-33.
Константин Коничев
НА БАРЖАХ С ТЕСОМ*
(Отрывок из повести «Путина»)
... Другого имени ему не было: Ванька с Катромы да Ванька с Катромы...
Никто не знал из ванькиных товарищей-бурлаков, кто он: парень или женатый; думали, что парень: нигде он ни единым словом не проговорился об оставшейся дома семье, о родителях и бабе с сынишкой Петькой. Про себя только думал: «Чего от заботы по дому сохнуть! Отец старик в силах, управится»... Как у шкипера, были у него двое подручных коренных-водоливов – Сенька Глухарь из города Белозерска и Степка Котоня из Утина.
Сеньке такое прозвище было присвоено потому, что он не всегда мог расслышать, матюгают его, или бога за него молят. А почему Степку прозвали Котоней, сразу постороннему человеку в этом разобраться трудно; сам он пояснял, что ему настоящая фамилия не Котоня, а Котоничев, так и в паспорте значилось.
Степка и Сенька оба были подходящего возраста, лет так под двадцать пять; силы и смекалки у них хватало для того, чтобы зачалить где баржу в шлюзе, или снасть у кнека потрафить, да и воду выкачивать со дна баржи не учить их тоже: водоливы они не в первую навигацию.
Еще были у этих ребят отличительные друг от друга свойства. Сенька, кроме глухоты, обладал порядочной ленью, прожорливостью и любопытством ко всякой мелочи. Степка был послушнее, вдвое работал против Сеньки, хитер был на выдумки, умел веселиться и смешить других. Шкипер Тягунов, (он же и Ванька с Катромы) с первых дней полюбил утинского Степку Котоню. Еще когда «Вера» (рыбкинский пароход) вывела из Кубенки три баржи с тесом в озеро, ванькина баржа была хвостовой, ветром и волнами ее заносило в сторону больше, нежели две передовые баржи. Руль скрипел, как не мазаные тележные колеса. Все трое – шкипер, водоливы Сенька и Степка, – дружно нажимая грудями на руль, боролись с упрямыми волнами. Однако баржа шла боком, замедляя ход «Веры». С передней тесовки караванный Никита Кругляков, видя, как неудачно справляется Тягунов с баржей, рычал ему в берестяный рупор:
– Эй! Что вы там... стоя опоролись?!. Первогодок с рулем не справится?! Нажимайте! Путина-та еще вся впереди!.. И, откинув на крышу рупор, Никита ругался про себя так, чтобы не слышали на этой передовой барже и шкипер, и водоливы.
– По-моему, дурака выкинул хозяин наш Федор Иванович; для чего первой год посылать Ваньку шкипером, коли он ни уха, ни рыла в деле не смыслит? Что из того, что на сплаве Ванька работал, и сила в ем есть, – это другое дело. Путина – она от шкипера требует привычки, смекалки, вот бы годика три коренным походил, тогда – да...
Наворчавшись, караванный ушел в свою избушку, выстроенную отдельно от водоливов на крыше баржи, там прилег на полосатый матрац, набитый ржаной соломой, чувствуя зыбкое покачивание всей баржи и покачивание себя на постели. Никита прикрыл рукой глаза, стараясь заснуть.
«Вера» изо всей мочи билась винтом на широком плесе озера, незаметно двигаясь вперед к Антонию, к реке Порозовице. И хотя было ветрено, солнце не позволяло заслонять себя облакам, оно заботливо сопровождало караван в тысячеверстную путину. Да и сами облака, разваливаясь в громадные хлопья, беспорядочно неслись со стороны Новленского заозерья в утинские и грибцовские края; они, гонимые надозерным ветром, не смели мешать солнцу-верхогляду любоваться на простор озера и ползущие по нему, как три платяные вши по синему кафтану, три белотесовых баржи. Сквозь шум ветра и плеск волн о борта баржей на хвостовой барже у Ваньки Тягунова раздался треск, и его баржу быстро повернуло кормой в сторону. Вслед за тем пронзительный крик Тягунова донесся на передние две тесовки.
– Ребята! Помогите! Руль сорвало, что делать?!. Действительно, из нижней над водой железной петли вырвались гвозди, руль свалился набок. Степка и Сенька бегали по крыше баржи, с перепуга не зная, за что ухватиться. Шкипер догадался бечевкой зацепить правило руля за кормовые кнеки, чтоб не сорвало его окончательно и не унесло в озеро, а то без руля баржа – что белка без хвоста, далеко не прыгнет.
Караванный Никита, не успевший уснуть, вылез на крик без шапки из своей конуры, отчаянно заорал:
– Что делать? Кричите: что делать?!. А высадить вас всех троих среди озера к Спасу в Каменный монастырь и заставить монашеские портки стирать, – вот что делать!.. А не баржей вам, дьяволам, верховодить... без руля-то как теперь?..
– Заткни себе хлебало, без дурацких советов обойдемся, – горячась, во всю глотку отвечал Тягунов караванному.
– Степка, давай колун! – Ищи, Сенька, в корме гвозди, сейчас все поправим!..
От передней баржи оторвалась лодка; на ней, подбрасываемый гребнями волн, Никита Кругляков, сильно нажимая на весла, направлялся к хвостовой барже выяснить, почему оборвало руль. Подъезжая к барже, он с удивлением заметил: корма, отвернувшись от ветра, меньше и легче задевалась сердитыми волнами. Пользуясь этим случаем, руль был поставлен на свое место, а на самом борту кормы Сенька Глухарь и шкипер Ванька держали вниз головой за ноги над самой водой Степку Котоню; тот торопливо обухом топора вбивал в петлю руля два больших «барошных» гвоздя.
– Сроните человека! Утопите! Леший один так руль навешивает, – обрушился опять с руганью караванный Никита, цепляясь из лодки багром за баржу.
– Кто будет отвечать за вас, ежели утопите? Я, скажут, не доглядел, у-у, сволочи! Нахлебники вы хозяйские, «брюхагречневые»!..
– У нас уж все в порядке, – легко вздохнул Ванька, вместе с Сенькой втаскивая на корму водолива Степку.
– Ну, и неловко же было гвозди-то вбарабанивать, – думал, глаза на лоб вылезут, да ничего, на старом месте, кажется, – давайте, попробуем, каково руль-то действует, – фыркал, протирая на лице пот, Котоня.
– Хорошо! Теперь и не скрипит даже.
– Ай-да мы, молодцы! Не успел караванный, как следует, выматюгать, у нас как ни в чем не бывало.
После, когда «Вера» втащила за собой из озера все три баржи в Порозовицу, было уже заполночь. Бурлаки уговорили Никиту привалить к берегу, купить у рыбаков рыбы и всем вместе поужинать, благо озеро осталось позади, дальше плыть менее опасно, в каналах, на Ковже и Вытегре тихо. Только Шексна и Свирь в путине для шкиперов и караванных в роде пугала, и то ничего, если в оба глядеть, чтоб на пороги не наскочить, тогда везде, как по маслу.
Легкий ветерок ласково гладил вершины лиственницы, которою берега Порозовицы обросли всплошную. На примятой густой осоке, под высокими, темными ивами бурлаки и семь матросов с «Веры» разложили костер. В двух брюхатых чайниках грели чай, а три котелка были наполнены свежей, почти живой нельмушкой и окунями. Пламя костра освещало загорелые лица сидевшей вокруг братвы. Одни из них были в каких-то затасканных теплых рубахах и пиджаках, другие одеты по-зимогорному – нараспашку в одном кропаном тельном белье и в опорках. Всем им вместе не скучно. Кто бы из них ни разговаривал, всякий слушал и сам принимал в разговоре оживленное участие. Сварившуюся рыбу в котлах поставили посредине.
Никита Кругляков, как хозяин каравана, отвернувшись в сторону заозерской церкви Антония (хотя ее ночью все равно не видно), начал перед ужином молиться.
Запах разваренной нельмушки щекотал бурлацкий аппетит. Степка Котоня не вытерпел и полез рукой в котелок, сказав:
– «Рече господь ученикам: вилок нет, – берите рукам».
Матросы и бурлаки гыгнули, тоже полезли доставать из котелка рыбу. Караванный, осеняя себя крестом, покосился на ребят:
– Не терпится, погодите ужо меня, сволочи экие!
– Ровно богу молишься, сволочь-то поминаешь всуе.
– Ха-ха-ха, – сволочь всуе.
Ну, давай, Никита, благословляй, буде за Рыбкина поклоны выбивать.
– Дураки! За себя и за вас бога благодарю, благополучно озеро проехали, до Рыбкина што нам.
– У-у, брат, рано богу льстить: может, в Питер одни щепки от нашего каравана приплывут. Ты бы лучше богу свечу с мачту обещал, а там видно будет.
– Ешьте, давай, уха остывает.
Ванька Катромский, хлопая по плечу Котоню, говорил: «Ты, парень, нажористее рыбку наворачивай, стоишь; был бы такой, как вон Глухарь-Сенька, в жизнь бы руль не исправить, на ходу да в озере; ты молодца, молодца, и вперед так, смелее...
– На Степку-то надейся, да и сам не спи у руля, все чтобы в целости.
– За свою баржу я в ответе, а не ты; указчику-то знаешь, что сулят, – без подхалимства ответил Тягунов караванному...
Поужинали и ночевали на баржах.
На вахте стояли по очереди водоливы.
Утром чуть свет караванный Никита и штурвальный с «Веры» уже на ногах, тот и другой покрикивали:
Но, ребята! На отвал пора! Отчаливаем. Убирайте снасти, поехали!
Выходили полусонные люди из надпалубных избушек-курилок. Протирали заспанные глаза, выезжали в лодках на берег снимать снасти со свайника.
* В целом повесть «Путина» широко охватывает быт северных сплавщиков, бурлаков, их отношение к хозяевам в прошлом. Во II части повести автор рассказывает о бурлаках в теперешних условиях.