Коничев К. И. Монастырское дело / К. Коничев // Леонид Леонов в воспоминаниях, дневниках, интервью / [сост.: П. Алешкин, Н. Леонова, В. Осипов, Б. Стукалин]. – Москва, 1999. – С. 263-267.
Константин Коничев
МОНАСТЫРСКОЕ ДЕЛО
Много добрых слов мне приходилось слышать о Леониде Леонове от архангельского художника-сказочника Степана Григорьевича Писахова. С этого началось мое заочное знакомство с большим, настоящим русским писателем. Разумеется, я читал еще ранние произведения Леонида Максимовича, читал литературу о нем, в том числе и записки Фурманова.
В годы Отечественной войны, в лесных землянках Карельского фронта, мы читали и перечитывали его яркие антифашистские статьи, вселявшие в нас боевой дух и уверенность в победе над врагом.
Еще до войны и после мне неоднократно на творческих конференциях областных прозаиков и поэтов довелось слышать весьма поучительные выступления этого безукоризненного человека, вдумчивого талантливого писателя.
«Настоящий, большой писатель может родиться лишь из большого человека...»
«Не меньше таланта писателю положено иметь ум, совесть и душу...»
«Призвание писателя – беспощадный труд с максимальной отдачей себя...»
Сказать такие слова, обращаясь в ту пору к нам, молодым провинциальным авторам, Леонид Леонов имел полное моральное право, как обладатель огромного, недюжинного ума, чистой совести и благородной человеческой души и как великий труженик, не жалеющий сил и преуспевающий в делах своих.
Изредка с ним переписываемся, еще реже встречаемся. Иногда бывает мне желательно обратиться к нему за советом по какому-либо общественному делу.
Леонид Максимович – верный сын своего народа, знает и любит Россию в ее историческом прошлом и настоящем. Он не откажет быть участливым в деле, если дело достойно внимания и требует вмешательства и помощи. Приведу примечательный пример из моей с ним переписки.
В личном архиве у меня хранится папка с надписью: «Монастырское дело». Дело это возникло задолго до организации Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
Я, родом северянин, болезненно переживаю встречающиеся неполадки, нерачительность и преступную небрежность в охране памятников русского искусства.
Никем не посылаемый, никем не командированный, я неоднократно побывал (между прочими поездками) в Кириллове-Белозерском и Ферапонтове. И вот однажды, было это в 1955 году, во время поездки в Кириллов, мною было замечено нечто вопиющее и взывающее о необходимости активного вмешательства ради наведения порядка. Решаюсь об этом написать подробное открытое письмо-слезницу об охране памятников старины в Москву авторитетным лицам, от коих зависит судьба этого дела, а именно тогдашнему министру культуры СССР Н. А. Михайлову и писателю-депутату Верховного Совета СССР Леониду Леонову.
Из Министерства культуры (25.07.1955 за № 31-318) поступил ответ:
«...Министерством культуры СССР предпринимаются шаги в направлении объединения дела охраны всех видов памятников культуры в едином ведомстве, однако такое изменение существующего положения потребует специального решения Правительства СССР...
Пересылаем Ваше письмо начальнику отдела охраны памятников архитектуры при Совете Министров РСФСР тов. А. В. Серегину с просьбой сообщить Вам о мерах, которые будут им приняты в отношении устранения указанных Вами недостатков...»
Леонид Леонов откликнулся без промедления таким письмом:
«Уважаемый Константин Иванович!
Душу изорвал, письмо Ваше читая. Что делать, что делать? Мало чего остается из старинки потомкам нашим. Порою мне кажется, что какая-то злая сила крушит со всего плеча наши святыни. Мои соображения об этом я записал в первом акте моей «Золотой кареты». Вот так же гибнут бессмысленно и леса – такие письма приходят в ответ на роман, а никто ничем помочь не может. Ходил н тут со слезницами этими в одну инстанцию к громкому человеку, показывал письма, фотографии, что творите и на Карпатах, например, где срублены 25000 стволов бука, из которых каждое – колонна мироздания! – и два года лежат, гниют под дождем. Показывал сему громкому человеку и расплакался. Было речено в ответ, что со мною согласен, что печали мои основательны, но с тех пор ни шороха! Эх – мать честная... Конечно, письмо буду Ваше пользовать всюду... Надо бы коллективное письмо написать повыше, но все устали, некогда и прочее. Вот, организуйте, а?
Привет Вам сердечный Леонид Леонов»
Приписка: «С Михайловым Н. А. поговорю тоже».
Доподлинно мне неизвестно о встрече и разговоре Леонида Максимовича с министром культуры. Могу только догадываться о движении «Монастырского дела» в благожелательном направлении, тем более что на сей счет имеется вполне логически оправданный довод.
Из Министерства культуры СССР поступило мне второе письмо (от 25.Х.1955 за № 31-414):
«Уважаемый тов. Коничев!
Могу порадовать Вас, что Ваше письмо принесло пользу Кирилло-Белозерскому музею. Туда выезжала комиссия, которая наметила план работы по поддержанию памятников, договорилась с облисполкомом о выделении местных материалов и средств, а в Москве запланированы средства и фондовые материалы. Работы включены в план 1956 года... Со своей стороны мы подготовили, и Министерство культуры СССР направило всем министрам культуры приказ об улучшении дела охраны памятников истории и искусства, в котором, в частности, даны указания о борьбе против подмены антирелигиозной пропаганды разрушением памятников культуры...»
Б. П. Михайлов,начальник Гос. инспекции
по охране памятников истории и искусства.
Итак, с внушительной помощью Леонида Максимовича моя слезница возымела действие. В Кириллове-Белозерском приступили к наведению порядка. И хотя не в полной мере, но основное было сделано. Вскоре после этого я отправился в Вытегру посмотреть памятник северного русского зодчества – многоглавую деревянную церковь – гордость нашего искусства.
В древние времена историк Тацит писал о неведомых ему северянах, что «безопасные от людей, безопасные от богов, люди этих стран достигли самого трудного отсутствия желаний».
Не могу оспаривать Тацита, но могу лишь возразить, что еще в многовековой давности наши русские северяне не были наделены чувствами «отсутствия желаний». Они желали достичь непостижимого в области искусства деревянной и каменной архитектуры, искусства живописи и литья.
В Вытегре я ужаснулся оттого, увидев, в каком отвратительно небрежном состоянии Анхимовский деревянный храм, построенный в петровское время. Немедленно об этом, не сгущая красок (сгушать было незачем), послал в редакцию «Литературной России» тревожное письмо. Письмо редакция не поместила, не предотвратила трагедию вытегорского памятника. Спустя не более месяца после моего отъезда из Вытегры я телеграфировал Леониду Леонову:
«Дорогой Леонид Максимович! До глубины души возмущен, слезно переживаю огромнейшее несчастье – преступление: получил известие из Вытегры – сгорел памятник русского искусства, двадцатиглавая времен Петра Первого Анхимовская церковь. Ведь об этой ужасной возможности я предупреждал «Литературную Россию». Редакция не придала значения сигналу. Поднимите голос, пусть расследуют, но памятник погиб».
Разумеется, в Вытегру выезжала комиссия. Установлены причины безвозвратной гибели прекрасного памятника русской культуры. Преступники-поджигатели осуждены, наказаны.
Место, где стояла и отражалась как в зеркале в разливе канала Волго-Балта Анхимовская чудо-церковь, было распахано трактором. И только огромный ключ остался как память у сторожа, лишенного пятирублевого месячного жалованья. Да изредка еще вытегорский инвалид, резчик по дереву Ефим Твердев, вырезает из осиновых планок удачные копии-модели «Анхимовки» и рассылает эти изделия на память в подарок своим друзьям.
Я знаю, что моя неуклюжая телеграмма затронула отзывчивое сердце писателя. Возможно, даже помешала ему в многотрудных делах. Хотелось чем-то как-то сгладить промашку сообщением приятных новостей из этой области – охраны памятников древнерусской старины.
Вооружившись фотоаппаратом, я поехал в Новгород, Псков, Изборск. И очень-очень был доволен этой поездкой. Прежде всего, тем доволен, что среди руководящих товарищей в этих древнерусских пунктах я не встретил людей, страдающих отсутствием чувства любви к своей родине, к ее историческому прошлому. Равнодушие к памятникам русской старины здесь изжито, побеждено. Большинство архитектурных памятников, разрушенных фашистами, восстановлено и внешне дышит былой славой.
С большой радостью и удовольствием я послал фотоснимки Леониду Максимовичу, чем, видимо, и угодил ему, получив такой ответ: «...от всей души благодарю Вас за присланные фотоснимки. Я полюбовался, глядя на них, и пришел даже в оптимистическое настроение – не все погибло, значит, кое-что ещё осталось от Руси».