Боглаев В.Н. Хватит конспирироваться : [интервью с ген. директором Череповецкого литейно-механического завода В.Н. Боглаевым] / записал Ю. Антушевич // Эксперт Северо-Запад. - 2010. - № 25. - С. 32-36.

Владимир Боглаев: «Нам не хватает главного – четких сигналов со стороны власти о том, что реальный план модернизации выбран и пора начинать действовать»
Череповецкий литейно-механический завод (ЧЛМЗ) создан в 1950 году специально для строительства металлургического завода (ныне – ЧерМК «Северсталь»). В сложных для России экономических условиях 1990-х годов ЧЛМЗ прошел процедуру внешнего управления, но, обретя в 1999-м стратегического инвестора, возродился. Неизменным осталось разве что наличие трех основных переделов: литейного, сварочно-заготовительного и механосборочного (машиностроительного) .
За короткий срок ЧЛМЗ удалось сформировать интернациональный коллектив профессионалов, освоить новые технологии и стать одним из отечественных лидеров в производстве центробежнолитых труб и трубных заготовок из хромоникелевых сталей и сплавов для крупнейших металлургических, химических, горнорудных и машиностроительных предприятий России, стран CI1Г и дальнего зарубежья.
Даже в кризис завод не изменил правилу тратить на развитие производственных мощностей не менее 15% годовой выручки. В последнее время на череповецком предприятии активно развивается повое машиностроительное направление. В декабре 2009 года организован цех по сборке дорожно-строительной и сельскохозяйственной техники на базе тракторов Минского тракторного завода. А в марте 2010-го ЧЛМЗ подписал лицензионное соглашение о сборке на своей площадке тракторов «Беларусь» (последняя разработка белорусских тракторостроителей).
Трансформация череповецкого предприятия в последние ходы прочно связана с именем нынешнего генерального директора Владимира Боглаева, который рассказал корреспонденту «Эксперта С-З» о том, как развивается ЧЛМЗ, и поделился своим мнением о модернизации и инновациях в современной России.

О «железе» и «офисном планктоне»

В нулевые Владимир Боглаев, как он сам говорит, был «молодым, подающим надежды белорусским менеджером». Входил в кадровый резерв Минпрома Республики Белоруссия. Будучи финансовым директором ПО «БелАЗ», он стал одним из авторов крупнейшего инвестиционного проекта его реконструкции. После чего и получил приглашение в Россию заниматься коммерческими и инвестиционными проектами.
– Отличаются ли способы ведения бизнеса в России и Белоруссии?
– Безусловно, работа в России существенно отличалась от того, чем мне приходилось заниматься в Белоруссии, где я сформировался именно как промышленный финансист. Множество проектов, которыми приходилось заниматься, не оставляли иллюзий в отношении вектора развития российской экономики – страна уверенно встала на путь деиндустриализации. Промышленность просто не могла конкурировать по рентабельности вложений с торговлей и финансовым сектором.
Но было желание найти интересную работу именно в производственном секторе. Ради этого я готов был пожертвовать руководящими должностями в крупных торговых сетях, кабинетом в московском офисе и высоким окладом. Ведь причастность к производству добавленной стоимости мотивирует намного сильнее, чем участие в ее перераспределении. И еще мне не нравится обескровливающий промышленность процесс перетока трудового ресурса в бесполезный «офисный планктон».
– За что вы так не любите офисных работников?
– Мне кажется, зря их называют планктоном. Все-таки планктон – это питательная среда, которая помогает развиваться более сложным формам жизни. А тому, о чем мы говорим, этой растущей социальной прослойке, больше подходит определение «офисные сорняки». Они, как паразиты, высасывают последние жизненные соки из более развитых форм создания добавленной стоимости. При этом еще позволяют себе критически отзываться о состоянии организма, на котором паразитируют. В то время как, по большому счету, вся эта торгово-финансовая братия просто получает очень достойное содержание за то, что эффективно способствует перегонке наших природных богатств через свои оффшоры за рубеж, обеспечивая взамен сбыт на нашей территории продукции стран-конкурентов.
Работа на ЧЛМЗ, куда меня пригласили помочь с проблемным активом, оказалась серьезным испытанием. Ситуация выглядела сложной. Объем задолженности предприятия превышал семимесячный объем реализации продукции. Задержка зарплаты – около четырех месяцев. Однако уже через три месяца завод рассчитался и по зарплате, и по долгам. Через четыре месяца уже был рентабельным.
– По-вашему, провинция «целомудреннее» наших столиц?
– Во всяком случае, уровень цинизма здесь на порядок ниже, чем в Москве. Череповец – нормальный рабочий город. Один из немногих, где не заморачиваются на болтологии, а что-то реально производят в условиях, когда передел в нашей промышленности все ниже и ниже, металл все «слябистее» и «слябистее».
– А тут еще и кризис...
– А что кризис? Кризис не приходит и не уходит – он существует постоянно на любом предприятии и в любой стране. Есть множество кризисов, и они постоянно присутствуют в повседневной жизни (смена научно-технического цикла, смена поколений техники, окончание жизни продукта, демографический спад и т.д.). Каждый из них имеет различные циклы. Удивляться тому, что настал кризис, так же наивно, как тому, что наступает зима, весна или лето. Все это абсолютно объективно. Одно из основных правил управления на нашем заводе – в работе должны находиться сразу несколько продуктов, и мы постоянно ищем новые, запускаем в производство. Поэтому в момент, когда падает один продукт, туг же поднимается другой.
Такой подход выручил ЧЛМЗ, когда экономика страны вошла в мировой кризис. На предприятиях, ориентированных на производство одного продукта, его рыночное падение практически приводило к коллапсу. Аналогия с моногородами здесь, пожалуй, вполне уместна. Череповецкий же завод с его диверсифицированной продуктовой линейкой оставался на плаву, да еще и подбирал заказы «упавших» производств-конкурентов, многократно увеличивая свою долю рынка.

ЧЛМЗ последние годы постепенно наращивает долю с механической обработкой в общем объеме:

У нас около 200 потребителей в России, ближнем и дальнем зарубежье. В России нет ни одного по-настоящему крупного предприятия из тех, что на слуху, с которым бы мы не работали: «Северсталь», НЛМК, «Алроса», «Норильский никель», «Сатурн», ВСМ110. Мы берем наиболее сложные «куски», которые они у себя не сделают или сделают, но с большими затратами. С другой стороны, мы не настолько зависим по объемам от каждого из крупных потребителей, чтобы у кого-то из них появился шанс нас «приручить», вывести за рамки взаимовыгодных партнерских отношений.
Во многом успех обеспечивается оптимальным сочетанием возможностей здешних технологий и активности мощной маркетинговой службы, которое позволяет предприятию быть гибким на рынке настолько, чтобы то, что оно производит, находило спрос.

Отвертка как орудие труда

– Можно ли назвать то, чем занимается ЧЛМЗ, отверточной сборкой?
– Определение это достаточно условное. Здесь, на мой взгляд, существует два подхода. Можно пытаться делать у себя все – от заготовительных операций до двигателей. Но это экономически необоснованный вариант: уровень бытового машиностроения в Белоруссии значительно обогнал по эффективности российский, пытаться конкурировать с ним по цене глупо. И есть другой путь, по которому мы идем, уже около трех лет работая в кооперации с машиностроением Белоруссии.
Мы поставляем машиностроителям лишь небольшую часть комплектации, в структуре себестоимости которой лежат заготовительные переделы по узким для экономики Белоруссии направлениям. Да и потребителю редко нужен трактор сам по себе: чаще он выполняет функции дорожно-строительной или сельхозмашины с соответствующим навесным оборудованием уже нашего производства. Так что при такой кооперации ЧЛМЗ обеспечивает себе не менее 80% в создании добавленной стоимости. Возникает вопрос: насколько это отверточная сборка? Думаю, сборочному производству компании Ford в России о такой локализации можно только мечтать.
– Отверточная сборка – это будущее отечественного автомобилестроения?
– Отверточная сборка в России – не будущее, а настоящее. Чтобы сделать машинy, необходимо много чего. Это двигатели, которых мы уже почти не изготавливаем, трансмиссии и гидравлика, которые не развиваем. Огромное число производителей сложной и не очень комплектации просто умирают. Мы вот разговариваем о высоких технологиях, а не делаем уже даже то, что производит весь мир. И, судя по всему, делать ничего не будем.
– Почему?
– Потому что для инвестора доходность сырьевого сегмента в разы выше, чем машиностроительного, даже при одинаковой рентабельности продуктов. В этом смысле ЧЛМЗ можно рассматривать как своего рода мини-полигон, где можно убедиться: чем ближе к сырью, тем выше оборачиваемость средств. Мы тоже поднимались в рентабельности именно на литейном переделе. Для бизнеса он интересен высокой оборачиваемостью средств. Входящие ресурсы здесь всегда одни и те же, вне зависимости от того, что на выходе. При любом заказе на складе должен быть один и тот же материал.
А вот машиностроение имеет принципиально иную структуру оборачиваемости. Она примерно в пять раз ниже, чем в литейном переделе, – это объективная неизбежность. Это рисковый бизнес. Сегодня проще положить деньги в банк под 10-12% в год и не заморачивать себе голову. Биться в бизнесе, если вы боитесь рисков, можно только тогда, когда вы получаете раза в полтора больше, чем дает депозит в банке. Иначе за что биться-то?
Вот никто особо и не бьется. И страна постепенно теряет свою традиционную технологическую базу – производство агрегатов и прочих комплектующих. О чем говорить, если отверточная сборка пришла уже и в авиацию! Авиастроение, космос – это наши «олимпийские чемпионы». Когда в стране не будет машиностроения, их исчезновение станет лишь вопросом времени. Чудес не бывает: если по России не будут ездить отечественные «ВАЗы», значит, не будет собственных самолетов и всего остального. Все это не очень укладывается в голове. Особенно когда приходится слышать модные в последнее время разговоры о модернизации.

Еще раз о модернизации

Заметно, что эти разговоры наводят на Боглаева легкую тоску.
– Меня уговаривать не надо: я – за Россию, вопросов нет. 11о участвовать в повышении всего этого «белого шума», связанного с модернизацией, не хочу – увольте.
– Вы, стало быть, просто тихо запускаете на своем заводе новые продукты и занимаетесь реальной модернизацией?
– Здесь надо определиться с понятиями – что такое модернизация и что такое инновационный продукт. Будет ли инновационным продукт, новый для области, но уже существующий и в мире, и в соседних российских областях? Будет ли считаться модернизацией реконструкция станка, которому 70 лет? Китайцы едва ли не всю А «Ижору» с «Уралмашем» вывезли к себе по цене металлолома, и теперь эти предприятия, «модернизированные», делают то, что мы уже не можем. Например, «немецкое» оборудование для «уникального» стана-5000, который торжественно запускали на Магнитке.
Какие-то продукты производства ЧЛМЗ уникальны для страны. К примеру, плети для нефтехимических заводов. В основе этих сложных агрегатов – трубы из центробежнолитой сложнолегированной заготовки из спецстали. Чтобы изготовить такую трубу, сначала необходимо получить по специальной технологии ее заготовку с четко заданным химическим составом. Потом – черед сложной механической обработки: равномерной расточки трубы с определенной чистотой. Затем нужно изготовить соединительные фитинга и колена. И наконец, соединить все это сваркой по особой технологии. Каждую из перечисленных операций в России способны выполнить лишь один-два завода. И только ЧЛМЗ может сделать все в комплексе. Для нашей страны это инновация. Но в мире (в Германии и Японии) есть предприятия, которые выпускают этот продукт уже давно.
Кстати, четыре года назад я пытался договориться о совместном производстве со Schmidt + Clemens Group. Немцы только что пальцем у виска не вертели: куда, мол, вам с вашими рабочими тягаться с нами, монополистами... Но сделали. Правда, нам пришлось собирать у себя народ из Челябинска, Молдавии и Рыбинска, звать на помощь в Череповец специалистов по сварке и механической обработке из Белоруссии. Это победа, хотя и не совсем экономически оправданный проект: слишком многое делалось на энтузиазме.
Вкладывать деньги в инновации – дело хорошее, но даже этот по-настоящему инновационный продукт, востребованный нашими нефтехимическими гигантами, имеет очень длительный срок окупаемости. Причем нет никаких гарантий, что он будет востребован рынком. Такие гарантии может дать государство. По моим представлениям, если страна говорит о модернизации и инновациях, она должна сделать соответствующий заказ бизнесу. Рентабельный заказ.
– Без такого заказа бизнес ничего делать не будет?
– Так потому и не делают! А зачем? Где гарантии? Сегодня горизонт планирования в бизнесе – не больше двух лет. А за два года невозможно придумать ничего инновационного. Значит, просто будут ремонтировать существующие мощности, чтобы можно было через два года выпускать тот же металл. Бизнес жесток. Все начинается с маркетинга – с понимания, кому нужен этот продукт. Вот если бы государство гарантировало, что у меня через три года, допустим, такой-то продукт такого-то качества будет закупаться кровь из носа... И оно может это сделать. Но не делает.
– Почему оно должно это делать ?
– Модернизация сама по себе не может быть целью. Для чего такие огромные затраты? Понятно, что это всего лишь средство достижения какой-то другой, настоящей цели. В советское время все было просто – спроси любого, и тебе скажут: наша цель – коммунизм. Возможно, наивно, но во имя этой цели разрабатывались ' программы, подробно расписанные в материалах партийных съездов и пленумов. И, что очень важно, эти программы выполнялись. Сегодня нам нужна новая цель, простая и попятная.
Для обеспечения в долгосрочной перспективе высокого уровня жизни населяющих Россию народов необходимо защитить доставшиеся нам но праву рождения огромные богатства нашей страны. Для чего в приоритетном порядке использовать часть этих богатств для создания мощной армии и соответствующей военной инфраструктуры. Это позволит нам сохранить лидирующие позиции в науке и технике и обеспечит привлекательность России как центра экономического объединения стран с максимально большой численностью населения.
Военная машина, без которой, как ни крути, России в обозримой перспективе не обойтись, крайне нуждается в качественной модернизации. Она же – традиционный генератор и потребитель любых инноваций. Часть этих инноваций, попадая в коммерческий гражданский сектор, стимулируют общий технологический и экономический подъем, заодно удешевляя армейские закупки. Правда, здесь уже нужен достаточно емкий рынок. Хотя бы в масштабах СНГ. Такое понимание, кажется, существует: создан же Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана.
Чтобы эта схема заработала, ресурсы есть. Сегодня они широкой рекой утекают на Запад и Восток, а большая часть выручки оседает в оффшорах, владеющих многими из наших крупнейших компаний и расположенных там, куда потихоньку вывозит своих отпрысков отечественная элита. Это своего рода оброк, который паша ослабленная страна вынуждена платить более сильным соседям за сомнительное счастье играть роль собаки на сене, точнее, на нефтегазовой трубе.
Но давайте потихоньку будем тренироваться, качать мышцы: модернизировать армию, поднимать оборонку, а заодно и уровень технологий. А когда это произойдет, можно будет попробовать перекрыть вентиль и оффшорам... Вот, наверное, для чего нужна модернизация. Наверное. Я могу ошибаться, но у меня сложилось такое впечатление. Не хватает главного – четких сигналов со стороны власти о том, что реальный план модернизации выбран и пора начинать действовать.
В песне популярной в перестройку группы «Манго-манго» была строчка: «У нас есть такие приборы! Но мы вам о них не расскажем». Я очень надеюсь на то, что нам просто не рассказывают, что где-то у нас есть засекреченные люди, которые делают очень полезное дело. Что они все знают, ко всему готовы, что все будет нормально. Но, мне кажется, уже пора перестать «конспирироваться» и обозначить-таки некую целевую программу с понятными механизмами ее реализации.