|
Никаких, подчеркну, асоциальных замашек за Еленой Сергеевной Орловой, 1969 года рождения, непьющей и некурящей, не замечено. Говорит правильным литературным языком, пишет красивым почерком и без ошибок. Неглупая, строгая. Наконец, любит своих детей. Единственная ее проблема – бедность. Из-за нее и осталась одна, дочерей забрали.
Загублены три судьбы. Женская и две девичьи. Беда старшей дочери Ольги, 1994 года рождения, требует отдельного и обстоятельного разговора, сейчас – о младшей, Тане (имена сестер изменены – автор). Она родилась в 2005-м. И для нее еще что-то можно сделать, хотя происшедшее не выправить, и ее будущее почти определено.
"Я идеальная мать, если б не моя бедность. Как я за ней следила, как воспитывала... Знаете, не могу понять, зачем нужен уполномоченный по правам ребенка, все эти органы опеки. Вот теперь ребенок остался социальным сиротой, и только сейчас он вправе рассчитывать на их защиту. А я просила столько раз, когда мы еще были вместе, когда все еще можно было остановить. Ведь есть гостиница для нуждающихся – погорельцев, людей, попавших в критические ситуации, куда селят по направлению городского УСЗН (Управления социальной защиты населения. – автор), где дают прописку. Почему городские власти не написали ходатайство? Прокуратура обязана была не допустить всей этой череды неправедных решений. Начиная с того, чтобы не отнимать у ребенка жилье. Опека должна была вмешаться. Теперь Тани у меня нет, я – бомж, я не могу встать на биржу труда, у нас ведь все социальные гарантии – от прописки. Нет ее, и помощи ждать неоткуда". Маленькая женщина в больших очках будто звенит от напряжения. В ее комнате стерильная чистота. Диван, кресло, полка с детскими книгами, куклы, игрушки, телевизор и пустота. Да еще две коробки бумаг. Она проводила собственное расследование: "Меня б давно за решетку спрятали, если б эти документы не хранила".
Зачин трагедии – в пошлости быта: квартирном вопросе и ненависти между родственниками. Как водится, преисподняя настигает уже на этом свете.
Вот картина одного частного ада. Орлова: "Моя мать в 90-е залезла в финансовую пирамиду, потеряла все, осталась без жилья. Я и мои дети мешали ей хоть как-то устроиться – она претендовала на квартиру моего отца, хотя к тому времени, как он стал ее собственником, они были уже разведены, и никакого отношения она к этой жилплощади не имела. Но платить за аренду ей было нечем, и отец перевез ее к себе. У него квартира однокомнатная, на первом этаже, без балкона, 34 квадрата.
"Я переехала из Архангельской области. Через три месяца после рождения Тани ее отец выставил нас с ней за дверь – по его разумению, мы тратили слишком много денег. Денег, вырученных за продажу двухкомнатной квартиры в Архангельской области, здесь не хватало даже на самое скромное жилье. Деваться некуда, пришли к родителям. Отец прописал меня со старшей дочерью в своей квартире в 2002 году. Но нам устроили конкретную войну. Отец душил меня, бросался с ножом, много чего страшного было. Мать провоцировала Олю на скандалы. В мае 2006 года моя мать избила Олю ремнем. Я вызвала милицию. Вместо того чтобы привлечь к ответственности мать, посмотрев на красные полосы на теле 12-летней девочки, милиция поставила на учет ее саму. Ну и в отместку мне мать тоже обращалась в милицию, требовала привлечь меня за плохое воспитание детей. Вопрос был один: "Как сохранить себя, детей?" Искала заброшенное жилье в деревнях вокруг Череповца, лишь бы там была школа и хоть какое-то медобслуживание. На год уехали в Шексну. Пыталась работать на Шекснинском комбинате древесных плит – спасибо директору предприятия Александру Ивановичу Наквасину, который, войдя в мое положение, устроил в цех древесно-волокнистых плит. Оля сидела с Таней – ей только год исполнился. Конечно, долго так продолжаться не могло – Оля не выдержала. В августе 2007-го, к школьному году, вернулись в Череповец. Поскольку у меня был ребенок до трех лет, на бирже труда меня отправили восвояси. Все же нашла работу на спичечной фабрике. Однако Таня заболела, и опять все разладилось".
Прерву Елену. Бедность – как СПИД. На что-то надеешься, но любой поворот, нюанс, сквознячок может оказаться трагическим, несовместимым с жизнью, болячки берутся невесть откуда. И ни-че-го не помогает. Если Елена попадает в ДТП, то в тяжелое, после которого физическая работа на спичечной фабрике оказывается противопоказанной. Если эпопея с устройством Тани в детсад, то многостраничная, с разрушительными конфликтами. Если трудный возраст – Оле к тому времени исполнилось 14, – то даже не подростковый бунт, а беспощадная война с нищей матерью, с самой собой. Если это конфликты с родителями, то бескомпромиссные, без шанса на примирение и прощение. Если болезни дочерей, то бесконечные, изматывающие.
"Моя мать, бабушка Оли, баловала ее – работала она тогда на игровых автоматах и по сравнению с моими заработками была в шоколаде. Я считала, моих объяснений Ольге, что деньги – не главное, совместных посещений церкви достаточно. Но нет, мою точку зрения Оля не слышала. Ходила с ней по врачам (у нее блуждающие боли). В том числе к психиатру. Что сказать... Таких деток надо оберегать от конфликтов, а она жила в них постоянно. Кончилось тем, что в октябре 2008 года Олю незаконно увезли в соцприют. Хотя она просила, чтобы ее отвезли к бабушке. Зиму провела в приюте. У нас начали вроде налаживаться отношения, взяла ее домой. Спокойно отдали. Вот так: и забрали, и отдали незаконно. Забрала ее больную, выхаживала. Как поправилась, упорхнула к бабушке. А меня моя мать потребовала лишить родительских прав. Формального повода для того не было: я не совсем пропащая личность, судьба ребенка меня беспокоит, пытаюсь воспитывать. Тем не менее прокуратура подала иск, и тут же мой отец подал иск о выселении меня и Тани. Олю отец не указал. Моя мать хотела, чтобы я отказалась от Оли. Чтобы мать получила опеку над ней и, соответственно пособие. Но даже не это, думаю, главное. Там многоходовая операция с отцовской квартирой".
В семейных конфликтах нет правых-виноватых. Да их и незачем искать. Мимолетный, в глазок, взгляд на частные чужие страдания извиняет то, что без этого не понять развитие событий, когда вмешалась чиновничья машина. Дальше восстановлю хронику свершившегося преступления, опираясь не на слова Елены Сергеевны, а на документы и показания очевидцев.
36 дней до похищения Ани, 9.04.2010. Отец Е. Орловой подает иск о выселении дочери и внучки из своей квартиры. В никуда – денег на аренду нет. И суд выносит заочное решение: выселить Орлову с трехлетней на тот момент Таней без предоставления другого жилья.
Героев надо назвать. Это череповецкий городской суд, судья – Е. Ю. Окулина. Иск деда поддерживает прокурор С. С. Ивахненко. Повестку Орловой не вручают, а решение отправляют почтой.
Орлова начинает бомбардировать милицию требованиями привлечь к решению квартирного вопроса отца Тани и заставить его платить алименты. Даты ее заявлений: 23 марта, 12 и 25 апреля, 1 мая. Ответа так и не получает, ее не информируют о том, идет ли какая-то работа, интересна ли еще кому-то их семейная драма. 18 дней до похищения, 27.04.2009. Начальник ОДН УВД города Череповец майор милиции Татьяна Ланевич докладывает начальству о неблагополучии в семье Е. Орловой. А также о том, что та неоднократно обращалась в горотдел милиции. Только за последние 16 месяцев зарегистрированных заявлений от нее – 14. На отца Тани, на старшую дочь, на своего отца. В возбуждении уголовных дел отказано, лишь однажды на отца Тани составлен административный протокол. Зафиксировано и заявление отца самой Елены. И ему дан ход — материал на лишение родительских прав Орловой направлен в прокуратуру. Судя по другому милицейскому рапорту, с 16.03.2008 по 3.05.2008 г. в РУВД поступило 26 вызовов по адресу, где жила Орлова с дочерьми. Летом 2008-го они уехали в деревню, через год вернулись, скандалы возобновились.
Три дня до похищения, 12 мая минувшего года. К обвинениям, что Орлову не интересовало здоровье ребенка: в конце апреля – начале мая Таня сдает анализы, посещает гастроэнтеролога, аллерголога, выписано направление на УЗИ. 4 мая Орлова приводит Таню с жалобами на чиханье и насморк к участковому педиатру Татьяне Братковой. Назначено лечение, рекомендовано продолжать обследование. 8 мая Аня снова у нее на приеме.
Браткова дает справку в детсад. 12 мая: Таня снова у врачей. Диагноз: ОРВИ, рецидив. Получено еще одно направление на обследование в медцентр. Назначено лечение. Орлова приезжает в благотворительную организацию, ее руководитель сама идет в аптеку и покупает препараты, прописанные педиатром. Копия чека – в корпункте редакции. На 283 рубля – эреспал, мукалтин, таблетки от кашля. Что-то в аптечке Орловой уже было, она покупала лекарства 6 марта (копия чека есть). На 819 рублей – 7 препаратов, из них 6 детские.
12-го же, рассмотрев исполнительный лист о выселении Орловой, выданный городским судом, пристав Светлана Гайдук вынесла постановление: возбудить исполнительное производство, установить Орловой пятидневный срок для добровольного выселения, потом — принудительно. За пять дней до этого Орлова написала очередные жалобы-заявления на Гайдук в связи с тем, что та не может взыскать алименты с отца Тани. Два дня до похищения, 13 мая. Ночью у Тани жесткий кашель, Елена вызывает неотложку. Диагноз: ОРВИ, острый бронхит. Ночью ехать в стационар смысла нет: кто будет ими заниматься? Дожидаются утра. Их привозят в горбольницу. Однако там они проводят всего один час и едут домой. Достоверно известно, что Таню осмотрели, она прошла рентген, диагноз подтвержден. А потом Елена пишет расписку (в двух экземплярах, один оставляет себе): "...Отказываюсь находиться с ребенком в стационаре, так как считаю назначенное лечение не соответствующим диагнозу, а именно диагноз: "острый бронхит", а лечение назначено без включения противовирусных, противовоспалительных средств, а также средств, улучшающих отхождение и разжижение мокроты, в связи с чем считаю, что назначенное лечение не способствует своевременному выздоровлению". Завотделением пишет: "Ознакомлен", расписывается. Вернувшись домой, Орлова звонит главному педиатру города: "Мы вынуждены уйти – в стационаре нет лекарств". Орлова всегда так поступает – из той породы, что не может смолчать, когда сталкивается даже с обыденными отечественными мерзостями.
Майор Ланевич тем временем пишет начальнику гороно: "Орлова и ее дочь должны быть принудительно выселены... От помещения дочери в спецучреждение Орлова отказывается. Семья находится в социально опасном положении <...>. Гр. Орлова неоднократно обращалась в ДЧ городского УВД с просьбой о помощи. Прошу <...> оказать помощь".
Остается один день, 14 мая. УСЗН готовит ходатайство в КЦУ СО "Комплексный центр соцобслуживания населения" об оказании помощи семье Орловых, а также о содействии в оформлении паспорта Оле, достигшей 14 лет, поскольку у семьи нет денег на оплату госпошлины.
"Врач Браткова посещает Таню на дому, рекомендованные ею эреспал, аскорил Еленой уже куплены. Позже Татьяна Даниловна расскажет: "Я не рекомендовала стационарного лечения... Орлова занимается лечением ребенка, но не кормит его должным образом" (из протокола судебного заседания). 15 мая. Чиновничья машина в тот день работает отлаженно, стремительно, смело, должностные лица не боятся брать ответственность даже за то, что не в их компетенции. Могут. Удивляют не столоначальники — врачи: как они-то умудряются вписаться в эту историю?
Судя по всему корпусу документов, датированных этим днем, бумаги составляются моментально и буквально порхают из инстанции в инстанцию (врачи – гороно – милиция – администрация). При этом краски сгущаются, из острого бронхит превращается в обструктивный (ребенка перед тем как поменять диагноз, не осматривали, он рождается заочно), и теперь уже Таня нуждается в экстренном стационарном лечении. Выясняется, что Орлова забрала Таню из больницы самовольно, расписку не оставила (судя по милицейским документам, именно такие пояснения дала врач Браткова инспектору ОДН УВД Череповца лейтенанту А. Кондаковой). Копия той самой расписки, которой не было, – в корпункте редакции.
Как Браткова утверждает, 15 мая Елену с Таней пригласили на комиссионный осмотр, но те в поликлинику не явились. "Во время работы комиссии я позвонила Орловой и спросила, почему она не подошла, на что Орлова пояснила, что она вместе с дочерью объявляет голодовку и что дверь никому не откроет, пока они не умрут".
Отзеркалила. Ей: "Когда зарежут — обращайтесь". Она: "Когда умрем – откроем". Так? Почему Орлова не пришла с Таней в поликлинику? Говорит, был приступ, всю скрутило. Что у нее был стресс, это наверняка: ей ведь в самом ближайшем будущем предстояло оказаться на улице. 15 мая Елену и Таню из квартиры выписывают.
Врачебная комиссия собралась в 10 часов, "рассмотрела обращение Орловой в главное управление здравоохранения г. Череповца о несогласии с назначенным лечением специалистами городской больницы". Учитывая, что "мама девочки не выполняет рекомендации участкового педиатра", решено обратиться в милицию. От главврача городской детской клинической больницы (ГДКБ) № 1 Валентины Ивановой к начальнику ОДН РУВД Ланевич поступает аналогичная просьба – принять меры к Орловой. Иванова пишет, что диагноз у Тани – обструктивный бронхит, и при неадекватном лечении возможно развитие дыхательной недостаточности и летальный исход. Колодина: "Попытки врачей и администрации ГДКБ № 1 убедить мать, Орлову Е. С., в необходимости лечения ребенка, успехом не увенчались".
Майор Ланевич (исп. Кондакова) снова пишет в администрацию города о том, что "ребенок экстренно нуждается в лечении", о голодовке, просит "оказать помощь в пределах своей компетенции для изъятия ребенка и помещения его в спецучреждение".
Заместитель главы города Леонид Беглюк подписывает распоряжение "Об отобрании несовершеннолетней". Откуда у него на то полномочия, решительно непонятно. Да, при непосредственной угрозе жизни ребенка или его здоровью Семейный кодекс предусматривает его "отобрание" без судебного решения. Однако это действо органы опеки вправе осуществлять лишь на основании акта органа исполнительной власти субъекта РФ. Беглюк не имеет отношения к региональной власти, да и вообще к госвласти. Позже на суде Татьяна Панова, работник УСЗН, подчиняющегося Беглюку, расскажет: "Орлова позвонила мне и объявила, что начинает голодовку вместе с детьми и что при вскрытии двери мы обнаружим их, и похоронят их как собак". Тем не менее 15 мая Панова посещает Орловых: "Говорила, что забрала ребенка из больницы, т. к. там ничем не лечат... Орлова все-таки съездила и получила набор питания. 15.05.2010 г. Таня была дома". Вменяют, что объявила голодовку и тут же свидетельствуют, что поехала за гуманитаркой?
Лейтенант Кондакова зафиксировала объяснения главного специалиста УСЗН Марии Морозовой: "15 мая около 12 часов Панова совместно с Ланевич выезжали к Орловой для выдачи ходатайства на гуманитарную помощь. Его Орлова взяла. От помещения в приют дочери отказалась. Ей были оставлены 22 рубля на проезд в общественном транспорте за гуманитарной помощью". В Ведомости от 15 мая на выдачу соцпомощи Орловой: 3 буханки хлеба, 2 банки тушенки, 2 – сайры, 2 – сгущенки, 6 пачек крупы, 2 литра подсолнечного масла, 2 пачки чая, 2 кг сахара, 2 кг муки.
Полседьмого вечера. Из рассказа Орловой: "Подходим к подъезду с Таней, в руках у меня пакет молока. Стоят Браткова и Ланевич. Поднимаюсь на крыльцо, и дверь распахивается, вываливает толпа – инспекторы детской комнаты милиции, представители опеки. Понимаю: происходит что-то ненормальное. И погнали, извините за сленг, пургу: "Зачем забрали Таню из больницы? Вы понимаете, что составляете угрозу ее жизни?" Через несколько мгновений я выпала из реальности, и уже позже, постепенно вспоминалось зрительными образами, как было – окружили меня, перекрыли путь. Пока говорили, оглянулась – Тани нет. Мне и в голову не могло прийти, что кто-то из них мог спуститься и забрать ее, пока они внимание мое отвлекали – один говорил, следом другой. Полагаю, рот ей закрыли и под мышкой унесли – в ней килограммов 12. Я бросилась искать – ребенок никогда от меня не отходил. Уже потом один из опеки, Рожков, говорит: "Никого искать не надо. Мы забрали вашего ребенка". Голосила на весь двор. А люди смотрят, как на представление. Вдоль машин бегаю, пытаюсь понять, где Таня. Нет. Побежала в прокуратуру – я ведь в шоке была. С размаху пакет молока швырнула в трансформаторную будку – это помню. И понимаю: судя по их интонациям, ребенка мне уже не вернут..."
В протоколе об административном правонарушении, составленном Кондаковой, Орловой вменено неисполнение ею родительских обязанностей (не занимаетсялечениемдочери, содержанием и воспитанием). Подписи двух свидетелей. Очень похоже на то, что подписи этих же людей в качестве понятых неумело подделаны в составленном тем же лейтенантом милиции Кондаковой акте о доставлении подкинутого или заблудившегося ребенка. Здесь же искажена фамилия Братковой, якобы "обнаружившей ребенка". И ее подпись под этим актом сомнительна. В 21.17 Кондакова сдала "подкинутую или заблудившуюся" Таню докторам. На акте ниже дописаны результаты осмотра ребенка Братковой и еще одним врачом. Диагноз снова меняется: "ангина". (Тем не менее позже на запросы Орловой Ланевич присылает бумагу: "По распоряжению зам. главы администрации Л. Беглюка Орлова была помещена в ГДКБ № 1, отделение инфекционного стационара с диагнозом: "ОРВИ, острый бронхит").
Таню никуда никому не подкидывали. И она не заблудилась. Ее похитили. И чтобы скрыть это, понадобился спектакль с кучей насквозь лживых документов. (Возможно, это как-то было связано с предстоящим выселением: Орлова, когда пришли бы ее выселять, наверняка созвала бы все местные телеканалы, а к чему это чиновникам?) Таня – гражданка РФ. Традиционно российское государство полагает, что оно имеет все права распоряжаться жизнями своих граждан. Но здесь даже не государство распорядилось, лейтенантки какие-то, мелкие клерки, столоначальник местного пошиба.
Дальше были поиски Тани. В инфекционке: "А кто спрашивает?" — "Мама". — "А нам сказали вам ничего не говорить" В списках, кто в какой палате лежит, Таню замазали "корректором". Пытки Родины. Елена перечисляет, куда бегала за помощью: партии, депутаты, уполномоченный по правам ребенка, администрации, следственный комитет, прокуратура, гражданская асамблея. Ноль в результате. Только Оля на время вернулась к матери и помогала ей. Но через 4 дня после изъятия Тани суд лишил Елену Орлову родительских прав в отношении Оли, и ее снова забрали в приют.
А 17.07.2010 г. городской суд в составе судьи М.В.Ждановой с участием помощника райпрокурора Д.В.Андреева лишил Орлову родительских прав и в отношении Тани. На суде мать хотела доказать, что не препятствовала ее лечению, что ее за эти три дня осмотрели несколько врачей, вызывала "скорую"', купила все лекарства, жаловаларь на их отсутствие в больнице. Да, суд затребовал в ГБ № 20 расписку Орловой об отказе в госпитализации. Оказалось, расписку уже выдана инспектору ОДН городского УВД. Где она теперь, неясно. Впрочем, найдись она, Ничего бы не поменяла — был же и второй экземпляр. Все эти аргументы суд не впечатлили. Суд, в частности, установил, что ответчик "лишает ребенка квалифицированной медпомощи, не указывает ребенку соответствующего материального обеспечения". Следом возбудили уголовное дело по ч. 1 ст. 156 УК РФ за неисполнение Обязанностей по воспитанию. "Добить решили, — говорит Орлова. – Все перевернули: этожe они создали угрозу, допустив, что девочка без жилья, что таблеток нет в больницах... Я пишу жалобы, а они ко мне принимают меры. Мать, защищая права ребенка, обращается за помощью к органам, обязанным стоять на нашей стороне – добиться выплаты алиментов, не оставить ребенка без жилья. Но эти органы прямо препятствует защите прав ребенка. Или В лучшем случае игнорируют все обращения. В соцорганах мне сказали: "Вы уж больше не рожайте".
В прокуренном-обшкуренном индустриальными дымами и кислотами Череповце бронхолегочные заболевания – это норма. Не отклонение. А государство борется не с бизнесом Мордашова, чей гигантский металлургический завод чадит, находясь в черте города, а с матерями, растящими почему-то болезненных детей. Мир вверх тормашками.
Она, разумеется, не ангел. Так мы и не в раю. Да и разговор не о ней. А о сонме клерков, милиционеров, прокуроров. Не сказать, что они не занимались этой семьей – напротив, очень пристально занимались. Что в итоге? По антиутопии Замятина "Мы": с пережитками покончено, дети перестали быть "частной собственностью". Фото Тани и анкетные данные теперь на сайте федерального банка данных о детях-сиротах и детях, оставшихся без попечения. Фото Оли было на сайте регионального минобра "Усыновление в Вологодской области", теперь исчезло – ее из приюта забрала бабушка. Она оформила опеку над Олей и поселилась в квартире своего бывшего мужа.
Бедность – это нормально для России. Российское государство – богатое, российский народ – бедный. И это богатое недолюбливает этих бедных. Недостаточно благополучной можно признать любую семью. Тем более ту, где больше одного ребенка. Тем более бедность в нынешнем обществе потребления воспринимается как абсолютное зло. Тем более люди судят по себе, чиновники – не исключение, тем более нет четких определений, какой уровень достатка позволяет иметь ребенка. Поэтому его могут изъять из семьи "наглазок", починовни чьей прихоти, независимо от вины родителей. Почти все многодетные семьи – за чертой бедности, говорят эксперты. И уже телеканал НТВ рассказывает, что вот, в Вологде у семьи Галактионовых отобрали детей из-за того, что у них одна комната на пятерых. А областное ТВ сообщает: возможно, Вера Камкина, у которой в мае детей забрали из-за долгов по квартплате, получит их обратно – она устроилась дворником... Подобные драмы происходят повсюду: Нижний, Петербург, Воронеж, Москва... Блогеры обнародовали (доказательно, выложив документы) пермский опыт – там выявление детей, находящихся в "социально опасном положении", стало одновременно госуслугой и бизнесом. Есть план, и за каждого выявленного исполните ние детей, находящихся в "социально опасном положении", стало одновременно госуслугой ибизнесом. Есть план, и за каждого выявленного исполнителям платили деньги. Нет выявленных и "спасенных" – нет денег.
Такие фундаментальные для этой планеты вещи, как материнские инстинкты, биологическое родство, кровные связи и права, из единокровия вытекающие, значат все меньше по сравнению с беспощадными деньгами. Общество потребления логично и последовательно возвращается к репрессиям против бедноты. Дети – тоже актив, значит, допустим их рейдерский захват.
Очевидно, если бы демографическая политика, заявленная федеральным правительством, не была фуфлом, Орловой дали бы соцжилье (общежитие), помогли с работой. В конце концов ограничили бы ее родительские права лишь на время – месяц-два, пока бы она не нашла, где и на что жить. Но чиновники получают жалованье не за чужое счастье, а за выявление "неблагополучных". Азначит, никто не застрахован.
И это касается-каждого.
Вам не страшно?
Мне – страшно.
Очень страшно...
P.S. Наверное, единственный чиновник, чьи пороги Орлова еще не обивала и кто в состоянии разобраться в этой драме, — председатель межведомственной комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав при правительстве Вологодской области вице-губернатор Иван Поздняков. Иван Анатольевич, считайте эту заметку обращением за помощью лично к вам.
|
