Людмила Александровна Дербина (р. 1938) – поэт, прозаик. Автор сборника стихов «Крушина» (1994) и воспоминаний о Николае Рубцове «Все вещало нам грозную драму...» (2001).

3 января этого года исполнилось бы 75 лет замечательному поэту Николаю Рубцову, а 19 января – 40 лет со дня его нелепой гибели. Много мифов и легенд ходит об этой смерти, но мало кто пытался объективно разобраться в случившемся, а главное – выслушать непосредственного свидетеля – Людмилу Дербину. Женщину, ставшую его судьбой, знавшую его гораздо лучше других. Женщину, которую одни проклинают, сравнивая ее с Дантесом и Мартыновым, другие вообще предпочитают о ней не говорить. Так повелось, что личностью и судьбой Дербиной интересовались в основном желтая пресса да самозваные «защитники Рубцова». Между тем сама она – поэт, прозаик – человек талантливый и неординарный, что вызывает особое раздражение у ее недоброжелателей.

– Людмила Александровна, вокруг имени Рубцова огромное количество мифов, давайте поговорим о них, благо сейчас самое время. Вот я недавно услышал такую историю. Якобы он незадолго до смерти упорно работал над какой-то поэмой, считал это делом всей жизни. Принес рукопись в «Наш современник» Станиславу Куняеву, а тот поэму разругал в пух и прах, после чего Рубцов ее уничтожил и, решив, что исписался, практически перестал сочинять, все больше погружался в пьянство и бытовые скандалы, что в итоге и привело его к гибели. Мне это рассказал один поэт, ссылаясь на слова самого Куняева.

– Если бы существовала такая поэма, то я, разумеется, знала бы о ней. Не было ничего такого. Куняев очень много говорит лжи. Как-то я по телевизору увидела его беседу с тележурналистом Станиславом Кучером. И Куняев там сказал, что Рубцов бросил в меня спичку, а я подошла и его задушила. Видите, как все просто у него получается, да? А еще Куняев говорил, будто бы я ему неоднократно писала. Это неправда. Зачем мне ему писать и о чем? Пусть он предъявит эти письма, пусть обнародует их, если они у него действительно есть! Он говорил обо всем этом так, как будто он истина в последней инстанции. А о Рубцове - с таким снисхождением, у него аж глаза светились от самодовольства. Он меня назвал леди Макбет! А как -меня можно сравнивать с леди Макбет? Там-то замысел был злодейский, а в моем случае...

– Трагическая случайность.

– Мы же 8 января 1971 года подали заявление в загс, хотели официально узаконить свои отношения, думали о свадьбе. И тут все это происходит... Вы хоть представляете, что я почувствовала и чувствую до сих пор? Все эти сорок лет – я на Голгофе! Но я поняла, что, наверное, являюсь сильным человеком, раз выстояла. И буду стоять дальше, что бы ни говорили, какие бы небылицы обо мне ни сочиняли.

– А вот некоторые пишут, что никаких спичек, тем более зажженных, Рубцов в вас не бросал перед самой развязкой, что, мол, Дербина это сама потом придумала...

– Конечно, Дербина все придумала! Дело в том, что я ведь подмела эти спички-то, бросила в мусорное ведро...

– А потом не проверялся этот факт?

– А что они, в мусоре стали бы рыться? Нет, конечно. Там все было очень быстро и топорно. Но все эти факты, нестыковки следствия и прочее я давно уже описала в своих воспоминаниях. Там практически поминутно все расписано, и мне не хотелось бы сейчас заново обсуждать подробности Колиной смерти. Давайте лучше о нем, о тех же мифах...

– Хорошо. А как вам миф о том, что при вскрытии якобы было установлено, что сердце у Рубцова, при его-то щуплом телосложении, небольшом росте и весе, было размером с бычье?

– А вот это как раз не миф. Это правда. Сердце у него действительно было больное. Пил лекарства. А в начале 1971 года, буквально за две недели до трагедии, у него случился сердечный приступ в вологодском Союзе писателей. И в ту роковую ночь, когда все произошло, – это ведь тоже был сердечный приступ! Я испугалась, когда увидела, что он просто умирает. Телефона у нас не было, а милиция – рядом. Я и побежала в отделение, чтобы оттуда вызвать «скорую». Сердце просто у него не выдержало, когда мы сцепились. Я потом уже подумала – как же так, почему так быстро, разве можно мгновенно задушить? Там же все длилось секунды... Но теперь кому что докажешь, да и нужно ли?

– То есть вы не собираетесь как-то опровергать официальную версию смерти, по которой Рубцов был вами задушен?

– Мне это не нужно. Никакой реабилитации я не хочу. Я живу обычной жизнью, занимаюсь своим делом. А представьте, если сейчас комиссия подтвердит, что он действительно умер от инфаркта, и я буду оправдана – какой вой поднимется?! И без того в напряжении живешь, угрозы получаешь... Я буду реабилитирована посмертно, и в этом не сомневаюсь.

– Мне тут попалась книжица одна, в которой говорится, что у Рубцова было надорвано ухо и что это есть тайный масонский знак. То есть намек на то, что убийство было ритуальным. Правда, в той же самой книжке говорится, что вы расправились с ним по приказанию темных сил и с помощью злых чар...

– Это просто больные люди. Есть такие, которые травят меня не просто годами - десятилетиями. Сочиняют подобные книжки, публикуют псевдонаучные статьи. Но что я могу сделать? Пусть пишут про масонский заговор и темные силы, если им так нравится... Хотя полно и вменяемых вроде бы людей, которые тоже выдумывают несусветную чушь. Читаю в Интернете одного автора, так и не ставшего писателем, который сейчас утверждает, что это он познакомил меня с Рубцовым. На самом деле меня с Колей познакомила Вера Бояринова в общежитии Литинститута, и было это 3 мая 1963 года. И сколько таких слухов и сплетен. Пишут, что я будто бы пила наравне с Колей и его друзьями. Да если бы я пила, то давно бы уже где-нибудь под забором сдохла! Я не пила и не пью, веду здоровый образ жизни, потому-то до сих пор жива и пишу то, что хочу писать. Совсем недавно вышла книга писем ко мне это избранные письма за сорок лет, которые мне присылали люди из разных уголков страны. Она называется «Нам не дано предугадать...» и пользуется большим успехом у читателей, как и книги моих воспоминаний о Рубцове. Стихи мои давно уже популярны, многие из них положены не музыку. А все эти фантазеры, пишущие обо мне чепуху, – что они могут предъявить?

– Мотивы людей, которые хотят примазаться к чужой славе и распуекают сплетни, как-то еще можно объяснить. Но зачем это было нужно Виктору Астафьеву, который, помнится, тоже не очень хорошо отзывался о вас в прессе?

– А я сама удивляюсь, зачем ему это было нужно. И то, что он писал обо мне, разумеется, ложь. Ненависть ко мне со стороны семьи Астафьевых труднообъяснима. Они меня сразу невзлюбили. Как будто я им перешла дорогу в чем-то. Коля мне сказал однажды: «Знаешь, Астафьевы хотели выдать за меня свою Ирку, дочку». Я отвечала: «Да что ты, Коля, я не поверю никогда». А он мне: «Почему? Я что, плохой жених?! Я поэт, красавец, богач!» Ну, знаете, вот так это все у него со смешком, юморной же был. Но я уже потом стала верить его словам, когда эта астафьевская ненависть только усиливалась. Но как там уж было на самом деле – не знаю.

– Почему вообще столько нападок на вас? Ведь вы же пострадали не меньше, а в какой-то степени и больше Рубцова. Жить с таким бременем, иметь стольких недругов и при этом до сих пор оплакивать любимого человека – это куда труднее, чем писать пасквили и копаться в чужом белье.

– Помимо желания примазаться к громкому имени, о чем мы уже говорили, здесь не последнюю роль играет зависть. Мы ведь с Колей были очень красивой парой, страстной, талантливой, выделяющейся на общем фоне, нам многие завидовали. А когда он погиб, стали отводить душу на мне. Кому не лень – все пинали и пинают. Но я считаю ниже своего достоинства отвечать им. Если бы я ввязывалась каждый раз в споры и склоки, пыталась бы оправдываться, изобличать во лжи и заставлять клеветников держать ответ за свои слова, что было бы? Тогда пришлось бы судиться и судиться...

– Но, может быть, это еще и завуалированная месть Рубцову? Он ведь был ершистый, задиристый, в писательской братии своим так и не стал. А после смерти прославился, и те, кто высокомерно к нему относился, пока он был жив, вдруг поняли, что им ничего не светит, что вот именно он занял ту нишу в русской литературе, которую они давно облюбовали для себя.

– Как я могу знать наверняка, что там думали прежде и думают сейчас эти люди? Что ими движет в тех или иных случаях: месть, зависть? У каждого свои причины не любить меня или Рубцова.

– На ваш взгляд, у него действительно был творческий кризис в последний год жизни?

– В том-то и дело, что в последние месяцы он мне говорил: «Люда, ты знаешь, я, наверное, больше не буду поэтом. Во мне это исчезает. Как будто я уже все написал». И добавлял горько: «А вообще я пропил тома своих книг». Он еще пытался писать прозу, но как-то не пошло. У каждого поэта бывают паузы в творчестве, необходимые для отдыха, для накопления материала. У него за последний год было написано мало – около десяти стихотворений. Трудно сейчас сказать, перестал бы он совсем писать иди, наоборот, взял бы новые высоты.

– Ну вот такой еще миф, связанный с именем Юрия Влодова, скончавшегося чуть больше года назад. Мне об этом рассказал близкий друг Влодова. Якобы Рубцову не хватало новых, неопубликованных стихов для последней книжки, а рукопись необходимо было сдать через пару – тройку дней, и он обратился к Влодову, чтобы тот по-быстрому написал в его стиле несколько стихотворений. И Влодов написал, в том числе и «Огороды русские» – стихотворение, которое иногда входит в сочинения Рубцова с пометкой «приписываемое».

– Мне просто хочется смеяться. Этого не может быть! Просто не может! Рубцову совесть бы не позволила такое сделать. Это же Рубцов! Он под каждой своей строчкой мог подписаться – вот это моя строчка, и я от нее никогда не откажусь! Но чтобы кого-то просить написать за него... Сколько уже таких прихлебателей: «Да, я был знаком с Рубцовым», «Я дружил с Рубцовым». Может, Рубцов проходил мимо, кого-то полой пальто задел - и все, теперь он уже, оказывается, друг. Я знаю массу людей, которые сейчас выдают себя за друзей Рубцова, пишут какие-то воспоминания о нем, хотя он их в глаза не видел и никогда с ними не общался.

– Было ли у вас с ним какое-то поэтическое взаимопроникновение, черпали ли вы друг у друга образы, темы?

– А вы читали мои стихи?

– Читал. Но все равно не могу не задать этот вопрос.

– Мы родственные души с Колей. Земляки. Русские. Такие северные люди. Конечно же, когда я впервые прочитала его стихи, то была потрясена. У нас с ним все и зародилось именно на почве поэзии. Но так, чтобы говорить о каком-то поэтическом взаимопроникновении... Нет, этого не было. У него - свое, у меня - свое. У него вообще такая черно-белая поэзия, цветного мало в стихах. У меня, напротив, стихи все красочные. Не знаю, понятно ли объясняю, но я так чувствую. Трудно выразить словами. В то же время можно сказать об имевшей место поэтической перекличке. Мои стихи, кстати, ему нравились, он написал о них положительную статью. И этот факт до сих пор бесит моих недругов, отказывающих мне в поэтическом даровании.

– В чем феномен Рубцова? Ведь его практически никто не раскручивал, в отличие, например, от тех же «шестидесятников», многие из которых давно и прочно забыты.

– Он настолько родной, настолько свой русским людям, что нет ничего удивительного в его популярности. Его прижали к сердцу, как Есенина. Я считаю, что это навечно. Пока в России будут проживать русские люди, во всяком случае.

– Образ Рубцова, как и Есенина, кстати, прочно ассоциируется с алкоголем, дебошами. Причем отмечается, что часто он сам провоцировал скандалы.

– За ним такое водилось. Однажды приезжаю из Вельска в Вологду, а он мне спокойно так сообщает, что в магазине каком-то после ссоры получил по голове бутылкой... Это характерно для него было. Но в то же время нельзя все объяснять его любовью к выпивке! Как надоело: «Рубцов – пьяница». Хоть трагедия с ним и произошла на почве пьянства, но я не могу назвать его алкоголиком. Да, он любил выпить, особенно в последний год жизни, иногда это продолжалось не день, не два, но и три, и четыре... Однако были периоды, когда он не пил вообще. Творческий человек, понятно же. Это такое напряжение. Кто-то умеет справляться с ним без алкоголя, а он не умел. Ему нужно было временами расслабляться. Я всегда буду защищать Рубцова, до конца! Пусть у нас произошла катастрофа в жизни, но это ничего не значит...

– Его близкие и знакомые женщины писали о вас в своих воспоминаниях не самое приятное...

– А кто эти женщины? Они что, личности? Какой след они оставили в его жизни? Оставили? Назовите хотя бы одну личность среди этих женщин.

– Насчет личности не скажу, но на память приходит, допустим, мать его ребенка, Генриетта.

– Мать его ребенка, вот именно. Ну и что же? Он о ней рассказывал: «Знаешь, мне в Николе не с кем было словом обмолвиться. Гетта хорошо баню топила, приедешь после своих странствий, отдохнешь, но...» Вот так вот. И больше ничего о ней. Все понятно. И вот эти женщины, о которых ему даже нечего было сказать, потом начали обливать меня грязью... Я ему отдала всю себя, посвятила ему свою жизнь даже после того, как была признана убийцей, а что они для него сделали?

– Вы очень привлекательная женщина, как принято сейчас говорить (тогда так вряд ли говорили), сексуальная. Это не только по фото заметно, но и многие вспоминают о вас, как о роковой красавице, которая сводила с ума мужчин, не одного только Рубцова. А почему личная жизнь после него не сложилась?

– О какой личной жизни может идти речь? Да, я была еще довольно молодая, 38-летняя женщина, когда освободилась из мест заключения. Но женского счастья в жизни больше испытать не довелось. Других таких людей, с которыми настолько хорошо и интересно, я не встречала. Вам, наверное, трудно представить, но все эти годы после смерти Рубцова я не расстаюсь с ним. Он живет во мне, со мной. Каждый день я вспоминаю его строчки, его лицо, образ. И хочу сказать: если и было какое-то очарование в моей жизни, то это только Николай Рубцов. Нас с ним не разделить. Как бы ни пытались нас выставить с ним врагами – все это бесполезно. У нас с ним была любовь. Настоящая. Большая. Я осиротела без него.

– Я, наверное, сейчас скажу довольно бестактную вещь, но тем не менее. Вы хотели бы соединиться с ним после смерти, хотели бы быть похороненной рядом с ним?

– Да, он говорил: «Ты знаешь, Люда, я любил тебя». Почему-то он это в прошедшем времени говорил, видимо, предчувствовал свою смерть: «Уж кого любил, так это тебя. А если бы ты со мной еще легла, то мне было бы приятно. Ой, как мне было бы приятно...» Но нет, этого не надо. Не хочу, чтобы его могилу заплевали мои враги, если я рядом буду лежать. Ни в коем разе! Вот если после смерти я буду достойна как поэт, то хотелось бы сидеть рядом с ним в Тотьме, на лавочке, беседовать. Памятник там такой, где он одиноко сидит на лавочке. И ему без меня скучно. Я это знаю.