Воинские части, военно-санитарные поезда и эвакогоспитали

Фаина в годы учебы в сельхозтехникуме

Фаина Александровна Соколова – приветливая и равнодушная хозяйка

Фото: Даниил Зинченко, «СМ»

С апреля 1943-го по август 1944-го в Великом Устюге работали два эвакуационных госпиталя. Кадров для новых учреждений не хватало, поэтому недостающих работников набрали среди местного населения. Устюжане пополнили, прежде всего, рады среднего медицинского и обслуживающего персонала. Была среди них и маленькая девчушка Фаина, которая вместе с матерью и старшей сестрой стирала белье для раненых солдат.

Фаина Александровна Соколова – жительница деревни Кузнецово Шемогодского поселения. В Кузнецове прошла вся ее жизнь: здесь родилась, выросла, вышла замуж, воспитала детей, здесь живет и по сей день. Сейчас ей 81 год, а на момент, когда она впервые переступила порог эвакогоспиталя за первым узлом грязного белья, ей было всего восемь. Вот ее собственный рассказ о событиях тех далеких военных лет.

ГРЯЗНАЯ ПОДНОГОТНАЯ ВОЙНЫ.

– Девки, лезьте в машину, подтаскивайте их борту, – говорит мама, и мы с Антониной забираемся в кузов ГАЗика, чтобы помочь спустить раненых на землю.

Вижу: лежит взрослый, здоровый дядька, ревет, нечеловеческим голосом кричит: «Мама, мама!..» Понять ничего не могу: почему он такой большой, а, словно маленький, маму гаркает? На всю жизнь запомнила эту картину. Уже потом мать объяснила, что они ранены, что им очень больно... Хватали бойцов за шинель, подтаскивали к открытому борту, внизу их принимали на носилки и несли внутрь здания.

Раненых везли много, особенно из Ленинграда. Поездами привозили в Ядриху, откуда на бортовых машинах – к нам, в Устюг.

На фронте солдаты месяцами могли не мыться: негде. По дороге в госпиталь за ними никто особо не ухаживал. А тут привезут и ведут в баню. Грязное белье нам отдают.

Иной раненый столько в кальсоны навалит, и сказать стыдно: тут и гной, и кровь, и моча... Отсчитают по пятьдесят кальсон, рубах, полотенец, сто простыней, мы их вяжем в узлы, и домой, стирать. Узел спереди, узел сзади. Через весь Устюг в Кузнецово. Зимой по реке по льду, летом – в лодке. Дома замачивали белье в большие бочки из-под рыбы. Сутки это «добро» квасится. А по избе такая вонь идет! Мы ревем: «Мама, душно!», она нам в ответ: «Девки, а что делать? Надо как-то на хлеб заработать, мы и так голодуем. Завязывайте носы платками».

Стирали щелоком, мыла давали мало, а порошка в помине не было. Мыло из-под полы меняли на хлеб. Мать пошлет иногда на базар: «Пойдите, девки, продайте кому-нибудь». Постоянно боялись, что поймают, заберут за мыло. Повезет – дадут за кусок мыла буханку хлеба.

Мне доставались чешуйчатые полотенца. Мама отберет полсотни штук и зовет: «Фаинка, иди стирай». Стою над корытом, пальцы в мозоли до крови истерты, щелоком кожу обжигает... Плачу, но стираю. Есть охота, разве тут до рук?

Полоскали на Двине под берегом, там была сделана махонькая прорубь. Мать полощет, а я фонариком свечу, или наоборот. Никаких перчаток не было, на руках лед намерзнет... Брали бидончик с горячей водой: одна рука замерзла – ее опустишь, погреешь, потом другую. А ломит потом как, когда пальцы от холода отходят, ревешь от боли.

КОГДА ГОЛОД СИЛЬНЕЕ БОЛИ.

Вечно изможденные, голодные, уставшие, на всю семью – два сапога разного размера да пара валенок. Порой за пайком пойдем в Устюг или Копылово, шали нет, так мы закутаемся полотенцами, чтоб потеплей было. Всегда в работе. На сон времени не оставалось, да и не уснуть на голодный желудок.

Воду греть, печки топить – дрова нужны. По реке гнали моль (т. е. лес в плотах), мы возьмем багор, вытащим несколько бревен, распилим их на кряжи, в кучу сложим, а ночью на плече в угор домой таскаем. Дома прячем дрова в подвал, под мост, чтобы никто не заметил. Десятник Хохлов как-то сказал матери, что мы и так больше нормы дров заготавливаем, а она оправдывается:    «А       как нам жить, как воду греть? У меня ведь дети с голоду умрут». Десятник закрывал глаза, советовал прятать лучше, чтобы в случае проверки дрова не нашли.

Высушим белье, начинаем гладить. Вшей в кальсонах тьма накопится, да такие толстые! Ведешь утюгом по шву, от них только треск стоит. Кастелянша, принимавшая чистое белье, обязательно всегда все складочки, рубчики тщательно проверяла. Бывало, мы недосмотрим, может, утюги худые, а некоторые комплекты приходилось перестирывать.

Денежку получим, в столовую идем. Там нам наливали суп из капусты. Даже не суп, а просто водичку от зеленых листьев, кусочек хлеба дадут, мы и рады, хлебаем. Всегда голодные... Дома есть совсем нечего, на огороде в военные годы почему-то ничего не родилось. Даже траву, клевер, для лошадей сторожили, людям не давали: если объездной поймает в поле, плеткой так настегает...

С сестрой ходили в Устюг за хлебом, тогда давали буханку в руки. С вечера вставали в очередь, все на ладошках записывали, какой он по порядку. Всю ночь приходилось выстоять. Как магазин откроют, так по головам и полезут! Мужики, ребята, кто посильней. Мы девчушки маленькие, нас прижмут, мы заревем, на нас внимания никто не обращает. Дадут хлеба, мы быстрей домой. Пока из магазина до деревни бежим, все съедим.

Когда соберемся снова за бельем, мать учит: «Надевайте платьица с кармашками». А в кармашки нам раненые то сахарин-ку положат, то хлебушка. Бойцов ругали за это, потому что готовили быстрее на фронт, сахар им самим нужен был, чтобы скорее поправиться.

НЕ ЗНАЮ, КАК МЫ ВЫЖИЛИ.

Потом прачечную оборудовали в самом госпитале, стирали там, полоскали на Сухоне. В 44-м году госпиталь расформировали. Сказали, что его переводят в другое место. Как жить дальше, как деньги на хлеб зарабатывать? Стали стирать для ремесленного училища, для семьи директора училища.

Узнали, что война закончилась, когда в Устюг пришли. Видим: люди хлеб из магазинов, как дрова охапками, домой несут. Мы тогда тоже полный ларь на сеновале натаскали. Продавцы нам говорят: «Не берите столько, война закончилась», а мы не верим. Вдруг хлеб сегодня есть, а завтра его не будет?

Сейчас, когда по радио или по телевизору услышу про войну, сразу выключаю. Тяжело на душе становится, как вспомню, через что нам пришлось пройти. Слезы наворачиваются. Сколько у нас людей в деревне тогда умерло! И деревня в народе Голодаево зовется, это на бумагах – Кузнецово. Я не знаю, как мы тогда выжили...

Да, Фаина Александровна не участвовала в сражениях, не выносила раненых с поля боя, не делала на заводе снаряды или оружие, не шила фуфайки и рукавицы для бойцов. Она боролась с другими, не менее жестокими и коварными врагами – с вечным голодом, усталостью, недосыпанием, и она с честью вышла из этой войны. Она выжила, в отличие от тысяч других. А это – настоящая большая победа для маленькой девчушки, какой она была в далекие сороковые годы.