Документальная история войны по материалам государственных архивов Вологодской области

Великая Отечественная война традиционно привлекает к себе внимание исследователей. Несмотря на значительное количество публикаций, детально воссоздающих историю войны в ее региональном измерении, до сих пор в научный оборот не введены сотни и тысячи архивных дел, содержащих уникальную информацию о жизни населения Вологодской области в военную пору. Наиболее обширный комплекс документальных материалов, практически неизученных исследователя ми, находится на хранении в архиве Управления Федеральной службы безопасности РФ по Вологодской области.

Особое место среди них занимают спецсообщения и докладные записки Управления НКВД-НКГБ по Вологодской области, направлявшиеся, как правило, в центральный аппарат НКВД-НКГБ и представителям высших эшелонов региональной партийно-советской номенклатуры, в первую очередь – первому секретарю Вологодского обкома ВКП(б). Эти документы обладают высокой степенью достоверности и отражают ситуацию практически во всех сферах жизни области: промышленности, транспорте, сельском хозяйстве, здравоохранении, образовании, культуре и т.д. Зачастую, как отмечает В.М. Сойма, подобные материалы носили характер социологических исследований, поскольку детально раскрывали положение различных слоев и групп населения [1].

Безусловно, при работе с информационными материалами органов НКВД-НКГБ историк должен критически относиться к содержащейся в них информации. Среди ученых имеется немало скептиков, считающих, что документы советских спецслужб содержат статистический и фактологический материал, который сложно или невозможно проверить[2]. Здесь нужно учитывать особенности создания данного рода документов. Как правило, они основаны на агентурных донесениях осведомителей. Причем в них включены наиболее характерные, типичные высказывания, зафиксированные осведомлением, структурированные, как правило, по степени социальной опасности. Это предопределяет в некоторой степени тенденциозное, преимущественно негативное освещение ситуации, сложившейся в обществе на тот или иной период времени. Тем не менее, по сравнению с другими видами исторических источников, особенно материалами официального характера, данные документы, на наш взгляд, гораздо более объективно и всесторонне отображают советскую действительность и обладают высокой степенью репрезентативности.

Изученные документы позволяют говорить о том, что война стала мощным дестабилизирующим фактором, негативно отразившимся на всех сторонах социальной жизни. Нарастающие экономические трудности, вызванные перестройкой народного хозяйства на военный лад и социально-демографические диспропорции, ставшие следствием призыва значительной части мужского населения на фронт и эвакуации в тыл мирного населения из прифронтовых регионов, объективно способствовали ухудшению жизни вологжан.

Уже в первые дни войны с прилавков магазинов исчезли продукты и товары широкого потребления: консервы, сахар, спички и т.п. Приметой военного времени стал дефицит соли. В результате колхозники не могли заготавливать на зиму овощи и грибы, что серьезно обострило продовольственную ситуацию[3]. Также из обращения исчезла разменная монета, которая, по-видимому, считалась среди населения более надежной, чем бумажные ассигнации[4].

Если жителей городов выручал черный рынок и стихийный продуктообмен с деревней, то система централизованного обеспечения рабочих и служащих предприятий в отдаленных районах области давала сбои. В сентябре 1941 г. в результате «отсутствия организации нормального питания» и перебоев в начислении зарплаты не вышли на работу 160 сезонных рабочих торфопредприятия «Дедово поле» (Чагодощенский район). Бригадиры заявили: «Мы на работу не пойдем и не уговаривайте, мы свои договоры выполнили, дайте нам расчет...»[5]. О росте негативных настроений среди рабочих также свидетельствуют факты членовредительства на производстве, зафиксированные на ряде предприятий[6].

В условиях массового занятия под военные объекты - госпитали, склады, казармы - была дезорганизована работа учреждений народного образования и культуры. Представители военных властей не церемонились с инвентарем гражданских учреждений. Выброшенными на улицу оказались уникальные коллекции и библиотечные фонды Вологодского молочного института и Вологодского областного краеведческого музея.

Протесты и обращения руководства этих учреждений зачастую разбивались о законы «военный целесообразности», а нередко и прямое равнодушие властей к сохранению памятников культурного наследия[7].

Серьезной проблемой военного времени была перегруженность транспорта. В результате нехватки подвижного состава предприятия не могли отправить на фронт продукцию и получить необходимое сырье. Так, из-за отсутствия транспорта в 1942 г. Чагодощенский стеклозавод не смог отправить на Калининский и Западный фронты 7 млн. бутылок для зажигательной смеси [8].

Производственные планы предприятий недовыполнялись, а из Москвы шли все новые и новые директивы и распоряжения об увеличении производительности труда, дополнительных поставках продовольствия и вещевого имущества в армию, внедрению в жизнь практики самозаготовок. Выполнить большинство из них областным властям было не под силу. Так, в спецсообщении УНКВД от 13 марта 1942 г. говорилось о срыве областными заготовительными организациями правительственно го плана по заготовке шиповника. Вместо 58 тонн удалось собрать менее 10 тонн ценного продукта[9].

В спецсообщении УНКВД «О сдаче зерна государству по колхозам Вологодской области» отмечалось, что по состоянию на 10 октября 1942 года выполнение плана обязательных поставок зерна государству проходит неудовлетворительно. Из предусмотренных планом 112 637 тонн государству было сдано 40 274 тонны, то составляло 35,7% плана[10]. Аналогичным образом был провален план по заготовкам картофеля. Вместо 91 940 тонн по состоянию на 25 сентября 1942 г. было заготовлено лишь 5333 тонны, что составляло 5,8% плана[11].

Отсутствие рабочих рук в ряде колхозов привело к гибели урожая и массовому падежу скота. Так, осенью 1941 года в колхозе «Победа» (Тотемский район) пали или были отправлены на убой 207 коров, 115 овец и 168 свиней. Полностью погиб урожай моркови, свеклы и капусты, из-за несвоевременной уборки оказалось заморожено и сгнило 80 тонн картофеля[12].

Попытки «дать план» за счет привлечения личного состава воинских частей, расквартированных в области, также не увенчались успехом. Так, из 250 бойцов саперного батальона, направленного на лесозаготовки в Харовский район, вследствие изнурительного труда и скудного питания 23 человека умерли, а остальные заболели дистрофией, туберкулезом, дизентерией[13].

Проверка почтовой корреспонденции, осуществляемая органами военной цензуры, показывала рост массового недовольства среди всех категорий населения. В крайне сложном положении оказались семьи военнослужащих. Одна из женщин писала своему мужу на фронт: «Не знаю, как дальше жить, с работы сократили пять человек, всё красноармейские семьи, а у кого мужья дома, так тех оставили работать, а нам работы нет. Теперь не знаю, где пристроиться. На нас мало смотрят, потому что за нас заступиться некому, мужья у всех на фронте»[14].

За период с 1 января по 30 апреля 1942 года было зафиксировано 42 530 писем с жалобами на материальную необеспеченность[15]. Данные письма направлялись в соответствующие инстанции для проверки, и, как правило, факты, приведенные в письмах, подтверждались.

В еще более бедственном положении пребывало эвакуированное на селение, размещенное на территории Вологодской области. В большинстве городов и районов области отсутствовали нормальные условия для проживания эвакуированных семей рабочих и служащих. Вынужденные переселенцы не были обеспечены необходимой жилой площадью, продуктами питания и другими материальными средствами. Местные же власти явно игнорировали просьбы данной категории граждан. Свидетельством крайне тяжелого положения эвакуированных, в первую очередь женщин и детей, являются письма, адресованные родным. Так, одна из женщин писала из Андомского района своему мужу в Петрозаводск: «А тут, кажется, сдохнешь, один хлеб, больше ничего, прямо беда. Люся все просит белого, да булок. Продуктов всё обещают, но ничего не дают, хотя бы ребятам дали что-нибудь, а то сама не своя - не знаю, долго ли так будем мучаться» [16]. Полная безысходность, тревога за судьбу детей и потеря веры в помощь со стороны властей сквозят в строках данного письма.

В доме №49 по улице Володарского в г. Вологде размещался пункт выдачи талонов на питание для эвакуированных. Через него ежедневно проходило от 1500 до 1600 человек. Для того, чтобы получить обед бывшим жителям блокадного Ленинграда, приходилось стоять в очереди по 6-8 часов, а затем некоторое время ожидать получения обеда в столовой. Качество обедов было очень низким, что вызывало постоянные нарекания в адрес администрации эвакопункта[17].

Не лучшим образом обстояло дело с организацией питания в других заведениях общепита г. Вологды. Так, посетителям ресторана «Север» в августе 1942 г. нередко попадались котлеты с червями[18]. С большими затруднениями работал городской водопровод, который покрывал суточную потребность областного центра (5500-6000 кбм в сутки) лишь на 25-30% [19].

В 1942 году голод приобретает катастрофические масштабы. В результате нехватки продуктов питания вологжане начинают употреблять в пищу солому, жмых, кору, различные суррогатные добавки. Доходило до того, что обезумевшие от голода люди выкапывали из скотомогильников трупы павших лошадей, резали собак и употребляли в пищу их мясо[20]. Жизнь превратилась в ежедневную борьбу за существование.

Потеря хлебных карточек означала верную смерть. В документах приводится трагический эпизод. Работавшая в средней школе №21 г. Вологды техничка потеряла хлебные карточки, выданные на всех членов семьи. Оказавшись в тяжелом положении, она обратилась за помощью к директору школы, а затем к заведующей городского отдела образования, но везде получила отказ. Вскоре женщина и ее отец погибли от голода[21].

На фоне трудностей, которые выпали на плечи вологжан в годы войны, совершенно аморальным было поведение некоторых партийно-советских работников, руководства торговых и снабженческих организаций. В спецсообщении УНКВД от 14 апреля 1942 г. отмечались злоупотребления среди руководящих работников Чагодощенского района. Так, председатель райпотребсоюза систематически пьянствовал, обменивая на спирт дефицитные товары, предназначенные для снабжения эвакуированных. В аналогичных злоупотреблениях был замечен ряд других работников упомянутой организации[22].

Если мирное население испытывало крайнюю нужду, то что уж говорить о контингенте исправительно-трудовых учреждений. В циркуляре НКВД СССР №25 от 23 января 1942 г. отмечалось, что питание заключенных в лагерях поставлено «исключительно плохо». Даже для персонала ГУЛАГа вводились так называемые «вегетарианские дни»[23]. Средний показатель смертности среди заключенных ИТЛ и ИТК в 1942 г. составил 24,9%, а по отдельным лагерям превысил 50%. Абсолютное большинство заключенных умирало от истощения. Всего в 1942 г. в лагерях и колониях страны умерло почти 376 тыс. заключенных - наивысший показатель смертности за все время существования мест лишения свободы в СССР[24].

Ухудшение жизни и массовые миграции населения привели к резкому росту заболеваемости. За период с марта по октябрь 1942 г. в области было зафиксировано 5529 случаев дизентерии, 4691 - кори, 1898 - токсической диспепсии, 1117 - сыпного тифа, 822 - дифтерии, 791 - скарлатины [25].

Весной 1942 г. в области началась эпидемия сыпного тифа. С апреля по ноябрь 1942 г. в области было зарегистрировано 10 167 случаев заболевания, причем, в апреле заболело 4068 человек, в мае - 2437, в июне - 367, августе - 141, сентябре - 64, октябре - 116 человек. Причиной эпидемии стало массовое распространение педикулеза. Так, при проверке школ г. Череповца обнаружилось, что учащиеся были поголовно завшивлены. Главной причиной массовой вшивости являлась неудовлетворительная работа банно-прачечной сети, нехватка мыла и дезсредств. Череповчане были вынуждены по несколько часов выстаивать в очередях в бани, которых в городе имелось всего две, причем, одна обслуживала только воинские части [26]. Аналогичная ситуация наблюдалась в сельской местности. К примеру, в Пришекснинском районе из 1652 домашних бань работали только 777. В большинстве случаев население мылось у себя дома в печах [27].

Медицинское облуживание населения и эвакуированных ленинградцев, как отмечается в одном из документов, «было организовано безобразно». По состоянию на 24 апреля 1942 г. из 5039 больных, размещенных в эвакогоспиталях г. Вологды, умерло 1206 человек. В госпиталях отсутствовали элементарные условия для лечения больных, необходимый уход и лекарственные препараты. В одном из эвакогоспиталей умерла женщина. Ее труп не убирался в течение двух суток. Все это время рядом с умершей матерью находился двухлетний ребенок, который позднее из-за отсутствия ухода также скончался [28]. Этот факт показывает степень девальвации человеческой жизни и обыденность смерти в военной Вологде.

Информаторы НКВД также фиксировали нарушения в работе эвакогоспиталей для обслуживания раненых и больных бойцов Красной Армии, развернутых на территории Череповецкого, Бабаевского, Кирилловского, Междуреченского, Белозерского и Тотемского районов Вологодской области в 1942 году. В 7 эвакогоспиталях по состоянию на 1 августа 1942 г. находились на лечении 867 человек, в том числе 834 рядовых и 33 офицера. Через агентуру было установлено, что среди пациентов и обслуживающего персонала «имеют место массовые факты недисциплинированности, пьянства и бытового разложения». Другой серьезной проблемой была нехватка квалифицированного врачебного персонала. Так, в эвакогоспитале № 4782 (г. Тотьма) вместо положенных по штату 20 врачей больных обслуживали всего 3 медицинских работника [29].

Начиная с февраля 1942 года, смертность населения Вологодской области превышала рождаемость. За указанный период родилось 21 214 человек, умерло 39 465, из них 7242 ребенка в возрасте до 1 года. Таким образом, убыль населения составила 18 251 человек [30]. За это же время в 1941 г. в области имелся прирост населения на 4982 человека.

Значительный процент смертности приходился на областной центр, который являлся крупнейшим транспортным узлом и принимал основную массу эвакуированного населения. Именно среди эвакуированных граждан, а также лиц, освобожденных из мест лишения свободы, смертность была наиболее высокой. Так, за январь-май 1942 г. в Вологде умерло 3280 человек, из них 1026 эвакуированных, 288 освобожденных заключенных, 241 неизвестный, что составляло 47,4% к общему числу умерших в г. Вологде. Абсолютное большинство эвакуированных и бывших узников ГУЛАГа умирали от пеллагры и воспаления легких[31].

Несмотря на крайнюю нужду, население активно включалось в кампании по сбору средств на помощь фронту. Так, в 1942 г. вологжане собирали средства на строительство танковой колонны «Вологодский колхозник». По данным органов военной цензуры, население всеми силами пыталось оказать всемерную поддержку Красной Армии [32]. В катастрофических условиях первых военных месяцев органы НКВД фиксировали подъем патриотических настроений. Количество лиц призывного возраста, являвшихся на военкоматы, в два раза превышало плановые показатели. Минимальным было число дезертиров и лиц, уклонявшихся от службы в армии [33].

Таким образом, война стала настоящей катастрофой для Вологодской области. Она нанесла колоссальный удар по экономике, социальной сфере и демографическому потенциалу региона. На преодоление военной разрухи и запустения, глубокой демографической лакуны ушло целое послевоенное десятилетие.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Сойма В.М. Советская контрразведка в годы Великой Отечественной войны: опыт информационного обеспечения городских комитетов обороны на материалах Нижнего Поволжья. - М., 2005. С. 52.

2 Ломагин Н. Ленинград в блокаде. - М., Яуза, Эксмо, 2005. С. 37.

3 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 153.

4 В подтверждение этого можно привести следующие цифры. В 1942 г. областным Госбанком было выпущено в обращение 186 900 руб. разной разменной монеты, а поступило обратно только на 500 руб. См.: Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 3 пх. Оп. 26. Д. 1. Л. 101-101 об.

5 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 35-36 об.

6 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 136-138.

7 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 23-23 об., 107-108 об.

8 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 176.

9 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 89-89 об.

10 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 212.

11 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 183.

12 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 82 об.

13 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 90-91.

14 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 88.

15 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 117.

16 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 31.

17 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1.Л. 101-101 об.

18 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 139.

19 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1.Л. 180-182.

20 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 92-92 об., 93-94, 105-106.

21 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 115.

22 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 95-99.

23 Архив УВД по Вологодской области. Ф. 6. Оп. 1. Д. 438. Л. 25-26, 172-173.

24 Министерство внутренних дел. 1909-2002. Исторический очерк. - М.: Объединенная редакция МВД России, 2004. С. 386.

25 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 246.

26 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 77-79.

27 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 3 пх. Оп. 26. Д. 1. Л. 119.

28 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 3 пх. Оп. 26. Д. 1. Л. 29.

29 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 3 пх. Оп. 26. Д. 1. Л. 40-42.

30 Рассчитано по данным: Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 3 пх. Оп. 26. Д. 1. Л.

31 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 3 пх. Оп. 26. Д. 1. Л. 43-44.

32 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 1 пх. Оп. 14. Д. 6. Т. 1. Л. 266.

33 Архив УФСБ РФ по Вологодской области. Ф. 3 пх. Оп. 26. Д. 1. Л. 1-2, 19-22.