Вологжане на фронтах Великой Отечественной войны

ВИНОГРАДОВ АНАТОЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, лейтенант, начальник химической службы 455-го стрелкового полка. Один из руководителей обороны на участке у Брестских ворот.

27 июня 1941 года во время прорыва, раненный, попал в плен. Прошел фашистские лагеря: Хаммельбург, Швайнфурт и другие. Был членом подпольной антифашистской организации пленных. Трижды бежал из лагерей смерти.

В настоящее время А. А. Виноградов живет и работает в городе Вологде. Награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

22 июня около 4 часов утра, будучи оперативным дежурным по штабу, я, увлеченный чтением интересной книги, услышал отдаленный грохот взрывов. Вскочив со стула, подбежал к окну, выходящему на запад, и увидел, что за Бугом сверкают огненные языки. Они мгновенно слились в зарево. Не успел я даже определить, что это такое, как на крепость обрушился шквал раскаленной стали. Взрывная волна отбросила меня в сторону. Пришел в себя минут через 15–20 у противоположной стены кабинета. С нарастающей силой следовал залп за залпом.

Беру себя в руки, делаю попытку позвонить в штаб дивизии, который находился в городе. Но связь была уже нарушена. Я поднялся на верхний этаж в полковую школу, дал команду: «В ружье!», уточнил наличие среднего и старшего командного состава и политработников. Дежурный по части был уже тяжело ранен (фамилию не помню). В части нашлись 2 младших лейтенанта, лейтенант Александр Махнач, который прибыл накануне из Калинковичского пехотного училища, и политрук Петр Кошкаров, также прибывший накануне из политического училища. Ввиду сложившихся обстоятельств я принял на себя руководство обороной данного участка.

Из нашего полка в крепости находились 3-й батальон, полковая школа и спецподразделения. 1-й батальон занимал 8-й форт, располагавшийся южнее, 2-й батальон находился на укрепрайоне. От первых же прямых попаданий снарядов и бомб разрушились верхние перекрытия крепостных зданий. Многие бойцы и командиры погибли, не успев даже проснуться. Так как не хватало командиров, основная тяжесть командования подразделениями и отдельными участками обороны была возложена на коммунистов и комсомольцев. На нашем участке хорошими руководителями показали себя комсомольцы: старшина Николай Попов, старший сержант Серов, заместитель политрука Александр Смирнов, сержант Иванов и ряд других, истинных патриотов, чьих фамилий я не помню.

После продолжительного артиллерийского, минометного обстрела и бомбежки наступило как бы затишье, но оно было страшным: кругом пылали пожары, рушились горящие перекрытия, слышались стоны и проклятия из уст тяжелораненых.

Бойцы и командиры были полны решимости встретить противника, откуда бы он ни появился.

Довоенный вид Тереспольской башни.

Развалины Тереспольских ворот.

Около 7–8 часов утра через Тереспольские ворота в центральную часть крепости ворвались отряды вражеских автоматчиков. В воспоминаниях 'некоторых других защитников крепости говорится о том, что вражеские автоматчики ворвались в крепость раньше. Завязался бой, явившийся для фашистов неожиданностью. Со стороны 84-стрелкового полка раскатилось по Цитадели дружное «ура». Атака перешла в рукопашную, оставшиеся в живых враги обратились в бегство. Совместными усилиями всех бойцов, поддержавших начавшуюся у Холмских ворот контратаку, гитлеровцы были уничтожены.

Таким образом, первая атака была отбита.

В этот памятный день, 22 июня, фашисты пять или шесть раз ходили в атаку. А в промежутке между ними враг методически бомбил крепость, подвергал ее артиллерийскому обстрелу. Случалось, что отдельные группы особо отъявленных головорезов прорывались в наше расположение и пытались забросать нас гранатами, выбить из крепостных зданий, но это им не удавалось, так как большую часть брошенных гранат ловили смелые, ловкие руки наших бойцов и командиров и посылали обратно на головы врагов.

В этот день рядовой Васильковский принес мне планшет с военной топографической картой, взятой им у убитого фашистского офицера. Эта карта раскрыла нам весь замысел вражеского командования. По приказу они должны были овладеть крепостью к 12.00 22 июня. В первый день и особенно ночью мы собрали много трофейного оружия.

Бывая па разных участках, я видел исключительную любовь и беззаветную преданность наших бойцов к Советской Родине и Коммунистической партии. Она, эта любовь, вдохновляла защитников на высокие подвиги.

Начиная со второго дня, фашисты прибегли к тактике изнурения. Блокировав крепость, они держали под неослабным контролем всю систему каналов и рек, увеличивали продолжительность бомбежки, артиллерийского обстрела, атак, широко использовали агитационные средства.

Утром мы обнаружили фашистских диверсантов переодетых в наше обмундирование. Очевидно, они имели задание вывести из строя командиров и политработников. Выстрелом в спину был убит старшина Попов, тяжело ранен в ногу лейтенант Махнач. В этот же день рукой переодетого врага была брошена нам под ноги граната, но она не успела взорваться благодаря находчивости заместителя политрука Александра Смирнова, которому удалось вовремя отбросить ее.

24 июня через рядового Васильковского удалось нам связаться с полковым комиссаром Фоминым, который руководил в то время обороной левого фланга, то есть в казарме 33-го инженерного полка.

В этот же день во второй половине дня состоялось совещание командного состава, на котором присутствовал и я. Комиссар Фомин был ранен в руку. Судя по выражению лица, рука его беспокоила.

Собрались в небольшой комнате с оконными проемами в сторону Мухавца. Мы все познакомились. Фомин потребовал, чтобы предъявили документы. Я был в полной форме с орденом Красной Звезды на груди. Внешний вид у нас был настолько необычным, что узнать ранее знакомые лица затруднялись: воспаленные глаза, покрытое толстым слоем пыли и копоти обмундирование.

После короткого знакомства с нами и уточнения обстановки на участках, комиссар Фомин доложил о том, что сложившиеся обстоятельства требуют немедленного, еще более организованного и оперативного руководства обороной, и поставил перед нами задачу: выяснить наличие боеприпасов и продовольствия, состояние раненых, кроме того, связаться с соседями по обороне, предложить им проделать то же самое и к 18.00 24 июня прибыть к Фомину с докладом.

Однако собраться у него почти в том же составе нам удалось только около 20.00. Помехой был продолжительный артиллерийский обстрел, бомбежка с воздуха и вылазки пехоты противника.

Собрались мы в подвальном помещении того же здания, где и в последующие дни находился штаб обороны. Это был небольшой отсек подвала, из которого выходило маленькое полуокно на реку Мухавец. С противоположной стороны бойцы по приказу Фомина пробили еще одно отверстие в сторону Белого дворца. У обоих «окон» дежурили и младшие командиры с ручными пулеметами Дегтярева.

Внешний вид этого подвала во многом напоминал ДОТ, только не хватало стационарных огневых точек. Стояло много ящиков, большинство из которых было уже пустыми. Посредине находился столик. К нему-то и пригласил Фомин всех прибывших на совещание. Мне он дал блокнот и попросил вести запись. Затем каждому было предложено кратко доложить свои соображения относительно дальнейших действий.

После кратких докладов уже тогда, 24 июня, складывалось следующее положение:

1. Очень большие потери убитыми и ранеными.

2. Малое наличие отечественных боеприпасов.

3. Исключительно тяжелое положение с ранеными, детьми и женщинами из-за отсутствия требуемых условий, медицинского персонала, медикаментов и перевязочных средств, необходимых для раненых бойцов и командиров.

Тяжелая атмосфера от разложения трупов валила с ног малосильных и легко раненных бойцов.

4. Запасы продовольствия, которые нам удалось создать в первый день, приходили к концу.

Центральная часть крепости находилась в круговой осаде противника. Воды из реки Мухавец, в которой на поверхности плавало множество трупов, достать не было возможности, так как земляной вал на противоположном берегу был занят фашистами. Днем они вели оттуда огонь, а ночью беспрерывно освещали берега ракетами и огнем. Однако потребность в воде у нас была настолько велика, что бойцы неоднократно пытались из подвальных помещений прорыть подземные ходы к реке. Но все эти замыслы не оправдали себя, ибо при первой же бомбежке ходы осыпались.

На основании всего вышеизложенного мною был написан Приказ № 1 под диктовку полкового комиссара Фомина и капитана Зубачева. В приказе говорилось о том, что создавшаяся в крепости обстановка требует немедленного решительного действия для борьбы с противником.

Начальником штаба сводной группы капитан Зубачев предложил назначить старшего лейтенанта Семененко. Так как он находился в расположении 333-го стрелкового полка, функции начальника штаба, после моего ухода на прорыв, выполнял политрук Кошкаров.

А я должен был к 25 июня оформить отряд в составе трех стрелковых взводов и одного пулеметного, укомплектовать боеприпасами и в ночь на 26 сосредоточить его на исходных рубежах в развалинах Трехарочных ворот.

С наступлением темноты необходимо было с боем выйти из крепости на южную окраину Бреста с последующим продвижением в направлении Кобрин – Барановичи и там соединиться с нашими частями.

В ночь на 26 июня была сформирована группа в 120 человек и расположена на исходных позициях, взводы группы были укомплектованы сержантским составом. Первым взводом командовал воентехник 2-го ранга, фамилии не помню. Весь состав головной группы прорыва был обеспечен оружием и гранатами.

Когда все было готово, я доложил капитану Зубачеву и комиссару Фомину о готовности группы к прорыву. Полковой комиссар, выслушав мой доклад, спросил о самочувствии бойцов и командиров, о их решимости выполнить боевой приказ, а затем распорядился собрать все документы и спрятать их вместе с полковым знаменем нашего 455-го стрелкового полка в надежном месте.

Через командиров взводов я собрал около 25– 30 комсомольских билетов, в том числе свою кандидатскую карточку, орденскую книжку, орден Красной Звезды и два удостоверения личности.

Я и заместитель политрука Александр Смирнов завернули полковое знамя и документы в простыню, затем в мешок и положили в трубу, которая выходила из подвала к реке Мухавец. Вход в нее заложили обломками кирпича

После этого я вернулся на командный пункт Зубачева и попросил прикрыть нашу переправу через реку Мухавец пулеметным огнем. Решили вопрос о сигналах. Я простился с полковым комиссаром Фоминым, капитаном Зубачевым, со своим близким другом по обороне политруком Петром Кошкаровым и явился в расположение взводов. Было решено, что пулеметный взвод перебежит по мосту на противоположный берег Мухавца, а стрелковые форсируют реку вплавь.

В 12.00 по сигналу бойцы и командиры с возгласом: «Вперед, за Родину!» начали форсировать Мухавец. Однако огневое прикрытие нас полностью обеспечить не смогло. Когда мы добрались до противоположного берега, гитлеровцы открыли прицельный огонь. Сосредоточившись на берегу, мы бросились в атаку и прорвали первое кольцо осады. Тут же заняли временно круговую оборону с тем, чтобы отвлечь фашистов и дать возможность форсировать реку главным силам под руководством капитана Зубачева. Но он немного опоздал с выступлением. За это время фашисты скорректировали артиллерию и накрыли огнем исходные позиции главных сил. Тем самым был нарушен весь замысел.

Я получил сигнал от Зубачева: «Продолжай движение по намеченному маршруту».

С боем двинулись берегом Мухавца в юго-восточном направлении. Особенно тяжело было прорвать кольцо осады, созданное гитлеровцами на внешнем валу.

На юго-восточной окраине пришлось оставить многих дорогих друзей убитыми. Только к 19.00

27 июня нам удалось покинуть крепость; основная группа за нами не последовала, видимо, противник сумел подтянуть свежие силы.

Вышли мы на открытую местность. Впереди лежала лента шоссе Варшава –Брест. Нас оставалось человек 70. По шоссе непрерывным потоком двигались фашистские войска. Гитлеровцы заметили нас и развернули пехоту; я дал команду занять круговую оборону, и мы приняли неравный бой в результате которого враг тоже понес потери в живой силе. Доказательством этого явилось то, что фашистское командование отвело к шоссе оставшуюся часть пехоты, а вместо нее развернул артиллерийские орудия, которые открыли огонь прямой наводкой. Укрыться было негде. В третий раз я был тяжело ранен, контужен и попал в плен.

Нас оказалось 13 человек, все раненные и контуженные. На первом сборном пункте, куда фашисты стащили нас, как собак, на моих глазах скончалось от ран еще пять бойцов...

ОФ МГОБК, оп. 455, д. 6, лл. 3–11.