Вологжане на фронтах Великой Отечественной войны

Передо мной пожелтевшее от времени извещение: «Ваш красноармеец Перов Георгий Васильевич, уроженец города Вологды, Набережная свободы, дом 4, квартира 12, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 14 мая 1942 года деревня Борисово Старо-Русского района, Ленинградской области, похоронен под деревней Находное – юго-западнее 400 метров. Командир, военный комиссар, начальник штаба части» (подписи неразборчиво, орфография оригинала – Н.С.).

Извещение пришло в Вологду, в семью учительницы русского языка и литературы школы № 1 Манефы Сергеевны Перовой. Оно подвело жизненный итог яркой, короткой и очень красивой жизни ее двадцатилетнего сына. В семейных альбомах – тронутые временем фотографии: двое крепких мускулистых мальчишек, переполненные восторгом, плещутся в стремительной летней речушке. А вот уже двое юношей устроились на большом камне над рекой. Другое фото со школьного вечера – красивый юноша подбирает мелодию на гитаре.

Гоге, Жорке и теперь уже навсегда Георгию Васильевичу Перову довелось многое пережить за свои два десятка лет. Счастливое детство, сначала в Грязовце, в родовом доме деда, с которым связаны самые яркие первые впечатления: походы на речку Плетениху с сестрой Музой, в лес за земляникой и грибами; поездки с отцом-землеустроителем по красивейшим местам Комелы и Обноры, переезд в Вологду.

Красивый, обаятельный, всесторонне одаренный, Георгий был любимцем в классе. Он пел, играл на гитаре, сочинял стихи (за что одноклассники называли его «наш Пушкин»), прекрасно рисовал (его мастерски исполненный тушью двойной портрет с сестрой до сих пор висит в квартире его родственников Шайтановых). Общая беда 30-х годов не обошла и эту семью: были репрессированы мама и отец Георгия – Манефа Сергеевна и Василий Андреевич Перовы.

Прекрасно учившийся Георгий поступил в Архангельский медицинский институт, проучился год и добровольцем ушел на фронт. С фронта в Вологду пришли три короткие почтовые карточки и два письма. Вот они – личные свидетельства о нашей Великой Отечественной.

Здравствуй, мама!

Вот уже неделю я нахожусь в армии и пятый день в пути. Уже вторые сутки стоим в Рыбинске. Дальнейший маршрут окончательно неизвестен. Думают, что через Бологое в Боровичи. Одет тепло, кормлюсь сухим пайком, который выдают. Сейчас ходил в город, но ничего, кроме клюквы, на базаре не мог купить. Компания в вагоне собралась прямо-таки не по мне – все старики около 50 лет. Во всем эшелоне я пока не знаю никого моложе себя. До свидания, с приветом Г.

Здравствуй, мама!

Все еще нахожусь в дороге. Пишу тебе из Бологое. Жаль, что я не успел с тобой проститься. Куда направят дальше, не знаю. Вещи, которые у меня остались, я частью принес домой, а часть пришлось оставить там, на них я прибил бумажку с адресом. Не знаю, дойдет ли по назначению. Одно письмо я написал тебе из Рыбинска. Получила ли? С места напишу обо всем подробно. Махорку, которая осталась, я забрал с собой. На улице морозно, но в вагоне у нас тепло: натопили. На улице на кострах варим кашу. Вообще пока разнообразия не много. Привет дяде Пете и Музе.

Здравствуй, мама!

За неимением времени пишу несколько строк. Жив, здоров, кормят прилично. Одет тепло: теплые кальсоны, рубашка, фуфайка, валенки, ватные брюки, теплый подшлемник и т.д. Нахожусь на сборном пункте. Вероятно, сегодня ночью или завтра утром едем на фронт, в свою часть.

Ну до свиданья, целую, Гога.

22.11.1942.

Здравствуй, мама! Получил от тебя деньги 130 рублей. Ты пишешь, чтобы я купил себе чего-нибудь теплого. Постараюсь найти галоши, хотя это сейчас очень трудно. Мама, не посылай мне больше так много денег, я ведь знаю: ты урезаешь от себя. Я слышал, что у вас в Вологде хорошо с питанием. Так ли это? На днях я сдал кровь в фонд обороны и теперь получаю карточку на 800 грамм. Живу ничего. Очень бы хотелось уехать домой, но это сейчас никак нельзя. В следующем письме пошлю тебе свою фотокарточку. Возможно, на днях поеду на спецработы и напишу тебе с места события. До свидания. С приветом, Гога.

26.02.1942.

Здравствуй, мама! Я пишу тебе это письмо, когда кругом рвутся снаряды, а над головой свистят пули. Вот уже месяц, как я нахожусь на фронте и лишь только сейчас урвал минутку, чтобы черкнуть тебе несколько строк. Первое время я был на пороховой рядовым бойцом и на второй же день по прибытии на место получил боевое крещение, попав на чистом поле под бомбежку «фрицев».

Теперь ко всему этому я уже привык. Сейчас я сменил шинель на шубу, шлем на шапку-ушанку, винтовку на наган и работаю санинструктором при батальонном медицинском пункте. Живу в кустах в палатке. В ней нас четверо – один повозочный, два инструктора и фельдшер. Последний одних лет со мной. Живу ничего. Скучать некогда. Будет время и если останусь жив, то в следующем письме напишу подробно о себе. Гога».

Если останусь жив... Следующее письмо пришло в семью Перовых 13 марта 1942 года и уже не от Георгия, а от военфельдшера, может быть, того самого, его ровесника, из одной палатки в кустах.

«Здравствуйте, Манефа Сергеевна!

Разрешите передать вам наш фронтовой привет! Манефа Сергеевна, сегодня в 10.00 при выполнении служебного долга погиб ваш сын Перов Георгий Васильевич. В боях с врагами Родины, кровавым фашизмом, он проявил чудеса храбрости и геройства, спасая жизнь раненым бойцам и командирам. Он вынес с поля боя 18 человек с их оружием, за что представлен к правительственной награде. Погиб он коммунистом, был за самоотверженную работу принят в ряды нашей большевистской партии. Наши матери гордятся такими сыновьями, каким был ваш сын Георгий. Вы своим трудом в тылу помогаете нам, фронтовикам, отомстить немецким собакам за смерть вашего сына, и мы отомстим!»

Пожелтевшие от времени письма и открытки сохранили след короткой яркой жизни красивого, умного, интеллигентного парня, мечтавшего стать врачом, ставшего санитаром и героем. На маленькой старой похоронке сохранилась приписка: данное извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии (приказ НКО СССР №...). На фронте под огнем они помнили, что жизнь должна продолжаться...