Вологжане на фронтах Великой Отечественной войны

Борис Константинович Андряков – родом из Сокола. В Великую Отечественную был минометчиком, разведчиком, артиллеристом. Из его поколения, чье восемнадцатилетие пришлось как раз на 1941 год, в живых осталось совсем не много. Борис Константинович прошел войну от Сталинграда до Потсдама. Участвовал в двух колоссальных, переломных для хода войны битвах – Сталинградской и Курской, форсировал Одер. Был отмечен наградами и ранениями. У него точь-в-точь, как у Теркина: «Два ранения имею и контузию одну».

«Я хотел стать офицером. Отец у меня – человек сугубо партийный. До Великой Отечественной работал в райкоме партии, в отделе пропаганды и агитации. Но за плечами у него уже три войны было. В 1941, незадолго до вторжения немцев, подал я заявление в военно-пехотное училище в Великом Устюге. А меня забраковали. Изъян какой-то нашли. Вернулся я тогда в Сокол, пошел работать на комбинат учеником фрезеровщика.

21 июня мы поехали играть в футбол всей нашей сокольскои командой в Харовскую. Выиграли, а ночевать остались в Доме крестьянина. Утром, чуть свет, по радио объявили: война.

Только в январе 1942-го меня призвали в армию. И отправили в училище в Великий Устюг, куда я неудачно поступал. Муштровали до мая месяца. Стрелковое дело, штыковой бой: коли длинно! коли коротко! коли с выпадом! Гоняли здорово. Потом нам сказали: «Сталинград и Воронеж в опасности». И отправили в Подольск, как раз там новая стрелковая дивизия формировалась, 273-я. А нас, курсантов, определили в отдельный учебный батальон. В нем ребят сокольских порядком набралось, брат мой двоюродный. В Подольске мы еще до августа проучились – и на передовую. Погрузили нас в поезд и повезли в сторону Воронежа. Только мы туда прибыли, налетели немецкие самолеты и давай бомбить. Страшно! Опыта никакого! На занятиях враг картонный, муляжи. А тут визг бомб, разрывы, первые смерти на глазах. Вечером погрузили нас снова в вагоны – и под Сталинград. Высадили где-то севернее, в 120-150 километрах. Дальше надо пешком идти. А команда была: передвигаться только ночью, днем в балках окапываться, маскироваться».

«Никогда мне не забыть 19 ноября 1942 года, когда наши бросились прорывать немецкую оборону. Фрицам хорошо тогда влетело. Но и мы многих потеряли. К сожалению, в то время в сам Сталинград я не попал. Паулюса пленили 2 февраля, а меня 25 января первый раз ранило.

Дали мне задание взять с собой солдата и проверить, где наши позиции, а где немецкие. Все ведь было разбросано, перепутано, а обстановку знать надо. Паренька Гришин звали. Тронулись мы с ним к деревне Уваровка. Снежок мягкий сыпет, мы в маскхалатах. Нужно в горку подниматься. Вдруг метрах в полстах от нас встает немец: «Рус, я – плен!». И руки поднял. Я говорю напарнику: «Ты заходи слева, а я – справа». Палец на спусковом крючке держу. Подходим. А он руки опустил резко и по нам от пуза из автомата. Мне сразу правую руку перебило, я в снег упал и покатился с горки. Оказывается, мы на вражеский секрет напоролись, а перед деревней была целая линия немецкой обороны. Товарища своего я так больше и не видел. Скорее всего, убили. Кое-как я к своим добрался. Три месяца меня в Саратовском госпитале ремонтировали».

«Я много немцев уничтожил. Освобождали мы как-то зимой 1943 года одну деревеньку под Сталинградом. Видим, навстречу нам женщины бегут, кто с копьем, кто с топором... В чем дело? Немцы засели в уцелевшей хате. Раненые. А до этого нам показывали наших солдат, которые у фрицев в плену побывали. Обнаженные, все разрезано, звезды на лбу. Ух, какая у нас ненависть к фашистам была! Командир мне говорит, чтобы я с двумя солдатами проверил, что да как. Заходим. Хатка небольшая, и немцев в ней битком. Я докладываю командиру, спрашиваю, что делать. «Некогда нам с ними возиться! Расстрелять!». Я как сейчас помню, парнишка немец ко мне подползает, симпатичный, волосы черные, в ногу он был ранен, упрашивает на ломаном русском не убивать. А там рядом обрыв находился. Я им: «Ком, ком». Всех в расход пустили».

«С отцом на войне чуть было не встретились. Воевали в одной армии, но она ведь большая. Переписывались. Он к концу войны служил в армейской хлебопекарне, политруком. Как-то от нашего снабженца, который к ним за бельем и продуктами приезжал, узнал, что мы неподалеку стоим, километрах в 15-17. Вскочил он на коня, табаку прихватил, перекусить кой-чего и поскакал. Приезжает, а нас уже сняли и отправили на передовую. Только через шесть лет мы с ним увиделись. Он мне говорил, что ему надо было Героя присваивать. Он, когда их часть под Смоленском в 1941-м попала в окружение, знамя дивизии спас».

«Война для меня 2 мая 1945 года завершилась. Сам Берлин мы не брали, остановились в Потсдаме. В районе Зееловских высот попали под залпы своих «катюш». Там меня контузило, но в госпиталь я не пошел. Две недели провалялся в своей медчасти. А после Победы еще два года служил в зоне оккупации, в Германии. Однажды вызывает меня зам. командира полка по политчасти и спрашивает, не желаю ли я учиться в Ленинградском политическом училище. Я в 1944-м партбилет получил. Нет, говорю, хочу домой. Пять лет уже воюю. Хватит».