Вологжане на фронтах Великой Отечественной войны

В годы Великой Отечественной войны В. Попов, автор этой зарисовки, воевал на Северном море – рулевым катера-охотника. Рядом с ним мужественно сражались с врагом и его земляки-вологжане. Бабанов – один из них (родом из Белозерского района). К сожалению, ни автор, ни редакция не располагают сведениями о его дальнейшей судьбе (эпизод с баржой относится к августу 1941 года).

Наш катер уже несколько дней кряду стоит в Западной Лице, под высокой черной скалой, отвесно падающей в море. Укрытие расположено в полмиле от противника. Перевали за каменистый мыс, а по другую сторону его – фронт, бревенчатые причалы рыбацкого поселка, устье горной реки Западная Лица. Для наших войск эта река стала первым водным рубежом, а для противника – первой преградой на пути к Мурманску. По обе стороны ее то и дело начинается перестрелка: квакают глухо в серой ночной тишине немецкие автоматы и торопливо отвечают им наши «максимы». Там временное затишье. Зато на западном берегу фьорда творится нечто непонятное. Еще совсем недавно мы высадили туда батальон морской пехоты. Он ушел в сопки и с той поры мы долго ничего не знали о его судьбе. И только позавчера ночью впервые наладили связь с ним. Оказывается, в батальоне нет рации, поэтому всякий раз приходится посылать туда связного. Чтобы доставить пакет на другой берег фьорда, наш связной сначала идет за этим пакетом к линии фронта, в штаб наших войск, а оттуда переправляется на тузике через фьорд.

Все это, разумеется, очень сложно. Важно, чтобы противник не заметил нас, не рассекретил наше укрытие. Поэтому мы и прячемся под скалой, пропускаем мимо всех разведчиков и всех «юнкерсов». Но от желтокрылых «хейнкелей» укрыться совсем непросто. Они без конца кружатся над сопками, над заливом и, кажется, просматривают все насквозь. Вчера ночью к западному берегу фьорда пришел буксир с баржой. Оставил ее около мыска, на виду у немцев, и те не заставили себя ждать. Сначала прилетел «хейнкель», а за ним – три пикировщика. «Юнкерсы» зажгли баржу, и сейчас только её ребра чернеют над водой.

– Вот так и воюем! – сердито засопел Бабанов.

Он выбрался из люка, наглухо задраил его крышкой и снова уставился взглядом в сторону противоположного берега, на остатки затонувшей баржи. Смотрел долго, изредка вздыхал. Ему раньше, вероятно, и в голову не приходило, что на войне вот так просто можно погибнуть, как погибли вчера ночью на той барже солдаты.

– Идет! – неожиданно встрепенулся боцман Николай Порошков, прерывая размышления строевого. – Снова идет!

Из-за громоздкого серого острова вынырнул знакомый буксирный пароход. Миновав полузатонувшую баржу, он на полной скорости устремился в устье Западной Лицы, должно быть, к причалам.

– Вот болван! – заволновался Бабанов. – Неужто не знает?

– Должно, не знает! – хмуро отозвался боцман и, не сказав больше ни слова, побежал на корму.

Скоро он снова вернулся на бак, вслед за ним на мостик поднялся наш командир, лейтенант Кульчицкий. Бабанов видел, как он взял из-под ветрового козырька бинокль и как потом с минуту разглядывал буксир.

– Вот черт немазаный! – забеспокоился лейтенант и, опустив на грудь бинокль, взялся за мегафон. – Э-эй! На буксире! Сюда-а! Сюда поворачивай!

Но там, вероятно, не услышали его, и буксир, как и прежде, продолжал свой путь в глубь фьорда.

– Чумной какой-то! – негодовал Порошков, не отрывая взгляда от парохода. – Товарищ командир, а нельзя ли огреть его чугунной болванкой?

Это был один из надежных шансов, чтобы напомнить заблудившемуся капитану судна о его слепоте. Но Кульчицкий явно не решался на такой шаг. Вероятно, все еще опасался, что немцы засекут наше укрытие, и тогда нам нелегко будет поддерживать связь с другим берегом. Так что же делать? Еще минута-другая, и буксир скроется за мысом, а это значит – попадет в лапы противнику.

Сбоку звякнул люк восьмиместного кубрика. На палубу выскочили комендоры. Должно быть, командир решился на крайние меры. Но немцы неожиданно помогли нам. Не предполагая, что добыча идет им в руки, они открыли бешеный огонь из тяжелых минометов. Первые же мины привели капитана в чувство.

Пытаясь выйти из-под обстрела, он круто изменил курс и направил судно в нашу сторону. Но на развороте произошло нечто непредвиденное. Буксирный трос лопнул, и баржа осталась посреди залива. Фашисты еще некоторое время лупили по ней, но сообразив, что та плывет к ним, решили ждать.

Буксир благополучно вышел из-под огня, пристроился за кормой нашего катера.

– Что делать? – вздохнул Бабанов, наблюдая, как баржа медленно уплывает за мыс, увлекаемая начавшимся приливом.

– Есть идея! – крикнул Порошков, оборачиваясь к мостику.

Кульчицкий опустил бинокль, оглянулся на боцмана.

– Что ты предлагаешь?

– Чтобы спасти баржу, надо послать к ней тузик!

– А кто пойдет под этот шальной огонь?

– Я пойду! – вызвался Бабанов и вышагнул к мостику.

Кульчицкий смерил его взглядом.

– Я не возражаю! Но только сам ищи себе напарника.

– Я пойду! – вызвался Порошков.

– Ты не пойдешь! – посмотрев поверх бинокля на боцмана, возразил командир. – Ты понадобишься около пулемета!

– Я пойду! – откликнулся с кормы рослый моряк, минер Алексей Широкобородов.

– Ты? – удивился лейтенант. – А кто на связь пойдет?

– Я пойду, товарищ командир! – не отступал Широкобородов, который все эти дни только тем и занимался, что доставлял пакеты с одного берега на другой. – Я вернусь к тому времени!

– Добро! – наконец, согласился Кульчицкий. И боцману: – Изложи коротко план!

– План простой. Они возьмут моток фалиня. Один конец его мы закрепим на катере, другой – на барже. А потом все пойдет, как по маслу!

– Понятно! – сказал лейтенант. – Мы подтянем баржу к борту...

– Сделаем полезное дело! – дополнил Порошков.

Сборы были короткими. Матросы спустили за борт тузик. Минер и строевой заняли места в нем: первый – на веслах, второй – на корме, за рулем. Боцман бросил Бабанову моток фалиня.

Взмахивая веслами, как крыльями, тузик все дальше и дальше уходил по предрассветной глади залива к черной оконечности каменного мыса. Над вершинами соседних сопок уже занималось августовское утро.

Вот тузик вынырнул из-за мыса на освещенный плес, и вода заискрилась под его веслами. И вдруг розовый плес всколыхнулся, и на нем черной кочкой вырос первый разрыв. Знакомые звуки распороли воздух над фьордом. Кочки разрывов все гуще ложились вокруг тузика. Они накрывали его своими лохматыми папахами, и тогда казалось, что больше ему не суждено вырваться из их плена. Но проходил момент, и тузик вырывался невредимым. Широкобородов вел его осторожнo: то неожиданно останавливался, то делал отчаянные рывки вперед. Да и фалинь, который травил с катера боцман, в какой-то мере регулировал это движение.

Наконец, смельчаки поравнялись с носом баржи. Широкобородов склонился к воде, должно быть, попытался выудить конец оборванного буксирного троса. А Бабанов тем временем вскарабкался на борт баржи, и не успели немцы выпустить несколько мин, как он уже сидел снова на корме тузика.

– Минута благородного риска – и сделано большое дело! – засмеялся боцман, наблюдая за поведением матросов. Поплевал на ладони и принялся осторожно выбирать тонкую льняную жилку. Глаза боцмана, все его существо теперь были прикованы к ней. Будто он сам идет по фалиню, боится оступиться, упасть в клокочущую черными разрывами бездну. Нос баржи медленно, словно нехотя, уступает желанию боцмана, разворачивается в нашу сторону.

– Пошла! Пошла, родная! – громко ликует Порошков.

Вот баржа поравнялась с мысом. И все ближе, ближе. Боцман выбирает фалинь все уверенней, все быстрей. Не сантиметрами, а чуть ли не саженями.

– Разбежалась, голубушка! – радуется он. – Пошла!

Глаза его наполнились таким детским восторгом, будто все беды остались за кормой баржи.

– С победой! – крикнул снизу Бабанов.

Порошков посмотрел за борт катера, увидел рядом тузик.

– Вот так, говорю я: риск – дело благородное!

– Благородное, товарищ боцман! – ответил Бабанов.

Баржа разбежалась и уже без помощи боцмана приближалась к борту катера.