Вологжане – узники фашистских концлагерей

В Соколе, по улице Артиллерийской, 36, проживает скромный труженик, отец четверых детей, участник Великой Отечественной войны, коммунист Кукушкин Александр Алексеевич.

Ученики школы №6 пригласили его рассказать о тех грозных боевых днях 1941-1945 годов, которые никогда не будут забыты в памяти народной.

И вот он перед ребятами ведет разговор о том, как ему пришлось с 1941 по 1945 год быть узником фашистских лагерей смерти. А они, затаив дыхание, внимательно слушают рассказ очевидца.

В 1940 году был призван в ряды Советской Армии как специалист, окончивший химический техникум. В армии получил специальность химического инструктора и продолжал службу в авиационном полку Белорусского военного округа.

Войну встретил 22 июня 1941 года на боевом посту. Этот день запомнился на всю жизнь. Ровно в 4 часа утра послышался гул моторов, и над аэродромом появилось 6 самолетов. На первых порах не поверили, думали, что это начались учения истребительного полка. Но когда заметили на крыльях черные кресты со свастикой, поняли: началась война. Да и самолеты дали о себе знать: они обстреляли аэродром. Александр Алексеевич доложил о случившемся дежурному по штабу Владимиру Ереме.

По тревоге была приведена в боевую готовность вся имеющаяся на аэродроме техника. С нетерпением ждали приказа о вылете, но его не последовало.

А ровно в 7 часов утра гитлеровцы нанесли массированный удар по аэродрому: 30 бомбардировщиков в сопровождении истребителей обрушили на аэродром свой смертоносный груз. От разрывов бомб стонала земля, летели осколки, горели машины. Обслуживающий персонал и летчики, укрывшись в щелях, непрерывным огнем отражали атаки фашистских стервятников. Вот от меткого огня стрелка-радиста Никонорова загорелся один самолет и, оставляя за собой черную полосу дыма, пошел на снижение. А через несколько минут была выведена из строя еще одна машина. Через три дня полк получил приказ отступать в сторону Минска. Летчики с болью в сердце покидали аэродром. Отступали с боями, защищая каждую пядь родной земли.

Вспоминается такой случай. В районе Новогрудка на одной из возвышенностей полк занял оборону. Немцы бросили на них танки и пехоту. Завязался неравный бой. Прямо на окопы, громыхая гусеницами, двигались фашистские машины. И когда до окопов оставалось уже метров 50, в танки полетели гранаты и бутылки с горючей смесью. Атака была отбита. Немцы отступили, оставив на поле боя 4 танка. Новую атаку они предприняли при поддержке артиллерии. Больше часу не прекращался обстрел возвышенности. От разрывов снарядов в окопах у бойцов лопались перепонки, воздух смешался с пылью и дымом, пахло гарью.

Земля при каждом взрыве вздрагивала, как живой организм. Вот пролетел снаряд прямо над головой Александра Алексеевича и упал где-то позади. Второй разорвался совсем рядом. Земля закружилась и начала уходить из-под ног. Он потерял сознание. В таком состоянии и был взят в плен. А вечером 17 июля доставлен в лагерь, расположенный близ города Дзержинска Минской области.

Прямо под открытым небом – площадка, обнесенная колючей проволокой. Под лучами июльского солнца пленные изнемогали от жары, болезней и голода. Они не получали ни хлеба, ни горячей пищи, ни воды. На 200 человек в день выдавался мешок муки. Многие заболели малярией. Из этого лагеря всех погрузили в вагоны и отправили в Польшу, в местечко Остров-Мазовецкий. Снова под открытое небо, снова за колючую проволоку. Спали прямо на земле. Часть военнопленных из этого лагеря была отправлена в Германию, в город Мемминген. В этой группе оказался и Александр Алексеевич.

После 21-дневного пребывания в лагере был отправлен на строительство аэродрома.

В этом рабочем лагере находились поляки, французы, бельгийцы, югославы и пленные других национальностей.

«Как вести себя дальше?» – не раз задавал себе вопрос и отвечал мысленно: надо действовать. На врага работать не хотелось. В один из дней группа товарищей в количестве четырех человек, в которую входил и Александр Алексеевич, договорилась подыскать верных людей и создать организацию. Группа постепенно росла. Ее участники вселяли надежду пленным, что Советская Армия победит, что все, кто попал в плен, должны сохранить свою жизнь для дальнейшей борьбы.

И надо сказать, что агитация в это тяжелое время имела большой успех. Пленные других стран верили в силу Советской Армии и своими поступками всячески помогали ей. Однажды на работе Александр Алексеевич решил передать товарищу информацию. Охранник понял несколько слов и доложил об этом. Тут же, на месте на него надели наручники, избили и бросили в карцер. Почти каждый день водили на допросы, били резиновой трубкой, набитой песком. Требовали – назвать, кто еще занимается агитационной работой. Принял все на себя. После 22-дневного пребывания в карцере отправили в концлагерь. Режим его был гораздо строже рабочего лагеря. И снова колючая проволока, удары часовых, ежедневная смерть близких товарищей и едкий дым крематория.

Снова рабочий лагерь Розенгейм, южнее Мюнхена. Здесь работал на строительстве железной дороги. Саботаж, агитация, связи с французами, югославами, поляками. На железной дороге так забивали костыли в шпалы, чтобы они выпадали после первых проходов поездов. Под шпалами оставляли пустые места, старались все делать незаметно. На свою сторону привлекали лиц, перемещенных из многих стран в Германию. Через них доставали листовки, узнавали истинное положение на фронтах, оказывали помощь узникам лагерей смерти, получали разнообразную документацию.

Особенно активно работала Надежда Жулеева, учительница из города Жданова. Она была небольшого роста, худенькая и ничем среди других не выделялась. На нее была возложена обязанность писать листовки.

Вот одна из них. «Товарищи пленные! Тяжелая судьба выпала на нашу долю. Враг стремится превратить нас в рабов, поставить на колени. Но не бывать этому! Совершайте диверсии, наносите ущерб гитлеровским захватчикам и помните: от вас тоже зависит исход войны. Смерть немецким оккупантам!»

Из немецких патриотов, оказывавших большую помощь, был Юзеф Фишберг. В его обязанность входило распространение листовок. Он занимал должность старшего рабочего. Под видом помощи, указания, совета, брал в руки ломик или лапу, показывал, как и что нужно делать. А сам незаметно совал в руку листовку. Ему было лет 45. При первом знакомстве с этим человеком, как вспоминает Александр Алексеевич, бросались в глаза его седые волосы и простое, располагающее к себе лицо. Александр Алексеевич понимал по-немецки, и Юзеф всегда охотно разговаривал с ним. Оказалось, что он является членом Коммунистической партии, ненавидит фашизм. К этому времени созрела мысль совершить побег из лагеря. И Александр Алексеевич поделился этой мыслью с Юзефом. Тот поддержал. Вместе решили, что Александр Алексеевич будет пробираться на французскую территорию, которая не была оккупирована, и соединится с силами Сопротивления. Очень хотелось держать в руках оружие и мстить гитлеровским захватчикам за их злодеяния, увиденные лично.

План побега на французскую территорию был самым peaльным. Удобная для продвижения местность, близость французской границы и слухи, которые доходили до пленных, что таким путем иногда удавалось достичь цели некоторым бежавшим из лагеря. Побег удался. Помогли это сделать товарищи и в первую очередь немецкий коммунист Юзеф Фишберг.

Свобода! Какое это великое счастье! Только теперь по-настоящему прочувствовал и осознал значение ее, понял, что за нее нужно бороться, пока есть силы.

Передвигался ночью. Днем отдыхал. Но идти было очень трудно. Местность не изучена. Сказывалась недостаточная подготовленность к побегу. Да и немцы за каждого пойманного пленного платили 500 марок. И вот в одну из ночей в населенном пункте был схвачен полицаями и посажен в карцер. Опять пытки, допросы, лагерь. Теперь уже был отправлен в один из крупнейших городов Германии – Мюнхен, команда «Кунстерманн 32-10». Отсюда было уже гораздо труднее совершить побег. Но мысль о нем никогда не выходила из головы. Работал на сверлильном станке. Очень часто ломались сверла и сам станок. Почему? Это знал только один Александр Алексеевич. А у соседа на кране Николая Александрова часто выходили из строя трансформаторы.

Через полгода решил бежать. На этот раз готовился долго и основательно. Гражданские перемещенные лица помогли достать карту и компас. Затем был приобретен и гражданский костюм. По карте была тщательно изучена вся местность. Товарищи знали о готовящемся побеге и тоже помогали. Они отделяли от своей пайки сколько могли. Новый побег был разработан тоже в сторону французской границы. Побеги из рабочих лагерей совершали сотни советских людей. Многие из них достигали цели. Одни вливались во французские отряды движения Сопротивления, другие – примыкали к югославским партизанам и вновь брали оружие в руки. Все это вселяло надежды на благополучный исход. И вот в одну из ночей через крышу барака и через заранее подготовленный проем в колючей проволоке вышли благополучно из лагеря двое друзей: Смирнов Анатолий, старший лейтенант, артиллерист, и сержант химической службы Кукушкин Александр Алексеевич. Шли ночью. На картах отмечали пройденный путь. Так шли вместе пять дней. На шестые сутки Смирнов был схвачен полицаями в одном из населенных пунктов, у помещичьего имения. Оставшись один, Александр Алексеевич продолжал идти намеченным путем. А когда не было возможности добыть продуктов, переходил, как говорят, на «подножный корм». Ел зеленый горох, посеянный на полях, овощи, фрукты и другую пищу. Но не все проходило гладко. Однажды решил «проверить» кладовку одного богатого помещика. Его роскошный дом стоял на берегу пруда. Вокруг дома было много зелени. И вот, пробираясь среди кустарников, уже совсем близко подошел к намеченной цели. Вдруг залаяла собака. Из дома выбежал пожилой человек с ружьем и выстрелил. Но все обошлось благополучно.

Встречались на пути и водные преграды. При переправе через реку Лех чуть было не утонул. Казалось, что силы вот-вот иссякнут. Но слишком велико желание было остаться в живых. И не лично для себя – другим рассказать хотелось обо всем увиденном.

Итак, день за днем продвигался все ближе и ближе к заветной цели. На 54 сутки, когда можно было уже надеяться на успех, когда на карте был уже отмечен предпоследний пункт, переползая по-пластунски, попал в немецкий окоп. Здесь и был схвачен солдатами. Но так как на Александре Алексеевиче был гражданский костюм и при себе оказалась карта местности, немцы посчитали за русского шпиона и отправили в город Мюнхен в следственную криминальную тюрьму № 4.

Трехэтажное здание тюрьмы находилось около центра города.

Фасад его выходил на улицу. В квартирах, окна которых выходили на улицу и во двор, жили гитлеровцы. В центре здания были размещены одиночные камеры, камеры для пыток и групповые камеры. И никто не подозревал, что в этом здании применялись такие изощренные методы пыток, от которых иногда человек лишался рассудка. Одиночная камера представляла из себя комнату с толстыми, обитыми железом дверями. Внутри нее была тумбочка из цемента и топчан. Стены были гладкие, а вверху, под потолком, небольшое зарешеченное окно. Совсем по-другому выглядели комнаты для пыток. В них все было предусмотрено: вода для омывания стен от крови, цементированный пол, лотки, по которым должна была стекать кровь в канализацию, болты, замурованные в стену, на которые подвешивали за руки, и другие «приспособления». Вход в здание был со стороны двора Прочные металлические двери открывались и закрывались с помощью электричества.

Доставили сюда на специальной крытой машине. Первый день допроса хорошо запомнился. За столом сидел немецкий офицер с широким лицом и маленькими сверлящими глазами. Справа у стола стоял человек в штатской одежде. А слева – передвигался с места на место плотный, высокого роста, широкоплечий с развитой мускулатурой человек средних лет. Черты лица его не выражали никаких чувств. Какой-то безразличный взгляд его оставил на душе неприятный осадок. Вопросы задавал офицер. А молодой человек быстро переводил, хотя Александр Алексеевич понимал и без переводчика. Офицер задал вопрос: «Кто и когда, с какой целью его заслал на территорию Германии?» «Я русский военнопленный, бежал из рабочего лагеря, и никто никуда меня не засылал».

«Вам никто не поверит, что вы военнопленный, при вас оказалась карта, гражданский костюм и деньги, – сказал офицер. – Война проиграна. Наши войска захватили Сталинград. Россия в наших руках. Я даю вам один день на размышление. Думаю, что вы положительно ответите на все вопросы и тогда получите полную свободу и хорошее место на службе. У вас будет много денег. Германия для вас станет второй Родиной». Немец подал знак человеку, находившемуся слева от стола, и тот повел в камеру.

Многое пришлось передумать за эти сутки. Перед глазами промелькнула вся жизнь. Вспомнил родных, близких, знакомых, друзей по лагерям. Он не верил, что Советская Армия разбита, что сопротивление бесполезно. Решил твердо: что бы ни случилось – стоять на своем.

На другой день загремел засов у дверей и снова повели на допрос. Та же комната, те же знакомые лица. «Ну, рассказывайте всю правду. Вам было дано время подумать». С этих слов начался второй день допроса. Ответ был тот же: «Я – русский военнопленный, бежавший из рабочего лагеря». Офицер подал знак, и, человек, который вчера отводил в камеру, приступил к своему обычному делу. Бил специальной палкой и через определенный промежуток времени останавливался. Так повторялось несколько раз.

Очнулся в одиночной камере на полу. Начал вспоминать, что же произошло? Быстро восстановил в памяти. Был допрос. А самое главное, не сказал ничего лишнего. На третий день сначала били, потом подвешивали за руки на стену. Потерял сознание. Обливали холодной водой и снова били. В камере собрался с мыслями и принял решение: больше не говорить ни слова. На четвертый день, видя, что пленный молчит, палачи придумали новую пытку: начали прижимать пальцы в дверях, колоть иглами. Не помогло и это. Не проронил ни единого слова. И так каждый день. Уже на ногах не держался. Думал, что умрет при пытках. И никакие, самые совершенные методы пыток не могли сломить волю русского человека. «Да разве найдутся на свете такие бедствия, муки и силы, которые бы победили русскую силу», – думал он. Не добившись ничего, гитлеровские палачи осудили Александра Алексеевича на пожизненное заключение с отбыванием в лагерях смерти.

Из Мюнхена, из следственной криминальной тюрьмы, он был направлен в «усовершенствованный» лагерь Дахау, недалеко от Мюнхена. Лагерь был обнесен стеной высотой в четыре метра. На верху ее была протянута линия электрического тока высокого напряжения. На вышках стояли часовые с автоматами и пулеметами. За стеной был прорыт канал шириной в четыре метра, который тоже ограждался колючей проволокой. Фашисты рассчитывали, что при входе в лагерь человек потеряет надежду и уверенность в своих силах, так как сама обстановка и вид этого лагеря подсказывали: отсюда на волю не вернуться. Это был лагерь политических заключенных разных национальностей. Старшим по бараку № 13, в который его определили, был югославский коммунист.

Из русских в этом бараке находился Кибитов Михаил, командир корабля Черноморского флота. Ему можно было дать лет 40. Из рассказа Михаила стало ясно, что представляет этот лагерь, а потом и сам увидел все собственными глазами. Спали на деревянных нарах. Подъем в 4 часа утра, и до 11 часов вечера никто не имел права заходить в барак. Если же утром кто-то не поднялся, то его завязывали в мешок и отправляли в крематорий. Здесь же, в специальных лабораториях, на живом человеке проводились самые разнообразные опыты. Прививались болезни: тиф, малярия, туберкулез и другие. А сколько человек может продержаться в холодной воде в специальном приспособлении, пока не наступит смерть? Этот вопрос тоже интересовал фашистов. Какое время может продержаться человек в невыносимых условиях, без воды, пищи, в условиях разной концентрации воздуха, голый при определенной температуре. А как действует на человека тот или иной газ и в какой концентрации, – такие опыты занимали особое место в исследованиях. Вводились и самые разнообразные вещества в вену человека: воздух, бензин и разные смеси. И те, кого уводили на исследования, в лагерь больше не возвращались.

О себе Михаил рассказывал мало. Да и не было желания об этом расспрашивать его. Ясно было одно – он тоже прошел через следственную криминальную тюрьму. Кожа на его теле представляла сплошные раны.

После 35-дневного пребывания в этом лагере был отправлен в Австрию в лагерь Маутхаузен. Сюда для охраны были собраны садисты, бандиты и отборные войска Гитлера. Лагерь внешне ничем не отличался от Дахау. Та же высокая стена, те же деревянные бараки. Только разве разница в том, что к нему еще вела пристройка другого лагеря, да дыма от труб  крематория было больше.

Спали на полу. В одну комнату загоняли до 400 человек. Уплотненность была такой, что приходилось спать в так называемую «елочку». Ряд узников ложился головами в одну сторону, другой – в другую. И у головы одного узника находились ноги другого. Как и во всех предыдущих лагерях, подъем был в 4 часа утра. В 6 часов всех выводили на аппель-плац. Строили по 5 человек равными квадратами, несколько раз пересчитывали и выводили на работу.

А когда Советская Армия наносила фашистам особенно сильные удары, заставляли стоять по стойке смирно по 10-12 часов или по 2-3 часа держать руки за головой, не прикасаясь затылка.

Работа заключалась в следующем: нужно было опуститься в штольню на 86 ступенек, взять камень и ждать, пока не возьмут все. Затем подавалась команда подниматься. Запомнился такой случай. Узники поднимались по лестнице с очередным грузом. Вот первые уже бросили его и отходили в сторону. Осталось подняться человекам 15-ти. В это время подошел офицер и толкнул одного из заключенных, который вот-вот должен был выйти наверх. Тот упал и увлек за собой других. Эта выдумка офицеру очень понравилась, и он стал ее применять часто. Оставшихся в живых, как правило, убивали.

Чем же кормили заключенных? Утром чашка горького кофе, в обед миска супа из неочищенной брюквы, воды и соли или из желудей, прозванная «баландой». Вечером давали 100 граммов хлеба, в котором содержалось 50 процентов свеклы и древесной муки. Одежду выдавали из легкой полосатой ткани, на ноги – деревянные выдолбленные колодки. Портянки разрешалось носить только 25 сантиметров на 30. Рукавиц не давали. В баню не водили. Только один раз был разрешен холодный душ на 5 минут. Второй раз мылись в бассейне. Это было зимой. Прямо на улице приказали всем раздеться и прыгать в бассейн в холодную воду.

В этом лагере холодная вода применялась и при пытках. Генерала Карбышева, поливая водой, фашисты превратили в ледяной столб. А утром, идя на работу, заключенные прочитали надпись: русский генерал Карбышев.

Из лагеря Маутхаузен перевели в филиал этого лагеря С-Валинтин. Условия жизни были точно такие же. Когда Советская Армия начала наступление по всему фронту, часть узников отправили в секретный эсэсовский лагерь Эбензее в 70 километрах от Зальцбурга. Здесь немецкое командование планировало построить танковый завод.

Работали в штольнях. Носили камни. Охрана была усиленной. Побег отсюда был невозможен.

Условия жизни в этом лагере были еще хуже предыдущих. Но и при таких, казалось бы, невыносимых условиях заключенные верили в свои силы и в силу Коммунистической партии. Сообщения коммунистов передавались ежедневно. Все знали о наступлении советских войск, и это придавало силы. Дух товарищества, коллективизма, взаимной выручки царил по всему лагерю. Вот один из примеров. Однажды за то, что Александр Алексеевич без разрешения из-под крана выпил глоток воды, надзиратель ударил его по голове лопатой. Он упал без сознания. Товарищи закопали его в песок. Может быть, влага песка или сила воли, или просто судьба привели его в чувство. А вот второй пример. По ложному обвинению за попытку к бегству его так избили, что, как показалось самим палачам, этот в чувство не придет. Поэтому решили положить его на вагонетку, подвезти к трупам к крематорию и бросить на них. Ночью пошел дождь. То ли живительная влага попала в организм и заставила его снова работать, то ли дым крематория подсказал, что отсюда еще никто не возвращался обратно в барак, то ли жгучая ненависть к фашизму, или, может, огромная любовь к жизни взяли свое. Человек воскрес из мертвых. И медленно, сползая по трупам, чтобы никто не увидел из охраны, возвратился снова в барак. А на утро старший по бараку доложил: отправлен в крематорий. Друзья, рискуя жизнью, больше месяца укрывали своего товарища. Но вот с большим трудом удалось достать документы и другой номер, под которым должен теперь снова жить, бороться и побеждать.

К этому времени немецкие коммунисты разработали план освобождения лагеря. Информация в лагерь передавалась вопреки всем законам гитлеровского командования. Из нее узнавали, что война подходила к концу. Это понимали и фашисты. Они решили всех, кто находился в лагере, уничтожить в штольнях и скрыть от человечества свои чудовищные злодеяния. Но коммунисты, узнав об этом, вовремя сообщили в лагерь план фашистских действий.

А кто же руководил всей подпольной работой лагеря? Это был русский коммунист, полковник Старостин, по партийной кличке Этьен. Он был широкоплечий, седой, с низко опущенными руками и немного сгорбленный, но не сломленный фашизмом. При встрече с ним каждый чувствовал его своеобразный неповторимый взгляд и всегда проникался к нему доверием и уважением. Было в нем и что-то такое свое, волевое, неподдельное, организующее. Его слова всегда внушали доверие, вселяли надежду. И вот в критический момент, когда решалась судьба всего лагеря, полковник Старостин вышел перед строем и сказал: «Лучше умрем здесь стоя, чем там, в штольнях». Эти слова точно заколдовали всех. И ни один пленный не двинулся с места в этот знаменательный день, 4 мая 1945 года. А в ночь на 5 мая, немецкие коммунисты перебили часовых и взяли охрану лагеря в свои руки.

Первое, что сделали узники, это ворвались в крематорий и камеры, где проводились чудовищные опыты над живыми людьми, и освободили товарищей.

Своими глазами Александру Алексеевичу еще раз пришлось увидеть то, что трудно передать словами. Поразили не машины, при помощи которых проводились испытания, а люди. Это мумии из костей и кожи. Тогда и сам весил 34 килограмма. Но сравнивать себя с теми, кто был в камерах, невозможно. Трудно найти слова, чтобы описать ликования заключенных. Кто-то быстро придумал слова к песне и вот уже сначала группа, а затем и весь лагерь запел: «Мы узники кровавого фашизма, освобожденные из тюрем и лагерей. Мы шлем привет тебе, родная партия. Из глубины души истерзанной своей».

Хотя слова были подобраны и не в рифму, но они шли действительно из глубины души. Люди не верили, что смогли перенести все ужасы и остаться в живых. Вспоминаются слова Александра Нагорного, летчика, Героя Советского Союза, который поднялся на второй этаж гостиницы и не поверил себе. «Неужели я так высоко поднялся? Значит, жить буду». Все узники лагеря после освобождения были отправлены на лечение и отдых. Александр Алексеевич попал в отель Штейнкоголь вместе с Н.И. Митрофановым.

После отдыха Александр Алексеевич продолжал службу в Советской Армии и демобилизовался в звании старшины в 1946 году. Но еще не один год испытывал на себе все ужасы лагерной жизни. Долго, очень долго ходил и оглядывался по сторонам. Все ощущал рядом охранника с винтовкой. А кошмарные сны по ночам еще и в настоящее время иногда преследуют.

Я читаю последний документ, выданный Александру Алексеевичу сборным пунктом лагеря Эбензее. В нем указано, что Александр Алексеевич с 17/VII-1941 г. по 6/V-1945 г. находился в лагерях смерти: Дахау, Маутхаузен, С-Валинтин и Эбензее. А сам он мечтает встретиться со своими друзьями по лагерям. И где вы теперь, генерал-майор Митрофанов Николай Иванович, полковник Нагорный Александр и многие другие, откликнитесь!

Мы, узники лагерей смерти, все вместе и в один голос заявляем: «Это не должно повториться!»