Вологжане – узники фашистских концлагерей

Почтальон молча протянул конверт, неслышно прикрыл за собой дверь. Капитолина Ивановна побледнела – адрес написан не Костиной рукой. Серый продолговатый листок выпал из рук. «Убит. Ваш муж Константин Дмитриевич убит»...

Она сжалась вся. Опустилась па скамейку. «Как же так? Ведь он же писал третьего дня»… Побежала в комнату, перерыла в ящике комода бумаги. Нашла письмо. Буквы прыгали перед глазами «Обо мне не беспокойся... Береги Нину... Бои идут с переменным успехом»...

Капитолина Ивановна вырвала из тетради чистый лист бумаги. «Напишу на командира части. Ведь это же ошибка?».

Ответ пришел через две недели. «На Ваше письмо от 31 мая 1944 года сообщаю, что Куршев Константин Дмитриевич при выполнении боевой задачи 27 апреля был убит. Извещение о его смерти выслано на райвоенкомат по месту призыва.

Начальник штаба воинской части майор Васильев».

А сердце Капитолины Ивановны не соглашалось, не верило. От людей она не раз слышала, как возвращались оттуда те, кого уже переставали ждать...

С финской Константин вернулся цел и невредим. Поправил дома покривившиеся косяки, подлатал крышу на сарае. Съездил на недельку в Грязовецкий район к матери-старушке, покосил сена для коровы. А маленькие дочурки так и не успели как следует поиграть с отцом... В первый день войны поезд увез его далеко на Север. В те самые нелюдимые сопки и скалы, где совсем недавно он выкладывал между ними петляющие булыжные дороги.

325 стрелковый полк, в котором было много вологжан, держал оборону у Лысой горы. Отборнейшие части 20 горной немецко-фашистской армии готовились к решительному захвату Советского Заполярья.

В ставке главного командования разрабатывалась зловещая Петсамо-Киркенесская операция...

Боец взвода связи Константин Куршев собирал в оружейной мастерской трофейный пулемет. Неожиданно его позвали в землянку командира.

– Ну что, земляк, усвоил немецкую технику? – поинтересовался командир взвода Семен Тюляндин.

– Не велика премудрость!

– Слушай, Костя, и мотай на ус. К фрицам прибыл батальон обученной разведки. Прорвана оборона. Нашему взводу этой ночью предстоит занять точку на высоте, на которой они закрепились. Твоя задача – развернуть пулемет. У немцев он вызовет замешательство…

Длинные полы полушубка путаются в ногах. Карманы набиты гранатами. Они больно бьют по коленям. Сопка лохматым конусом уперлась в ночное небо.

– Ты бочком, бочком, – шепчет Константин второму номеру, парню из Архангельска. – Да диски оберни, чтобы не гремели.

Не успели наверху отдышаться, как поблизости забеспокоились немцы. Константин развернул пулемет – и длинной очередью прямо на голоса.

Морозная полярная ночь встревожилась гулким эхом пальбы. В дрожащем свете сигнальных ракет было видно, как фрицы залегли у пулеметов. Не отрываясь от прицела, Константин жал на гашетку, «прогуливаясь» по изрытым траншеям.

Через день в землянке, у подножия освобожденной высоты, состоялось партийное собрание.

– Будем, Куршев, рассматривать и твое заявление. Лучшая рекомендация в партию – ночной бой. Думаем представлять тебя к награде!

25 апреля Константин Куршев уходил в разведку кандидатом в Коммунистическую партию. В зябком полумраке зимней ночи разведчики завязали друг у друга шнурки маскировочных халатов. Все документы сдали на хранение ротному старшине Фурцеву.

На лыжах обошли высоту Черную, занятую фашистами. Ползком преодолели скалистый берег реки Западная Лица. Связной Куршев неслышно исчезал и так же неслышно появлялся в головной группе разведчиков, которую вел Семен Тюляндин.

Высота Черная издали напоминала гигантский шлем, рассеченный неровными шрамами траншей. По ним, подобно муравьям, ползали немцы, перетаскивая ящики с боеприпасами.

Головная группа разведчиков должна была забросать гранатами фашистский штаб-землянку на гребне шлема, другой предстояло врасплох захватить верхнюю точку...

Драматическую развязку вызвал шальной выстрел. Немцы заметили призрачные тени советских разведчиков на склоне высоты. С козырька шлема гулко ухнули минометы, сверху, захлебываясь огнем, скороговоркой залился пулемет.

– Костя, рука!..

Семен Тюляндин неловко уткнулся в снег. Связной подхватил его и оттащил за камень. Вспорол ножом рукав маскхалата, перевязал пробитую пулей кисть. Рядом, неестественно запрокинув голову, свалился помкомвзвода. Константин поспешил к нему. На какое-то мгновение он не успел: над ним что-то оглушительно треснуло. Резкий, вибрирующий звон сдавил голову...

С тех пор прошло двадцать три года. Константин Дмитриевич, на долю которого выпали поистине нечеловеческие испытания, не может без содрогания вспомнить о прожитом и сейчас. Он беспрерывно курит. На бледном лице обозначаются синие прожилки вен...

– Мина рядом шарахнула. Голову прошило осколками. После этого две недели выпали из моей сознательной жизни. Восстановить помог Гриша (фамилию его не помню), наш помкомвзвода. Ему тогда руки и ноги перебило...

Константин Куршев лежал на краю обрывистого сугроба, в ржавом, кровяном снежном месиве. Чуть поодаль, прислонившись к шершавому стволу неказистой сосенки, полусидел Гриша. На исходе вторых суток к ним подошли немецкие автоматчики. Потыкали стволом сначала одного, потом другого, и, хохоча, спихнули обеих с обрыва.

У подножия их положили на сани, увезли в немецкую санчасть. Смерзшуюся одежду, валенки разрезали ножом. Русский врач Иван Иванович сделал первичную обработку.

Через ночь обоих отправили дальше...

Очнулся Константин в длинном сумрачном бараке, на деревянных нарах. Попытался поднять голову – не смог. Мешали туго стянутые жесткие бумажные бинты. Ощупал здоровой рукой тело – бинты всюду: и на ногах, и на пояснице, на груди и на шее. Повыше, на таких же нарах, увидел Гришу, дальше – Сергея Коновалова, знакомого еще по Вологде. Попросил покурить. Тот протянул ему окурок сигареты в деревянном мундштуке.

– Где же мы? – спросил он Сергея.

– В Норвегии. В немецком госпитале для военнопленных. Недалеко от города Киркенес...

Возле них появился дежурный немец в замызганном белом халате. Ни слова не говоря, он выхватил сигарету и удалился в глубь барака.

С этого дня Константина стали вывозить на коляске в светлую, ослепительной белизны комнату. В ней было тихо, как в операционной. Сухощавый врач (как выяснилось – по национальности австриец) молча осматривал его. После этого такая же сухощавая сестра в высоком белом колпаке увозила Константина обратно в барак.

Когда Константин немного поокреп, австриец приступил к оперированию. Он перевернул своего пациента лицом вниз, срезал бинты. Возле кушетки на столике лежали никелированные инструменты, красный молоточек, маленькие стамески. Сестра сделала укол...

Операция повторялась три раза. Когда долбили череп, от резкой боли сознание прояснялось. В эти минуты Константин видел возле себя окровавленные полы халата, галифе мышиного цвета, ярко начищенные сапоги. Однажды увидел остроносые женские туфли…

С ним были подчеркнуто вежливы. На консилиумах заботливо справлялись о семье, о здоровье его жены и троих дочерей. Кормили – на особицу, угощали сигаретами. Извлеченные из головы осколки аккуратно собрали в марлевый мешочек и положили под подушку. («Доктор сказал – «на память», – объяснила сестра). К ночи на затылок одевали металлический колпак, который предохранял открытую рану.

Константин не сразу понял, что австриец проводит на нем медицинскую практику. Немцы же при случае не раз намекали, что доктор сделал чудо, поставив его, совсем безнадежного, на ноги. Почти полгода пациент стойко переносил опытнические сеансы. Проходили они чаще всего под наркозом в изолированной тихой комнате. И всякий раз придя в себя, Константин видел бесстрастное, обтянутое белой кожей лицо своего «спасителя». Только в глазах его было беспокойство: они выражали то тревогу, то изумление…

А основания для тревоги были. К осени советские войска полностью освободили Печенгу. 23 октября они пересекли шоссе Киркинес-Рованиеми, очистили район никилевых рудников, на которых работали русские военнопленные, и вплотную подошли к северной границе Норвегии. Да и у подопытного фашистского эскулапа в полости черепа осталось еще девять осколков.

В госпитале начались волнения. Установилась связь с подпольными группами концлагерей. Вместе с отступающими частями горной армии медицинский персонал поспешил убраться вглубь Скандинавии.

После освобождения города Киркинес Константин Куршев попал в полевой госпиталь. До этого получил весточку от земляка Семена Тюляндина. Девушки-санитарки из Вологды помогли написать письмо жене Капитолине Ивановне…

Победу он встретил рядовым рабочего батальона под Мурманском. Вернулся домой со справкой об инвалидности, рентгеновской картой, на которой значилось девять «инородных тел» в области черепной коробки. У «воскресшего из мертвых» пятеро дочерей и один сын. Сам Константин Дмитриевич вот уже семнадцать лет работает кочегаром в котельной редакции газеты «Красный Север».