Вологжане – узники фашистских концлагерей

Глухой удар резиновой палкой, словно удар тока, обжигает спину, в глазах темнеет, а в душе вскипает ненависть... Сытый, откормленный немец-охранник в теплой шинели гогочет: «Коммунизм капут!» Холодная картофельная баланда отвратительна на вкус, холод пробирает до самых костей, каждая из которых, даже самая маленькая, ноет, требуя отдыха и тепла; несколько мешков, надетых на изможденное тело, не спасали от холода...

Эти воспоминания о фашистском плене даже спустя шестьдесят лет болью отзываются в сердце устюжанина Ивана Васильевича Зорина.

Сегодня ему идет 87-й год, и до сих пор, вспоминая прошлое, он плачет. А еще обидно ему, что его военный билет после войны заменили новым и все записи о пребывании в германском плену уничтожили. Чист документ сейчас, выданный 1 апреля 1964 года, в нем лишь месяц участия в боевых действиях, с июня по июль 1941-го, да еще запись – «Военную присягу принял 13 июля 1945 года». Четыре года выпали из жизни, самые страшные четыре года...

...Из родной деревни Скородум Щекинского сельсовета Иван уехал на заработки к брату в Северодвинск, откуда и был призван зимой 1940 года в армию. Сначала служил минометчиком в Белоруссии, потом в Латвии. Война застала его в прибалтийском городке Либава.

Был ужас поражения и огромных потерь всего за несколько дней, были попытки прорвать вражеское оцепление.

Не удалось. Пришлось отходить назад группками по шесть-семь человек и самостоятельно пробиваться к своим. Были ранения в руку и ногу (о них, кстати, тоже нет сведений в военном билете, потому что не осталось в живых свидетелей того страшного отступления)... Месяц колесили по Латвии измученные бойцы – без патронов, голодные, оборванные, боясь напороться на врага... И сговорились заранее: если что – настоящих своих фамилий не называть.

Им не повезло. На одном из хуторов 9 августа 1941-го едва живые солдатики попали в плен: пока ждали обещанного хозяином-латышом ужина, тот сообщил о них немцам. Так Иван вновь оказался в Либаве, но уже не Зориным, а Поповым. Месяца полтора ожидал своей участи вместе с остальными, живя в каких-то гаражах, обнесенных колючей проволокой. Потом отправили в другой лагерь тут же в Латвии – Митау.

Дощатые бараки, народу битком, нары в четыре этажа... Обитатели верхних даже не могли слезть вниз, чтобы выйти на улицу по нужде. Справляли там же, на своих нарах, на головы нижним... Грязь, вонь, вши, болячки... Били пленных как собак, кормили гнилой мороженой картошкой и очистками от фасоли...

И этот кошмар пережил вологодский паренек Иван Зорин.

... Я не могу не остановиться для того, чтобы обратиться к вам, читатели.

Представьте на этих нарах своего сына, мужа, брата, любимого. Представили? Не прошила ваше сердце боль за близкого человека?

...Мой собеседник замолкает на минуту, борясь со спазмами в горле. Глажу его по рукаву, а у самой в левой стороне груди колючий комок. Каково было им, мальчишкам? Каково было их матерям?

...Осенью 42-го Иван из Прибалтики попал в Германию, в центральный лагерь «Антиграбов» (за правильность всех букв в названии сейчас ручаться сложно – память подводит старого человека). Французы, англичане, американцы и другие жили по секторам, разделенным колючей проволокой. Но здесь довелось пострадать Ивану Зорину-Попову недолго: приехал какой-то влиятельный богатый немец (сегодня забылось его имя) и отобрал на работу в свое хозяйство 56 пленных, в том числе и Ивана. Увезли их в местечко Хакенштет, расположенное на реке Эльбе, недалеко от Магдебурга. Там, на чужой земле, гнул спину на сельскохозяйственных работах под суровой охраной до 11 апреля 1945 года паренек из устюжской деревеньки Скородум. К тому апрелю из 56 привезенных военнопленных осталось в живых лишь человек 15.

...Подъем в шесть утра, в шесть вечера – с поля домой, на скотный двор, где они обитали и где не было ни одной печки. Спали на земле, на мешках, укрываясь мешками же и кутаясь в них в холод. Дыра для головы, дыры для рук – вот и «шуба» поверх поношенной военной формы. Не греет – можно взять второй, третий, – мешков у хозяина много.

Как-то убирали картошку, и товарищ Ивана привез с поля в кармане один клубень. Наградив парня, как обычно, ударами резиновых палок, охранники, обнаружив картошину, втолкали ее бедняге в рот, а потом, издеваясь, доставали оттуда штыками. На другой день он, избитый, отдал Богу душу...

...И опять Иван Васильевич замолкает, едва справляясь со слезами. «Нервы, простите...», – руки его дрожат, сутулятся плечи.

А майское солнце заливает торжествующим светом двор дома № 57 по улице Максима Горького. Пушистая кошка трется мягким боком о хозяйскую брючину... И не укладывается у меня в голове, как могут люди, созданные одним Творцом и живущие под одним солнцем, так относиться друг к другу...

Но наступила и для Ивана Зорина весна – солнечная, счастливая, принесшая избавление от мук плена.

В воскресенье, 11 апреля 1945 года, на улицах местечка появились американские танки. Иван Васильевич хорошо помнит, как выбежали пленные навстречу американцам, как те весело кричали им: «Русский, гуляй!» Свирепые немцы-охранники больше не были страшны.

Приехал главный помощник хозяина, заискивая, собрал бывших работников и повел их в церковь неподалеку, куда немцы, владельцы магазинчиков, свозили свое добро, пряча его от американцев. Предложил им выбирать любую одежду для себя.

Иван едва подыскал подходящий по размеру костюм и черное пальто: и так небольшим мама родила, да еще в плену отощал – кожа да кости остались... Вот таких нарядных их и передали американцам, которые целый месяц откармливали освобожденных, прежде чем отправить их к русским.

«Придешь в магазин, – вспоминает Иван Васильевич, – показываешь пальцем на все, что понравится, – колбасу, сгущенку, мясные консервы... Только хлеб был по карточкам, даже для немцев – 300 граммов в сутки. Продавец запишет все это в тетрадочку для отчета, и мы отъедаемся...»

13 июля 1945 года Иван Зорин вновь принял военную присягу и еще год служил в Германии.

За это время его много раз вызывали в особый отдел, вновь и вновь допытываясь, как попал в плен.

Повезло Ивану, были у него свидетели – товарищи, подтвердившие, как все это произошло. С теми же, кто не мог предоставить никаких свидетельств, «особисты» не церемонились. Была там особая страшная дверь, за которую уводили несчастных... И поминай как звали, солдатик! Не жди с войны мать сына, жена мужа, сын отца: пропал тот без вести – без вины виноватый, досыта хлебнувший унижения и отправленный на тот свет своими же...

Несколько лет назад, когда началась кампания выплат Германией компенсаций жертвам принудительного труда в период войны, Иван Васильевич тоже решил послать свои документы в Москву, в Экспертную комиссию федерального Фонда взаимопонимания и примирения. Ответ пришел 5 августа прошлого года.

«По представленным Вами документам Вы в годы войны находились в военном плену и в период принудительных работ имели статус военнопленного.

Согласно параграфу II Закона ФРГ «Об учреждении Фонда «Память, ответственность и будущее» пребывание в военном плену не дает права на получение выплаты. Исключение составляют бывшие военнопленные, которые содержались в нацистских концлагерях, или те, которые были вывезены на принудительные работы как гражданские лица или были переведены в статус гражданского лица в период принудительных работ».

Вот так. Слишком, наверное, большой даже для благополучной Германии оказалась бы сумма компенсаций всем жертвам фашистского плена, вот и ввели немцы ограничения.

А подтверждающие плен документы Ивана Васильевича где-то затерялись: до сих пор не может он вспомнить, где это случилось, на каком этапе его хождений по архивам и военкоматам. Остался военный билет, в котором нет, как будто их совсем никогда не было, четырех лет жизни с июля 41-го по июль 45-го.

Да еще остались воспоминания, от которых до сих пор жжет сердце...