Женщины рожали до 50 лет, это считалось нормальным явлением. «Мама родила меня в 45 лет, а отцу 53 было», – вспоминает Н. П. Быстрова.
Рассказывает А. Г. Поликарпова: «Бабушка мне говорила: «В поле камней много, а детей много не бывает». А.Г. Медникова вспоминала: «Рожали без остановки... Рожалось и рожали. Бог даст роток, даст и кусок». «Какой завелся, всех и рожали...», – добавляет Н.П. Быстрова
Что способствовало благоприятному разрешению родов.
Считалось, что быстрому и благоприятному разрешению родов способствовала тяжелая физическая работа – вплоть до самых схваток.
«Если нечего делать, то хоть кирпичи носи с места на место», – говорила А.Г. Поликарпова. – «Бабушка не давала мне сидеть: «Ой, матушка, тебе делать-то нечего, иди-ко в подол камней наложи, да и носи, все легче рожать-то будет». Где поймает, тут и родит: кто на сенокосе, кто в лесу, во хлеве, где попадет... Одна женщина сено возила, так на возу и родила, прямо в сене, а дело зимой было...».
Роды
Время наступления родов старались скрыть. Объясняют это по-разному: роженица начинает считать себя как бы нечистой – «надо вину спрятать».
Место, где рожали
Вспоминает А.Г. Поликарпова: «Бабушка мне говорила: «Анна, не бойся, где прихватит, там и рожать надо, но лучше в укромном месте»«.
1. Хлев.
Очень боялись сглаза. Начало родов скрывали даже от самых близких: в этот период даже они могли сглазить. Именно хлев считался самым надежным убежищем. Поэтому, как только начинались схватки, старались незаметно скрываться в хлеву. Там, приготовив подстилку из соломы, чаще всего и рожали. Вспоминает А.С. Фотина: «Мама и меня во хлеве родила. Специально туда ушла, в доме мужиков много было»
«В хлеве старались рожать. Почему? Думаю, что это связано с появлением Иисуса-младенца на свет, ведь он тоже среди скота родился и лежал в яслях с сеном. Вот так», – делится своими наблюдениями М.Г. Тришкин.
2. В поле и на пожне.
Случалось, что роды проходили в поле, в лесу, на пожне. «Работали до последнего. Брата Ивана мама родила на пожне. Какие сильные бабы были, 2-3 км пройдут с ребенком и ничего», – вспоминает Г.Е. Семенова.
«Тетка Иринья Фокина всех в поле родила. Кто же тогда дал отдыхать?» – говорит Н.П. Быстрова.
А.Г. Медникова: «Мама рассказывала: «Останусь в поле жать и ребенка в подоле принесу»«.
3. В подполье, сарае,
В летнее время рожали в сарае (на повети). А иногда даже в подполье. «Помню, в Киндаеве женщина тройню родила, с одной я потом еще в школе училась. Так рожала она в подполье. Подает сначала одного, потом второго мужу. А он спрашивает: «Сколько их там у тебя будет?» А она еще и третьего подала. Все живы были», – рассказывает Н.П. Быстрова. А.С. Фотина: «Я так девятерых родила, чаще всего дома, а уж последних-то в больнице».
Помощь роженице
Удачными считались роды, когда роженица, управившись самостоятельно, звала свекровь и передавала ей ребенка. Если роды затягивались, сначала оказать помощь пытались домашние, в первую очередь, свекровь. Самым известным способом помощи роженице считалось неожиданное брызганье ей в лицо водой изо рта. Такое магическое средство якобы избавляло от сглаза со стороны тех, кто знал о родах, и в то же время ускоряло их. Вода, используемая для этой цели, должна быть речная или родниковая. «Водой теплой из самовара брызгали, открывали трубы в печи, бабушка или свекровь чего-то на воду наговаривают, моют роженице лицо, живот», – вспоминает А.Г. Медникова.
Роль повивальной бабки
Без повивальной бабки во время родов не обходилась ни одна крестьянская семья. Эта женщина занималась не только принятием родов, но, главное, умела выполнять необходимые с точки зрения населения процедуры над ребенком и роженицей, сопровождая их магическими действиями. Основными процедурами были: обрезание пуповины, действие с последом, купание ребенка и мытье роженицы. Все действия повитухи с новорожденным объединялись одним термином – «бабиться».
Повивальная бабка – лицо, которое не избиралось, не назначалось и, как правило, нигде не фиксировалось. Женщина, становившаяся таковой, добровольно принимала на себя определенные, нигде не записанные, но прекрасно осознаваемые ею и тем коллективом, где она практиковала, обязательства. Повивальная бабка не могла отказать в просьбе прийти к роженице. Невозможность отказа от исполнения своих обязанностей определялось не только последующим осуждением окружающих, но и суеверными представлениями: отказ рассматривался как «непростительный грех».
Сразу же после родов повитуха проверяла, здоровым ли родился ребенок, при этом выправляла головку, ноги, смотрела, нет ли вывихов.
В случае особенно тяжелых родов приглашалась знахарка, колдунья, это мог быть и мужчина. Меры, предпринимаемые знахарями при родах, дополнялись заговорами, которые знали многие из женщин, не считавшиеся знахарками.
Говорит А.Г. Медникова: «Если тяжело женщине рожать, помогала всегда бабка-повитуха: руки вымоет, полотенце на живот кладет, тянет ребенка, попрыскивает водой, говорит что-нибудь на воду. Да и после трудных родов травами поила. Но чаще-то всего сами рожали, дети были три с небольшим килограмма, ведь до родов работали много. С повитухой рассчитывались кто чем мог».
Рассказывает М.С. Тришкина: «В Кукушкиной Горе бабка Матрена Кононова «знающая» бабка была, делала водички с подойника, пить давала. Знахарка была Сидорова Агафья Андреевна».
«Бабить», «бабичить» ребенка, т.е. выполнять обязанности повитухи, чаще всего приходилось свекрови (бабушке или матери). Она обрезала ножницами пуповину, завязывала ее волосами матери, к которым позднее стали добавлять нитку.
Послеродовой период
Действия с пуповиной
А.Г. Медникова: «Со всеми родами сама хорошо справлялась: волосы у меня тогда длинные были, ими пуповину перевязывала, на ладонь молока сцежу (молозива), помажу потом, вот и все...». А.С. Фотина: «А я, которых дома-то рожала, так пуповину ниточкой холщовой перевязывала».
«Много поверий было связано с отсохшей пуповиной, – рассказывает М.Г. Тришкин, по воспоминаниям его бабушки А.В. Крисановой (1870 г.р.), -ее чаще всего прятали в щель в матице со словами: «Как пуповина в этом месте не колыхнется, так и ребенок не колыхался бы» (то есть был бы спокойным) – или хранили в сундуках вместе с наиболее ценными вещами». Послед
Убирала послед свекровь: вымыв, она заворачивала его в чистую тряпочку и закапывала в подполье (под передним углом или под порогом). Очень давно послед клали в берестяную коробочку или в лапоть. Считалось, что чем аккуратнее свекровь уберет послед, тем быстрее роженица поправится. Если женщина страдала после родов женскими болезнями или больше не рожала детей, то у нее были основания «обвинять» в этом свекровь и полагать, что ею послед был просто выброшен.
А.Г. Поликарпова: «Закапывали послед в подполье. В землю зачем? Так ведь земля силу дает». А.Г. Медникова: «Чтобы никто не мог его найти: ни кошка, ни собака. А последнего рожала, так сама послед завернула в тряпочку, а убирала его свекровь».
Околоплодная рубашка
Радовались рождению ребенка в околоплодной рубашке – «счастливым будет». Саму «рубашку» высушивали и хранили. Из рассказа М.Г. Тришкина: «Пяжозерские вепсы носили на груди специальный мешочек с высушенной оболочкой, как оберег или хранили на чердаке под «князем»«.
Уход за младенцем
Если роды проходили вне дома, то первое появление ребенка в избе сопровождалось определенными действиями. Просили разрешения у домового принять новорожденного в дом со словами: «Хозяин и хозяюшка, примите (пустите) младенца в дом, пусть он будет здоровым и крепким».
После рождения ребенка, вставали перед иконой на колени, кланялись на четыре угла и говорили: «Хозяин и хозяюшка, примите раба Божьего (имя) благословите, оберегите от болезней от всей не хорошей нечисти. Пусть он растет здоровым, умным, добрым».
Мыли ребенка сразу теплой водой на шестке, святой водой окатывали. В это время в доме никого не должно быть. Новорожденных после купания заворачивали в мягкие тряпицы из старых сарафанов, рубах. Считалось, что если запеленать младенца в отцовскую рубаху, то он будет сильнее любить ребенка. Если было тепло, то новорожденного укладывали в зыбку, а если холодно, то на русскую печь.
Ребенок считался новорожденным примерно до двух-трех месяцев, мыли его практически каждый вечер перед сном – «спокойнее, крепче спать будет». Для мытья ребенка использовали деревянное (из осины) корыто с ручками, которое сушили на печке и использовали только для купания детей.
Рассказывает А.Г. Медникова: «Воду заправляли березовыми угольками (угли готовили специально только для детей из березовых дров в тушилках). Бросаешь в воду два-три уголька, вода не почернеет, а будет чистая как слеза, как янтарь. Без мыла, тряпочкой ребенка мыла, при этом говорила: «Благослови, Господи, как уголек чистенький, так и раб мой Божий (имя) такой же будь чистенький». Новорожденным уголек прикладывали на пупочек, чтобы засох побыстрее».
А еще Анастасия Григорьевна поделилась секретом, чтобы пупок побыстрее засох, надо в льняную тряпочку завернуть трехкопеечную монетку и положить на него, при этом, обмочив тряпочку в материнском молоке. Она говорит, что это самое лучшее лекарство.
Зыбка
Вспоминает А.Г. Поликарпова: «Зыбку сначала окуривали ладаном, чтобы не было никакой нечистой силы. Матрасик соломенный, подушечка ватная. Бабушка укладывала».
А.Г. Медникова: «В зыбке ребенку хорошо: ни скрипу, ничего ... спокойно. Перед сном говорила: «Пусть тебе спится, ничего не приснится». В ноги обязательно клали ножницы и иконку».
«Если рождалась двойня, пока были маленькие «валетиком» в одну зыбку клали, а потом уж в отдельные места», – говорила А.Г. Медникова
Вспоминает Н.Ф. Евсеева: «Мама опустит зыбку низко, положит на пол соломенный матрасик, чтоб если упадет, так низко было...».
Очень долго не показывали ребенка чужим людям. «Чего его показывать, не молодуха же, мало ли какой глаз придет, сглазит, не когда было люлькаться, нянькаться, надо работать», – вспоминает Н.П. Быстрова. Рассказывает Т.Е. Семенова: «Моя тетушка сидела в зыбке маленькая, пришла какая-то тетка и говорит: «Какая у вас девочка красивая, как из теста белого скатанная». А она как заплакала, заплакала, ничего не могли сделать. Ножку у нее нарвало, а потом оказалось – короче нога, так всю жизнь и хромала».
Опризоренный ребенок
У вепсов считалось неприличным без особой надобности проявлять к ребенку излишнее любопытство, особенно хвалить его в присутствии матери. Перед приходом гостей или выходом из дома ребенка мазали сажей. Особенно боялись порчи от людей черноглазых или с тяжелым характером, а также бездетных женщин. Любое беспокойство малыша объясняли «призором». Существовало много способов успокоить «опризоренного» ребенка:
– обмывали водой, пропущенной через дверную скобу;
– обтирали влагой, снятой с запотевшего окна;
– окуривали ребенка;
– одевали детям обереги (камушки с отверстиями);
– клали в ноги ножницы или ножик, чтобы не вздрагивал.
Маленького ребенка старались дома одного не оставлять, но приходилось. Вспоминает А.С Фотина: «Егора Егорыча брат был, так его жена помню, не с кем детей оставить, так садила их в большой сундук...». «Если надо куда уйти, так под подушку ребенку ножницы положу, пусть они его хранят», – вспоминает А.Г. Медникова.
Если ребенок был беспокойный, помогали бабки-знахарки, которых уважали в деревне и считали за святых. «От грыжи помогала Насти Васьки-ной мать: Юра у меня так плакал, так нискал, старухи и помогали», – говорила А.С. Фотина.
Детские болезни
Бывало, что ребенок рождался больным, «своим трясло», с «родимчиком». В этих случаях ребенка клали на шубу, закрывали темным и не трогали, говорили: «Если к жизни – сам себя вернет, если к смерти – пусть умрет» (А.Г. Поликарпова). «Просили у Бога, чтобы убрал больного, грех, конечно, но что делать, говорили: «За что меня Бог-то наказал...».
А.Г. Медникова: «Грыжу заговаривали специальные люди. Старушки либо сами приходили, или надо позвать. Придет, покупает, покажет, что сделать. Если долго не ходит, то лечили в бане, березовым настоем. Если животик болит, делали простоквашку».
Рассказывает Г.Е. Семенова: «Щетину лечили: тесто делают на молоке на своем, катают, катают, потом проведут, так щетина и одергается...».
Уход за роженицей
Отдых и посещение
Для укрепления здоровья роженице давали сразу же чай с молоком и сахаром. В первые, наиболее опасные дни после родов роженица «скрывалась» под пологом, на печке или за занавеской в избе. Через два – три дня ей топили баню для очищения. А.Г. Поликарпова: «... сама мылась в бане, все должно быть чисто, мылась обычно одна...».
Недолгим был отдых рожениц: «если свекровь хорошая, неделю побудешь за занавеской». А так чаще всего на третий-четвертый день женщина приступала к домашней работе.
Через несколько дней, в зависимости от состояния роженицы, к ней приходили женщины из деревни, в первую очередь мать, сестры. Этот обычай посещения роженицы во всех группах вепсов назывался pahnad. «Да, приходили на пахны, кто что мог приносили, кто одежду, игрушки, пеленки, – вспоминает Г.Е. Семенова. – На пахны нельзя являться с пустыми руками».
Случаи смерти
К сожалению, были случаи смерти рожениц. Г.Е. Семенова: «Мой батько остался семи дней после матери, она сразу-то пошла, пошла, стирала, палками тогда носили белье на речку, она все сделала, все справила, ну и истекла кровью, так мой батько четвертый был и рос без матери. Мне было пять лет, оставляли меня с пареньком маленьким. Ждем-ждем маму с сенокоса, плачем-плачем оба да и уснем. Умер этот Лешинька».
А.Г. Медникова: «Это случилось с моей тетушкой, умерла она в роды. Старшая невестка ее не любила, вот несли они воду на коромысле зимой, как-то ударило ее ушатом по спине, начались схватки, ничего не могли сделать: сама умерла, и ребенок при родах. Так и хоронили, ребеночка ей под мышку положили в одном гробу...». «У тяти жена вторыми родами умерла, кровью изошла...», – добавляет Н.П. Быстрова.
Крещение ребенка и выбор имени
В деревнях, близко расположенных от церквей, детей крестил священник. Он же давал чаще всего и имя ребенку. «Не хотел меня отец Настей называть, да батюшка сказал, что день-то Настасьин, вот и назвали меня Анастасией», – говорит А.Г. Медникова. А.Г. Поликарпова добавляет: «Хотела моя бабушка назвать сына Николаем, но поп предложил ей: Макар, Тимофей, ближе в календаре эти имена, назвали ребенка Тимофеем». Были и одинаковые имена в семье.
«Были две Анны, большая и маленькая», – вспоминает Н.Ф. Евсеева.
Самыми славутными именами у вепсов были: Николай, Илья, Анна, Анастасия, Василий, Мария, Иван, Павел, Степан.
«Был случай, – вспоминает А.Г. Поликарпова, – окунул поп ребенка в холодную воду, он и умер от разрыва сердца».
Если же церковь была далеко, обряд крещения совершала свекровь или пожилая женщина, имеющая славу знатока церковных правил.
Крестные
Крестные (кумовья) заботились о своих крестниках, иногда заменяли им родителей. Крестные обязательно что-нибудь дарили ребенку. «Я был крестным у нашего Володьки, подарил подушку ему, так ее сразу в зыбку и положили», – говорит М.Г. Тришкин.
Составленное нами описание родильных обычаев и обрядов является первой попыткой реконструкции их в том виде, в каком они бытовали в конце XIX – начале XX века. Сейчас многое из описанного в нашем исследовании уже не применяется, поскольку роды в домашних условиях крайне редки. Магические приемы (действия и заговоры) – основное в прошлом средство защиты роженицы и ребенка от неудачных родов – сейчас воспринимаются молодежью весьма скептически и остались лишь в памяти старшего поколения.
В структурировании родильного обряда мы пришли к заключению, что некоторые особенности традиционной родильной обрядности вепсов на территории Пяжозерского с/с сохраняются и до сих пор. Особенно это касается различных запретов и правил поведения беременной женщины, выполнение которых должно якобы обеспечить физическое и умственное здоровье будущего ребенка, благополучное завершение родов.
В данном исследовании мы опирались на воспоминания информаторов, живущих в д. Красная Гора и п. Пяжелка Пяжозерского с/с. В ходе исследования фактологический материал неоднократно подтверждался респондентами.
СВЕДЕНИЯ О РЕСПОНДЕНТАХ
1. Быстрова М.Н., 1927 г.р., родилась в д. Пондала, Куйский с/с.
2. Егорова A.M., 1934 г.р., родилась в д. Пяжозеро, Пяжозерский с/с.
3. Медникова А.Г., 1927 г.р., родилась в д. Укон-Пустошь, Пяжозерский с/с.
4. Поликарпова А.Г., 1936 г.р., родилась в д. Нажмозеро, Нажмозерский с/с.
5. Семенова Г.Е., 1930 г.р., родилась в д. Ши-мозеро, Шимозерский с/с.
6. Тришкин В.Н., 1953 г.р., родился в д. Красная Гора, Пяжозерский с/с.
7. Тришкин М.Г., 1941 г.р., родился в д. Красная Гора, Пяжозерский с/с. (В 1960-е гг. в Пяжозеро приезжали фольклорные экспедиции из Москвы и Ленинграда. Он был организатором встреч. Информацию о родильном обряде давали старейшие жительницы деревни: Крисанова А.В. (1870 г.р.), Сидорова А.А. (1884 г.р.), Тришкина Е.А. (1877 г.р.), Яковлева Н. В. (1886 г.р.), Лунина И.Г., (1903 г.р.)).
8. Тришкина B.C., 1954 г.р., родилась в д. Красная Гора, Пяжозерский с/с.
9. Тришкина М.С., 1927 г.р., родилась в д. Красная Гора, Пяжозерский с/с.
10. Фотина А.В., 1929 г.р., родилась в д. Полозеро, Шимозерский с/с.
Анна Колосова,
ученица 11 класса Н-Енангской средней общеобразовательной школы Кичменгско-Городецкого района.
Научный руководитель – учитель русского языка и литературы Елена Анатольевна Горшкова.
ТРАДИЦИОННЫЙ УХОД ЗА ДЕТЬМИ В ЕНАНГСКИХ И ЕНТААЬСКИХ ДЕРЕВНЯХ КИЧМЕНГСКО-ГОРОДЕЦКОГО РАЙОНА
Уже с детства девочки готовились стать матерями, а мальчики отцами. С 15-17 лет девушка уже считалась невестой и могла стать полноценной матерью. Каждая мечтала о замужестве, было позорным остаться старой девой. Чтобы не «засидеться в девках» и выйти замуж, подросшие невесты на Покров (14 октября) приговаривали: «Батюшка Покров, покрой мою избу снежком, а меня, красну девицу, женишком». Часто девушек выдавали замуж насильно, однако количество благополучных и попросту счастливых семей было не меньше чем сейчас.
Гадания и всевозможная ворожба особенно увлекали детей, девочек-подростков, взрослых девиц да и многих замужних женщин. В Святки (с 7 января по 19 января) странным образом все вокруг приобретало особый смысл, ничто не было случайным. И чтобы узнать о том, кто же будет ее суженым, девушка вместе с подружками на святочной неделе гадала. Имя супруга узнавали так: выходили за ворота поздно вечером и спрашивали у первого встречного мужчины, как его зовут. Какое имя у прохожего, такое имя будет и у мужа. Чтобы узнать, выйдет ли замуж в этом году, девушка вечерами ходила подслушивать под окнами. Если говорят «по пути», то есть все хорошее, ее в скором времени приедут сватать, но если будут произносить такие слова, как «села», «не уйдет», то девушка остается незамужней. Бесстрашные гурьбой бегали на перекресток дорог («ростань») в полночь и по очереди произносили заклинание: «С какой стороны приедет суженый, с той стороны и колокольца брякайте». Говоря, выбрасывали снег, набранный в подол, после чего падали на землю и прислушивались, не слышно ли топота и звона колокольцев. С какой стороны послышится звон, оттуда и жених приедет. Чтобы высмотреть будущего мужа, на ночь девушка должна закрыть на замок («заложить») ведро с водой со словами: «Если есть суженый-ряженый, то придет попросить ведро лошадь напоить». После чего ложилась спать, а ключ клала под подушку. Можно было увидеть лицо супруга во сне – положить под подушку гребень и заветить: «Суженый-ряженый, расчеши мне голову». И будущий спутник жизни показывал девушке свои парикмахерские способности. Гадание в лунную ночь позволяло узнать, в большую ли семью попадет девица. Для этого брали зеркало, садились к окну и через левое плечо смотрели: если в зеркале отразилась одна луна, то семейство будет малочисленным, а если несколько, то наоборот – «великая» семья. Число детей девушка могла определить так: клала в стакан с холодной водой венчальное кольцо и в ночь на старый новый год выставляла на мороз. Утром в стакане можно было увидеть круги, сколько их было видно, столько и детей будет у «красной девицы».
Юные годы проходили под знаком ожидания и подготовки к таким важным событиям, как женитьба и замужество. С детства мальчики и девочки привыкали друг к другу: сначала общие игры, взрослея, вместе ходили «на гулянки», на пляски. Все это было подготовительным этапом перед шагом в новую взрослую жизнь. Родители и старшие не были строги к поведению молодежи, но лишь до свадьбы. Молодожены лишались свободы, легкости новых знакомств навсегда и бесповоротно. Поэтому свадьбу можно назвать резкой и вполне определенной границей между юностью и возмужанием. Но и во время гуляний существовали ограничения, которые переступались весьма редко. Обе стороны, и мужская и женская, старались соблюдать целомудрие. Можно было гулять, знакомиться, но девичья честь прежде всего. Девушка, будучи опозоренной, с трудом находила себе жениха. Грех, совершаемый до свадьбы, был ничем не смываем. Правда, после рождения внебрачного ребенка девице как бы прощали ее ошибку, хотя злые языки осуждали такое поведение и женщину высмеивали за то, что она «принесла в подоле». Ребенка же, рожденного до свадьбы, называли «нагуленным», окружающие его недолюбливали, нередко старались обидеть.
Дети в семье считались предметом общего поклонения. Многодетных матерей ценили, уважали, никто не имел права оскорблять их. Под неусыпным надзором «матки» находилось все, что было связано с питанием семьи: соблюдение постов, выпечка хлеба и пирогов, стол праздничный и стол будничный, забота о белье и ремонте одежды, ткачество, баня и т.д. Все эти работы она выполняла не одна. Дети, едва научившись ходить, понемногу вместе с игрой начинали делать что-то полезное. Главной функцией «хозяйки» было рождение и воспитание детей. Женщина не стеснялась своей беременности, но становилась сдержаннее, хотя не сидела без дела почти до самого рождения ребенка.
В старину существовало множество оберегов, которыми беременная женщина не должна была пренебрегать. Считалось, что чем меньше люди знают о беременности, тем меньше и пересудов, а чем меньше пересудов, тем лучше для матери и ребенка. Ведь недобрые люди могли «сглазить» и навести порчу. Женщине, ждущей младенца, нужно было оберегаться: ни в коем случае не ступать на порог, может случиться выкидыш или же «брюхатая» заболеет, ведь порог в доме считался «не освященным местом», переходом между миром живых и мертвых. Во время беременности нельзя вытаскивать зубы, пусть даже и больные, – ребенок может родиться слепым. «Тяжелой» женщине ни в коем случае нельзя было остригать волосы и переступать через земляные плоды (картошка, свекла, репа), может случиться выкидыш. Дитя родится с испугом (будет постоянно плакать, не спать, не сосать грудь), если его мать во время внутриутробного развития младенца испугалась чего-либо (мыши, покойника). Если же женщина, ждущая ребенка, во время пожара схватится руками за лицо или какую-то другую часть тела, то у родившегося на теле будут красные пятна. Во время вынашивания «робеночка» будущая мать носила длинную рубаху, которая скрывала ее «брюхо».
Чаще всего роженица, чувствуя приближение родов, пряталась, скрывалась в другую избу, на повить, в баню, в санник. В доме практически никогда не рожали, потому что старики, живущие с молодыми, не пускали ее в дом, считая поганой, кричали на нее: «Уходи, уходи, поганая». «Бабушничала» свекровь – «мамка», бабушка – знахарка или же мать роженицы. За ними посылали, или сама женщина заранее предупреждала о том, чтобы к ней пришли и «попроведали». Строго запрещалось присутствовать при родах мужчинам и детям. Наступил момент рождения младенца. «Бабушка» гладила роженицу по животу, отсчитывала время между «переемами», произносила заговоры, облегчающие страдания роженицы: «Раздайтесь, мясные ключи, у рабы Божьей (имя)». Чтобы женщина легче рожала, то заговаривали, поглаживая ее по животу: «Святой Мартын, разведи кости в аршин» (повторяют три раза). А после родов повитуха гладила живот роженицы, приговаривая: «Святой Нестер, уклади все косточки вместе». При трудных и очень тяжелых родах обмывали три куриных яйца, предварительно наговорив на воду: «Как у курочки яички вылетают, так и у женщины выпади младенец», – поили. Знахарка не только исполняла акушерские обязанности, но и вызывала первое в жизни ребенка дыхание, шлепая по попке младенца, она заставляла его кричать. Если кричит, значит живой. Чем громче «ревет» «робенок», тем полноценнее «оно» считалось. «Баушка» выполняла и ритуальную часть: завязывала пуповину прочной холщовой нитью, давала роженице кусочек хлеба с солью и говорила: «Послед с места, золотники на место».
Пока мать отдыхала, младенца мыли и пеленали. Мыла чаще всего родная бабушка новорожденного в бане, намыливая три раза. Для этой цели топили баню, готовили железный или деревянный таз. Мыло либо покупали, либо его «ростили» (в глиняной посуде смешивали свежие куриные яйца, сыворотку, клали немного мыла, дрожжей или «мела», все плотно закупоривали и ставили в теплое место). Мыли младенца «с локотка», приговаривая: «Как не держится на лопатке вода, так и боль не держалась бы в моем дитяти». Если рождался мальчик, малыша заворачивали в чистую отцовскую рубаху, а если девочка – в материнскую.
Когда дитя заносили в дом, то не ступали на порог и говорили: «Как порог молчит, так и ребенок пусть молчит». Или же младенца укладывали на печь и заговаривали: «Как печь не двигается, так и «робенку» будет спокойно». Считалось, что после этого «дитятко» будет крепко спать и расти здоровым. Для нового члена семьи уже была приготовлена «зыбка». «Зыбку» плели из сосновых дранок или же мастерили из тоненьких досочек. В ноги младенцу клали деревянный топорик, приговаривая: «Как топорик молчит, так и ребенок пусть молчит». Деревянный топорик предназначался мальчику, в ножки девочке клали соломенную куклу. Топорик изготавливал крестный отец, а куклу мастерила крестная мать. Все это делалось для того, чтобы дитя крепче спало и было веселым, никогда не болело. В зыбку клали «постельку», набитую сеном, или же просто сено, которое прикрывали толстой полотняной тканью «гребениной». Туда же клали подушечку и мешочек, набитый хмелем, для сна и как оберег. Легонькую зыбку привязывали к гибкой жерди, прикрепленной к потолочной матице. Жердь вставлялась в деревянное или железное кольцо, поэтому «колыбельку» можно было перемещать практически по всему дому, и в «куть» и в «горницу». Теперь место для младенца готово, здесь он проведет первый год своей жизни, подрастет и окрепнет.
Позаботясь о малыше, свекровь и мать роженицы вели ее в баню и потом давали ей отдохнуть и выспаться. На следующий день с пирогами, подарками и угощением приходили родственники поздравлять с рождением ребенка. В течение шести недель родившая женщина не готовила еду, не стирала, не садилась вместе со всеми за стол, но хозяйствовала, ухаживала за детьми, «утаивала» скот. В это время она считалась «поганой». Так продолжалось до того момента, пока роженица не сходит к попу за очистительными молитвами по истечении шести недель. Бывало и такое, когда «по молитву» ходили уже втроем, то есть мать ребенка была уже снова беременна. Женщины рожали по 15-16 погодков, но большая часть детей умирала. Узнавали, умрет ли кто-то из членов семьи так: в ночь на старый новый год выставляли тарелку с водой, в которую были положены ложки всех членов семьи. Наутро смотрели, как застыла в ложке вода: если бугорком, то тот, кому она принадлежит, в этом году не умрет, ямка же предвещала смерть.
Крестины были первым важным событием в жизни ребенка. Церковный обряд крещения был обязательным. По народным поверьям душами некрещеных детей распоряжается дьявол. Крестная мать и отец (кум и кума по отношению друг к другу) были обязательны при крестинах. Кумой чаще всего бывала молодая незамужняя девушка. Говорили, что какой кум, такой и муж будет у девицы.
Это поверье нередко сбывалось. До 1930-х гг. крестили в Ильинской Ентальской церкви, но попы и монашки могли окрестить младенца и дома, это было характерно для зажиточного крестьянства. Если же церкви не было, то «робя» могла окрестить и родная бабушка.
В старину крестные отец и мать стояли на втором месте после законных родителей, особенно большую роль они играли на свадьбах. Командовала и хлопотала на свадьбе крестная мать. Она же и выводила невесту-крестницу жениху, причитала при выкупе невесты, усаживала ее «в сутки». «Тысяцкой» (крестный отец) вместе с «крестником» сватал девушку и забирал ее из «родного гнезда». На свадьбе крестные родители жениха садились рядом с ним, а крестные невесты с невестиной родней. Нередко «крестные» заменяли сиротам отца и мать, помогали им, учили и защищали.
Имя новорожденному батюшка давал по святцам. Это правило строго соблюдалось. Не всегда имя нравилось родителям малыша, и те, кто был побогаче, платили попу за то, чтобы он поменял его.
Сразу же после рождения дитя прикладывали к материнской груди. «Матка» вскармливала ребенка почти до рождения нового малыша. Вскоре «дитятко» начинали приучать к коровьему или козлиному молоку. Также «ребенку» давали «сосулю» («начавканные» кусочки черного или белого хлеба с солью и завернутые в мягкую, чистую тряпочку). Малышу давали коровий рог, в который наливали молоко или жиденькую кашку. Коровий рог предварительно обрабатывали: мыли, выскабливали, кипятили в горячей воде и сушили. На рог натягивали коровий или бараний сосок. Бараний сосочек вычищали полностью, мыли, сушили, его использовали чаще, так как он был мягче и меньше коровьего размером. Коровий же сосок чистили не полностью, а только наполовину, верхнюю кожицу сдирали, сосок сушили и натягивали на рог. Такая соска служила очень долго. Становясь старше, дитя начинало есть почти все то, чем питались и взрослые. Бабушка или мать кормили «робенка» «чавкониной», жидкой овсяной кашкой, «штями». Когда маленький начинал ходить, то его учили держать ложку, пить из чашки. В еде тоже существовали присловия, например, если «лялюшка» плохо кушает кашку, то баба кормила его, приговаривая: «За папу, за маму, за деда, за бабу, за братика». Считалось плохим предзнаменованием, если подросший ребенок недоедал куски хлеба, что означало или несчастливую жизнь, или же раннюю смерть матери. Но это было просто страшилкой. Чаще проблема была в другом – чем накормить семью, дорожили каждым куском. Из лакомcтв дети любили кисели: ягодные и мучные («каша-повариха»), гороховые и овсяные, которые варили «на камнях», для чего в печи нагревали камни и бросали в кисель. Особенно ребятня любила гороховые палочки: комочки снега обкатывали в гороховой муке и бросали на противень, снег таял, а мука образовывала вкусные шарики. На праздники пекли ягодники, пироги с солеными грибами, блины. Детвора наедалась наславу, радовалась приближению праздничных дней, когда из погребов доставались запасы и всякие вкусности. «Ребенок» уже научился держать ложку и есть сам, его усаживали за общий стол. Все родственники, живущие под одной крышей, обязаны были подчиняться «хозяину» – главе семьи. Никто не мог взять мясо из щей или какое-то другое кушанье, пока «тятька» не разрешит, ослушаешься – получишь ложкой по лбу. После еды вставали из-за стола, кланялись три раза в сутный угол и, крестясь, говорили: «Слава Богу сыт(а), наел(а)ся досыта».
После купания в бане малыша заворачивали в отцовскую или материнскую рубаху, в зависимости от того, кто родился. Пеленали длинной холщовой лентой, которую шили из холщевины, зажиточные же крестьяне покупали ее в церкви, у батюшки. Лента была длинной, примерно 1,5-2 метра, пять и более сантиметров в ширину. Пеленание успокаивало дитя, не давало ему возиться и «лягаться», не позволяло ребенку мешать самому себе. Обязательно плотно запеленывали ножки или же хорошенько укрывали его в «зыбке». Пеленки делали из «гребенины», которая была прочной и теплой, но чаще всего их шили из старых рубах. «На выход» у матери были припасены пеленки из «биленины», украшенные вышивкой, и чистенькие подкладочки. Сенцо в зыбке меняли через каждые два дня. Мать заставляла детей постарше выскабливать ножом все мокрые досочки, чтобы не завелись черви, которые могли бы повредить «малютке». Затем все заново «устилалось», и младенца клали обратно в зыбку.
Почти сразу же после рождения ребенка мать начинала работать в поле, в летнюю пору ходила на сенокос, вела хозяйство. Малыш оставался под присмотром немощной родственницы, бабушки или же под присмотром старших детей. Во время сенокоса мать брала ребенка с собой, зыбку привязывали к гибкой березке и раскачивали.
Детские песенки в старину сочиняли сами, учили, матери передавали своим дочерям. Особенно много их знала «баба». Почти все чувства: страх, радость, неприязнь, стыд, нежность – возникали уже в младенчестве и обычно в общении с бабушкой, которая «водилась» с младенцем. Она же первая приучает к порядку, дает житейские навыки, знакомит с восторгом игры. Нина Ивановна Летовальцева пела своим внучатам такую колыбельную:
Баю, баю, баю-бай, баиньки-баю,
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою,
Спи, дитя мое прекрасно,
Баиньки-баю,
Баю, баю, баиньки,
Скатаем крошке валенки,
Вокурат по ножкам,
Прыгать по дорожкам,
Баю, баю, баю-бай,
Колотушек надаю,
Колотушек двадцать пять,
Будет крошка крепче спать,
Крошка, спи, крошка, спи,
Да поболе порасти,
Когда вырастешь большой,
В лес по ягоды пойдешь,
В лес по ягоды пойдешь,
Много ягод наберешь,
Маме, папе принесешь,
Дай и дедушке, дай и бабушке.
Лидия Андреевна Колосова своим внукам, Оленьке и Андрюше, пела своим красивым и мелодичным голосом такую колыбельную:
Люлюшки да люлюшки,
Налетели гулюшки
Прямо Коле в люлюшку,
Стали гули ворковать,
Чтобы Коля засыпал,
Ничего и не слыхал,
Ап-люли, ай-люли, ничего не слыхал!
Детишкам-шалунишкам бабуси напевали:
Баю-баю, баю-бай,
За окошком балабай
Просит: «Наденьку отдай!»
Надю мы не отдадим,
Надя нам нужна самим!
После таких укачиваний и ласковых слов «дитятко» непременно засыпало. Подрастая, дети становились непослушными, они долго играли и не хотели спать, тогда мама или бабушка пугали их: «Все ночью спят, села, города спят, один медведь не спит, свою песню поет:
Скрипи, нога, скрипи, липовая,
Все по городам спят и по селам спят,
Одна баба не спит, мою шерстку прядет,
Мое мясо варит! Арба, съем!
(со слов Лидии Андреевны Колосовой)
Пока «баба» рассказывает эту страшилку, в детскую душу уже закрадывается страх, а при словах: «Арба, съем!» – «робятишки» пугались и убегали в постель.
«Ляля» подрастает, в 5-6 месяцев он уже может сидеть, и отец-»тятька» из сухого пня делает ему «сидюлю», напоминающую маленький стульчик. Малыша сажали на этот стульчик и «притыкали» палочкой, чтобы он не упал. Время постепенно текло, и «дитятко» начинало ходить. «Тятя» находил в лесу пень, расширенный внизу, сушил его и выдалбливал сердцевину у дерева, теперь «робя» можно было садить туда. Там он находился как бы на весу, шевелил ножками и постепенно сам учился ходить.
Итак, маленький член семейства научился ходить и начинал говорить первые слова: «мама», «тятя», «баба», «дедо». Считалось, что «дитятку» нельзя давать целоваться, иначе он нескоро начнет говорить. А чтобы «робя» скорее заговорило, нужно помыть ложки и дать ему попить этой водицы. Когда у ребенка сменялись первые зубки, то бабушка учила его: нужно 3 раза покрутить над головой зуб и потом бросить на печь или на полати, через голову, со словами: «Мышка, мышка, на тебе репной, дай мне костяной». И зубы у «ребенка» вырастали крепкие и здоровые. А вместо зубной пасты в старину была репа, которая отбеливала и укрепляла детские зубы. Бывало такое, когда малыш «засиделся», долго не ходил. Тогда мать разламывала у него над головой два слипшихся в печи хлеба, или же «дитятка» проводили по полу во время заутрени Святой Пасхи. Бабки часто говаривали про таких детишек: «Сидит как бовшень». Но в большинстве случаев, наоборот, приходилось прибегать к наказаниям жиденькой вичкой, наказывали, приговаривая: «Вица не
увичье, а ума дает». Резвым шалунишкам доставалось больше всех. Таких шумливых называли «навертень», а бабушки, качая головами, со смехом приговаривали: «Вертится, будто щипица в ж...е». Или же по-другому: «Ж...а, как орех, так и просится на грех». В старину малышей называли ласково «кругляшами» потому, что до 7 лет всех наголо стригли, чтобы не завелись вши. Толстеньких деточек называли «вязаница». Была даже сложена такая частушка:
Я не писельница, я не плясалъница,
Поглядите на меня, какая вязаница.
Несимпатичных, тощих малышей и «робят» постарше» кликали» «сухой жабой», дразнили так: «Нос пятачком, а ж...а ящичком». Веснушчатых малышей любит солнышко, не обделяет «рябинами» – веснушками. «Баушки» говорили шутя, про таких внучат: «Лоб-то у тебя весь в рябинах! Рябок!» Нарицательных имен было очень много. Например, высокого «робенка» называли «цаплей», маленького – «коростелем», крепенького и толстенького, словно шарик, – «шушлен(ок)». «Наяноватым» называли гордого, который любил поспорить и похвастаться. Хвастовство не одобрялось, и матери грозно приговаривали: «Ужо, намотаешь сопель на кулак». А бабы говорили: «Ты, «робя», ссишь на первый иней». То есть «дитятко» еще мало пожило и совсем не знает жизни, а хвастаться научилось. Про неразговорчивых говорили так: «Сидит, как таракан запечной», – и называли «темрюками». По родинкам на теле судили о том, счастлив ли будет ребенок в жизни: если высоко (например, на лбу), то человек будет несчастен, а ежели низко, то жизнь будет спокойной и веселой. Самым главным запретом было сквернословие. Ни в коем случае нельзя было «поминать» черта, дьявола, за такое «робят» наказывали вицей. А мать не должна была обращаться к своему ребенку, даже ругая его, со словами: «Провались ты сквозь землю», «Хоть бы тебя черти унесли». Верили, что это сбудется.
Дети начинали ходить, и на них одевали длинную холстяную рубашечку, а на ножки «шушенцы» – башмачки из бараньей мошонки. Для изготовления «шушенцев брали баранью мошонку, вычищали ее, сушили, а потом намазывали тестом и разминали. Когда она становилась мягкой, то ее мыли и внутрь клали овечью шерстку, чтоб ребеночку было теплее. «Обувку» для малыша шили из кусочков кожи, из овечьей шкурки. Вязали башмачки из «отрепьев» – отходов от льна, оческов. «Отрепья» вычесывали от остицы и затем скручивали в толстую нить, в которую добавляли все остатки шерсти, чтобы получалось прочнее. Из этой нити и вязали «отрепыши». На подошву нашивали кожу, чтобы такие башмачки меньше изнашивались. Штанишки для маленького малыша шили «без сёсел», то есть без промежуточного шва. Ведь матери надо обстирать очень большое число людей – членов семьи, а такие штаны позволяли малышу справить «малую нужду» прямо на пол. Почти никакого различия в одежде мальчиков и девочек не было. До 10 лет и дольше у детей не было собственной «оболочки» – верхней одежды, и, выбегая на улицу, они набрасывали на себя отцовский или братов кафтанчик.
Потом подросткам шили и «оболочку», и красивую праздничную одежду. Начиналась пора юности, а завершалась пора младенчества, отрочества. На праздник вся семья надевала свои лучшие наряды, принаряжали старших детей и малышей. Из сундуков доставались вышитые льняные рубашечки, штанишки, беленькие портяночки. «Дитятко» одевали, рубашечку подпоясывали плетеным пояском – «гасничком». Крестьяне всегда относились к одежде, как к необходимости, называли пренебрежительно «барахло», «хламина», «рянье». Но все это маскировало, служило внешней оболочкой вполне серьезной и вечной заботы о том, во что одеться, как защитить себя от холода и дождя, не выделяясь при этом как щегольством, так и убогостью, что одинаково считалось безобразием. Становясь взрослее, дети чаще начинали задумываться о назначении одежды. Человека с младенчества приучали к бережливости, купленную на ярмарке одежду берегли особенно. Но чтобы выткать холщовую рубаху, которая намного отличалась по прочности, тоже требовался немалый труд. Домотканая одежда передавалась из поколения в поколение и была первой необходимостью. Юность пора веселой, беззаботной жизни с плясками, «гулянками». Но многие юноши и девушки из бедных семей стеснялись ходить на гулянье из-за того, что не было возможности принарядиться, то есть в этом случае одежда могла служить препятствием перед радостями молодой, задорной поры.
Когда же дети начинали болеть, то родители прилагали все усилия, чтобы сохранить им жизнь, обращались к знахаркам, колдунам, лечили настоями трав и не раз обращались к русской печи-матушке. Знахарь или знаток в понимании неграмотного люда означал человека знающего, которому известно нечто таинственное, недоступное простым людям. Грамотные и глубоко верующие не признавали знахарства. Но оно испокон веков существовало и сохранилось до сих пор. «Бабушка-ворожея» искренне верила в свое «знатье», ну а если человек надеялся на исцеление, то сила внушения удваивалась, то есть он и впрямь избавлялся от болезней и болей. Когда «дитя» начинало хворать, то родная бабушка или мать сами лечили его, в тяжелых случаях обращались к «ведунье». Самыми распространенными хворями были: «боляток», «щекотуха», «щетинник», «полуношница», золотуха, «сворон», «веред». Многие из них лечились народными средствами, а некоторые с помощью заговоров.
Очень частым явлением была грыжа, иногда детишки уже рожались «грыжными», и мать или бабушка сразу же после рождения заговаривали пупик у новорожденного. Нина Ивановна Лето-вальцева знает очень много заговоров от детских болезней, она поделилась со мной своими знаниями, сказав при этом: «Надо, надо знать, девка, все пригодится в жизни». Так вот, от грыжи она заговаривала так: брала ножницы, которыми отрезали пуповину у младенца, когда он рожался, и этими ножницами касалась сучка на половицах, а затем локотков, коленочек, пупика, паха и половых органов «робенка» и заговаривала: «Не грызи, грызунья-грыжа, Божьего раба (имя), я сама загрызу Божья раба (имя) грызунью-грыжу. Аминь» (повторяла 3 раза).
Если же у ребенка была золотуха, то по совету Галины Александровны Малыгиной «дитя» поили настоем ягод малины. Когда же у «робеночка» болел животик («боляток»), то его поили сажей или овечьим молоком.
Жесткие волосики на спине ребенка («щетинник») выводили так: прикладывали холстяную тряпочку, намазанную тестом, когда же «квашня» подсыхала, то тряпку отдирали, при этом вырывались и волоски.
Болезненные опрелости у младенца назывались «щекотухой» («дитя» постоянно «тужится»). По словам Нины Ивановны Летовальцевой, мать брала ребеночка на руки и подставляла ножками к жару, к ярким углям перед русской печью-непарной и заговаривала: «Вот тебе щекотуха, вот тебе брякотуха, из печи жар выскребать, а моего Божьего раба (имя ребенка) не тревожь, не задевай, Аминь» (повторяют 3 раза). Опухлости еще подсыпали «трутом» (то есть брали сердцевину у упавшего дерева, долго пролежавшего и перепревшего). «Трутовина» была сухой и истиралась в порошок, которым и присыпали болезненные места. Галина Ивановна Малыгина использовала такое заклинание: «Щекотуха, щекотуха, полуночница, нет тебе дела до младенческого тела, вот тебе медный прут, оловянный прут и маленький пруток, ими играй, перебирай, моего младенца не задевай. Будьте, мом слова, крепки, легки и понятны. Аминь».
Одна из самых распространенных болезней «полуношница», когда ребенок не спит по ночам, плачет, его трудно «утенькать» – уложить спать. Матушка просила крестного отца, чтобы он сделал для «хрестника» деревянный топорик от этой «болезни», а крестная мать сделала бы соломенную или тряпичную куклу для «хрестницы». Но если же это не помогало, то обращались к знахарству. Нина Ивановна советует такие заговоры от « полуношницы «:
1. Мать выходит на вечернюю зарю с ребенком и говорит: «Заря-заряница, красная девица, весь мир обойдешь, моему дитя сон принесешь».
2. Иначе «полуношницу» лечили в бане: «Ой ты, полуношница, ой ты, бессонница, моего дитя не тревожь, под потолком сиди, там ешь и спи, в дом не приходи, кроватки не тревожь, на дитя не заглядывай, я, Божья раба (имя целительницы), дитя укладываю на всю ночь до утра, на непробудный сон».
«Вереду», или «чирьи» (нарывы), бабушка Мария Федоровна Пономарева лечила так: находила сухой сучок и против солнышка водила вокруг «чирья», приговаривая при этом: «Как сучок сохнет, так и веред сохни у раба Божьего» (говорили 3 раза). Или же обводили острым кончиком старого ножа вокруг нарыва и произносили заговор: «Чирей – Василий, не ходи ты шире, а поскорей сойди, раба Божьего (имя) освободи. В этом доме не являйся, к белу телу не прикасайся. Аминь». Затем трижды сплевывала.
Редкая болезнь, но очень тяжелая и длительная – «сворон». Бабушки-информаторши считают, что это «по-нынешнему» – диатез, когда тело ребенка, словно чешуей, покрывается коркой, очень сильно болит и кровоточит. «Робя» очень страдает, ведь болезнь практически не поддается никакому лечению. Нина Ивановна, когда еще была совсем молодой, от живущей по соседству знахарки слышала, что эту болезнь нужно лечить так: велят отцу ребенка поймать щуку. Живую щуку обмывали, смывали с нее слизь и потом этой водой мыли дитя. Такую процедуру повторяли несколько раз. Кроме болезней, у «робят» тоже может быть недуг, или «переполох». От недуга, -рассказывает Нина Ивановна, – делали так: отец брал ребенка и клал на стол, а мать заговаривала: «Как стол ничего не боится, так и дитя мое ничего не болелось бы». Стол считался местом, где решались все важные вопросы, велись разговоры, там пировали и пели песни. А бабушка Галина Александровна знала вот такой заговор: «Полуношница от грыжи, полуношница от переполоха, не тронь и не шевели моего младенца».
Многое из отмеченных традиций проявляется даже сейчас – пускай неявно, не в тех же формах, что раньше, но все же в соответствии с сутью прежних народных обычаев.
Поэтому изучение данного пласта народной культуры может прояснить многие неясные моменты и в современном быту населения Вологодской области.
СВЕДЕНИЯ О РЕСПОНДЕНТАХ
Колосовой Лидии Андреевны (1916 г.р.)
Пономаревой Марии Федоровны (1922 г.р.),
Малыгиной Галины Александровны (1930 г.р.),
Летовальцевой Нины Ивановны (1935 г.р.),
Роженцевой Лидии Александровны (1925 г.р.),
Шемякиной Любови Ивановны (1920 г.р.).
Юлия Кузнецова,
ученица 11 класса, детско-юношеский центр «Школа традиционной народной культуры» г. Вологды.
Научный руководитель – педагог дополнительного образования ДЮЦ «ШТНК» Екатерина Юрьевна Мельникова.
«БАЮ-БАЮШКИ-БАЮ...» (НАРОДНЫЕ ТРАДИЦИИ
УКЛАДЫВАНИЯ ДЕТЕЙ)
Современные народные педагогические знания в основе своей традиционны, так как в них отражается накопленный предшествующими поколениями родителей опыт. К такому выводу привело меня проведенное исследование по одному из разделов народной педагогики – укладывание ребенка спать.
Анализ этнографических материалов Школы традиционной народной культуры, записанных в Тарногском, Верховажском, Бабушкинском, Вожегодском и Вологодском районах в 2001-2003 годах, относящихся к процедуре укладывания ребенка спать, позволяет выявить набор колыбельных песен, исполняемых в момент укладывания, описание колыбели (материал изготовления, устройство, составные собственно постели ребенка). Но, к сожалению, мы не располагаем более детальным и подробным описанием этой процедуры. Здесь представлены лишь некоторые моменты, записанные нами.
Детей первого года жизни укладывали спать в течение дня часто, что связано с особенностями жизнедеятельности организма маленького ребенка. Следовательно, слов, призывающих ребенка приготовиться уснуть, не требовалось. Хотя трудно представить себе няньку, бабушку или мать, в совершенном молчании кладущей ребенка в люльку.
Устройство люлек, колыбелек, зыбок, описанное информаторами в разных районах, практически одинаково. Зыбки делали из досок, дранки или луба. Ручки делали из черемухи. Снаружи зыбки крашеные, расписные и простые. Зыбки вешали на зыбильно (качильно, очеп). Внутри зыбки был матрасик, набитый сеном, подушечка и маленькое одеяльце, которое делали из одеяла взрослых (не покупали специально). Зыбка завешивалась пологом. В зыбке подвешивали самодельные игрушки.
«Постельку набивали сеном, шили маленький матрасик; подушечку делали из «пелевки» (шелухи от овсяного зерна). Закрывали малыша одеяльцами, пеленочками. Если ребенок описался, то матрасик летом сушили на огороде, зимой – на печи или могли заново набить сеном» (Верховажский р-н, Нижнекулойский с/с, июль 2002 г., ЭАФ -670-12; 661-06,644-11).
«Чтобы ребенка не сглазили, под подушку клали ножницы или иконку» (Вытегорский р-н, Макачевский с/с, август 2000 г.).
«В зыбку клали солому или матрасик» (Вологодский р-н, Старосельский с/с, июнь 2000 г.).
«В зыбку клали матрас с сеном или соломой, подушку, подстилку из кудели и закрывали пологом от мух» (Бабушкинский р-н, Миньковский с/с, август 2002 г.; ЭАФ -739-79; 735-14; 714-51).
«В зыбку клали сено и подстилку из холста или холщовый матрас, набитый сеном. Укрывали ребенка «одеялком из лепеточков (лоскутков), которое набивали куделей. Подушечки шили из ваты или перьяные, кудельные. Под подушку клали «складки» (иконки) (Вожегодский р-н, Явенгский с/с, июнь 2001 г.; ЭАФ – 442-085; 467-008; 445-014).
«На дно зыбки стелили солому, сверху – простынку, вместо одеяльца иногда использовали шаль (Тар-ногский р-н, Верхнекокшеньгский с/с, август 1999 г.).
«В люльку клали матрасик, набитый сеном, подушку и одеяльце из лоскутков» (Сямженский р-н, Двиницкий с/с, июнь 2000 г.)
Укладывание начиналось с пения колыбельной песни. Колыбельные песни пели для того, «чтобы ребенок спокойно уснул» (Сямженский р-н, Двиницкий с/с, июнь 2000 г.), т. е. чтобы переход от бодрствования ко сну произошел плавно, безболезненно для детской психики. Приведем несколько текстов колыбельных песен:
Баю-баюшки-баю,
Баю маленьку мою.
Поскорее засыпай,
Крепче глазки закрывай.
Баю-баюшки,
Ксюша маленькая,
Ксюша маленькая, но удаленькая.
Баеньки да баеньки,
Прибегайте, заиньки.
Прибегайте, говорите,
Ксюше спать быстрей велите.
Люли, люленьки, люли,
Не ложись ты на краю.
Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок.
(Вожегодский р-н, Явенгский с/с, июнь 2001 г.; экспедиционный аудиофонд – 446-041);
Бай да побай,
Хоть сейчас умирай,
Сделаем гробок
Из осиновых досок.
Три денька пропустили,
В могилку опустили
(Вожегодский р-н, Явенгский с/с, июнь 2001 г.; ЭАФ – 467-033);
Баю-баюшки-баень,
В поле бегает олень.
Мы оленюшка убьем,
Лине шубоньку сошьем.
На-ко, милонька, носи,
А другие не точи.
(Бабушкинский р-н, Березниковский с/с, август 2003 г.; ЭАФ – 871-53)
Люленъки-люлъки,
Под подушкой крендельки,
В ручках прянички.
Да в ножках яблочки.
По бокам-то орешки,
Это мамины потешки.
(Верховажский р-н, Нижнекулойский с/с, июль 2002 г.; ЭАФ – 638-17);
Баю-баюшки-баю,
Под окном стоит бабай,
Просит: «Игоря отдай».
«Баю-баю», – на ответ, -
У нас дома Игоря нет.
Игоря бабаю не отдам.
(Вологодский р-н, Старосельский с/с, май 2000 г.);
Спи, дитя мое родное,
Баюшки-баю,
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки.
Песенку спою,
Ты усни, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
(Вологодский р-н. Несвойский с/с, июнь 2003 г.; ЭАФ – 764-720)
Последний текст заимствован из литературных источников. Как показывает исследование текстов современных мам, в наше время практически всегда текст представляет собой заимствование либо из популярных эстрадных песен, либо песен из мультфильмов или художественных фильмов (см. об этом ниже).
Традиционные же тексты содержат «поэтические образы, представляющие собой свод представлений о мире: о силах природы, о реалиях окружающей жизни, понятия о своем и чужом, о хорошем и дурном...» [1]. Если в тексте встречаются пожелания смерти ребенку, то это тоже объяснимо: «Упоминание близкой кончины имело целью оградить ребенка от злых существ» [2].
Исполнение колыбельных песен можно понимать и как путь общения разных поколений (дитя –мать, дитя – нянька-подросток, дитя – пестунья-бабушка). Пение песни сопровождалось качанием зыбки. Привязывали веревку одним концом к зыбке, а другим – к ноге няньки (Бабушкинский р-н, Миньковский с/с, август 2002 г.). В Случае, если качать зыбку и петь колыбельную было некому, использовали в качестве «качалыцика» барана: к нему привязывали веревку, другой конец которой был закреплен на зыбке. Баран бегал около дома, и зыбка качалась (Бабушкинский р-н, Миньковский с/с, август 2002 г.).
В том случае, когда ребенок не усыпал, ему могли говорить так:
– «Давай спи! Рай придет с зелененькой дуби-ноцкой!» (Когда дети утром просыпались, то спрашивали: «А где рай?»; детям отвечали: «Рай ушел»;
дети спрашивали: «А где дубиноцка?», а им отвечали: «И дубиноцку унес») (Бабушкинский р-н, Березниковский с/с, август 2003 г., ЭАФ – 889-67);
– «Окаю да окаю, россержусь – нахлопаю» (Вологодский р-н, Старосельский с/с, июнь 2000 г.).
Если не помогали слова, то прибегали к другим средствам:
– мыли чертополохом (сушеный чертополох заваривали в кастрюле и этим отваром мыли 3 дня подряд) (Сямженский р-н, Двиницкий с/с, июнь 2000 г.);
– «перепекали» ребенка: «пехали» на лопате в печь (Вологодский р-н, Старосельский с/с, июнь 2000 г.);
– подносили ребенка к окну, из которого виден закат, и говорили такие слова: «Заря-заряница, красная девица! Твое дите плачет, гулять хочет, а мое дитя плачет – бежать хочет. Дай ему сна и покоя» (Вытегорский р-н, Макачевский с/с, август 2000 г.);
– носили к курам (к насесту) со словами: «Как эти курочки спят спокойно всю ночь, не шевеляця, так бы и младень спал» (Верховажский р-н, Нижнекулойский с/с; ЭАФ-644-19);
– поили заваренными маковыми головками (Верховажский р-н, Нижнекулойский с/с; ЭАФ-644-20);
– не вешали пеленки на ветер в первую неделю жизни ребенка (Верховажский р-н, Нижнекулойский с/с; ЭАФ – 657-13).
Таковы этнографические сведения о процедуре укладывания спать, записанные от информаторов 1925-1940 годов рождения, в районах Вологодской области.
Обратимся к материалам, записанным от информаторов 1960 – 1980 годов рождения, проживающих в Вологде, и сведениям, полученным в ходе их анкетирования. Для удобства будем представлять ответы разных информаторов на один вопрос, затем – на следующий и т.д.
Вопрос 1. Опишите, какими словами Вы обозначали момент укладывания спать младенца?
– «Нужно прибрать игрушки. Скоро спать»; «Времени уже много. Пойдем в ванну и будем укладываться в постельку»; «Ты уже устала, нужно идти спать» (Светлана А., 1975 г.р., г. Вологда; экспедиционный рукописный фонд, папка 94, лист 3);
– «Перед сном ребенка купали. Потом говорили: «Киски спят, собачки спят, и ты закрывай глазки и усыпай»; «Спи, закрывай глазки, придет Олле-Лукойе, раскроет красивый зонтик и покажет тебе вкусные сны» (Надежда И., 1973 г.р., г. Вологда; ЭРФ, папка 94, лист 4)
– «Пойдем баиньки» (Ольга К., 1965 г.р., г. Вологда; ЭРФ, папка 94, лист 2; Юлия Д., 1977 г.р.; лист 9; Вера П., 1969 г.р., лист 14); «Пойдем байки» (Ольга К., 1971 г.р., лист 13);
– «Вот Баба-Яга (Бабай) ходит, заглядывает в окна, кто не спит. Того в мешке унесет (можно постучать в дверь и сказать: «Бабай в дверь стучит») (Наталья Ш., 1975 г. р., г. Вологда; ЭРФ, папка 94, лист 7);
– «Пойдем в страну сновидений» (Татьяна Н., 1967 г. р., папка 94, лист 8);
– «Сыночка устал, хочет баиньки» (Ольга Д., 1971 г. р., лист 10);
– «Скажи бабе «До свидания», баба спать пойдет, и мы с тобой, Митя, спать пойдем», «Надо, Дима, спать» (Марина М., 1980 г. р., г. Вологда; ЭРФ, папка 94, лист 6);
– «Пойдем спатеньки» (Елена К., 1964 г.р., г. Вологда; ЭРФ, папка 94, лист 1), «Пойдем, сыночек, спать» (Евгения Б., 1970 г. р.; лист 12);
– «Сейчас пойдем «буль-буль» и баиньки» (Любовь Т., 1962 г.р., г. Вологда; ЭРФ, папка 94, лист 5);
– «Лизонька, пора идти спать. Завтра рано вставать» (Людмила Ш, 1974 г.р.; лист 11).
Вопрос 2. В котором часу Вы укладывали спать ребенка?
В основном укладывание спать происходит с 21 до 22 часов, реже – в 19 часов
Вопрос 3. Укачивали ли Вы ребенка на руках или укладывали в кроватке (коляске)?
– Чаще всего, укачивали на руках или в коляске, а потом переносили в кроватку;
– Иногда укладывали спать с собой, а потом переносили в кроватку.
Вопрос 4. Пели ли Вы колыбельные или другие песни при укачивании ребенка? Какие?
– Моли, моли, моленьки,
Прилетали гуленьки,
Сели гули на кровать,
Стали гули горевать,
Стали гули горевать,
Куда Игорюшку нам девать.
«Мы поедем во Торжок,
Купим Игорю пирожок.
Мы поедем во другой,
Купим Игорю второй».
– Спят, спят мышата и ежата,
Медвежата, медвежата и ребята.
Все, все уснули до рассвета.
Лишь зеленая карета
Мчится, мчится в вышине...
– Баю-баю, баю-бай,
Ты, собачка, не лай.
Ты, гудочек не гуди,
Игорюшку не буди.
– Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
С краю скатишься,
В лес укатишься,
Придет серенький волчок,
К тебе ляжет под бочок.
Будет вам вдвоем тепло
И не страшно ничего.
– Птички спят, рыбки спят,
Всем детишкам спать велят.
Глазки закрываются,
Сказка начинается
(Елена К., 1964 г. р., г. Вологда);
– Баю-бай, баю-бай,
Иди, бука, под сарай,
Иди, бука, иди сера,
Коням сена надавай.
– Баю-бай, баю-бай.
Ты, собачка, не лай.
Белобока, не шуми,
Нашу Свету не буди.
– Прилетали гуленьки,
Один гуля говорит...
(«Дальше пела все, что приходило в голову») (Любовь Т., 1962 г. р.);
– Люли-люли-люленьки,
Прилетели гуленьки,
Сели гули на кровать,
Стали гули ворковать,
Стали гули ворковать,
Наташа стала засыпать.
– Кышки-покышки,
Кто бежал по крышке?
Маленькие мышки
Бегали по крыше.
Тише, мыши, не шуршите,
У нас Наташу не будите.
– Баю-баю-баеньки,
Купим Наташе валенки.
Оденем на ножки,
Пустим по дорожке.
Прибежим мы к бабушке,
Поедим оладушки.
(Вера П., 1969 г. р., лист 14);
– Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю,
Придет серенький волчок
И укусит за бочок.
(Светлана А., 1973 г. р.; Евгения Б., 1970 г.р. лист 12);
– Баю-баенъки-баю,
Не ложися на краю,
Придет серенький волчок
И ухватит за бочок.
(Ольга К., 1965 г. р., г. Вологда);
– Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю,
Придет серенький волчок
И ухватит за бочок,
И утащит во лесок,
Закопает во песок,
И потопает ногой,
Покачает головой.
(Наталья Ш., 1975 г. р., г. Вологда);
– Песня из к/ф «Долгая дорога в дюнах»:
За печкою поет сверчок,
Угомонись, усни, сынок.
Там за окном морозная,
Темная ночка звездная...
(Надежда И., 1973 г.р.);
– «Пела про «Коту-котка» (Ольга Д., 1971 г.р., бабушк лист 10);
– «Колыбельная Большой Медведицы» («Ложкой снег мешая, ночь идет большая...») из м/ф «Умка»; песня «Лесной олень» из детского к/ф «Ох уж эта Настя»; «Песня бременских музыкантов» из м / ф «Бременские музыканты» («Ничего на свете лучше нету»); иногда песни пою другие (в зависимости от настроения ребенка) (Марина М., 1980 г.р., г. Вологда);