В этой оперетте, посвященной истории любви итальянского писателя Джованни Боккаччо к Фиаметте, приемной дочери бакалейщика Ламбертуччо, Анастасия Дмитриевна в роли главного героя, затянутая в серое трико и закутанная в черный плащ, была просто неотразима. Ее Боккаччо – мастер юмора и сатиры, иронии и шутки – с легкими движениями, игрой глаз, богатой мимикой – впечатлял. Особенно блестяще была проведена сцена возле дома цирюльника Скальца в первом действии, когда из этого дома выбегала, фехтуя в такт музыки, Вяльцева-Боккаччо. Исполняемая ею при этом песенка «Глядите, там вон парочка идет» вызывала бурные аплодисменты у публики.
Следует сказать, что музыка «Боккаччо» не похожа на обычную опереточную музыку. Скорее всего, это – комическая опера, в которой масса трудных вокальных номеров, не всем опереточным примадоннам доступных. Анастасия Дмитриевна, как в вокальном, так и сценическом отношениях была безупречна. Артистка отлично пела, и зрители заставляли ее бисировать буквально каждую арию. Аплодисменты вызывали даже отдельные музыкальные фразы, исполняемые ею. Дуэт Боккаччо (Вяльцевой) и Фиаметты (Лучезарской) – «Что слышу, голос знакомый» – в первом действии был особенно полон неподдельного и искреннего чувства...
Оперетта Ф. Зуппе «Боккаччо» с участием А. Д. Вяльцевой неизменно проходила с аншлагом.
Но одной из лучших в репертуаре Анастасии Дмитриевны была роль Периколы в одноименной оперетте Ж. Оффенбаха. Эту роль она любила и исполняла с увлечением. Певица выходила из-за кулис, поднимала над головой руки, ударяла в бубен и запевала. Ее грудной голос согревал и завораживал слушателей. И ни у кого не возникало сомнения, что именно такая Перикола должна была появиться в Лиме – столице Перу в XVIII веке. Искренне переживала Вяльцева несложную драму своей героини, умелыми штрихами изображая ее страдания. Ведь главным в творчестве артистки были неподдельная искренность, теплота и сердечность, придававшие неповторимое очарование ее сценическим созданиям. Поэтому, когда Перикола страдала, она не прижимала рук к месту, где полагается стучать сердцу, а действительно страдала. Когда Перикола кокетничала, она делала это без ужимок... Тонкая, с цыганскими повадками, слегка подсмугленная, что очень шло к ее позолоченному шлему, с изломанной бровью, с пружинистой походкой, Вяльцева была положительно драматична в сцене «Письма».
О, друг мой! Тебя до могилы
Я буду любить всей душой...
Но, ах! Мы бедны и нет силы
Бороться весь век с нищетой!..
Простодушие и раскованность игры артистки сообщали созданному ей образу Периколы своеобразную прелесть. В этой сцене Вяльцева напоминала знаменитую Марию Гай [25] в опере Визе «Кармен».
Особенно лирично Анастасия Дмитриевна проводила сцену в камере тюрьмы, куда был брошен Пикилло. Дуэт Периколы и Пикил-лы, в котором она успокаивала разгневанного супруга, переходил в куплеты признания «Ты некрасив и часто мрачен». Сдержанная мелодия начала этих куплетов сменялась щедрой, полной искренней лирики «Я всей силой души обожаю тебя». Хорошо удавшаяся вокальная сторона и умелое исполнение танцев обеспечивали артистке устойчивый успех. Недаром же театральный критик А. Легри, потрясенный игрой Вяльцевой, восторженно писал 28 июля 1908 года: «Где взять для музыкальной оперетты старого Оффенбаха хорошую Периколу? Перикол Италии у нас ни на улице, ни на сцене почти нет. А вчера была настоящая Перикола. Перикола страсти, огня и музыки. Да, я не скрою. Это помесь цыганских отзвуков с французской мелодией... Но вы бы слышали, как тонко мягкость французской песни сливается со страстным порывом цыганского взрыва чувств, как нежно сплетается ласкающая мелодия оффенбаховского вальса с мелодекламацией жгучих слов, и вы бы поняли, почему слушатель замирает... Но Вяльцева не только поет. Она играет обдуманно и не по трафарету... И на фоне шаблонной игры и трафаретных приемов Вяльцева – это нечто новое и самобытное в оперетте. Ее не слушать нельзя. Не хвалить – невозможно» [26].
С восторгом принимала публика Анастасию Дмитриевну и в роли Ганны Главари из оперетты Ф. Легара «Веселая вдова».
Триумфально прошедшая по театральным сценам Вены зимой 1905 года, эта оперетта в переводе Л. Пальмского и И. Ярона появилась в России уже на следующий год и сразу же вызвала широчайшее признание у многочисленных зрителей. Всех восхищала ее музыка, которую Сергей Рахманинов называл гениальной. Чарующе мелодичная, наполненная поэзией, кружащая в вихре нескончаемых вальсов, оперетта «Веселая вдова» была исключительным явлением в музыкальной жизни целого столетия.
Ее появление стало считаться днем рождения нового направления западной оперетты: на сцене стали действовать не переодетые «боги», а люди, внешне такие же, как и те, кто сидел в зрительном зале. Они страдали, любили и ревновали всерьез, и музыка договаривала то, что не умещалось в слова. Конечно же, А. Д. Вяльцева не могла пройти мимо «Веселой вдовы», либретто которой ей понравилось сразу. Артистку приводила в восхищение главная героиня оперетты, Ганна Главари, умная, проницательная женщина, видевшая насквозь парижских хлыщей, за комплиментами которых не было ничего, кроме охоты прибрать к рукам ее приданое. Восторгала и беспощадная ироничность и презрительная насмешливость Ганны к окружающим ее людям... И, конечно, в героине ее сразу привлек неподдельный, лукавый юмор, которым буквально светился этот образ. Сыграть такую роль певица мечтала давно. Поэтому, когда ей предложили принять участие в «Веселой вдове», планируемой под благотворительным флагом в петербургском Мариинском театре 3 февраля 1908 года, Анастасия Дмитриевна согласилась охотно.
Зрительный зал театра в день премьеры был полон. Притягательной силой для публики была не только сама оперетта, но и участие в ней таких знаменитостей, как А. Д. Вяльцева, М. М. Петипа, А. М. Давыдов. И надежды зрителей оправдались в полной мере.
Роль молодой вдовы, владелицы богатого поместья, нестрадавшей, уставшей от душевных мук женщины, потребовала от Анастасии Дмитриевны и точности бытового рисунка, и обостренного чувства юмора. В итоге перед зрителями предстала героиня, в характере и поступках которой заразительная веселость соседствует с печальными нотками. Свою роль артистка вела сдержанно, как бы продолжая исполнительскую традицию раннего русского водевиля, шедшую от В. Н. Асенковой [27]. Достаточно вспомнить второе действие оперетты. В роскошном зале, где Ганна Главари устраивала ответный прием, в присутствии светских гостей звучала романтическая песня – легенда о лесной деве Вилье, погубившей случайно встретившего ее охотника. Музыка песни в исполнении Вяльцевой была задумчива и поэтична, с плавным, покачивающимся рефреном: «Вилья, о Вилья, отрада моя!». Да и сама героиня казалась рассеянной, погруженной в свои думы, что, однако, не мешало ей выводить на чистую воду своих ловких ухажеров с их куплетами-ариями. И в конечном итоге, Анастасия Дмитриевна сумела превосходно воспользоваться двумя-тремя острыми комедийными ситуациями, чтобы сыграть с эмоциональностью, вызывавшую живой отклик в зрительном зале. В этой оперетте А. Д. Вяльцевой аплодировали за каждую арию, а песенку о Вилье и глупом всаднике заставили повторить дважды. Овации вызывали и танцы, исполняемые артисткой в финале второго действия.
Главным эффектом «Веселой вдовы» явился вставной номер «Качели», отсутствующий в оригинальном клавире оперетты. Режиссер «Зимнего Буффа» А. А. Брянский услышал его в одном из берлинских кабаре (музыка В. Голлендера) и привез в Россию. Традиция введения «Качелей» в оперетту сохранилась в нашей стране по сей день. Анастасии Дмитриевне пришлось принять участие и в этом номере, с которого начинался второй акт. Под музыку этого номера – «Тихо и плавно качаясь» – Вяльцева и балерины Петипа и Преображенская раскачивались на грандиозных даже для огромной сцены Мариинского театра качелях и бросали в зрительный зал цветы. Правда, сцена не обошлась без казуса: от нее пострадали музыканты оркестра, на головы которых дождем посыпались эти знаки внимания.
Но даже такая оплошность не могла испортить общее впечатление зрителей от игры артистов, занятых в «Веселой вдове». По их признанию, А. Д. Вяльцева «безусловно бы получила первый приз на конкурсе вдов, если бы последний проводился».
Зимой 1909 года оперетта была показана на сцене петербургского театра «Зимний Буфф», а затем включена в постоянный репертуар Анастасии Дмитриевны. С новой работой певицы познакомились и в Москве. Ни холод, ни мокрый снег 28 апреля 1912 года не могли потушить радость встречи москвичей с А. Д. Вяльцевой, выступившей на летней сцене «Аквариума» в роли Ганны Главари. Зрители не замечали на певице теплого пальто и мехового боа (они и сами сидели в шубах и мехах): их внимание всецело было занято главной героиней «Веселой вдовы», умно и весело кроившей жизнь по-своему.
В январе 1910 года театр «Буфф» показал петербуржцам оперетту К- Целлера «Продавец птиц». Анастасия Дмитриевна сыграла в ней главную роль буквально накануне своего собственного концерта романсов, чего избегали делать многие знаменитости, боясь повредить сборам... Можно предположить, что роль бескорыстно и преданно любящей девушки не могла не увлечь своей лирической настроенностью и песенным богатством артистку, музыкальность дарования которой отмечалась почти всеми о ней писавшими. Очевидцы с восторгом отмечали: «Вяльцева играла роль Христины в сценическом отношении лучше, чем другие ее опереточные партии, почти безукоризненно. Это была живая, резвая, симпатичная тиролька. Но выше всего, выше всякой безукоризненности – фразировка Вяльцевой – яркая, точная, чеканная. Известная песенка «У нас в Тироли говорят» в передаче Вяльцевой – шедевр фразировки» [28]. Что касается фразировки, то оперетта была хорошей школой технического мастерства и приучала не только к ритмичности и танцу, но и к выразительности дикции. К тому же Анастасия Дмитриевна в совершенстве владела еще одним средством, служившим цели создания яркого и впечатляющего образа: искусством петь в оперетте. Голосом большого диапазона, глубоким и сильным, артистка владела блестяще. Поэтому восхищенные зрители всегда встречали оперетту «Продавец птиц» с большой теплотой. Они уже знали, что певучая роль Христины даст Анастасии Дмитриевне возможность лишний раз блеснуть своим талантом.
Однако верха совершенства артистка достигала в исполнении роли Елены в оперетте «Прекрасная Елена» Ж. Оффенбаха, по которой встарь учились мифологии. Ведь Аяксы, Ахиллы и Оресты так многим и запомнились в характеристике двух остроумных французов. Либретто Мельяка и Галеви породировало историю спартанского царя Менелая, его жены Елены и похитившего ее троянского царевича Париса, историю, которая, согласно мифу, вызвала Троянскую войну.
 |
|
Афиша о выступлении певицы в оперетте Ф. Легара «Веселая вдова»
Фото. 1909. Из коллекции Н. Зайцева |
Игра Вяльцевой в «Прекрасной Елене» пленяла благородной сдержанностью, изяществом, без малейшего налета гривуазности и фарса. В ней переливались самые разнообразные краски: и притворная скромность, и живой народный юмор. Последнее было особенно заметно во втором действии оперетты, в спальне Елены, где
 |
 |
| Артистка в роли Елены из оперетты Ж. Оффенбаха «Прекрасная Елена»
Фото. 1910. Санкт-Петербургский театральный музей |
Афиша о гастрольном выступлении в театре «Русская оперетта» А. С. Полонского в заглавной роли оперетты С. Джонса «Гейша»
Фото. 1911. Из коллекции П. П. Кизимова |
героиня, отлично понимая убожество скудоумного влюбленного мужа, была не прочь подтрунить над ним.
В этом спектакле А. Д. Вяльцева оказалась достойной партнершей известных певиц и певцов того времени, принимавших участие в оперетте: М. П. Рахмановой (Леона), Н. Н. Фигнера (Парис) и А. С. Полонского (Менелай).
Когда Анастасия Дмитриевна выступила в этой роли в свой бенефис (22 января 1910 года) на сцене петербургского «Буффа», театральные обозреватели развернули целую дискуссию о том, как надо было играть эту роль и как не надо. В конце концов все пришли к единодушному выводу: «Надо ли особенно стараться пропеть вполне правильно, с точки зрения серьезной музыки, все номера «супруги Менелая», или лучше прежде всего позаботиться об общем впечатлении, которое должна производить молодая, веселая, опереточная красавица, жена опереточного паралитика? Г-жа Вяльцева выбрала последнее. И была права. Быть может, она иногда брала «до» там, где надо брать «до-диез» и наоборот, но все-таки была настоящей Прекрасной Еленой. Стройная, изящная, с пышными золотистыми волосами, с нервно дрожащими ноздрями, магической улыбкой и приятным, слегка носовым, голосом, она увлекла не только Париса, но и публику» [29].
Но ради справедливости следует отметить, что Вяльцева была очень избирательна в отношении к своим ролям. Она умела вдохнуть жизнь в самый ходульный образ (что редко кому удавалось), но только если ее что-то вдохновляло, что-то вызывало симпатию к героине. Не любимые роли таких положительных эмоций не вызывали. Достаточно вспомнить оперетту английского композитора Джонса «Гейша», которая шла в различных вариантах на сценах столичных театров с 1895 года. Ее мелодии играли все оркестры, все шарманки во дворах. «Будь, Гейша, вечно весела» и «Чонкина» распевали везде и всюду. Но А. Д. Вяльцеву не привлекали ни сюжет оперетты, ни ее мелодии, хотя она и принимала участие в этом спектакле, поставленном в «Буффе». В результате в этой оперетте все было сделано мастерски, но именно сделано. Ни одной внутренне радостной улыбки в ее исполнении роли главной героини не было...
 |
| Вяльцева (в центре) с группой артистов театра А. С. Полонского после окончания спектакля С. Джонса «Гейша»
Фото. 1911. Санкт-Петербургский архив кинофотодокументов. |
В своих коронных номерах артистка со всей щедростью и самозабвением отдавала зрителям свой талант, покоряющее обаяние, отточенность мастерства и быстро завоевала признание публики. Природное театральное дарование, воспитание на лучших традициях русской оперетты обеспечивало А. Д. Вяльцевой триумфальный успех.
|
|
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«НЕСРАВНЕННАЯ»
Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалека
Звучные песни твои.
А. Блок
Зарождение романсового жанра произошло во второй половине XVIII века, когда появились первые оперные русские спектакли, возник интерес к формам домашнего музицирования в помещичьих и дворянских кругах. Появление нового жанра диктовалось самой жизнью: внутренний мир человека, о котором и рассказывал романс, признавался достойным объектом искусства. Потребность в этом новом жанре была огромна, а его возникновение подготовлено всем ходом развития национальной музыки и русской литературы.
Исполнение русских романсов имело свою традицию. Еще в конце XVIII – начале XIX веков – начальном этапе славного восхождения русского романса к вершинам классических образцов – над обликом камерной музыки трудилось не одно поколение талантливых исполнителей. Они привносили в этот жанр огонь своей души и свое понимание его лирической сущности. Известно, например, с каким совершенством пели свои произведения А. Е. Варламов, М. И. Глинка, А. С. Даргомыжский, утвердившие реалистический, искренний стиль исполнения вокальных произведений русской музыки. Эта традиция была воспринята лучшими певцами прошлого и настоящего времени.
Среди знаменитых исполнителей-вокалистов XIX века достаточно упомянуть О. А. Петрова (1806 – 1878), основоположника русской вокальной школы, проникновенного интерпретатора многих романсов, баллад и песен русских композиторов. Среди певиц талантливой исполнительницей романсов и лирических песен была А. Я. Петрово-Воробьева (1816 – 1901), обладательница редкого голоса – контральто. В более позднее время историю развития русского романса обогатили лучшие оперные певцы России: М. И. Долина, Е. И. Збруева, А. М. Давыдов, И. В. Тартаков и другие. Все они, занимаясь активной концертной деятельностью, выступали как в сольных, так и смешанных эстрадных программах.
В начале XX века лучшими исполнителями считались корифеи московской оперетты В. В. Зорина и А. Д. Давыдов, которые, освоив старую романсовую традицию, стремились сочетать ее с подчеркнутым мелодраматизмом, присущим русскому романтическому театру.
Одной из талантливых преемниц романтической традиции Зориной явилась А. Д. Вяльцева, первый публичный концерт которой, вызвавший сенсацию, состоялся на летней сцене московского «Эрмитажа» в 1897 году. Успех был свыше всяких ожиданий. Певица превзошла всех своих предшественниц. Ее как-то сразу признали и полюбили. На второй концерт Анастасии Дмитриевны публика валила уже валом. Эстрадные предприниматели стали приглашать певицу наперебой, зная, что ее участие в любом концерте гарантирует полный сбор.
Театральный критик А. Кугель рассказывал: «Припоминаю крайнюю степень моего удивления, когда в Москве мне рассказали о том, что появилась «звездочка» Вяльцева. Я просто отказывался этому верить, как не верило большинство знавших эту худенькую девушку с прелестной улыбкой, стоявшую на авансцене направо. Услыхал я Вяльцеву в первый раз на концерте, когда у нее уже была прочная репутация и большая известность. Пришлось согласиться, что народилась действительно интересная и очень волнующая певица» [30].
После первых же концертов певицы по Петербургу стало ходить четверостишие:
От зависти сквозь пальцы вой,
Концертная певица!
В восторге вся от Вяльцевой
Российская столица!!!
Концерты Вяльцевой начинались поздно – в половине девятого вечера. Но, боясь опоздать, публика начинала собираться с шести часов, и к началу концерта людьми заполнялись все проулки, ведущие к подъездам театра. Зал с трудом вмещал желающих послушать певицу. Пробираться на свои места приходилось с риском упасть кому-нибудь на колени... Те же, кому билеты не доставались, стояли на лестницах, в вестибюле, даже на улице, облепляли соседние заборы и крыши.
Концерты Анастасии Дмитриевны состояли обычно из двух отделений. Первыми пели дебютанты. Но их слушали вяло, принимая как прелюдию к выступлению Вяльцевой. Затем зал на несколько минут затихал, будто к чему-то внимательно прислушиваясь, и неожиданно взрывался бурными аплодисментами. Придерживая левой рукой шлейф и подняв над головой в приветствии правую руку, быстрыми и легкими шагами на сцену выходила Анастасия Дмитриевна. Живое и тонкое лицо под пышным валиком волос, искрящиеся весельем глаза, жизнерадостная улыбка, необычайно изящная и стройная фигура, – как много было в этой артистке привлекательности и обаяния!
Программы концертов певицы печатались регулярно и так же регулярно исправлялись зрителями. После первого же, пропетого согласно программе, романса начинался бурный диалог между нею и зрителями, в котором каждый желал быть услышанным любимой артисткой. Молодой человек в косоворотке, свесившись с балкона, кричал: «Вяльцева! «Не говори, что я...!» Сидящая в первом ряду дама в бриллиантах протестовала: «Опьянела! Опьянела!». «Под чарующей лаской твоей», – настаивала ее приятельница. «Ветерочек!» – молил звонкий девичий голосок из бельетажа. Сбоку настойчиво и сдержанно повторял офицер: «Пой, ласточка, пой!». «Цыганку», «Шалишь»,.. – неслось со всех сторон. Программа оказывалась напечатанной напрасно.
Анастасия Дмитриевна, внимательно прислушиваясь к доносившимся выкрикам, старалась уловить названия требуемых романсов. И с отчаянием разводила руками, если не могла в общем гаме услышать желание большинства. Поэтому нередки были и курьезы. Однажды с галерки раздался оглушительный бас: «Тройку! Тройку!» Вяльцева с готовностью кивнула и запела песню Булахова «Тройка». Не успели утихнуть аплодисменты, как тот же бас с новой силой загремел: «Тройку-у-у!». Певица вздрогнула, высоко подняла брови и виновато заулыбалась. Затем, глубоко вздохнув, начала: «Гайда, тройка! Снег пушистый...». Но неугомонный бас не успокаивался, требуя какую-то свою «Тройку», правда, на этот раз весьма сдержанно, словно боясь, что споют опять не ту. Но затем и он умолк, чем привел в крайнее замешательство восторженных зрителей, не знавших, какую еще «Тройку» следует требовать вместе с ним...
Антракт не приносил разрядки ни зрителям, ни Вяльцевой. Зал гудел, как море, разбуженное непогодой. Никто не покидал своих мест. Все с нетерпением ждали второго отделения... Да и сама Анастасия Дмитриевна, стоявшая за кулисами и ожидавшая не меньше зрителей продолжения концерта, была в каком-то не то упоении, не то экстазе. Она готова была петь до хрипоты, до потери голоса, лишь бы видеть взволнованные лица и блестящие глаза благодарных слушателей.
Наконец, певица выходила на сцену, кивая во все стороны головой и сверкая очаровательной улыбкой. Властным движением тонкой руки устанавливала тишину в зале и начинала концерт.
Обычно Анастасия Дмитриевна приберегала ко второму отделению концерта все лучшие романсы своего репертуара. Когда же все, что значилось в программе, исполнялось и Вяльцева удалялась со сцены, в зале начинался неописуемый беспорядок. Молодежь, сидевшая на хорах, прорывалась вниз, в проходы между креслами, к самой сцене, не слушая никаких увещеваний. Побывав несколько раз на концертах своей дочери и понаблюдав такую картину, мать Вяльцевой, Мария Тихоновна, однажды высказалась совершенно определенно, что порядок смогли бы навести конница или пожарные...
Когда появлялась полиция, начиналась перебранка между блюстителями порядка и поклонниками таланта певицы. В самый разгар препирательств с полицией на сцене появлялась сияющая и улыбающаяся Анастасия Дмитриевна. Она останавливалась у края сцены, смотрела некоторое время на волнующуюся публику и, обращаясь к полицейским, говорила: «Оставьте их... За порядком буду следить я».
Ее слова покрывались шквалом аплодисментов, возгласами приветствий, и полицейские на время удалялись. А Вяльцева начинала петь, отзываясь на все просьбы, выполняя все заказы. Она показывала палец в знак того, что споет еще одну песню. Ей в ответ показывали три пальца. Но часто три «биса» у певицы растягивались до двадцати трех и больше. На одном из концертов в Петербурге ей пришлось, помимо программы, пропеть 52 романса! А выступая на Сокольническом кругу Москвы в августе 1912 года, Вяльцева дополнительно спела 60 романсов! Видя, как безропотно выходила певица на бесчисленные вызовы слушателей и пела снова и снова, антрепренеры не выдерживали: «Да пожалейте вы себя, Анастасия Дмитриевна, ведь вас замучают. Идите к себе в уборную и отдохните». На это певица, вздохнув, отвечала: «Я обязана выходить на их вызовы и петь им столько, сколько они пожелают. Это их право». И новый романс звучал в очарованном зале. «Бисы» прекращались лишь тогда, когда увозили рояль или гасили свет.
Не оставляли Вяльцеву в покое и после окончания концерта. Зрители толпились у артистической уборной, настойчивыми аплодисментами и выкриками прося цветы «на память». Поэтому даже до экипажа певица не могла добираться без полицейских, расчищавших ей путь. Студенты и рабочая молодежь, с трудом проникшие на галерку, чтобы услышать чарующий голос, толпились после концерта у театрального подъезда, карауля выход артистки. Ведь, как вспоминала одна из представительниц той молодежи, впоследствии народная артистка СССР С. В. Гиацинтова: «Современная мне молодежь была влюблена в народную певицу Анастасию Дмитриевну Вяльцеву. Она входила в нашу жизнь и на какое-то время могла определить ее смысл» [31]
Вяльцева чувствовала и понимала эти переживания зрителей, теплой улыбкой отвечала на их приветствия и для каждого находила ласковое и приветливое слово. Она дорожила такой публикой, считала ее и себя искренними друзьями. По собственному признанию певицы, на ее артистическом пути не было никакой дружеской руки, кроме публики: «Меня создала, воспитала и мною руководит сама публика. Очень часто бывает, что эта публика заставляет меня повторять изо дня в день одни и те же излюбленные ею романсы, не желая понять, что я не могу одно и то же много раз петь с одинаковым жаром и чувством, что во мне самой от повторения того же притупляется нервный подъем, пропадает острота впечатлений. Я пою и чувствую, что этот романс мне уже надоел, что я его уже пою по привычке, механически, не волнуясь, я чувствую, что и публика не испытывает нервного возбуждения, но я не могу отказать в праве выбора моим слушателям и подчиняюсь их желанию» [32]. Это же обстоятельство подчеркивал и ее аккомпаниатор А. В. Таскин: «В каждом концерте приходилось исполнять по требованию деспота-публики следующие песни: «Гайда, тройка!», «Ветерочек», «Под чарующей лаской»...» [33]
Но публика диктовала не только романсы и песни. Заметив однажды в Орле, как все за кулисами пристально рассматривали роскошный туалет певицы, отделанный жемчугом и драгоценными камнями, ее бриллиантовое колье и многочисленные золотые перстни на пальцах, Анастасия Дмитриевна не выдержала: «Вы не удивляйтесь такому множеству колец, бриллиантов, браслетов. Это все очень тяжело носить, руки оттягивает тяжесть. Так нужно. Публика знает меня такой. И если я сегодня выйду петь все такая же, с теми же романсами, но в простом, хотя и дорогом платье, в публике будет недоумение и шепот. Будут говорить: «Что такое с Анастасией Дмитриевной!». Эти слова не были бахвальством. Народный артист РСФСР В. И. Воронов в своих воспоминаниях «Путь к сцене» приводил любопытный случай из жизни А. Д. Вяльцевой: «Снималась она на фотографиях и выступала всегда с одной и той же прической – «с валиком». Петербургская публика привыкла и иначе не представляла себе лица своей любимицы. И вдруг, на одном концерте Вяльцева появилась с другой модной прической. Зал замер; в первый момент зритель не узнал Вяльцевой. Потом начался явный протест против новой прически артистки: зал зашумел. А. В. Таскин, всегдашний аккомпаниатор Вяльцевой, пытался взять несколько аккордов, но в зале поднялся невообразимый шум протеста. Вяльцева стояла виноватая и растерянная. Публика настойчиво просила ее уйти и причесаться по-прежнему. Вяльцевой ничего не оставалось делать, – она ушла за кулисы, был объявлен антракт, после которого Вяльцева вышла на сцену со своей старой прической. Публика была в восторге, и концерт прошел с огромным успехом» [34] Поэтому Анастасия Дмитриевна отправлялась на свои концерты не без тревоги.
– Вам ли волноваться? – заметил ей однажды корреспондент петербургского журнала «Театр и искусство», видя, как певицу перед началом концерта бил нервный озноб. – Кажется, публика уж так вас любит!
– Вообразите себя, что каждый раз, как мне нужно петь, я волнуюсь. До того волнуюсь, что у меня холодеют руки... Но, признаться, я этим очень довольна...
– ?
– Ну да, потому что это мое внутреннее волнение отражается на голосе... Я уверена, что если бы пела спокойно, то далеко не произвела бы на публику того впечатления, которое произвожу теперь.
– А как вы чувствуете себя, когда поете?
– Во время самого исполнения стою, как в гипнозе, вполне отдаваясь своему чувству, а затем наступает упадок сил...
Но была еще одна публика, которую Анастасия Дмитриевна старалась, по мере возможности, избегать. Участие в концертах для таких зрителей вызывалось нежеланной и тяжкой необходимостью... Как-то на ее концерте присутствовала царская семья. Вяльцева стояла у опущенного занавеса, точнее у небольшого отверстия, терявшегося в складках тяжелой ткани, и с замиранием сердца следила за происходившем в зале, где собрались лишь офицеры привилегированных столичных полков. Дам почти не было. Все стояли в ожидании выхода царя. Наконец, в ложу вошла царица с дочерьми. За ней – Николай II. Когда он опустился в кресло, сели все остальные. Начался концерт. Анастасия Дмитриевна не знала, нравилось ли ее исполнение или нет. Публика аплодировала только после хлопков царя, улыбалась только в тех случаях, когда улыбался он. Ни на мгновение раньше. Молчал самодержец, молчали придворные, свита, офицеры – цвет императорской гвардии. Поэтому настроение у певицы было тягостное. И ей казалось, что даже душевная музыка романсов и та блекла, не выдерживая холодности светских зрителей. В такие минуты А. Д. Вяльцевой до сердечной боли хотелось только одного: вновь очутиться на сцене «Эрмитажа» или «Буффа», увидеть радостные улыбки своих друзей-почитателей и услышать хоть один возглас одобрения.
Еще больший успех, чем в обеих столицах, имели концерты Вяльцевой в провинции. Первым, кто повез ее в 1902 году по городам России, был уполномоченный дирекции петербургского театра «Буфф» Л. Л. Пальмский (Балбашевский). Выпускник Павловского военного училища, он, выйдя в 1890 году в отставку, отдал все свое время искусству. Переводчик и автор многих театральных обозрений и оригинальных пьес, Пальмский высоко ценил талант Вяль-
 |
| Афиша о гастрольных концертах в городах России
Фото. 1902. ГАБО |
цевой и приложил немало усилий, чтобы убедить ее в необходимости гастрольных турне.
Не без робости отправлялась из Петербурга великим постом 1902 года Анастасия Дмитриевна в свой первый далекий путь. Угасал прекрасный зимний закат, когда от станции медленно поплыли тихие вагоны. В окнах мелькали задумчивые темные леса, редкие осиновые рощицы, маленькие сторожевые будки, возле которых сиротливо раскачивались грустные деревца. Впереди воображение рисовало необъятный мир, огромные и загадочные города: Тверь, Рязань, Орел, Курск, Воронеж, Харьков, Одессу, Ростов, Тифлис, Баку, Тамбов, Нижний Новгород, Павловск, которые предстояло посетить, новые звонкие и тревожные впечатления.
Столичные газеты шипели, язвили, предрекая неминуемый провал: «Провинция – не Москва, не Петербург: ее рекламой не надуешь. Кому нужна цыганщина Вяльцевой?!» Особенно резко они выступали против того, что концерты намечалось давать «постом». Вяльцеву обвиняли в страшном грехе, в том, что «наступает конец света и ничего святого уже не остается». Но Анастасия Дмитриевна не сомневалась в том, что времяпрепровождение в театре, хотя и великим постом, ничуть не отличалось от посещений цирка, представления которого разрешались безвозбранно, и было гораздо нравственнее бездельничания, сплетен и карточной игры.
Первый концерт А. Д. Вяльцевой был дан 24 января 1902 года в зале Тверского общественного собрания, города театрального и требовательного. Хотя для большинства провинциальной публики имя певицы было совершенно незнакомым, Анастасия Дмитриевна с первого же своего номера сумела обворожить зрителей. Им представилась возможность по достоинству оценить талант артистки, пользующейся заслуженной известностью в столицах.
 |
 |
|
Певица накануне отъезда в первое гастрольное турне по городам России
Фото. 1902. Санкт-Петербургский театральный музей |
В зале Дворянского собрания города Тамбова Несравненная дала несколько сольных концертов
Фото. 1902. Из коллекции Н. Зайцева |
Начало гастролям было положено, и перед глазами А. Д. Вяльцевой, как в калейдоскопе, замелькали один город за другим. Уже с первых же выступлений в Тамбове певица поняла, что в провинции театр был живым источником высоких человеческих чувств, имел свою постоянную публику, восторженную и критикующую, и с нетерпением стала ждать встреч с другими городами...
В Воронеж Анастасия Дмитриевна приехала под гул и звон церковных колоколов. Городок был небольшой и особенных достопримечательностей в нем не было, разве что цейхгауз Петра Великого на одном из островков реки Воронеж, где им была построена корабельная верфь. В центре города стоял памятник Петру I, а в Кольцовском сквере – беломраморный бюст поэта. Воронежцы гордились, что являются земляками двух народных поэтов – Кольцова и Никитина. Того и другого Вяльцева всегда любила, знала многие их произведения. С глубокой грустью стояла она у их могил, вспоминая тяжелую жизнь поэтов, сердечные, выстраданные стихи. И выступая перед воронежцами в очень красивом колонном зале Дворянского собрания, пела она в тот вечер особенно задушевно, как бы благодаря их за верную память о своих великих земляках...
Слухи о новоявленной звезде стали передаваться из города в город. Поэтому концерт Анастасии Дмитриевны 4 марта собрал в Харьковский оперный театр невероятное число зрителей. Создательница романсового жанра в эстраде привлекла внимание не только местных меломанов, но и тех, кто до сих пор был далек от искусства. Местный театральный критик Я. Львов воспоминал: «Я помню первые триумфы Вяльцевой в Харькове. Серьезный студенческий город, серьезная публика... Ибсен имел тут большой успех. К театру относились и вдумчиво, и любовно; обожали Самойлова. Но приехала Вяльцева, запела свою мощную песнь торжествующей любви, улыбнулась своей улыбкой, и та же толпа, которая вчера спорила об Ибсене, сегодня бесновалась, требуя «Тройку» и «Под чарующей лаской»... В одно сливались студенческая молодежь и почтенные старцы... Связь с Харьковом у Вяльцевой была прочна. Ее там обожали» [35]. Анастасия Дмитриевна раз и навсегда полюбила этот город и его жителей.
Из Харькова певица попала в Одессу, город удивительно театральный и своеобразный. Здесь давали представления еврейская и русская драма, итальянская опера, немецкий театр и кафе-шантаны, способные дарить незабываемые впечатления и воспитывать добрые чувства. Было понятно, что угодить местному жителю трудно. Но одесситы умели чутко уловить обаяние настоящего таланта, поэтому, когда А. Д. Вяльцева уезжала в Ростов, она была уже знаменитостью. «Одесский листок» с истинно южной добросердечностью сообщал: «Как исполнительница цыганских романсов, г-жа Вяльцева не имеет соперниц, равных ей. Ее голос, красивый, грудной, как будто выработан для цыганского пения, требующего особых оттенков, особого, так сказать, букета. Артистка передает эти романсы действительно с большим мастерством и завлекает слушателей живой выразительностью. Поет она свободно, легко, с чисто цыганским задором. Публика, переполнявшая театр, шумно аплодировала г-же Вяльцевой и заставила ее по окончании спектакля спеть еще» [36].
Победа была одержана и в Тифлисе – городе старых оперных традиций, хотя бывалые певцы не раз говорили Анастасии Дмитриевне, что в нем «пройти» было нелегко. И действительно, здесь еще с середины прошлого столетия регулярно работали итальянские артисты. В 80-х годах их сменила русская труппа, которой руководил М. М. Ипполитов-Иванов. Тифлис охотно посещали все выдающиеся русские певцы. Там получил свое первое признание юный Шаляпин.
Завершило первое гастрольное турне выступление в городе Павловске. Свой выбор на нем певица остановила не случайно... Людей притягивал к себе пленительно прекрасный старинный парк, раскинувшийся по живописным, извилистым берегам реки Славянки. Восхищали его полные благородной прелести поэтические храмы, сверкающие каскады и пруды, островки, Красная долина, густолиственные широкие аллеи и прихотливые тенистые дорожки. Здесь ласкали взор, вызывали подлинное наслаждение гениальные творения славных мастеров прошлого – Гонзаго, Кваренги, Росси, Брюлова, Воронихина и других.
 |
| В Тифлисском городском театре певица выступала неоднократно
Фото. Из коллекции Н. Зайцева |
Под сенью Павловского парка, вблизи его тихих прудов и храма Аполлона, в 1833 году построили музыкальный вокзал. Это было клубно-концертное помещение, где концерты сменялись дивертисментами, танцевальными вечерами и маскарадами. Он сыграл своими бесплатными концертами огромную роль в воспитании музыкального вкуса у многочисленных посетителей. Ежегодно, когда деревья парка только начинали покрываться молодой зеленью, двери вокзала гостеприимно открывались для гостей города, и с его эстрады демонстрировали свое искусство не только выдающиеся артисты, но и начинающие композиторы и певцы. Музыка, рожденная на сцене, гармонично сливаясь с поэзией старинного парка, пробуждала в сердцах восторженное благоговение перед высоким искусством.
Так было и весной 1902 года. Первый концерт Вяльцевой произвел впечатление необычайное. Публика бурно реагировала на каждый исполненный романс. В зале стоял сплошной гул от возгласов слушателей, просивших повторения того или иного романса. Зрители были в восторге и, когда Анастасия Дмитриевна возвращалась домой, толпой провожали ее до перрона. С этого вечера, ради безопасности дочери, певицу на всех концертах сопровождала мать, решительно раздвигавшая толпу поклонников и поклонниц...
Одним словом, первое гастрольное турне Анастасии Дмитриевны по провинциальным городам России оказалось успешным. С этой поездки артистка вернулась с эпитетами «несравненная» и «неподражаемая», отныне навсегда закрепленными за ее фамилией. И когда теперь говорили: «В концерте участвовала Несравненная», -для каждого было ясно, что речь шла о Вяльцевой и только о ней.
С тех пор ранней весной во многих городах России расклеивались афиши, на которых огромными буквами объявлялось: «Гастроль известной исполнительницы романсов А. Д. Вяльцевой».
 |
 |
| Объявление о концерте Неподражаемой в Екатеринодаре
Фото. 1909. Из коллекции П. П. Кизимова |
Под сводами концертного зала Обухова в Екатеринбурге часто звучали романсы А. Д. Вяльцевой
Фото. Из коллекции П. П. Кизимова |
Афиши в провинции всегда играли большую роль. Чтобы вызвать интерес зрителей к концерту заезжего гастролера, они выпускались яркими, броскими, с подробным расписанием номеров. В басне «А. Д. Вяльцева и минский полицмейстер», написанной в Минске одним местным поэтом под псевдонимом «Онсевэд» о предстоящих в 1903 году гастролях певицы сообщалось:
Афиши сажен в пять длиной
И в восемь шириной
Недавно в Минске появились.
Пред ними тысячи минчан
Толпились,
Читая, что из дальних стран,
Из Петрограда,
Приедет к ним российская неяда [37].
За период с 1902 по 1912 годы артистка проехала свыше 200 тысяч километров, посетив почти все крупнейшие города России. В 1902 году она побывала на гастролях в 14 городах, в 1903 – в 13, в 1904 – в 18, 1906 – в 13 и т.д. В своем дневнике за 1908 год Анастасия Дмитриевна писала: «Все удивляются моей неутомимости. Действительно, я только что совершила длинное концертное турне, посетив 28 городов... Одно только неприятно, что в поезде я простудилась, и в трех городах должна была петь «А ля Варя Панина». Как контральто!» [38]. Певицу знали и слышали в Астрахани, Белостоке, Бресте, Варшаве, Вильно, Витебске, Двинске, Екатеринославе, Ессентуках, Житомире, Казани, Калуге, Киеве, Кисловодске, Кременчуге, Курске, Лодзи, Люблине, Минске, Орле, Полтаве, Риге, Рыбинске, Самаре, Симбирске, Туле, Харькове, Херсоне, Царицыне, Юрьеве, Ярославле и других городах. В годы русско-японской войны она побывала на гастролях в городах Дальнего Востока.
 |
| В гастролях по северо-западным
городам России Фото 1908. Из коллекции П. П. Кизимова |
В Харбин, где находился штаб русской армии, певица ехала охотно и в своих ожиданиях не ошиблась. Местная публика принимала артистку тепло и заставила ее спеть весь свой репертуар. Доброжелательной была и пресса: толковые рецензии о концертах радовали своим профессионализмом. О последнем концерте Вяльцевой «Харбинский вестник» сообщал: «И стар, и млад, слушая чарующую артистку и звуки русской песни, вспоминал далекую родину, забывая переживаемые ужасы войны, и в душе хотелось сказать милому нашему гостю, так искренне отозвавшемуся на нужды раненых: «Пой, ласточка, пой!» И верить словам песни, что «весна идет», ... «весна лучших, светлых дней будущего». И в Харбине ждут лучших, светлых дней» [39].
В 1905 году Анастасия Дмитриевна дала концерт на ст. Манчжурия. Из-за отсутствия подходящего помещения здесь пришлось сколотить временный дощатый сарай со сценой. Но петь в нем было нелегко: солдаты, для которых было устроено выступление артистки, беспрестанно покуривали. И А. Д. Вяльцева, задыхаясь и кашляя от едкого табачного дыма, с трудом довела концерт до конца.
В своих турне певица не пропускала и маленьких городов. В письме аккомпаниатору А. В. Таскину в 1910 году она писала: «Относительно турне несогласна с городами и назначением времени. Я нахожу, что надо начать с Кавказа и кончить ближе к Петербургу. Вы не назначили городов: Саратова, Самары, Казани, и после Казани идут маленькие города по Волге, я забыла их названия» [40]. В 1911 году А. Д. Вяльцева побывала в Брянске и Карачеве. Когда она приехала в Брянск, оказалось, что подходящего для концерта помещения в городе не имеется. Побродив по его крутым улочкам, полюбовавшись с Покровской горы на полноводную Десну, она через сутки уехала в Карачев, где выступила в театре «Молния».
Каждая такая поездка была для жителей провинциальных городов большим праздником. Артистку встречали как самого желанного гостя. И концерты проходили всегда в переполненном зале. О концерте в Бердичеве, состоявшемся 14 ноября 1911 года, газета «Волынь» сообщала: «Долго чаровала Анастасия Дмитриевна своим дивным пением бердичевскую публику. С восторгом публика воспринимала каждый звук, каждый жест великолепной артистки. Шумные бесконечные вызовы, восторженные овации были наградой редкой певице. Много-много пела Анастасия Дмитриевна. Публика не могла расстаться с нею, а она дарила публику новыми и новыми романсами. Не видали еще бердичевляне таких спектаклей» [41].
Но постепенно Вяльцева выделила ряд городов, в которые ездила на гастроли особенно охотно и старалась включать их в свое турне чуть ли не ежегодно. К таким.городам относилась прежде всего Варшава. Трудно сказать, чем пленял ее этот город. Но она с удовольствием выходила на сцену Варшавской филармонии и с интересом вглядывалась в зал, вмещающий 2000 человек, как бы пытаясь рассмотреть своих многочисленных польских друзей.
Радовалась очередной встрече с этой незаурядной певицей и варшавская публика. Газета «Варшавский дневник» сообщала об одном таком концерте в ноябре 1908 года: «Несмотря на битком набитый громадный зал Варшавской филармонии, запруженный приставными стульями, проходы, роскошные дамские туалеты, разноязычная речь, пересыпанная возгласами восхищения, радостно возбужденные лица, громы аплодисментов, всеобщее праздничное настроение – в аудитории, а на эстраде на фоне величавого органа с воздвигнутыми на нем строгими бюстами Палестрины, Баха и Генделя, – центр всеобщего, до утомления напряженного внимания и восхищения: певица... Вот в общих чертах наше впечатление от состоявшегося в понедельник концерта г-жи Вяльцевой» [42].
Витебск певица тоже не пропускала. Находясь в центре западной части Европейской России между Петербургом, Киевом, Ригой и Варшавой, этот город входил в маршруты многих артистов... Высокий среди населения процент людей интеллектуального труда, наличие двух театров и нескольких вполне приличных концертных залов немало способствовали тому, что Витебск пользовался отличной репутацией у всех гастролеров. Поэтому частое выступление в этом городе Вяльцевой было самым обычным явлением, тем более, что местные жители всегда горели желанием встретиться с этой знаменитой певицей и нередко присылали ей приглашение в стихотворной форме.
Гастроли на Северном Кавказе Вяльцева начинала с Кисловодска. Концерты для жителей города она любила давать на открытой эстраде, где всегда любовалась редкой картиной: с одной стороны – вид на необозримую степь, с другой – снеговая цепь Кавказского хребта. В свободное время артистка часто бывала в маленьком домике М. Г. Савиной, где для собравшихся кисловодских друзей, попивавших на балкончике чай с вареньем, исполняла под собственный аккомпанемент на гитаре их любимые лирические песни.
Живописный Орел певица полюбила сразу, еще с первой встречи с ним в 1902 году. И каждый раз при въезде в город, где некогда начинала свое гастрольное турне, волновалась. Все ее существо охватывалось страхом и лихорадочно-творческим возбуждением. Они лишали ее сна и аппетита, но на первом же концерте певица не могла не убедиться, что орловская публика ее не забыла, что ее здесь по-прежнему любят. Орловские помещики составляли как бы ядро публики. Они не пропускали ни одного концерта, бывали за кулисами, относились к искусству с необыкновенным жаром и умели ценить труды антрепренеров и артистов, В Орле можно было услышать настоящую критику, мягкую, доброжелательную и тонкую. Поэтому, когда в 1912 году Анастасия Дмитриевна на прощальном обеде благодарила орловское общество за серьезное отношение к искусству, за умелую и горячую поддержку добрых стараний певицы, она душой не кривила.
Трудно сказать, смогла бы Вяльцева так успешно гастролировать в провинциальных городах, если бы не приобрела в 1908 году салон-вагон, ставший ее передвижным домиком. В долгой дороге начинало быстро утомлять неудобство обычных вагонов; сон, прерванный по милости железнодорожного расписания то в три, то в пять часов утра; жизнь в провинциальных гостиницах, часто лишен-
 |
 |
| Салон-вагон, в котором артистка гастролировала по России
Фото. ГАБО |
Внутренний вид будуара-вагона, в котором певица готовилась к гастрольным концертам
Фото. ГАБО |
ных минимального комфорта, ночной отъезд в следующий город – все это могло подорвать здоровье даже самого крепкого и выносливого человека. Поэтому Анастасия Дмитриевна, поразмыслив, решила: если аренда целого вагона и потребует значительных затрат денежных средств, то это будет вполне компенсировано теми удобствами, которые она от такой замены получит. Вагон, заказанный в Бельгии, состоял из гостиной, будуара, спальной комнаты для аккомпаниатора и комнаты для сопровождающих ее артистов, украшенные тяжелыми шелковыми портьерами темно-оливкового цвета. Особенно уютной была спальня певицы, утопающая в кружевах и цветах. Для регулярных репетиций в поезде Анастасия Дмитриевна возила с собой рояль, подаренный ей фирмой братьев Дидерихс.
Кочевая жизнь сама по себе полна приключений. И Вяльцевой во время гастролей пришлось столкнуться с некоторыми характерными случаями провинциальной жизни. Управляющий канцелярией калужского губернатора прислал в 1904 году Л. Л. Пальмскому официальную бумагу: «Получение Вами разрешения на устройство концерта Вяльцевой в Калуге последовало еще до начала военных действий на Дальнем Востоке, когда можно было надеться на полный успех концерта. Но теперь на сочувствие концерту среди местной публики рассчитывать нельзя. Господин начальник губернии вовсе не будет на концерте. Об этом, по поручению господина начальника губернии, предупреждаю Вас» [43].
Получив бумагу, Л. Л. Пальмский поспешил к губернатору. И между ними состоялся такой разговор:
- Не разрешу концерта. Мы начали войну. Радоваться нечему.
- Но, ваше превосходительство, и печалиться еще пока нечего. Если мы начали войну, это еще не значит, что мы ее непременно проиграем.
- Никто не пойдет к вам на концерт.
- Это было бы, ваше превосходительство, несчастьем только для нас. Но мы не ждем такого несчастья.
- Никто к вам не пойдет.
- Но, ваше превосходительство, билеты уже все проданы.
- Я сам у вас не буду.
- Бесконечно грущу об этом, но не могу не повторить покорнейшей просьбы о подписи афиши.
- Я повторяю: я сам на концерте не буду.
В Николаеве-Херсонском полицмейстер, узнав, что в город приехала певица, удивился: «Да яка така Вяльцева? Я ее не бачив». Л. Л. Пальмский удивился еще больше: «Вяльцева известна во всей России как неподражаемая исполнительница романсов».
- Эге... Романсов?.. Ни за что не разрешу.
А в это время у полицмейстера сидел местный антрепренер, некто Беляев. Л. Л. Пальмский, показав на него, сказал: «Вот спросите у него, какая певица Вяльцева».
- Що! Она лучше Долиной? [44].
- Она хороша, как Долина, – ответил Беляев. – Только иногда детонирует.
- Вина еще и детонирует?.. Ни за що не разрешу! [45]. Пришлось бедному Пальмскому уламывать и этого хозяина.
В Астрахани вице-губернатор в приезд Анастасии Дмитриевны потребовал бесплатную ложу в театре. Когда же ему отказали, яростно кричал и грозил Вяльцевой. В Брест-Литовске дежурный офицер нашел, что петербургская гостья поет слишком много на «бис» и приказал опустить занавес посреди исполнения очередного романса.
Но больше всего певицу поразил Нижний Новгород. В этом городе ей пришлось выступать в маленьком уютном театрике, обтянутом голубым бархатом, с огромной хрустальной люстрой. В партере было 60 кресел и стульев, два яруса занимали ложи, в третьем – находилась «галерка», а еще выше – «раек». Купцы со своими чадами и домочадцами в огромных лисьих шубах, валенках и галошах являлись в театр чуть ли не за час до концерта и шли прямо в первый ряд, где шубы подстилали под себя, а галоши ставили под кресла. Тут же раскладывали свои съестные припасы и напитки, чтобы было чем занять себя, «ежели скушно станет».
На концертах Вяльцевой приходилось испытывать и массу необычных проявлений зрительского восторга. Во время выступления в петербургском театре «Неметти» капельдинер однажды передал ей на сцене веер. Оказалось, один зритель, плененный романсами певицы, взял у своей дамы веер, приколол к нему купчую на свои дома по набережной реки Карповки в столице и передал артистке. Правда, ей потом пришлось внести за них купцу Хазанову 275 тысяч рублей. Но этими домами №№ 22 и 24 она уже владела до конца жизни, и они назывались отныне «вяльцевскими».
В Елисаветполе после концерта зрители-армяне, взявшись за руки, упали перед артисткой на колени. Во время концерта в Варшавской филармонии прямо на сцену с балкона прыгнул студент университета, упал перед Анастасией Дмитриевной на колени, поцеловал ее руку и скрылся. Когда Вяльцева приезжала на гастроли в города Северного Кавказа, в ее честь жители устраивали пикники, говорили пламенные речи, жарили на огне целого барашка, танцевали лезгинку, делали джигитовку верхом на лошадях. Необычной оказалась встреча артистки и с жителями Новочеркасска, столицы области Войска Донского. Город этот отличался чистотой и каким-то своеобразием. Мужчины здесь ходили в казачьих военных формах – в фуражках с красными околышами, кителях синего цвета и шароварах с красными лампасами. Женщины – в пышных, накрахмаленных ситцевых платьях с кружевами. Стоило Анастасии Дмитриевне летним днем 1911 года показаться на сцене местного театра, как с балкона разноцветным каскадом посыпались листовки с пламенным приветом «знаменитой исполнительнице цыганских романсов».
 |
| Листовка, выпущенная благодарными жителями Новочеркасска в честь приезда певицы на гастроли
Фото. 1909. Из коллекции Н. Зайцева |
В Самаре дело чуть не дошло до курьеза. Этот город в начале девятисотых годов славился безобразными мостовыми, едкой известковой уличной пылью и... «горчишниками». Так называлась в городе особая каста людей, для которой законы были неписаны. Сбить шляпу с прохожего, вырвать трость и ударить ею владельца по лицу, обозвать ни за что, ни про что нецензурными словами женщину были для них безобидными шутками, избить невинного человека до полусмерти – молодечеством, не говоря уже про городскую окраину и глухие проулки, где «горчишники» чувствовали себя как дома. Ни одно театральное или цирковое представление не обходилось без скандалов, героями которых была эта местная шпана. Когда Вяльцева приехала в Самару, «горчишники» потребовали от нее определенную мзду, угрожая в противном случае сорвать концерт. Певице, уже предупрежденной, пришлось откупаться довольно крупной денежной суммой. И каково же было ее удивление, когда на другой день после концерта артистке не только вернули деньги, но и стали добровольно охранять от всяких нежелательных эксцессов.
Таких инцидентов на творческом пути певицы было немало. Недаром же о гастролях Анастасии Дмитриевны в городе Юрьеве местная газета выразилась так: «Пришла, увидела и победила». [46]
Об успехах концертных выступлений певицы в провинции можно судить и по таковым цифровым данным: весной 1904 года в Туле, вместо планируемых 1500 рублей, было получено от продажи билетов 1598, в Полтаве, вместо 1200, – 1348; в Харькове, вместо 2000 рублей, – 2139; в Екатеринославе, вместо 1500, – 1748; в Киеве, вместо 2500 рублей, – 2611; в Риге, вместо 2000, – 2292 рубля и т.д. Причем, билеты распродавались в течение трех-четырех дней лишь по одному краткому анонсу. [47]
Из таких проявлений зрительского восторга родилась проблема, о которой А. Д. Вяльцева раньше не догадывалась – проблема приставных стульев. Еще на концерте певицы в Калуге зимой 1904 года собралось столько зрителей, что возникла угроза провала пола в зале дворянского собрания. Срочно была запрещена продажа 180 входных билетов на приставные стулья. Те, кому не достались билеты, поспешили за артисткой в Тулу, надеясь хоть там услышать знаменитую певицу. Но усилия «вяльцевистов» из Калуги оказались тщетными: их не пустили на концерт из-за полного отсутствия каких бы то ни было билетов. Подобная ситуация создавалась во многих городах. Из отчетных докладов Л. Л. Пальмского о гастрольных концертах А. Д. Вяльцевой явствовало, что в 1904 году в Туле пришлось продать билеты на 100 приставных стульев, в Полтаве – на 148, в Харькове, куда певица приезжала третий год подряд, – на 140, в Екатеринославе – на 300, в Киеве – на 111 ив Риге – на 292 стула [48]. Особенно настойчиво публика требовала дополнительных мест при повторных посещениях концертов.
Для самой Анастасии Дмитриевны выезд на гастроли в провинцию имел еще одну немаловажную сторону. Когда поешь несколько лет подряд в одном городе, быстро привыкаешь к публике и не чувствуешь всех оттенков ее отношения к своему исполнению. Поэтому нередко восторженное расположение зрителей принимаешь за добрую привычку. Но, кочуя из города в город, каждый раз встречаясь с новыми зрителями, певица невольно проверяла себя и постоянные успехи, прочную репутацию могла считать верным показателем удачно выбранного артистического пути. И все-таки была особая радость, которую переживала артистка, возвращаясь снова в Петербург, где жила постоянно и пользовалась всеобщим расположением и любовью. В этой радости были и тревожные ожидания, и какой-то приятный страх: «А что скажет публика теперь?» Такие чувства обуревали Анастасию Дмитриевну и в 1904 году, когда «из дальних странствий возвратясь», она должна была дать свой первый в сезоне концерт в петербургском «Зимнем Буффе». Выжидательное настроение публики накалялось с каждым часом, когда, наконец, на сцене появилась певица. И в продолжение всего концерта зрители не прекращали шумных оваций.
Так в чем же был секрет успеха Анастасии Дмитриевны Вяльцевой на эстрадной сцене? Чем завоевывала она обширнейшую и восторженную аудиторию? Почему, стоило ей показаться на сцене, вся публика, от скромного посетителя галерки до аристократа, занимавшего лучшие места театра, вдруг взрывалась в неистовстве – ненасытная, жаждущая повторения вновь и вновь?
Загадка феноменального успеха А. Д. Вяльцевой занимала умы многих театральных критиков конца прошлого и начала нынешнего столетия. Некоторые из них, не мудрствуя лукаво, считали ее песни пошлой мещанской безвкусицей, состряпанной в угоду необразованному обывателю, другие же называли певицу «чаровницей» и «дивой».
Пение Анастасии Дмитриевны породило множество ярких и образных описаний, немало верных и глубоких обобщений в целой серии развернутых статей и рецензий как в провинциальной, так и в столичной печати. Лейтмотивом всех написанных в разное время и напечатанных в разных периодических изданиях откликов был восторг перед талантом и художественным мастерством артистки, создавшей поэтические и трепетные образы. Особенно восторженные строки любви и восхищения посвящали певице видные литераторы горьковского круга (С. Г. Скиталец, Н. Д. Телешов и другие). С. Г. Петров-Скиталец категорически утверждал в 1913 году, что за последние 16 – 17 лет не было, кажется, никого «кто бы так согревал и радовал петербуржцев, как Вяльцева» [49]. Он писал: «Да, я знаю, Вяльцева была всего только певицей цыганских песен и нехитрых романсов, которые не признает гордая, серьезная музыка. Но тем больше ее заслуга, тем удивительнее ее гений, что даже с такими немудреными средствами она давала чарование искусства и оживляла сердца» [50]. А знаменитый фельетонист Влас Дорошевич отзывался о творчестве певицы в присущей ему лаконичной форме: «Явление в этом искусстве! Очаровательное. Событие» [51].
Философы видели разгадку популярности А. Д. Вяльцевой в общем болезненном духе и нервозной атмосфере начала века, где пышным цветом расцветало все, что уводило от серости и скуки, от какой-то предгрозовой напряженности жизни. Критики объясняли ее успех появлением нового класса – русской буржуазии, приемлющей «только такое искусство». Конечно, все они были в чем-то правы. Но даже те, кто не принимал певицу, признавали этот яркий, самобытный талант, тот особый дар, который заставлял людей самых разных взглядов ходить на концерты Вяльцевой. Пение Анастасии Дмитриевны любила вся семья Н. Н. Фигнер. Строгий и требовательный ценитель искусства В. И. Немирович-Данченко, посетивший летом 1909 года концерт Вяльцевой, признавался: «Она мне доставила удовольствие, большая артистка» [52]. При этом он резко противопоставлял талантливому исполнению певицы отталкивающую атмосферу летнего сада «Эрмитаж», наполненного «мещански-богатой, наипошлейшей и паразитной публикой». Александр Блок тщательно переписывал в свой дневник 1913 года серию стихотворных текстов из репертуара Вяльцевой, а к некоторым своим стихотворениям 1909-1911 годов дал эпиграфы из старинных романсов, исполняемых певицей. Эпиграфом к стихотворению «Дым от костра струею сизой...», написанному в августе 1909 года, были слова из романса С. Штеймана «Уголок», часто исполняемого певицей:
Не уходи. Побудь со мною.
Я так давно тебя люблю.
Немало прямых отголосков вяльцевских романсов можно найти и в лирике Сергея Есенина, вплоть до сознательных перепевов известных поэтических строк в стихотворении «Собака Качалова»:
Дай, Джим, на счастье лапу мне...
Любители курьезов передавали слова популярного циркового борца Ивана Поддубного, высказанные на даче А. М. Горького в Куокалле: «В России есть три знаменитости: я, Горький и Вяльцева» [53].
Зрителей привлекали даже концерты артистов, удачно имитирующих голос Несравненной. В 1904 году с аншлагом «Все билеты проданы» проходили выступления певиц Леоновой в петербургском театре «Неметти» и Каринской (в фарсе), подвизающихся в этом жанре. Поставленное 15 января 1909 года бенефициантом, режиссером петербургского театра «Пассаж» М. И. Кригелем, обозрение «Курьезное недоразумение в театре» привлекло огромное количество публики. Все номера обозрения прошли под бурные аплодисменты. И наибольший успех выпал на долю певца Н. Ф. Монахова, загримированного под Вяльцеву и великолепно исполнявшего «ее голосом» романсы репертуара певицы. Известный артист тех лет Л. Д. Леонидов свои концерты начинал обычно со слов: «Единственный в своем жанре известный имитатор несравненной А. Д. Вяльцевой».
Публика тех лет увлекалась романсами. Достаточно было взглянуть на витрину любого нотного магазина, чтобы увидеть ноты с портретами Давыдова, Северского и других исполнителей. И, как отмечал А. Блок в своем дневнике: «Вся Россия – от великокняжеских дворцов до мещанских местечек – увлекалась грамзаписями Вяльцевой, Паниной и их многочисленных подражательниц». Да и сама Анастасия Дмитриевна не раз говорила: «Я много лет концертирую, и постоянно романсы имеют бешеный успех. А провинция прямо с ума сходит по ним».
Оригинальным и новым для русской эстрады был облик этой певицы, создавшей особый лирический жанр городского романса, сущность которого состояла в следующем: «Вяльцеву называют «королевой цыганского жанра». Это – неправильно. Вяльцева не была цыганской певицей... Пение Вяльцевой всегда было светло, и ее песнь звучала солнечно. Она была жрицей торжествующей любви, и самая грусть ее была изящна, светла, страсть скорее утонченна, чем надрывна. Вяльцева не была цыганской певицей. Она была королевой своего жанра и ласково рассказывала о «чарующей ласке», о «поцелуе, дающем забвение», о «легком ветерке»... И в зал приносила она нечто нежное, как дыхание нежного ветерка. Концерты ее первые были весной, и было в них нечто весеннее, светлое, говорящее о торжествующей любви» [54].
Областью, в которой царила Анастасия Дмитриевна Вяльцева, как уже говорилось, были романсы и лирические песни. Причем, исполняя произведения русских композиторов, она раньше и тоньше, чем кто-либо из выдающихся певцов ее времени, постигала все те новые интонации, которые привносили в их творчество веяния эпохи. Из этого богатейшего лирического багажа певица тщательно отбирала то, что приходилось ей по сердцу, что отвечало ее требовательному вкусу, что было ей поистине близко и позволяло выразить нечто личное, свое. Стоит вспомнить, что на сцене в то время блистали и талантливые В. Панина и Н. Плевицкая, песни и романсы в их исполнении пользовались популярностью. Вяльцева неизменно умела выделяться из ряда других певцов и своей неповторимой индивидуальностью, и особенным репертуаром, большим и разносторонним. Она часто исполняла романсы Гурилева, Булахова, Соколова и Яковлева. Кому не известны задушевно лирические, страстные и драматические романсы П. П. Булахова? Прощание с надеждами, горечь разочарований в этих романсах выражались поэтично и проникновенно. Они и в наши дни покоряют напевной мелодией, полной взволнованности и искренности. Автором многочисленных романсов, имевших большое распространение в конце XIX века, был и композитор В. Г. Соколов. По характеру мелодического языка его произведения имели много общего с лирикой А. Е. Варламова и А. Л. Гурилева.
Анастасия Дмитриевна с удовольствием исполняла произведения и скромных музыкантов-практиков, оставивших свой след в музыкальном искусстве: Я. Ф. Пригожего, С. И. Зилотти, В. П. Семенова, Н. В. Зубова, А. Н. Чернявского и других. Многие годы Я. Ф. Пригожий руководил популярными русскими хорами, для которых создавал аранжировки широко бытовавших городских песен. Среди сотен романсов и песен, сочиненных им, были «Ночи безумные» (ел. А. Н. Апухтина), «Не говори, что молодость сгубила» (ел. Н. А. Некрасова), «Пара гнедых» и т.д. Выпускник Петербургской консерватории А. Н. Чернявский много лет выступал в качестве эстрадного аккомпаниатора, попутно сочиняя романсы и куплеты военных маршей. Перу его принадлежали и несложные стилизации под русские народные песни: «У колодца», «Под вишенкой», «Василечки». Отдельные произведения этого композитора исполнялись Ф. Шаляпиным, Л. Собиновым и А. Вяльцевой. В репертуар Несравненной входили романсы В. В. Абаза «Признание», В. Врангеля «Какая ночь!», Н. В. Зубова «Пусть это – сон!», «Я все жду», А. Д. Давыдова «Зачем!», Я. Ф. Пригожего «Моя любовь для вас забава», С. Штеймана «Уголок», Н. Лучича «Дай, милый друг, на счастье руку» и другие. В ее исполнении звучали современные вальсы: «Гайда, тройка!» (муз. М. Штейнберга), «Слез довольно, прочь печаль!» (ел. В. И. Яковлева, муз. Я. Ф. Пригожего), «Жажду свиданья, жажду лобзанья» (ел. и муз. Н. В. Зубова).
Певица часто исполняла романсы и вальсы, посвященные музыкантами ей самой. Таких произведений насчитывалось около 300: «Забыты нежные лобзанья» (ел. и муз. А. Ленина), «Под чарующей лаской твоею» (ел. М. Маттизена, муз. Н. В. Зубова), «Я тебя бесконечно люблю» (ел. В. Мятлева, муз. Н. В. Зубова), «Я все жду» (ел. В. Платонова, муз. Н. В. Зубова), «Опьянела» (ел. Н. Н. Мур-зича, муз. Н. В. Зубова), «Грезы» (муз. К- Кокшарова), «Вот чего я так хочу» (ел. А. Сурина, муз. В. П. Семенова), «Припомните, как вы певали» (ел. Снегирева, муз. В. П. Семенова), «Ночь была так светла» (ел. К. Северянина, муз. А. Н. Чернявского), «Миг блаженный» (ел. Ф. Ф. Захарась, муз. В. И. Шпачека), «Помнишь ночь?», «Бывало, бывало», «Тихо кругом» (ел. И. Северянина, муз. А. В. Таскина) и т.д.
В пестром потоке исполняемых певицей напевов нашлось место и для русских песен, впервые прозвучавших с эстрады. Среди них можно назвать «Тройку» (муз. П. Булахова), «Гони, ямщик» (муз. В. Семенова), «Ветерочек» (переложение А. Дагмарова), «Уморилась» (переложение Я. Ф. Пригожего), «Мой хороший, мой пригожий», «Калинка», «Дудочка» (муз. А. Чернявского), «Полосынька» (переложение А. Зорина), «Коробейники» (муз. Б. Кейля).
И все же, когда зимой 1906 года у Вяльцевой спросили, авторам каких романсов она отдает предпочтение, она ответила, не задумываясь: «Наиболее популярные и любимые романсы принадлежат Зубову. «Под чарующей лаской твоею», «Ночь волшебная», «Не уходи, побудь со мной» – это все его романсы. Очень мелодичные романсы пишут Штейнберг и Чернявский».
– Кто они, эти композиторы?
– Зубов и Штейнберг служат. Первый служит в Красном Кресте, второй – в Волжско-Камском банке... Зубов пишет и пьесы для рояля. Очень музыкален и даровит... У этих композиторов много романсов. Но новых романсов публика не знает и относится к ним с недоверием.