Весь Башлачёв

Нелли Николаевна Башлачева
Что есть, то есть

Должен ли твой ребенок быть центром вселенной? Правильно ли делать из ребенка семейный культ?.. Саша был любимым ребенком, естественно, все было подчинено не то что бы его желаниям, но его удобству, все было подчинено режиму ребенка. Он никогда не был капризным, случается, дети падают и ногами бьют, никогда такого не было. Но я всегда выполняла все его просьбы, не считая их капризами. В первую очередь, мама должна быть другом, но субординация – в какой-то степени – тоже должна присутствовать, я думаю, что это не навязанная субординация, она сама по себе, естественным образом вытекает из отношений «мама – сын».

Считается, что на расстоянии легче любить. Может быть... На расстоянии ты замечаешь многие мелочи, на которые не обратил бы внимания вблизи. Потом, каждый человек проходит свои этапы становления личности, у него формируется характер. Сложно, когда это происходит на твоих глазах. С другой стороны, как на это посмотреть – обращать внимание на нюансы переходного периода или разумно подойти к их оценке. Мы были близки с Сашей – и когда он жил в Череповце, и когда уехал... Как-то мы с ним ехали из Москвы в машине, и у него такая фраза вырвалась: «Вот сейчас я все рассказываю, а потом, может быть, и не расскажу уже». Думаю, он всегда был со мной искренним. В этом плане он был парень честный. Он легче рассказывал о хорошем... Про «поплакаться» я, честно говоря, что-то и не припомню. В школе я была в родительском комитете – жизнь класса у меня была как на ладони, уж очень близка, поэтому про школьную жизнь ему особо плакаться и не надо было, я ее хорошо представляла. И с классным руководителем у нас были доверительные отношения, она всегда могла позвонить мне, сообщить, как и что.

У Саши было много друзей. И все ребята, в основном, собирались у нас. Начиная еще с детского садика, если он с кем-то общался из ребят, то всегда они играли у нас дома. Он и не ходил никуда. Я всегда их угощала, старалась покормить. Если не обедом, так хотя бы чаем, чем-то еще. Нужно помогать среде, чтобы она приняла твоего ребенка, потому что ребенок еще не знает, как себя подать в эту среду и нужно помочь ему войти в эту среду, если среда хорошая, конечно.

У каждого своя судьба, свой путь. Я думаю, что все-таки у человека есть свой стержень, свое «Я». Но вот, сколько я работаю с ребятами, наблюдаю: среда тоже формирует человека, может, далее в большей степени, чем семья. У одних хватает сил оставить всякие глупости, образно говоря, выскочить из этого круга, а у других – не хватает. Иногда бывает, в одной семье растут дети, а вырастают абсолютно разные взрослые. Смотря какие друзья... Не зря пословица есть: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты....

Мне кажется, Саша сам формировал среду вокруг себя. Вокруг него всегда были какие-то люди, какое-то движение.

Когда Саша постарше стал, уроки начал пропускать, поведение немного испортилось, начались компании. Но это же нормально для такого возраста. В старших классах всегда есть особые группочки, так он всегда был в такой, которая лидировала. Ну, в хорошем смысле слова лидировала. У них в классе хорошие были ребята, не было таких вот, чтоб пакости какие-то делали, хулиганили. Но я не помню такого, чтобы он разодрался с кем-то, потому что это же и внешне было бы видно. В его поведении не было ничего такого, что претило бы мне. Бывали, естественно, скандалы, не скандалы... Он всегда приходил домой вовремя. Я, зная наш криминальный город, приучила его к этому. Но в десятом классе, в последнем тогдашнем, он стал задерживаться... Его нет, и я начинаю волноваться. А он не понимал, что я волнуюсь, он считал, что с ним ничего не случится. А мало ли что? Вот он проводит девушку домой и возвращается-то один... Не то что я не доверяла, просто волновалась. А так, чтоб он с кем-то куда-то пошел или что-то противоправное совершил, нет! У меня даже в мыслях такого не было. Потому что это было вообще на него не похоже. Он был хорошим парнем!

Но нужно ли маме или вообще окружению внушать ребенку, что он очень уж хороший, особенный, что он талантливый?.. Я думаю, нет. Я так никогда не считала, я его не выделяла среди прочих. То есть я знала, что он умный, начитанный. Он, правда, очень увлекался чтением, читал буквально все. Но никогда мы ему не говорили, что он особенный или что-то в этом роде. Я не говорила... Я так и не думала. Я не выделяла его среди его друзей в этом плане. Потом он начал писать стихи для группы «Рок-сентябрь». Но кто в этом возрасте не увлекается стихами? Многие увлекаются, и поэтому я не верила, что это выльется во что-то серьезное. Не то что не верила, даже не думала, что его будут считать поэтом.

Даже когда пришло признание из Москвы и Питера, ничего не изменилось в моей оценке его творчества. Мне трудно было понять то, что он мне читал, то, что я слышала... Я на кухне, а он – в комнате, за стеной. Что-то играл, пел. Все это было слышно. Но я, честно говоря, не воспринимала это как что-то серьезное. Это его не обижало. Я его не ругала, слушала внимательно, то есть он понимал, что я неравнодушна к этому. Но «Ах, какой ты хороший!» – этого не было.

Наверное, я все же хотела для него иной судьбы, иного пути. Конечно, мне было больно... Когда он из социума, если можно так выразиться, выпал, мне было больно. Я его не отговаривала... Но мне почему-то казалось, что он все-таки вернется обратно. Но этого так и не случилось.

А вот журналистику я одобряла. Журналистика – это как раз его. Я думала, он выбрал правильное занятие, у него языки шли хорошо, со словом умел работать. Он выбрал журналистику, я считала, что это право его выбора. Сначала он поехал поступать в Питер, в университет. Не поступил. Там перед экзаменами два тура творческого конкурса, и на второй нужны были публикации, а у него их не было. То есть он автоматически выпал. Ему сказали, что даже если на одни пятерки сдаешь, без творческого конкурса ты не проходишь. И он вернулся в Череповец. Художником поработал. Оформлением занимался... А потом поехал в Свердловск. Я думаю, причина очень простая: если б он не поступил, его бы взяли в армию, чего ему очень не хотелось. В Свердловске он сразу поступил, он сдал все экзамены на пятерки. Только немецкий на четверку. Он набрал намного больше, чем проходной балл. Был еще второй момент. В Свердловске жила мамина приятельница, по крайней мере, Саше было, где остановиться. Он жил у нее, когда экзамены сдавал. Но дальше, конечно, жить у нее уже было неудобно. Ему дали в общежитии комнатку под лестницей. Он там тоже оформительством занимался. Ну, а потом вот этот дом, на Сакко и Ванцетти...

Мы, конечно, держали с ним связь. Звонили, переписывались. Я приезжала и в Свердловск, и потом в Питер, мы виделись. Но это не близость... В какой-то степени у меня было ощущение, что я его потеряла, когда он оторвался от нас, уехал из Череповца. Я не пыталась его переубеждать, нет, мы с ним разговаривали, конечно, но у меня было ощущение, что он меня не слышит. Я не сердилась на него, нет. Ну а как сердиться? Нет, конечно. У нас с ним были нормальные отношения.

Но на концертах его я никогда не была... Нет! Он меня два раза пытался пригласить на квартирники, но я-то приезжала в командировки, я работала в институте... У него -концерт, а у меня – поезд. Поэтому я ни разу и не была.

А вот теперь мемориальная доска висит на доме. Я должна испытывать чувство гордости? Какая гордость? Доска - доской... Я просто хочу, чтобы меня не трогали, чтобы оставили в покое. Но не то что беспокоят, спрашивают, задают вопросы... А мне с совершенно посторонними людьми как-то и не хочется говорить. Не хочется боли. Да и жизнь продолжается, другая. И то, и то. Приходят, конечно, ребята 17 февраля и 27 мая, но это ребята – близкие друзья Саши, стабильная, сложившаяся компания! А сама я никуда не хожу. Мне достаточно общения... С его друзьями я могу на любые темы доверительно говорить, я имею в виду, о нем. Я ведь все равно всегда думаю о нем. Это ведь невозможно, не думать... Вот если бы я могла что-то изменить, что-то сделать?.. Но невозможно изменить. Что есть, то есть...