НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
 
В Соединенных Штатах Америки имеется памятник со скульптурным изображением животного. На нем высечено: «Здесь жила и отдалась служению человечества Сегис Пьетерджи Проспект – мировой чемпион – молочная корова. За два года официальной записи она заслужила высшую славу для коров всех возрастов. В каждый из этих двух лет она давала свыше 15610 литров молока».
 
В мире бизнеса коровья слава полностью заслонила славу человека. Там знают о рекордистке Сегис Пьетерджи, но кто знает имя человека, который выпестовал это замечательное животное?
 
В Советском Союзе также имеются коровы-чемпионки. Одна из них «Послушница-2» за лактацию дала 16262 литра молока, затмив славу мировых рекордисток всех времен, в том числе и заокеанской знаменитости Сегис Пьетерджи. Правда, советской рекордистке не поставлен памятник. Но зато широко известны имена людей труда, которые вырастили «Послушницу». Это ученый зоотехник Штейман и доярка Баркова из знаменитого Костромского совхоза «Караваева»,
 
А ведь именно здесь, на берегах Костромы, Оки и Волги протекали годы больших исканий Калантара, когда он всю свою деятельность как теоретическую, так и практическую, посвящал проблеме преобразования отечественного молочного скотоводства в высокопродуктивное, культурное, когда он в поисках путей решения этой проблемы открыл замечательные особенности молока русских коров и их скрытые до того огромные производительные возможности. Именно здесь, как показывает пример караваевских животноводов, с наибольшей силой сбылись предвидения Калантара, что русский Север по производству молока перегонит самые передовые страны мира.
 
Однако, как ни талантлив был от природы русский мужик, как ни обливался он кровавым потом, он, конечно, не мог во времена молодости Калантара добиться таких успехов и того признания достоинств отечественного скота, какое имеется сегодня.
 
На том долгом пути к признанию, который прошло отечественное скотоводство, было много камней преткновения – от природы, от старого общественного строя, от тупости и равнодушия. И, пожалуй, в борьбе за признание русского молочного скота среди работ конца прошлого века сыграли решающую роль труды Калантара.
 
Многолетние исследования молока и сравнение их с составом молока иностранных пород привело к открытию, поразившему своей неожиданностью как самого исследователя, так и его сотрудников.
 
Что это было за открытие?
 
В 1887 году, просматривая отчет известного немецкого молоковеда Флейшмана о результатах его 8-летнего изучения продуктивности стада коров раденского института, Калантар заметил, что в анализах молока этого стада «только раз встречается, как исключительная, максимальная цифра содержания жира в 4,2 проц. Между тем эта цифра у отечественных пород есть только средняя. Максимальное содержание сухих веществ в молоке раденского стада за 8 лет никогда не поднималось выше 12,9 проц., в то время как средний процент сухих веществ у нас был равен 13,45 проц., а максимум заходит за 16 проц.».
 
Безусловно, эти красноречивые факты при первой же попытке сопоставления достоинств молока коров разных пород выяснили очень важный момент: русский скот, который никогда не признавался западной наукой за культурный, оказывается, дает более высокоценное молоко, чем скот любой культурной породы Запада (за исключением одной – джерзейской). Это обстоятельство совершенно меняло господствовавшее общее представление о русском скоте и его действительных производительных способностях.
 
В руках Калантара эти факты, конечно, могли послужить сильнейшим оружием, позволявшим решительно опрокинуть утверждение иностранных скотоводов и их приспешников в России о том, что наш местный скот якобы не имеет хозяйственной ценности.
 
Но Калантар не торопится дать бой; он хочет вооружиться новыми научными сведениями с тем, чтобы основать свои выводы не на сухих цифрах, взятых из литературы, а на фактах из живой, непосредственно им самим наблюдаемой действительности зарубежного молочного хозяйства.
 
Об исключительной строгости, с которой Калантар относился к каждому своему научному выводу, свидетельствует его замечание, вскользь брошенное между цифрами о молочности стад в «Отчете лаборатории»: «Дальнейших заключений из этих данных мы пока делать не будем, так как они составляют только часть работы и служат материалом для будущих выводов в связи с продолжающимися работами в этом же направлении» (7).
 
С этой целью, не дожидаясь даже выхода в свет своего «Отчета», Аветис Айрапетович, в том же 1887 году совершает специальное путешествие по Западной Европе. Главной задачей его заграничной поездки, как видно из программы командировки, представленной в Департамент земледелия и сельской промышленности, было «изучение химической стороны молочного дела и в частности контроля доброкачественности молока, употребляемого в различных целях» (39).
 
Калантар посещает многие научные учреждения и хозяйства крестьян, собирает непосредственно на фермах факты, анализирует и выводит состав молока коров различных пород Германии, Швеции, Дании и Англии. Сравнение этих обширных сведений с данными о составе молока русских пород позволяет ему уже определенно говорить о действительной и кажущейся продуктивности коров русских пород и стран Западной Европы.
 
Одним из самых высоких по удою стад, виденных Калантаром за границей, было небольшое стадо ангельнок Кильской опытной станции; другое, также весьма удойливое, – Альнарпской академии в Швеции.
 
Сравнивая многолетнюю среднюю продуктивность коров Киля, Альнарпа и Едимонова по количеству молока, он получил следующий ряд чисел:
 
Кильская опытная станция – 225 ведер;
 
Альнарпская академия – 215 ведер;
 
Едимоновская школа – 175 ведер.
 
В этой таблице, как видим, продуктивность русских коров представляется самой низкой.
 
Но когда Калантар стал определять продуктивность не только по количеству молока, но и по качеству – составу входящих в него веществ, вычислив сколько корова каждого стада дает в среднем чистого жира в пудах и фунтах, то картина в таблице резко изменилась и пользу русских коров:
 
Кильская опытная станция 5 пуд, 27 фунт.
 
Альнарпская академия 5 пуд. 19 фунт.
 
Едимоновская школа 5 пуд. 31 фунт.
 
По обычной мерке, то есть по одному количеству молока выходило, что молочность едимоновского стада ниже иностранных, но по количеству получаемого масла, а также сухих веществ оказывалось, что едимоновское стадо превосходит их. «Секрет» такого явления Калантар поясняет так:
 
«Причина явления заключается именно в том обстоятельстве, что, говоря о молочности коровы и добиваясь ее, почти всегда понимали (на Западе – А. Б.) только обильность. В Западной Европе скотоводственная культура, как заводская, так и массовая, началась давно и улучшение пород скота ведется десятки и сотни лет. Понятно, что при односторонней погоне за количествам молока люди могли выработать породы, дающие действительно много, но жидкого и тощего молока. Так в действительности дело и шло; эта погоня за большим молоком теперь создала такую породу, как голландская, молоко которой настолько жидко, что некоторые сорта сыра даже не удаются из него. Жалобы на малую жирность молока на Западе в последние 10 лет слышатся все чаще и чаще» (37).
 
Вернувшись из-за границы, Калантар совместно с Н. В. Верещагиным предпринимает новое, еще более обширное изучение производительной способности русских коров. С этой целью была подобрана группа молодых способных агрономов из числа окончивших курс в земледельческих училищах, которая после специальной подготовки в Едимоновской лаборатории направлялась на места для исследования удоев и состава молока коров различных отродий.
 
Каждого командированного Аветис Айрапетович снабдил сконструированной и укомплектованной им самим портативной походной химической лабораторией (весом около 30 кг) с необходимыми приборами, реактивами и легкими, но достаточно точными весами. Эти походные лаборатории сыграли важную роль в выявлении важнейших очагов выдающегося скота нашей родины, особенно Ярославского, Вологодского, Приокского и Холмогорского районов.
 
Результаты новых исследований не только подтвердили открытие, сделанное ученым, но прибавили к нему массу фактов, еще более поразительных. Так, например, один из сотрудников Калантара, И. Ф. Ивашкевич, направленный в центр сбыта ярославского скота – село Вятское в продолжение почти целого года изучал суточные удои и состав молока довольно большого числа коров.
 
В результате была точно установлена продуктивность ярославского скота в лучшем его районе. Годовой удой коров определялся в 3 500 кг со средней жирностью в 4,2 проц. Причем было выявлено несколько случаев, когда местные коровы давали молока с содержанием жира (в среднем за целый месяц) до 8 проц., а сухих веществ до 18 проц. и более. Это, конечно, было лучшее гнездо ярославского скота, но в обстановке крестьянского хозяйства.
 
На этот раз Калантар спешит обнародовать убедительные результаты своих творческих изысканий. Он направляется в Москву, в Общество сельского хозяйства, и там 6 марта 1889 года делает сообщение о продуктивности ярославского скота. Хотя, как предупреждал автор, сообщение носило предварительный характер, тем не менее, оно имело крупный научный и практический интерес, ибо впервые проливало свет на то, что представляет в действительности отечественный скот.
 
«Цель моего сообщения, – говорил Аветис Айрапетович собравшимся на заседании Общества русским агрономам, – доказать, до какой высоты доходит способность ярославской коровы производить масло и сыр, а отсюда и необходимость продолжения дальнейших, более обширных и полных исследований в атом направлении» (14).
 
Калантар считал, что при улучшении пород молочного скота должны руководствоваться следующими требованиями, а именно: корова должна давать много молока, причем содержащего высокий процент жира и сухого вещества – крупные жировые шарики, легко выделяющиеся при сбивании масла.
 
Свои выводы Аветис Айрапетович окончательно формулирует в 1889 году на VIII съезде естествоиспытателей и врачей в Петербурге. Здесь он выступает с докладом, который назывался так: «Состав молока как принцип при улучшении пород молочного скота».
 
Доклад привлек внимание не только русских, но и западноевропейских ученых. Предложенный Калантаром принцип улучшения скота явился новым словом в зоотехнике.
 
Ученый обстоятельно изложил доводы, которые заставили его заниматься составом молока, как принципиальной основой организации молочного хозяйства вообще и ведения по-новому племенной работы в частности. Заканчивая доклад, Аветис Айрапетович с трибуны съезда русских ученых обращался с патриотическим призывом:
 
«Я должен обратить внимание собрания на тот ценный скотоводственный материал, который мы имеем у себя на родине и над улучшением и подбором которого стоит поработать русскому хозяину. Смею думать, что внимательное отношение к делу и работе над этим близким и недорогим материалом дадут в очень скором времени прекрасные результаты. Опыты в этом направлении уже производятся и весьма успешно. Пожелаем, чтобы они не остались бы только опытами, а получили широкое распространение среди наших хозяев.
 
Чем сознательнее и по возможности без предвзятых мыслей отнесемся к нашей работе, тем прочнее и вернее сгинем на путь истинного прогресса» (37).
 
В этих словах проявилась вся глубина его научного предвидения. Сегодня, спустя семьдесят лет, мы на фактах советской действительности видим, как был прав Калантар, предсказывая отечественному скоту большую будущность.

 
ПОДВИГ УЧЕНОГО
 
Чтобы яснее представить и полнее оценить все значение новых принципов зоотехнической работы, предложенных Калантаром, необходимо знать, в какой обстановке они были выдвинуты, по какому пути шло тогда развитие отечественного скотоводства и кто вершил его судьбами.
 
У Глеба Успенского имеется небольшой рассказ, очень ярко характеризирующий положение в скотоводстве того времени. Какой-то барин выписал из-за границы корову. Следует телеграмма – корова едет, нужно приготовить ясли. Корова пришла, а молока не дала. Тогда барин говорит: корова с дороги отдыхает, это не наша «тасканка», она иностранная, с характером.
 
Наблюдая за всей этой барской «наукой», Калантар не раз призывал «ревнителей» отечественного благополучия всерьез внять народной поговорке «Что русскому здорово, немцу – смерть».
 
Характерно, что иностранный скот завозился без всякого разбора. Ни условия района, ни экономические потребности его и всего государства не учитывались для выбора пород. Разводилось иногда то, что вовсе не было нужно. С легкой руки баринов и помещиков по берегам Волги, Костромы, Которосли высаживались тирольские, симментальские, голландские, швицкие коровы. В одном месте симменталов выдворяли, а в другом, неподалеку, находили их необходимым приобрести. Отечественное молочное скотоводство было в полной зависимости от постоянного ввоза иностранных животных, потому что хваленые «иностранки» на новом месте оказывались неспособными хорошо воспроизводить себя.
 
Русский же скот с его огромными потенциальными возможностями, на которые настойчиво указывал Калантар, игнорировался. Ему отказывали в признании лишь на том основании, что не был он досконально изучен барской наукой. Разведение скота местного происхождения, хотя и высокопродуктивного, рассматривалось не только помещиками, но многими зоотехниками того времени, как недопустимое явление, как «потрясение основ».
 
В такой обстановке, в противовес господствовавшему тогда в зоотехнии реакционному течению, которое, как отмечал Калантар, «придавало решающее значение породе и крови, часто пренебрегая даже вопросом о продуктивности», пришлось выступать Аветису Айрапетовичу в защиту отечественного скота и открывать «иные скотоводственные возможности».
 
Калантар говорил: «Мы не обращаем внимания на лежащие «под боком» богатства, а ищем спасения – «улучшения» чуждыми нашим условиям кровями» (34).
 
Для того, чтобы видеть и оценить эти богатства, нужны были не только влюбленные в свое дело животноводы, необходимо было еще одно важное качество – чувство нового. К чести Калантара, он не был лишен этого драгоценного качества. Вступив в жизнь не обычными для того времени путями, а прикоснувшись самых низов народного опыта, он черпал в нем чувство нового и всем сердцем ощущал производительные силы игнорировавшейся крестьянской деревни.
 
Вместе с тем постоянное общение с природой, при полной самостоятельности ее изучения, когда приходилось до всего доходить самому, несомненно, благоприятно сказалось на развитии у него материалистических идей и научном росте. Овладев пониманием взаимной связи организма и среды, Калантар правильно стал оценивать и решать явления органического мира, как бы сложны они ни были.
 
Молодой эрудированный ученый своим зорким оком замечал такие возможности всяческих преобразовании, которых не обнаруживали многие опытные исследователи. В борьбе за вечное развитие живой природы и совершенствование животных, за их высокую производительность он придавал громадное значение влиянию внешней среды и направленному воспитанию. Его кредо в отношении процесса эволюции животного мира лучше всего выражено в словах: «Дело не в породе, а в кормлении и уходе» или «по корму, по содержанию – скот». Эта материалистическая концепция красной нитью проходит во всех его работах.
 
В докладе, прочитанном на агрономическом совещании при Петербургской земской управе, Калантар говорил, что «всякая порода есть продукт местных естественно-исторических, экономических, климатических и даже бытовых условий» (22).
 
Однако, до чего доходило непонимание необходимости соответствия вводимой породы с местными условиями, а именно того, что без предварительной творческой работы по установлению культурных приемов содержания не будет пользы от введения чужой крови в крестьянские стада, видно из вопросов, с которыми обращались к Калантару:
 
– Неужели вы боитесь испортить нашу «тасканку». Так, ведь, не ухудшит же ее голландка или симменталка, а лишь улучшит.
 
«Как ни странно, – отмечал Калантар, – но эта фраза для многих убедительна: ведь лучшее плюс худшее должно дать среднее. Забыто лишь одно: если данная почва, луг, зимнее содержание и прочие условия едва поддерживают существование 15-пудовой коровы, которая лишь в летнее время несколько оправляется и раздаивается, давая в год 40-50 ведер молока, то те же условия окажутся прямо пагубными для 25-пудового метиса, получившего кровь 40-пудового голландца или симментала.
 
Такой скот неизбежно должен голодать, страдать от непривычно сурового содержания и быть подверженным туберкулезу и другим болезням; что же это такое, как не ухудшение?» (22).
 
Это явление вырождения, логически ясное и понятное в жизни, однако, почти не сознавалось, и ошибки одна за другой повторялись десятилетиями: каких только пород не перепробовал русский хозяин и в которой из них он ни разочаровался! И не мудрено было разочароваться при такой слепой вере во всемогущество породы.
 
Предлагая новый путь улучшения скотоводства, Калантар смотрел на дело совсем иначе и руководствовался другой логикой.
 
«Конечная цель всякой хозяйственной работы, – подчеркивал он, – обилие продукта, а, следовательно, доход; с другой стороны, во всяком стаде и среди крестьянского скота имеется не мало животных, выдающихся своей продуктивностью... Такие животные, подобранные и поставленные в лучшие условия кормления и ухода, должны не только сохранить, но и дальше – при подборе потомства – развить свою продуктивность... Такое улучшение более доступно массам, понятнее и ближе подходит к хозяйственным стремлениям хозяев, чем дорогостоящая метизация» (22).
 
«Авторитеты» пытались оспаривать факты Калантара; исключалась всякая племенная пригодность русского скота, как и его способность передавать по наследству продуктивные качества, хотя как известно, законы наследственности совершенно общи Для всех пород; точно так же считалась сомнительной способность русского скота раздаиваться под влиянием усиленного кормления и лучшего содержания. Логика здесь была проста: «Как может вдруг раздоиться скот, который веками давал каплю молока?». Однако забывалось, что русский скот был малопродуктивным именно из-за крайне скудных условий кормления и содержания.
 
«Не нужно забывать, – отвечал своим противникам Калантар еще в 1903 году, – что никакая порода не может поднять удоев, если одновременно не усилить и улучшить кормление. В надлежащих условиях наш отечественный молочный скот увеличит вдвое – втрое свои удои» (41).
 
В конце прошлого столетия Н. В. Верещагин, Александр и Аветис Калантары, М. И. Придорогин были чуть ли не единственными среди видных деятелей молочного хозяйства, которые открыто и последовательно выступали в защиту отечественного скота. При отсутствии сколько-нибудь достаточно серьезной зоотехнической науки и то время, при господстве метафизических концепций Аветис Айрапетович, выдвигая с гражданским мужеством на первый план работу с местным скотом, разрабатывал первые формулировки научных основ многих вопросов его разведения и подбора. В связи с этим он пишет такие ценные руководства, как «Вымя и образование молока», «Кормление молочного скота», «Выбор молочной коровы» и т. д.
 
В борьбе за признание достоинства русского скота, за новое направление в развитии животноводства Калантар вскоре остается почти одиноким. Его старший брат Александр Айрапетович, также очень высоко ценивший русский скот и посвятивший ему много трудов, был приглашен на Кавказ, в особую организацию «по изучению экономического быта крестьян». Что же касается Н. В. Верещагина, то он «постепенно несколько устранился от руководящей роли». Даже ближайший сотрудник Калантара – О. И. Ивашкевич временами покидал его. «Если задаться целью вывести из местных крестьянских коров хорошее молочное стадо, – писал Ивашкевич, – то я уверен, что для этого период в 20 – 30 лет слишком короткий. И поневоле здесь всякий расчетливый хозяин улучшает свой скот посредством метизации симментальскими, швицкими, голландскими или иными быками» (42).
 
Между тем борьба, которую пришлось выдержать Калантару с формальными «западниками», как он называл сторонников иностранного скота, была не малая. Занятый своими опытами, Калантар не мог бы вести столь трудную борьбу, если бы замыкался только в стенах лаборатории. Но Аветис Айрапетович выносит результаты своих дум и исканий на суд общественности, выступает на съездах, выставках и в печати, повсюду неутомимо пропагандирует разведение лучших отродий местного скота и создание отечественных высокопродуктивных пород. Он становится душой отечественного молочного дела, последовательно подчиняя свои научные исследования требованиям жизни.
 
«Нам нужно вооружаться данными науки и практики, – говорил Аветис Айрапетович, – с трибуны съезда сельских хозяев Северных губерний» (21). Он дорожил каждой крупицей местного опыта, систематически собирал материалы о продуктивности русского скота при улучшенном кормлении, вел лабораторные исследования молока, учитывал оплату молоком расходов по кормлению и содержанию. Он совершал многочисленные поездки по России и обращал самое серьезное внимание на подбор русских пород, на выбор для племенных целей самых лучших быков и коров, на необходимость правильного выращивания молодняка.
 
Для широкого ознакомления крестьян с достоинствами местного скота Калантар использует самые различные средства и возможности массовой зоотехнической пропаганды. Особенный интерес представляли наглядные пособия, которые выпускал он в виде фигурных моделей, характеризующих внешние признаки типичных представителей лучших пород отечественного скота. По инициативе и указаниям Калантара скульптором Ювоненом были смоделированы статуэтки животных холмогорской породы: бык «Артур» 4 лет 6 мес., живой вес 47 пудов; корова «Африканка» 7 лет, вес 33 пуда. Оба животных, с которых лепились фигуры, принадлежали Вологодскому молочно-хозяйственному институту. По ярославской породе были смоделированы фигуры быка «Скоморох», коровы «Модница» и др.
 
В школах, музеях и на выставках в то время можно было встретить много таких гипсовых статуэток, выкрашенных в соответственные цвета и вылепленных с животных, принадлежащих лучшим хозяйствам. К каждой из них прилагалась таблица с основными продуктивными и экстерьерными данными животных. Инициатор этого оригинального начинания Аветис Айрапетович предполагал выпустить также скульптурные фигуры крупного рогатого скота приокской, украинской, калмыкской, белорусско-литовской и других отечественных пород.
 
Целый ряд написанных Калантаром брошюр и статей в специальных органах, доклады в сельскохозяйственных обществах и на съездах, многочисленные лекции для крестьян имели целью пропаганду рациональной организации стад и кормления скота.
 
Проходили годы, накапливались данные, и под давлением неоспоримых фактов «западники» должны были отступить. В 1902 году съезд сельских хозяев северных губерний одобряет проект Калантара о работе с местным скотом. Большинством голосов принимается резолюция: «Для ознакомления с материалом, подлежащим улучшению, просить правительство и земства предпринять новое исследование современного состояния скотоводства в северных губерниях, более детально и применительно к нуждам местного скотоводства, чем это было сделано комиссией академика Миддендорфа» (21).
 
Однако противники местного скота не унимались. Они ухватились за тот факт, что русские отродия не имеют своего типа, подразумевая под типом всякие внешние экстерьерные признаки. Этим признакам придавалось настолько большое значение, что при выборе животных на племя очень часто игнорировались даже данные о продуктивности.
 
Решительно осуждая увлечение «модой» на формы скота, Калантар прямо указывал, что она проникла к нам из Западной Европы с присущими ей капиталистическими способами производства.
 
«Как следствие такой слепой веры в экстерьер, – отмечал Аветис Айрапетович, – мы имеем не мало стад с хорошими формами, премировавшихся на выставках, но с неудовлетворительной продуктивностью» (44).
 
На выставках в те времена премировались иностранные породы, на которые имелся постоянный спрос. Некий Эйман, швейцарец, получал на московских выставках ежегодно за своих симменталов массу всяких наград, в числе которых он имел 25 золотых медалей. «Секрет» медалей раскрывался очень просто. Благодаря дешевизне молока, он вливал его в своих быков и телок в огромном количестве – от 200 до 300 пудов на голову. Иногда бычок поился чистым молоком до 8 месяцев. Молодняк выходил настолько крупным и красивым, что за годовалого подростка эксперты присуждали золотую медаль, а любители-покупатели платили за них на аукционе большие деньги. И вот, разбогатев на медалях, Эйман купил имение, продал всех до единого симменталов и завел чисто русских коров, отправляя их молоко на рынки Москвы.
 
Калантар решительно выступал против подобных «экспонентов», превращавших выставки в источник наживы. Он считал, что премирование за «иностранок», как прием улучшения скота, не должно иметь места на русских выставках, так как этим закрывались всякие пути к признанию русского скота. Он требовал: «Метисов совсем не пускать на выставки», считая, что «выставки, устраиваемые в настоящее время, должны принять другой характер; в их задачу должны войти стремление служить для целей типирования местного скота и удерживать лучший племенной материал на местах» (21). Аветис Айрапетович указывал, что выдающиеся экземпляры местного скота, премированные на выставках, должны стать предметом особого внимания, как основатели будущего улучшенного молочного скота. Они должны быть зарегистрированы и собраны в организуемые племенные рассадники, которых Калантар называл «полезными учреждениями, призванными создавать типичный скот для данной местности».
 
Однако в вопросах о путях и способах улучшения скотоводства, о выборе наилучшей породы для каждой местности по-прежнему продолжало существовать необыкновенное разнообразие взглядов не только среди хозяев, но даже у специалистов и ученых, которые часто держались совершенно противоположных мнений. Причем вопросы эти вообще не привлекали внимание ни правительства, ни земств. Единственный проект в государственном масштабе был выдвинут в таком виде, что, как отмечает Аветис Айрапетович, «бессмысленность и неосуществимость его была очевидна».
 
Известный свечной фабрикант Крестовников представил министру финансов проект, по которому сложнейшую задачу улучшения необыкновенно пестрого российского скотоводства предполагалось решить очень просто – чисто арифметически. Фабрикант вычислил, что если затратить 5 миллионов рублей на выписку из-за границы племенных производителей и распределить их по губерниям, то в одно десятилетие можно осчастливить всю страну культурным скотом.
 
Проект, посланный на заключение Министерства земледелия, подвергся резкой критике и был отвергнут. Виновником его провала явился не кто иной, как сам Калантар. «Каюсь, виновен в том», – вспоминал потом он. Все же это была первая и единственная попытка официальных органов подойти к вопросу, волновавшему всю деревню.
 
Между тем необходимость в установлении определенного взгляда на дальнейший путь ведения русского скотоводства все больше возрастала и принимала жгучий характер. И Северное общество, по инициативе Калантара, взяв на себя почин, созвало Первый Всероссийский съезд по улучшению скотоводства.
 
Съезд состоялся в сентябре 1910 г. под председательством Аветиса Айрапетовича и оставил по себе глубокий след. Он высказался за новое направление в зоотехнии, положив начало районированию подходящих для отдельных районов страны пород в зависимости от условий местности.
 
«Патриоты русского скотоводства», как называли «западники» Аветиса Айрапетовича и его сторонников, добились того, что Государственная Дума наконец наметила «мероприятия, направленные на улучшение местных пород скота, обладающих ценными хозяйственными особенностями» (45).
 
Так новый путь развития животноводства постепенно принимал реальное содержание, получая право гражданства. Но для того, чтобы это новое дело дало быстрый экономический эффект, Калантар стал энергично насаждать специальные кооперативные организации по разведению скота. То были первые в России Контрольные товарищества, которые по мысли их основателя, должны были служить звеном, связывающим молочное хозяйство с животноводством.
 
Вобрав в себя весь опыт работы по контролю молока, накопленный исследованиями Калантара в этой области и практикой его «походных лабораторий», Контрольные товарищества и союзы развернули большую работу по отбору лучших животных местных пород, прежде всего, по производительности. По указаниям Калантара, товарищества проводили непосредственно на крестьянских дворах показательные кормления, дойки, анализировали состав молока. Контроль молока помогал почти безошибочно отбирать лучших коров, зная и точности данные об их удоях и оплате корма. Таким образом, было покончено с игрой «в темную», зоотехника приближалась к точным наукам.
 
Возглавляемый Калантаром Комитет скотоводства Северного общества непосредственно руководил двадцатью двумя Контрольными союзами. Из них двадцать были чисто крестьянскими, один помещичий и один смешанный. Комитет организовал 15 курсов для подготовки контроль-ассистентов, выпустивших 350 таких специалистов. Надвинувшаяся первая мировая война прервала эту работу, с помощью которой Калантар намеревался охватить и объединить крестьянское молочное скотоводство всей страны.
 
Итак, деятельность Калантара по контролю молока, начатая им еще в 1883 году, на заре возникновения молочного дела, относится к такой области работы, значение которой с течением времени все более раскрывается.
 
В восьмидесятые годы можно было предположить, что главный предмет исследования Калантара – определение состава молока имеет если не чисто техническое значение, то, во всяком случае, представляет более или менее удобное средство правильной расплаты за молоко по его качеству. Однако после того как на основе контроля молока выявились скрытые до того производительные способности местного скота и возможности его совершенствования, стало ясно, что такой контроль имеет принципиальное значение и служит важным научным средством в борьбе за прогресс всего молочного скотоводства.

В КРАЮ ПОЛЯРНОМ
 
Летом 1907 года Калантар побывал в городе Холмогоры, на родине известной русской молочной коровы, В этот далекий северный край он был приглашен в качестве эксперта открывавшейся здесь выставки крупного рогатого скота.
 
«Холмогорка» восхитила Калантара. Она представилась видной, рослой, крупной, красивой коровой, «весом от 30 до 45 пудов, а по молоку, не знающей себе равной в России». И перед ним встал вопрос: много ли имеется такого крупного молочного скота, каковы границы его распространения, есть ли он в других местностях Архангельской губернии, или таким скотом отличается только Холмогорский уезд?
 
Сколько-нибудь содержательных ответов на эти вопросы не давали ни литература, ни местный опыт.
 
Тогда Калантар находит косвенные данные, на основании которых приходит к выводу, что границы распространения холмогорского скота значительны и могут продолжаться вплоть до полярного круга.
 
«Многие уверены, – писал Калантар, – что если холмогорский скот крупен и молочен, то это происходит оттого, что в нем есть кровь голландских быков, которых когда-то, двести лет тому назад, Петр Великий выписал и отдал в местные стада. Кто более или менее наблюдал скот различных местностей и знает результаты улучшения помещичьих стад иностранными быками, тот не долго останется при мнении, что одними лишь быками можно создать породу.
 
Влияние быка может оказаться лишь там, где кормовые условия хорошие; а раз корма хороши, то и местный скот должен быть сам по себе хорош. Вероятно, что император Петр, человек необыкновенного ума, именно поэтому и обратил свое внимание на холмогорских коров, что этот скот сам был и крупен, и молочен, и потому более всякого другого скота мог бы удержать лучшие качества голландских быков.
 
Следовательно, можно полагать, что и до Петра Великого в Архангельской губернии был хороший скот соответственно местным хорошим пастбищам; а если он был, то должен быть и в настоящее время там, где хорошие корма» (46).
 
Итак, холмогорка, по Калантару, – продукт деятельности человека и благоприятной окружающей среды. Весьма интересной представляется мысль, что «хороший скот должен быть там, где хорошие корма».
 
Но на чем же были основаны предположения Калантара, что на севере, в приполярных районах, могут быть «хорошие кормовые условия?». Ведь на географической карте местности, указанные Калантаром, страшно удалены от всего живого, и трудно было в те времена предполагать, что в этих отдаленных краях имеются условия для успешного развития молочного хозяйства. Все это, как-никак, шло вразрез и с установившимся мнением, и с учебниками географии, утверждавшими, что в приполярных краях «растут одни мхи да кустарники», что там «живут исключительно за счет охотничьих и рыболовных промыслов».
 
Калантар полагал, что теплое океанское течение Гольфстрим могло иметь благоприятное влияние на развитие растительного мира, а, следовательно, и скотоводства прибрежных районов русских северных вол. Мысль не только оригинальная, но и совершенно богатая!
 
Так Север открывал перед Калантаром заманчивые перспективы изучения скотоводственных возможностей этих беспредельных, но почти неизведанных пространств.
 
Его внимание останавливается, прежде всего, на холмогорском скоте, и он думает найти ответ на интересовавший вопрос: где границы распространения холмогорского скота?
 
Чтобы привлечь внимание ученых, специалистов и правительственных чиновников, Калантар делает ряд сообщений в сельскохозяйственных обществах, горячо доказывая необходимость изучения северного скотоводства не только в узкохозяйственных, но и в научных целях. Его энергичная пропаганда, в конце концов, преодолевая косность и тупость чиновников, венчается успехом.
 
В 1910 году при Северном сельскохозяйственном обществе, возглавляемом Калантаром, по его же инициативе и под его председательством был созван «1-й Всероссийский съезд по массовому улучшению скота». На этом съезде Аветис Айрапетович поделился своими впечатлениями, полученными от путешествий 1907 года по Холмогорскому району и далеко за его пределами, когда ему пришлось подняться по Пинеге, правому притоку Северной Двины, верст на двести пятьдесят, вплоть до самой Суры, чтобы «убедиться и собственными глазами увидеть, как покосы и пастбища, так и скот не только Холмогор, но и других местностей. И то, что мне пришлось увидать и услышать – записывает Калантар, меня удивляло и приятно поразило: отличный скот имеется не только в Холмогорском уезде, но есть и в Пинежском, как по крупности, так и по молочности» (46).
 
Полагая, что холмогорский скот, так же как и другие северные отродья является чисто местным, выработавшимся под влиянием особо благоприятных кормовых и бытовых условий, Калантар проводит мысль о необходимости дальнейшего разведения этого скота и, во всяком случае, настаивает на научном решении вопроса о его типе, о действительной продуктивности путем непосредственного изучения на месте.
 
Съезд большинством голосов присоединился к мнению Калантара и постановил обследовать ценнейшее русское отродье Севера, что и было поручено ему же в 1911 году как инициатору этого дела.
 
Интересно несколько подробнее остановиться на порядке и результатах Северной экспедиции Калантара. Но мы должны оговориться: глава экспедиции не опубликовал ни дневников, ни каких-либо путевых записок. Только спустя 16 лет (к десятой годовщине Октябрьской революции) он поделился некоторыми своими воспоминаниями об этой интересной экспедиции на Север.
 
«Я видел там, – писал Калантар, – необыкновенное богатство и не в метисах, а в местном скоте» (34).
 
Даже в этом коротеньком отрывке нельзя не видеть последовательности убеждений Калантара. Северная экспедиция была снаряжена в составе трех групп под его руководством и обследовала волости Холмогорского и Архангельского уездов. Кроме того, Калантар с одним из членов экспедиции произвел также объезд Мезенского и Линежского уездов для выяснения условий и форм скотоводства в этих районах.
 
В общем, экспедиция произвела подворное обследование свыше 2000 домов, заполнила более 1500 индивидуальных карточек и сделала около 250 снимков как отдельных экземпляров скота, так и бытовых картин.
 
Обследование дало крайне интересные результаты. Прежде всего, точными промерами и экстерьерными описаниями удалось установить «совершенно определенный экстерьер холмогорского «местного» скота, отличающийся от экстерьера голландских метисов». Этот факт имел крупное принципиальное значение. Он полностью подтверждал предположения Калантара о самобытности холмогорского скота.
 
Что же касается удоев, то они «поражали своей высотой». Калантар устанавливал их не только прямыми экспедиционными методами, но и косвенными данными: по количеству молока, занесенного от отдельных коров на маслодельно-сыроваренные заводы.
 
«Я находил животных, – отмечал Калантар, – у которых удалось записать суточный удой 60 – 80 фунтов, на городской ферме в Архангельске одна корова дала в 1910 году 446 ведер или 364 пуда, причем в среднем стадо дало больше 250 пудов на голову; такова ферма Лазаревой в Архангельске» (47).
 
В этой экспедиции Калантару удается проверить свои предположения относительно происхождения холмогорского скота, а именно, что его созданию благоприятствовали местные кормовые и прочие хозяйственные условия. С этой целью он вместе со своим помощником по экспедиции О. В. Гаркави, покинув на время район деятельности экспедиции, отплыл на пароходе по Белому морю за полярный круг и вышел в устье реки Мезень.
 
Это было во второй половине июня 1911 года. Калантар, на которого исключительное впечатление производил суровый полярный край, все время оставался на верхней палубе, без устали наблюдал за синими валами да чайками. Но вот вдали показалась незнакомая земля. На диком берегу, у самого обрыва, запестрели промысловые избушки Мезени, откуда исследователям предстояло пройти вглубь страны.
 
Огромные скотоводственные богатства открылись перед Калантаром, когда он стал подыматься вверх по реке Мезень, в места, «куда не посылали» улучшателей «ни Петр, ни Екатерина, ни Николай». Здесь был найден очень хороший, а местами выдающийся скот с прекрасными удоями; «нашли даже корову, которая с новотела, – по уверению хозяйки, – давала 2 пуда молока».
 
В Мезенском районе, особенно в нижнем течении реки выявились исключительно благоприятные условия для молочного животноводства с очень продуктивным скотом холмогорской породы и достаточно обеспеченным заливными лугами, которых на берегах Белого моря было не мало.
 
Не довольствуясь мезенскими лугами и пастбищами, куда все же, хоть редко, попадали отдельные экземпляры холмогорского скота, Калантар решил, по указанию местных людей, подняться вверх по Пезе, притоку Мезени, в. такие отдаленные места, дальше которых не ходили и почтовые лошади, в местность, славящуюся особо богатыми кормовыми условиями и носящую характерное название «Бычье». Так Калантар проследил северную границу распространения «Холмогорки».
 
В связи с характеристикой скотоводства Северного края Калантар попутно вскрывает одну чисто зоотехническую ошибку, допущенную другими исследователями. В этих далеких местах из-за отсутствия путей сообщения и выхода на рынки для свободного сбыта молочных продуктов молочно-хозяйственное производство не могло, конечно, развиваться. Здесь скот невольно выращивался для сбыта на мясо, который на богатейших заливных лугах доводился до 20 – 22 пудов, а при домашнем подкорме и до 28 – 30 пудов убойного веса.
 
Это обстоятельство дало основание некоторым исследователям края, не разбирающихся в экстерьерных вопросах, считать местный скот «мясным» и непригодным на молоко... «Молочность... никто не испытывал и не сравнивал, мясность же известна. А между тем, стоит опытному глазу посмотреть на мезенку, чтобы сказать с уверенностью, что на хорошем корме она будет отличной дояркой» (46).
 
Калантар измерял этот скот, снимал фотографии, определял его вес и убеждался, что местные жители «обладают чудесным скотом, но еще мало умеют извлекать из него доход».
 
Он доставил в Петроград и опубликовал фотографии небольшой белой мезенки, снятой им самим. Фото показывает ее нежный склад и отличные молочные признаки; в подписи к снимку автор отмечает: «Эта корова накормит хозяина, если тот не пожалеет корма для нее». И далее Калантар добавляет: «Вот почему северянину нужно заняться своими лугами, завести травосеяние» (46).
 
Обширные материалы, собранные северной экспедицией Калантара, стали предметом обсуждения первого агрономического совещания в Архангельской губернии 27 – 30 ноября 1912 г., на котором с докладом выступил Ав. А. Калантар. С трибуны совещания он говорил: «Северный скот имеет большое будущее, им только нужно наняться... Нужно знать скотоводство северного края, чтобы оценить – какое это богатство... Северянин должен искать свое спасение и свое богатство не в лесных заработках, которые должны занимать лишь его зимний досуг, и не в хлебопашестве, которое по местному климату не может быть успешным; северянин должен особенно заняться своими лугами и скотоводством, цены которому пока не знает».
 
В том же 1912 году была начата планомерная работа над местным северным скотом: по выращиванию бычков и разведению в себе. В помощь новому делу Калантар в 1913 году при руководимом им Северном обществе сельского хозяйства учреждает первый «Союз по разведению холмогорского (и ярославского) скота». А еще через год издает первый том «Племенной книги» холмогорского скота. Много лет спустя М. И. Придорогин в своем докладе Центральной зоотехнической комиссии НКЗема охарактеризовал эту книгу «лучшей из ему известных» по этому вопросу (34).
 
«В племенную книгу, – указывает Калантар, – заносились лишь животные типичные, стандартных промеров и без видимых признаков голландской крови, с содержанием жира не ниже 3,5 проц. и, наконец, с оплатой корма не меньше 120 фунтов молока со 100 кормовых единиц.
 
Животные, занесенные в эту племенную книгу, уже и первый же год деятельности Союза (в числе 145 голов) показывали рекордные удои – до 611 ведер» (34).
 
Как видим, смелые предположения Калантара о неизведанных богатствах Севера не только подтвердились, но даже были перекрыты фактическими наблюдениями. Вот почему он еще и еще раз призывал правительство использовать богатства Севера, порождаемые Гольфстримом. Но советы ученого оставались неосуществленными до самой революции. Только советская власть начала по-настоящему осваивать возможности Севера. Уже в двадцатых годах в полярных краях наблюдается энергичный рост молочного хозяйства. Первая молочная артель на Печоре возникла в 1925 году.
 
НА РОДИНЕ ЯРОСЛАВКИ
 
1910 год – год созыва Калантаром Первого Всероссийского съезда по улучшению скотоводства, явился началом той большой работы по обследованию местных отродий скота, которая получила все права серьезных государственных мероприятий по массовому улучшению скота.
 
И едва Калантар успел окончить обработку материалов северной экспедиции, как его снова пригласили принять участие в другой большой научной работе. На этот раз по предложению Ярославского земства он должен был обследовать скотоводство губернии. Калантар снарядил экспедицию в 1912 году, но она продолжала работать и в следующем 1913 году. Одновременно такое же исследование проведено было Е. Ф. Лискуном.
 
Снаряжение двух экспедиций двумя отдельными группами лиц, по двум разным программам, вначале казавшееся несколько излишним, впоследствии полностью оправдало себя и дало весьма интересный материал в смысле проверки методики выведения типа по промерам и внешнему описанию.
 
Действительно, обе экспедиции собрали богатейшие материалы, работая над различными группами скота одного и того же отродья, они дали одни и те же результаты, одни и те же промеры и экстерьерные признаки, то есть тип. Тем самым были рассеяны всякие небылицы, которые распространяли земские специалисты относительно типа ярославского скота.
 
Однако вопрос о типе скота Калантар, для большей убедительности, поставил на дополнительную проверку, проведя ее в двух плоскостях: относительно изменчивости его 1) во времени и 2) по местам.
 
Собрав все промеры ярославского скота, накопленные в земстве по многим выставкам до 1899 года, он обработал их по обычному методу вариационной статистики. Результаты оказались поразительно сходными с полученными во время экспедиции, то есть установленные стандарты оказались совершенно одинаковыми. Такое совпадение Калантар считал вполне естественным. «Костяк, установленный совместным тысячелетним влиянием климата, почвы, быта, кормления содержания и воспитания, не мог измениться без коренного изменения этих условий» (34).
 
Это новое теоретическое положение, сформулированное Калантаром, было крайне важно для устранения того легкомысленного отношения, которое проявляли некоторые «специалисты с апломбом» к типу местного скота, представляя его как нечто такое, что может изменяться чуть не из года в год.
 
Второе заблуждение, в которое впадали «специалисты» того времени, относилось к масти ярославского скота. Благодаря пропаганде земских специалистов было принято считать типичными ярославками лишь животных черной масти, белоголовых, с очками, с белыми чулками и т. д. Скот же с красными оттенками без всякого основания совершенно скидывался со счета. Калантар многократно на всех совещаниях и съездах протестовал против такого формального подхода к пониманию типа, указывая, что «тип определяется строением животного, масть же вещь изменчивая, зависящая даже от вкуса хозяина» (34).
 
Экспедиционное обследование подтверждало, что не было никаких оснований считать ярославским скотом только «черный белоголовый в очках», так как большая часть скота губернии имела другую масть – красную. Калантар даже допустил, что красный ярославский скот мог быть более жирномолочным и рекомендовал в нескольких местах организовать изучение продуктивности разномастного ярославского окота.
 
Чтобы выяснить тип ярославки по масти, он использовал собранный им обширный экспедиционный материал по промерам, разбив его на десять групп соответственно числу оттенков масти: от черных белоголовых в очках до сплошь красных. Результаты обработки оказались крайне интересными. Как и ожидал Калантар, все десять комбинаций мастей дали один и тот же стандарт промеров, то есть один и тот же тип. На этом основании он сделал следующее обобщение: «Одни и те же естественно-исторические, хозяйственные, бытовые условия выработали один и тот же костяк» (34).
 
Так в начале второго десятилетия Калантар одним из первых пролил глубокий свет на популярный в нашем отечестве скот, на ярославский, установив по многочисленным данным, что, несмотря на свою разномастность, ярославский скот представляет единый тип, и никакой разницы ни в костяке, ни в промерах между этим разномастным скотом не имеется.
 
Вскоре после окончания работы экспедиции в Ярославле открылась выставка скотоводства. На выставку Калантар прислал составленные им самим картограммы о распространении местного типичного скота и диаграммы с изображением промеров животных, кормовых условий, а также ряд фотографических снимков, относящихся к экспедиции. Одновременно он на выставке сделал доклад, в котором обобщил работу по обследованию скотоводства губерний и указал пути его улучшения.
 
В последующие два года Калантар проводил такие экспедиции в Вологодской, Псковской, Пермской и др. губерниях при участии более чем 50 его сотрудников. В 1913 году в Вологодской губернии его экспедиция установила, с одной стороны, высокую продуктивность скота некоторых районов, с другой, – расширила границы распространения ярославского отродья скота, куда впервые был включен даже старый, известный издавна район домшинского скота. Промеры и экстерьерные описания, сделанные экспедицией, установили полную идентичность этого скота с ярославским.
 
На основании собранных материалов Калантар составил первую карту распространения ярославского скота; она захватила, кроме Ярославской, Вологодскую, Череповецкую, Новгородскую, Тверскую, уголок Владимирской и Костромской губернии. Карту автор сдал на хранение в Ярославское земство.
 
Летом 1920 года Калантар еще раз – в последний – занялся ярославским скотом. Но прежде чем рассказать об этой его работе, нам следует вспомнить село Вятское – главный очаг ярославского скота, куда в 1889 году Аветис Айрапетович направил своего лучшего ученика И. Ф. Ивашкевича с походной лабораторией для изучения продуктивности и состава молока местных стад. Вспомним так же, как обрадованный результатами этого первого научного изучения ярославки, он поспешил обнародовать их на заседании Московского общества сельского хозяйства. Тогда же по совету Калантара в Вятском был создан племенной рассадник.
 
Прошло тридцать лет. Отмечая юбилей рассадника, крестьяне села Вятское не забыли пригласить на торжества также своего старого друга и советчика Аветиса Айрапетовича. Калантар приехал в Вятское и вместе со всеми тружениками этого края радовался успехам местного скотоводства.
 
В связи с этим В. А. Ларчин рассказывает о следующем интересном факте. «На общем собрании крестьян и специалистов, обсуждавших итоги работы по животноводству, был поднят вопрос о признании ярославского скота в качестве самостоятельной породы. Аветис Айрапетович, как истинный патриот и крупный знаток животноводства, выступил за поддержку такого предложения, которое было принято единодушно всеми участниками собрания. Решение по этому поводу было направлено в Наркомат земледелия СССР» (28).
 
Итак, Калантар не только явился пионером изучения достоинств ярославки, но и активным участником ее официального признания в качестве самостоятельной породы, ставшей самой популярной в Советском Союзе.

ФЛОРА И ФАУНА
 
Для зоотехнических работ Калантара особенно характерно умелое применение в конкретных целях могучей эволюционной теории Дарвина и ее дальнейшее развитие. Он считал, что только на такой основе можно выработать действительные практические меры к поднятию животноводства применительно к каждому отдельному району.
 
Снаряжая свои экспедиции, Калантар стремился установить характер скотоводства не только в районах, богатых в кормовом отношении, но проследить также все переходы от лучших мест к худшим. Картина параллелизма между кормовыми условиями и качеством скота выступала перед ним с предельной ясностью. Для того, чтобы отчетливо выявить эту зависимость между организмом и средой, данные по весу, продуктивности, промерам, мастям и другим признакам животных, он рассматривая не по административному делению страны, а по отдельным районам распространения той или иной группы скота, например, вдоль рек, по берегам которых издавна селились скотоводы. Так, во время экспедиции по Вологодской губернии местное скотоводство было прослежено по Двине и ее притокам – Вычегде, Выледи, Выми, Сысоле, Югу и Лузе.
 
Анализируя характер скотоводства губернии, например, по весу животных, он указывал:
 
«В низовьях Двины мы видим крупный, с хорошими молочными формами, красивый скот на 24 – 27 пудов живого веса, с удоями от 150 до 200 пудов. Затем по мере поднятия по Двине скот все более и более становится мелким с колебаниями, смотря по изменяющимся кормовым условиям. Но так как Двина почти на всем своем протяжении изобилует заливными покосами и хорошими пастбищами, то понятно, почему почти весь придвинский скот является достойным внимания молочным скотом... Дальше, по мере поднятия вверх по Вычегде, скот становится все мельче и мельче и к ее верховьям приобретает крайне невзрачный вид, угловатость, мелкий размер, доходя даже до 11 пудов живого веса. На этом протяжении, конечно, кормовые условия также колеблются, параллельно колеблется и характер скота» (34).
 
Такая же закономерная картина наблюдалась им и во время северной экспедиции. «Чем больше я знакомился с нашим Севером, – отмечал Калантар, – тем ярче и ярче становилась для меня картина полного соответствия между кормовыми условиями, живым весом и продуктивностью скота. Мы видим вдоль одной и той же реки и ее притоков необычайное разнообразие в характере скотоводства; начиная от богатых кормов в низовьях, например, Мезени, скот, доходящий в неоткормленном виде до 40 пудов живого веса, сменяется по мере поднятия к истокам скотом измельченным, до 10 и даже до 7 – 8 пудов живого веса» (34).
 
И Аветис Айрапетович невольно восклицает: «Вот тот естественный, природный ход улучшения, который сам собою напрашивается при изучении русских отродий скота в связи с условиями их кормления, содержания и воспитания! И изучение нашего Севера дает блестящие доказательства того, что для выработки хорошего молочного скота требуются в первую голову обильные корма» (34).
 
«В общем, – заключает Калантар, – экспедиция еще раз подтвердила ту картину скотоводственных условий всего севера, которая для меня была ясна давно, а теперь стала очевидна и для своих сотрудников, а именно полное соответствие качества, величины и продуктивности скота с местными кормовыми условиями. Эта зависимость между флорой и фауной есть очень важное обстоятельство, к сожалению, часто упускаемое из виду при суждении о мероприятиях по массовому улучшению скота и о выборе породы» (47).
 
В другом месте Аветис Айрапетович еще резче подчеркивает эту закономерность: «Каждая местность, собственно со своими кормовыми, почвенными и другими условиями вырабатывает свой тип, свою породу скота» (47).
 
В 1927 году Калантар свои наблюдения над различными породами крупного рогатого скота и развитую им закономерность образования типов и пород изложил в своем очень интересном и содержательном труде «Судьбы «русского» скота».
 
В воспоминаниях об Ав. А. Калантаре проф. В. А. Харченко, останавливаясь на этой работе ученого, подчеркивает: «Каждому зоотехнику и агроному следует хорошо познакомиться с этими трудами. В них они найдут очень много для себя полезного, смогут многое применить в своей практической деятельности» (1). И действительно, статья «Судьбы «русского» скота» поражает читателя не только талантливостью и широтою взглядов ее автора, но и обстоятельностью тех новых теоретических идей, которым суждено было выдвинуться в нашей стране благодаря Ав. А. Калантару.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
 
1. Профессор Ав. А. Калантар и отечественное иголочное дело. М., 1948.
2. Государственный исторический архив Московской области. Ф. 228, д. 4793.
3. Известия Петровской земледельческой и лесной академии. 1882.
4. М. Е. Лобашев. Очерки по истории русского животноводства. М. – Л. 1954.
5. Л. А. Калантар. Воспоминания. Рукопись.
6. Ав. А. Калантар. Предварительные очерки (по истории молочного хозяйства). Рукопись.
7. Ав. А. Калантар. Отчет лаборатории. 1884 – 85 и 86 года. М. 1887.
8. Известия Петровской земледельческой и лесной академии. 1884.
9. «Ежегодник Департамента земледелия» за 1907 г.
10. «Сельское хозяйство и лесоводство». 1890.
11. Известия Петровской земледельческой и лесной академии. 1881.
12. «Вестник Русского сельского хозяйства». 1888.
13. И. А. Берзинь. Воспоминания. Рукопись.
14. «Вестник Русского сельского хозяйства», 1889.
15. Центральный Государственный исторический архив в Ленинграде. Ф. 398, д. 18989.
16. Ав. А. Калантар. Приготовление сыров в мелком хозяйстве и домашнем быту. М. 1926.
17. Ав. А. Калантар. Воспоминания. Рукопись.
18. «Тимирязевец». 1947 г.
19. Центральный Государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства. Ф. 478, оп. 8.
20. С. Г. Давыдов. Воспоминания. Рукопись.
21. Труды съезда молочных хозяев Северных губерний. Ярославль. 1902.
22. Журналы агрономического совещания. Птб., 1910.
23. Ав. А. Калантар. Развитие кооперативного молочного хозяйства в России. 1909.
24. «Правда». 21 октября 1958.
25. Труды первого съезда по животноводству Северной области. Пгр. 1919.
26. И. К. Степановский. Маслоделие – богатство Севера. Влгд. 1912.
27. «Молочное хозяйство». 1911.
28. В. А. Ларчин. Воспоминания. Рукопись.
29. Труды молочнохозяйственной лаборатории НКЗ. Вып. 1.
30. «Молочное хозяйство». 1927.
31. «Молочное хозяйство». 1925.
32. А. В. Озеров. Воспоминания. Рукопись.
33. «Беднота». № 1974.
34. «Пути сельского хозяйства». 1927.
35. «Известия». 4 декабря 1925.
36. «Экономический вестник Армении» 1928.
37. Ав. А. Калантар. Состав молока как принцип при улучшении пород молочного скота. Доклад на VIII съезде русских естествоиспытателей и врачей.
38. «Правда», 23 марта 1955.
39. Центральный Государственный исторический архив в Ленинграде. Ф. 398, д. 16820.
40. «Правда». 2 марта 1945.
41. «Земледелец». 1903.
42. «Молочное хозяйство». 1908.
43. Ав. А. Калантар. Общедоступное руководство по молочному хозяйству. М. 1922.
44. «Сельскохозяйственная жизнь». 1929.
45. «Молочное хозяйство». 1909.
46. Ав. А. Калантар. Луговодство, травосеяние и скотоводство – основа северного хозяйства. Спб. 1908.
47. Ав. А. Калантар. Доклад по обследованию животноводства. Влгд. 1913.
48. А. П. Никольский. Воспоминания. Рукопись.
49. Ав. А. Калантар и А. В. Озеров. Белорусский скот.
50. Ав. А. Калантар. Закономерность окраски животных и термическая теория пигментации. М. 1927.
51. «Школьное хозяйство». 1896.
52. Сборник статей по вопросу женского с. х. образования. Спб. 1905.
53. Закон об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР. 1959.
54. «Школьное хозяйство». 1900.
55. Центральный Государственный исторический архив в Ленинграде. Ф. 382, д. 3402.
56. «Известия». 27 августа 1927.
57. Центральный Государственный исторический архив в Ленинграде. Ф. 776, оп. 8, д. 1517.
58. Приветствие Ав. А. Калантару в день его 40-летней деятельности от студентов и преподавателей Вологодского молочного института. Рукопись.
59. «Молочное хозяйство». 1905.
60. «Молочное хозяйство». 1904.
61. «Земледельческая газета». 1901.
62. «Пути сельского хозяйства». 1926.
63. «Вестник сельского хозяйства». 1912.
64. «Школьное хозяйство». 1901.
65. «Северное хозяйство». 1902.
66. «Земледелец». 1909.
67. «Земледелец». 1902.
68. «Земледелец». 1905.
69. «Земледелец». 1911.
70. «Сельское хозяйство и лесоводство». 1889.
71. «Известия». 11 июня 1958.
72. Труды съезда молочных хозяйств Ярославской и Вологодской губ. Ярсл. 1899.
73. «Молочное хозяйство». 1910.