Если сопоставить два источника сведений об И. А. Петине - справочные издания и письма, воспоминания, статьи К. Н. Батюшкова, - то на фоне бесстрастной словарной статьи ярче высветится то, что было важным в жизни и личности И. А. Петина именно для Батюшкова и что затем отразилось в творчестве поэта.
      Вот информация из "Русского биографического словаря" (1902 г.):
      "Петин И. А. Писатель, полковник. Рано лишившись отца, Иван Александрович остался на руках матери, Александры Павловны, нежно его любившей, у которой он был единственным сыном и которой было суждено его пережить. С 1807 года и до конца жизни служил:
      1807 г. Прусский поход. Ранен. Награжден Владимиром 4-й степени.
      1808 г. Финляндский поход. Жестоко ранен.
      1812 г. Участвует в Бородинском сражении. Опасно ранен.
      1813 г. Участвует в военных действиях, несмотря на еще не залеченные раны.
      4/Х 1813 г. убит пулей в Лейпцигской битве. В 1800-1806 годах занимался литературным творчеством - писал басни, которые печатал в журнале "Утренняя заря". Позднее помещал в "Военном журнале" специальные статьи по разным отраслям военных знаний".
      К. Н. Батюшков посвятил И. А. Петину два стихотворения: "К Петину" (1810 г.) и "Тень друга" (1814 г.), две статьи: "Воспоминание о Петине" (1815 г.) и "Воспоминание мест, сражений и путешествий" (1815 г.), несколько писем друзьям и письмо, адресованное матери И. А. Петина - А. П. Петиной. Если мы внимательно вчитаемся в эти тексты, мы заметим, что дружба двух молодых людей так или иначе была связана с военными походами. Они познакомились во время Прусского похода (1807 г.), и тогда же оба были ранены. Затем вместе участвовали в Финляндском походе (1808 г.), далее увиделись через полтора года в Москве. В 1813 году Петин и Батюшков находятся на театре военных действий в Европе, где Петин погибает.
      Вспомним, что война была для Батюшкова особым явлением. На войне сам он был другим. В записной книжке "Чужое: мое сокровище" (1817 г.), набрасывая свой "автопортрет", поэт пишет: "Он перенес три войны и на биваках был здоров, в покое - умирал"; "Но в дружестве, когда дело идет о дружестве, черному нет места: белый на страже!"; "Нежные мысли, страстные мечтанья и любовь как-то сливаются очень натурально с шумной, мятежной, деятельною жизнью воина. Гораций бросил щит свой при Филиппах. Тибулл был воин. Парни служил адъютантом..." [1].
      Петин - часть второй (или первой?), то есть военной жизни Батюшкова. Той, в которой он сам - Ахилл, а не Ах! Хил! (как шутливо называли его братья по "Арзамасу"). Можно допустить, что Петин был не только другом для Батюшкова, но и своеобразным символом "лучших" сторон жизни поэта.
      Более того, Батюшков ощущал свое родство с Петиным, родство и биографическое, внешнее, и внутреннее, духовное. Он писал: "Души наши были сродни. Одни пристрастия, одни наклонности, та же пылкость и та же беспечность, которые составляли мой характер в первом периоде молодости, пленяли меня в моем товарище. Привычка быть вместе, переносить труды и беспокойства воинские, разделять опасности и удовольствия теснили наш союз. Часто и кошелек, и шалаш, и мысли, и надежды у нас были общие". Петин писал немного, но Батюшков придавал написанному им важное значение:
      "Словесность не была забыта, и однажды - этот день никогда не выйдет из моей памяти - он пришел ко мне с свитком бумаг... В нем, конечно, тлеется искра дарования, ибо, что ни говорите, сердце есть источник дарования...".
      При этом Батюшков видел "зеркальную разность" судеб своей и Петина. Несколько раз он упоминает о матери друга - Александре Павловне Петиной. Иван Александрович был ее единственным сыном, нежно любимым (после ранения 1812 года только "попечительность нежной матери, которая имела счастие ходить за раненым сыном своим... избавила его от смерти или продолжительного страдания", - сказано в "Воспоминании о Петине"). Сам Батюшков почти от самой колыбели был лишен материнского попечения. Его мать Александра Григорьевна лишилась рассудка и скончалась вдали от детей в 1795 году. Эта ранняя утрата оказала сильное влияние на внутреннюю жизнь поэта: он не раз возвращался к ней в своих мыслях, в письмах к родным и в стихах. Петин для Батюшкова всегда был младшим - юноша, почти мальчик (но - "редкий юноша!"), хотя они были почти ровесниками. Складывается впечатление, что Батюшков воспринимал судьбу друга как зеркальное, благополучное отражение своей собственной нескладной судьбы. Заботливая мать, безупречный жизненный путь, отсутствие честолюбия, гибель во цвете лет на поле чести...
      Читая очерки Батюшкова, посвященные Петину, мы видим, что поэт рисует не просто жизнь человека, а в каком-то смысле житие. "...Отличался редким прилежанием и примерным поведением; матери его ставили в пример детям своим, и наставники хвалились им, как лучшим плодом своих попечений..."; "Доброе сердце... спасало его в буре страстей и среди обольщений света...". Далее Батюшков рассказывает два случая, вполне подходящих под определение "чуда". Первый показывает патриотизм Петина, его заботу о русских солдатах. "Другой случай... еще разительнее изображает его. По окончании шведской войны мы были в Москве... Не один вечер мы просидели у камина в сих сладких разговорах, которым откровенность и веселость дают чудесную прелесть. К ночи мы вздумали ехать на бал и ужинать в собрании. Проезжая мимо Кузнецкого моста, пристяжная оторвалась, и между тем как ямщик заботился около упряжки, к нам подошел нищий, ужасный плод войны, в лохмотьях, на костылях. "Приятель, - сказал мне Петин, - мы намеревались ужинать в собрании; но лучше отдадим серебро наше этому бедняку и возвратимся домой, где найдем простой ужин и камин". Сказано - сделано. Это безделка, если хотите, но ее не надобно презирать. "От малого пожертвования до большого один шаг", - скажет наблюдатель сердца... молодой человек, который умеет пожертвовать удовольствием другому, чистейшему, есть герой в моральном смысле". Этот отрывок любопытен не только самим описанием "чуда", но и оценкой его Батюшковым именно как подвига.
      Далее поэт продолжает "писание жития" друга. На войне - равнодушие к наградам и "ни одного выражения ненависти" по отношению к врагам. Наконец, два раза упоминается о том, что Петин предвидел свою гибель, и дается следующий комментарий по этому поводу: "Провидение... посылает сие уныние и смутное предчувствие, как вестник страшного события или близкой кончины, затем чтобы сердца ему любезные приуготовлялись к таинствам новой жизни или укрепились глубоким размышлением к новой победе над судьбою или собственными страстями?..". Заканчивается "Воспоминание..." фразой: "...есть бессмертие на небе!". И после гибели Петина его образ остается для Батюшкова воплощением идеала: "...дружество и благодарность запечатлели его образ в душе моей. Я ношу сей образ в душе как залог священный; он будет путеводителем к добру; с ним неразлучный, я не стану бледнеть под ядрами, не изменю чести, не оставлю ее знамени..." [2].
      Еще одной приметой батюшковского времени была глубокая "литературность" - от творчества, пропитанного реминисценциями из всех предыдущих эстетических эпох до ощущения родства с художественными образами на уровне быта, человеческих отношений. Среди литературных пристрастий Батюшкова одно из главных мест занимал "волшебный Омир" (как тогда называли Гомера). И вполне возможно, что в образах верных друзей Ахилла и Патрокла он видел себя и Петина. Об этом свидетельствует, например, характерное сопоставление.
      У Гомера:
      "Боле с тобой мы не будем вдали от возлюбленных другов
      В тайных беседах сидеть..."
      (23 песнь "Илиады");
      У Батюшкова в очерке "Воспоминание о Петине":
      "Часто мы просиживали на высотах Шлосберга посреди романтических развалин и любовались необозримым лагерем... Вечернее солнце и звезды ночи заставали в сладкой задумчивости или в сих откровеннейших излияниях два сердца, сродные и способные чувствовать разлуку".
      И. Бродский писал: "Любовь одного поэта к другому... - это не любовь Джульетты к Ромео: трагедия состоит не в немыслимости существования без него, но именно в мыслимости такого существования. И как следствие этой мыслимости, отношение автора к себе... безжалостней, бескомпромиссней; поэтому, когда начинаешь говорить... говоришь как на исповеди, ибо не поп и не Бог, а он - другой поэт - слышит...".
      Батюшков потерял Петина в 1813 году и очень тяжело пережил утрату. Но образ друга осенил лучшие его творения.
     
      ПРИМЕЧАНИЯ
      1 Батюшков также служил адъютантом у генерала Н. Н. Раевского.
      2 Батюшков К.Н. Сочинения: В 3-х т. Т. 1. СПб., 1885. С. 286.
     
      Л. Г. Яцкевич
      "СИЛЬНЫ НЕ ЖЕЛЕЗОМ..."
      (Отражение национального самосознания в поэзии Н. А. Клюева)

      Студеная Кола, Поволжье и Дон
      Сильны не железом, а воском икон.
      Н. Клюев

      Русская поэзия является наивысшей формой выражения национального самосознания. В годину лихолетья, в смутное время русский человек обращается к ней как к источнику духовных сил, необходимых ему для преодоления темного хаоса безвременья и для последующего возрождения.
      В 1954 году, обозревая события российской истории двадцатого века, И. А. Ильин с тревогой вопрошал: "...Когда русским людям дан новый опыт подлинного зла, подлинного страдания и предчувствие грядущего величия, следовало бы ждать от русской поэзии настоящих песен и пророчеств... Где же это все?" [1]. Знаменательно, что в том же 1954 году, как ответ на этот вопрос, за границей выходит собрание сочинений Николая Алексеевича Клюева [2] , поэта, воплотившего в своем творчестве духовное наследие Святой Руси, ее историческую память.
      Давно замечено, что русская культура имеет прерывистый характер в силу трагического течения ее истории. Творчество Н. А. Клюева связывает "цепь времен", прошлое и будущее России в единое целое. В этом заключается великая созидающая сила его поэзии.
      Нередко масштабы личности поэта и его творчества неправомерно сужают в социально-культурном плане, включая его в группу новокрестьянских поэтов, ограничивают в географическом плане, называя его олонецким поэтом, и наконец, - в плане духовном, связывая своеобразие его творчества исключительно с расколом и сектантством. С другой стороны, поэтическое наследие Н. А. Клюева пытаются оторвать от исконно русских корней. Так, парижский исследователь Эммануил Райе начинает свою статью с обобщения: "От всего облика Клюева веет каким-то холодком. Он как бы всем чужой" [3]. Однако это субъективное впечатление. Сам Клюев, словно возражая, писал о своей сердечной связи с Россией и ее святынями:
     
      Сердце, сердце, русской удали жилье,
      На тебя ли ворон точит лезвие,
      Чтоб не пело ты, как воды в ледоход,
      Чтобы верба за иконой не цвела,
      Не гудели на Руси колокола... (10, 340) [4].
     
      Заметим попутно, что слова сердце, душа, Русь, Россия относятся к высокочастотным в поэтическом словаре Клюева. Слово сердце употребляется 190 раз, душа - 240, Русь, Россия - 1705.
      Э. Райе считает Клюева единственным великим мистическим поэтом России. Духовное своеобразие его поэзии он связывает с хлыстовством, которое объявляет "специфической религиозной сущностью русского духа". Подчеркивая таинственность, загадочность Клюева, он предполагает: "Возможно, что хлыстовство и есть зерно еще не открытой миру тайны России" [6]. Поэзия Клюева опровергает это со всей художественной убедительностью (несмотря на то, что в молодости поэт интересовался хлыстовством, как и другие поэты и философы начала века). Так, для хлыстовства были чужды традиционные святыни крещеной Руси, а Клюев утверждает свою близость к ним:
      Стало озеро выспрашивать,
      Оно стало мне рассказывать
      Тайну тихую поддонную
      Про святую Русь крещеную (10, 112).
      Хлыстам была чужда православная культура древней Руси, а Клюев пишет:
      И певчей калиткою стукнет Садко:
      "Пустите Бояна - Рублевскую Русь,
      Я тайной умоюсь, а песней утрусь" (10, 347).
      И наконец, насколько несовместимы с хлыстовскими антилитургическими настроениями и мистическим эротизмом чистые слова Клюева о Есенине:
      Как к причастью звоны,
      мамины иконы,
      Я его любил (11. 90).
      Нельзя согласиться также и с утверждением Э. Раиса о том, что Клюев чуть ли не единственный мистический поэт России. Дело в том, что мистическое сознание нельзя сводить к ограниченному темному кругу сектантских умонастроений и чувств, свидетельствующих о болезни духа. Мистическая сторона поэзии Клюева отражает духовную жизнь православной России и имеет свои литературные истоки в древнерусском творчестве, а также в русской литературе XIX века: в произведениях Г. Р. Державина, Ф. Н. Глинки, В. А. Жуковского, А. С. Хомякова, И. С. Никитина, А. К. Толстого, К. К. Романова, В. С. Соловьева, А. А. Блока.
      Главный смысл своего творчества Клюев видел в том, чтобы поэтически воспроизвести душу русского народа:
      Нерукотворную Россию
      Я, песнописец Николай,
      Свидетельствую, братья, вам (12, 327).
      Именно поэтому слова душа, душенька встречаются в его произведениях более двухсот раз. Содержание этих слов складывалось в поэтическом сознании Клюева в соответствии с его христианским миропониманием как мистическое понятие: "Горько в себе посмеется душа Над правдой слепого рассудка". Для Клюева душа - это метафизическая реальность, духовное начало в человеке, которое соединяет его и окружающий его мир с Богом. В силу этого в религиозных текстах утвердился символический способ именования духовных сущностей. Русская духовная поэзия, фольклор имели свои, а также унаследованные библейские традиции именовать духовные сущности символическим способом. Следуя этим традициям, поэзия Клюева имеет удивительно богатый словарь символических обозначений души. С этой целью используются:
      1) названия птиц (Алконост, гагара, голубь, горлица, гусь, дрофа, жаворонок, журавль, зяблик, иволга, коршун, ласточка, лебедь, орел, орлица, петух, птица, сойка, чайка), например:
      (1) Ax, взвиться б жаворонком к Богу!
      Душа моя, проснись, что спишь! (13, 31);
      (2) Зяблик-душа голодна и бездомна... (12, 204);
      (3) И взлетит душа Алконостом
      В голубую млечную медь
      Над родным плакучим погостом
      Избяные крюки допеть! (10, 123);
      2) названия насекомых (пчела, бабочка, мошка);
      3) названия рыб (камбала, лососка, осетр, рыба, стерлядь):
      (1) Душа, как рыба, всплеснет в лазурь (10, 295);
      (2) Как стерлядь в прибое, так в музыке Глинки
Ныряет душа с незапамятных пор (10, 332);
      (3) Сплетает захватистый невод,
      Чтоб выловить камбалу-душу (12, 146);
      4) названия коня, оленя;
      5) названия растений (береза, кедр, фиалка, василек и др.);
      6) названия сельскохозяйственных построек и инвентаря (овин, гумно, ток, подойник, веретенце и др.);
      7) названия корабля и других судов;
      8) названия земных пространств (земля, степь, полосынька и др.);
      9) названия водных пространств и предметов, связанных с ними (вода, море, дно, якорь, пловец);
      10) названия воска, свечи.
     
      Наблюдения над лексической сочетаемостью слова душа в произведениях Клюева позволяют объективно ответить на вопрос, чью душу и какую душу изображает поэт. Прежде всего, это души крестьянские, мужицкие, бабьи, солдатские, родительские:
      (1) Мужицкая душа, как кедр зелено-темный,
      Причастье Божьих рос неутомимо пьет... (10, 330);
      (2) Читает их пахарь,
      С ним некто Другой,
Кто правит огнем и мужицкой душой (10, 296);
      (3) Спас за сошенькой-горбушей
Потом праведным потел,
Бабьи, дедовские души
Возносил от бренных тел (7, 144).
     
      По-христиански спокойно, благостно и по-крестьянски поэтично звучит "Поминальный причит" о душах солдат, погибших на поле боя:
      Покойные солдатские душеньки
      Подымаются с поля убойного.
      До подкустья они малой мошкою,
      По надкустью же - мглой столбовитою,
      В Божьих воздухах синью мерещатся,
      Подают голоса лебединые.
      Словно с озером гуси отлетные,
      С святорусской сторонкой прощаются (6, 232).
     
      Неоднократно встречаются у Клюева и такие выражения, как душа народная, душа русская, душа России:
     (1) Исчислять и взвешивать прошлое бесплодно, -
      В миге народившемся ключ к душе народной (12, 58);
      (2) Восстань, дитя, убей злодея,
      Что душу русскую, как моль,
      Незримо точит в прах и боль,
      Орла Софии повергая! (13, 34);
      (3) Где Стратилатом на коне
      Душа России, вся в огне,
      Летит ко граду, чьи врата
      Под знаком чаши и креста! (12, 331);
      (4) И, рыдая о милых близях,
      В заревой конопель и шелк
      Душу Руси на крыльях сизых
      Журавлиный возносит полк (12, 250).
     
      В поэтическом мире Клюева имеют душу и природа, во всех своих проявлениях, и предметы, которые обычно называют "неодушевленными":
      (1) И душа лугов парит орлицей,
      От росы свежительно-алмазна (12, 128);
      (2) Знаю, что вечной весною веет березы душа...(12, 335);
      (3) О горе, горе! Вижу я
      В огне родимые поля, -
      Душа гумна, душа избы,
      Посева, жатвы, бороньбы,
      Отлетным стонет журавлем!.. (13, 25);
      (4) В каждом калже, мнится, стонет,
      Заключенная душа (10, 308);
      (5) Пусть стол мой и лавка-кривуша -
      Умершего дерева души... (10, 308);
      (6) На деревах тетерки, куры
      И души проса, пухлых реп (7, 129).
     
      Есть в творчестве Клюева и образ мирской (мировой) и вселенской души:
      (1) В избе, под распятьем окна,
      За прялкой Предвечность сидела,
      Вселенскую душу и мозг
      В певучую нить выпрядала (12, 147);
      (2) Сократ и Будда, Зороастр и Толстой,
      Как жилы, стучатся в тележный покой.
      Впусти их раздумьем - и вновь обретешь
      Ковригу Вселенной и Месячный нож -
      Нарушай ломтей, и Мирская душа
      Из мякиша выйдет, крылами шурша.
      Таинственный ужин разделите вы,
      Лишь смерти не кличьте - печальной вдовы (10, 310).
     
      По нашему мнению, данный материал не свидетельствует о пантеистическом мировоззрении Клюева, как об этом нередко пишут. Во-первых, он создает поэтическую картину мира, вдохновленную христианским пониманием природы как Божьего творения. П. Минин, современник поэта, писал: "Существует различие между христианской и внехристианской мистикой и в воззрениях на материально-чувственное бытие. Внехристианский мистик, уже в силу пантеистического постулата своего мировоззрения, склонен рассматривать чувственное бытие (материю и тело), как метафизическое зло... По христианскому учению, лежащему в основе церковной мистики, мир - творение Божие и среда существования царства Божия... Понятно, что уже поэтому христианский мистик не может относиться к миру и телу, как к метафизическому злу. Отсюда его задача заключается в отречении не от мира, как творения Божия, а от мира, как явления, в зле лежащего...". Во-вторых, мысль о пантеизме Клюева противоречит тому факту, что в своем творчестве поэт глубоко отразил личностный характер отношения человека к Богу:
      ...Но жив мой дух, как жив Господь,
      Как сев пшеничный перед всходом.
      Еще бесчувственна земля,
      Но проплывают тучи мимо.
      И, тонким ладаном куря,
      Проходит пажитью Незримый.
     
      Его одежды, чуть шурша,
      Неуловимы бренным слухом,
      Как одуванчика душа,
      В лазури тающая пухом (10, 134).
     
      Как известно, именно "христианская мистика - мистика личности" [8], в то время как в пантеистических воззрениях "божество в своей сущности понимается... как безличная космическая сила, как простая Бесконечная монада..." [9]. Христианское личностное отношение к Богу особенно глубокое понимание получило в православии и в православном искусстве, в частности в иконографии. Многие исследователи отмечают иконографичность поэтики Клюева, что прежде всего проявляется в особенностях лирического сюжета его произведений, а также в частом употреблении имен христианских святых и названий икон. Вот имена святых, которые встречаются у Клюева: Аверкий, Аграфена, Александр Невский, Алексий, Андрей, Антроп, Власий, Гермоген, Дмитрий Солунский, Дмитрий Донской, Дмитрий (Царевич), Георгий Победоносец, Елеазар, Ефросинья Полоцкая, Зосим (Изосим), Илья, Иринарх Соловецкий, Кирилл Челмогорский, Макарий на Желтых Водах, Михаил Тверской, Никита Новгородский, "Микола" (Святитель Николай), Нил Столпник, Онорий, Парфений, Протасий, Савватий, Сисентий (Сесентий), Федосья (Феодосия), Федор Стратилат (Феодор), Феодор Соловецкий, Фрол и Лавр, Феодосий, Филипп и др. А вот список икон, которые в его время не были музейными экспонатами, а украшали красный угол крестьянской избы: "Дождевой Илья", "Георгий Победоносец", "Заклание", "Зачатия образ", "Звезда на Востоке". "Змея и глава Иоанна" ("Креститель Иоанн"), "Микола" ("Святитель Николай"), "Митрий" ("Дмитрий Солунский"), "Мокробрадый Христос", "Неопалимая Купина", "Обрадованное небо", "Образ Суда" ("Страшный суд"), " Одигитрия", " Пирогощая", "Сладкое лобзание", "Спас", "Споручница грешных", "Судилище Христово", "Троеручица", "Умягчение злых сердец", "Утоли моя печали", "Успение".
      И наконец, сам Клюев, сопоставляя пантеистическое и христианское миропонимание, пишет о том, что ему дороги христианские духовные ценности, за которые он готов принять страдание:
      Как перс священному огню,
      Я отдал дедовским иконам
      Поклон до печени земной,
      Микула с мудрою сохой,
      И надломил утесом шею (10, 435).
     
      Вместе с тем Клюев был убежден, что в душе русского народа жива родовая память, связывающая мир русской культуры с древними священными истоками. В поэме "Песнь о Великой Матери" он говорит:
      Нет прекраснее народа,
      У которого в глазницах,
      Бороздя раздумий воды,
      Лебедей плывет станица!
      Нет премудрее народа,
      У которого межбровье -
      Голубых лосей зимовье,
      Бор незнаемый кедровый,
      Где надменным нет прохода
      В наговорный терем слова! -
      Человеческого рода,
      Струн и крыльев там истоки... (13, 5).
      Приходится с сожалением констатировать, что "...неузнавание Клюева, длившееся многие десятилетия, продолжается" [10]. Основная причина - языковой барьер, отделяющий современных читателей от Клюева. Образный язык поэта становится многим недоступен в силу того, что современная культура утратила священные начала. Современник Клюева философ И. А. Ильин считал: "Духовная рана современной культуры - утрата священного... И прежде всего нам надо сосредоточиться на том, что мы утратили. Человечество пыталось за последние два века создать культуру без веры, без сердца, без созерцания и без совести; и ныне эта культура являет свое бессилие и переживает свое крушение" [11].
      Воскрешение национального самосознания - это путь к священным истокам. Он требует духовного мужества. Молодой Клюев в начале своего творческого пути понимал это, когда восклицал, обращаясь к России:
     
      О, кто Ты: Женщина? Россия?
      В годину черную собрат!
      Поведай тайное сомненье,
      Какою казнью искупить,
      Чтоб на единое мгновенье
      Твой лик прекрасный уловить? (10, 124-125).
     
      Николай Алексеевич Клюев мужественно прошел этот тернистый путь и оставил нам обещанное наследие. Хватит ли у нас сил воспринять его?
     
      ИСТОЧНИКИ
      1. Клюев Н. Сосен перезвон. М.: Книгоиздательство "В. И. Знаменский и К°", 1912.
      2. Клюев Н. Братские песни. Кн. 2. М.: Изд-во журнала "Новая земля", 1912.
      3. Клюев Н. Лесные были. Кн. 3. М.: Изд-во К. Ф. Некрасова, 1913.
      4. Клюев Н. Мирские думы. Пг.: Издание М. А. Аверьянова, 1916.
      5. Клюев Н. Медный кит. Пг.: Изд. Петроградского Совета Рабочих и Крестьянских депутатов, 1919.
      6. Клюев Н. Песнослов. Кн. 1. Пг.: Литературно-издательский отдел народного комиссариата по просвещению, 1919,
      7. Клюев Н. Песнослов. Кн. 2. Пг.: Литературно-издательский отдел народного комиссариата по просвещению, 1919.
      8. Клюев Н. Львиный хлеб. М.: Наш путь, 1922.
      9. Клюев Н. Четвертый Рим. Пб.: Эпоха, 1922.
      10. Клюев Н. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1977.
      11. Клюев Н. Песнослов. Стихотворения и поэмы. Петрозаводск: Карелия, 1990.
      12. Клюев Н. Стихотворения и поэмы. М.: Художественная литература, 1991.
      13. Клюев Н. Песнь о Великой Матери // Знамя. 1993. № 11.
      14. Клюев Н. Каин // Наш современник. 1993. № 1.
     
      ПРИМЕЧАНИЯ
      1 Ильин И. А. Когда же возродится великая русская поэзия? // Ильин И. А. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. Кн. 2. М., 1993. С. 311.
      2 Клюев Н. А. Полное собрание сочинений: В 2 т. / Под ред. Бориса Филиппова. Нью-Йорк: Изд-во им. А. П. Чехова, 1954.
      3 Райе Э. Николай Клюев // Н. Клюев. Сочинения: В 2 т. / Под общей ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Т. 2. Мюнхен, 1969. С. 53.
      4 Здесь и далее первая цифра указывает номер источника, вторая - страницу.
      5 Поэтический словарь Н. А. Клюева. Частотный словоуказатель / Под ред. Л. Г. Яцкевич. Вологда, 1998. (Рукопись)
      6 Раис Э. Указ. соч. С. 63, 88.
      7 Минин П. Главные направления древне-церковной мистики // Мистическое богословие. Издание христианской благотворительно-просветительской ассоциации "Путь к истине". Киев, 1991. С. 342.
      8 Там же.
      9 Там же.
      10 Лазарев В. Об особенностях творческого развития Николая Клюева и их современном восприятии // Николай Клюев: Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 16.
      11 Ильин И. А. Путь к очевидности. М.: Республика, 1993. С. 290, 293.
     
      Е. Л. Демидова
      СТО ЛЕТ ВОЛОГОДСКОЙ КНИГИ (1830-е-1930-е годы)
      В последние два десятилетия книговеды отмечают оживление интереса к региональной книге, что связано с более пристальным вниманием к провинции, развитием краеведения и изучением духовной культуры народа. Это относится и к истории вологодской книги - появилось сразу несколько статей в центральных изданиях, исследующих книжное дело Вологодского края в различные периоды истории [1]. Особенно заметен интерес к вологодской книге со стороны петербургских книговедов, считающих Вологду носительницей типичных черт провинциального книжного дела.
      Цель данной статьи - дать общую книговедческую картину истории возникновения и развития вологодской печатной книги, начиная с 1830-х и кончая 1930-ми годами, рассмотреть особенности репертуара вологодской книги, обусловленные социально-экономическим положением региона и спецификой культуры его жителей. На периодизацию истории книги влияют не столько политические события, сколько техническое развитие, поэтому печатный станок стал событием более революционным для книги, чем социальные процессы. Это и обусловило выбор хронологического интервала, связанного, с одной стороны, с появлением первых печатных вологодских книг, а с другой - с началом разрушения тех традиций, которые были накоплены за 100 лет.
      Источниками послужили в основном сами вологодские издания, просмотренные автором по принципу de visu. Разнообразные сведения о субъектах книгоиздания, деятелях книги были взяты из вологодских архивов, главным образом Государственного архива Вологодской области.
      Цель статьи обусловила частое использование термина "книгоиздательский репертуар", понимаемого в науке о книге как "наиболее общая форма существования книги в книгоиздательском деле" [2].
      В начале XIX века в торговой и хозяйственной жизни Северного края наблюдалось определенное оживление, следствием чего стало появление в Вологде первых мануфактур: кожевенного и свечного производства, ткацких фабрик, сахарных и солодовенных заводов. Начало XIX века открыло и новую страницу в истории вологодской книги, существовавшей в различных формах на территории края с XII века.
      Вологда не была первой из провинциальных городов, заимевших типографский станок. Уже в конце XVIII века печатные книги выходили в Казани, Тобольске и Перми. Первая в Вологде типография была открыта в 1819 году и принадлежала губернскому правлению. В первые годы типография губернского правления (ТГП) выпускала только акцидентную продукцию для нужд губернского центра, но через 20 лет, с 1838 года, в ней стала печататься газета "Вологодские губернские ведомости", первым редактором которой стал ссыльный поэт Владимир Соколовский. Исследователями уже было отмечено влияние ссыльных на развитие книжного дела на Русском Севере [3], и первый редактор местной газеты - яркий пример этого влияния. Именно с основанием первой вологодской газеты в губернии начало постепенно набирать силу историческое краеведение. Краеведами были и сами редакторы неофициальной части "ВГВ" - Ф. А. Арсеньев, И. К. Степановский, Н. А. Полиевктов.
      В различных источниках называются разные "первые" вологодские книги. Библиограф А. А. Веселовский, вторя другому библиографу, П. А. Дилакторскому, отмечает, что первой была книга "Вологодская губернская выставка" [4], увидевшая свет, вероятно, еще до появления первой вологодской газеты. Другие исследователи утверждают, что первыми были книги "Инструкция для членов попечительского о тюрьмах комитета" (1843 г.) и "Справочная книга для Вологодской губернии" (1850 г.). К сожалению, на первой из названных книг ("Вологодская губернская выставка" [5]) отсутствует титульный лист, что затрудняет определение места ее издания, а дата издания определяется только по филиграни - "1837". Полагаем, однако, что именно эту дату можно принять за начало вологодского книгопечатания.
      С полной уверенностью нельзя утверждать, что ТГП была в 1820-1840-х годах единственной в губернии. Есть сведения о том, что еще в 1820-х годах здесь работал печатный станок, принадлежавший Наполеону во время его похода в Россию и купленный где-то вологодским помещиком Д. М. Макшеевым в 1814 году [6]. Он предполагал печатать на своем станке иллюстрации к книгам духовного содержания, но издания Д. М. Макшеева не сохранились.
      Начало истории вологодской печатной книги характеризуется слабостью полиграфической базы и малым количеством изданий (по предварительным подсчетам, с 1837 по 1861 год вышло всего 18 книг). К этому времени относится и открытие первой частной типографии помещика С. А. Зубова. По сведениям С. В. Клыпина, в типографии Сергея Зубова печатались стихотворения А. А. Родзянко, сестры владельца типографии [7]. В этой же типографии вышли в свет четыре издания "Слов" и "Бесед" (например, "Слово на освящение Вологодского кафедрального Софийского собора", 1851 г.) вологодского проповедника и церковного историка Василия Нордова. Эти издания вместе с "Описанием Велико-Устюжского Прокопьевского собора" А. М. Попова (1856 г.) положили начало одному из ведущих направлений репертуара вологодской печатной книги XIX - начала XX века - религиозной книге.
      В Вологодской картинной галерее хранится портрет С. А. Зубова кисти Платона Тюрина. Художник тоже был связан с типографским делом: он владел маленькой типографией в 1870-1872 годах.
      История вологодской книги с 1862 по 1881 год довольно полно освещена в книговедческой литературе [8]. До 1880-х годов основным полиграфическим предприятием оставалась ТГП, в которой выходили официальные издания губернской власти: постановления, журналы собраний и пр., составлявшие до 50 процентов книжного репертуара. Основными книжными изданиями ТГП были необычайно ценные в настоящее время "Справочные..." (1853-1856 гг.), "Памятные книжки для Вологодской губернии" (1860-1870, 1873-1880 гг.) и "Вологодские сборники" (1879-1887 гг.). Эти издания готовились к выпуску губернским статистическим комитетом, сыгравшим значительную роль в истории местного книгоиздания [9].
      "Учеными центрами" называли в России статистические комитеты. В Вологде местный комитет был центром научных исследований и потому был связан с редакцией "ВГВ". Авторами статей по истории, сельскому хозяйству, народному образованию, помещаемых во второй части "Памятных книжек...", выступали известные краеведы Ф. А. Арсеньев, Н. И. Суворов, Н. А. Иваницкий. Они же были и авторами отдельных изданий статистического комитета - научно-популярных монографий по краеведению, отличавшихся небольшим объемом и малыми тиражами. Николай Иванович Суворов, редактировавший второе периодическое издание в крае - "Вологодские епархиальные ведомости" (1864-1917 гг.), которое благодаря ему стало популяризатором исторических материалов о Русском Севере, был автором почти трехсот работ по истории края. Часть из них (15 изданий) была выпущена небольшими брошюрами и содержала в основном описания "церковных древностей" Вологодской епархии. Современные историки отмечают, что Н. И. Суворов не создал ни оригинальной концепции, ни больших исторических трудов. Основное направление его деятельности - публикация документов с собственными комментариями. Однако спектр его работ поражает широтой и разнообразием современных исследователей.
      В 1870-1880-х годах ТГП уже не могла справиться с многочисленными заказами, а типография С. А. Зубова после отмены крепостного права перестала работать. Вероятно, последним изданием первой частной типографии стал сборник стихотворений коллежского советника А. Анаевского "Экзалтацион и 9 муз" (1862 г.), (рис. 1), один из экземпляров которого с автографом поэта хранится в Вологодской областной универсальной научной библиотеке, а другой, с автографом и язвительным отзывом на стихи В. Т. Попова, - в библиотеке Тотемского музея.
      Видя в типографском деле источник дохода, отдельные предприниматели открывали частные типографии, из которых самой крупной была просуществовавшая 50 лет типография предприимчивого купца А. В. Гудкова-Белякова. Расширяя производство, он приобрел типографии С. А. Зубова, П. Тюрина и часть типографии В. Н. Байчерова. В типографии А. В. Гудкова-Белякова печатались произведения лиц духовного звания, "Вологодский иллюстрированный календарь" (1893-1894 гг.), журнал "Вологодские епархиальные ведомости" и афиши. Первая афиша была выпущена к открытию Вологодского театра 3 января 1875 года именно в типографии А. В. Гудкова-Белякова.
      Анализируя печатную книгу второй половины XIX века, еще раз отметим большое количество книг, авторами которых выступали священнослужители И. Анурьев, И. Верюжский, А. К. Лебедев - выпускники Вологодской духовной семинарии, которая давала знания, позволявшие ее воспитанникам проявлять себя на различных поприщах. Отец Иоанн Верюжский - автор 13 книг (17 изданий), посвященных описанию житий вологодских чудотворцев. Итогом его работы стала церковно-историческая монография "Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии" (1880 г.), напечатанная в типографии А. В. Гудкова-Белякова. Она заняла достойное место в русской святоотеческой литературе и была переиздана в 1991 году.
      Отец Иоанн Анурьев - автор 20 книг (около 25 изданий). Часть из них - это небольшие по объему книги духовно-нравственного содержания ("Что такое воскресный день и как должно проводить его христианам"). Другая часть работ И. Анурьева предназначалась для обучения разнообразным ремеслам: "Домашний маляр", "Токарь-самоучка" (на одном экземпляре сохранился автограф отца Иоанна), "Столяр-самоучка" и др. Его книги получили отклик в центральной печати и были очень популярны среди самых различных слоев населения: небольшая брошюра "Как делать простую мебель" выдержала, например, четыре издания [10].
      С 1862 по 1881 год, по предварительным подсчетам, было издано 67 книг, но эта цифра не окончательная - то и дело отыскиваются сведения о неизвестных ранее книгах, на библиотечных стеллажах неожиданно встречаются издания того времени.
      В конце XIX века появляются многочисленные частные полиграфические предприятия. Типографское дело, бывшее прерогативой губернского центра, медленно начало проникать и в глубь губернии. Правда, в уездных центрах в основном действовали гектографы, выполнявшие заказы учреждений. В Великом Устюге в конце XIX века работали три типографии: купца А. П. Блинова, крестьян П. Н. Лагирева и И. Я. Львова. По словам Н. А. Гринченко, "факт открытия в уездах подобных предприятий крестьянами свидетельствует о росте потребности в книгах в отдаленных местах губернии" [11].
      Литературно-художественная книга этого времени представлена немногочисленными, но очень ценными и редкими сейчас изданиями. Таким является, например, сборник "Стихотворения" Феодосия Савинова (1887 г.), вышедший тиражом 300 экземпляров в ТГП. (Сохранились всего два экземпляра в ВОУНБ). Первым в России отдельным изданием произведений древнеиндийского поэта Калидасы стал скромный вологодский сборник "Санскритские поэмы" (1890 г.). Вологодским краеведам удалось раскрыть неизвестные страницы биографии переводчика этой уникальной книги - вологжанина Н. А. Волоцкого [12].
      В репертуаре вологодской книги появляется еще одно направление - издание учебной литературы. Авторами первых учебников были вологодские преподаватели гимназии и городского училища: М. М. Куклин ("Минералогия", 1879 г.) и Н. Григорьев ("Сборник задач по элементарной алгебре", 1891 г.).
      Издающими ведомствами в конце XIX века являлись земство, статистический комитет и церковь. С середины 1890-х годов в Вологде впервые появляются книги, издававшиеся частными лицами - местными интеллигентами, что свидетельствует об увеличении культурного потенциала вологодских творческих сил.
      К первым таким книгам относится сборник "Вологжанин", изданный по инициативе Прокопия Дилакторского в 1895 году (рис. 2). Несмотря на то, что "довольно большая по размерам книжка не имела никакого успеха и принесла П. А. Дилакторскому сильное разочарование" [13], она вошла в историю вологодского книгоиздания как первая книга - результат частной инициативы и как первое издание выдающегося вологодского библиографа.
      Подъем краеведческого движения, который начался с середины XIX века, к концу века привел к появлению специальной общественной организации - Церковно-археологической комиссии при одном из первых вологодских музеев - Вологодском епархиальном древнехранилище. Комиссия была учреждена в 1896 году, председателем ее стал И. Н. Суворов. Вклад комиссии в развитие книжного дела проявился в издании сборников документов под названием "Описание свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древнехранилище" (1899-1917 гг.). 13 выпусков этого сборника содержали около трех тысяч документов: челобитных, купчих, завещаний, допросных речей и т. д.
      Интерес к истории края, нашедший отражение во многих монографиях и сборниках, опубликованных в Вологде в конце XIX века, проявился и в становлении вологодской библиографии.
      "Указатель статей и заметок, относящихся к Вологодской губернии, помещавшихся в неофициальной части "Вологодских губернский ведомостей" за 50 лет выхода газеты" (1888 г.) И. К. Степановского и биобиблиографический словарь "Писатели-вологжане" П. А. Дилакторского (1889 г.) - вот первые отдельно изданные библиографические пособия, заложившие основу для дальнейшего развития вологодской библиографии.
      С деятельностью ссыльных связано появление нелегальной печати. Наиболее освещена деятельность издательства В. О. Жеглинского [14]. Оно выпускало "открытые письма", представлявшие собой миниатюрные книги с биографиями революционеров и писателей-демократов, наклеенные на одну половину открытки. "Северное издательство Жеглинского" выпустило 28 таких открыток, напечатаны они были в типографии И. И. Соколова.
      Значительным событием в истории книжного дела края явилось открытие ряда просветительских, научных и религиозных обществ. Речь прежде всего идет о Вологодском обществе изучения Северного края (ВОИСК), Вологодском обществе сельского хозяйства (ВОСХ) и Северном кружке любителей изящных искусств (СКЛИИ).
      ВОИСК, образованное в 1909 году по инициативе активно настроенных краеведов, цели своей деятельности видело в изучении истории, культуры, природы и хозяйства местного края. Результаты своих исследований члены общества публиковали в журнале "Известия Вологодского общества изучения Северного края" (вып. 1-4, 1914-1917 гг.) и в отдельно издаваемых научных и научно-популярных монографиях. С деятельностью ВОИСК связана новая страница в истории вологодской книги - впервые в Вологде была предпринята попытка создания серийных изданий, например, "популярный очерк" Н. В. Ильинского "Луга в долине реки Кубены" (1916 г.) вышел в серии "Луговодство и культура болот" (правда, это единственное издание из объявленной серии). До октября 1917 года ВОИСК и его Тотемское отделение выпустили в свет 20 названий книг и брошюр.
      ВОСХ, созданное в 1908 году, издавало отчеты, труды своих членов, отдельные монографии по кооперативному движению. По своей значимости выделяется монография по развитию кооперации в крае, авторами-составителями которой выступили жившие тогда в ссылке известные политические деятели В. Воровский и Б. Богданов - "Маслодельные артели в Вологодской губернии" (1915 г.) [15].
      Издание исследовательских материалов о "местной старине" было запланировано открывшимся в 1906 году СКЛИИ. Самым значительным его изданием стала искусствоведческая монография Г. К. Лукомского "Вологда в ее старине" (1914 г.). Члены кружка собирали исторические и библиографические сведения, финансировали издание книги. Тираж ее был напечатан в количестве 2000 экземпляров на мелованной и веленевой бумаге в петербургской типографии "Сириус". Оформить книгу был приглашен известный художник С. Чехонин. Издание этой книги можно считать первым вологодским библиофильским изданием. Книга, безусловно, заслуживала переиздания, что и было сделано в 1991 году.
      СКЛИИ планировал и выпуск сериальных изданий, и в 1916 году к 10-летию общества был выпущен первый номер журнала "Временник", включавший ряд статей по истории вологодского искусства; были собраны материалы и ко второму сборнику. Именно с деятельностью СКЛИИ связана попытка начать планомерный выпуск изданий по искусствоведению, ранее не входивших в репертуар вологодской книги. Впервые появляются и каталоги художественных выставок, которые были организованы кружком. Каталоги были изданы ко всем выставкам с первой по шестую (1905, 1908, 1909, 1914, 1914, 1918 гг.). Полный комплект каталогов хранится в фонде вологодского краеведа С. В. Клыпина, о роли которого в развитии вологодской книги будет сказано ниже. Появлению столичных знаменитостей в каталогах вологодских выставок мы обязаны отчасти общественному положению члена СКЛИИ С. В. Рухлова - министра путей сообщения России.
      Официальные издания, к числу которых относятся 35 выпусков "Обзора Вологодской губернии" (1880-1916 гг.), несмотря на "верноподданнический тон", представляют и сейчас интерес для исследователей края, так как содержат многочисленные сведения о жизни губернии.
      С начала XX века губернский статистический комитет перестал быть монополистом в издании "Памятных книжек...", что свидетельствовало об активизации частной инициативы в издательском деле. Инициаторами таких изданий стали выступать общественные деятели и краеведы: Семенов ("Ежегодник Вологодской губернии", 1911-1914 гг. ), С. Коваль (С. А. Ковалев) ("Северный табель-календарь и справочная книжка на 1907 год", 1906 г.).
      Священник С. А. Непеин вошел в историю вологодского краеведения как автор двух популярных монографий о Вологде: "Краткий очерк города Вологды" (1905 г.) и "Вологда прежде и теперь" (1906 г.) (рис. 3). К сожалению, не сохранилось ни одного из экземпляров издания книги Тихона Шаламова "Грозная опасность" (1911 г.), пропагандировавшей "воздержание от опохмеляющих напитков среди родного народа". Данные примеры говорят о широкой сфере общественных интересов вологодского духовенства в то время.
      Литературно-художественные и филологические книги занимали небольшое место в книжном репертуаре, зато доля изданий по сельскому хозяйству возросла за счет деятельности Мoлочно-хозяйственного института (в 1916 году там начали выходить "Труды" в виде бюллетеней; они выходили, меняя нумерацию, вплоть до 1971 года и стали самым долговременным продолжающимся изданием Вологды).
      В период между Февральской и Октябрьской революциями издательскую активность стала проявлять партия социалистов-революционеров и их издательство "Знание и борьба". Книга А. Дедусенко "К выборам в Учредительное собрание", вышедшая в августе 1917 года, стала одним из последних досоветских изданий вологодской книги. Этим же издательством, видимо, планировалась подготовка целой серии книг под общим названием "Борцы за народное дело". К сожалению, известно только одно издание этой серии - "А. И. Желябов" того же автора (1917 г.).
      Между 1905 и октябрем 1917 года было выпущено 375 названий книг, это был самый активный издательский поток за период с 1838 года. Книгоиздательское дело подошло к октябрю 1917 года, накопив немалые традиции: издание небольших по объему, но очень ценных по имеющимся в них сведениям книг по краеведению и сельскому хозяйству, а также справочной литературы, выпуск краеведческих библиографических пособий, не утративших свою значимость и в настоящее время.
      27 октября 1917 года в Вологду пришло телеграфное сообщение о событиях 25 октября в Петрограде. Реакция разных партий, существовавших в Вологде, - большевиков, кадетов, эсеров - была неоднозначной, но новая власть на первых порах довольно терпимо относилась к другим партиям, в связи с чем выходили периодические издания различной политической ориентации, в том числе эсеровские, кадетские, анархистские и др. "Советская ревизия" во главе с С. М. Кедровым привела к закрытию небольшевистских периодических изданий, прекращению работы издательства "Знание и борьба".
      Необходимо отметить, что Вологодский край в ходе революционных преобразований пострадал от избыточного рвения администраторов меньше, чем другие регионы России, и главная заслуга в этом, как пишет А. А. Амосов, "принадлежала местным деятелям культуры, проявившим в первые послереволюционные годы колоссальную энергию по спасению культурных ценностей", в том числе и книг [16].
      25 октября 1918 года вышло постановление Вологодского губисполкома о национализации всех типографий Вологды и образовании Правления национальных типографий. Но никакие постановления не смогли улучшить качество полиграфической продукции (для этого достаточно посмотреть на вологодские издания 1918-1919 годов).
      В ноябре-декабре 1917 года в Вологде не было издано ни одной книги, а типография Северосоюза использовалась для выпуска периодических изданий, плакатов, лозунгов и листовок - разнообразной агитационной литературы, занявшей в 1917-1918 годах вместе с приказами, распоряжениями, законами и декретами новой власти основное место в издательском репертуаре.
      В 1918 году в Вологодской губернии было выпущено, по нашим подсчетам, 26 названий книг, из них 8 вышли в Тотьме, остальные - в Вологде. Изучая тематику вышедших книг, отметим в первую очередь исчезновение книг духовного содержания как не соответствующих задачам новой власти. Последним изданием, посвященным описанию церковной древности, была книга А. С. Непеина "Музей художественной церковной старины".
      В издательской политике ВОИСК произошли резкие изменения: 1917 год, по выражению самих членов общества, захватил их революционной волной, но обычная исследовательская и культурно-просветительская работа замерла [17]. Популярный очерк В. Н. Трапезникова "Наш край" был единственным за три года изданием ВОИСК.
      Другое направление - издание книг по сельскому хозяйству, кооперации, образованию и культуре - сохранил Северосоюз, оно соответствовало и целям ВОСХ - "распространение знаний среди населения и борьба с темнотой и невежеством". Основная масса изданий общества не имела отношения к политике и потому выдерживала революционную цензуру. Однако книга "Специальная переписка дипломатического корпуса в Вологде с народным комиссаром по иностранным делам о переезде первого из Вологды в Москву" (1918 г.), обязанная своим появлением пребыванию в Вологде дипломатического корпуса, имела ярко выраженный политический характер, что и определило ее судьбу. Весь тираж скромной вологодской брошюры, напечатанной в типографии Северосоюза, был уничтожен отрядом красноармейцев [18].
      Об особой роли кооперативных организаций в деле просвещения и образования вологодского населения говорит выход исторической монографии русского историка И. А. Кизеветтера "Роль Северного края Европейской России в истории Русского государства" (1918 г.), двух учебных книг Д. Кайгородова, а особенно искусствоведческой монографии И. Евдокимова "Север в истории русского искусства" (1921 г.). Эта книга явилась первой попыткой представить в целом и законченном виде историю искусства Северного края, и, кроме того, библиографические указатели, помещенные будущим писателем в конце книги, явились первым пособием по библиографии вологодского искусства.
      Всего за 1918-1921 годы ВОСХ и Северосоюз выпустили 39 названий (40 изданий) книг и несколько настенных календарей.
      В начале 1920-х годов краеведческую литературу стал выпускать специально созданный при Вологодском губернском совете народного хозяйства Научно-технический комитет по изучению и использованию производительных сил Северного края (НТК). Издательская деятельность НТК выразилась в выпуске трех номеров "Материалов" [19] (1920-1922 гг.), популярных брошюр научно-технического характера ("Утилизация хвои" Н. И. Орлова, 1920 г.) и научных трудов, карт и планов. В издании научных трудов особенно заметна была роль Н. В. Ильинского, кстати, и первым изданием НТК была монография "Вологодский Север" (1919 г.), принадлежавшая перу Николая Васильевича - человека, плодотворно работавшего в ботанике, истории, этнографии и краеведении.
      О все большем влиянии центральных органов на местное книгоиздание свидетельствует организация в 1920 году Вологодского отделения Государственного издательства (Губгосиздат), целью которого являлась централизация издательского дела в губернии.
      Первым заведующим Губгосиздатом был назначен С. С. Перов, затем этот пост занял А. А. Соловьев. Губгосиздат полностью подчинялся всем директивам Госиздата и печатал книги по его заказам, что, впрочем, делали и другие местные отделения. Эти перепечатки центральных изданий ("Азбука коммунизма", "Устав РКП", 1920 г.) носят явно идеологический характер и имеют сейчас ценность только для истории местной книги.
      Новые экономические условия, отмена бесплатного распределения книг заставили издательство поменять свой репертуар (Госиздат в условиях "военного коммунизма" сам оплачивал все издательские расходы губернских отделений). Первыми платными изданиями стали сказка-быль X. А. Алексеева "Лихо", сборник стихов А. Субботина и С. Сухонина "Алое" (1921 г.). Закрыто издательство было так же, как и открыто, - по распоряжению Главного управления Госиздата. Деятельность Губгосиздата можно оценить двояко: с одной стороны, оно сыграло значительную роль в становлении государственной системы книгоиздания на территории края, с другой - явилось деятельным проводником новой идеологии. Создание Губгосиздата стало проявлением общей тенденции централизации книжного дела.
      Помимо Губгосиздата и НТК, в Вологде существовали такие издательства, о которых пока известно очень мало. К их числу относится издательство "Глина", название которого встречается на восьми сборниках стихов Алексея Ганина, вышедших в 1920 году. Все сборники выполнены литографским способом; текст стихов, заставки и концовки выполнены одной рукой и напечатаны с одного камня. По нашему мнению, подтверждающемуся сравнением почерка с сохранившимися автографами поэта, это могла быть рука самого А. Ганина. Стихотворные сборники 1920 года были объединены в вышедшем годом позже конволюте "Мешок алмазов", представляющем собой уникальное явление в книгоиздании Вологды, - сборник, выполненный способом простого переплетения девяти вышедших ранее литографских сборников, каждого со своими выходными данными и обложкой. На этом конволюте стоит место выпуска - "Первая Государственная литография". Это позволило сделать вывод о том, что предыдущие сборники были напечатаны там же. Однако сотрудник Института мировой литературы А. П. Толстяков предполагает, что эти уникальные сборники были напечатаны отнюдь не с камня, а с глиняных пластинок, и не в Вологде, а в родной деревне поэта - Коншино, ведь дед поэта был печником. И недаром в вологодских архивах не найдено никаких сведений об этом издательстве, скорее всего, это мистификация, такого издательства на самом деле не существовало. Книги нужны были А. Ганину, чтобы утвердиться в литературном цехе "печатающихся" авторов перед отъездом (с десятью (!) изданными книгами) в Москву.
      Неизвестными остаются и сведения об издательстве "Ключи", выпустившем драматический этюд А. Субботина "Марфа-посадница". Этюд, единственный экземпляр которого был найден в фонде С. В. Клыпина, был напечатан в количестве 200 экземпляров в типографии Грязовецкого уездисполкома. Из немногих литературно-художественных изданий первых послереволюционных лет выделим сборник стихотворений известного поэта Николая Клюева "Неувядаемый цвет" (1919 г.), выпущенный в Вытегре по инициативе литературного кружка "Похвала народной песне и музыке" во время недолгого пребывания поэта на родине [20].
      Общие сведения о выпуске книг в Вологодской губернии в 1917- 1921 годах дает таблица 1.
     

Таблица 1
ВЫПУСК КНИГ В ВОЛОГОДСКОЙ ГУБЕРНИИ В 1917—1921 ГОДАХ
(по издающим организациям21)
Издающая организация	Число названий	% в репертуаре
Органы местной власти	63	34,6
Государственные издательства	38	20,9
Кооперативные организации	33	18,1
Общества (ВОЙСК, ВОСХ)	22	12,1
Частные лица	12	6,6
Литературные объединения	3	1,6
Прочие	11	6,1
Итого	182	100,0

К титульной странице
Вперед
Назад