СТИХОТВОРЕНИЯ К. Н. БАТЮШКОВА В ЭВОЛЮЦИИ РУССКОЙ
БАТАЛЬНОЙ ЛИРИКИ XVIII - НАЧАЛА XIX вв.
(К проблеме авторского начала)
Е. М. Таборисская
Русская батальная ода, у истоков
которой стоит "Ода на взятие Хотина"
Ломоносова, в соответствии с основной
содержательной установкой классицизма
воспроизводила общегосударственную точку
зрения на изображаемые военные события. Победы
над Турцией и Персией, которые прославлялись в
одах от Ломоносова до Петрова, и не могли
предполагать иной точки зрения, нежели
государственный престиж. Позиция автора в такого
рода произведениях автоматически не
предполагала персонально-личностной точки
зрения, отличной от государственной. Такая
сверхличностная установка определяла
поэтический строй русской батальной оды с ее
повышенной аллегоричностью, грандиозностью
метафор и обилием мифологических параллелей.
Появление в русской литературе
антиклассицистических тенденций привело к
появлению такой модификации батальной оды, какой
является "Снигирь" Державина (1800),
выпадающий из ряда традиционных военных од. Это
ода-элегия на смерть полководца, ода-панегирик,
тогда как большинство батальных од имели в
подтексте воинские победы. Интимизация объекта
изображения повлекла перестройку
образно-семантической системы произведения:
появление биографических деталей ("спать на
соломе, есть сухари" со смертью Суворова стало
некому), снятие привычных аллегорических и
мифологиечских образов. Высокость жанра в
"Снигире" держится на двух взаимосвязанных
эмоциональных факторах: восхищении личностью
Суворова и скорби о потере,- но оба чувства в
контексте державинской оды выступают не как
лирическое проявление личностно-персонального
"я" автора, а как чувства, общие для всех
патриотов России.
Важнейшим этапом становления
отношения к войне как событию политики, истории,
национального бытия у русских поэтов стала
Отечественная война 1812 г. Борьба с иноземными
захватчиками с самого начала осознавалась не
столько как долг перед империей, сколько как акт
личностной любви и преданности Отчизне, народу,
земле, давшей жизнь каждому из участников
великого исторического деяния. Следствием
подъема национально-патриотического
самосознания стали некоторые показательные
сдвиги в батальной поэзии, проявившиеся прежде
всего в произведениях Жуковского и Батюшкова.
"Певец во стане русских
воинов", несомненно, связан с традициями
батальной оды и тематически, и жанрово. Но если
одический "восторг" как бы
"самовоспрял" в оде XVIII века, не будучи
приурочен к конкретному носителю, в произведении
Жуковского патриотические чувства равно
принадлежат и самому певцу, и его
слушателям-собеседникам, образующим "второй
голос" - хор, отвечающий певцу-корифею. Певец
Жуковского - своеобразное средостение между
самим поэтом и читателем-современником,
читателем-патриотом. Жуковский как бы стесняется
говорить о самом великом и насущном от своего
имени и потому пользуется условным персонажем.
Личностное начало в "Певце" сделало
гигантский скачок как явление содержательное, но
еще не выявилось в непосредственной форме в
поэтической ткани произведения.
В стихотворениях Батюшкова,
навеянных войной 1812 г., "К Дашкову" (1813) и
"Переход через Рейн" (1817) появляется
непосредственное лирическое "я". В первом -
поэт сливает свои впечатления очевидца пожара
Москвы, общее для всех патриотов стремление
нести "в жертву мести / И жизнь, и к родине
любовь" и отказ от воспевания "Муз и
Харит", приоткрывающий еще одну сторону
"я" Батюшкова: поэт отказывается от своего
призвания и традиционных тем легкой поэзии до
тех пор, пока время и Родина требуют от него
деяний воина.
В "Переходе через Рейн"
Батюшков обращается к жанру, близкому к
юношеской оде Пушкина "Воспоминания в Царском
Селе". Лирическое "я" (в оде Пушкина оно
отсутствует, субъект воспоминаний - "росс")
проявляется в интродукционной части
стихотворения: "О радость! Я стою при Рейнских
водах". Ситуация раздумий-воспоминаний,
поэтических видений прошлого на брегах
чужеземной реки как будто закрепляет ситуативно
явленное в начале стихотворения "я". Вторая
часть произведения рисует стан русского войска
при Рейне. В композиционно-смысловом центре
произведения ("И час судьбы настал! ..." и т. д.)
происходит замена условно-элегического и
безусловно-биографического "я"
общепатриотическим "мы", что выглядит
вполне закономерным: поэт ощущает себя
неотделимой частью войска, несущего свободу
народам Европы. Опыт личного участия в боях
сказывается в характере картины русского бивака
при Рейне, в которой сквозь высокость
жанрово-стилевого одического описания
проглядывают конкретные жизненные детали
современной войны.
Батюшковское явленное в
батальных стихах, но все-таки периферийное
"я" становится следующим шагом на пути
русской поэзии к новому видению и осмыслению
войны, которое получило последующее мощное
развитие в произведениях Пушкина, Полежаева,
Лермонтова.