Вот с этого момента черепане уже стали называться «Американцами»,
а не белохребтыми.
Ф. Кадобнов. «Краткий очерк возникновения города».
В канцелярию новгородского генерал-губернатора Э. Лерхе, начальника обширной губернии
Российской империи, девятого сентября 1866 года поступила телеграмма от череповецкого городского головы Ивана Андреевича Милютина: «Уполномоченные от Череповецкого городского общества из находящихся в Санкт-Петербурге сограждан поднесли в городе Кронштадте американскому посольству при отплытии в Америку череповецкий хлеб. В ответ г. Фокс с товарищами вручил на память городу американский флаг и свою карточку»[1]. Имя Густава Фокса, специального посланника американского правительства в России, вот уже два месяца было, как тогда говорили, etve la fable du public — «притчею во языцех» у всей России. В Новгородской губернии, в состав которой входил и город Череповец, очень внимательно и с интересом следили за каждым шагом этого человека и его команды. И потому текст телеграммы с комментариями немедленно попал на страницы местной печати. Газета «Новгородские губернские ведомости» тотчас опубликовала статью своего восторженного панегириста: «Город Череповец в лице своих представителей получил драгоценный залог тесной дружбе, которая соединила неразрывно два великие народа — русский и американский. (...) Священный залог этот, переданный представителями г. Череповца в последнюю минуту прощания г. Фокса и его товарищей с Россией, получает тем большее значение, что был последним доказательством того искреннего чувства, которое представители великой американской нации уносили с собой на родину. (...) Городу Череповцу выпала завидная доля, которой позавидуют все другие города русские. Скромное имя Череповца отныне соединено тесно с воспоминанием о том священном американском даре, который сохраняется в его стенах»[2].
Визит капитана Фокса еще долго будоражил общественное мнение в России. Когда же многослойная пыль истории покойно улеглась, давний «священный залог», американский национальный флаг мирно возлежал безгласной единицей хранения в фондах череповецкого музея, не вызывая к себе особого интереса, в то время как являлся свидетелем важных событий середины девятнадцатого века. Шло время, когда об Америке лучше было не вспоминать.
Однажды авторы этих строк с любопытством и не без трепета развернули в музейном хранилище легкие складки тонкой ткани «The Stars and Strips and Old Glory» («Звезды и полосы и вечная слава» — так некогда называли звездно-полосатый флаг США) и пришли в крайнее изумление. Но, стоп! Мы хотим вам напомнить несколько слов из телеграммы Милютина: «г. Фокс с товарищами вручил на память городу американский флаг». Запомните: «на память городу». Кроме того, имеется еще одно авторитетное свидетельство — книга личного секретаря и биографа Милютина Ф. И. Кадобнова. В его очерке по истории Череповца читаем, что американский флаг с «собственноручного подписью на нем и своею фотографическою карточкою г. Фокс вручил депутации на память г. Череповцу (опять на память Череповцу — Р.Б.). Бокал, фотографические карточки г. Фокса и депутатов Череповца, оправленные в серебро, на особом постаменте, и национальный флаг Америки находятся в зале Городской Думы». Известно также, что затем флаг был передан на хранение в местный музей. Теперь, надеемся, вам понятно, читатель, с каким ожиданием мы подступали к этому «священному залогу».
Развернув полотнище, мы убедились, что и полосы и звезды и автограф Фокса, четкий и ясный, словно вчера написанный, — всё на месте. Но автограф Фокса нас просто ошеломил. «His Ex'y Vice Admiral Grabbe minister of marine from G. V. Fox». («Его превосходительству вице-адмиралу Краббе, морскому министру, от Г. В. Фокса») — так выглядела надпись. Вот это был сюрприз! Просто наваждение какое-то. Каким же образом «флаг Краббе» (назовем его так) оказался на месте того, о котором Милютин телеграфировал в Новгород? Или, проще говоря, где тот флаг, который «господин Фокс вручил на память городу»? Наберитесь терпения, читатель, а мы пока расскажем о маленьком эпизоде из жизни российского морского министра, и не только его одного.
Имя Николая Карловича Краббе хорошо известно исследователям творчества нашего великого земляка, уроженца Череповца, В. В. Верещагина. Это он, морской министр Краббе, не убоялся своего всемогущего шефа генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича и помог юному гардемарину морского корпуса Василию Верещагину выпросить отставку у его высочества, чтобы, оставив службу, будущий художник мог всецело отдаться своему призванию. Произошло это в 1860 году, как раз перед самым выпуском из корпуса, когда Верещагин твердо решил добиваться полной отставки от морской службы. И вскоре удобный случай представился.
Для морских гардемаринов, как выразился сам Верещагин, была «придумана новая форма» — парадная и повседневная. Лучшие ученики корпуса — Верещагин и его товарищ Быков — должны были предстать перед очами великого князя Константина Николаевича, ведавшего делами Российского флота. Тогда-то Верещагин и упросил директора морского корпуса Сергея Степановича Нахимова, младшего брата знаменитого адмирала Павла Степановича, героя Синопа и обороны Севастополя, замолвить за него словечко перед великим князем. Сергей Степанович в принципе согласился, но целиком взять это дело на себя не рискнул. А потому перед визитом в Мраморный дворец — резиденцию генерал-адмирала — пришлось призвать на помощь третье лицо, а именно управляющего морским министерством Николая Карловича Краббе, который вместе со своим шефом, то есть великим князем Константином, занимались, можно сказать, возрождением российского военного флота. Услышав, какая роль ему уготована, министр пришел в ужас: «И думать об этом нечего, он очень занят этим первым выпуском в гардемарины флота. И даже не помышляйте». Не вдохновляло его и то обстоятельство, что придется брать на себя грех — ссылаться на мнимую болезнь ученика, в то время как перед ним стоял богатырь в ладно сидящей морской форме с аксельбантами, в треуголке и при сабле. И все-таки Краббе позволил себя уговорить — к счастью для русского искусства и мировой культуры. Аудиенция у Константина Николаевича прошла благополучно, и фельдфебель гардемаринской роты Василий Верещагин был отпущен с миром[3].
Но вернёмся к американскому флагу. Ни один из известных нам фактов истории, связанных с
Краббе, никак не подвигали нас к разрешению загадки капитана Фокса. Пришлось обратиться к документам Центрального архива военно-морского флота СССР, и потому, читатель, далее мы поплывем по волнам архивной памяти.
Весна 1866 года. Выстрел вольнослушателя Московского университета Дмитрия Каракозова в царя-освободителя Александра II вызвал волну возмущения не только на христианской Руси, но и в далеких Соединенных Штатах. Американцы на себе успели испытать пагубную силу экстремизма. Не более чем за год до петербургского покушения, в апреле 1865 года, некто Джон Бут вошел в правительственную ложу театра Форда, где семья Линкольна безмятежно внимала пьесе «Наш американский кузен», и разрядил свое оружие в голову президента. Планировался к ликвидации и вице-президент. Но в этой части операция провалилась, и благополучно уцелевший Эндрю Джонсон получил возможность с особой чувствительностью поздравить русского монарха с избавлением от смертельной опасности.
Перед нами письмо консула Российской императорской миссии в Северо-Американских Соединенных штатах от 15 мая 1866 года.
«Милостивый Государь, Николай Карлович.
Вашему Превосходительству, вероятно, известно, что Президент Джонсон предписал посланнику Северо-Американских соединенных штатов в Петербурге поздравить Государя Императора по случаю спасения Его Величества от угрожающей ему опасности. Сенат и Палата Депутатов Конгресса, желая со своей стороны выразить сочувствие и уважение к Августейшей особе нашего Монарха, единогласно приняли резолюцию... для вторичного поздравления Его Императорского Величества.
Подобное решение представителей народа здешней страны без примера в истории Соединенных Штатов, и Президент захотел придать ему еще большее значение, поручив Товарищу Морского министра капитану Фоксу поднести означенную резолюцию Его Императорскому Величеству.
Господин Фокс отправится в Европу на мониторе «Миантономо», одном из лучших по постройке в Американском флоте»[4].
Капитан "Миантономо"
Монтгомери Сикард с офицерами
Появление грозного американского броненосца в европейских водах старый континент встретил настороженно. Лорды английского адмиралтейства во главе с наследником престола принцем Уэльским взошли на «Миантономо» и были шокированы его мощной вооруженностью, тем более, что направлялся он с визитом в страну, с которой отношения Британского королевства были далеко не дружественными. Боясь напугать публику, английская пресса освещала визит весьма сдержанно.
В Париже мистер Фокс и принц Наполеон обменялись довольно острыми репликами. Принц выразил сомнение в полезности каких-либо отношений с Россией, на что Фокс ответил: «Россия и Америка не соперники. Россия всегда относилась к Америке дружественно, и мы отвечаем ей взаимностью».
Итак, в конце июля 1866 года через встревоженную Европу в Кронштадт направлялись два корабля военно-морских сил США: мощный «Миантономо» и паровой парусно-колесный фрегат «Аугуста». Не будем входить в подробности пребывания на российской земле благородной миссии. Скажем только, что прием ошеломил американцев невероятным гостеприимством. С восторгом их встречала Москва, Нижний Новгород, Ярославль, Кострома, Тверь, ну и, конечно же, Петербург. А вот Новгород лишён был такой возможности, поскольку стоял в стороне от главной железной дороги страны. Но что могло остановить новгородцев, к числу коих относили себя и черепане? Лишь только получив телеграфный сигнал «Едут», новгородская губернская депутация, составленная из представителей всех сословий и уездов во главе с губернатором и председателем земской управы, отправилась на станцию Чудово Николаевской железной дороги, где должен был остановиться долгожданный поезд с американскими посланниками. Только не было среди встречающих череповецкого головы. Иван Андреевич, как мы далее увидим, замыслил весьма хитроумный, если не сказать авантюрный, план своей встречи с капитаном Фоксом.
Специальный поезд «Петербург-Москва» в Чудово прибыл к шести часам вечера. Окна вагонов были открыты (стояла необыкновенно теплая погода увядающего лета), в их проемах светились улыбающиеся лица бравых моряков военно-морского флота США. На перрон вышел достопочтенный мистер Фокс в штатском костюме, а за ним, сверкая золотыми пуговицами на форменных платьях, его командиры и добровольный переводчик миссии — контр-адмирал С. С. Лесовский, богато убранный эполетами и аксельбантами. Здесь же присутствовал В. А. Кокорев, известный уже нам соучредитель Волжско-Камского банка. Но сегодня он сопровождал американцев по поручению Московской Думы.
После краткой приветственной речи новгородского генерал-губернатора вперед выдвинулся председатель губернского земского управления Качалов. Он протянул Фоксу довольно странную «хлеб-соль» — земскую смету и правила отчетности земских денежных сумм, пояснив при этом, что подносит их не потому, что они заключают в себе что-либо особенное, но как доказательство гражданских прав, данных Государем Императором. При составлении этой сметы участвовали крестьяне, получившие право контролировать эти суммы через своих гласных, и посему представленные документы имеют важное значение.
Монитор "Миантономо"
на сборке
На этом официальная часть встречи закончилась. Подняли шампанское. Вездесущий Кокорев воскликнул: «За старших братьев русской земли — новгородцев!» Ничего не подозревающие о своих широких гражданских правах крестьянские депутаты бросились одаривать американцев своей «хлеб-солью»: рыбой и баранками. Нескончаемые рукопожатия, обмен улыбками, сувенирами и прочими проявлениями дружеского расположения задерживали и так безнадежно опаздывающий поезд. Предложение проехать вместе перегон до следующей станции было принято с восторгом.
В классных вагонах спецпоезда царили уют и дружелюбие. Душой компании, конечно же, был Василий Александрович Кокорев. Сын солигаличского купца средней руки умел говорить в манере простонародного краснобайства, пересыпая речь прибаутками и пословицами. Новгородцы выражали сожаление, что, отдаленные от линии железной дороги, они лишены возможности принять желанных гостей в стенах древнего города. По рукам ходили карточки с видами Новгорода и его окрестностей, медали, отчеканенные в память тысячелетия России, и карта, большая географическая карта огромного пространства губернии, где на дальних ее восточных границах узкой ленточкой голубела Шексна, изливаясь из Белого озера, а маленьким кружочком был обозначен уездный город Череповец. О его существовании мистер Фокс пока еще не подозревал.
В Череповце внимательно следили за развитием событий. Городской голова И. А. Милютин решительно был настроен на встречу с американцами. Телеграф, однако, приносил вести огорчительные. Визит затягивался. Прошли назначенные двадцать — двадцать пять дней, а миссия все еще не возвращалась в Петербург. Однако и гоняться за Фоксом в толпе желающих увидеть его было не в правилах Милютина. Он хотел сделать все, чтобы встреча надолго осталась памятной для всех ее участников — это во-первых. Во-вторых, хотелось, чтобы она была замечена на самом высочайшем уровне (молодой 27-летний городской голова нуждался в хорошей рекламе). Но его очень беспокоило одно обстоятельство, о котором мы сейчас расскажем.
Обратимся вновь к Кадобнову, к его «Краткому очерку», где он пишет: «В августе месяце 1866 года является в Россию Американская эскадра с посольством во главе с г. Фоксом для поздравления Государя Императора по поводу спасения Его жизни 4 апреля 1866 года. Недолго думая (черепане вообще в то время не задумывались, а шли натиском, грудью вперед), решили отправиться в Кронштадт приветствовать американцев. Живо составилась депутация из купцов-черепан — И. Г. Озерцова, П. М. Тарасова, В. М. Волкова — во главе с Василием Андреевичем Милютиным (братом и компаньоном городского головы. — Р.Б.). Наняли пароход и отправились в Кронштадт, приветствовать американцев». Странно, что такое важное событие в жизни Ивана Андреевича его биограф, Ф. Кадобнов, описывает весьма коротко и приблизительно. Ведь в приведенном нами тексте милютинской телеграммы новгородскому губернатору сказано: «Уполномоченные от череповецкого городского общества из находящихся в Санкт-Петербурге сограждан поднесли в Кронштадте» и т.д., из чего следует, что вышеназванные граждане в Кронштадт выехали не из Череповца, а из Петербурга, где находились вместе со своим городским головой, чтобы участвовать в событии государственной важности.
Дело в том, что высочайшим повелением на первое сентября были назначены торжества по поводу открытия Новоладожского канала в Шлиссельбурге. Участие в них череповецких купцов и судовладельцев было обязательным, и они усердно готовились к празднеству. Наконец, стала известной и дата ухода из Кронштадта американских кораблей «Миантономо» и «Аугусты» — 3 сентября. Получалось, что первого надо быть в Шлиссельбурге, а третьего — в Кронштадте, и непременно. Это обстоятельство (т.е. сжатые сроки) беспокоило Милютина: успеть бы.
Новоладожский канал был прорыт между южными берегами Ладожского озера и Старо-Ладожским каналом. Открытого типа, без всяких шлюзов, канал в то время являлся самым роскошным гидротехническим сооружением в России.
В первосентябрьский день обычно малолюдный Шлиссельбург наполнился праздничной публикой. 180 судов вошли в канал. Впереди всех — три барки купца Баландина с Чусовой. Экипаж у него был одет в национальные цвета: красные рубахи с широкими белыми поясами и серые шляпы, повязанные голубыми лентами. Четвертым стояло судно Ивана Андреевича Милютина, украшенное флагами, под парусом, на котором красовался вензель Его Императорского Величества.
Сам император появился в полдень на пароходе «Александрия» в сопровождении наследника цесаревича и великого князя Владимира Александровича. Перейдя на катер, Александр II объехал красочную флотилию и дал знак к открытию парада. Когда проходила барка Милютина, а ветер позволял идти под парусами и вензель хорошо был виден всем присутствующим, раздались звуки народного гимна — это заиграл оркестр, спрятанный на череповецком судне. Зрители подхватили мелодию, а Государь остался доволен чрезвычайно. Последним прошел хорошо сохранившийся ботик Петра I.
Вскоре у Шлиссельбургской пароходной пристани появился музей-павильон, где поставили ботик Петра Великого, катер Александра II и лопату, которой Петр собственноручно изволил разрывать перемычку готовой части канала от Ладоги до 13-ой версты в сентябре 1724 года.
Черепане, которых подстегивало время, успели подарить в часовню Александровской слободы при Николаевской Чесменской военной богадельне образ Св. Благоверного князя Александра Невского и поднести его величеству «хлеб-соль» и деньги на строительство домика для инвалидов. И этот жест был отмечен государем. Теперь можно было поспешить в Кронштадт.
Поутру 3 сентября, отчалив от пристани Васильевского острова, паровой катер с пятью черепанами на борту во главе с Иваном Милютиным направился к западной оконечности острова Котлин. Там, в широкой купеческой гавани, готовились к дальнему походу американские корабли, а на рядом стоявшем пароходе-фрегате «Рюрик», принадлежавшем морскому министру, накрывался стол для прощального «завтрака». Мы не знаем, был ли у Милютина с министром предварительный договор или разрешение на визит, как это принято в официальном Петербурге, если нет, то в дерзости нашим землякам не откажешь. Как справедливо выразился Кадобнов, шли они «грудью вперед».
Нескончаемым караваном по Финскому заливу двигались большие и малые торговые суда, слева виднелись поросшие лесом возвышенности Стрельни и Петергофа. Правый берег, низкий и пустынный сливался с горизонтом. Через два часа хода катер Милютина подошел к «Рюрику» точно ко времени, назначенному на банкет. Не успел вахтенный начальник доложить капитану, что какие то незнакомые люди поднимаются на борт, как черепане уже стояли на палубе перед американцами. В ту же минуту Густав Фокс держал в руках знаменитый хлебный каравай, выпекавшийся только в Череповце и по особому рецепту — на капустных листьях, придававших хлебу чудесное свойство долго оставаться свежим и выпрямляться, как бы крепко его ни сжали. Выслушав объяснение, лирически настроенный Фокс немедленно нашел сравнение и ответствовал, что этот хлеб похож на Россию и Америку: обе эти страны также быстро поднимаются, как бы сильно их ни сжали извне. Затем, наполнив бокалы, Фокс и его новые друзья выпили за процветание Соединенных Штатов и города Череповца. Банкет продолжался. Вскоре Иван Андреевич обнаружил, что сидит за одним столом с загадочно улыбающимся морским министром вице-адмиралом Николаем Краббе и его предшественником, а теперь товарищем министра финансов, генерал-адъютантом С. Грейгом, автором всевозможных экономических проектов.
На следующий день морской министр Краббе сообщил в отчете Государю: «... Последние часы, проведенные американцами посреди русских, показали еще раз, как искренно расположение их к нашему отечеству, и как глубоко они ценят радушно сделанный им прием. В прощальной своей речи Фокс сказал, что «сердце его растаяло, согретое излияниями лучей дружбы его русских друзей», и слезы, катившиеся по лицу этого достойного и почтенного представителя американской нации, свидетельствовали, что эти слова исходили из глубины души». На документе министра император начертал: «Прочел с удовольствием». Расчет Ивана Андреевича оказался верен: череповецкие негоцианты надолго задержались в поле зрения Государя и прессы, а в столичном деловом мире получили прозвище «американцы». Вот вам: и реклама, и репутация.
В Череповец они вернулись с трофеями: бокалом Фокса, его фотографией и американским национальным флагом, который и был водворен на постамент в зале городской думы. Но каким же все-таки образом в Череповце оказался флаг, назначенный Фоксом морскому министру Краббе? Конечно, недолго думая, можно предположить, что Милютин и Краббе «случайно» обменялись на «Рюрике» флагами -на русских проводах всякое случается. Но есть у нас еще одна версия.
В 1869 году американская газета «Портсмут джорнэл» помещает на своих страницах в рубрике «Любопытная переписка» письмо морского министра России вице-адмирала Краббе к достопочтенному Густаву Фоксу, помеченное маем 1869 года. Вот его начало: «Милостивый государь. Русский народ никогда не забывает почтения и уважения, высказываемого его любимому Императору, и память об американском посольстве 1866 года еще светла. В доказательство этого факта имею честь, по просьбе Череповских купцов братьев Милютиных переслать Вам рамку, в которой вставлено изображение небольшого подстава; картина эта была представлена Государю Императору и милостиво одобрена Его Величеством. Льщу себя надеждой, что эта картина будет служить для Вас и Ваших близких приятным воспоминанием того впечатления, которое произвело в России посольство от Американского Конгресса, бывшее под Вашим начальством».
Надо сказать, что Г. Фокс еще долгое время находился под впечатлением своего визита в Россию. В письмах к своему русскому другу и переводчику адмиралу С. Лесовскому он постоянно обращался с просьбой присылать ему материалы о современной русской истории и более всего о продолжении реформ: «We know nothing about your people...» (Мы ничего не знаем о вашем народе...). Фокс принимает милютинский подарок — резную раму, сделанную крестьянином Леонтьевым по рисунку полковника Мюссарта с изображением византийского креста, чаши, герба Новгородской губернии, русских солонки, хлеба и полотенца, — и не может не ответить тем же. В январе 1870 года он посылает ящик с подарками в адрес морского министра Краббе, сопровождая его письмом, очень важным, с точки зрения нашего «расследования», и потому мы приводим текст письма с небольшими купюрами:
«Его Превосходительству г. Вице-Адмиралу Краббе. Милостивейший Государь!
Честь имею уведомить о получении письма Вашего из С.-Петербурга от 9 мая 1869 г., в котором Вы сообщаете мне о лестном впечатлении, произведенном в России особым посольством от Конгресса Северо-Американских Соединенных Штатов в 1866 году, которого я имел честь быть главою и которое служило выражением чувств, связующих Американскую нацию с Россиею.
Картина (милютинские рама с изображением подстава с надписями. — Р.Б.), упоминаемая в Вашем письме, которую удостоил своим одобрением его Императорское Величество, была получена вскоре после того и составляет в настоящее время самый видный и привлекательный предмет в моем доме. Эта картина служит залогом воспоминания того момента истории обеих наций, когда обе они жили одной жизнью и Америка разделяла с Россией опасения и радости.
(...) Великолепный миниатюрный портрет Величайшего из Российских Монархов, разукрашенный бриллиантами и дарованный Его Императорским Величеством, был представлен всем лицам нашего Правительства в Вашингтоне, и Конгрессом издан особый закон, представляющий мне право принять этот подарок».
Далее Фокс перечисляет содержимое ящика и что кому предназначено в подарок:
«Для одного из братьев Милютиных:
1. История флота Соединенных Штатов в двух частях.
2. Пистолет.
3. Визитная карточка. Для другого брата Милютина:
1. Национальный реестр, 1 часть.
2. Пистолет.
3. Визитная карточка.
(...) Покорнейше прошу Ваше Превосходительство принять на себя труд приказать, чтобы эти ничтожные предметы были доставлены по принадлежности в знак моей признательности щедрым жертвователям за подношение мне настоящей картины в то время, когда мои обязанности уже были окончены.
В этом же ящике заключаются:
(...) Американский флаг.
Русский флаг, изготовленный по моей просьбе в здешнем городе (Лоуэлле — Р.Б.)
(...) Посылаемые флаги служат для указания принятого здесь способа окраски их во всевозможные цвета, дабы избежать швов.
Один из флагов, назначенный мною для Вашего Превосходительства, надеюсь, будет принят Вами в знак воспоминания последних минут, проведенных на «Рюрике».
С совершенным почтением имею честь быть Вашим покорнейшим слугой. Фокс».
И обратный адрес: Лоуэлл, Массачусетс в Северо-Американских Штатах6.
Любопытное письмо. Фокс был чрезвычайно благодарен братьям Милютиным потому, что картина была прислана ему тогда, когда его «официальные обязанности уже были окончены», т.е. когда Фокс уже не являлся государственным лицом. Но это все милые детали, приметы пуританского времени. Главным же для нас в письме является вот что: «в этом же ящике (!) — один из флагов, назначенный мною для Вашего Превосходительства». Вот где мы впервые встречаемся с упоминанием о «флаге Краббе», а далее морской министр отсылает подарки в Череповец братьям Милютиным, сопровождая их записками: «Милостивый Государь Иван Андреевич. Г. Фокс, бывший в 1866 году чрезвычайным послом Конгресса Северо-Американских Штатов, прислал в Морское Министерство разные подарки... По доведении о сем до Высочайшего Государя Императора сведения, честь имею препроводить при сем к Вам вышеозначенные вещи. Прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверения в совершенном моем почтении и преданности. Н. Краббе». Такое же письмо получил и Василий Андреевич.
Ах, если бы на «флаге Краббе» под автографом Фокса стояла и дата дарения! Но и без нее, уже на основании документов, мы можем с достаточной степенью достоверности утверждать, что флаг, хранящийся в музейном фонде, мог быть отправлен в адрес Милютина вместе с пистолетами, книгами и визитными карточками в 1870 году. Разочарованные читатели могут посетовать, что авторы до цели все-таки не добрались, что предположение есть только так — фантазия, не более. И будут правы, а возможно, и нет. Во всяком случае, труд наш не пропал даром, мы прочли с вами малоизвестные страницы русской истории, так или иначе соприкоснувшиеся с историей нашего города.
Примечания:
1. Новгородские губернские ведомости. — 1866. — № 33.
2. Там же.
3. Лебедев А. К., Солодовников А. В. В. В. Верещагин. - М., 1988. - С. 27-28.
4. ЦГА ВМФ. - Ф. 410, оп. 2, д. 3046, л. 6-8.
5. Кадобнов Ф. И. Краткий очерк возникновения города Череповца Новгородской губернии и его героический рост за время 50-летней деятельности Городского Головы И. А. Милютина. 1909 год. — Калуга, 1910. - С. 25.
6. ЦГА ВМФ. - Ф. 410, оп. 2, д. 3046, л. 19-37.
Российской империи, девятого сентября 1866 года поступила телеграмма от череповецкого городского головы Ивана Андреевича Милютина: «Уполномоченные от Череповецкого городского общества из находящихся в Санкт-Петербурге сограждан поднесли в городе Кронштадте американскому посольству при отплытии в Америку череповецкий хлеб. В ответ г. Фокс с товарищами вручил на память городу американский флаг и свою карточку»[1]. Имя Густава Фокса, специального посланника американского правительства в России, вот уже два месяца было, как тогда говорили, etve la fable du public — «притчею во языцех» у всей России. В Новгородской губернии, в состав которой входил и город Череповец, очень внимательно и с интересом следили за каждым шагом этого человека и его команды. И потому текст телеграммы с комментариями немедленно попал на страницы местной печати. Газета «Новгородские губернские ведомости» тотчас опубликовала статью своего восторженного панегириста: «Город Череповец в лице своих представителей получил драгоценный залог тесной дружбе, которая соединила неразрывно два великие народа — русский и американский. (...) Священный залог этот, переданный представителями г. Череповца в последнюю минуту прощания г. Фокса и его товарищей с Россией, получает тем большее значение, что был последним доказательством того искреннего чувства, которое представители великой американской нации уносили с собой на родину. (...) Городу Череповцу выпала завидная доля, которой позавидуют все другие города русские. Скромное имя Череповца отныне соединено тесно с воспоминанием о том священном американском даре, который сохраняется в его стенах»[2].
Краббе, никак не подвигали нас к разрешению загадки капитана Фокса. Пришлось обратиться к документам Центрального архива военно-морского флота СССР, и потому, читатель, далее мы поплывем по волнам архивной памяти.
