В конце XIX — начале XX в. на Вологодчине встречались сарафаны разных типов³⁰: 1) прямой на лямках (повсеместно, кроме Грязовецкого у.), 2) распашной косоклинный (северо-запад, кроме Кириллова и Белозерска; северо-восток — Великий Устюг), 3) прямой с лифом (центр, юго-запад, север и северо-восток), 4) глухой косоклинный, архаичный (Устюжна Железнопольская).

Поверх сарафана надевался передник. Ранний его вид - на завязках, крепился выше груди, иногда к нему пришивалась грудка с тесемками, завязывавшимися на шее. С конца XIX — начала XX в. существовали фартуки новых покроев, закрывавшие перед сарафана от талии вниз. Само название фартук прижилось в Никольском и Устюженском уу. («...кажней праздник фартук разной...»), в остальных уездах его называли по-старому — передник. Праздничные фартуки украшались кружевами, прошвами, лентами. Различные типы передников были выявлены во второй половине XIX — начале XX в. в Вологодском крае: 1) туникообразный (запад — Устюжна, Кириллов), 2) длинный, укрепленный выше груди (центр — Вологда, Кадников, Тотьма; север — Вельск; северо-восток — Устюг), короткий по талии (повсеместно, кроме Грязовца)³¹.

На сарафаны надевали нагрудную одежду. Из таких предметов в вологодских уездах в конце XIX в. встречались: душегреи и свитки (Белозерский, Череповецкий, Кирилловский, Великоустюжский уу.), шугаи (Вытегорский, Вельский уу.). По покрою душегреи напоминали куртку, шились из дорогих тканей, расшивались золотом, выстегивались на вате или кудели. Носили их в основном горожане или зажиточные крестьяне. Шугаи кроились, как кофты, но на лямках, носились еще с косоклинным сарафаном в XVIII в. Плисовые шугаи встречались в Вельском у. и в конце XIX в. К нагрудной одежде относились, и нарукавники в виде прямой куртки с рукавами и являлись принадлежностью северного сарафанного комплекса. До конца XIX в. бытовали нарукавники из сукманины со сборками ниже талии у крестьянок Вельского у. По нагрудной одежде в вологодских районах выделяются некоторые ареалы: 1) нарукавники (центр — Вологда, Кадников, Тотьма; север — Вельск; северо-запад — Кириллов, Белозерск, Вытегра; юго-восток — Никольск), 2) душегрейки на лямках (центр — Вологда, Кадников, Тотьма; север — Вельск; северо-восток — В. Устюг; северо-запад — Белозерск; юго-восток — Никольск)32.

В гардеробе женщин, особенно девушек, были три вида одежды: повседневная («платьице ежедённоё), праздничная («воскресённоё»), свадебное («подвиняшноё»).

Принадлежностью сарафанного комплекса являлись северные головные уборы — кокошники. Первые упоминания о них относятся к XVII в. Они делались из твердой основы, украшались вышивками, парчой и особенно жемчугом, которым изобиловали северные реки. Формы кокошников были многообразны. Они происходили от более ранних уборов кичкообразного вида (кика — в Грязовецком, Тотемском, Яренском уу.), бытовавших почти везде. Свадебные кокошники иногда имели особые формы. Так, у вытегорских крестьянок они были в виде клинообразных шапочек из позумента с приподнятыми передами, к которым пришивали поднизи.

Выделяются ареалы отдельных видов кокошников. Для Севера — это новгородская кика (на северо-западе), известная еще в древнем Новгороде и землях, ему принадлежащих. Северо-восточные районы были зоной других форм головных уборов — своеобразных шапочек — шамшур, повойников (наборников — вельск., дерушек — устьсысольск., самшур - сольвычегодск., борушек — тотемск., устюгск.). Повойники и шамшуры шились из шелковых тканей, у шамшур был стеганый верх, праздничные — украшались золотыми и серебряными узорами. Эти уборы шились в виде круглых шапочек, были и повойники-колпаки (Кокшеньга, Сольвычегодск). В конце XIX в. они заменились сборниками-волосниками (Белозеръе, Кадников) и носились уже с другим комплексом одежды — с юбкой и кофтой. Сборники шили из ситца (редко из шелка), на вздержке со шнурком, спереди собирали сборки. Этот убор носился в основном на работу. Встречались и зборники, шитые золотом, спереди к ним пришивалась бисерная поднизка, а сзади — ленты до колен.

Из ранних форм северных головных уборов известны еще женские шапки — кораблики, чебаки, треухи, носившиеся в сельской местности. Девичьими уборами были коруны или венцы, богато украшенные и входившие в свадебный убор (женская корона с оборкой и поднизью у олонецких и белозерских крестьянок). Девушки повсеместно носили повязки из парчовой ленты или сложенного платка (чельники — олонецк., почелок — вельск.), заменившие древние полотенчатые уборы. У зажиточных олонецких крестьянок имелись такие жемчужные повязки - чельники. Существовала и перевязочка-обруч на твердой основе, обшитый пестрядью или парчой. Спереди у него была поднизь из бус (олонецк.). В косы девушки вплетали ленты. Девичьими и женскими уборами были и фаты (платки). Фаты были известны и как предмет свадебного костюма и ритуала. Особенным изяществом они отличались у устюжанок. В Белозерье фату носили с другими уборами. Зимнюю шапку-чебак с ушками, шитую золотом и серебром по шелку или бархату, опушенную мехом, с пришитыми сзади лентами, надевали поверх фаты. Летний сборник (повойник) покрывали фатой. Так обычно ходили в церковь: «... без сборничка — нехорошо под образа вставать».

Все эти уборы со второй половины XIX в. стали заменяться платками, шалями, косынками, а в середине XIX в. в вологодских районах выделялись следующие их типы. Повсеместно носили кокошники, более древние кички сохранялись на севере  (Вельск), в центре (Кадников, Тотьма), на северо-западе (Кириллов, Белозерск, Вытегра). Колпаки еще бытовали в Вельском уезде, а самшуры с твердым дном — на юго-востоке (Никольск). Разнообразны были типы самих кокошников: 1) моршень (тип сборника) на юго-западе (Череповец), в центре (Вологда, Кадников, Тотьма), на севере (Вельск), юго-востоке (В. Устюг, Никольск), 2) шапочка белозерская, 3) кокошник однорогий с кичкой (Устюжна), 4) твердый повойник (северо-запад — Кириллов, Белозерск), 5) владимирско-ярославский с круглым верхом (Кириллов), 6) каргопольский (Кириллов), 7) сольвычегодский (В. Устюг). Типы девичьх уборов были также разнообразны. Венец или коруна были известны в северо-западных, центральных, северных, юго-западных и юго-восточных районах, образуя небольшие очаги в них. Точно так же перевязки и ленты бытовали на юго-западе, северо-западе, севере, в центре, на северо-востоке Вологодчины. Обруч носили в северо-западных Вытегорском и Кирилловском уездах, вязаный колпак — в юго-восточном Никольском уезде, платок — на юге и в центре — в Вологодском и Грязовецком уу.³³

Во второй половине XIX в. одежда с сарафаном стала вытесняться новым ее видом — юбкой с кофтой³⁴, появившимся в деревне под влиянием городского костюма. Юбки и кофты стали носить, наряду с сарафаном. В пределах Вологодчины при повсеместном распространении сарафанного комплекса в середине XIX в. появились очаги комплекса с юбкой: в центральных районах края — Кадников, Тотьма (особенно Кокшеньга), Вельск. При сопоставлении различных ареалов в вологодских землях можно заметить совпадение одного из очагов комплекса — юбка и кофта — с ареалом, выявляемым по данным антропологии о распространении верхневолжского антропологического типа у населения Кокшеньги.

Ранее всего юбки и кофты появились в местах, близких к городам, и постепенно стали бытовать во всех северных уездах. Сначала это была принадлежность девичьего костюма: легкие кофты-оттянушки надевали с юбками девушки-сольвычегодки. Эта одежда стала и будничной, и праздничной. Последняя была более нарядной. Юбки шили из однотонной или пестрой домотканины, но чаще из клетчатой. Первые юбки (подол — Череповецкий, Кирилловский, Белозерский, Тотемский уу.) по покрою были прямыми, позднее их стали шить с косыми клиньями, нашитыми по подолу под углом. Подолы юбок могли украшать лентами. С конца XIX в. юбки шились из фабричных тканей, их покрой был аналогичен покрою прямых холщовых юбок. Существовали и шерстяные полосатые юбки-сукманки, происхождение которых на Севере до сих пор окончательно не выяснено, но преобладает мнение об их западном происхождении из Белоруссии, Смоленщины³⁵. Их ареал в пределах Вологодской земли находится в Верхнедвинском бассейне. Именно сюда в сплошную зону сарафанного комплекса одежды проник комплекс с юбкой (Вологодский, Кадниковский, Тотемский, Вельский уу.).

Наряду с юбкой и кофтой, появились в деревне и платья городского вида. Их носили девушки и молодые женщины. Сначала эту одежду «занесли» в крупные села и в близлежащие к городам деревни. В бывших помещичьих имениях они были известны и ранее, т.к. дворовые женщины и горничные их носили давно, а деревенская молодежь стала перенимать эту «моду». В таких селениях на посиделки девицы из помещичьих имений приходили в кисейных и ситцевых платьях с фартучками, в коленкоровых юбках, шелковых мантильях, а крестьянки «брали с них пример», так что иногда их трудно было отличить по одежде от дворовых девиц. В кадниковских деревнях «форсистые девицы» (славнухи-модницы — Вологодский и западные уезды) стали носить «платьица цветные» в «тороцьки» (в строчку) да «на завязоцьки» (со шнурками)³⁶. Появление платья сразу нашло отражение в фольклоре³⁷:

...во всю скруту (одежду — И. В.) добрую,

Добрую, самолутшую.

...моё платье цветноё... (Кадниковский у.)

Я гуляла в Раменье

В сарафане малине..

Бело платьице одену,

Опояшу ремешок...

(Устюжна).

Юбки, кофты и платья не вытеснили старый костюм с сарафаном. Его продолжали носить на Севере до 1930-х гг.

***

Северный мужской костюм был менее разнообразным, чем женский. Он отличался сравнительным единством везде у русских. Нивелировка и выработка общих форм мужской одежды протекала довольно быстро в связи с большой подвижностью мужского населения (уход на заработки, отходничество и т.п.). Костюм мужчин составляли рубахи, штаны, различного вида головные уборы, нагрудная одежда³⁸. Почти повсеместно носили рубахи- косоворотки, прямого покроя (древние — туникообразного) со стоячим воротом (каблуком — тотемск., а прямой ворот — наполок) или без него и с застежкой пуговицами на левой стороне груди (в старину — на шнурке — сольвычегодск., тотемск., устьсысольск.). Их шили из белого холста, первоначально с перегибом центрального полотнища на плечах, позднее — со срезом на них, со скошенными бочками, округлыми проймами для рукавов.

Рубахи XIX в. были менее длинные, чем в предшествующее время, к рукавам пришивали обшлага с пуговицами, применяли ситцы, кумач, цветной кашемир; подолы рубах выпускались поверх штанов и подпоясывались поясом. У поздних рубах исчезли вставки на рукавах — ластовицы (Череповецкий, Белозерский, Устьсысольский уу.). В некоторых местах еще встречался род рубахи без ворота — шабур (устьсысольс.) и использовался как рабочая одежда. Нередко рубахи украшались вышивкой (кондыръ на вороте, нахлестка на груди — Никольский у.).

Штаны или порты к XIX в. «потеряли» свой широкий шаг. Они шились из холста (летние) и из овечьей шерсти-сукманины (зимние) и имели две трапециевидные вставки в шагу, на теле удерживались шнурком или застегивались на пуговицы, а в середине XIX в. к ним пришивали пояса с застежкой. В конце XIX — XX вв. для шитья штанов стали использовать фабричные ткани. В вологодских районах выделялись следующие ареалы мужского костюма: 1) с косовороткой (разрез слева) и неширокими штанами (повсеместно), 2) с туникообразной рубахой (разрез посередине) и неширокими штанами (с двумя клиньями) — в центральных Вологодском, Кадниковском, Тотемском уу., в северо-западном — Белозерском, в восточных — Устюгском, Никольском, 3) то же и штаны с ромбовидной вставкой (в центральном Кадниковском у.)³⁹.

Уже с середины XIX в. и молодые, и мужчины старших возрастов носили городского вида пиджаки, а иногда и жилеты, поддевки с рукавами и без них (Череповецкий, Кадниковский, Тотемский уу.).

Мужские головные уборы сохраняли свой первозданный вид во всех русских районах. В Вологодской земле повсеместно носили грешневики (известны и в XVIII в.) — валяные из шерсти высокие цилиндрические шапки, изготовленные ремесленниками. Зимой надевали шапки из овчины — треухи, малахаи (северо-запад, север), меховые шапки с наушниками (белозерск.), папахи, ушанки (никольск.), долгоушки из оленьего меха (север Вельского у.), летом — полотняные головные уборы — кукелъ (олонецк.) для лесных и полевых работ, а в конце XIX в. появились городские фуражки, кепи (в центральных, южных и северо-западных вологодских районах), с середины XIX в. были в употреблении и картузы⁴⁰.

***

Верхняя одежда, и мужская, и женская, мало различалась между собой, т.к. одинаков в основном был набор и покрой многих вещей, носимых на улицу⁴¹. Повседневной верхней одеждой были зипуны и понитки из домашнего сукна и легкие холщовые шабуры. Они шились двубортными, в талию с перехватом и боковыми клиньями. Такими же были балахоны, сермяки (без талии), бекеши (зипуны в талию) у тотемских и вельских крестьян. Носили в вологодских деревнях и кафтаны, иначе камзолы, сшитые в талию (никольск., тотемск.) и сибирки (устюгск., никольск.) — тужурки типа жилета, у вытегорских мужчин они назывались пятишевки. Кафтан-дукес, и мужской, и женский (он же — зипун), носили в Устьсысольском у., а устюжане его называли казачиной.

У женщин еще были покупные кофты на вате, длинные до колен (Сольвычегодский, Тотемский, Яренский, Устюгский, Вельский уу., Кокшеньга), они же назывались палътюшками у вытегорских крестьянок, жакетками у белозерских и устьсысольских, гейшами у белозерских. Зимой носили полупальто на вате или на меху, сшитые без талии (сольвычегодск.), овчинные шубы со сборками по талии, длинные до колен, крытые материалом и называвшиеся казакином (сольвычегодск.), кошулей (тотемск.); шубы, крытые бархатом или сукном (вологодск.), впрочем, в тотемской Кокшеньге и в Никольском у. казакин-кошуля был кафтаном. Девицы носили пальто-сак городского вида, без талии, на вате, крытый материей (Вытегорский, Устьсысольский, Вологодский, Грязовецкий, Яренский уу.).

У мужчин, кроме общих с женщинами предметов верхней одежды, были рядовки, сшитые без пол, как рубахи, надевавшиеся через голову (сольвычегодск.), педжаки, крытые сукном (сольвычегодс., устьсысольск.), поддевки-оболочки с рукавами типа жилета (сольвыч., каргопольск., белозерск., череповецк.); пальто-визитки из сукманины (сольвыч., тотемск, устюгск.), полупальто, прямые, без талии (вытегорск.), длиной выше колен; они, как и пальто, вытесняли кафтаны, которые теперь носили только старики. Мужские шубы и тулупы были одинакового покроя с женскими. О некоторых видах верхней одежды есть свидетельства в местном фольклоре. В припевах крестьян Кадниковского уезда говорилось:

Как по тропке, по тропинке бежав лёгонькой детинка

Не в тулупе, не в кафтане, бежав в нанковой сибирке...

Или в частушках Устюженского уезда:

.. .Попросила я у батюшки… …

Суконного пальта...   

…У меня сударушка богата,

Носит в талию пальто...

Рабочей одеждой были холщовые или суконные армяки (азямы) в Устьсысольском, Тотемском, Устюгском, Яренском уу., а жители Вельского у. азямом называли халатообразную одежду; рабочими были и зырянские совики, малицы, лузаны. Поверх полушубка надевали совик из оленьей шкуры, сшит он был шерстью вверх, без талии, без застежек, к воротнику пришивалась шапка, а рукавицы были продолжением рукавов. Малицы шились мехом внутрь, без талии, длиной ниже колен. Защитой от дождя служили лузаны (лазы), бывшие одеждой лесовиков, напоминали плащи или широкие жилетки, шились из грубого сукна, без рукавов с отверстиями для головы, иногда их шили из кожи или нашивали кожу на плечи, за спиной приделывали петлю для топора.

Существовала и специальная рабочая одежда, которую надевали на сенокос. У девушек таковыми были чекмени (вид шерстяного кафтана), у парней — нанковые или суконные сюртуки (Кадниковский у.), у женщин — сарафаны и рубахи-покосницы; голову девушки покрывали платками, женщины надевали сборники-волосники, мужчины — картузы.

Таким образом, верхняя одежда вологодских крестьян, и мужская, и женская, так же, как и другая одежда, отличалась большим разнообразием. По отдельным вещам и их элементам выделяются многочисленные очаги-ареалы верхнего костюма в Вологодской земле во второй половине XIX — начале XX в.: 1) понитки из сукна, кроенные с клиньями, носили в центральных Вологодском и Кадниковском уу., 2) вариант понитка со сборками — на северо-западе и севере земли (Кириллов, Белозерск, Вельск), 3) свиту неизвестного покроя — на северо-западе (Кириллов, Белозерск), 4) халат существовал в нескольких местах — в центральных Вологодском и Кадниковском уу., в северном Вельском, в юго-восточном — Никольском, 5) армяк халатообразного покроя известен в центре, на северо-востоке, на западе и юге губернии, б) армяк неизвестного покроя — на юго-западе в Череповецком у., в центральном Тотемском и северном Вельском, 7) армяк с клиньями — на северо-западе в Кирилловском и Белозерском уу.

Жители вологодских уездов знали несколько типов меховой одежды: 1) повсеместны были полушубки, 2) шубы шили везде, кроме Вытегры и Никольска, 3) тулупы также везде, кроме Вытегры, 4) малицы из оленьего меха носили в северном Вельском и центральном Кадниковском уу., 5) шубы, крытые тканью, были у крестьян на северо-западе, в центре и на юго-востоке и, наконец, 6) совики из оленьего меха — в Вельском и Кадниковском уу.⁴².

***

Обязательной принадлежностью женского и мужского костюма были пояса. У севернорусских крестьян они различались на кушаки, покромки, тельники. В XVII - XVIII вв. все они назывались опоясками. В основном пользовались поясами собственного изготовления, а в начале XX в. и покупными (гарусными). Кушаками подпоясывали верхнюю одежду: мужчины завязывали их на любой стороне, женщины — на левой. Покромки (покромочки — тотемск.) носились с сарафанами, тельниками подпоясывали мужские рубахи. Обычно кушаки ткали на кроснах (ткацком стане) или при помощи бердечка, покромки — на специальном приспособлении — ниченках (нитках) с помощью швейки; тельники плели вручную. Существовали и так называемые выкладные пояса, которые, в отличие от покромок, ткались на тапочках-дощечках, и чем больше было дощечек, тем сложнее узоры.

Пояса имели сложные узоры: рельефными геометрическими отличались кушаки и тельники. Мотивы орнамента были общими для поясов Севера. Узоры выкладных поясов отличались от тех, что были на покромках: они были гладкими в виде прямоугольных и треугольных фигур. Выкладные пояса долго бытовали у старообрядцев, иногда на них были вытканы имена или надписи-пожелания. Из поясов у жителей вологодских районов большой известностью пользовались красноборские кушаки. Это был промысел, продукция которого реализовалась далеко за пределы Красноборска (Сольвычегодский у.). Другим таким центром был Череповец, где дерганьем, бердечком, на нитку, на кружках (дощечках) ткали разнообразные пояса. Дольше всего до 1930-х гг. не выходили из употребления полосатые пояса⁴³.

***

Крестьяне носили кожаную, валяную, плетеную обувь. В вологодских деревнях кожаные сапоги-кожаники (бахилы — сольвыч., каргопол., белозерск., яренск.), валяные-катаники (напаголенки — сольвыч., каргоп., чупаки — устюг.) носили с онучами (портянками), иногда со скутами-чулками из шерстяных лоскутков (Никольский у.). Пользовались и пимами (меховыми сапогами), заимствованными у финноугорского населения, их делали выше колен (Сольвычегодский, Устьсысольский, Яренский уу.); тобаками — тоже меховыми сапогами, но ниже колен (Устьсысольский у.); валенками-тюнями у которых голенища из сукна подвязывались ремнями (Устьсысольский у.).

Из плетеной обуви здесь были известны лапти из бересты, реже — из липы. Здешние лапти-питерики, с большой выемкой, привязывались оборами-шнурками. Носили и ступни — род галош из берестяного лыка, надевали их с портяными или шерстяными чулками. Лапти были рабочей обувью.

И мужчины, и женщины имели кожаные башмаки — чарки в виде галош (Устьсысольский, Яренский уу.) коты (летние — с портяными голенищами — сольвыч.), чушни, плетеные из суконных покромок (кадниковск.), шоптаники (плетеные из веревок — кадник., вологодск., устюгск.), моршни или поршни (тотемск.), рабочие уледи (то же, что и чарки, но из белой кожи с суконной опушкой или с холщовыми голенищами — устюгск., грязовецк.), бранченые катаники с кожаным верхом (сольвыч.), они же — упаки или чупаки (череповецк.), тюфни - холщовые туфли (устюгск.), штиблеты — башмаки с галошами, городского образца (устьсысольск.), щеблеты — праздничные полусапожки с резинками на боках (вытегорск.), сапоги на подборах (на высоких каблуках у жительниц Тотемского у.), свадебные сафьяновые сапожки (Грязовецкий у.).

Все разнообразие обуви, носимой крестьянами в Вологодской земле с середины XIX в., можно представить следующим образом. Северные лапти прямого плетения носили повсеместно. Лапти московские (косого плетения) появились в центре (Вологда, Кадников, Тотьма), на севере (Вельск) и на юго-востоке (Никольск). Шоптаники (чуни), плетеные из веревок были на юго-западе (Череповец) и юге (Грязовец). Ступни лыченые и берестяные бытовали в центральных Кадниковском и Тотемском уу. и восточных — Никольском и Устюгском. Сапоги плетеные носили в северо-западном Кирилловском и центральном Тотемском уу. Распределение остальной обуви в крае выглядело таким образом: валяную обувь имели везде, башмаки коты и кожаные сапоги — везде, кроме Устюжны и Тотьмы, башмаки-поршни или моршни — в Кадникове и Тотьме⁴⁴.

***

Рассмотрение народного костюма в Вологодской земле XIX — начала XX в. выявило большое разнообразие местных вариантов, а также названий отдельных предметов одежды, обуви и головных уборов. При этом, крестьянский костюм стойко держался при различных нововведениях и сохранял основные общие черты на всем Русском Севере: набор вещей, входивших в комплекс одежды, их вид, материал, из которого его делали, оставалось прежним и функционирование костюма — разделение на повседневную, обрядовую (свадебную, крестильную, похоронную и др.), праздничную, рабочую одежду.

Много общего у крестьянской одежды было с костюмом мещанского населения. В основном эта общность наблюдалась в наличии одинаковых вещей. Мещане, как и крестьяне, в XIX — начале XX в. носили кафтаны, армяки, дубленые шубы или шубы, крытые (подетые) сукном. У мещанок были платья, салопы, капоты, шубы, платки, некоторые виды которых распространились в деревне. Обувь горожан, кожаную и валяную, составляли сапоги, полусапожки, башмаки, коты, катаные сапоги и т.д.⁴⁵ Конечно, отдельные городские вещи могли быть лучшего качества, более нарядные, предназначенные для особых случаев. Например, в одной народной песне из Кириллова говорилось о неверной жене, для сапожек которой ковали специальные скобки (по ним ее и отличали)⁴⁶:

...Скуём, скуём

Под сапожки скобоцьки.

Шшо молода жена попортилася...

Що на этих на скобоцьках

Ко своему дружку ушла,

Що сфатил, как ветвину...

В целом же в этот период городская культура с ее многообразием черт начинала сильно влиять на деревенскую жизнь, в частности ускоряя переход к новым видам одежды. В 1920-е гг., например, в деревне распространились некоторые вещи военного периода. У крестьян, оторванных от деревни, видевших жизнь в других местах России и за границей (пленные в войну 1914-1918 гг.), появились новые потребности, особенно в жизни «по-походному», они довольствовались и в мирное время вещами и предметами военного быта. Так, в некоторых деревнях распространилась военная одежда — брюки, гимнастерки, а шинель стала рабочей одеждой даже и у женщин (Вологда, Череповецкий край). Менялись прически, и в деревне у людей появились короткая стрижка и ношение красных платков. Дети стали играть в новые игры с применением военных предметов ⁴⁷.

Общее и различия в севернорусском костюме молено еще выявить, если рассматривать одежду старообрядцев, а также финноугорского населения, в тесном соседстве с которым русские крестьяне жили много веков.

Старообрядческую одежду в конце XIX — начале XX в. составляли те же предметы, что и крестьянскую: армяк, тулуп, по праздникам синий суконный кафтан, из обуви — кожаные сапоги, коты-калоши, из головных уборов — поярковые шапки, меховые треухи. Женщины-старообрядки носили сарафаны из крашенины (праздничные с золотыми и серебряными позументами), шушуны из кумача и китайки (а у богатых из шелка), на голове — сборники или повойники, по праздникам кокошники, зимой треухи и чебаки. Правда, яркие («цветистые») костюмы и особенно платья, как считалось, носить было грехом. Покрой их одежды сохранял много архаичных черт (туникообразные рубахи, глухие сарафаны и др.), темные цвета («честное платье»), старые конструкции головных уборов (шапки без козырька), не прижилась застежка на левой или на правой стороне одежды, ибо была, по их понятию, грехом⁴⁸.

Сарафаны из Воже-Каргопольско-Вельского края были типичными для старообрядцев. Это были тесемошники из полос-тесемок шерсти красного, синего или белого цвета, либо синие сарафаны из холста-кундыши (буднишные), праздничные салтовники из тонкой шерсти, окрашенные в разные цвета, в конце XIX в. шитые на лямках. Сохранили старообрядцы и сушуны (здесь — это у богатых сарафаны с парчовыми полосами). Мужчины-старообрядцы носили штаны-подштанники, белые с вышивкой на штанинах. Обувью им служили, как и крестьянам, плетеные лапти, кожаные поршни с опушкой из холста; молодежь приобретала сапоги на деньги, заработанные от своих лесных занятий⁴⁹. Таким образом, старообрядческая одежда отличалась от обычной крестьянской сохранением некоторых древних черт и использованием недорогих материалов.

В различных этнографических работах есть описание одежды проживавших в соседстве или в пределах вологодских районов карел (запад края) и коми-зырян (восток его). Подчеркивалось, что в костюме этих народов было мало отличий от одежды русских. Зырянки носили сарафаны-китайники из тканп-китайки, рубахи (верхняя часть — рукава, но нижняя — юбка, в отличие от русской становины), на голову надевали повойники, а поверх их платки. Их кафтан-дукэс шился, как и у русских, из домотканого сукна с перехватом в талин. Их обувью были пимы-сапоги из кожи оленя, сшитые шерстью вверх, катаники - валяные сапоги с суконными голенищами, коты-башмаки из кожи.

Специфической была рабочая одежда зырян, которую заимствовали русские крестьяне-промысловики. Ее составляли малица и совик из оленьих шкур (совик — шерстью вверх), охотничий лузан, накомарник (женский капор из холста, с волосяной сеткой для лица)⁵⁰.

Обычный русский костюм был заимствован карелами и вепсами и так же, как и у русских, в конце XIX - начале XX в. вытеснялся городскими модами. В «чистоте» народная одежда сохранялась лишь в глухих карельских деревнях. Это штофные сарафаны, парчовые душегрейки, головные жемчужные повязки у девиц, а кокошники и повойники уже исчезали. Еще встречалась некоторая верхняя одежда — балахоны, сибирки, чуйки, поддевки, понитки, армяки, но не гнушались городского пальто или женского платья, если «наживали капиталы». Сохранением своих исконных черт в одежде считалось наличие у мужчин белых рубах и портов («следы чуди»), у женщин оставались некоторые старинные головные уборы, исчезнувшие у русских, — короны (верх ее — подзор, низ — поднизь или сетка), кокошники с жемчугом, а вообще везде носили повойники, некоторые из них были с жемчугом. Правда, свой кокошник у карел — подзор напоминал шлем и носился еще и в конце XIX в., впрочем, и он был «славянского происхождения». Влияние города у карел сказывалось на появлении городского платья: рукавов с буфами, кофт, иногда принадлежностью костюма становился зонтик. Особенности нового костюма, появлявшиеся в результате городских веяний, даются в одном из этнографических описаний начала XX в. Олончане — «...удалы добры молодцы носят поддевочку дорогих сукон, на ноженьках сапоженьки козловые, круг сердечка — кушачики шелковые, на головушке шляпоньки пуховые, на белой груди цепочки золоченые...»; «удалой добрый молодец каленой гребеночкой учесывает свои жемчужные кудерушки и завивает их в колечка золоченые»; а красны девицы носят «цветное басистое платьице — сарафаны новомодные раструбистые, на головушку жемчужную подвесочку, на подвесочке розову косыночку; в завивную свою косу русую вплетают дорогие золотые ленточки; по русой косе кладут цветы алые; во ушеньки — сережки бриллиантовые; на белу грудь цепочку золоченую; на плечики — шубу соболиную». Женщины и в будни стали носить шерстяные или штофные сарафаны. Кафтаны из тонкого сукна и сапоги из белой кожи сохранились у мужчин в праздничном гардеробе⁵¹.

Как видно, народная одежда финноугорского населения на Севере развивалась в том же направлении, что и одежда русских северян.

***

В результате рассмотрения материалов по традиционному костюму вологодских крестьян можно сделать следующее заключение. До середины XIX в. среди сплошного массива сарафанного комплекса женской одежды, ставшего принадлежностью северных областей, существовал очаг, в котором получил распространение комплекс одежды с юбкой (Сухона, Кокшеньга), не характерный для северных районов и развившийся у южного и западнорусского населения. Причем по Сухоне наблюдалось распространение полосатой шерстяной юбки, а на западе губернии и также на Сухоне — холщовой, не характерный для костюма других районов Севера. Этот очаг с юбкой сопоставим с антропологическим ареалом верхневолжского типа у населения Вологодчины и с лингвистическими данными по диалектологии. О проникновении населения из средней полосы и западных областей на Север в различные исторические периоды есть свидетельства в источниках.

В зоне повсеместного бытования сарафана прямого покроя в вологодских деревнях во второй половине XIX в. еще встречался архаичный глухой косоклинный сарафан (Устюжна) и распашной (северо-восток и северо-запад).

Есть локальные варианты типов женских рубах на северо-западе края (с прямыми поликами, с цельным рукавом, с кокеткой, с круглой вставкой у ворота), на юго-западе (с цельным рукавом и кокеткой), в центре и на востоке (вариант с цельным рукавом и вариант с цельным рукавом и кокеткой). Такие же местные ареалы выявляются по распространению женской нагрудной одежды и по женским головным уборам, на основании которых уловима связь между вологжанами и населением других районов Севера и средней полосы России.

Рассмотрение локальных вариантов можно продолжить и на примере других элементов костюма и женского, и мужского, по которым четко выявляются «культурные зоны» в пределах Вологодской земли, — запад (северо-запад и юго-запад), центр и север (особенно бассейн Ваги-Кокшеньги), восток (северо-восток и юго-восток). Население этих зон имело отличительные моменты в этнической истории, что привело к культурному своеобразию некоторых групп населения. Так, специфические черты в народной культуре сохранялись у жителей районов Белозерья, связанных с Северо-западом и Западом России, у населения Вельско-Важского района, в формировании которого принимали участие разные этнокомпоненты (новгородцы, низовцы и местные финноугры), у населения восточных вологодских районов (Сольвычегодск, Великий Устюг), связанного как с жителями других северных земель, так и с жителями Верхневолжского бассейна.

***

Последующее развитие костюма с 1930-х гг. шло по пути «слияния» одежды городского и сельского населения, причем влияние городской моды сильно увеличилось. Народный костюм «сходил на нет», ибо началось массовое промышленное производство и материалов, и готового платья. В одежде русских, и севернорусских в том числе, развивались формы, которые становились не только общерусскими, но и международными. Из старых же форм сохранялись некоторые местные виды одежды, применявшиеся как рабочая (платки, косоворотки, тулупы, валенки) или праздничная одежда (на Севере она «жила» у пожилых, а у молодых употреблялась как свадебная).

С урбанизацией всей культуры традиционная одежда, хотя и ушла на периферию быта, не утратила своего значения этнической ценности⁵². Она как часть народной культуры связана с историческими представлениями народа и с его самосознанием.

¹ Шмелева М. Н. Русская одежда // Русские (серия «Народы культуры»). М., 1997. С. 316.

2 Арциховский А. В. Одежда // История культуры Древней Руси. Т. I. М.;Л., 1948. С. 277.

³ Арциховский А. В. Одежда // Очерки русской культуры XIII - XV вв. Ч. I. М., 1969. С. 292; Маслова Г. С. Народная одежда русских, украинцев и белорусов в XIX — начале XX в. // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956 (Труды Ин-та этнографии. Т. XXXI). С. 568.

⁴ Башенькин А. Н. Юго-западное Белозерье во второй половине I-го — начале II-го тыс. н.э. Л., 1986. С. 14—15.

⁵ Макаров Н. А. Колонизация северных окраин Древней Руси в XI - XIII вв. По материалам археологических памятников на волоках Белозерья и Поонежья. М., 1997. С. 39.

⁶ Там же. С. 47.

⁷ Просужих С. Б. Одежда населения Великоустюжского края в XVII в. // Вологодская старина. Бысть на Устюзе. Историко-краеведческий сборник. Вологда, 1993. С. 76-78.

⁸ Там же. С. 78-88; Путешествие Корнелия де-Бруина через Московию // Чтения в обществе истории и древностей российских. М. 1872. Кн. II. С. 95-96.

9 Маслова Г. С. Указ. раб.С. 571.

¹⁰ Быков А. В. Народный костюм Вологодской области. Вологда, 1990; Русский традиционный костюм. Иллюстрированная энциклопедия. СПб., 1998.

¹¹ Опись имения богатого вологжанина, посадского человека Ивана Скрябина, составленная Н. И. Суворовым // Известия Археологического общества (далее — Изв. АО). СПб., 1861. Т. III. Вып. 1. С. 58.

12 Там же. С. 58-59.

¹³ Там же.

¹⁴ Суворов Н. И. О гардеробе и столе вологодских архиепископов в начале XVII в. и о некоторых других домашних принадлежностях // Изв. АО. СПб., 1861. Т. III. Вып. 1. С. 219-220.

¹⁵ Опись старинного крестьянского имения в XVII столетии // Там же. С. 61-63.

¹⁶ Макаров И. С. Пушной рынок Соли Вычегодской в XVII в. // Исторические записки. М., 1945. Кн. 14. С. 154.

¹⁷ Судаков Г. В. Лексические диалектизмы в севернорусских актах XVI - XVII вв. // Севернорусские говоры. Вып. 4. Л., 1984. С. 75-79.

18 Шмелева М. М. Указ. раб. С. 328.

¹⁹ Чагин Г. Н. Одежда XVII — начала XX в. // На путях из земли Пермской в Сибирь. Очерки этнографии северноуральского крестьянства XVII - XX вв. М., 1989. С. 145; Хозяйственное обозрение Северного края России // Журнал министерства госимуществ (далее — ЖМГИ). 1841. Ч. III. Кн. 5-6. С. 64.

²⁰ Кожевникова А. А. Особенности узорного народного ткачества некоторых районов Севера // Русское народное искусство Севера. Л., 1968. С. 107-121.

²¹ Маслова Г. С. Узорное тканье на Русском Севере // Краткие сообщения Ин-та этнографии (далее — КСИЭ). 1950. XI. С. 10.

²² Макаренко Н. Искусство Древней Руси. У Соли Вычегодской. Пг., 1918. С. 94-96; Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки как историко-этнографический источник. М., 1978.

²³ Архив Русского Географического общества (далее — АРГО). Ф. 24. Оп. 1. Д. 2. Л. 4-17; Д. 105. Л. 10-148 об.; Р.7. Оп.1. Д.69. Л. 13; Русский традиционный костюм...

24 Русские. Историко-этнографический атлас. М., 1967. Карта 47.

25 Шмелева М. Н. Указ. раб. С. 339.

26 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Л. 32-35 об., 92; Протопопов М. Свадебные песни Вологодской губернии // Живая старина (далее — ЖС). 1903. Вып. IV. С. 511.

27 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Л. 10-148 об.; Д. 2. Л. 4-17; Р. 7. Оп. 1. Д. 69. Л. 13; Р. 24. Оп. 1. Д. 25. Л. 74; Р. 27. Оп. 1. Д. 27. Л. 1 об.; Дашков В. Описание Олонецкой губернии в историческом, статистическом и этнографическом отношениях. СПб., 1842. С. 171; Пушкарев И. Описание Российской империи в историческом, географическом и статистическом отношении. T.I. Кн. 1 — Новгородская губ. СПб., 1844. С. 71; Шевырев С. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 г. Ч.1. М., 1850. С. 132; Арх. Макарий. Описание Ферапотовской волости. СПб., 1854. С. 18-19; Государственный архив Вологодской обл. (далее — ГАВО). Ф. 652. Оп. 1. Д. 67. Л. 4; Маслова Г. С. Старинная одежда и гончарное производство Каргополыцины // КСИЭ. 1949. VI. С. 4-5.

28 Абрамов Ф. А. Собр. соч. в трех томах. Т. 3. Л., 1991. С. 265.

²⁹ Попов Н. Народные предания жителей Вологодской губернии Кадниковского уезда // ЖС. 1903. Вып. III. С. 384.

³⁰ Русские. Историко-этнографнческий атлас... Карта 42.

³¹ Там же. Карта 49.

³² Там же. Карта 48.

33 Там же. Карта 52, 54, 55; Шевырев С. Указ. раб. С. 132; АРГО. Р. 27. Оп. 1. Д. 27. Л. 159; Вологодские губернские ведомости (далее — ВГВ). 1853. № 37. С. 321; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 147. Л. 26; Ф. 652. Оп. 1. Д. 122. Л. 1; Арх. Макарий. Указ раб. С. 18-19; ЖС. 1903. Вып. I-II. С. 212; Вып. IV. С. 450 и др.; Иваницкий Н. А. Материалы по этнографии Вологодской губернии // Изв. Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (далее — ОЛЕАЭ). Т. LX1X. Тр. Этн. отд. Т. XI. Вып. I—II. М., 1890. С. 16-19.

³⁴ АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 2. Л. 4-17; Д. 105. Л. 10-148 об.; Р. 7. Оп. 1. Д. 69. Л. 13; Фортунатов Ф. Н. О старинных русских костюмах в Грязовецком и Сольвычегодском уездах Вологодской губернии // Тр. 1-го Археолог, съезда 1869 г. М., 1871. С. 195-196; Шустиков А. А. Тавреньга Вельского уезда. Этнографический очерк // ЖС. 1895. Вып. III—IV. С. 361-362; Русские. Историко-этнографический атлас... Карта 40.

35 Маслова Г. С. Об особенностях народного костюма населения Верхнедвинского бассейна в XIX — начале XX в. // Фольклор и этнография Русского Севера. Л., 1973. С. 78-85.

36. ГАВО. Ф. 652. Oп. 1. Д. 65. Л. 5; Ф. 4389. Оп. 1. Д. 173. Л. б; Д. 147. Л.26.

37 ЖС. 1903. Вып. I-II. С.211; Вып. IV. С. 444.

³⁸ АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 2. Л. 3-36; Д. 105. Л.Л. 15-144 об.; Д. 13. Л. 3-4; ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 67. Л. 4; ВГВ. 1866. N 31. С. 304.

³⁹ Там же; Русские. Историко-этнографический атлас... Карта 59.

⁴⁰ Там же. Карта 60; Дмитровская Е. Русские крестьяне Олонецкой губернии // ЖС. 1902. Вып. II. С. 132-133.

⁴¹ Русский традиционный костюм...; АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 2. Л. 4-17; Д. 105. Л. 10-148 об.; Р. 7. Оп.1. Д. 69. Л. 13; Пушкарев И. Указ. раб. С. 71; Шевырев С. Указ. раб. С. 132; ВГВ. 1853. № 37. С. 321; 1866. № 31. С. 304; Арх. Макарий. Указ. раб. С. 18-19; ЖС. 1903. Вып. I—II. С. 366; Вып. IV. С. 444, 457; Иваниикий Н. А. Указ. раб. С. 16-19.

⁴² Русские. Историко-этнографический атлас... Карты 64, 65, 66; Арсенъев Ф. А. Крестьянские игры и свадьбы в Янгосоре Вологодского уезда. (Бытовой этюд) // Вологодский сб. Т. I. Вологда, 1879. С. 3-5; Шустиков А. А. Указ. раб. С. 361-362.

⁴³ Чагин Г. Н. Указ. раб. С. 169-170; Хозяйственное обозрение Северного края России // ЖМГИ. 1841. Ч.III. Кн. 5-6. С. 64.; Маслова Г. С. Узорное тканье... С. 17.

⁴⁴ Иваницкий Н. А. Указ. раб. С. 19; АРГО. Ф. 24. Оп. 1 Д. 2. Л. 13, 105; Р. 27. Оп. 1. Д. 27. Л. 1 об.; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 171. Л. 2; Русские. Историко-этнографический атлас... Карты 70, 71.

⁴⁵ Воронов П. Верховажский посад (Вельского уезда) / / Вестник РГО. 1860. Ч. 29. С. 132.

⁴⁶ Шевырев С. Указ. раб. Ч. II. С. 109.

⁴⁷ Золотарев Д. А. Этнографические наблюдения в деревне РСФСР (1919-1925) // Русский музей. Материалы по этнографии Этнографического отдела музея. Л., 1926. Т. III. Вып. 1. С. 145.

⁴⁸ АРГО. Р. 1. Оп. 1. Д. 100. Л. 71-71 об.; Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии // Изв. ОЛЕАЭ. Т. XXX. Тр. Этн. отд. Кн. V. Вып. 1-II. М., 1877-1878. С. 217.

⁴⁹ Шустиков А. А. По деревням Олонецкого края. (Поездка в Каргопольский уезд ) // Изв. Вологодского общества изучения Северного края. Вып. II. Вологда, 1915. С. 115.

⁵⁰ Волков Н. .Д. Удорский край. Этнографический очерк // Вологодский сборник. Т. I. Вологда, 1879. С. 28-29.

51 Россия. Полное географическое описание нашего отечества. Т. 3 — Озерный край. СПб., 1900. С. 113; Поляков И. С. Этнографические наблюдения во время поездки на юго-восток Олонецкой губернии // Зап. РГО. Отд. этн. Т. III. СПб., 1873. С. 164; Круковский М. А. Олонецкий край. Путевые очерки. СПб., 1904. С. 34-36; Олонецкий край. СПб., 1910. С. 33.

52 Шмелева М. Н. Указ. раб. С. 352-353.

ОЧЕРК 5

РОД, СЕМЬЯ, БРАЧНЫЙ КРУГ

Брак и семья у сельского населения в XVII - XVIII веках

Сведения о браках жителей Вологодской земли встречаются в источниках с XVII века. Но при ретроспективном рассмотрении более поздних материалов (конца XVIII-XIX вв.) можно сделать вывод о становлении семейно-брачных отношений на самых ранних исторических этапах, о стойкости семейных традиций.

В браке сельского населения всегда был расчет, ибо условия существования деревенской семьи, ее хозяйство, повседневные заботы и труд неизбежно заставляли думать о сохранении налаженной жизни, о продлении рода человеческого.

Обычными для вологжан, как и жителей других русских районов, был выбор брачной пары родителями, их договоренность о браке во время народных брачных обычаев (сватовство, сговоры, рукобитья, пропои), затем обязательное венчание и устройство свадьбы (пира)¹. Были, конечно, и отклонения от нормы, например, тайные (убегом, уводом) или насильственные браки (против воли молодых). Но более всего граничили с отклонениями от нормы браки северных старообрядцев- беспоповцев, не признававших венчания. Своеобразными были и браки крепостных крестьян. В них последнее слово оставалось не столько за родителями или самими молодыми, сколько за барином. Помещики были не заинтересованы в браках своих крестьян на стороне, чтобы не лишиться рабочих рук, поэтому они зачастую сами подбирали брачные пары и очень редко «отпускали на свободу» своих подопечных при женитьбе.

Браки не расторгались по чьему-либо желанию; для этого были необходимы исключительные причины и решение Синода, а поэтому в крестьянской среде практически не было разводов и заключения повторных браков. Последние разрешались вдовым людям, ибо ведение крестьянского хозяйства требовало, чтобы в доме наличествовали и мужские, и женские рабочие руки. Повторные браки в XVIII в., в основном в случаях вдовства, в севернодвинских деревнях констатировал историк Севера В. В. Крестинин .

Кроме запретов на вторичные браки, за исключением вдовства, в русской среде существовали и другие брачные ограничения. Правда, для ранних периодов времени свидетельств о них немного. Одним из них было непредпочтительное вступление в смешанные браки разного характера — сословные, этнические, конфессиональные. Об этносмешанных браках известия появлялись со времен расселения славян на Севере и их контактов с финноуграми. По местным северным преданиям и легендам, еще «новгородцы в XII в. женились на чудинках»³. Предания о браках славян с финскими девицами долго жили в русских и карельских селениях. Первые славяне, пришедшие на Север, были, как правило, холостыми и брали в жены местных женщин; позднее, когда в новых местах сложилось свое постоянное население, благодаря переселению не одиночек, а целых семей, такие смешения прекращались⁴.

Сословные смешения здесь — это браки посадских людей (мещан) с крестьянами⁵. Правда, случаи смешений как сословных, так и этнических, были не часты. По традиции, предпочитали жениться в однородной среде.

Одним из брачных запретов, действовавших во все периоды, был запрет вступать в брак близким родственникам, биологически обусловленный. Официальное законодательство регулировало этот процесс, разрешая жениться на родственниках не ближе 4-6 колена. Для того чтобы заключить такой брак, необходимо было получить специальное разрешение.

В материалах XVII - XVIII вв. мало сведений о браках и брачных отношениях того времени, гораздо больше таковых о самих семьях и их составе (численном, поколенном). По переписной книге вотчин Спасо-Прилуцкого монастыря под Вологдой выявляются формы семей монастырских крестьян XVII в.⁶ Они были преимущественно малыми, несложными по составу. Размер семей не удается определить точно, т.к. в описании не указан весь состав дворов (без женщин). Такую же семейную структуру имели и черносошные крестьяне, зависимые от государства. У них были семьи, состоящие из родителей и их детей, реже — «из братьев, братьев с их детьми и племянниками, изредка из двоюродников, из лиц трех поколений, деда, сыновей и внуков»⁷.

Несколько иными были семьи крепостных крестьян. «Писцовая книга вотчин Вологодского архирейского дома» (XVII в.)⁸ зафиксировала 222 их двора, в которых так же, как и у монастырских и черносошных крестьян, преобладали малые семьи из родителей с детьми или из вдов с их детьми (49,64% от общего числа), а вместе с одинокими людьми, среди которых могли быть супруги без детей (женщины не указаны), они составили 60,01%. Но большое число насчитывали и семьи сложного состава — 36,03%, чего не наблюдалось у крестьян других категорий. Владельцы крепостных крестьян были не заинтересованы в разделах таких семей, чтобы сохранить их трудовые возможности.

Среди сложных семей преобладали братские семьи: братья без детей, братья-дети, братья-дети-внуки (16,66%), немного меньше было отцовских семей: родители-дети-внуки, родители-дети-внуки-правнуки (14,42%). Кроме семей с прямым родством членов, в этой среде сохранялся тип семьи с боковым родством (семьи дядьев и племянников — 4,94%; одна из них — дядья-племянники (дети)-внуки). Редкостью были семьи, в которых проживали свойственники (некровные родственники). В данном случае в трех семьях, состоящих из родителей с детьми, были еще шурины (братья жен).

Крестьяне усыновляли детей: в семи из рассмотренных семей были пасынки. Из неродственников жили в крестьянских дворах еще подворники, бобыли, одинокие вдовы или вдовы с детьми (6 семей). Они входили не в семью, а лишь в состав двора-хозяйства.

Непростой состав сохраняли семьи крепостных и в XVIII в., судя по «Ревизским сказкам о числе душ помещичьих крестьян Вологодского у.» 1782 г. (12 имений)⁹. Семейные разделы им по-прежнему не разрешались. Сложные семьи по числу преобладали над малыми. Среди малых выделялись: 1) супруги без детей (среди них могли быть те, у кого дети ушли из дома), 2) родители-дети, составившие наибольшее число среди малых семей, 3) неполные семьи из одного родителя с детьми (холостыми или женатыми). Отцовская семья у них была представлена вариантами: 1) родители-дети-внуки, 2) один из родителей-дети-внуки (вдова или вдовец с семьей), 3) четырехпоколенная семья из родителей-детей-внуков-правнуков (их всего две). Братские семьи по своему числу немного уступали отцовским, но тоже были в нескольких вариантах: 1) неженатые братья без детей, 2) братья с детьми, 3) братья-дети-внуки. Семьи с боковым родством (дядья-племянники) встречались редко. Из прочих типов здесь были и семьи со свойственниками (родственниками мужа или жены). Проживание тещи с семьей зятя встречалось гораздо реже, чем свекрови с семьей сына. В семьях, созданных путем повторных браков (v вдовых людей), могли быть дети — сводные братья и сестры (неродные между собой).

Размеры крестьянских семей (число членов) XVII - XVIII вв. выявлены в различных исследованиях. Для всего Севера средний размер сельской семьи был невелик: в 1710 г. — 6,8 чел. на семью 10. Детность таких семей также была невелика — в среднем около 4-х детей на семью. Семьи с большим числом детей были сложного состава.

Во главе крестьянских семей-дворов стояли старшие по возрасту мужчины — деды, отцы, взрослые сыновья. Если главный умирал, и в семье не было больше взрослых мужчин, функции главы выполняла старшая по возрасту женщина-вдова (свекровь в отцовской семье, жена умершего мужа — в малой, жена старшего брата — в братской). Нигде не встречалось указаний, чтобы такую семью возглавляла, например, сноха (невестка); младшее поколение женщин, по обычному народному праву, к этому не допускалось. Другое дело было с зятем, который жил в семье тестя и тещи. В русской деревне существовал обычай приема в дом зятя-мужа дочери, если не было своих сыновей (примачество). Зять - примак иначе - подживотник, домовик, влазень, животник) был обязан выполнять тягло за тестя, ходить на «мирские службы», обрабатывать его землю¹¹, т.е. фактически становиться работником в принявшей его семье. По договору, составлявшемуся при приеме зятя в дом, он наследовал за тестем все имущество, дом и землю в случае смерти последнего, или пай-долю при жизни тестя для его содержания, когда тот становился немощным. Случаи примачества в вологодских деревнях XVII - XVIII вв. были редкими. Нечасто встречались в семьях и другие приемыши — усыновленные дети при отсутствии своих детей или в тех случаях, когда дети родственников становились сиротами. Были в семьях и сводные дети при повторных браках супругов, и дети незаконнорожденные, которые были рождены вне брака или до брака. И то, и другое в сельской среде встречалось редко, ибо общественное мнение осуждало эти явления.

У крестьян было выработано твердое убеждение в необходимости продления своего рода, в воспитании детей и передаче им веками накопленных хозяйственных навыков и нравственного опыта. Для сельской семьи иметь детей было важным, поэтому каждая семья была нацелена вырастить себе смену, т.е. демографическое поведение семьи, ее детность определялись необходимостью постоянного крестьянского труда. Становится понятным, почему детей приучали овладевать трудовыми навыками и думать о своем будущем.

Из приведенных материалов XVII - XVIII вв. о браке и крестьянской семье вырисовывается система родства, характерная вообще для русского народа. В тот период был довольно широким круг людей, признаваемых родственниками, т.к. включал не только кровных родных по прямой и боковой линиям, но и родных по браку. Близким родством признавалось и духовное родство (крестные и крестники, иногда и кумовство, и побратимство). Брачные же связи — круг, где осуществлялись браки, были не широки, ибо простирались в пределах волости, близлежавших деревень и редко выходили в другую волость или уезд. Этим, возможно и определилось многочисленное родство, проживавшее на ограниченном пространстве.

Семья и семейно-брачные отношения в XIX — начале XX в.

Наиболее полно характеризовать вологодскую крестьянскую семью и семейно-брачные отношения позволяют источники XIX — начала XX в. Они разнообразны — от официальных документов переписей и статистики до различного актового и фольклорного материала и бытописаний разного рода. Рассмотрение таких материалов по Вологодской земле дает представление о браке и семье крестьян, о локальных особенностях таких институтов, позволяет выявить ареалы по этим элементам народной культуры, аналогичные тем, которые определяются по другим народнокультурным формам. Хронологический период XIX — начала XX в. достаточно большой, в нем выделяются отдельные периоды — первая половина века, вторая половина, конец XIX — начало XX в., в течение которых брак и семья развивались с какими-либо особенностями, обусловленными разнопорядковыми факторами.

В первый период, как и в предшествующее время, судя по рассматриваемым источникам, знакомства и встречи молодежи до совершения браков по-прежнему происходили в вологодских деревнях на досуге, гуляниях и праздниках, время которым было четко определено в годовом аграрном цикле. Осенью после окончания полевых работ и зимой вечерами устраивались деревенские посиделки {беседы, поводы). Для этого молодежь сообща нанимала «просторные избы, где и собирались ежедневно — девушки прясть (супрядки), парни для увеселения» (Устюженский, Вытегорский, Вологодский, Каргопольский, Белозерский, Тотемский уу.). Каждогодно с Ильина дня всю зиму, кроме Великого поста, шли эти беседы. Летом же досуг проходил на гуляньях-хороводах¹².

Девушки ходили на беседы с 14 лет и до замужества — «каждый возраст на свою беседу». Большая беседа происходила на Филипповский пост, после чего девиц просватывали. На Филипки девицы отправлялись в разные деревни к родственникам и знакомым, «гостили» невесты недели по две до конца поста; и все это время длилось веселье, показывались и обсуждались их наряды, к ним приходили парни «щеголями» в нарядных костюмах¹³. По всей Вологодской губ. молодежь «особенно гуляла» во время праздников-молебнов: на них происходили и знакомства, и выбор суженых, соблюдались разнообразные обычаи при развлечениях и играх.

Дозволялось ухаживание парней за девушками и встречи полюбивших друг друга и вне бесед и веселий. Отношения полов в это добрачное время, как отмечали многие наблюдатели, «были упрощенные, но сдержанные»¹⁴.

Во второй половине XIX в. характер деревенских посиделок несколько изменился: на них присутствовал более широкий круг посетителей, разнообразнее становились забавы и игрища, привносились элементы городского досуга, менялся вид людей, приходивших на гулянья и беседы (парни — в сюртучках, с тросточками и «сигарочками», девицы — в длинных платьях с кринолином, с «перелинкой на плечах» и «брезлетками» на руках)¹⁵. И все же молодежный досуг в основном оставался прежним и в более позднее время — в конце XIX — начале XX в. — вечерины, игрища, беседы, супрядки, качели, хороводы были везде.

Досуг в предбрачное время иногда не ограничивался играми, забавами и мог привести к близости молодежи, к добрачным половым связям. Отношение к такому явлению в деревенской среде было разное, но в большинстве случаев осуждающее, поскольку с этим было связано будущее девиц и рожденных ими до брака детей. Во второй половине XIX в. и в начале XX в. поведение молодежи стало более свободным, и случаи добрачных связей встречались чаще. Это было обусловлено ломкой всей крестьянской жизни и крестьянского отношения к семье, когда деревня встала на капиталистический путь развития после реформы 1861 г. С этого времени участился отход в города, что приводило к нарушению заведенного порядка в деревне. Но поведение молодежи, традиционное по существовавшим искони нормам обычного права, все же еще оставалось. Общественное мнение по-прежнему что-то значило для молодых людей, и свои отношения они старались не афишировать. Хотя добрачные связи и случались, «незаконных» детей рождалось мало, т. к. стали пользоваться известными к этому времени «секретами» (недопущением беременности) или «грех покрывали браком», обычно выдавая девицу за вдовца (Кадниковский, Тотемский, Грязовецкий уу.). Настоящим бедствием для девиц в 1880-е гг. был отход на артельные лесосплавные работы, после чего девицы приносили домой «плотовщиков» (детей). Этим же кончались и «добрачные гулянья» молодых людей, когда парней брали в солдаты. Девственность новобрачных, тем не менее, ценили, но доказательств таковой уже не требовали, ценилась и скромность молодых, когда они появлялись «на людях».

Как и в прежние времена, в браке молодых продолжали играть существенную роль родители. Они все также вступали в брачные договоры, подбирая пары детям. Родительское благословение на брак, по православному обычаю, было обязательным, иначе могла не состояться жизнь новой семьи. Если не было родителей, то благословляли на брак крестные мать и отец^1б. С этой родительской ролью были связаны брачные ориентации и мотивации, в какой-то степени брачный возраст молодых, правовые договоры и обычаи в предбрачное время, наконец, формы заключения браков и размеры девичьего приданого. Многочисленные этнографические описания свидетельствуют обо всех этих традициях.

В соответствии с православной верой родительскую брачную договоренность завершало венчание в церкви. Это было общепринятой нормой. Отклонением же от нее были, в исключительных случаях, другие формы заключения браков — уводом невесты из дома, самоходки, тайные венчания и т.д.

Место родителей в браке крепостных крестьян занимал помещик, который следил за достижением брачного возраста молодежи (ее совершеннолетия, иначе молодые были не готовы к физическому труду) и своевременным созданием семей, принятием тягла (способности и обязанности работать на барина). С этой целью велись реестры женихам и невестам. За «девок» старше 17 лет, невышедших замуж, бралась в пользу владельца плата — «окупные». Точно также в специальных рекрутских книгах учитывались парни брачного возраста, которым «грозила» солдатчина¹⁷.

Известия о разрешении родителей на брак молодых поступали с мест и во второй половине XIX в. Значит, эта традиция еще держалась ¹⁸. Конечно, случалось и в этот период, что дети не слушались родителей и совершали браки уходом — кражу невест, что иногда делалось для вида, а в действительности для того, чтобы сократить расходы на свадьбу, не устраивать пир. В таких случаях священники становились посредниками между родителями и молодыми, и родители прощали новобрачных за уход, благословляя их (Кадниковский у.)¹⁹.

Роль родителей, проявление их воли в браке детей по-прежнему были обусловлены хозяйственными соображениями и расчетом, а также сообразовывались с религиозными требованиями. Свои пожелания родители с обеих сторон оговаривали в предбрачное время — при смотринах невест, сватовстве, рукобитьи и сговоре о свадьбе и приданом невесты²⁰. После сговора расторгнуть решение о браке было невозможно, иначе девушке грозил позор и невыход замуж, и тогда семья жениха должна была возместить моральный урон и материальные издержки платой.

Кроме смотрин, сватовства и сговоров в доме невесты, устраивали общественные смотрины, во время которых происходил выбор невест; при этом соблюдался обычай «показа подолов»: парни подходили к девицам вместе с пожилой женщиной, и она задирала у девиц сарафаны и показывала вышитые подолы рубах. По подолам женихи судили о невестах — умеют ли ткать, прясть, шить, плести кружева. Всем нравился этот обычай (Вологодский, Кадниковский и др. уу.)²¹. Везде продолжали ценить работоспособность девиц, т.к. главным считалось привести в дом хорошую работницу. I

В целом, по губернии во второй половине XIX в. была достаточно высокая брачность людей в сельской местности: ежегодно заключалось в среднем 8880,8 браков (в городах лишь 338); наиболее частыми были браки в Никольском и Устюгском уу., редкими — в Верховажье, Яренском, Устьсысольском, Вологодском, Кадниковском уу. Брачный возраст равнялся преимущественно 21-25 годам, двадцатилетними было заключено 26% браков²². Повторные браки в конце XIX — начале XX в. по-прежнему были в основном браками вдовых людей. Они совершались из-за недостатка в доме рабочих рук и проходили без сватовства и свадебных обрядов. Вступить в такой брак разрешалось, по обычаю, не ранее 40 дней после смерти супруга или супруги. Если умирал сын-муж, невестки, то она оставалась в доме свекра до 6 недель по смерти мужа. При повторных браках нередко случалась большая разница в годах супругов, и тогда жизнь налаживалась трудно. Еще сложнее было, когда случались неравные браки не в возрастном, а в имущественном отношении, хотя таковые совершались не часто (Череповецкий, Тотемский, Кадниковский и др. уу.)²³.

Различные брачные запреты продолжали существовать в конце XIX — начале XX в. Так, всегда старались соблюдать очередность в браках детей: старших женить раньше младших, дочерей выдавать замуж до женитьбы сыновей. Продолжали существовать и запреты на браки с близкими родственниками и свойственниками, с людьми, находившимися в духовном родстве (Вологодский, Устюгский, Череповецкий уу.)²⁴. В конце XIX в. браков ближе 6-ой степени родства (троюродных) не наблюдалось. Даже однофамильные браки не практиковались, т.к. обычно носители одной фамилии находились в родстве. Долго держались у крестьян конфессиональные запреты на брак. Люди разной веры старались не создавать семьи. Единственное, что иногда случаюсь, это вступление в брак близких по вере людей — браки православных с раскольниками, при этом последние «присоединялись к православию». Если раскольником был жених, то его «присоединение» часто было формальным, но бывало, когда девица «не соглашалась обвенчаться по-раскольничьи», иначе этот брак не признавался ни церковью, ни законом, и их детей не крестили. Формальный же переход из раскола в православие мог стать препятствием к венчанию. В епархиальных отчетах по Вологодской губ. за 1902 г. отмечалось, что «там, где в браки вступали с православными, раскол вымирает», т.е. перекрещивались в православие. Тем не менее, такие смешанные браки происходили на Севере повсеместно и во многих местах женитьба старовера на «мирской» девице была непредосудительной ²⁵.

Случались затруднения, когда брак был смешанным и в этническом, и в вероисповедальном отношениях. «Иноверцев» следовало крестить прежде, чем обвенчать. При единой вере этносмешанные браки не были затруднены и совершались, хотя и редко, в местах близкого проживания разных народов (русских и карел в северо-западных вологодских уездах, русских и коми на северо-востоке губернии)²⁶.

Чаще наблюдались смешения в сословном отношении, когда заключались браки крестьян разных категорий или крестьян с городскими жителями ²⁷.

Сведений о разводах в вологодских деревнях в конце XIX — начале XX в. немного, т.к. они по-прежнему случались редко и были, кроме исключительных случаев (измены, дурного обращения, отлучек из дома, пьянства и разврата), запрещены ²⁸.

В целом, в вологодских уездах в 1897 г. (по данным переписи) в браках состояло 62,4% мужчин и 56,38% женщин. Холостых было соответственно 32,02 и 28,90%. Чем старше возраст людей, тем больше среди них было семейных²⁹.

***

Разнообразные источники позволяют характеризовать и крестьянскую семью в различные периоды в течение XIX — начала XX в. В первую половину XIX в. семьи у разных категорий крестьян были разными по своей форме — простые и сложные, с разным численным и поколенным составом. Такой семейный строй был общим для крестьян всего Русского Севера. Типы семей можно представить по сведениям о семейных разделах, хотя они дают неполные и косвенные показания. В этот период у крестьян встречалось еще довольно много семей сложного состава с прямым и боковым родством и свойством (Устюженский, Вытегорский, Каргопольский, Тотемский и др. уу.), несмотря на то, что нередко происходили разделы отцовских семей. Крепостные крестьяне, в отличие от других категорий, не могли самостоятельно предпринимать шаги к разделам, поэтому у них оставались в основном многочисленные и сложные по составу семьи (от дедов до внуков и правнуков) ³⁰.

В документах, составлявшихся при разделах, оговаривался весь семейный состав и даже обязанности отдельных членов. Главенствовали в семьях, по-прежнему на основе обычного права, старшие по возрасту мужчины-большаки — деды, отцы, старшие братья. У них находились семейные деньги, они ведали всеми работами. Женскую часть семьи возглавляла большуха (жена главною), и если происходили ссоры между нею и невестками, то семья делилась.

Семьи были достаточно крепкими, т.к. если добрачная жизнь молодежи местами и случалась, то внебрачные связи были редкими; жизнь каждой семьи была «под присмотром» деревенского общества, осуждение со стороны которого становилось «тяжелым приговором». Отношение к неверным супругам было, как к «порченным», и порицание таких людей происходило в любых жизненных ситуациях. В незыблемости семьи крестьяне видели залог хорошего воспитания детей, «средства» передачи молодым житейского и хозяйственного опыта, морали и нравственности, поэтому я случаи внебрачной жизни того или иного супруга были крайне редки.

К титульной странице
Вперед
Назад