- Право, не знаю, - ответил молодой коммивояжер. - Знаю только, что ко мне прислали с просьбой раздобыть кого-нибудь для женской роли.
      - Я едва ли пойду, - равнодушно произнес Герствуд. - Но, конечно, внесу свою лепту. А как там вообще дела?
      - Ничего как будто. На вырученные от спектакля деньги они хотят обновить мебель.
      - Ну, что ж, будем надеяться, что все сойдет успешно. Хотите еще стаканчик?
      Больше Герствуд ничего не намеревался говорить. Теперь, если он явится на спектакль с несколькими друзьями, можно будет сказать, что его уговорили пойти.
      Что же касается Друэ, то он, со своей стороны, вознамерился предупредить возможность недоразумения.
      - Похоже, что моя девочка тоже будет участвовать, - отрывисто произнес он, предварительно обдумав свои слова.
      - Неужели? Как так?
      - Видите ли, им недоставало одной артистки, и они просили меня найти кого-нибудь. Я передал об этом Керри, и она как будто не прочь попытать счастья.
      - Превосходно! - воскликнул управляющий баром. - Я очень рад за нее! А она когда-нибудь выступала на сцене?
      - Никогда в жизни!
      - В конце концов это не такой уж серьезный спектакль, - заметил Герствуд.
      - Ну, Керри справится! - заявил Друэ, протестуя против всякого умаления ее способностей. - Она очень быстро входит в роль.
      - Скажите пожалуйста! - счел нужным вставить Герствуд.
      - Да, сэр! Она буквально изумила меня вчера своей игрой. Честное слово!
      - Надо будет устроить ей маленькое подношение, - сказал Герствуд. - Я позабочусь о цветах.
      Друэ ответил благодарной улыбкой.
      - А после спектакля поедем куда-нибудь вместе и уютно поужинаем.
      - Я думаю, что Керри сыграет хорошо, - ради собственного успокоения снова сказал Друэ.
      - Надо будет посмотреть на нее, - промолвил Герствуд. - Я тоже думаю, что она сыграет хорошо. Она должна. Мы заставим ее!
      Последние слова управляющий баром произнес со своей обычной улыбкой, благодушной и лукавой.
      Керри в это время была на первой репетиции. Здесь распоряжался мистер Квинсел, которому помогал некий мистер Миллис, молодой человек со сценическим стажем, чего, к сожалению, никто толком не оценил. Тем не менее он был очень деловит и очень высоко ставил свою опытность, доходя почти до грубости и совершенно забывая, что имеет дело с добровольными любителями, а не с платными подчиненными.
      - Да послушайте же, мисс Маденда! - крикнул он, обращаясь к Керри, когда та вдруг остановилась, не зная, куда двинуться. - Что вы застряли на месте? Придайте своему лицу подобающее выражение! Помните, что вы сильно встревожены появлением чужого человека. Вот как вы должны ходить!
      И мистер Миллис, ссутулясь, побрел по сцене.
      Это не особенно понравилось Керри, но новизна положения, готовность исполнить что угодно, лишь бы не провалиться, присутствие на спектакле чужих, не менее взволнованных людей - все это вызывало в ней сильную робость. Она прошлась по сцене, как требовал ее наставник, чувствуя в душе, что это совсем не то.
      - Теперь вы, миссис Морган, - обратился режиссер к молодой даме, которой предстояло играть роль Пэрл, - садитесь вот сюда! А вы, мистер Бамбергер, становитесь сюда, вот так! Ну, теперь говорите!
      - "Объяснитесь!" - чуть слышным шепотом произнес мистер Бамбергер.
      Он играл роль Рэя, поклонника Лауры, светского человека, который, узнав, что она сирота и бесприданница, колеблется, не решаясь жениться на ней.
      - Нет, тут что-то не так, - заметил режиссер. - Как там сказано у вас в роли?
      - "Объяснитесь!" - тем же голосом повторил мистер Бамбергер, не отрывая глаз от бумажки с ролью.
      - Да, но здесь сказано также, что вы ошеломлены! - загорячился режиссер. - Повторите еще раз и постарайтесь изобразить на лице изумление.
      - "Объяснитесь!" - оглушительно рявкнул мистер Бамбергер.
      - Нет, нет, так никуда не годится! Вот послушайте, скажите так: "Объяснитесь!"
      - "Объяснитесь!" - повторил мистер Бамбергер с несколько иным выражением.
      - Вот так, пожалуй, лучше, - сказал режиссер. - Теперь дальше!
      - "Однажды вечером, - начала миссис Морган свою реплику, - отец с матерью направлялись в оперу. Когда они переходили Бродвей, их, по обыкновению, окружила толпа детей, просивших милостыню..."
      - Стойте! - крикнул режиссер и, вытянув вперед руку, кинулся к миссис Морган. - Больше чувства, больше чувства! - заявил он.
      Миссис Морган взглянула на него так, точно ожидала, что он сейчас ее ударит. Ее глаза вспыхнули негодованием.
      - Вы должны помнить, миссис Морган, - пояснил режиссер, игнорируя яростный блеск ее глаз, но все же несколько сбавляя тон, - вы должны помнить, что передаете трогательную повесть. Ваш рассказ связан для вас с горькими воспоминаниями. Тут нужно чувство, сдержанное напряжение, вот так: "...их, по обыкновению, окружила толпа детей, просивших милостыню".
      - Хорошо, - отчеканила миссис Морган.
      - Теперь продолжайте!
      - "И когда мать опустила руку в карман за мелочью, ее пальцы коснулись холодной, дрожащей ручонки, схватившей ее кошелек".
      - Очень хорошо, - прервал режиссер, одобрительно кивая.
      - "Карманная воровка! - выпалил мистер Бамбергер. - Вот оно что!"
      - Нет, нет, мистер Бамбергер, так не годится, - подскочил к нему режиссер. - Вот как надо: "Карманная воровка?.. Вот оно что!"
      - Не думаете ли вы, - робко промолвила Керри, - что лучше будет, если мы хоть раз попросту пройдем наши реплики, чтобы убедиться, насколько мы их знаем. Это нам было бы очень полезно.
      Она заметила, что далеко не все участники спектакля знают свои роли, уж не говоря о том, какое выражение следует придать лицу при той или иной реплике.
      - Очень хорошая мысль, мисс Маденда! - вмешался мистер Квинсел.
      Он сидел сбоку и с серьезным видом наблюдал за происходившим, вставляя иногда замечания, на которые режиссер почти не обращал внимания.
      - Пожалуй! - согласился режиссер, чуть смутившись. - Может быть, это принесет пользу.
      Потом, вдруг просветлев, он авторитетным тоном заявил труппе:
      - Давайте сейчас пройдем быстро наши роли, только старайтесь по возможности вкладывать больше чувства в слова!
      - Прекрасно, - одобрил мистер Квинсел.
      - "Моя мать, - продолжала миссис Морган, поглядывая то на мистера Бамбергера, то на тетрадку со своей ролью, - схватила эту ручонку и так сжала ее, что послышался тихий стон; мать посмотрела и увидела перед собой маленькую оборванную девочку".
      - Очень хорошо! - с безнадежным видом произнес режиссер, которому теперь нечего было делать.
      - "Карманная воровка!" - воскликнул мистер Бамбергер.
      - Громче! - вставил режиссер, не в состоянии хоть временно воздержаться от замечаний.
      - "Карманная воровка!" - завопил бедный Бамбергер.
      - "Да, воровка, но которой не было еще и шести лет и к тому же с лицом ангелочка!" - "Что ты делаешь?" - крикнула ей моя мать. "Я хотела украсть", - ответила девочка. "А ты разве не знаешь, что красть нехорошо?" - обратился к ней мой отец. "Нет, не знаю, - отозвалась девочка. - Зато я знаю, как страшно быть голодной!" - "А кто велел тебе красть?" - спросила мать. "Вот она, вон она там! - Девочка указала на подъезд, в котором стояла жуткого вида женщина, кинувшаяся вдруг бежать. - Мы зовем ее "Иуда"! - добавила девочка."
      Миссис Морган произнесла все это довольно бесцветно, и режиссер был в отчаянии. Он нервно расхаживал по эстраде и, наконец, подошел к мистеру Квинселу.
      - Ну, как вы находите, мистер Квинсел? - спросил он.
      - О, я думаю, мы их вымуштруем, - ответил тот без особой уверенности в голосе.
      - Не знаю, не знаю, - сказал режиссер. - Этот Бамбергер слишком уж мямля для любовника.
      - Никого другого нет, - сказал Квинсел, возводя очи к небу. - Гаррисон в последнюю минуту надул меня. Где же нам теперь достать кого-нибудь взамен?
      - Не знаю, не знаю, - снова повторил режиссер. - Но я боюсь, что он никуда не годится.
      Как раз в эту минуту Бамбергер воскликнул:
      - "Вы смеетесь надо мной, Пэрл!"
      - Вот полюбуйтесь! - зашептал режиссер, прикрывая ладонью рот. - Боже мой! Что можно сделать с человеком, который то орет, то цедит слова?
      - Сделайте, что можете, - стараясь утешить его, произнес Квинсел.
      Репетиция продолжалась, и, наконец, настал момент, когда Лаура-Керри входит в комнату, чтобы объясниться со своим возлюбленным. Последний, выслушав рассказ Пэрл, успел написать письмо, в котором он отказывается от Лауры, но еще не отправил его.
      Бамбергер только что закончил реплику Рэя:
      - "Я должен уйти, пока она не вернулась. Ее шаги! Поздно!"
      Он комкает письмо, торопясь засунуть его в карман, а в это время Керри нежным голосом начинает:
      - "Рэй!"
      - "Мисс... мисс Кортленд!" - запинаясь, чуть слышно выдавливает из себя Бамбергер.
      Керри посмотрела на него и сразу забыла обо всех окружающих. Она начала входить в роль. Равнодушно улыбаясь, как того требовала авторская ремарка, Керри повернулась к окну и отошла от своего возлюбленного с таким видом, точно его и не было в комнате. Все это она проделала так грациозно, что нельзя было не залюбоваться ею.
      - Кто такая эта женщина? - спросил режиссер, с интересом наблюдавший за сценой между Керри и Бамбергером.
      - Мисс Маденда, - ответил Квинсел.
      - Я знаю, как ее имя, - сказал режиссер. - Но кто она такая, чем занимается?
      - Не знаю, - произнес Квинсел. - Она знакомая одного из членов нашей ложи.
      - Гм, как бы то ни было, у нее больше чутья, чем у всех остальных, вместе взятых. Она хоть проявляет интерес к тому, что делает!
      - И притом хорошенькая, а? - добавил Квинсел.
      Режиссер отошел, не ответив на это замечание.
      Во второй сцене, в бальном зале, где Лаура встречается лицом к лицу с враждебно настроенным обществом, Керри играла еще лучше и заслужила одобрительную улыбку режиссера.
      Он даже соблаговолил подойти и заговорить с ней.
      - Вы уже когда-нибудь выступали на сцене? - как бы вскользь спросил он.
      - Нет, никогда, - ответила Керри.
      - Вы так хорошо играете, что я думал, уж нет ли у вас некоторого сценического опыта?
      Керри только смущенно улыбнулась.
      Режиссер отошел от нее и стал слушать Бамбергера, который бездушным голосом бубнил очередную реплику.
      Миссис Морган заметила эту сценку и сверкнула на Керри завистливыми черными глазами.
      "Наверное, какая-нибудь захудалая актриса!" - решила она, находя удовлетворение в этой мысли и проникаясь презрением и ненавистью к Керри.
      Репетиция кончилась, и Керри отправилась домой, чувствуя, что не ударила лицом в грязь. Слова режиссера все еще звучали у нее в ушах, и она горела желанием поскорее рассказать обо всем Герствуду. Пусть он знает, как хорошо она играла! Друэ тоже мог бы служить объектом для ее излияний, и она еле сдерживалась, дожидаясь, когда же он наконец спросит ее. И тем не менее сама она не заговаривала об этом. А Друэ в тот вечер думал о чем-то другом, и то, что казалось Керри столь важным, не имело большого значения в его глазах. Он не стал поддерживать разговор на эту тему, выслушав лишь то, что рассказала - не очень умело - сама Керри. Он сразу же решил, что Керри прекрасно со всем справится, и тем самым заранее избавил себя от всяких тревог. Керри была несколько раздражена и подавлена этим. Она остро ощутила безразличие Друэ и томилась желанием увидеться с Герствудом. Он казался ей единственным другом на земле. На следующее утро Друэ все же проявил интерес к сценическим успехам Керри, но впечатления от вчерашнего разговора с ним уже нельзя было исправить.
      Керри получила письмо от Герствуда, извещавшего ее, что, когда она получит его послание, он уже будет ждать ее в парке. Когда она явилась, Герствуд встретил ее, сияя, точно утреннее солнце.
      - Ну, дорогая, - сразу начал он, - как у вас сошло?
      - Недурно, - сдержанно ответила Керри, помня о равнодушии Друэ.
      - Расскажите мне все, как происходило, - попросил Герствуд. - Это было интересно?
      Керри стала описывать ему во всех подробностях вчерашнюю репетицию, все больше и больше воодушевляясь.
      - Ну просто великолепно! - воскликнул Герствуд, выслушав ее. - Очень рад за вас. Непременно приду посмотреть, как вы играете. Когда у вас следующая репетиция?
      - Во вторник, - ответила Керри. - Но посторонних туда не пускают, - добавила она.
      - Я все же думаю, что мне как-нибудь удастся пройти, - многозначительно сказал Герствуд.
      Керри была в восторге от его внимания. Она снова обрела душевное равновесие. Тем не менее она заставила его дать слово, что он не будет приходить на репетиции.
      - Тогда вот что, - вы должны хорошенько постараться, чтобы я остался доволен! - сказал Герствуд, желая поощрить ее. - Помните, я многого жду от вас. Мы, со своей стороны, приложим все усилия, чтобы спектакль удался на славу. А вы тоже сделайте, что можете.
      - Я постараюсь, - сказала Керри, преисполненная восторга и любви.
      - Ну вот, молодец! - похвалил ее Герствуд.
      Он с отеческой нежностью погрозил ей пальцем и повторил:
      - Смотрите, сделайте все, что можете!
      - Непременно! - весело отозвалась Керри.
      В это утро, казалось, вся земля тонула в солнечном сиянии. Керри шла домой, и чистое небо, прозрачное и синее, словно вливалось в ее душу. Блаженны дерзающие, исполненные бодрой надежды; блаженны и те, кто взирает на них с улыбкой одобрения.
     
     
      18. ПО ТУ СТОРОНУ. БЕГЛЫЕ ПРИВЕТСТВИЯ
     
      К вечеру шестнадцатого числа незримая рука Герствуда успела показать свою силу. Стоило ему пустить слух среди своих друзей (а они были многочисленны и влиятельны), что стоит пойти туда-то, и мистер Квинсел, к великому своему удивлению, продал значительно больше билетов, чем предполагал. Во всех ежедневных газетах появились небольшие заметки. И это опять-таки устроил не кто иной, как Герствуд, с помощью одного из своих приятелей-газетчиков, мистера Гарри Мак-Гаррена, главного редактора "Таймса".
      - Послушайте, Гарри, - сказал ему как-то вечером Герствуд у стойки бара, когда редактор допивал последний стаканчик, готовясь держать запоздалый путь домой, - вы могли бы оказать кое-кому большую услугу.
      - А в чем дело? - спросил мистер Мак-Гаррен, которому было приятно, что этот представительный управляющий обращается к нему с просьбой.
      - Местная ложа ордена Лосей устраивает маленький спектакль в свою пользу, и им очень пригодилась бы заметочка в прессе. Вы понимаете, что я имею в виду всего несколько строк, в которых говорилось бы что, где и когда.
      - С удовольствием, - ответил мистер Мак-Гаррен. - Конечно, я это сделаю для вас, Джордж!
      Сам Герствуд держался в тени. Члены ложи не могли понять, почему их маленькая затея привлекла такое внимание. На мистера Квинсела стали смотреть как на гениального организатора.
      Когда наступило шестнадцатое, друзья Герствуда явились, подобно римлянам, послушным зову сенатора. С той минуты, как он решил помочь Керри, она смело могла рассчитывать на хорошо одетую, благодушную и благосклонную публику.
      Молодая дебютантка успела вполне овладеть ролью и была очень довольна собой, хотя и дрожала, думая о том, что вскоре ей придется предстать в ярком свете рампы перед многочисленной толпою зрителей. Она пыталась утешить себя мыслью, что и остальные участники, человек двадцать мужчин и женщин, волнуются за исход спектакля, не зная, к чему приведут их усилия. Но при всем желании она никак не могла выбросить из головы свои личные страхи. То ее пугало, что она забудет какую-нибудь реплику или не сумеет проникнуться чувствами своей героини, то она начинала жалеть, что вообще взялась за это дело. Она дрожала, представляя себе, что, возможно, будет стоять бледная, задыхающаяся, парализованная страхом, не зная, что сказать и что сделать. Она еще, пожалуй, испортит все представление.
      Что касается остальных участников, то мистер Бамбергер выбыл из труппы. Он был безнадежен и пал жертвой режиссерской критики. Миссис Морган все еще была тут. Она сгорала от зависти и твердо решила, хотя бы в пику Керри, сыграть не хуже ее. Для роли Рэя был приглашен какой-то слонявшийся без дела актер-профессионал. Правда, артист он был весьма посредственный, но его хоть не терзали страхи, переживаемые людьми, никогда не выступавшими перед публикой. Он с таким небрежным и самоуверенным видом расхаживал по сцене (между прочим, ему строго-настрого было наказано не упоминать о своей причастности к театральному миру), что по одним лишь "косвенным уликам" всякий легко мог сообразить, кто он такой.
      - Какие пустяки! - с театральной аффектацией обратился он к миссис Морган. - Стану я волноваться из-за публики! Дух роли - вот что важно, хорошенько вжиться в нее - вот в чем вся трудность!
      Весь его внешний облик был неприятен Керри, но она была в достаточной степени актрисой, чтобы суметь скрыть свою антипатию и примириться с его качествами, тем более что в этот вечер ей предстояло мириться с его фиктивной любовью.
      В шесть часов вечера она была совсем готова. Все, что требуется для сцены, было заранее и даже в изобилии закуплено. Керри с утра училась накладывать грим, к часу она уже успела прорепетировать и приготовить все необходимое для спектакля, после чего стала дожидаться наступления вечера, лишь изредка заглядывая в свою роль.
      Ради такого торжественного случая ложа ордена Лосей прислала за ней экипаж, и Керри вместе с Друэ отправилась в театр. Впрочем, он проводил ее только до дверей, а сам пошел искать хорошую сигару. Новоиспеченная актриса нервной поступью прошла в свою уборную и приступила к тем волнующим таинствам, которые должны были превратить ее, простую девушку, в Лауру - светскую красавицу.
      Яркий свет газовых рожков, открытые сундуки с костюмами, наводящие на мысль о путешествиях, разбросанные повсюду орудия гримера - румяна, пудра, белила, жженая пробка, тушь, карандаши для век, парики, ножницы, зеркала - все эти бесчисленные принадлежности маскарада создавали совсем особую атмосферу. С того дня, как Керри приехала в большой город, многое произвело на нее впечатление, но это всегда бывало как бы издалека. Эта новая атмосфера дышала теплом. Она была так непохожа на высокомерие пышных особняков, которые холодно гнали бедную девушку прочь, позволяя ей только проникнуться благоговейным страхом и любоваться ими на расстоянии. У нее было такое чувство, будто кто-то ласково взял ее за руку и сказал: "Войди, дорогая!" Этот мир открылся перед нею сам собой. Она дивилась напечатанным гигантскими буквами афишам, подробным заметкам в газетах, красоте нарядов на сцене, прекрасным экипажам, обилию цветов и витавшему над всем приглушенному веселью. Это не было иллюзией. Перед Керри распахнулась дверь, и она увидела свет. Керри случайно наткнулась на эту дверь, подобно человеку, вдруг нащупавшему в темноте потайной ход. И вот она очутилась в роскошном зале, залитом огнями и сулившем блаженство!
      Керри торопливо одевалась в маленькой артистической уборной, прислушивалась к голосам снаружи, видела, как суетился мистер Квинсел, а миссис Морган и миссис Хогленд нервно готовились к выходу на сцену, и с большим интересом наблюдала за всеми остальными членами труппы: они слонялись за кулисами, тревожась за исход спектакля... А Керри невольно мечтала о том, как было бы чудесно, если б все это могло продолжаться без конца! Вот бы ей справиться как следует с ролью, а потом поступить куда-нибудь на сцену, стать настоящей актрисой. Эта мысль заполонила Керри и звучала в ее ушах, как мелодия старинной песни.
      А за пределами ее комнатки, в маленьком фойе, в это время можно было наблюдать другие картинки. Без вмешательства Герствуда небольшой зал едва ли был бы полон, ибо члены ложи обнаружили весьма умеренный интерес к этой затее. Но слово Герствуда успело оказать свое влияние. На спектакль рекомендовалось явиться в парадном виде. Все четыре ложи были разобраны. Одну взял доктор Норман Мак-Нил-Гейл с женой, а это уже кое-что значило. Мистер Уокер, торговец мануфактурой с состоянием по меньшей мере в двести тысяч долларов, тоже взял отдельную ложу. Купить третью ложу уговорили одного известного угольного дельца, а четвертую приобрел Герствуд с друзьями. Среди последних находился и Друэ. Публика, валом валившая в зал, не состояла ни из знаменитостей, ни даже из местных богачей. Это были представители определенного круга - зажиточные люди и члены ордена Лосей. Все господа Лоси прекрасно знали, какое положение тот или иной из них занимает в свете. Они с большим уважением относились ко всякому, кто сумел накопить состояние, приобрести красивый дом, содержал экипаж, со вкусом одевался и пользовался доверием в торговом мире. Естественно, что Герствуд, достаточно умный, чтобы не считать этот уровень жизни пределом человеческих достижений, сочетавший с деловою сметкой умение прекрасно держать себя, занимавший довольно видную должность и завоевавший всеобщее расположение врожденным тактом в обращении с людьми, - Герствуд был здесь довольно крупной фигурой. Он был известнее многих в этом кругу, а его сдержанность объясняли тем, что вдобавок к солидному финансовому положению он пользуется еще и большим влиянием.
      В этот вечер Герствуд был в своей стихии. Он приехал в экипаже, вместе с несколькими приятелями, прямо из ресторана "Ректор". В фойе он встретил Друэ, который только что вернулся, купив сигары, и между ними завязалась оживленная беседа, во время которой перемывались косточки присутствующих и обсуждались дела ордена.
      - Кого я вижу! - воскликнул Герствуд.
      Он уже успел пройти в зрительный зал, где ярко горели люстры и оживленно болтала веселая компания джентльменов.
      - А, как поживаете, мистер Герствуд? - отозвался джентльмен, к которому обратился с приветствием управляющий баром.
      - Рад вас видеть, - сказал Герствуд, слегка пожимая протянутую ему руку.
      - Надо полагать, спектакль будет блестящий.
      - Да, можно надеяться, - согласился Герствуд.
      - По-видимому, ложа пользуется большой поддержкой своих членов, - заметил собеседник.
      - Так оно и должно быть, - сказал Герствуд. - Я лично очень рад, что это так.
      - Здорово, Джордж! - окликнул его плотный джентльмен, крахмальная рубашка которого горой вздымалась на груди. - Как дела?
      - Великолепно!
      - Что привело вас сюда? Ведь вы, насколько я знаю, не член этой ложи.
      - Только доброта душевная, - отозвался Герствуд. - Приятно, знаете ли, повидать старых друзей!
      - Жена с вами?
      - Нет, она сегодня не могла прийти, - сказал Герствуд. - Не совсем здорова.
      - Жаль, жаль! Надеюсь, ничего серьезного?
      - Нет, легкое недомогание.
      - Я помню миссис Герствуд... Она однажды сопровождала вас в Сент-Джо.
      И толстяк пустился в какие-то скучные воспоминания, которым, к счастью, положило конец прибытие новых знакомых Герствуда.
      - А, здорово, Джордж! Как поживаете? - поздоровался с ним какой-то добродушный член муниципалитета, житель Западной стороны и тоже член ложи. - Очень рад вас видеть. Ну как дела?
      - Очень хорошо, благодарю вас. Вы, я слышал, избраны в олдермены? [олдермен - член муниципального совета]
      - Да, мы без всякого труда разбили противников, - подтвердил политический деятель.
      - Что станет теперь делать Хеннеси?
      - О, ведь у него кирпичный завод! Вернется, надо полагать, к своим кирпичам.
      - Вот как? Я этого не знал, - сказал Герствуд. - Воображаю, как он злился, когда потерпел поражение.
      - Да, по всей вероятности, - согласился новый олдермен, лукаво подмигивая Герствуду.
      Мало-помалу начали прибывать в экипажах более близкие друзья Герствуда, которых он пригласил сам. Они, шаркая ногами и выставляя напоказ свои отличные костюмы, входили в зал, исполненные сознания собственного достоинства и весьма довольные собой.
      - А, вот и мы! - воскликнул Герствуд, обращаясь к одному из вновь прибывших, мужчине лет сорока пяти.
      - Вы не ошиблись, - в тон ему ответил тот.
      Потом он наклонился к уху Герствуда и, добродушно притянув приятеля за плечо поближе к себе, шепнул:
      - Если мы сегодня не увидим здесь ничего интересного, я вам голову оторву!
      - При чем тут спектакль? - отозвался Герствуд. - Разве не стоило заплатить за возможность повидать старых друзей?
      Одному из гостей, обратившемуся к управляющему баром с вопросом, действительно ли будет что-нибудь интересное, Герствуд ответил:
      - Я и сам не знаю. Едва ли!
      Затем он сделал рукой красивый жест и добавил:
      - Но для масонской ложи...
      - А народу набралось, однако, порядочно! Что вы скажете?
      - М-да!.. Кстати, мистер Шэнехен только что справлялся о вас; непременно разыщите его.
      Вот как случилось, что маленький театр огласился беспечной болтовней богатых людей, шелестом шелка, хрустом крахмальных сорочек, благодушно-банальными фразами, - и все лишь потому, что этого захотел один человек. Стоило посмотреть на Герствуда в те полчаса, которые предшествовали поднятию занавеса, когда он беседовал с компанией в пять-шесть человек, из тех, чьи внушительные фигуры, туго накрахмаленные сорочки и бриллиантовые булавки в галстуках свидетельствовали об их преуспеянии! Джентльмены, прибывшие с женами, не упускали случая окликнуть Герствуда и пожать ему руку. Билетеры учтиво кланялись гостям, откидные сиденья стульев хлопали, а Герствуд довольным взором обводил зал. Он был здесь светилом, воплощавшим в своей персоне честолюбивые стремления всех приветствовавших его. Он был признан обществом, ему льстили, считали чуть ли не светским львом. По всему видно было, что этот человек занимает солидное положение. Он был, если хотите, даже по-своему велик в тот вечер.
     
     
      19. ЧАС В СТРАНЕ ГРЕЗ. ЧУТЬ СЛЫШНАЯ ЖАЛОБА
     
      Наконец все приготовления были закончены, и занавес готов был взвиться. Артисты успели наложить последние штрихи грима и в ожидании присели кто где. Дирижер многозначительно постучал палочкой по пюпитру, и нанятый для этого случая маленький оркестр заиграл вступление. Герствуд умолк и вместе со своими друзьями направился в ложу.
      - Ну, теперь посмотрим, как справится девочка! - шепнул он Друэ так, чтобы никто другой не слышал его.
      На сцене уже находилось шесть актеров, открывавших первое действие сценой в гостиной. Друэ и Герствуд, тотчас удостоверившись, что Керри между ними нет, шепотом продолжали беседу. В первом акте участвовали миссис Морган, миссис Хогленд и выступавший вместо Бамбергера артист-профессионал Пэттон. Последний мало чем мог похвастать, за исключением уверенности, но именно это в данную минуту и было самым необходимым. Миссис Морган в роли Пэрл буквально стыла от ужаса. Миссис Хогленд произносила реплики хриплым голосом. У всех дрожали колени, и свои роли актеры попросту читали, - ничего больше. Нужна была вся снисходительность публики, все ее благодушное настроение и вера в то, что артисты постепенно разыграются, чтобы удержаться от сожалеющего ропота, что обычно предшествует провалу спектакля.
      Герствуд хранил полное спокойствие. Он заранее был уверен, что эта затея с пьесой ничего не стоит. Ему важно было только, чтобы все сошло более или менее сносно, тогда можно было бы сделать вид, что Керри заслуживает похвалы, и поздравить ее с успехом.
      Когда первый приступ страха миновал, актеры как будто немного ожили и стали кое-как передвигаться по сцене, вяло произнося свои реплики и наводя на зрителей скуку. Вскоре на сцену вышла Керри. Как только Герствуд и Друэ взглянули на нее, они сразу поняли, что у нее трясутся поджилки. Еле волоча ноги, прошла она по сцене со словами:
      - "А! Вот и вы, сэр! Мы уже с восьми часов ждем вас".
      Она произнесла их так бесцветно и так тихо, что ее друзьям стало больно за нее.
      - Боится, - прошептал Друэ.
      Герствуд ничего не ответил.
      В роль входила одна реплика, которая должна была немного рассмешить зрителей. Она гласила: "Это все равно, что называть меня спасительной пилюлей!"
      Но и это вышло у нее до ужаса безжизненно. Друэ заерзал на стуле, а Герствуд чуть заметно шевельнул носком ботинка.
      В другом месте Лаура, чувствуя надвигающуюся опасность, должна была встать и с грустью произнести: "О, лучше бы вы этого не говорили, Пэрл! Вы прекрасно знаете, что все мы любим красивый обман".
      В голосе Керри до смешного не хватало чувства.
      Ей не удавалось войти в роль. Казалось, она говорит во сне. Она как будто заранее была уверена, что провалится. Керри играла еще хуже, чем миссис Морган, которая успела немного прийти в себя и, по крайней мере, внятно произносила слова.
      Друэ отвел глаза от сцены и окинул взглядом зрителей. Публика хранила молчание, надеясь, что вот-вот произойдет какая-то перемена. Герствуд пристально смотрел на Керри, точно стараясь загипнотизировать ее и заставить играть лучше. Он хотел влить в нее частицу своей воли. Ему было бесконечно жаль ее.
      Через некоторое время Керри предстояло прочесть анонимное письмо, полученное ею от неизвестного негодяя.
      Публика чуть оживилась во время диалога между актером-профессионалом и маленьким человечком, который не без юмора играл роль однорукого, выжившего из ума солдата по прозвищу "Храпун", ставшего ради куска хлеба посыльным. Он с таким азартом выкрикивал слова, что они невольно вызывали в публике смех, хотя и не тот, на который рассчитывал автор пьесы. Но вот Храпун уходит, и опять на сцену возвращается Керри в качестве главного действующего лица. Однако она все еще не овладела собой и в продолжение всей сцены между нею и интриганом вяло бродила по сцене, злоупотребляя последней каплей терпения публики. Когда она наконец ушла, все облегченно вздохнули.
      - Она слишком волнуется, - сказал Друэ, прекрасно сознавая, что говорит неправду.
      - А вы бы сходили, подбодрили ее, - посоветовал Герствуд.
      Друэ рад был сделать что угодно, лишь бы сколько-нибудь помочь делу. Он быстро пробрался к боковой двери, служившей входом за кулисы; добродушный страж пропустил его. Керри стояла за кулисами, дожидаясь следующего своего выхода. Вся ее живость, весь огонь, трепетавший в ней раньше, исчезли без следа.
      - Послушай, Керри, зачем ты так волнуешься? - сказал Друэ, пристально глядя на нее. - Очнись, наконец! Не такая уж это публика, чтобы стоило так бояться ее!
      - Я и сама не знаю, в чем дело, - ответила Керри. - Просто мне кажется, я не способна играть.
      Все же она была рада приходу Друэ. Видя, как волнуется вся труппа, она тоже совсем пала духом.
      - Да полно, Керри! - сказал Друэ. - Возьми себя в руки. Чего ты боишься? Покажи им, как нужно играть!
      Керри несколько ожила, наэлектризованная словами изрядно взволнованного коммивояжера.
      - Я очень скверно играла?
      - Ничего подобного! Тебе только нужно прибавить немного "перцу"! Играй так, как ты мне показывала. Постарайся откинуть голову, как ты это делала вчера.
      Керри вспомнила, с каким подъемом она играла дома. Она пыталась убедить себя, что может сыграть хорошо и сегодня.
      - Что сейчас будет? - спросил Друэ, заглядывая в роль, которую Керри держала в руках.
      - Диалог между мной и Рэем, когда я отказываю ему.
      - Ну, вот, - сказал Друэ, - побольше огня, побольше жизни! Играй так, точно тебе ни до кого дела нет.
      - Ваш выход, мисс Маденда! - сказал суфлер.
      - О боже! - вырвалось у Керри.
      - Как глупо с твоей стороны так бояться! - сказал Друэ. - Возьми же себя в руки, Керри! Я отсюда буду следить за тобой.
      - Правда?
      - Да, да, иди! И не бойся!
      Суфлер подал ей знак.
      Керри двинулась вперед, испытывая все ту же слабость, что и раньше, но вдруг какая-то доля решимости вернулась к ней. Она вспомнила о том, что Друэ смотрит на нее.
      - "Рэй", - начала она ласковым и более спокойным голосом.
      Это была как раз та сцена, которая понравилась режиссеру во время репетиции.
      "Она, кажется, приходит в себя!" - подумал Герствуд.
      Керри провела эту сцену не так хорошо, как на репетиции, но все же играла лучше, чем вначале. Ее присутствие на сцене не вызывало, по крайней мере, раздражения у публики. Вся труппа теперь подтянулась, и, таким образом, внимание зрителей уже не сосредоточивалось на одной Керри. Актеры недурно справлялись со своими ролями, и можно было надеяться, что пьеса кое-как пройдет, за исключением, разумеется, особенно трудных мест.
      Керри покинула сцену, разгоряченная и взволнованная.
      - Ну, что? - спросила она, глядя на Друэ. - Теперь немножко лучше?
      - Еще бы! Вот так и надо! Побольше жизни! Ты играла сейчас в тысячу раз лучше, чем в предыдущей сцене. Теперь дай им жару. Ты можешь. Пусть все ахнут.
      - Я в самом деле играла лучше? - повторила Керри.
      - Лучше? Несравненно! А что теперь?
      - Сцена на балу.
      - Ну, с этим ты справишься шутя! - сказал Друэ.
      - Я не уверена, - отозвалась Керри.
      - Полно, полно! - воскликнул Друэ. - Ты же прекрасно играла тогда - для меня! Вот иди теперь и играй так же. Держись так, будто ты в своей комнате, и если провернешь эту сцену не хуже, уверяю тебя, успех будет блестящий. Готов биться об заклад на что угодно. Ты справишься!
      Друэ, как обычно, вкладывал в слова всю пылкость и все добродушие своей натуры. Он и вправду считал, что Керри особенно удается эта сцена, и хотел, чтобы она блеснула перед публикой. Этим и объяснялся его энтузиазм.
      До следующего выхода Керри Друэ удалось внушить ей уверенность в своих силах. Он заставил ее поверить, что она играет хорошо. Слушая его, она снова стала проникаться жаждой успеха, и мало-помалу к ней вернулся прежний подъем.
      - Я думаю, что справлюсь!
      - Ну, конечно! Только не робей!
      На сцене между тем артистка, игравшая роль миссис ван Дэм, жестоко клеветала на Лауру. Керри прислушивалась, и что-то в ней вдруг вспыхнуло - ноздри слегка раздулись.
      - "Общество страшно мстит за нанесенные ему оскорбления, - говорил актер, игравший Рэя. - Вам приходилось слышать про сибирских волков? Когда один из стаи падает, остальные пожирают его. Сравнение не особенно приятное, но в обществе таится что-то волчье. Лаура своим маскарадом бросила вызов обществу, и общество, которое само по себе сплошной маскарад, отомстит за насмешку!"
      Услышав свое сценическое имя, Керри вздрогнула. Она стала проникаться горечью ситуации. На нее нахлынули чувства, которые испытывает отверженная. Она стояла за боковой кулисой, поглощенная потоком гневных мыслей. Она не слышала ничего кругом, только кровь с шумом билась у нее в висках.
      - "Вот что, милочки, надо хорошенько присматривать за нашими вещами, - мрачно произнесла миссис ван Дэм. - Они отнюдь не в безопасности, пока среди нас находится такая ловкая воровка!"
      - Реплика! - произнес суфлер, стоявший рядом с Керри.
      Но Керри даже не слышала его. Она двинулась вперед с уверенной грацией, рожденной вдохновением. Гордая и прекрасная, появилась она перед публикой, постепенно превращаясь, как того требовал ход действия, в застывшее, бледное, несчастное создание, тогда как группа бездушных светских людей презрительно отодвигалась от нее все дальше.
      Герствуд часто замигал глазами, зараженный ее волнением. Горячая волна чувства и искренности уже докатилась до самых дальних уголков зала. Магическое действие страсти, способной затопить мир, сказывалось во всей своей силе.
      Публика, которая до сих пор была не особенно внимательна, теперь с неослабевающим интересом следила за тем, что происходит на сцене.
      - "Рэй! Рэй! Почему вы к ней не подходите?" - раздался возглас Пэрл.
      Взоры всех были устремлены на Керри, по-прежнему гордую и презрительную. Все с напряженным вниманием следили за каждым ее движением и поворачивали головы в ту сторону, куда она переводила взгляд.
      Пэрл - миссис Морган подошла к ней.
      - "Поедем домой!"
      - "Нет, - ответила Лаура - Керри, и впервые ее голос обрел ту проникновенность, которой недоставало ему раньше. - Оставайтесь с ним!"
      Она обличающим жестом указала на своего возлюбленного, а потом произнесла с пафосом, который потрясал до глубины души своей неподдельной искренностью:
      - "Он недолго будет страдать!"
      Герствуд понял, что перед ним на редкость хорошая актерская игра. Это подтвердили и бурные аплодисменты публики, раздавшиеся, когда упал занавес. Управляющий баром думал теперь только о том, как прекрасна Керри. К тому же она ведь добилась успеха на таком поприще, которое было много выше сферы его деятельности. Он испытывал острое наслаждение при мысли, что она будет принадлежать ему.
      - Превосходно! - воскликнул он.
      Повинуясь внезапному порыву, он встал и направился к двери, которая вела за кулисы.
      Когда управляющий баром вошел в уборную Керри, Друэ все еще был там. Сейчас Герствуд чувствовал, что до безумия влюблен в Керри, - он был ошеломлен глубиной и страстностью ее игры. Он жаждал расхвалить ее, выразить свой восторг влюбленного, но тут находился Друэ, чей интерес к Керри тоже быстро возрастал. Пожалуй, молодой коммивояжер был очарован еще больше Герствуда, - по крайней мере, в силу обстоятельств он мог высказать это в более бурной форме.
      - Ну и ну! - не переставал он повторять. - Ты играла изумительно! То есть прямо великолепно! Я с самого начала знал, что ты справишься с ролью. Ну и славная же ты девочка!
      Глаза Керри сверкали от радости.
      - Ты вправду говоришь, что я хорошо играла?
      - Хорошо играла?! Еще бы! Разве ты не слыхала аплодисментов?
      В зрительном зале еще раздавались восторженные хлопки.
      - Мне и самой казалось, что я сумела передать все так... как я это переживала.
      В эту минуту и вошел Герствуд. Он инстинктивно угадал какую-то перемену в Друэ, и в груди его вспыхнула жгучая ревность, когда он увидел, что тот чуть ли не обнимает Керри. Он не мог простить себе, что сам надоумил Друэ пойти за кулисы, и уже ненавидел своего приятеля, как человека, посягавшего на его права. С великим трудом Герствуд взял себя в руки и поздравил Керри просто, как друг. Это была с его стороны огромная победа над самим собой. В глазах его даже загорелся былой лукавый огонек.
      - Мне хотелось сказать вам, что вы дивно играли, миссис Друэ! - сказал он, пристально глядя на нее. - Вы доставили всем большое наслаждение.
      Керри, прекрасно все понимавшая, ответила ему в тон:
      - О, благодарю вас, мистер Герствуд!
      - Вот и я как раз говорил ей, что, по-моему, она играла превосходно! - вставил Друэ, в восторге от сознания, что обладает таким сокровищем.
      Керри весело рассмеялась.
      - Это, несомненно, так, - подтвердил Герствуд, и в его взгляде Керри могла прочесть больше, чем говорили слова. - Если вы и впредь будете так играть, то заставите нас думать, что родились актрисой.
      Керри только улыбнулась в ответ. Она сознавала, в каком мучительном положении находился сейчас Герствуд, ей до боли хотелось остаться с ним наедине, но она не понимала перемены в Друэ.
      Герствуд был настолько угнетен, что не смог больше продолжать разговор. Ненавидя Друэ за одно его присутствие, он откланялся с достоинством Фауста и, выйдя из уборной Керри, в бешенстве стиснул зубы.
      - Будь он проклят! - прошипел Герствуд. - Долго еще он будет стоять мне поперек пути?
      С угрюмым видом Герствуд побрел, назад в ложу и долго не разжимал губ, размышляя о своем злосчастном положении.
      Когда занавес снова поднялся и началось второе действие, Друэ наконец вернулся в ложу. Он был весьма оживлен и тотчас же начал что-то шептать Герствуду, но тот сделал вид, будто поглощен игрой актеров. Герствуд ни на минуту не спускал глаз со сцены, хотя Керри сейчас там не было. Разыгрывался комический пассаж, предшествовавший ее выходу. Но Герствуд ничего не видел. Он был занят своими горькими мыслями.
      Пьеса продолжала развертываться, отнюдь не улучшая его настроения. Керри теперь была в центре всеобщего внимания. Публика, которая успела было прийти к убеждению, что от подобной труппы нельзя ожидать ничего хорошего, теперь ударилась в другую крайность и готова была видеть отличную игру там, где ее вовсе не было. Общее настроение, естественно, отразилось и на Керри. Она недурно справлялась со своей ролью, хотя в ее игре теперь далеко не было той глубины, которая так потрясла зрителей в конце первого действия.
      Герствуд и Друэ наблюдали за изящной фигуркой маленькой актрисы с всевозрастающей страстью. То, что у нее оказались такие способности, то, что они стали свидетелями ее успеха в такой эффектной обстановке, где словно в массивной золотой раме вдруг засияла ее индивидуальность, - все это усиливало ее очарование. Для Друэ она уже не была прежней простенькой Керри. Он жаждал очутиться дома, наедине с нею, чтобы там высказать ей свои восторги. Он с нетерпением ждал конца, когда они, наконец, останутся одни и поедут домой.
      А Герствуд, напротив, в том, что Керри стала еще привлекательней, чем прежде, видел весьма грустное для себя предзнаменование. Он проклинал сидящего рядом приятеля. Черт возьми, он даже не мог аплодировать с таким жаром, как ему хотелось. Он вынужден был все время притворяться, и это было крайне неприятно.
      В последнем действии Керри играла на редкость хорошо, и оба ее возлюбленных ни на мгновение не отводили от нее глаз.
      Герствуд прислушивался к тому, что происходило на сцене, думая лишь о том, когда же наконец появится Керри. Ему не пришлось долго ждать. Автор спровадил всю веселую компанию на прогулку, и теперь Керри была одна. Герствуд впервые видел ее одну лицом к лицу с публикой, - до сих пор на сцене всегда находился еще кто-то из незадачливых актеров. Как только она вошла, он почувствовал, что прежнее воодушевление, та сила, которая захватила ее в конце первого действия, не покинула Керри. Она как будто вдохновлялась все больше и больше, по мере того как пьеса близилась к развязке и исчерпывалась возможность показать свою игру.
      - "Бедняжка Пэрл! - с неподдельным состраданием говорила она. - Как грустно не ведать счастья, но еще ужаснее видеть, как другой слепо ищет его, тогда как ему надо лишь протянуть за ним руку!"
      Она стояла, прислонившись к косяку двери, и печально смотрела вдаль, на море.
      Герствуду стало бесконечно жаль и ее, и самого себя. Ему казалось, что она разговаривает именно с ним. Он весь растворился в этом потоке горячих чувств, в звуках проникновенного голоса, способного оказывать на человека такое же действие, как трогательная музыка. В этом и кроется исключительное свойство истинного актерского пафоса: каждому зрителю кажется, что говорящий обращается только к нему.
      - "А между тем она может быть очень счастлива с ним, - продолжала маленькая актриса. - Ее жизнерадостность, ее веселое личико украсят всякий дом..."
      Керри медленно повернулась и окинула публику отсутствующим взглядом. В ее движениях было столько простоты и безыскусственности, что казалось, она совершенно забыла о зрителях, затем она подсела к столу и принялась перелистывать какие-то книги.
      - "Не тоскуя по тому, что мне недоступно, - тихо сказала она, и это было почти как вздох, - я скрою свое существование от всех на свете, кроме двух людей, и буду лишь радоваться счастью этой невинной девушки, которая скоро станет его женой".
      Герствуд был искренне огорчен, когда некая мисс Блосом прервала Керри. Он раздраженно повернулся на стуле, - ему хотелось, чтобы Керри продолжала говорить. Он был очарован ее бледным лицом, изящной фигуркой в платье светло-серого цвета, крученой ниткой жемчуга на шее. Казалось, Керри очень устала и нуждается в защите. И так велика была сила иллюзии, что взволнованный Герствуд, забыв о том, что это лишь игра, готов был встать и броситься к ней на помощь.
      Вскоре Керри снова осталась одна и с воодушевлением продолжала:
      - "Я вернусь в город, что бы мне там ни грозило! Я должна ехать. Если удастся - тайком, не удастся - открыто".
      За сценой раздался топот конских копыт и голос Рэя:
      - "Нет, я сегодня больше не поеду. Можете отвести лошадь в конюшню".
      Вошел Рэй. Началась сцена, которой суждено было сыграть большую роль и в любви Герствуда, ставшей для него трагедией, и во всей его необычной и сложной судьбе. Ибо Керри заранее внушила себе, что эта сцена должна быть для нее решающей, и после первой же реплики ею овладело вдохновение. И Герствуд и Друэ заметили, что она играет с нарастающей выразительностью.
      - "Я думала, что вы уехали с Пэрл", - сказала Лаура, обращаясь к своему бывшему возлюбленному.
      - "Я проехал со всей компанией около мили, но затем вернулся".
      - "Уж не поссорились ли вы с Пэрл?"
      - "Нет... то есть да. Мы с ней всегда ссоримся. Наш барометр неизменно показывает "пасмурно" или "туманно".
      - "И кто же в этом виноват?" - непринужденно спросила она.
      - "Только не я, - капризно сказал Рэй. - Я делаю все, что в моих силах... а она..."
      Пэттон произнес все это довольно вялым тоном, но живые интонации Керри искупали слабость партнера.
      - "Но она ваша жена, - продолжала Керри, пристально глядя на умолкшего актера и смягчая голос, пока он снова не зазвучал тихо и мелодично. - Рэй, друг мой, ухаживание за женой - это текст, который служит темой всей проповеди брачной жизни. Пусть не будет в вашем браке недовольства и несчастья".
      Керри умоляюще сложила свои маленькие ручки и прижала к груди.
      Герствуд глядел, чуть приоткрыв губы. Друэ от удовольствия задвигался на стуле.
      - "Моя жена, да..." - продолжал актер, казавшийся особенно бесцветным по сравнению с Керри.
      К счастью, теперь уже ничто не могло испортить той тонкой атмосферы, которую Керри создала и сумела сохранить. По-видимому, она даже не замечала, как беспомощен Пэттон. Едва ли она провела бы эту сцену хуже, если бы ей пришлось обращаться к деревянному чурбану. Все, что нужно для этой сцены, было заложено в ней самой, и игра остальных исполнителей не имела для нее никакого значения.
      - "И вы уже раскаиваетесь?" - медленно и с укоризной произнесла Лаура.
      - "Я потерял вас, - ответил Рэй, схватив ее маленькую руку, - и попался в сети первой легкомысленной девчонки, которая вздумала поманить меня пальцем. Во всем виноваты... вы... Почему вы покинули меня?"
      Керри медленно отвернулась и, казалось, напрягла всю свою волю, чтобы удержать порыв чувств. Потом она снова повернулась к своему возлюбленному.
      - "Рэй, - начала она, - я радовалась, что вы навсегда отдали свою любовь женщине хорошей, во всех отношениях равной вам. Каким страшным откровением являются для меня сейчас ваши слова! Объясните же мне, что вынуждает вас постоянно противиться собственному счастью?"
      Она задала этот последний вопрос так просто, что каждому из зрителей показалось, будто он обращен непосредственно к нему.
      И наконец наступил момент, когда бывший возлюбленный Лауры воскликнул:
      - "Станьте для меня тем, чем были раньше, Лаура!"
      На что Керри с бесконечной нежностью ответила:
      - "Нет, Рэй, я уже не могу быть для вас тем, чем была. Но я могу говорить от имени прежней Лауры, которая навсегда умерла для вас".
      - "Будь по-вашему!" - сказал Пэттон.
      Герствуд наклонился вперед. Весь зрительный зал настороженно слушал, храня глубокое молчание.
      - "Пусть та женщина, на которой остановился ваш взор, мудра или суетна, - продолжала Керри, с глубокой грустью глядя на возлюбленного, в отчаянии упавшего в кресло, - прекрасна или безобразна, богата или бедна, - у нее есть лишь одно, что она может отдать вам и в чем она может отказать вам: ее сердце".
      Друэ почувствовал, что у него защекотало в горле.
      - "Она может продать вам свою красоту, все свои совершенства, но ее любовь - это сокровище, которое нельзя купить ни за какие деньги, которому нет цены".
      Герствуд глубоко страдал, точно слова Керри относились непосредственно к нему. Ему представлялось, что он наедине с ней, и ему стоило огромного труда сдержать слезы, которые вызывали в нем трогательные и нежные слова любимой женщины.
      Друэ тоже с трудом владел собой. Он мысленно решил, что отныне станет для Керри тем, чем никогда не был. Он женится на ней, честное слово! Она вполне этого заслуживает.
      - "И взамен, - продолжала Керри, едва ли даже расслышав реплику своего возлюбленного, и голос ее звучал в полной гармонии с грустной музыкой, сопровождавшей эту сцену, - она просит от вас лишь немногого: чтобы в вашем взоре отражалась преданность, чтобы в голосе вашем при обращении к ней звучала нежность, чтобы вы не позволяли презрению или пренебрежению проникать в ваше сердце, даже если она и не так быстро усваивает ваши мысли и честолюбивые стремления. Ибо если случится, что рок разобьет ваши замыслы и фортуна повернется к вам спиной, у вас для утешения останется любовь... Вы смотрите на деревья и восхищаетесь их величием и силой. Но не презирайте маленькие цветочки за то, что они не могут дать ничего, кроме нежного аромата..."
      Герствуд слушал, с огромным усилием сдерживая обуревавшие его чувства.
      - "Помните, - мягко закончила Керри, - любовь - это единственное, что дарит вам женщина. - Эти слова она произнесла с каким-то особым, ласковым оттенком. - Но это единственное не подвластно даже смерти".
      Управляющий баром и коммивояжер с мучительной нежностью смотрели на молодую актрису. Они почти не слыхали заключительных слов и только видели перед собой предмет своего обожания. Керри двигалась по сцене с трогательной грацией, исполненной силы, - это было для них откровением.
      Герствуду, так же как и Друэ, приходили в голову тысячи решений. Оба с равным усердием присоединились к буре аплодисментов, вызывавших Керри. Друэ хлопал до тех пор, пока у него не заныли руки. Потом он вскочил и выбежал из ложи.
      Как раз в этот миг Керри снова показалась на сцене и, увидев, что навстречу ей несут огромную корзину цветов, замерла в ожидании. Цветы были от Герствуда. Керри подняла глаза на ложу, где он сидел, поймала его взгляд и улыбнулась. Герствуд чуть не выскочил из ложи, чтобы заключить возлюбленную в объятия. Он забыл, что ему, женатому человеку, следовало быть крайне осторожным. Он почти забыл, что рядом с ним сидят люди, которые хорошо его знают. Нет, эта женщина будет принадлежать ему, даже если бы ради этого пришлось пожертвовать всем! Он не станет медлить. Пора устранить этого Друэ. Прочь его! Он не станет ждать ни одного дня. Коммивояжер не должен обладать Керри.
      Герствуд так разволновался, что не мог усидеть на месте. Он вышел в вестибюль, потом на улицу, погруженный в свои мысли. Друэ все еще не возвращался из-за кулис. Через несколько минут пьеса должна была окончиться. Герствуд жаждал остаться вдвоем с Керри, он проклинал судьбу, вынуждавшую его улыбаться, раскланиваться, лицемерить, когда у него было лишь одно желание: говорить ей о своей любви, шептать ей наедине нежные слова. Со стоном подумал он, что все его надежды тщетны. Он не мог даже пригласить Керри поужинать, не прибегая к притворству... Наконец Герствуд решился пройти за кулисы, чтобы спросить Керри, как она себя чувствует. Спектакль кончился, артисты одевались и болтали, торопясь поскорее уйти. Друэ говорил без умолку, весь во власти своего настроения и возродившейся страсти. Управляющий баром усилием воли взял себя в руки.
      - Мы, конечно, поедем ужинать? - спросил он голосом, отнюдь не соответствовавшим его переживаниям.
      - С удовольствием, - ответила Керри и ласково улыбнулась ему.
      Маленькая актриса была бесконечно счастлива. Теперь она понимала, что значит быть любимой, что значит быть обласканной. Ею восхищались, с ней искали знакомства. Впервые она смутно ощутила независимость, которую приносит успех. Роли переменились, и теперь она могла смотреть на своего поклонника сверху вниз. В сущности, она сама почти не сознавала, что это так, и все же в ней уже заметна была мягкая и деликатная снисходительность. Как только Керри была готова, они сели в поджидавший их экипаж, и отправились в ресторан ужинать. И только раз, когда Герствуд, опередив Друэ, садился рядом с нею в экипаж, Керри улучила минуту, чтобы выразить ему свои чувства. Прежде чем Друэ успел занять свое место, она порывисто и нежно сжала руку управляющего баром. Герствуд был взволнован до крайности. Он готов был душу продать, чтобы только остаться наедине с Керри.
      "Боже, какая пытка!" - чуть не вырвалось у него.
      Друэ, разумеется, не отставал от них ни на шаг, считая себя героем дня. Ужин был испорчен его болтливостью. Герствуд отправился домой, твердя себе, что умрет, если его страсть не будет удовлетворена. Он успел горячим шепотом бросить "до завтра", и Керри поняла его.
      Распрощавшись и оставив Друэ с его добычей, Герствуд ушел, и в ту минуту ему казалось, что он без малейшего раскаяния мог бы убить этого человека. Керри тоже была подавлена.
      - Спокойной ночи! - сказал Герствуд, стараясь придать своему голосу дружески непринужденный тон.
      - Спокойной ночи! - нежно ответила ему Керри.
      "Болван! - мысленно выругался Герствуд, почувствовав вдруг глубокую ненависть к Друэ. - Идиот! Я еще расправлюсь с ним, и весьма скоро! Посмотрим завтра - кто кого!"
      - Право же, ты чудо, Керри! - безмятежно говорил в это время Друэ, ласково сжимая ее руку. - Ты чудеснейшая девочка.
     
     
      20. ВЛЕЧЕНИЕ ДУХА. ВОЖДЕЛЕНИЕ ПЛОТИ
     
      У таких людей, как Герствуд, страсть всегда проявляется бурно. Она не выражается в задумчивости или мечтательности. Не бывает и серенад под окном возлюбленной или тоскливого томления и горестных сетований на непреодолимые препятствия. Ночью различные мысли долго не давали Герствуду заснуть, а утром, проснувшись рано, он с прежней силой и рвением вновь принимался думать о дорогом его сердцу предмете. Он и духовно и физически был полностью выбит из колеи, ибо разве не восхищался он совсем по-новому своей Керри и разве на пути его не стоял Друэ? Никогда и никто не изводил себя так, как Герствуд, не переставая думавший о том, что его любимой владеет легкомысленный и развязный коммивояжер. Герствуд отдал бы все на свете, лишь бы положить конец осложнениям и уговорить Керри на такой шаг, который навсегда устранил бы Друэ. Но что делать?
      Герствуд одевался в глубокой задумчивости. Он ходил по комнате, где в это время находилась его жена, и даже не замечал ее присутствия.
      За завтраком у него совсем не было аппетита. Мясо, которое он положил себе на тарелку, осталось нетронутым. Его кофе остыл, пока он рассеянно проглядывал столбцы газет. Иногда в глаза ему бросалась какая-нибудь заметка, но он не понимал даже, о чем читает. Джессика еще не спустилась в столовую, а миссис Герствуд сидела на другом конце стола, тоже погруженная в молчаливые думы. Новая горничная, совсем недавно поступившая к ним, забыла положить, салфетки, и молчание в конце концов было нарушено раздраженным голосом миссис Герствуд.
      - Я уже говорила вам об этом, Мэгги, и больше повторять не желаю! - сказала она.
      Герствуд лишь мельком взглянул на жену. Она сидела нахмуренная. Ее манера держаться вызывала в нем сейчас крайнее раздражение.
      - Ты уже решил, Джордж, когда ты возьмешь отпуск? - вдруг обратилась к нему миссис Герствуд.
      В это время года они обычно обсуждали планы летнего отдыха.
      - Нет еще, - ответил он. - Я страшно занят.
      - Не мешало бы тебе поскорее прийти к какому-то решению, если мы собираемся куда-либо ехать.
      - Но, по-моему, у нас еще много времени впереди, - возразил ей муж.
      - Этак можно прождать до конца лета! - с досадой пожала плечами миссис Герствуд.
      - Опять старая песня! Послушать тебя, так выходит, как будто я ничего не делаю.
      - Я хочу знать окончательно! - так же раздраженно повторила миссис Герствуд.
      - У тебя еще много времени впереди, - стоял на своем муж. - Ведь ты же не поедешь до конца бегового сезона.
      Его злило, что этот разговор зашел именно сейчас, когда ему хотелось думать совсем о другом.
      - Может быть, и поедем! Джессика не хочет ждать так долго.
      - Зачем же в таком случае понадобился тебе сезонный билет? - спросил Герствуд.
      - Уф! - вырвалось у миссис Герствуд, постаравшейся вложить в этот звук все свое возмущение. - Я вовсе не желаю вступать с тобой в пререкания!
      С этими словами она поднялась с места, намереваясь выйти из-за стола.
      - Послушай, что это с тобой происходит в последнее время? - произнес Герствуд, тоже вставая, и тон его был так решителен, что жена невольно остановилась. - Неужели с тобой разговаривать нельзя?
      - Разговаривать со мной можно, - ответила миссис Герствуд, напирая на первое слово.
      - Я бы этого не сказал! А теперь, если ты хочешь знать, когда я могу уехать с вами, изволь: не раньше чем через месяц. Впрочем, может быть, и позже.
      - Тогда мы поедем без тебя.
      - Вот как? - насмешливо произнес Герствуд.
      - Да, поедем!
      Управляющий баром был изумлен решительным тоном жены, но вместе с тем это еще больше обозлило его.
      - Ну, это мы еще посмотрим! - воскликнул он. - Я нахожу, что в последнее время ты что-то слишком уж стала командовать! Ты, кажется, собираешься решать все дела за меня. Но этого не будет. Я не позволю тебе командовать там, где дело касается только меня лично. Хочешь - поезжай, но меня такими разговорами спешить не заставишь!
      Герствуд был разъярен. Его темные глаза сверкали. Он скомкал газету и швырнул ее на стол. Миссис Герствуд не добавила больше ни слова. При последних словах мужа она повернулась и вышла из комнаты. А он постоял в нерешительности еще несколько секунд, потом снова сел, отхлебнул кофе, затем встал и отправился на первый этаж за шляпой и перчатками.
      Миссис Герствуд вовсе не предвидела подобной сцены. Правда, она вышла к завтраку несколько не в духе; к тому же все мысли ее были заняты обдумыванием одного плана. Джессика обратила ее внимание на то, что бега далеко не оправдали их ожиданий. Они не давали в этом году особых возможностей в смысле выгодных знакомств. Красивая девушка вскоре убедилась, что бывать каждый день на бегах чрезвычайно скучно, а в этом году, как назло, публика рано стала разъезжаться на курорты и в Европу. Несколько молодых людей, интересовавших Джессику, уехали в Вокишу. Она тоже стала подумывать о поездке на этот курорт, и мать соглашалась с ней.
      Миссис Герствуд решила обсудить вопрос о Вокише с мужем. Садясь за стол, она обдумывала план, предложенный дочерью, но почувствовала, что атмосфера для такого разговора мало благоприятна. Миссис Герствуд и сама не знала, из-за чего началась ссора. Все же она решила, что ее муж - зверь и тиран и что подобную выходку ни в коем случае нельзя оставить безнаказанной. Он должен обращаться с ней, как с леди, не то она ему покажет.
      Герствуд тоже находился под тягостным впечатлением ссоры, пока не пришел в бар; оттуда он направился на свидание с Керри, и тут им овладели совсем другие чувства: любовь, страсть, протест. Мысли, словно на крыльях, опережали одна другую. Он не мог дождаться минуты, когда, наконец, увидит Керри. Что ему ночь, что день, если нет ее? Керри должна и будет принадлежать ему.
      А Керри, с тех пор как рассталась накануне со своим возлюбленным, жила в мире чувств и мечтаний. Она прислушивалась к пылким разглагольствованиям Друэ, пока он говорил о ней, но была весьма невнимательна к тому, что он говорил о себе. Насколько это было возможно, она старалась держать его на расстоянии, а мысли ее полны были пережитым успехом. Страсть Герствуда казалась ей чудесным дополнением к тому, чего она сумела достичь, и ей хотелось поскорее узнать, что он скажет ей при свидании. Она жалела его той особой жалостью, которая находит нечто лестное для себя в страдании другого. Керри впервые смутно ощутила едва уловимую перемену, которая происходит с человеком, попадающим из рядов просителей в ряды дарующих блага. В общем, она была очень счастлива.
      На следующий день, когда выяснилось, что газеты ни словом не обмолвились о спектакле, вчерашний успех, потонув в потоке повседневных мелочей, утратил значительную долю своего блеска. Даже Друэ говорил теперь не столько о _ней_, сколько _для нее_. Он инстинктивно чувствовал, что ему необходимо как-то перестроить свои отношения с Керри.
      - Я надеюсь еще в этом месяце покончить со своими делами, и тогда мы обвенчаемся, - сказал он на следующее утро, снуя из комнаты в комнату и прихорашиваясь перед тем, как отправиться в город. - Как раз вчера я говорил об этом с адвокатом.
      - О, это одни слова! - сказала Керри.
      Она чувствовала себя теперь настолько сильной, что решила подтрунить над ним.
      - Нет, не слова! - воскликнул Друэ с необычным для него жаром и тут же добавил умоляющим тоном: - Почему ты мне не веришь, Керри?
      Та лишь рассмеялась в ответ.
      - Отчего же - верю! - сказала она через некоторое время.
      На сей раз самоуверенность ничем не могла помочь Друэ. Хотя он и был человеком весьма мало наблюдательным, он все же чувствовал, что в последнее время вокруг него происходит что-то непонятное, не поддающееся его разумению. Керри по-прежнему была с ним, но она стала уже не такой беспомощной, как раньше. В ее голосе звучали теперь совсем новые нотки. Она больше не смотрела на него глазами зависимого существа.
      У молодого коммивояжера было такое ощущение, словно на него надвигается туча. Это придало новую окраску его чувствам и заставило его осыпать Керри знаками внимания и ласковыми словечками, чтобы как-то защититься от беды.
      Вскоре после ухода Друэ Керри начала готовиться к свиданию с Герствудом. Она поспешила привести себя в порядок и, быстро покончив с этим, сбежала с лестницы. На ближайшем перекрестке она прошла мимо Друэ, но они не видели друг друга.

К титульной странице
Вперед
Назад